6. Горбовский

Леонид Андреевич сразу же потерялся. Это казалось невероятным, но не было иного объяснения тому, что он вот уже несколько минут бредет по лесу, не встречая ни последствий деятельности танка, ни той полянки с ракопауками. Когда Поль крикнул “Соскакивай!” — Леонид Андреевич послушно скатился по броне, предварительно сбросив на землю чемодан с меданализатором, но зацепился за какой-то выступ. Он плашмя упал на землю, сильно, до ослепляющей боли, до искр, ударившись лбом о колпак скафандра, но ждать, пока боль пройдет, времени не было. Нужно было бежать к Сартакову и Мбоге, и Горбовский, нащупав чемодан, побежал. Как теперь выяснялось — в другую сторону.

Первое время он кружил на месте, затем стал ходить по разматывающейся спирали, но это был лес, и он предпочитал единолично диктовать скорость и направление движения попавшего в его объятия чужака. Тем более, что этот чужак был причастен к жестокому уничтожению местной флоры и фауны, поэтому церемониться с ним вообще не следовало, и Леонид Андреевич чуть не угодил в болото. Твердая, поросшая цветами земля под ним внезапно расступилась, расплескалась, открывая черную бездну,

Леонид Андреевич замахал руками, выронил чемодан и схватился за ближайшие кустики. Чахлые на вид кустики оказались довольно крепкими и выдержали повисшего на них десантника в скафандре. Леонид Андреевич неистово забил ногами, так как ему показалось, что их начинает опутывать нечто живое, похожее на змею, рванулся в сторону спасительной растительности и оказался в небольшом озерце. Озерцо было мелким, с чистой, прозрачной водой, в которой плавали мелкие рыбешки. Любопытный косяк собрался перед Леонидом Андреевичем; рыбешки тыкались в ткань скафандра и не проявляли никаких враждебных намерений. Сидеть вот так, в теплом озере, среди рыбок, было удивительно приятно. Встроенные навигационные приборы показывали какую-то ерунду, эфир задумчиво молчал, и лишь внешние микрофоны приносили внутрь скафандра мирные и убаюкивающие голоса леса.

Затем кусты раздвинулись, сквозь них просунулась поросшая мхом рука и пошлепала по воде, отчего рыбешка немедленно кинулась к ней. Если не считать мха, то пальцы на руке были самые обыкновенные — пять штук надлежащей формы и анатомии, насколько мог разобрать Леонид Андреевич, разве что ногти были неаккуратно обкусаны и под ними скопилась красная земля. Рыба, видимо, тоже ничего странного в руке не обнаружила. Со дна всплыл крупный экземпляр — мама или папа веселых мальков, — обнюхал пальцы, потерся об них чешуей и немедленно угодил в цепкие объятия. Глупая рыба затрепыхалась, забилась, пытаясь вырваться, и это ей почти удалось, но тут возникла вторая рука, перехватив добычу около хвоста, а затем появилось и лицо.

Лицо было неопрятно бородато, космато и чумазо. Внимательные темные глаза в упор посмотрели на Горбовского, но никакого удивления не выказали и обратились к трепыхающейся рыбе. Леонид Андреевич уже собрался поприветствовать аборигена и открыл рот, но промолчал. Абориген его не видел. Проклятая мимикрия. Позор КОМКОНу. “Контакт не произошел ввиду того, что инопланетянин не заметил контактера”. Горбовский сжал кулак и ударил по поверхности воды. Это было еще хуже. Только потом Леонид Андреевич сообразил, на что должен был походить его аттракцион “Человек-невидимка в болотах Пандоры”. Оставалось еще только завыть для пущего развлечения оторопевшего аборигена.

Мужик выпустил рыбу и исчез. Продолжать сидеть в воде в ожидании следующего контактанта смысла не было, и Леонид Андреевич направился к прибрежным зарослям. Оказалось, что абориген недалеко ушел, хотя и торопился изо всех сил — он опирался на палку, но это не слишком ускоряло его прогулку по еле заметной тропинке. Слышались тяжелое дыхание и бормотание. Еще раз пугать аборигена не хотелось, и Леонид Андреевич дождался, пока между ними будет метров десять, и начал преследование. Или выслеживание. Или прогулку. Несколько раз абориген оглядывался, но заметить Горбовского он, конечно, не мог, хотя, наверное, что-то чувствовал, не замедлял свое ковылянье и даже один раз упал, споткнувшись о древесный корень. Леонид Андреевич подавил в себе желание броситься на помощь и терпеливо стоял на месте, ожидая, пока невольный проводник поднимется и возобновит движение.

Абориген действительно был покрыт каким-то мхом, и наружу из этого спутанного комка нитей и листьев торчали только голова и конечности. Было ли это неотъемлемой принадлежностью здешнего жителя, наподобие шерсти, или одеждой — Леонид Андреевич пока понять не мог, хотя уже прямо сейчас мог констатировать гуманоидность бредущего перед ним существа. Выглядел и двигался он почти как человек, с поправкой на то, что всю жизнь провел в лесу и приспособился к нему идеально. По поводу того, насколько он разумен, после казуса с псевдохомо ничего определенного после нескольких минут полевых наблюдений сказать было нельзя. Здесь нужен был ксенопсихолог класса Мбоги, а не заблудившийся звездолетчик. Тем не менее… Рыбу приманивал? Приманивал. Палкой пользуется? Пользуется. Что-то говорит и даже напевает? Говорит и напевает. Плюс (гипотетически) одежда.

Тропинка взобралась на невысокий пригорок, спустилась с него и зазмеилась вдоль очередного болота, где из черной воды выпирали сгнившие и покрытые мхом стволы деревьев. Там же плавали громадные листья. У подножия холмика абориген нерешительно потоптался, повертелся на месте, словно выискивая нечто в траве, но затем распрямился и неуклюже, боком, стал подниматься наверх, опираясь на палку двумя руками. Тут только Леонид Андреевич обратил внимание на то, что палка вела себя странно. Она периодически выпускала розоватые побеги, которые закручивались вокруг мшистых рук аборигена и, если бы он их не обрывал, то опутали бы его с ног до головы. К тому же палка, несомненно, пыталась укорениться в подходящей почве, потому что э-э-э… человек, все же решил Леонид Андреевич, прилагал все больше усилий, вырывая ее из земли, а она цеплялась за нее такими же розоватыми корешками. Где-то ближе к плоской вершине борьба завершилась в пользу куска дерева, и он остался торчать там, обильно покрывшись молодой порослью. Движение калеки еще более замедлилось, он останавливался через шаг, тер колени, вертел головой, возможно, в поисках нового посоха, и Леонид Андреевич решил просто постоять на холме, давая аборигену фору.

Палка буйно цвела мелкими цветочками. Налетели пчелы. Но плодоношения Горбовский не дождался, так как внезапно абориген зашагал резвее, и Леонид Андреевич сбежал с холма, чтобы не упустить невольного проводника из виду. Чудеса продолжались. За плавным поворотом тропинки никого не оказалось. Абориген исчез. Испарился. Как танк с экипажем.

Ага, сказал себе Леонид Андреевич, эту шутку мы уже знаем. Главное — не пороть горячку и не метаться из стороны в сторону. Нужно постоять и подумать. Или подождать. Лесовик-то, оказывается, себе на уме. Ишь, как разыграл из себя немощного подранка. Видеть он меня не мог, но что-то учуял. Вот и устроил представление с палкой. Моисей с Пандоры. Слева болото, справа лес, впереди дорога. На дороге его нет. Остаются лес и болото.

Аборигена выдал его мох, казавшийся ярким пятном на фоне унылой черной воды. Он тихо брел, аки по суху, через болото, огибая невидимые препятствия или топкие места. Леонид Андреевич заколебался — продолжать преследование или идти дальше по тропинке. Тащиться через незнакомое болото не хотелось. Абориген знал через него путь, но это не значило, что Леонид Андреевич легко сможет им воспользоваться. Во-первых, его сразу будет видно или слышно — брызги и хлюпанье грязи даже от невидимых ног не скроешь. Во-вторых, скафандр тяжелый.

Не стоит, решил Леонид Андреевич. И нельзя исключать, что единственно верной дорогой является все-таки вот эта тропинка, а чудесное шествие аборигена по водной глади — всего лишь отвлекающий маневр. Тем временем абориген скрылся за торчащими стволами мертвых деревьев, и Леонид Андреевич выбрал компромиссный вариант. Он уселся и стал ждать. Ждать и слушать. Ждать и надеяться. Радио молчало как убитое, и ничто не мешало внимать лесному шуму. Солнце должно было быть в зените, и его отвесные лучи изредка пробивали плотный потолок леса, и тогда в полумраке возникали тонкие, ослепительно-красные прочерки, немедленно привлекающие облачка мошкары и изумительных по красоте бабочек. Они облепляли прорвавшийся кусочек солнца, но он исчезал, с тем чтобы возникнуть совсем в другом месте.

Почему-то Леонид Андреевич был теперь спокоен за Сартакова и Мбогу. Отстреляются, отобьются, а где не отстреляются и не отобьются, там отсидятся внутри своих скафандров, хладнокровно наблюдая, как какой-нибудь тахорг или ракопаук пробует на вкус металлопласт. Если уж волноваться, то волноваться только из-за того, что они будут волноваться, искать по всему лесу, ввязываться в новые драки и трамбовать новые гектары. Мбога, наверное, сейчас качает головой и клянет себя за мягкосердечие. Поддался, позволил себя уговорить — взять в лес человека, который, может быть, что-то и понимает в импульсных планетолетах, но абсолютно беспомощен даже в городском саду. Проявил мягкосердечие, взвалил обузу. Теперь не Сидорова впору искать, а Горбовского. Вызывать спасателей, мобилизовывать егерей. И Вадим качает головой, а Поль так просто рвет на себе волосы. Если спектралит позволяет. Уж Поль-то в курсе того, что представляет собой Л.А.Горбовский в лесах Пандоры и его эрудиция — с какой стороны у ружья приклад растет. Алик же мрачно примеривается к очередному участку леса и гоняет двигатель на холостых оборотах.

Но нет худа без добра. Теперь Леонид Андреевич был убежден в существовании разумной жизни на Пандоре. Причем гуманоидной разумной жизни. А где разум, там и Сидоров. Теория доктора Тора Мбоги получала неопровержимые подтверждения. Хотя… А может быть, мне это показалось? Прививки нет, вот и кажется, что попало. Например, стоящее прямо перед ним создание, весьма смахивающее на давешнего аборигена, если бы не руки, свисающие до земли.

Создание походило больше все-таки не на аборигена, а на легендарного голема, вылепленного прямо из местной глины — грубо, неряшливо, так что она кое-где отслаивалась и отпадала влажными комками. Бесформенная голова с дырками глаз и рта, растущая прямо из широких покатых плеч, квадратное, исходящее паром туловище, оплывшие, слоноподобные ноги. Голем поводил плечами и хлопал себя по щиколоткам (или что там у него) лопатообразными ладонями. У Леонида Андреевича возникло нехорошее ощущение, что местный глиняный болван смотрит прямо на него и никакие маскировки скафандра не мешают ему этого делать. Смотрит и раздумывает. Соображает. Невероятная концентрация мысли так и читалась на его глиняном лбу. Хм. Не прошло и полчаса, а уже две формы существ с подозрением на разумность. Мбога от зависти застрелится.

Голем был неприятнее мшистого аборигена, но, в отличие от него, не убегал и не хитрил. Стоял и ждал контакта. Выбора не оставалось, и Леонид Андреевич поднялся с земли.

— Здравствуйте, — вежливо сказал он.

Пар и дым из-под ног голема пошел гуще, он попятился и неуловимо изменился, словно повернулся внутри собственной шкуры. Не стало видно ни глаз, ни рта — он стоял спиной к Горбовскому. Через секунду голем уже уходил, мелькая между деревьями. Там, где он только что стоял, медленно оседало облачко пара.

— До свидания, — растерянно сказал Леонид Андреевич ему в спину.

В лесу загукали, заухали, словно приветствуя возвращение друга, и Горбовский опять остался один. Абориген не возвращался, и, поколебавшись, Леонид Андреевич решил все же двинуться дальше по тропинке. Он шел, с интересом осматриваясь, минуя небольшие ложбинки с растениями, очень похожими на земные грибы, переходя через кем-то вытоптанные до глиняной основы проплешины, перепрыгивая через ручейки и инстинктивно отмахиваясь от мошкары. Болото осталось позади, началось редколесье с ярко освещенными полянками. Один раз он прошел сквозь скопище гигантских осиных гнезд (как он их назвал) с проделанными круглыми отверстиями в покатых боках, до половины заросших высокой синей травой, но заглянуть внутрь не решился. А вдруг осы?

Тропинка терялась и появлялась — то как утоптанная полоска, на которой и два человека не разминутся, то как грязная колея с сочащейся по дну водой, то словно как выложенная круглыми камешками самая настоящая дорога. Признаков разумной деятельности больше не наблюдалось, а может быть, Леонид Андреевич просто не признавал их за таковые. Вся беда с разумными гуманоидами заключалась в том, что они были слишком похожи на людей. Из-за этого следы такой же похожести пытались отыскивать в их психологии, технологиях, культуре. А их не было и быть не могло, что сплошь и рядом вызывало если не шок, то удивленные и оскорбленные восклицания. Поэтому если у аборигена были две руки и две ноги, то это еще не означало, что в скором времени звездолетчик Горбовский наткнется на замаскированный лесной космодром с деревьями-ракетами. Или на коттедж с видеофоном из опавших листьев. И Линией Доставки. Хотя нельзя было отрицать и возможность того, что первое впечатление все-таки окажется верным и за деревьями вскоре откроется поле с колосящейся пшеницей и убогой деревенькой с домишками-землянками.

Затем пошла хорошо утоптанная дорога, вся в голых проплешинах. Справа и слева опять лежали бездонные болота с теплой, парящей водой, из ржавой пахучей травы торчали сгнившие черные ветки, округлыми блестящими куполами поднимались липкие шляпки гигантских болотных поганок, иногда возле самой дороги попадались покинутые раздавленные дома водяных пауков. Что делается на болотах, с дороги увидеть было трудно: из плотного переплетения древесных крон свешивались и уходили в топь корнями мириады толстых зеленых колонн, канатов, зыбких, как нити паутины — жадная наглая зелень стояла стеной, похожей на туман, скрывала все, кроме звуков и запахов. Время от времени в желто-зеленом сумраке что-то обрывалось и с протяжным шумом падало, раздавался густой жирный всплеск, болото вздыхало, урчало, чавкало, и снова наступала тишина, а минуту спустя сквозь зеленую завесу на дорогу выбиралась утробная вонь потревоженной бездны. Леонид Андреевич морщил нос, но фонор не отключал.

Метров через пятьсот деревья окончательно расступились, и Леонид Андреевич вышел на обшир^ ную поляну, расчерченную аккуратными дорожками, перемежающимися невысокими раскидистыми кустиками. На противоположной стороне стояли давешние осиные гнезда, но вид они имели более жилой — над некоторыми вился дымок — по-видимому, там кто-то жил. По поляне ползали большие мохнатые комки, похожие на спутанные шерстяные клубки ниток, вывалянные в палой листве, а из них торчали вполне человеческие головы, руки и ноги. Помимо разнообразных лесных шумов слышались тяжелое дыхание работающих аборигенов и нечто вроде песни.

— Где Горбовский? — спросил Мбога.

Маленький доктор сидел на полу, прижимая ко лбу пакет со льдом. Выпотрошенный карабин, также обложенный льдом, занимал почетное место в ложементе, и медленно остывал после огневой мясорубки боя с ракопауками. Вадим потирал шею, но скорее инстинктивно — скафандр не позволил храбрецу с клешнями приобрести столь ценный трофей в виде головы настоящего землянина. При всем своем опыте Сартаков еще никогда не сводил столь близкого знакомства со столь крупным и столь разъяренным экземпляром. Знакомство было незабываемым и не шло ни в какое сравнение с обычной охотой на этих тварей, когда сидишь в кустах, в карабине — анестезирующая пуля, и только дожидаешься, когда паукообразный рак подставит тебе загривок.

Вадим тоже сидел на полу, не выпуская карабина из рук. Он пробовал положить оружие в ложемент, но руки начинали неимоверно трястись. Он не любил, когда у него тряслись руки. У него никогда не тряслись руки. До этого момента. И он не знал, что ответить Мбоге.

— Леонид Андреевич был со мной, — сказал виновато Поль. — Он нес аптечку. Он спрыгнул с танка за мной, а потом… а потом я его не видел.

— Плохо, — выразил общее мнение Мбога.

— Может быть, он где-то рядом, — робко сказал Алик. — Ходит вокруг нас кругами, заблудился. Надо пошуметь, дать сигнал.

Поль посмотрел на панели аварийного освещения, и ему показалось, что они еще потускнели. Аккумулятор подыхал.

— Что с танком? — поинтересовался он у Кутно-ва, хотя и так было ясно, что с танком — машина умерла. Эфир тоже молчал.

Алик повернулся к разобранной панели управления и продолжил свои безнадежные изыскания. Вся внутренняя проводка обросла какими-то неприятными волосами, а кристаллоплаты просто рассыпались в песок от малейшего прикосновения. Собрать из этого хлама нечто работающее было невозможно, но и сидеть сложа руки не хотелось.

— Все проржавело, — пожаловался он в пространство.

— Все-таки нас одолели, — сказал Мбога. — Против грубой силы мы еще выстояли, но против грибковой атаки оказались бессильны.

— Кто нас одолел? — спросил Алик.

— Лес. Лес и его хозяева.

Алик возражать не стал. Лес он и есть лес. Когда-нибудь такое должно было с кем-то произойти — в электрические цепи пробирается грибок и сжирает всю проводку. Просто и элегантно. И не нужно никаких ракопауков. И вот они сидят в чреве этой первосортной груды железа, не только не выполнив задания, но и потеряв одного члена экипажа. Алик потянул оптоволоконный кабель, и он выскочил из разъема. Как это все объяснить? Дрессированными молекулами?

Мбога встал с пола, залез в кресло и посмотрел в перископ. Пиршество продолжалось, и большинство убитых ракопауков уже превратились в пустые хитиновые оболочки. Здешние санитары леса хитин не потребляли. Вообще же поляна напоминала место пикника, где неведомые любители подобного отдыха всласть повеселились, выпили огромное количество пива, заедая их раками здешнего вылова, и сгинули, оставив после себя жуткий беспорядок — с кучами мусора, пятнами кострищ и выгоревшим тростником. По некогда чистой глади озера расплывались радужные пятна напалма, а на берегу лежала колоссальная туша тахорга. Распахнутая пасть чудовища была словно вход в ангар, и туда втекал нескончаемый поток волосатиков. Выедаемая изнутри туша поводила боками, как живая, и изумрудные роговые бляхи разбрасывали солнечные зайчики по всей поляне.

Мирный пейзаж послевоенного мародерства мог бы успокаивать, но за грядой деревьев мелькали смутные тени, и Мбога подозревал, что там вновь копятся силы противника, чтобы последним ударом расправиться с уже обездвиженным противником. Потом на поляне появилась женщина в желтой тунике. Она вышла из леса справа, неторопливо дошла до озера, огибая останки ракопауков, и остановилась перед тахоргом.

— Поль, — позвал шепотом Мбога, — Поль, посмотрите.

Поль посмотрел в перископ.

— Женщина, — подтвердил он. — Что она там делает? Там же волосатики!

Поль рванулся к люку, но Мбога перехватил его.

— Это не человек, Поль. И ей не нужна наша помощь. Вадим, хотите взглянуть?

Сартаков отпустил ружье и подобрался к Полю и Мбоге.

— Похоже, — согласился он.

— На кого? — не понял Поль.

— На русалок. Хотя… Хотя они обычно голые, а тут одетая… А-а-п!

— Что такое?! — вскрикнул Мбога.

Теперь тахорг и вправду шевелился, словно был жив, словно не получил в череп заряд из карабина доктора Торы Мбоги, а его внутренности не грызли волосатики. Пасть его открывалась и закрывалась — оттуда выбегали застигнутые врасплох падальщики, — лапы судорожно шевелились, раздирая дерн и расплескивая воду. По озеру пошли волны, тахорг зашевелился активнее, а стоявшая рядом с ним русалка отошла, но никакого беспокойства или страха не выказывала. Чудовище скорчилось в последний раз, перевернулось на брюхо, подобрав под себя лапы, под морщинистой кожей выпятились бугры мышц — и вот уже матерый самец возвышается чуть ли не до верхушек деревьев. Тахорг мрачно взглянул прямо в глаза Мбоге, и доктор почувствовал себя крайне неудобно. Виновато. Зверь неуклюже развернулся и тяжело пошел по проложенной им же несколько часов назад просеке. Русалка дождалась, пока он скроется в лесу, и пошла вслед за ним.

— Это все видели? — спросил Мбога.

— Что видели? — поинтересовался Алик, разглядывая очередной изъеденный кабель. — Я ничего не видел.

— Русалка сказала мертвому тахоргу: “Встань и иди!”, — объяснил Кутнову Поль.

— И что тахорг?

— Встал и пошел, — пожал плечами Мбога.

— Шутите? — обиделся Алик и вернулся к развороченным приборам.

Мбога покачал головой:

— Вот типичная реакция рационалистического ума на чудо.

— Может быть, он был жив? — предположил Вадим.

— С превращенным в фарш головным мозгом? И толпой волосатиков в желудке? — Поль покачал головой. — Скорее мертв, чем жив.

— Ага, гораздо проще предположить, что он восстал из мертвых по одному мановению руки здешней амазонки.

— Нет, не проще. Но я верю своим глазам.

Алик бросил молекулярный паяльник и обернулся к спорящим.

— Так, значит, это не шутка! Доктор Мбога, вы не шутите?!

— Все так и было, Алик, — успокоил водителя Мбога. — Я не склонен шутить в подобных ситуациях. А что насчет нашего “Мальчика”? Есть ли у него шанс восстать из мертвых?

— Встань и иди! — грозно скомандовал выпотрошенному пульту Алик, нахмурив брови и вытянув вперед руки. — Встань и иди!

Двигатель кашлянул, аварийный свет ярко вспыхнул и окончательно иссяк. Мбога зажег фонарь.

— Подведем неутешительные итоги, — предложил он. Экипаж собрался вокруг поставленного стоймя фонарика и слабого света хватало лишь на то, чтобы осветить их лица, похожие теперь на посмертные гипсовые маски.

— Алик?

— Танк восстановлению не подлежит. Почти все провода съедены. Радио не работает. Где-то над нами кружится Шестопал, но как подать ему сигнал, а потом расчистить место для посадки?

— Можно стрелять в воздух, — предложил Вадим. — Он поймет, что с нами что-то произошло.

— А что именно он поймет? — спросил Поль. — И что именно он предпримет?

— Мы можем стрелять азбукой Морзе, — сказал Алик. — Очередь — тире, одиночный выстрел — точка.

— Ты серьезно?

— Вполне.

Наступило молчание. Идея была настолько безумной, что могла сработать.

— А Щестопал знает азбуку Морзе? — спросил Мбога.

— А из нас кто-нибудь знает азбуку Морзе? — в свою очередь поинтересовался Поль.

Никто не признался. Сидели и смотрели на блеклый кружок света. Было полное ощущение нереальности. Театрализованного представления. Оказаться в лесу без техники, без оружия, без еды — это одно, это сразу возвращает к реальности и мобилизует. А вот сидеть внутри бронированной гробницы в скафандрах, выдерживающих лучевой удар и открытый космос, с оружием и едой, и при этом-ощущать собственную беспомощность — совсем другое. Как будто в дурной постановке, где на голову героям сваливаются надуманные испытания и преследуют невероятные случайности, чтобы к концу явился бог из машины и сказал: “Да будет Свет!” Вот сейчас включатся двигатели, Алик сядет за руль, Мбога потушит фонарик и заявит, что полевые испытания прошли удовлетворительно и всю группу, после разбора полетов, можно забрасывать в лес.

— Странно, — внезапно сказал Алик, — а ведь никто из вас даже не удивился, что тахорг ожил.

— И тому, что нам явилась воочию здешняя амазонка, — добавил Вадим.

— Ожидаемое чудо — уже не чудо, — предположил Мбога. — Столько всяких слухов ходило…

— Жаль, что я не увидел, — печально сказал Алик.

— Я гораздо больше удивился бы появлению здесь Леонида Андреевича, — так же печально произнес Поль.

Мбога встал, собрал карабин и растолкал по карманам коробки с обоймами.

— Ждать можно до бесконечности, но найти Горбовского необходимо. Поль, вы с Аликом останетесь здесь держать оборону. Если не получится отстреливаться, закройтесь наглухо в танке и отсидитесь до нашего возвращения. Мы с Вадимом пойдем искать Леонида Андреевича.

Вадим приоткрыл люк и опасливо осмотрелся. Было тихо, как на месте, где прошла небольшая война. Остовы вражеских танков, пепелище сожженного города, вонь напалма. Мрачный частокол леса.

Оттолкнувшись от скобы, Вадим на животе съехал по покатому и все еще теплому боку танка, перекувырнулся и метнулся к ближайшим деревьям. Каким-то чудом Мбога ждал его уже там, хотя он шел вторым в связке. И даже в скафандре доктор шел бесшумно, избегая сухих ветвей и грибов-дымовиков, хрустящих и взрывающихся под ногами Вадима. В конце концов Вадим тронул Мбогу за плечо, прося остановиться, присел на корточки, положил ружье на землю и обнял себя за плечи.