Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)
ModernLib.Net / Савеличев Михаил / Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного) - Чтение
(стр. 17)
Автор:
|
Савеличев Михаил |
Жанр:
|
|
-
Читать книгу полностью
(592 Кб)
- Скачать в формате fb2
(261 Кб)
- Скачать в формате doc
(265 Кб)
- Скачать в формате txt
(259 Кб)
- Скачать в формате html
(263 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20
|
|
Домишко быстро сгорел, не подпалив даже соседние строения, и ветер разметал пепел. Вечное проклятие лежит на тех, кто ходит за край мира и подслушивает богов - нет им покоя в земле и кости их клюют птицы. Во владении Улафа многие горевали о смерти колдуньи, некому было теперь помочь ни травами, ни советами, но конунг запретил и имя ее упоминать на его земле и велел гнать в шею тех проходимцев, кто возжелает посетить пепелище в надежде отыскать остатки снадобий и волшебных книг. Тем временем с задуманным походом все складывалось удачно. Многие ярлы пожелали присоединиться к Улафу Квельдвульфу, проплыть через Русь, взглянуть на чудеса Киев-града, Константинополя, повоевать слабые южные народы и сказочно обогатиться. Тинг следовал за тингом, где внимательно выслушивались мнения всех ходивших за моря в греческие земли и служивших при дворе императора. Раздавались голоса против похода, кто-то опасался начала междоусобиц в самой Норвегии, кто-то только женился и боялся оставить молодую жену одну, так как неизвестно чьего наследника она тогда будет носить в своем чреве, другие пересказывали сказки Эйнара Звон Весов о медных болванах и драконах. Дело доходило до драк, но кровопролития удавалось избежать, так как предусмотрительный Улаф собственноручно отнимал у присутствующих на тинге все оружие. Когда потекли ручьи, все участники окончательно ударили по рукам и договорились встретиться с кораблями и дружинами в Великом фьорде у поселка Анабрекк. Улаф собирался выступить с тридцатью большими кораблями и уговорил отправиться с ним таких могучих воинов как Торфинн, Хельги, Грим, Торарин, Торстейн и многих других. Оружие, кольчуги и шлемы были заказаны у лучших мастеров, и Торфинн, понимавший в этом толк, бил кувалдой по каждому мечу и щиту, проверяя их на прочность. Сигурд, подменяя умершую Гуннхольду, приготовила целебных мазей и мешки трав, облегчающих страдания раненых и пробуждающих смелость в сердцах даже самых робких. Конунг повелел принести Тору богатую жертву и собственноручно пустил кровь в землю из двух десятков овец. Кто-то поговаривал о человеческом жертвоприношении - Молотобоец любил когда у ног его сбивалось не стадо баранов, в чьем блеянии было так трудно уловить просимое у могучего бога, а говорили с ним человеческим голосом, пусть это и будет какой-нибудь захудалый раб. И такой раб подвернулся. Во время охоты на свирепого медведя, затравленного собаками, ловчие наткнулись в лесу на некого Гюда - собственность жены Улафа Сольвейг, которого она отправила за вестями в Исландию. Выглядел тот страшно - кашлял кровью, кожа струпьями слезала с тела, один глаз вытек, а пальцы рук торчали в разные стороны, как древесные корни, и так же не шевелились. Раб рычал и плевался, но его скрутили и Улаф повелел развести огонь пожарче, дабы дознаться в каком притоне подхватил Гюда все свои болезни. Пытали его не слишком сильно - один вид пламени прогнал все его рычание и заставил говорить столь удивительные вещи, что безумие раба стало понятно всем. Раб утверждал, что получив деньги от госпожи отправился с ними не пропивать и не проигрывать в кости, а добрался на собачьих упряжках диких финнов до Хладира, купил место на корабле и пересек пролив Скарнсунд. Через перешеек переехал дальше на север в Наумдаль, откуда, по верным слухам, должен был направиться ирландский кожаный корабль в Исландию. По дороге он осторожно расспрашивал о том человеке, который столь сильно интересовал госпожу и вновь получил самые противоречивые сведения. Такой же как и он раб по прозвищу Темный, кажется из русичей, клялся верным словом, что Улаф давно покоится на дне фьорда Бейтсьор. Был тот раб сам когда-то куплен Улафом, сыном Эгиля, но в схватке с неким Хальвардом хозяин погиб. В какой-то таверне уже в Наумдале подмазанный золотом трактирщик клялся молотом Тора, что этим летом Улаф был жив и здоров и с молодой женой, чье пузо уже не помещалось под платьем, отправлялся в свои исландские владения. Начавший было колебаться Гюда - ехать или не ехать в Исландию - укрепился во мнении, что ехать нужно обязательно, только вот кожаный корабль, за место в котором он отдал почти все золото, не добрался до острова. Попали они в сильный шторм, на которые столь щедры зимние северные моря, когда даже рыбы всплывали вверх брюхом, а тюлени пытались уцепиться за корабль. Если бы кожаный драккар не был укрыт сверху перепонкой, громадные волны давно залили бы его. Вдобавок к несчастью открылась среди команды легочная болезнь, и многих пришлось выбросить за борт. Все признаки указывали на несчастливый глаз Гюды и только его золотые марки спасли раба от смерти. Но ему придумали кое-что похуже. К Исландии подойти они не смогли - задолго до того как на горизонте должны были появиться берега путь им преградили льды и раба высадили прямо на них, бросив несколько ремней из кожи, чтобы тот подольше помучился. И вправду - Гюда грыз ремни, отгоняя голод, пробирался через торосы и жевал снег, пока в животе не образовался ледяной комок. По пятам следовал огромный белый медведь, видимо совсем старый, так как не решался напасть, ожидая пока раб сам упадет и станет его добычей. Наконец Гюда вышел к поселку Грисартунга, где прикинулся посланником самого конунга Улафа. Его проводили к владетелю по имени Ири Соня. Хитрый раб рассказал тому о замысле своего господина пойти летом на юг к Константинополю и что конунг повелел ему разведать о возможности исландских ярлов участвовать в походе. Неизвестно Гюде - поверил ли ему Соня, так как показалось рабу что Ири спал все то время, что он лукавил. Тем не менее, его приодели, дали подорожную, проводника с собаками и он отправился в Анабрекке, а затем и в Рейкьявик... Но чем закончилось удивительное путешествие Гюды, ухитрившегося зимой добраться до Исландии и к лету возвратиться в Норвегию, конунгу Улафу не довелось узнать. Огонь оказался слишком силен, и висевший над ним с вывернутыми руками раб загорелся как полено. Волк повелел закопать останки и держать языки за зубами, дабы Сольвейг не дозналась о происшествии. Впрочем, самое главное он узнать успел - кровник его жив. Не сказать, что это сильно испугало Улафа. К тому времени пророчество Тора как-то потускнело от времени и забот, болезни не касались маленького Олафа и хотелось верить, что все было дурным сном от ветров в животе. Как ни в чем не бывало, вернулся он домой и через несколько дней выступил с дружиной в поход. Как и было уговорено встретились все в Великом фьорде. Ярлы собрались в шатре у Улафа и единогласно избрали его главным. Всего в поход выступило две сотни больших кораблей. На берегу принесли жертву Тору и колдун по бараньим мозгам предсказал удачу во всем. И вправду, начало было благоприятным - попутный ветер и спокойное море. В Бирке к ним присоединились еще пять десятков кораблей ярла Грольфа. Великий поход, о котором потом будут слагать легенды победители и страшные сказки побежденные, начался. Волны Балтики милостиво плескались о борта кораблей, лизали весла, словно веселые щенки, а ветер поселился в туго натянутых больших парусах. Все обозримое пространство покрывала флотилия Улафа, в изгибах облаков виделись чудесные башни Константинополя, а каждый закат и рассвет по всем признакам обещал много крови и столько же поживы. Улаф вспоминал как много-много лет назад вместе с отцом приехал в их края странный человек с коричневым лицом, стриженными волосами и бородой, черными как ночь. Был то мавр из далекой Кордовы, называвший себя ибн-Рустах. В обмен на золото и странную статуэтку сидящего бога с закрытыми глазами и задумчивой улыбкой мавр старательно записывал на пергаменте все сведения о жизни викингов, о торговых путях, о городах и поселках, о ветрах и течениях. Улаф прекрасно помнил как поразил его ибн-Рустах тем, что вырисовывал на больших кусках кожи замысловатую вязь узоров, и казалось ему, что чужестранец не рассказ записывал словоохотливого отца, а делал сложное украшение. Мавр провел у них две зимы, а затем отправился с торговцами в Новый город, своими глазами желая увидеть Русь, а если Аллах (так он на свой манер именовал Одина) будет благосклонен к нему, то и спуститься по рекам к граду Киеву. Хитрый был мавр, думал алчность викинга застелет тому глаза, лишит разума и понимания - что по-настоящему делал в Норвегии шпион, но не учел того, что алчность не имеет предела, что ее не утолить мешочком монет, что невольно показал он новый источник золота и направление новых набегов - богатые испанские города, где драгоценностями выкладывают мостовые. Улыбающийся бог с вывернутыми ногами сидел на полке, дожидаясь своего часа, как напоминание о далеких теплых морях, о горячем солнце, что плавит смолу в кораблях и купцам необходимо часто обливать палубу водой, дабы кнорр не рассыпался от ударов волн. Один щедрой рукой обсыпал мир золотом, серебром, драгоценными камнями, но на Норвегию ему уже не хватило богатств. Да и зачем воину бесполезные камни в земле? Разве одобрил бы Тор, если бы викинг сменил меч на лопату и стал копать ямы в поисках сокровищ? Дело землепашца сеять и собирать урожай, дело скотовода пасти коров, дело воина - совершать набеги и отбирать то, что ему понравилось. Мир устроен мудро и у каждого в нем свое местечко. Балтика милостиво пропустила корабли в Ладогу, а оттуда викинги спустились к Новгороду. Никогда еще русы не видели столько кораблей у своих стен и великий страх поселился в их сердцах, когда грозные морды носовых драконов мрачно взглянули на торговый град. Однако Улаф не остановился здесь, а направил корабли дальше, где на острове стояла крепость. Владел той землей Рагнер и с распростертыми объятиями встретил конунга. Владения Рагнера издавна служили пристанищем для его соплеменников на их длинном пути на восток или на юг. Славилось место обилием веселых мест, где хмельных напитков наливали без меры, где танцевали и ластились гибкие красотки, и где каждый мог испытать свою удачу в игре на кости. Рагнер Хитрец пытался отговорить конунга и ярлов от похода в Черное море и предлагал совершить набег на славный и богатый город Булгар на Итиль-реке. Странные слухи доходили до него из Константинополя о вере христианской и что русы уже склоняются к ее принятию, ни во что не ставя собственных грозовых богов. Квельдвульф пил вино, хлопал по заду аппетитную толстушку и хохотал во все горло. Он и представить себе не мог, что же такое должно случиться для его обращения или кого-то из его дружины - вряд ли бы Одноглазый или Молотобоец смогли силой заставить викинга отказаться от хмельных напитков и женщин. Рагнер только качал головой. Однако задерживаться дружину Улафа не призывал, так как такого количества соплеменников не выдерживали и его запасы. В предвкушении поживы воины проигрывали громадные суммы денег, а когда ростовщики намекали на то, что неплохо бы и расплатиться, то тут же хватались за мечи. Народу невинного побили и порезали без меры. Хитрец готов был уже сам молить страшного христианского бога, дабы тот принял под свою руку эту пьяную и похотливую ораву. Флотилия растянулась на многие тысячи локтей, спускаясь по узким рекам и протокам, таким, что борта скребли берега, а под плоскими днищами перекатывались камни. Паруса и мачты были убраны, дни и ночи дружина гребла веслами, попеременно сменяя друг друга. Запасов и воды было предостаточно, а кто желал чего свежего, тот всегда мог спрыгнуть за борт и поохотиться на непуганых зверей в темных и безлюдных лесах. Русь была обширна и пуста. Редкие поселения встречались на их пути, но к тому времени как лодки подходили к деревянным укреплениям, за ними уже никого не оставалось - о викингах впереди катилась дурная слава и население таких поселков предпочитало прятаться в лесу со всем своим скотом и простым скарбом. Некоторые нетерпеливые воины обыскивали пустынные крепости в поисках поживы, вызывая взрывы хохота своих товарищей захваченной добычей - тощей козой или женской драной юбкой. Солнце вставало все выше, становилось жарче. Река Ловать мелела, сквозь прозрачную воду прорастали темные камни, пока окончательно не преградили путь кораблям. Начинались пороги, за которыми водный путь полностью иссякал и до истоков Днепра необходимо было перетаскивать суда волоком. Но Тор все еще благосклонно смотрел на это дерзкое предприятие, и через десяток дней корабли были сняты с бревен и снова подставили свои крутые борта теперь уже днепровской воде. Впереди лежали Гнездово и Киев. Гнездово встретил их кипучей деятельностью, гулом торга и родной речью. Народ здесь, разбавленный воинственной кровью норманнов, был не робкий и не давал спуска оскорблениям. Истомленная путешествием, а еще больше - ожиданием схватки и поживы, дружина с жадной тоской поглядывала на ювелирные лавки, связки пушнины, рулоны тканей и груды оружия. Волк читал в их глаза желание с воем броситься на все это богатство. Но их ждали Киев и Вытечев. К тому времени короткое лето уже подходило к концу. Предстояло обустроиться на зимовку и на совете ярлов решили выбрать для этого Витахольм - давнее пристанище северных народов недалеко от Киева, где еще в свое время Энгль воздвиг рунный камень в память о своем сыне Торальде. Осень приносила запахи богатого города, лежащего где-то там, всего в каких-то шести неделях пути от Гарада и Устахольма, но зима не давала никаких шансов добраться до него в этот год. Днепр покрылся льдом, снег укрыл вытащенные на берег лодки. Викинги погрузились в печаль от вынужденного безделья. Несколько раз за зиму и весну Улаф побывал в Киеве, погостил у старого Энгля, который отказался покинуть могилу сына, и выспрашивал у старика все подробности о его походе в Константинополь. Но Энгль теперь мало чем мог помочь конунгу - он бормотал что-то невнятное и спрашивал у того не видал ли он где Торальда Могучего. Темными вечерами Волк смотрел в костер и вспоминал сына. Слабая тоска кусала его сердце и возлежала на его душе, отчего становилось не по себе. Слушая саги сказителей, Улаф размышлял о хитрости богов и о бессилии даже самых могучих воинов перед их замыслами. Что заставило Тора опустить свой молот на Торальда и лишить его чести погибнуть у стен неприступного города с мечом в руке, а не с кружкой лечебного пойла под носом? Может быть, и сам Молотобоец не знал ответа? Если кто и знает ответ, то это Один, не пожалевший глаза за свою мудрость! А что отдал бы он, Улаф, за судьбу сына своего? Боги молчали в ответ на его вопросы, а в снах конунга царила беспросветная тьма. Ему казалось - он целую вечность прозябает в чужой стороне, снова и снова спускаясь по рекам к далекой и недостижимой цели, но стоит ему только увидеть вдали величественные стены, мраморные дворцы волшебного города, как время обращается вспять, и он вновь оказывается там, откуда начал свое предприятие. Как только сошел снег и река съела весь лед корабли были просмолены и спущены на воду. Кровь кипела в жилах от желания схватиться не на жизнь, а на смерть с достойным врагом и многие молили Тора, дабы он послал им скорейшей битвы. Молотобоец оказался не так глух, как об этом стал подумывать Улаф, и на Апьфоре, где лодки вновь пришлось тащить на собственных плечах, на дружину из-за холмов наскочили сотни диких людей, ликом и волосами похожими на скандинавов, но с диким выражением лиц степных кочевников. Это действительно был дар богов. Печенеги не ожидали столь яростного отпора. Много полегло незадачливых грабителей, привыкших обирать беззащитных купцов. Торин и Хельги, два непобедимых берсерка, вгрызались в толпы диких всадников, рыча как звери, кусая собственные щиты и крупы лошадей, яростно работая громадными мечами, рассекая на части людей и животных, а в проложенные ими просеки шли их товарищи, заканчивая кровавую жатву тех, кому Тор не дал милостиво легкой смерти. Не сразу поняли кочевники на кого они напали, немногие вырвались из схватки, и их еще долго преследовали в степи ужасный рев и стоны умирающих соплеменников. Даже голодные стервятники опасались спуститься на злое поле. И вот их ноздрей вновь достиг запах моря. Не было в нем холода Балтики, а только жар южного Солнца, но и он показался им родным. Берега растаяли, вода почернела, в ней переливались многочисленные удивительные животные, словно цветы северных русалок. Ветер раздул большие паруса, облегчая работу гребцов, и корабли врезались в морской простор, широкими днищами раздвигая волны, носовыми драконами вглядываясь туда, где за пеленой облаков прятался волшебный град Константинов. В воздухе раздавался гул, который знающие люди объявили ударами молота Тора - бог бил в ворота Константинополя, ожидая прибытия храбрых воинов. Местом чудес было южное море и южные земли. Звезды так низко висели над водой, что протянутой руке чуть-чуть не хватало, чтобы достать разноцветные огоньки, среди медуз лениво проскальзывал огромный морской змей, с тихим шелестом задевая и раскачивая корабли, птицы с человечьими головами садились на мачты и звонко смеялись, а на облаках возлежали нагие девы и дразнили храбрых викингов. Только север, снег и лед могли породить могучих воинов, только Локи возжигал в сердцах жадность и злость, только скудные и мрачные леса в своих отдаленных чащобах рождали в муках волшебные грибы, чья пыль будила в храбрецах дух медведя, а у трусов забирала жизнь. Богатство и тепло юга неспособны на суровость, они дают алчность без силы, ум без храбрости, надежду без удачи, веру без стойкости. Обилие развращало людей и ничто уже не могло противостоять напору Севера. Мудр был Один, поселивший народ свой на камнях, где и деревья с трудом укореняются, но только так бог смог сохранить их силу. Иногда на горизонте возникали паруса других кораблей, но никто из них не осмеливался подойти близко к флотилии Улафа и конунг усмехался, представляя как тамошние разжиревшие купцы суетятся, поднимая дополнительные паруса, или сами усаживаются за весла, помогая утомленным гребцам. Теперь и проводники были не нужны дружине. Все чуяли запах золота, специй и благовоний, все слышали отдаленный гул больших рынков и скрип множества судов у причала. Не стихал колокольный звон, и опытные воины говорили, что бьют они на домах, где поселился новый бог. В воде плавал мусор - отбросы громадного города, раскинувшегося на бескрайних просторах, отгородившегося от опасностей морем и сушей, предающийся развлечениям и не подозревающий, что пришло время заплатить дань за все годы неги и беззаботности. Горизонт пророс сотнями парусов, но не знал южный народ, что за угроза надвинулась на них с ледяного севера, где сердца воинов сделаны изо льда и чей меч не знает милости. Это был черный день для града Константинова. Ничего так и не смогли понять его жители, погрязшие в неге и разврате, когда неведомый им народ, неизвестный народ, живущей вдалеке от их земли, где небо сходится с твердью, где из снега делают жилища, а изо льда - одежды и оружие, дикий, кочевой, не знающий жалости, внезапно и в мгновение ока, как морская волна, хлынул через границы и, подобно дикому вепрю, принялся истреблять людей, словно траву. Детей отрывали от материнской груди и швыряли на камни, становившиеся их могилой. Матерей убивали и бросали на еще дергавшиеся в конвульсиях тела младенцев. Реки окрасились человеческой кровью, фонтаны и бассейны невозможно было разглядеть из-за гор сваленных в них трупов. Искали они прибежища в жилищах своего нового бога, но мало чем помог тот им. Золото и каменья, грудами сваленные в храмах как цветы пчел привлекали викингов и те, словно плуг, врезались в податливую почву обезумевших от страха людей, лишившихся всякой надежды на спасения и не имеющие смелости такую надежду сохранить с мечом в руках. Гвардия наемников пыталась сдержать напор варваров, перекрыть все подходы ко дворцу, но почти мгновенно была сметена стальным клином берсерков, которых не брали ни стрелы, ни копья, ни мечи. Дольше всех продержались защитники Софии и то лишь потому, что командовал там железными полками Игнатий Римлянин, противопоставивший дикой и неорганизованной толпе вопящих викингов тройные шеренги панцирной пехоты, а также применивший спешно снятые с боевых кораблей огнеметы. Несколько раз атака начиналась и захлебывалась, викинги откатывались под ударами огня, оставляя повисшие на шипах гвардейских щитов тела своих товарищей. Топоры и копья отскакивали от закованных с ног до головы пехотинцев, а тучи стрел заставляли держаться атакующих на почтительном расстоянии, выжидая момента, когда закончится их очередной запас, легкие лучники спрячутся за шеренгами и тогда можно будет снова наскочить, ударить, попытаться столкнуть этих железных и словно вросших в землю людей. Из громадного храма позади них доносились песнопения и такой плач, что и у самого бессердечного негодяя должны были вызвать потоки раскаяных слез, но запах золота заглушал голос разума и совести, и дружина Улафа опять кидалась на приступ. Алчность против воли, меч против огня, хитрость против долга. Весть о заминки около храма Софии застала Улафа во дворце. Такого богатства викинги еще никогда не видели - громадные сундуки, набитые драгоценностями, неподъемные книги, окованные золотом и с золотыми же рисунками, стены, инкрустированные рубинами и жемчугом. Самый последний раб носил здесь перстни на пальцах и поэтому не был пощажен никто, даже раб. Кровь - вечная спутница богатства, она покрывала уже ковры и лестницы, мечи, напившиеся ею, не держались в руках и выскальзывали, так что приходилось обтирать их шелками, или купать в бассейнах с плещущимся вином. Чудные звери выли в расположенном в саду зверинце, а сидящий в глубокой яме дракон с обрезанными крыльями дышал огнем на незваных гостей. Словно смерч проходил по палатам дворца, оставляя позади себя изуродованные тела, голые стены и кровь. Все, что блестело, немедленно вырывалось, вырезалось, выковыривалось из своих мест, заворачивалось в парчу и волоклось на корабли. Жители обезумели от страха, варвары лишились разума от золота. Именно во дворце Улаф увидел впервые медного болвана. Тот стоял на страже опочивальни и бестолково размахивал четырьмя руками, стараясь достать ловких нападающих. Викинги смеялись над его медлительностью и метали в болвана подвернувшиеся кувшины. Наконец им это надоело, они толпой бросились на четырехрукого стражника, повисли на нем, раскачали и опрокинули на спину. В боку у болвана открылась дверца и оттуда хлынула горящая жидкость, урод задергался и затих. Улаф приказал обвязать это чудище коврами и доставить на корабль. На потеху он сгодится. Гонцы подробно описали конунгу творившееся у храма, и у Улафа не повернулся язык приказать отступиться, так как мол и так достаточно собрано добычи и корабли отяжелели, словно беременные женщины. Первая жажда наживы была более или менее утолена и теперь хотелось схватиться с достойным врагом, а не с жирными кастратами. Волк распорядился срубить в саду самое большое дерево и поставить его на колеса, благо что колесниц и лошадей здесь было в достатке. Были собраны самые могучие бойцы и отряд выступил в сторону Софии - последнему бастиону сопротивления в городе. Христианский бог отвернулся от своих подданных. Пришедший с севера Тор-молотобоец на время занял его место, согнав бывшего раба, истощенного муками на кресте, с его небесного трона, рассевшись там и с хохотом пуская молнии в обезумевших людишек. Тьма, застлавшая разум людей, больше не находила в них просторного пристанища и быстро заволакивала город. Стон, плач и рев были подхвачены волнами и ветром, а в воздухе висели соленые слезы. Пришли ночь, буря и дождь. Сквозь потоки воды трудно было что-то рассмотреть, но проводники умело вели отряд Улафа. Тяжелый и неповоротливый таран задерживал движение, лошади оскальзывались и ломали ноги, и тогда людям приходилось впрягаться в упряжь и тащить, тащить, тащить неподъемное орудие сквозь узкие улочки, так что непрочные дома рушились от случайных ударов срубленного дерева. Колеса почти не касались вымощенных камнем дорог, перекатываясь по мертвым телам, отчего к противному скрипу добавлялся жуткий хруст ломающихся костей. Если кто и пытался укрыться среди трупов, то тяжелая повозка с торчащими во все стороны грубо обрубленными сучьями было последнее, что он мог разглядеть в своей оставленной богом жизни. К отряду присоединялись потерявшиеся во время схваток и грабежа, и к храму Софии подошло не меньше пяти тысяч варваров. Гвардия Игнатия стояла непоколебима среди гор убитых и широких луж огня, которые не мог загасить и ливень. Словно заградительный частокол поселения темнел впереди, ощетинившись острыми кольями и факелами против голодной волчьей стаи. Из раскинувшегося позади храма доносились молитвы, слышался липкий запах страха и золота. Дружина Улафа даже не остановилась построиться в нечто подобное боевому ряду. Самые сильные уперлись в мокрую кору тарана и со все нарастающей скоростью стали толкать его навстречу защитникам. Темнота и дождь не давали ясно разглядеть, что творилось у варваров, запасы греческого огня иссякли, и византийцам оставалось только надеяться на Плащеницу Божию, распятую у них за спиной на стене Софии, да на собственные силы и храбрость. Но вот мрак раздвинулся, что-то громадное и тяжелое ударило в пехотинцев, разорвало, разодрало железную цепь и в этот проход хлынули яростно орущие варвары. Словно штормовое море разметало хрупкий деревянный причал, изломало, покалечило настил и опоры, и унесло с собой, не оставив никаких следов. Лишь мертвые тела лежали на окровавленных камнях и мертвые испуганные глаза смотрели в грозовые тучи с немым вопросом: "За что наслана на нас эта кара, Господи?" Корабли стали неповоротливыми от сокровищ и рабов. Волны услужливо расступались, пропуская флотилию обратно к устью Днепра, а позади все еще пылали пожары и небо никак не могло очиститься от пепла. Птицы кричали человеческими голосами, словно души убитых боролись за их жирные тела - слишком многим погибшим в этот час нужно было найти себе новое пристанище. Улаф должен был быть довольным походом. Сколько всего захвачено и сколько мало жизней отдано взамен! Но предчувствия охватили его и он никак не мог разобраться, что служило их причиной. Не было ни снов, ни знамений, только какая-то тяжесть легла на сердце, не давая ни дышать, ни радоваться вместе с дружиной. Квельдвульф сидел под навесом, прислушивался к шелесту моря под днищем лодки, смотрел на выцветшее южное небо, такое отличное от северных густых красок, которые искупали бедность и блеклость холодной природы. Скованные рабы сидели на палубе, закрыв глаза и шевеля губами, молясь своему неблагодарному богу. Тут же лежал завернутый в ковры медный болван, шевеля в разные стороны башкой с рубиновыми глазами, которые кто-то уже пытался выковырять ножом, оставив длинные царапины на желто-красных щеках. Путь домой показался короче, как это всегда бывает, когда движешься знакомыми путями к желанной цели. До Киева дружина Улафа добралась без всяких приключений - на порогах их никто не ждал, только обглоданные и омытые дождями кости печенегов. Между Устахольмом и Гардаром в Витахольме их встречали купцы, прослышанные о богатой добычи, отнятой викингами у непобедимой Византии. Со всех сторон света собрались стервятники и падальщики войны, жаждая наживы на чужих страданиях и смертях. Были здесь и киевские и новгородские купцы, пришли люди из Булгар, прибежали хазары, приплыли и византийцы, желая выкупить богатых пленников и перепродать их горевавшим родственникам. Торг не переставал ни днем ни ночью, даже жара и ливни не были помехой спорам до хрипоты, расхваливанию нагих византийских красоток и мускулистых красавцев, взвешиванию золотых монет и тонких украшений, многие из которых тут же подвернувшимся камнем превращались в бесформенный комок, более удобный для хранения. Драки вспыхивали и переставали, так как не ярость питалась потоками драгоценностей и монет, а только жадность и алчность. Это было еще одно поле боя, который ни один уважающий себя викинг не намеревался покинуть без решающей схватки - хитрость на хитрость, прибыток на прибыток. Приближалась зима, и, когда реки замерзли, дружина Улафа, как это и рассчитывалось, встала на зимовку под Новгородом. Здесь уже окончательно был произведен дележ добычи, согласие расторгнуто, и единая дружина вновь распалась на многочисленные группы. Кто-то следующим летом собирался вновь спуститься к Черному морю и пограбить прибрежные поселки, кто-то намеревался направиться вниз по Волге в богатый Булгар и дальше в Хазарию, где был большой спрос на диких северных смельчаков, Улаф же хотел только одного - вернуться домой. В поселке зимовало много скандинавов, но никто из них не был из мест, близких к владениям Улафа. Оставалось только ждать весны, чтобы вновь выйти в Балтику, увидеть родные берега и величественные фьорды. Подвернувшийся гадальщик за хорошую цены раскинул свои костяшки и долго шептал над ними, подбрасывая в огонь щепотки пряностей, отчего в нем прорастали разноцветные языки. Старик утверждал, что конунга дома ждут только хорошие новости и нет никаких поводов для беспокойства - все враги умерли, друзья живы, в семье прибыток, а коровы и козы недоброжелателей издохли от неведомых болезней. Пожалуй такое мог и нагадать сам Улаф после безмерных возлияний, но из уст гадальщика это выглядело как-то убедительно, и Волк кинул ему еще одну монету с отчеканенным драконом и всадником. Добрая ложь требовала вознаграждения, ведь даже боги лгут, а что взять с человека? Ночью ему приснился смеющийся Локи. Дома на самом деле его ждали столь печальные новости, что он впервые понял - насколько же все это дешево стоит - золото и рабы. Верные слуги были молчаливы. Владение было испещрено следами сгоревших хижин и складов. Его ждала только Сольвейг, прижимая к груди маленького Олафа, а умница Сигурд и толстушка Хельга уже как год лежали в земле. Но не это оказалось самым страшным. Словно сам воздух во владениях конунга пропитался страхом и отчаянием, а люди, вдыхая эту отраву, постепенно превращались в безмолвные тени. Вечерами в углах теснились страшные призраки, протягивали когтистые руки к сидевшим у огня, так что приходилось все теснее сбиваться у очага, чтобы только не слушать их стоны и не чувствовать ледяные пальцы у себя на плечах. Луга почти не уродили трав, а та, что пробилась сквозь потрескавшуюся почву, сочилась кровью, и даже голодные коровы отказывались ее щипать. В некогда крепких стенах длинного дома поселились жучки, и мелкая труха сыпалась с потолка прямо в тарелки с едой, попадая в глаза и вызывая жуткую чесотку. Громадные сторожевые псы не спали по ночам, лая и воя, как будто отпугивая нечто страшное, которое бродило в округе и оставляло следы громадных копыт с торчащими человеческими пальцами.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20
|