Новое оружие

С е р д ю к. Это что же — из-за доктрины Кеннета?

Ш а р д е ц к и й. Да, из-за нее. На случай, как бы чего не вышло...

Ш т е р н. Какой же сволочью надо быть, чтобы сочинить такую доктрину! Так изгадить все...

Я к у б о в и ч. И главное: все может быть совсем но так, как он рассчитал. Совсем не так!

Ш а р д е ц к и й. Все, товарищи. Исполняйте.

Начальники отделов уходят. Минуту спустя быстро входит Макаров.

Здравствуйте, Олег Викторович, с чем прибыли?

М а к а р о в. С вопросом, Иван Иванович, с неприятным вопросом. Здравствуйте. Почему остановили опыты? Именно сейчас, когда все получается, когда надо отрабатывать, проводить испытания... не понимаю!

Ш а р д е ц к и й. Мы идем с опережением заданных правительством сроков, Олег Викторович.

М а к а р о в. Ах, Иван Иванович, о чем вы говорите: какие сейчас могут быть заданные сроки?! Вы же знакомы с этой «доктриной опережения» Кеннета? Понимаете, что это значит?

Ш а р д е ц к и й. Это значит, что американцы теряют голову от страха. Думаю, нам не следует догонять их в этом занятии.

М а к а р о в. Да, но чтобы но терять голову — и, если угодно, головы, — нам надо иметь ваши способы наготове. (Внушительно.) Иван Иванович, я но вмешивался в ход исследований, пока это были просто исследования. Но теперь уж будьте добры отрабатывать способы, проводить испытания. Надо!

Ш а р д е ц к и й. Великое слово «надо»... Послушайте, Олег Викторович, а нельзя ли как-то объясниться с американцами на этот счет? Ну — обменяться информацией о состоянии работ, договориться о координации исследований, может быть, даже вести их совместно. А?

М а к а р о в (всплескивает руками). О чем вы говорите, Иван Иванович! Это же оружие! Хотим мы того или пет! Такая обстановка в мире — будь она неладна! Кто же станет обмениваться информацией со своим потенциальным противником? Какие тут могут быть совместные исследования?! Я настаиваю: надо привести все в готовность.

Ш а р д е ц к и й. И тогда?

М а к а р о в. Ну... это вопрос уже не нашей с вами компетенции, Иван Иванович.

Ш а р д е ц к и й. Сейчас нет вопросов не нашей с вами компетенции, Олег Викторович! Мы затеяли эту работу — и мы отвечаем за нее не только перед вышестоящими инстанциями, но и перед всем человечеством.

М а к а р о в. А не много ли вы на себя берете, Иван Иванович?

Ш а р д е ц к и й (встает). Много, вы правы. Гораздо больше, чем мне нужно для душевного покоя. Только не я сам на себя беру — навалили. Все люди, которые считали, что начальству виднее, что специалистам виднее, а сами занимались, чем им удобнее и выгоднее, — переложили на меня свою долю ответственности за дела в мире. Политики, администраторы, общественные деятели, писатели, которые вместо того, чтобы будить в людях озабоченность за дела в мире, занимались отвлечением умов, тоже спихнули ответственность на нас. Да, на нас — на меня и на вас, Олег Викторович, вы не увиливайте! Сейчас многое зависит от нашей инициативы.

М а к а р о в. Эх... да что от нас зависит? Только и того, что знаем об этом деле больше других.

Ш а р д е ц к и й. Это не так и мало.

М а к а р о в. Но не так и много, Иван Иванович, не будем преувеличивать. Двадцать лет напряженности. Настороженность уже в психику вошла, в кровь — что тут поделаешь? (Окончательно расстроившись.) Я, Иван Иванович, знаете, как познакомился с этой доктриной — спать по ночам не могу. Это ж действительно голову надо потерять: провозгласить такое!

Ш а р д е ц к и й. Да... (Нажимает кнопку селектора.) Внимание! Первый, второй и третий экспериментальные отделы. Доложите готовность.

Г о л о с Ш т е р н а. Первый экспериментальный заканчивает приготовления, Иван Иванович.

Г о л о с Я к у б о в и ч а. Второй экспериментальный — готов.

Г о л о с С е р д ю к а. Заканчиваем, Иван Иванович...

М а к а р о в. Значит, готовите испытания, Иван Иванович?

Ш а р д е ц к и й. Нет. В том-то все и дело, что здесь никакие массированные испытания невозможны, Олег Викторович. (Помолчав.) Я объясню вам, почему мы прекратили опыты. Причина простая: нейтрино и антинейтрино проникают на любые расстояния — и всюду могут воздействовать на ядра. Наши лаборатории — это теперь весь земной шар, понимаете? Пустим мы пучки — и американцы могут воспринять это как нападение, шут их знает. Да и вообще... ведь что такое ядро? Сгусток энергии. Если, скажем, из всех ядер планеты одновременно выделится всего одна миллионная миллиардной доли их энергии — Земля вспыхнет ярче Солнца.

М а к а р о в. Ого!

Ш а р д е ц к и й. Именно, что «ого». И мы еще точно не знаем, что может выйти. (Трет лоб.) Будь моя воли. я вообще перенес бы эти опыты куда-нибудь на Луну или на Марс — пока не разберемся... Поэтому — гоним теорию. (Ходит по кабинету.) Надо договориться с американцами. Просто необходимо. Ведь это же величайшее открытие в истории человечества, величайшее знание о материи! Им нужно пользоваться умно и осторожно. Мы сейчас рассчитываем, Олег Викторович, — вырисовываются такие возможности! Можно будет осуществ лять любые превращения в материи: вещества в энер-гию, энергии в вещество, веществ друг в друга. Это бо-лее далекая перспектива, чем антиядерное оружие, но... но применять такое открытие как оружие — все равно что забивать гвозди хронометром! Понимаете?

М а к а р о в. Отлично понимаю, Иван Иванович. Ах, как же это все так... Хоть бы знать: что они-то в самом деле сделали, чего достигли в этой работе? Если ничего — чихали бы мы на все их доктрины, работали бы себе спокойно. Но — не знаем! Я говорю: хорошо было с ядерными бомбами — где ни испытывают, все известно. То по выбросу радиации, то по сейсмическим колебаниям мимо не пройдет. А в этом деле все темно...

Ш а р д е ц к и й. Я уже спланировал дальнейшую работу по всем правилам научной стратегии, Олег Викторович. (Мечтательно.) Сначала двигаем наших штаби-стов-теоретиков, тыловиков — снабженцев и наладчиков. Рассчитываем методики, оцениваем возможные результаты. Строим совершенные установки. И тогда — с оперативными картами в руках, с идеями, знаниями, расче-тами — начинаем и выигрываем величайшую битву у при роды! И вдруг — такая гадость...

Г о л о с Ш т е р н а. Первый экспериментальный Готов, Иван Иванович.

Г о л о с С е р д ю к а. Третий отдел приготовления закончил.

М а к а р о в (встает). Ну, что ж, Иван Иванович, — давайте пробивать переговоры. Надо! Хотя я, откровенно говоря, в наших потенциальных противниках не уверен.

Ш а р д е ц к и й. Но ведь они не только потенциальные противники — они же люди. Им тоже жить хочется. И можно жить. Отлично можно жить!

Затемнение слева. Освещается правая сторона: кабинет-лаборатория Голдвина. За прозрачной стеной из свинцового стекла — перспектива реакторного зала. Г о л д в и н — без пиджака, рукава рубашки закатаны — за пультом управления реакторами. Рядом у лабораторного стола ассистент манипулирует щупом счетчика Гейгера около прикрытого прозрачным щитком куска урана. Слышны редкие беспорядочные потрескивания.

Г о л д в и н (вращает рукоятки на пульте). Повышаю интенсивность. Отсчет!

А с с и с т е н т (подносит щуп к куску урана.Треск учащается.) Без изменений.

Г о л д в и н. Снижаю энергию нейтрин... Теперь, Френк?

А с с и с т е н т (измеряет). По-прежнему... Джон, сэр. Мое имя Джон. Изменений нет, профессор...

Г о л д в и н. Да-да, Джон. Прошу простить. (Отходит от пульта к столу.С досадой.)Да, вы Джон, вы не Френк. Тот бы давно догадался укрепить щуп около образца, а не совать его, как кочергу!

А с с и с т е н т. Но, профессор, я одновременно измеряю излучение от урана и от стронция-90.

Г о л д в и н. Так поставьте два счетчика — Джон!

А с с и с т е н т. Хорошо, сэр. (Устанавливает на столе второй прибор.) А доктор Гарди, профессор, третий день не выходит из своей лаборатории. Ведет опыты.

Г о л д в и н. Мне нет дела до опытов доктора Гарди! (Листает журнал.) Итак, 134-й режим тоже неудачен. Испытаем 135-й... (Задумчиво.) А что, если сразу вывести реактор на критический режим? Опасно, как вы думаете, Френк? А... простите, Джон. (Возвращается К пульту.) Ну, попробуем...

В этот миг резко усиливается треск счетчика. Вверху попыхивает красная надпись «Radiation!». Ассистепт выпускает щуп из рук. Треск но ослабевает.

Что такое?

А с с и с т е н т. Это... это русские! Радиация растет, мы сейчас все взорвемся! (Убегает.)

Треск вдруг стихает. Надпись «Radiation» гаснет.

Г о л д в и н. Уф-ф... значит, это еще не русские! Тогда... неужели — он? (Подходит к телефону, набирает номер.) Мисс, пригласите ко мне доктора Гарди. Немедленно! (Кладет трубку.) Так мы можем доработаться! Неужели он осуществил второй вариант?

Разносится по Центру гулкий радиоголос: «Доктор Гарди, вас требует шеф! Доктор Гарди, немедленно к шефу!» Под эти звуки в кабинет входит Френк. Треск счетчика заметно учащается.

Доктор Гарди, от вашей лаборатории распространился выброс проникающего излучения. Что произошло? Вы не находите, что о подобных опытах необходимо извещать меня? Вы подвергаете опасности всех!

Ф р е н к. Больше не повторится, Бен... простите, профессор. Больше не повторится. Вы позволите? (Направляется к креслу. Когда проходит мимо лабораторного стола, треск счетчиков еще более учащается. Останавливается, берет щуп, водит около тела. Счетчик ревет.) О... более двух тысяч рентген. Н-да...

Г о л д в и н (с ужасом). Боже милостивый, Френк, вы так облучились? Как же?.. У вас отличная биозащита!

Ф р е н к. От нейтрин нет защиты. (Садится.)

Г о л д в и н. Ах, как же это вы — неосторожно... я сейчас врача! (Поднимает трубку.)

Ф р е н к. Не надо, Бен, прошу вас! Вы же отлично знаете, что при дозе в две тысячи рентген врачи могут только испортить настроение. Слушайте лучше, что я скажу. Тем более, что, судя по приборам, у меня мало времени...

Голдвин делает шаг к нему. Френк поднимает руку.

Нет! Не подходите, пожалуйста. Кто знает, может, она заразнее чумы — эта наведенная нейтринами радиация. Сядьте там, Бен. Вот так... Уф-ф! Хорошо, что я вовремя остановил тот процесс. Он нарастал лавиной. Пришлось сбросить в тело реактора все аварийные стержни. Лаборатория тоже получила дозу — ну, да журналом пользоваться можно. Там все записано, Бен, потом прочтете. Словом, так: комбинация реактора и плазменного генератора дает потоки нейтрин, которые быстро возбуждают стабильные ядра. За доли секунды.

Г о л д в и н. Накопление нейтрин в нуклонных оболочках ядер — и мгновенный сброс, как в лазере?

Ф р е н к. Да. Вы рассчитали этот случай?

Голдвин кивает.

Вот видите: опыт подтверждает теорию. Режим записан в журнале... впрочем, это я уже говорил. (Откидывает голову.)

Г о л д в и н. Вам плохо, Френк?

Ф р е н к. Нет еще. Я просто не спал две ночи... Что я еще хотел сказать? Да! Там есть и другая возможность: если снижать концентрацию антинейтрин, все будет наоборот. Повышение устойчивости. Я не успел проверить этот вариант, повернул ручку не в ту сторону. Но — должно получиться, это ясно.

Г о л д в и н. Я сейчас проверял именно этот вариант, Френк.

Ф р е н к. Да? Вот видите, как все хорошо... как у нас с вами все хорошо. Вы проверяете один вариант, я другой... как всегда. Как будто ничего не было. Ничего и не было — да, Бен?

Г о л д в и н. Д-да, Френк. Ничего не было.

Ф р е н к. И отлично. Как в детстве: мир-и-мир-и-на-всегда, кто поссорится — свинья... Вы обо мне подумали немного хуже, чем следовало, Бен. Я просто хотел, чтобы все вышло хорошо... думал, если взяться, как следует, то получится... И получилось! Получилось... Только по моему пути идти нельзя, Бен. Это — крышка! В нашей Галактике вспыхнет еще одна «сверхновая». И ученые других миров будут ломать головы, пытаясь объяснить ее появление естественными причинами. Надо вертеть ручки в другую сторону, Бен!

Г о л д в и н. Я понимаю, Френк. Так и будет.

Ф р е н к. Да-да... Что я еще хотел? Я прикидывал там, в журнале, — есть возможность полного управления ядром. Очень топкая регулировка энергией нейтрин и антинейтрин, локализация пучков — и все получится. Это... это же золотой век, Бен! Любые запасы энергии, любые превращения веществ, любые структуры... Золотой век, мимо которого человечество пройдет! Потому что это тоже нельзя, Бен. Ото оружие. То самое, с великолепной скоростью доставки: от объекта А к объекту В — или наоборот. Это тоже нельзя, Бен!

Г о л д в и н. Я знаю, Френк.

Ф р е н к. Что я еще хотел? (Улыбается.) Мы сейчас как в аэропорту за минуту до вылета: все, что собирался сказать напоследок, вылетает из головы... (Поднимается, берет урановый образец.)

Г о л д в и н. Что вы делаете, Френк, — это же уран!

Ф р е н к. Неважно... (Перекидывает образец с руки на руку.) Еще неизвестно, кто сейчас больше испускает частиц: он или я... Дерьмовый все-таки металл этот уран. Окисляется, со всякими средами взаимодействует. Даже столовую ложку из него отлить нельзя. Цвет гнусный... И это дрянцо держит в страхе целый мир! (Кладет образец обратно.) Нет, вздор. Не он — люди сами держат в страхе друг друга. (Возвращается к креслу, шатается.Годвин бросается к нему.)Ничего, Бен, все в порядке. (Садится.) Но на этот раз, кажется, обойдется. В мире все останется по-прежнему. Есть только один путь: грубый, примитивный — но надежный. И мир уцелеет... Правда, этот математик говорил — ну, да что он понимает в физике, робот! Мир уцелеет. Все будет тихо, спокойно. Люди вздохнут с облегчением, будут жить. Только одно... только одно: какой мелкой сволочью должен почувство-вать после этого себя каждый мало-мальски думающий человек на Земле! Его спасли, ему снисходительно раз-решили жить дальше — до новой опасности, когда снова придется трястись от страха, бояться неба, воды, земли, друг друга — всего! Что может быть постыднее! А ведь все в руках их самих, всех людей Земли. И не требуется ни героизма, ни жертвенности... ни даже большого ума. Только одно: понимаешь, что твоя работа опасна для людей — брось это дело! Найди другое: выращивай сады, сей хлеб, играй в джазе, строй дома — не пропадешь, прокормишь и себя, и семью... Но нет, как это: бросить?! Я брошу, а кто-то другой займет мое хорошее место? И я останусь в дураках? Вот так и получается... Крик души: устроиться, устроиться, устроиться! Чтоб меньше работать, больше получать! Урвать, урвать любой ценой! Бегающие глаза, устремленный вид и потные ладони... И все остаемся в дураках. (Помолчав.) «Чем вас привлекает наша фирма? Сколько вы получали раньше? Сколь-ко откладывали? Есть ли у вас девушка, и любит ли он; бейсбол? Какую религию вы исповедуете?» Какое вам дело, что я исповедую, лавочники?! Будь ты проклята, планета лавочников, планета напуганных идиотов! Сго-ришь — туда тебе и дорога... (Прикладывает ладони к лицу.) Нет. Не то... Это у меня от общения с Хенишем, Кеннетом, Клинчером и его высокопревосходительством, господином адмиралом. Не все же такие, как они... А знаете, Бен: первое время мне это льстило. «Разрешите, сэр, представить вам доктора Гарди, руководителя экспериментального сектора Центра...» «Вы настоящий американец, док!» Куда к черту... А теперь, после общения с ними, такое отвращение к жизни, что и умирать не страшно. Зачем они? Для чего они живут на Земле?

Г о л д в и н. Не вспоминайте о них, Френк.

Ф р е н к. Д-да... Перед смертью полагается вспоминать бога, а не дьяволов. Я веду себя не так, как подобает умирающему, — да, Бен? Не умиротворенно? (Поднимается.) Нет во мне умиротворенности! Мет! Человек умирает — это не страшно. Человек смертен. Человечество может погибнуть — вот что страшно. Человечество должно быть бессмертно. Должно! Иначе жизнь теряет смысл... (Ослабевает, опускается.) Обещайте рассказать людям обо всем, Бен. Обо всем, что было здесь.

Г о л д в и н. Да-да... (Подходит к нему.) Я виноват перед тобой, Френк! Очень виноват, мой мальчик!

Ф р е н к (отстраняет его). Не надо. Бен. Не подходите. Вам не в чем винить себя, Бен. Это так естественно для нашего времени: не верить друг другу. И потом — мы уже сказали друг другу «мир-и-мир-и-навевгда!». Навсегда... навсегда... (Смотрит на часы.Тикает счетчик Гейгера.)

Занавес

Действие четвертое. Будет ранняя весна.

Освещена левая половина сцены: комната поисковой группы «Эврика». Обстановка прежняя, только стену украсило еще одно изречение: «И клоп полезен науке! — К. Прутков-инженер». С а м о й л о в сидит па столе возле доски. В а л е р н е р и А ш о т слушают его.

С а м о й л о в. Теперь смотрите. В принципе возможно сфокусировать поток нейтрин в точку размером 10—13 сантиметра — так, значит! — и обрабатывать ею каждый нуклон ядра в отдельности. То есть, скажем, так: берем кирпич. Кирпич обыкновенный. Наводим на него пучки нейтрин, в каждом ядре меняем количество протонов и нейтронов в нужную нам сторону — так, значит? — и получаем любые комбинации атомов, любые вещества. Например, образовали прослойки чистого полупроводникового кремния — так, значит! Затем металлические контакты к ним, прожилки алюминия — все это есть в простом кирпиче, так, значит! Образовали емкости, сопротивления, транзисторы, диоды, магнитные ячейки памяти, соединили их по схемам проводниками — нейтринным пучком это будет проще сделать, чем нарисовать мелом, — так, значит! И — кирпич обыкновенный стал микроелектроннои машиной сложностью с чело-веческий мозг!

В а л е р н е р. Чепуха, Петр Иванович. Реникса... Надо ж еще научиться фокусировать нейтрины в такие пучки.

С а м о й л о в. Сам ты «реникса», Шарль Борисович! Теперь научимся. Главное — в принципе это возможно...

В а л е р н е р (подходит к доске, берет мел). Слушайте лучше о более близкой возможности: как даром добывать энергию... (Пишет на доске символы и числа.) Вообще, мне от Ивана Ивановича влетит, что я не тем занимался, но — не мог. Не мог оторваться. Ведь это же хоть сейчас пробовать можно! Смотрите: если облучать вещества нейтринами таких энергий — любые вещества, заметьте! — атомный номер не играет роли, — то из ядер будет выделяться тепловая и световая энергия. Медленно и постепенно. С саморегулировкой, да...

А ш о т. Ну, подумаешь. Это мы в опытах получали, да?

В а л е р н е р. Что вы получали?! Вы в опытах красивый пшик получали — вот что вы получали! А это можно делать в масштабах континентов. В масштабах планеты! Почву можно прогревать в зоне мерзлоты. Воду в холодных океанах. Климат изменять! Они получа-али... Или воздух греть в городах — как в квартирах. Улицы освещать и дороги — самосветящимся воздухом. И главное: затрат-то энергии никаких. Вся энергия ужо имеется в ядрах... Вы понимаете, братцы: через десять лет жите-лям Чукотки, Новой Земли, Таймыра будет казаться чушью, нонсенсом, искажением действительности, что когда-то они кутались, замерзали — когда у них под ногами была неистощимая мощь и нежность атомных ядер! У них не будет полярной ночи, будут сплошные ядерно-полярные сияния!

А ш о т. Это — что! (Вскакивает, подходит к доске.) Вот ты слушай лучше сюда. Бэрем обыкновенные металлы — да? — облучаэм их нейтринами — да? — прэвращаем все протоны в нейтроны — да? — имеем сверхпрочный ядерный материал. Для любых температур! Для любых напряжений! Все можно им делать, да!

С а м о й л о в. Верно, Ашотик! Верно, Шарль Борисович! И это можно. Теперь все можно... Ух, ребята, и какое же мы огромное дело своротили, а? Ведь по сути только теперь ядерная физика выходит на настоящую дорогу. Раньше-то, раньше — болтали, что получение искусственных изотопов в реакторе — современная алхимия. Мypa то была, а не алхимия! Ведь получались радиоактивные изотопы — а из них разве что сделаешь! А теперь... теперь все будет по-настоящему. Нейтринные пучки — и микроэлектронные «мозги» для тех, кому не хватает, — так, значит! Нейтринные пучки — и самообогрев Ледовитого океана, таймырские пляжи в пальмах, яблоневые сады и апельсиновые рощи в бывшей тундре! Нейтрино — и ракеты, запросто пролетающие сквозь Солнце! Нейтрино — и светящиеся облака горкоммунхоза для освещения парков и улиц! Нейтрино — и тоннели в горах... ну, облучили ненужную часть горы — и она превратилась в воздух, так, значит? Нейтрино — и... ух, ребята! (Хватает на руки Ашота, кружит его по комнате.) Ух, Ашотик!

А ш о т (дрыгает ногами). Пусти! Пусти, говорю!

Самойлов ставит его на пол. Он одергивает пиджак, топорщит усы.

Я тебе что — девушка, да? — на руках меня носить!

С а м о й л о в. Нет, скажи: разве мы не молодцы? В два года сделали такое дело. А ведь с ничего начинали!

А ш о т. Вот-вот... сэбя не похвалишь — сидишь, как оплеванный, да?

С а м о й л о в. Нет, а что же! Вот вернется Иван Иванович, я из него душу вытряхну, а добьюсь разрешения начать опыты!

Входят Макаров и Шардецкий.

А ш о т. Ну, вот — начинай, да? Вытряхивай...

Ш а р д е ц к и й. Здравствуйте... (Устало опускается на стул.)

М а к а р о в. Здравствуйте, товарищи. (Шардецкому.) Может, лучше у вас в кабинете, Иван Иванович?

Ш а р д е ц к и й. Все равно... Здесь это началось, пусть здесь и кончится. (Самойлову.) Петр Иванович, будьте добры, пригласите сюда всех руководителей отделов и лабораторий.

С а м о й л о в. Хорошо... (Направляется к телефону.)

Короткое затемнение. Свет. В комнате человек двадцать начальников отделов и лабораторий.

Ш а р д е ц к и й. Олег Викторович, начните, пожалуйста, вы.

М а к а р о в. Хорошо. (Выходит к доске.) Значит... вот такие обстоятельства, товарищи. В течение последних дней наше правительство предпринимало энергичные попытки договориться с Соединенными Штатами Америки о мирном применении нейтрин-генераторов, об исключении нашей работы и аналогичной работы у них из военной сферы. Переговоры велись и через дипломатические каналы, и через научные, и на самом высоком уровне... Но — договориться не удалось. В Америке сейчас, после провозглашения известной вам «доктрины опережающего удара», — обстановка истерии. Любые наши действия, любые попытки обменяться мнениями по существу дела — политики и военные в Соединенных Штатах воспринимают как подвох, как попытку разведать: какая у них степень готовности нейтринного оружия. Могу, например, сообщить, что американское правительство отказало Ивану Ивановичу Шардецкому в его просьбе поехать в США, чтобы обсудить с американскими учеными и экспертами эту проблему. Отклонило оно и альтернативное предложение: командировать американских физиков к нам. Тогда... Иван Иванович, может, дальше вы сами?

Ш а р д е ц к и й. Нет, продолжайте, пожалуйста. У вас хорошо выходит...

М а к а р о в. Гм... Тогда в правительстве был заслушан доклад Ивана Ивановича о возможностях нейтрин-генераторов, а также доклады наших военных и политических деятелей. И на основе всего этого (торжественно повышает голос) с целью устранения военной опасности нашему государству и всему миру — было принято предложение академика Шардецкого о единственно возможном в сложившейся обстановке варианте применении нейтринных генераторов...

Ш а р д е ц к и й (поднимается). Что это за вариант, я скажу сам. Собственно, вам всем он ясен, товарищи. Надо будет запустить все генераторы на излучение нейтрин малых энергий — с тем, чтобы резко повысить их концентрацию в Земле и околоземном пространстве. Этим самым...

В а л е р н е р (вскакивает). Но позвольте, Иван Иванович! Это же... конец!

Ш а р д е ц к и й. Этим самым мы на долгое время повысим устойчивость атомных ядер всех тяжелых и сверхтяжелых елементов...

С а м о й л о в (хватается за голову). И это предложили вы?! Вы — физик! Да вы понимаете, что это значит!

Ш а р д е ц к и й. Да, я понимаю, что это значит! Это значит, что все радиоактивные вещества перестанут излучать частицы и гамма-кванты. Это значит, что прекратятся цепные реакции деления, погаснут реакторы — все, в том числе и наши, испускающие потоки первичных нейтрин.

С а м о й л о в. Да это же конец ядерной физике и ядерной техники! Теперь к ядру сто лет не подступиться...

А ш о т (вскакивает). А как же все паши применения, наши расчеты? Я рассчитывал, как можно получить ядерный материал, да? Вы же сами предлагали нам думать, Иван Иванович!

В а л е р н е р. А способ добычи тепловой и световой энергии из ядер? Я... ночи не спал. Рассчитывал и... и мечтал, как это будет! (Голос его дрожит.) Это же запасы энергии для человечества на тысячи лет. А теперь... эх!

С а м о й л о в (рывком переворачивает доску, показывает свои записи). Вот способ, как нейтринными пучками осуществлять любые структуры и превращения. И методика уже рассчитана. Я выполнил ваше приказание, товарищ директор! Вы же сами говорили! И установку уже спроектировал... (Ломает палочку мела.) Я вам что — Ванька?!

Ш т е р н. Действительно, Иван Иванович, как же так? Мы же губим будущее! Будущее, которое уже вот-вот... почти в руках.

Ш а р д е ц к и й. Тихо! Тихо... Зачем вы это мне говорите? Разве я не мечтал о тех грандиозных проблемах, которые может решить наша работа? Да, все это можно. И ничего этого не будет... И не смотрите на меня так, будто я вас обманул, будто я виноват. Не смейте на меня так смотреть! Я не виноват. Мы не знаем, как вели и куда завели свою работу американцы. Мы не знаем, на что может толкнуть их страх! Будущее... Будущее должно быть — это прежде всего. Будут люди жить дальше — решат остальные проблемы: и насчет энергии, и насчет материалов и структур. Не так — так иначе, не через год — через десятилетие... но решат! А если нет — и говорить не о чем. И чтобы снасти мир, спасти будущее, мы должны, обязаны... не думал, что придется мне говорить такое, не думал и дожить — закрыть свою науку. Это была великая наука. Интереснее и захватывающее я ничего не знал... И, наверно, уже не узнаю. Но не ко времени она пришлась...

В а л е р н е р. Ядерная физика — «была»! Как о покойнике... Эх! Пятнадцать лет работы, пятнадцать лет жизни — псу под хвост! (Отходит к окну.)

С а м о й л о в. Иван Иванович, но ведь мы губим и мирные применения ядра: атомные электростанции, изотопы... как же?

Ш а р д е ц к и й. Придется искать другие способы, скажем, полнее использовать энергию Солнца. Ничего не поделаешь... выходит так, что сейчас нельзя сохранить мир, не поступившись ничем.

М а к а р о в. Товарищи, к порядку! Не надо так отчаиваться. Вы не дали даже договорить Ивану Ивановичу. Он не сказал, что эту меру решено применить только в качестве ответной — если американцы начнут действовать. Может, все и обойдется...

Открывается дверь. Вбегает Якубович. Он бледен.

Я к у б о в и ч. Иван Иванович, минуту назад темп распада урана уменьшился на два процента!

Ш а р д е ц к и й. Ну, вот... Не обошлось, Олег Викторович. Значит, американцы применяют первый вариант. Действуйте, Илья Васильевич, вы ведь дежурный.

С а м о й л о в (шагает навстречу Якубовичу). Стой! Ты его делал, это открытие?! (Ко всем.) Ну, товарищи, что вы? Может, это — так? (Подбегает к окну.) Смотрите: ночь, звезды, снег... все тихо. Не может быть, чтобы они начали. Нельзя это, нельзя! Ведь мы убиваем открытие! Такое открытие!

Я к у б о в и ч (после колебания). Вы лучше сами, Иван Иванович. Я — не могу.

Ш а р д е ц к и й. Ночь, звезды... Двадцать второго июня сорок первого года, помнится, тоже была звездная ночь. (Яростно.) И нас били! За самонадеянность били, за доверчивость, за беспечность! Смертным боем били... Так вот: этого больше не будет. (Быстро подходит к телефону, набирает номер.) Первый экспериментальный? Говорит Шардецкий. Включите все нейтрин-генераторы в заданном режиме! (Набирает другой номер.) Второй экспериментальный? Шардецкий. Включайте все генераторы. На полную мощность, да! (Набирает третий номер.) Третий экспериментальный? Включить нейтрин-генераторы на полную мощность. Да, я! (Кладет трубку.) Вот и все...

Тихо в комнате. Все сидят неподвижно. От совершающихся где-то в сети мощных переключений помигивает свет под потолком.

С а м о й л о в (крутит головой). Хороню было в каменном веке. Не сходятся двое во взглядах на жизнь — ну, он его дубиной, тот его камнем. И объяснились. До чего это было возвышенно и благородно...

В а л е р н е р. Смотрите! (Показывает в окно.)

Кто-то тушит свет, все сходятся к окну. За окном, освещая комнату, разгорается клубящееся зелепо-сипсе зарево.

М а к а р о в. Что это, Иван Иванович?

Ш а р д е ц к и й. Радон, подпочвенный радиоактивный газ. Только теперь он избавляется от излишней энергии не альфа-частицами, а множеством световых квантов.

В а л е р н е р. Красиво горит наша наука...

С а м о й л о в (стоит, сжав кулаки). Убивают открытие, убивают открытие! Клубись, зеленый дым, клубись... Все уходит сейчас с тобою, зеленый дым. Опадает яблоневый цвет с садов в тундре — не вырастут сады. Обрушиваются туннели в горах. Не будет блистающих над дорогами и городами облаков. Топор страха рубит пальмы на берегу Ледовитого океана... Те, кого мы могли насытить и обогреть, — будут голодны. Те, кого могли вылечить, — останутся больными. Страх, будь он проклят, страх — мохнатое чудище на паучьих лапах — топчет пашу мечту, нашу работу...

А ш о т. Пойдем отсюда, Петро, да? Не надо смотреть. Пойдем, пожалуйста, да?

С а м о й л о в (идет с Ашотом к выходу, тоскливо и мечтательно). Эх... убить бы сейчас кого!

Затемнение слева. Освещается правая сторона: кабинет Брэгга. Он пуст. Только а д ъ ю т а н т работает за столом-пультом.