И все-таки страх не оставлял его никогда. Каждая новая идея, новый человек, новые дела заставля-ли его настораживаться. Он пугался всего непонятного и боялся, как бы другие не заметили, что он не понимает. Когда Валентин Георгиевич с увлечением рассказывал ему свои новые замыслы, он порой замирал от ужаса: а вдруг тот оборвет речь и гневно закричит: "Слушайте, что вы киваете? Я разыгрываю вас, плету чепуху!.." Он боялся выдвигать идеи: а вдруг идея окажется не такой? Он боялся и не выдвигать идей: а вдруг заметят, что у него их нет? И он уставал от этих страхов, как другие устают от непосильной работы...
      А сейчас Павла Николаевича пугали непроницаемо черные тени домов и киосков, сырые запахи из подворотен. "Они ничем не докажут, все права на моей стороне, - горячо убеждал он себя весь день. - Но если они вправду где-то засядут... Их двое, они молоды и сильны, они злы. Особенно этот Кайменов, такой на все пойдет..."
      До дома оставалось еще несколько кварталов. Улица была тиха и пустынна. "Неужели они хотят меня избить?!" - думал Павел Николаевич, обходя тени. Мысль о том, что его - интеллигентного, еще не старого и нравящегося женщинам будут бить, была унизительна и ужасна.
      Сергей Малышев стоял у окна, смотрел на луну. "Что ж, видно, сам о себе не позаботишься - никто не станет стараться. Работу я, конечно, все равно выполнять буду: дело есть дело. Но и себя забывать не стоит, а то ходить мне всю жизнь в исполнителях при Шишкине... А что, если?.. Черт побери, как я раньше не догадался! Хожу около машин, всякие погрузки-перевозки решаю, Шишкина на утеху Володьке помогаю моделировать - а для себя?!"
      Малышев был инженер - свежая техническая идея сразу вернула ему ясность мысли и хорошее настроение. "Кто сказал, что на машине можно моделировать ситуации лишь для Шишкина? Почему бы не запрограммировать цели и стремления С. А. Малышева?" Он включил на прогрев "М-117", нашел в столе Кайменова бумаги, по которым они кодировали информацию, сел к столу. "Итак, дополнение к ситуации: я согласен быть исполнителем при Шишкине, не буду вычитать его числа, но хочу... что я хочу? Первое: кандидатскую степень. Второе: квартиру... А что?"
      Он покосился на игру оранжевых огоньков на пульте машины. "Для тебя, сударыня, создан прекрасный зал с кондиционированием - надо же подумать и о себе!"
      Машина приобрела опыт и теперь не перебирала, как раньше, все варианты: лента с решением выскочила через минуту. Малышев пробежал глазами по числам, сгруппированным около адресов 01, 03 и 04, коротко усмехнулся:
      - Что ж, это можно было понять и так...
      Павел Николаевич поднимался по освещенной лестнице своего дома, с каждой ступенькой наполняясь покоем. Вот и все, чего он волновался? "Ведь они же порядочные люди..."
      Он отпер дверь, вошел в тихую темную переднюю. Квартира была новая, трехкомнатная, из стен еще не выветрились строительные запахи. Немного жутковато в темноте (Шишкин редко задерживался в институте допоздна, а сейчас еще жена уехала в Ригу за обстановкой), но это были уютные домашние страхи. Он вошел в комнату, стал нашаривать выключатель на стене: глаза, не привыкшие к темноте, ничего не различали.
      Вдруг что-то протяжно скрипнуло, и справа из темноты на Павла Николаевича стала медленно надвигаться ужасная серо-зеленая харя с черными ямами глазниц, темной повязкой на подбородке и перекошенной набок теневой гримасой. "Вот оно!"
      - Кто? Что?! А-а-а-а! - истерически закричал Павел Николаевич и, не помня себя, ударил вперед ногой и рукой.
      Раздался звон посыпавшихся осколков зеркала. Дверь шкафа резко отлетела назад и захлопнулась...
      Шишкин ползал по паркету, собирал осколки. А в окно как ни в чем не бывало заглядывала круглая издевательская физиономия луны.
      Сергей Малышев тоже вернулся к себе в общежитие поздно. Три его товарища по комнате спали. Он выкурил сигарету, пуская дым в форточку, во влажную темноту; но спать все равно не хотелось. Сергей подошел к стеллажам, на которых были книги всех четырех, протянул руку к зеленому томику сочинений Куприна и опустил ее. "Тихое оподление души человеческой страшнее всех казней и баррикад на свете", - негромко напомнила память фразу из давно читанного купринского рассказа. Он нерешительно посмотрел на полки. Оранжевые томики Ильфа и Петрова, белые суперобложки сочинений Максима Горького ("Что сделаю я для людей?! - воскликнул Данко..."), обойма синих томов Марка Твена. Чапек, Алексей Толстой, Маяковский, Есенин, Пушкин ("...И не завидую судьбе злодея иль глупца в величии неправом..."), Джек Лондон, Ремарк... За разноцветными картонками, как опасность, затаились мысли, гнев и любовь многих людей, их тоска и веселье, горести и улыбки, их сила и нежность, поступки, убедительные в своем ярком безрассудстве, - сама жизнь человеческая, тысячекратно усиленная искусством. Открой любую - и закружит, собьет с намеченного пути душевная вьюга.
      Малышеву показалось, что не он, а книги рассматривают его - внимательно и строго. "Нет, мне сейчас надо быть машиной!" - он задернул шторки на стеллажах, расстелил постель, погасил свет.
      На следующий день Сергей решительно вошел в кабинет Шишкина. Павел Николаевич встретил его холодным и встревоженным взглядом; он несколько осунулся после вчерашнего.
      Малышев сел в кожаное кресло для посетителей.
      - Так как насчет квартиры, Павел Николаевич? И потом я хочу набирать материал для кандидатской диссертации. Как ваше мнение на этот счет?
      Павел Николаевич сориентировался необыкновенно быстро, в десять секунд.
      - Так ведь насчет квартиры вам следует обращаться к Кайменову, Сергей... э-э... Алексеевич, - суетливо заговорил он. - Он теперь сможет запрограммировать в "электронного организатора" все и себе и вам.
      - Боюсь, что ему это будет не по силам, - четко сказал Сергей.
      - Да, да, да, вот и я так считаю, - лицо Шишкина стало входить в форму No 2. - И Валентину Георгиевичу это объяснял... А насчет кандидатской приветствую, давно пора. С удовольствием буду вашим руководителем...
      В течение пятнадцати минут разговора алгоритмы "я тебе..." перемежались с алгоритмами "око за око...", сплетались с линиями задержек и обратных связей, разнообразились ячейки "не - или"... Павел Николаевич проводил Малышева до самой двери.
      В этот день Сергею предстояло работать на "Молнии" во вторую смену: по случаю приближающихся праздников Шишкин загрузил машину до предела. Когда Малышев пришел в зал, Володька подлетел к нему с лентой машинных расчетов.
      - Слушай, ты вчера вводил в "М-117" дополнительные цели и изменение ситуации?
      - Ну, вводил.
      - Так вот решение модели: если ты выступишь против адреса 03, то есть меня, по всем пунктам, то ПЭЭНШа берется обеспечить тебе будущее и квартиру. Сережка, это комплексное решение, его надо проверить!
      - Уже проверил.
      - Ну и как?
      - Все правильно.
      - Во здорово! - Кайменов закружился на месте. - Слушай, скоро мы сможем предсказывать поведение Шишкина во всех подробностях!
      Малышев с усмешкой следил за ним.
      - Предсказать тебе еще одну подробность? Через два дня состоится общее собрание, на котором Шишкин разнесет адрес 03, то есть тебя, в пух и прах. Он будет делать доклад о дисциплине и состоянии работ.
      - Вот как? - Улыбка на лице Кайменова увяла. - Хм... Слушай, а что, если просчитать на "М-117" доклад Шишкина? Вот был бы пакет с динамитом, а? Впрочем... не выйдет, слишком сложно. Ну ладно, достаточно того, что есть. Нам с тобой надо только хорошенько обдумать, как это подать.
      - Не нам с тобой, - покачал головой Малышев. - Лично с меня хватит вчерашнего. Я выхожу из игры.
      Только теперь Володька начал кое-что понимать. Он побледнел.
      - Сережка, ты что, всерьез?
      - Да.
      - И с Шишкиным разговаривал... всерьез? Слушай, и на собрании ты расскажешь о... том случае?
      - Ну, видишь ли... ведь это было!
      - И это за квартиру и возможность остепениться?
      - Ну, видишь ли! Давай рассуждать математически. Самое большое, что тебе грозит: выговор с лишением премиальных, от силы - увольнение. От семисот до полутора тысяч условных единиц по твоей шкале... Квартира плюс степень больше стоят!
      Они замолчали. Искусственная вьюга гудела под колпаками кондиционеров. Как электрический бес, завывал мотор воздуходувки. Володька закурил сигарету, взглянул на Малышева.
      - Ненадолго же тебя хватило.
      Сергей взорвался.
      - Это тебя ненадолго хватило! Только и смог, что сгоряча ляпнуть Шишкину "дурака". Да и сам теперь жалеешь... А в остальном? Ты не пошел ни к Пантелееву, ни в партком отстаивать того парня, которого Шишкин завернул. Ухватился за его "отказать" - и все. Когда Павел Николаевич выдал тебе явно недостаточный срок, ты тоже не стал поднимать шума, заручился снимающей ответственность бумажкой! А на семинаре... ведь Валентин Георгиевич прав: если знал, то почему молчал?
      - Послушай, но ведь мы ставили эксперимент! Испортили бы все.
      - Эксперимент! Боюсь, что это не тот случай, когда машины смогут заменить людей. Ну, выложим наши пакеты, а дальше? Валентин Георгиевич еще раз скажет: "Ну и что?"
      Володька сел, уныло сгорбился.
      - Эх, и почему у меня всегда как-то не так получается? Вроде и придумаешь правильно и стараешься как лучше... - Он недоуменно пожал плечами.
      - Дать тебе добрый совет? - снисходительно сказал Малышев. - Введи в машину, как на духу, свою цель, просчитай оптимальный вариант. Может, тебе еще удастся сохранить свои числа...
      - Тебя, я вижу, уже распирает потребность давать добрые советы задаром? Кайменов остро взглянул на Сергея. - Запрограммировать мою цель... Слишком многое пришлось бы переводить в двоичные числа. Сережка: что я люблю науку именно ее, а не связанные с этим занятием блага! - и хочу, чтобы от нее людям жилось лучше, интереснее, честнее... Что я умею и люблю выдумывать... что я не хочу терять уважение к себе, уступая таким, как Шишкин... и что мне сейчас печально за тебя. Боюсь, что я не подберу для всего этого ни логических схем, ни программ. Уж пусть будет, что будет.
      Он встал, снял халат. Натягивая куртку, повернулся к Малышеву.
      - Знаешь, почему нам сравнительно легко удалось запрограммировать Шишкина? Да потому, что он не живет, а выкручивается. А промоделировать в машине жизнь человека - нет, не получится!
      - Но ты ведь сам недавно говорил, что надо применить кибернетику к организации личной жизни!
      - Ни черта ты не понял из того, что я говорил! И - хочешь одно маленькое предсказание в обмен на твое? Не скажет Шишкин на собрании про тот случай... ну, что я его дураком назвал. Именно потому, что он дурак. В этом его слабое место... Если не веришь - просчитай на машине. Будь здоров!
      Кайменов ушел. Сергей долго еще вышагивал по залу. За решетчатыми стенами шкафов "Молнии" тепло тлело каре электронных ламп, на пульте призывно мерцали ряды неонок, а он все ходил, размышлял, курил. Потом тряхнул головой, выложил на стол пачку бумаги, сел работать. Из института он ушел за полночь.
      И еще несколько окон на втором этаже институтского здания в этот вечер светились необыкновенно долго: в кабинете Валентина Георгиевича Шишкин писал свой доклад. Лицо его было значительным.
      Как опишу собрание? Моих сил еще достанет рассказать, как в заполненном конференц-зале ровный говор переходит в тишину, как президиум рассаживается на сцене за длинным столом, как председатель месткома института открывает собрание и предоставляет слово Павлу Николаевичу Шишкину для доклада "Повышение трудовой дисциплины, производительности труда и наши задачи", как на лицах сидящих выражается покорность судьбе.
      Но когда Павел Николаевич восходит на трибуну под лозунг "В науке нет столбовых дорог...", когда лицо его по форме No 4 выражает и озабоченность, и решимость, и преданность науке и всем вышестоящим органам, и светлую скорбь о героях, павших в битвах, в которых ему, Шишкину, участвовать не довелось, и удовлетворение оттого, что эти жертвы принесены не напрасно... Когда он звучным голосом произносит: "Товарищи! За истекший с начала года период наш коллектив..."
      ...нет, не могу. Бессильна проклятая проза!
      Собственно, доклад был как доклад. Было сказано о повышении роли кибернетики в свете решений последних Пленумов, О необходимости включиться в борьбу за выполнение этих решений. Покончить с недостатками. Фамилия Кайменова упоминалась в докладе трижды: в связи с инцидентом на конференции, где он высказался насчет академика Феофана Степановича Мезозойского, в связи с участившимися опозданиями и напоследок в собирательном смысле: "кайменовы".
      Володька сидел в ближних рядах, лицо у него было надменное и растерянное. В зале время от времени возникал разговор, по рядам гуляли какие-то листки. Валентин Георгиевич в президиуме просматривал бумаги, мерно кивал докладчику; вот он снял очки, стал глядеть на Шишкина неопределенно-тяжелым взглядом из-под набрякших век, потом снова углубился в бумаги. Сергей Малышев несколько раз вынимал пачку сигарет, косился на дверь: ему очень хотелось курить.
      Докладчика вознаградили жидкими аплодисментами. Потом на сцену поднялся вечно улыбающийся кандидат наук Альпер-Сидоров, взъерошил остатки шевелюры вокруг лысины.
      - Конечно, новые веяния следует прливетствовать... И инициативу Павла Николаевича тоже - что он решил распрлострланить текст своего доклада до собрлания. Это экономит врлемя, сотрлудники успевают прлодумать свои выступления и все такое... Но, видимо, на этот раз получилась досадная неувязка. Павел Николаевич, ведь если доклад распрлострланен, то зачем, спрлашивается, его зачитывать?
      - Какой доклад? - ошеломленно посмотрел на него Шишкин. - Я его не распространял!
      - Ну как не распрлострланяли, Павел Николаевич? - Альпер-Сидоров мягко улыбнулся, вытащил из нагрудного кармана халата несколько сложенных листков. Вот его машинописный текст. И относительно повышения дисциплины в свете задач по развитию кибернетики, и о Владимире Михайловиче Кайменове... и даже вот во множественном числе "кайменовы", и все такое. И о новом взлете творческой активности, о небывалом трлудовом подъеме, и все такое...
      Лицо Павла Николаевича постепенно приобретало свекольно-сизый цвет. В зале стояла хватающая за сердце тишина.
      - Я могу, с общего позволения, разъяснить ситуацию! - поднялся Валентин Георгиевич. - Дело в том, что текст, который показал сейчас Семен Борисович Альпер-Сидоров, составлен без ведома Павла Николаевича и независимо от него... на недавно приобретенной электронной машине дискретного действия "М-117". - В зале поднялся и стих шум. - Вот передо мной, - Пантелеев потряс пачкой бумаг, - данные о необычном самодеятельном эксперименте, который провели инженеры отдела машинных расчетов Владимир Михайлович Кайменов и Сергей Алексеевич Малышев: таблицы ввода информации, программы,, выходные данные машины, результаты обработки этих данных... В течение месяца они с помощью машины "М-117" предсказывали поведение Павла Николаевича. С вашего позволения я, как человек, невольно избранный экспериментаторами в качестве отметчика времени, ознакомлю присутствующих с результатами эксперимента. Мне это тем проще сделать, что Павел Николаевич является моим заместителем и подавляющая часть его административных и научных отправлений мне известна.
      Когда Валентин Георгиевич читал и комментировал содержание пакетов, зал то замирал, то взрывался хохотом. Кайменова и Малышева хлопали по плечам, толкали в бока: "Ну, дали, ребята! Ну, откололи!"
      - Немножко о том, как это делалось, - продол-жал академик. - Как известно (это еще профессор Уолтер Эшби установил), осмысленное поведение определяется тремя главными факторами: знанием обстановки, наличием цели и возможностей по ее достижению. Для информации об обстановке товарищи в основном использовали объективные данные, подготовленные Владимиром Михайловичем Кайменовым для составления алгоритма "электронный организатор". Они известны и достаточно тривиальны для машинной обработки. Ограниченными возможностями машины, естественно, было задано и другое: объект моделирования не способен к творческим решениям. И, наконец, они ввели в машину программу цели: благополучие и личный успех... Цель - вот что главное! - академик поднял руку. - Она определяла поведение электронной модели... да и не только модели.
      Пантелеев поискал глазами Кайменова, улыбнулся ему.
      - Вы мне рассказывали, Владимир Михайлович, что вводили в машину справедливо рассчитанные шкалы, продуманные инструкции и даже информацию о решениях партии, определяющих сейчас жизнь нашей науки и нашей страны - и все равно модель выдавала узкоутилитарные решения. Я вам скажу более: если бы вы ввели в "М-117" произведения великих мыслителей, содержание музыки Бетховена, стихи гениальных поэтов - все равно эта цель подчинила бы себе все. Все это было бы пущено в ход для достижения благополучия. Это страшная цель, товарищи! Она вытравливает из человека все веления чувств, все превращает в труху: если и благородство - то с расчетом, чтобы заметили и оценили; если любовь, то с заранее обдуманным намерением; если преданность, то не долгу, а вышестоящим инстанциям... и если такой человек не совершает низких поступков, то не из отвращения к низости, а лишь из боязни попасться. И я крайне огорчен, что... э-э... весьма обидные предположения экспериментаторов о личных целях и о возможностях Павла Николаевича Шишкина полностью подтверждены опытом.
      Глаза Пантелеева, а за ним и глаза всех обратились к месту, где сидел Шишкин. Но того уже не было...
      С собрания Малышев и Кайменов направились в машинный зал: сегодня пришла их очередь работать в ночную смену. В коридоре Володька несколько раз треснул Сергея поперек спины.
      - Ну ладно, ладно, - басом сказал тот. - А то и я могу.
      - Напугал же ты меня, чертяка! А все-таки как насчет алгоритма успеха? Что, спасовал?
      - Видишь ли, - Сергей поднял брови, откинул голову и значительно сложил губы, - надо все-таки прежде договориться: что понимать под словом "успех".
      Они отперли дверь, вошли в затемненный машинный зал. Лунный свет лил в окна, отражался от граней шкафов и пультов, рассеивался стенами - казалось, что зал погружен в зеленую прозрачную воду. Сергей повернул выключатели на щите: вспыхнули шеренги газосветных трубок на потолке, зашипели воздуходувки. Инженеры надели халаты.
      - Да, - вспомнил Володька, - покажи, как ты программировал доклад Шишкина? Как тебе это удалось? Я был совершенно уверен, что "М-117" не потянет такую задачу.
      Сергей перебрасывал рычажки тумблеров на пульте "Молнии".
      - Мне теперь придется долго извиняться перед Валентином Георгиевичем, усмехнулся он. - Ввел старика в заблуждение. Видишь ли, ты прав, для "М-117" это безнадежная задача. Я просто сел и на-писал этот доклад. В два вечера.
      Кайменов опустился на стул, рот у него образовал букву "О".
      - Мы с тобой слишком увлеклись электронной моделью, - продолжал Малышев. А ведь ты и сам замечал, что ее решения удивительно банальны. И те алгоритмы, которые ты предсказывал: "я тебе - ты мне...", "умный в гору не пойдет...", "око за око..." - Шишкин ими действительно пользуется. Все правильно... Одним словом, чтобы разгадать таких, как Шишкин, привлекать кибернетику не обязательно. Можно и так.
      Володька долго молчал. Глаза у него потемнели, сузились.
      - Так какого же черта?! - сказал он.
      * Двоичные числа: 001 = 1; 010 = 2; 011 = 3; 100 = 4. (Прим. авт.) ** Случайная ошибка в работе машины. (Прим. авт.)