- Тетя Клара, ради бога, где ваши булавки? Я больше эти штаны поддерживать не в состоянии.
      28
      Голос тети Клары:
      - Джош! Время уходит!
      Есть разница, тетя Клара, между добрым смехом и злым, но здешние ребята ее не понимают. И мне все время достается не тот смех. Мне неприятно. Даже очень неприятно, если честно сказать. Я больше не могу. Каково это - выйти на улицу в штанах, которые обернуты вокруг тебя и заколоты, точно пеленки вокруг младенца? Это несправедливо, тетя Клара, я не могу! Я даже по коридору до кухни не могу в них пройтись. Как я, такой, покажусь там на глаза Лоре? Она увидит и покатится со смеху. А ее насмешки будут мне особенно обидны. Да еще ребята грозились, что отлупят меня.
      - Джош, поторопись. У него вдруг вырвалось:
      - Я не могу!
      - Отлично можешь. Я знаю, что ты уже готов.
      Так твердо, даже властно, не допуская возражений. Эта плауменовская манера не слушать, что тебе говорят. А только распоряжаться. Вот и папа так, когда сердится. И все дядья, и их дети, и все тетки, которые были Плаумены до того, как повыходили замуж. Откуда это у них, прадедушка? А может быть, вы тоже были такой, может, она просто скрывает правду?
      - Джош!
      Словно на цепи тебя тянет. И как ни упирайся, цепь все равно не разорвешь. Всегда делай, как они тебе велят, и спорить не смей, а не сделаешь, они приходят в ярость и ничего не желают слушать. Вот и портьера, шуршащая, щекотная. Ты теперь будешь помнить ее до могилы. Как некий символ. Как врата бедствия.
      Джош стучится в приоткрытую дверь кухни и входит, весь напрягшись, готовый встретить Лорин взгляд. У тети Клары в голосе звучит изумление, а может быть, усмешка:
      - Что это ты стучишься?
      - Я думал, надо. От меня тут все время закрывают двери.
      - Не преувеличивай, Джош. Лоры уже нет, если тебя это беспокоит. Она минут десять как ушла с заднего крыльца.
      Слабея от облегчения, он протягивает руку и опирается о косяк, чтобы не упасть.
      - Завтрак с собой я тебе уже приготовила. Сейчас вот только заверну.
      Ну вот, едва перевел дух, и опять пожалуйста.
      - Разве я не успею пообедать?
      Снова выставлять всем на осмеяние эти морковки, и салатные листья, и куски хлеба из непросеянной муки, похожие на деревянные клинья, которые запихивают под дверь, чтобы не захлопнулась.
      - Куда там! В твоем распоряжении каких-нибудь две-три минуты. Ты лучше не заставляй Билла тебя ждать.
      Джош входит в кухню осторожно-осторожно, будто по яичным скорлупкам. Того и гляди, проклятые булавки начнут расстегиваться. На душе все муторнее и муторнее, так хочется, чтобы тебя пожалели, и стон, который звучит внутри, вырывается наружу:
      - Тетя Клара!..
      Она перестала связывать в пучок вымытые морковки.
      - Да, Джош, что тебе?
      - Очень у меня идиотский вид, тетя Клара? Я ведь, знаете, тоже не все могу вытерпеть.
      Она протягивает ему руку сочувствия, но Джош уже раскаялся в своей слабости, уже вспомнил данные себе обещания. Он трясет головой, крепко сжимает кулаки и отходит в сторону.
      - Они тебя травят, Джош? Глаза в пол:
      - Я не доносчик...
      - Знаю, что не доносчик, и уважаю тебя за это. Но ведь мы с тобой родные, правда? Он кивает, не поднимая глаз.
      - А родные для того и существуют, чтобы немного облегчать друг другу ношу. Но против твоего желания я тебе не смогу помогать.
      С великим напряжением он сдерживается и сурово говорит:
      - Я слышал от ребят, что вы и так уж тут напомогали.
      - А ты бы этого не хотел?
      - Не знаю, тетя Клара. Только уж лучше бы вы говорили мне все как есть. Я просто ничего не понимаю. Куда ни подайся, все против меня. Одни проигрыши.
      - А ты рассчитываешь на выигрыши, Джош?
      - Да нет же. - Опять почти умоляя: - Не надо меня ловить на слове! Просто у меня все получается наперекосяк.
      - Да, я заметила и сказала тебе, что ты ко всему относишься очень серьезно. Слишком серьезно.
      - Вовсе нет. - Как трудно подобрать подходящие слова, - Честное слово, я стараюсь видеть во всем смешную сторону. Правда-правда, тетя Клара, можете мне не верить, но это так.
      - Ты часто говоришь смешные вещи, Джош, но это не одно и то же.
      - Не понимаю...
      - Подумай - поймешь. Смешное может быть очень серьезным делом для таких людей, как ты. И это не значит, что у вас веселый нрав. Я, например, когда говорю о солнце, ничего, кроме солнца, не подразумеваю.
      Если же снаружи смех, а внутри слезы, это совсем не то.
      - Я не понимаю, о чем вы говорите, тетя Клара. Это все выше моего разумения. - На глубинах отчаяния: - Вас подвести, вот чего я боюсь. Я все время, как ни стараюсь, вас подвожу. Вы только взгляните на меня вот сейчас. Настоящее пугало. Они там все перемрут от смеха. Ну за что они меня мучают?
      - Со стороны Билла это было жестоко. И конечно, сделано нарочно. Он меня разочаровал.
      - А я не хочу, чтобы вы в нем разочаровывались, тетя Клара. Я не хочу, чтобы вы в ком-то разочаровывались. Наверно, я чем-то сам виноват. К вам они вон как хорошо относятся. Все для вас делают. Они же тут с вами всегда живут, а я только в субботу приехал. Полы вам моют, дрова колют, окна протирают, сад вскапывают. И ни за что-нибудь, а просто из хорошего отношения. Они лучше меня, тетя Клара. Я тоже помогаю людям, но за плату.
      - Наверно, у вас там другие условия, Джош. Ничего нет дурного в том, что тебе платят.
      - Но здешние ребята говорят, что вы бедная и что я у вас нахлебничаю. Голос против воли жалобно звенит и чуть не срывается. - Вы же не бедная, тетя Клара, ведь правда?
      Тетя Клара отчего-то не отвечает, будто не слышала, хотя, конечно, не слышать не могла.
      - Значит, вот что они тебе говорили?
      - Но ведь это неправда, да? Я не знаю, сколько стоят разные вещи, тетя Клара, но у вас в доме столько всего, целое богатство.
      Тетя Клара все так же рассеянно, будто не понимая:
      - Совершенно верно, Джош, целое богатство.
      - Ну вот. А чего они тогда говорят?
      - Вот именно. Почему они это говорят?
      Звонок в дверь. Кажется, уже не первый. Тетя Клара, словно очнувшись, быстро и как-то особенно решительно запихивает завтрак в бумажный кулек.
      - Тебе, я думаю, надо идти, - она сует ему в руки пакет, - не заставляй Билла ждать.
      - Тетя Клара, мне уже больше не хочется идти. Я не могу. На меня будут все глазеть. Потешаться. У меня же вид ужасный. Я вас только опозорю.
      Но лицо тети Клары принимает каменное выражение и подчеркивает ее сходство с остальными Плауменами.
      - Ты меня никогда не опозоришь. Ступай и покажи им, из какого теста ты сделан. Они, по-видимому, этого не понимают. А я останусь, чтобы не мешать тебе и не смущать тебя. Ступай и управься сам.
      Джошу впору лечь на пол и заплакать.
      - Да я и в крикет-то играю совсем плохо. Честное слово. Я ловить все равно не смогу, хоть из кожи лезь. Правда-правда. Не хочу я идти играть. Зря Рексово место в команде займу.
      Тетя Клара широко распахивает дверь кухни.
      - Ты же не хочешь меня разочаровать, Джош?
      - Ну пожалуйста, тетя Клара!
      Лицо ее делается все тверже и тверже.
      - Может быть, у тебя есть другая причина уклоняться от игры?
      Звонок у двери дребезжит все нетерпеливее, и Джош торопится с доводами:
      - Вы непоследовательны, тетя Клара.
      - Разве?
      - Вы же сами постарались, чтобы я не встретился с Лорой. Прямо вытолкали меня из дому. Дали мне понять, что не стоит на нее обращать внимание.
      - А ты хотел с ней увидеться?
      - Нет, но дело не в этом. Вы меня вытолкали. И теперь опять выталкиваете. А надо мне было повидаться с Лорой. Не убегать, не прятаться.
      - Возможно. Я сделала ошибку. Виновата, извини. Но кто будет виноват, если Билл сейчас уйдет без тебя? Вы хитрая, тетя Клара. Это нечестно...
      - Ну, возьми себя в руки. Ты же Плаумен, Он поднимает глаза и, с вызовом глядя ей прямо в лицо, с размаху шлепает об стол кулек с завтраком:
      - Не стану я этого есть на людях! Неужели не могли дать мне обыкновенный бутерброд?
      И, прорвавшись сквозь шуршащую портьеру, он выскочил на парадное крыльцо.
      29
      Билл у калитки встречает его убийственным взглядом сверху вниз.
      - Значит, ты идешь?
      Джош в ответ тоже смотрит на него с яростью и так хлопает дверью, что дребезжат цветные стекла.
      - Да!
      Он прыгает по камням-ступеням, летит, подхлестываемый злостью, через ступеньку, а под конец через две и оказывается наверху в семь прыжков.
      - Я иду!
      Он резко дергает на себя калитку, так что Билл чуть не падает с ног, и ее тоже захлопывает за собой с такой силой, что срывает пружину и калитка расслабленно повисает на петлях.
      - Да, я иду, О'Коннор. Что ты на это скажешь? - Ему теперь все равно, ему больше ничего не страшно. На той стороне улицы дожидается Рекс с остальными ребятами. - Я к твоим услугам, О'Коннор. С меня довольно. И если быть драке, за мной дело не станет.
      Билл разинул рот.
      Джош прыгает через канаву. Надоело все - пусть расстегиваются чертовы булавки. Пусть штаны падают, пусть совсем свалятся, он их запузырит ногой в канаву и пойдет по улице в одних трусах. Ему это безразлично.
      Билл, обескураженный, нехотя подходит сзади.
      - Чего ж вы не смеетесь, ребята? Давайте, хохочите. Вот он я, и еще один я - пара штанов на двух человек. Это у Билла такие понятия об удобствах и приличиях. Давай, О'Коннор, хохочи, не стесняйся, а я с тебя твои штаны сдеру!
      Билл безотчетно хватается за штаны, он держится за пояс, и вид у него такой, будто что-то привычное и безобидное вдруг обернулось смертельной угрозой.
      - Ты у меня, О'Коннор, вот где сидишь, понятно? Но теперь все. Теперь она все знает. Я ей рассказал. Это ты меня вынудил. Ты меня довел. Так что теперь можешь лезть с кулаками, по крайней мере есть за что. Теперь давай, О'Коннор, выходи, только и я в долгу не останусь. Где крикетное поле?
      Джош стоит посреди улицы почему-то навытяжку и орет во весь голос.
      - Ну, где крикетное поле, я спрашиваю? Я думал, вы все страшно торопитесь на матч.
      - Эй, потише, приятель. - Билл красный как рак, нервно трет запястье о штанину, вероятно стараясь не замечать собравшихся людей и всей душой надеясь, что его матери ничего этого не слышно. - Не горячись, клапана сорвешь. Здесь я капитан.
      - Где крикетное поле? Пошли, чего тянуть, Надо уничтожить команду из Кроксли, так, что ли? Я правильно понял?
      Биллу явно не по себе.
      - Слушай, кончай орать. Ты чего, уличные беспорядки хочешь у нас затеять?
      - Давай, давай, О'Коннор, пошли! Зададим противнику жару. Или, может быть, ты не играешь?
      - Да перестань ты орать, слышишь? Спятил, что ли? - Билл, кажется, растерялся, он беспомощно озирается. - Это ты, может быть, не играешь. А я капитан. Ты обязан мне подчиняться, не то получишь!
      - Ты намекаешь, что расквасишь мне нос, О'Коннор?
      - Вот именно, Плаумен.
      - Что ж, это дело. А не хочешь ли, чтобы тебе расквасили нос? Прямо вот здесь, посреди мостовой?
      Биллу плохо удается сохранять капитанское хладнокровие. А Джош все кричит на него:
      - Ты уже довел меня до крайности, О'Коннор. Теперь все, конец. Ну что? Расквасить тебе нос прямо вот сейчас?
      Билл срывается на визг:
      - Это ты, что ли, расквасишь мне нос, глиста несчастная? Да я тебя по всей канаве размажу! Джош, выпятив подбородок:
      - А ну, попробуй! Что стоишь? - Слова сами, помимо его воли, срываются у него с языка.
      Биллу некуда податься: впереди него - их собственный забор, за спиной забор мисс Клары Плаумен. Да и поздно теперь, назад хода нет.
      - Ну что ж ты, О'Коннор? Ты же говорил, что отлупишь меня! Вот тебе и верный случай. Проще простого. Вон сколько у тебя тут помощников.
      Джош в позе боксера, сжатые кулаки перед грудью. Билл, без кровинки в лице, начинает наступать. Из проулков по тропкам отовсюду с криками сбегаются мальчишки в белой спортивной форме. Рекс испуганно выскакивает у Билла под боком:
      - Билл, что ты? Не смей!
      Распахиваются калитки, гудит автомобиль, дребезжат велосипедные звонки, слышен чей-то громкий голос:
      - А ну, марш с дороги, ребятня! Проезд загородили.
      Билл начинает разрастаться на глазах у Джоша, становится выше, больше так ему вдруг представилось со страху в последнюю минуту, но он все равно бросается на него очертя голову, яростно колотя кулаками и чувствуя, что Биллу это как с гуся вода. Джош даже и не думал, что он такой каменный. Его сколько ни бей, только себе же больнее, а Билл в ответ ударяет как кувалдой, и Джош не умеет загородиться от его ударов. Билл наступает, теснит его к канаве, Джош оступился - и летит навзничь прямо на дно. Билл стоит высоко над ним, морщится и трет ладонью кулак.
      - Вставай, Плаумен.
      Ребята опасливо толпятся в отдалении, ряды ног и лиц, одно - будто бы Бетси, четкое, как на черно-белой фотографии, другое - может быть, тетикларино, и вроде бы она плачет. Все это увидено за одно мгновение.
      Джош упрямо подымается, ребра у него болят, в голове какой-то шум, словно паровоз едет, и ноги почему-то плохо держат, и под оглушительный хохот ребят новый удар в плечо опять валит его в канаву.
      - Вставай, Плаумен.
      Он не может. Булавки впились ему в бока, больно дышать, штаны съехали до колен, и подтянуть их невозможно. Джош повергнут в канаву - как Билл сказал, так и вышло.
      Закрыть глаза на все это - ничего не видеть, не слышать, не знать. Унижен. Уничтожен. Несколько секунд - и все кончено. Втоптан в грязь.
      Чьи-то руки у него под мышками; он не сопротивляется - не все ли равно? Тянут, ставят его на ноги. Он снова ждет удара, пытается прикрыться, съеживается. Но кто-то поддергивает ему штаны и говорит мужским голосом:
      - Не пострадал, парень?
      Джош висит на руках у мужчины, но трясет головой. Он и сам точно не знает, пострадал он или нет. Он заставляет себя встать на ноги, хотя лучше бы провалиться сквозь землю. Заставляет себя держать штаны у пояса. Наверно, у него глаза подбиты, или сломаны ребра, или нос в крови; наверно, он теперь никогда уже не сможет перейти улицу с поднятой головой. Ничего не вышло, тетя Клара: физические методы - это не для меня.
      - Билл, - говорит мужской голос. - Поединок был не равный. Ты старше и на добрых сорок фунтов тяжелее.
      - Не я начал, мистер Коттон.
      - Я знаю, слышал, как он тебя донимал. Вся улица слышала. Но все-таки драться с тем, кто слабее? Не велика честь от такой победы, Билл. Ты обязан был ограничиться первым ударом. А ты, юный Плаумен, вини себя. Надо смотреть, с кем задираться, чтобы противник был по плечу.
      Джош стоит понурившись, он бы рад держать голову прямо, но она не поднимается. Кто этот человек, он не знает, но имя откуда-то ему знакомо. Нельзя ли по ногам узнать тех, кто столпился вокруг? Тети Клары, оказывается, здесь нет. Странно, ведь он как будто бы видел ее лицо.
      - Ты почему полез в драку? Над твоими штанами смеялись? Лучше было бы ответить на насмешку насмешкой.
      Голос не сердитый, но твердый, властный. Джош в ответ молчит. Ему бы голову удержать прямо. Ему бы угадать, которые тут ноги принадлежат Бетси. И вытащить булавку, впившуюся в бок. Ему бы как-нибудь очухаться, прийти в себя. Ему бы впору под землю провалиться от такого позора.
      - Ты уж не плачешь ли, паренек?
      С вызовом:
      - Нет!
      - Тогда гляди бодрей.
      И тут вдруг Джош вспомнил: ну конечно, Коттон, учитель, который не поставил Лоре заслуженную отметку. Он сразу вскинул голову, готовый увидеть перед собой чудовище, заранее испытывая к нему неприязнь, чуть ли не ненависть. Рядом с ним стоял симпатичный человек, с виду лет шестидесяти, седой и немного сутулый. В белом костюме, сверху черный блестящий плащ, на голове шляпа с мягкими колышущимися полями, а глаза светло-карие, спокойные, смотрят прямо на тебя. Не за что такого ненавидеть, даже если он и не поставил Лоре заслуженную отметку, когда ей было одиннадцать лет. Мужчина приподнял Джошу подбородок, оглядел его лицо.
      - Пара-тройка синяков. Ничего серьезного. Ты крепче, чем кажешься.
      - Я могу выдержать трепку, если необходимо, сэр.
      - А эта ссадина у тебя откуда?
      - Это я вчера упал.
      - Дрался?
      - Нет, сэр. У меня нет привычки драться.
      - По тому, как ты сейчас задирался, я бы подумал, что есть. Удивительно. Билла винить не в чем. Тебе придется перед ним извиниться.
      Тети Клары здесь нет, и Бетси нет, одни только взрослые незнакомые люди, и Билл, и его мать. Билл как будто смущен, а у его матери такой страдающий вид, словно ее сына застигли за святотатством. Она держит его за локоть и что-то сердито шепчет на ухо, губы ее выговаривают волшебное слово: "Плаумен". Джошу вдруг все это опротивело, осточертело, и он, ковыляя, переходит улицу, придерживая падающие штаны. Ребра у него саднят, и в бока впиваются булавки. Его настигают шаги, твердая рука ложится на плечо.
      - Куда это ты?
      Джош пробует вырваться, но у симпатичного мистера Коттона рука большая и сильная.
      - К тете, мистер Коттон. Больше мне вроде бы некуда.
      - Хочешь ее расстроить?
      - Я никого не хочу расстраивать, но, по-моему, у меня нет другого выхода. Будьте добры, отпустите меня, сэр.
      Миссис О'Коннор тоже загородила ему дорогу.
      - Не уходи, Джош. А крикет-то как же?
      - А что крикет?
      - Но ведь ты должен играть.
      -: Я не умею играть в крикет, миссис О'Коннор. И не хочу.
      - Значит, ты хочешь им уступить?
      - Не понимаю, о чем вы, миссис О'Коннор.
      - Ну как не понимаешь, Джош? Вы говорите, донимал, мистер Коттон? Вот кого донимали, надо признаться, как это ни стыдно. Такое обращение, да еще с Плауменом!
      Джош высвободил плечо и, закусив губы, решительно уходит от этого спора, открывает калитку, пятнадцать ступеней вниз, и он на пороге.
      Тетя Клара ждет его. Так и есть, она все видела, у нее и сейчас на глазах слезы.
      - Я не думала, что так получится, Джош. Я не этого от тебя хотела. Надо было действовать иначе.
      - А как тут можно было действовать, если у тебя штаны падают?
      - Ох, Джош...
      - Ладно, тетя Клара. Что сделано, того не воротишь. Она впустила его в дом и плотно прикрыла дверь.
      30
      Джош сидит на краешке своей дурацкой кровати. Если люстра с висюльками обрушится сейчас, звеня, ему на голову, он не удивится. Ничуть. А что? Остальное-то все, что могло, ведь уже случилось. Свезут его тогда на кладбище, и все будут пировать на поминках, а на могильной плите выбьют такую надпись:
      Здесь лежит Джош Плаумен
      Неудачник
      Он пытался толковать сомнения в пользу ближних, и вот
      что из этого вышло
      Белые брюки бесславно валяются посреди ковра - отброшенные ударом ноги и вдобавок еще затоптанные, - а он опять наедине с прадедушкой при всех регалиях, только разговоров они больше не ведут. Джош ничего не может сказать своему прадеду, слишком безучастное у того лицо. Строго говоря, Джош, проблемы такого рода не обсуждают со своими предками.
      Так он и сидит, примостившись на самом краю кровати, и все тело у него болит, словно машиной перееханное. Сидит и потирает ссадины, и поглаживает ушибы, и медленно умирает от унижения. Уезжай домой, Джош. Сложи чемодан и беги. Правильно тебя мама предупреждала. Уезжай на попутных, иди пешком, ползи на четвереньках, только, бога ради, отправляйся прямо сейчас, даже если поезда не будет до утра.
      Стучат в парадную дверь, точно в стену гробницы, звонок, наверно, прозвучал бы недостаточно похоронно. Опять какие-нибудь неприятности, Джош. Он второпях одевается, прикидывая попутно, не спрятаться ли под кровать или в шкаф или, может быть, выпрыгнуть в окно.
      Заговорщицкие голоса в коридоре, приближаются, остановились за дверью. Мужские голоса. И женские. Кажется, что целое сборище. Рабочая депутация.
      - Джош. С тобой хочет поговорить мистер Коттон.
      - Мне нечего сказать ни мистеру Коттону и никому другому.
      Тетя Клара плауменовским голосом:
      - Открой дверь, пожалуйста. Запираться от людей - это ничему не поможет.
      - А мне ничего и не надо.
      - Мы с тобой не согласны. Отопри.
      Он нехотя поворачивает ключ, словно делает шаг навстречу нацеленным на него ружьям, которые сейчас разразятся беглым огнем.
      - Открыто!
      - Этого недостаточно. Выйди в коридор.
      - Ей-богу, тетя Клара, неужели мало было неприятностей?
      - Неприятностей с избытком, но давай попробуем, может быть, еще удастся все уладить.
      Джош осторожно выглядывает за дверь, ожидая увидеть полный коридор народу. А их всего двое. Он сразу же мысленно дает себе слово держаться спокойно и неколебимо. Больше у него ни перед кем не осталось никаких обязательств - только перед Джошем Плауменом. На тетю Клару он устремляет холодный, каменный взгляд, который обычно пускает в дело только во время самых острых внутрисемейных несогласий.
      - Мистер Коттон и руководитель команды из Кроксли - судьи на предстоящем матче. Они посовещались и объявляют, что готовы допустить тебя к игре в аккуратном костюме любого цвета.
      Ну вот. Он так и знал.
      - Я не буду играть.
      - Если ты не будешь, Джош, тогда и Биллу не придется играть.
      - Это его печаль. Надо было раньше думать. Учитель говорит:
      - Миссис О'Коннор твердо решила, и все ее поддерживают: покуда вы не пожмете друг другу руки, никакого крикета не будет.
      Джош изо всех сил старается не всхлипнуть.
      - Это несправедливо по отношению к остальным.
      - Вот именно.
      - Но вина не моя. Я тут ни при чем.
      - Напротив, юноша, очень даже при чем.
      - Совершенно ни при чем. Это мелочная школьная логика. Я думал, школа сейчас на каникулах.
      - Джош! - возмущается тетя Клара. - Это безобразие. Не смей грубить.
      - Я и не грублю, тетя Клара. Я говорю правду. Вы разве хотите, чтобы я стал лжецом? Учитель, кашлянув:
      - Позвольте мне, мисс Плаумен. Он рассуждает здраво. Мы не будем навязывать тебе школьную логику, как ты выражаешься. Пойми меня правильно. Может быть, она действительно мелочная, а может быть, просто товарищеская. Инициатива эта идет не от судей, а от игроков. Решено, что если ты не выйдешь на поле, то Билл тоже не будет играть, тогда матч вообще не состоится и команда из Кроксли уедет домой ни с чем. А у меня в школе, к твоему сведению, юный Плаумен, такое положение никогда бы не возникло. Я бы просто выставил вас двоих и начал игру с остальными.
      - Это шантаж.
      - Странное выражение, юноша.
      - Они пытаются загнать меня в ловушку. И рукопожатия тут ни при чем. Я-то знаю. Они хотят изобразить дело так, будто это я во всем виноват, заставить меня выйти на поле, а когда я выйду, будут бить не по воротцам, а по вашему покорному слуге!
      - Джош! - негодует тетя Клара. - Что за ужасные вещи ты говоришь!
      - Это правда.
      - Весьма маловероятный вариант, юноша. Судьи такого никогда не допустят.
      - Судьи ничего не заметят.
      - Уверяю тебя. Нельзя выиграть крикетный матч, если метить в полевого игрока. Тебе что, угрожали этим?
      - Я не ябедничаю, мистер Коттон, но только пусть я лучше в жизни больше на крикетное поле не выйду, а с вашими ребятами играть не буду. Так им и передайте. Скажите, чтобы поискали другого дурака.
      - Джош!
      - Я говорю что есть, тетя Клара.
      - Ты не умеешь с достоинством проигрывать.
      - Дело тут не в проигрыше, тетя Клара.
      - Но может быть, в справедливости, как ты считаешь?
      - Вот именно, мистер Коттон. Вы совершенно правы.
      Учитель качает головой.
      - Ты неправильно меня понял. Я говорю о справедливости с твоей стороны по отношению к остальным ребятам. О том, что надо бы кое-что простить и забыть. Это вполне порядочные мальчики. Мне неприятно слышать, когда о них говорят в таком тоне. Сегодня у них знаменательный день. Крикетные матчи происходят у нас ежегодно вот уже полстолетия, и от тебя зависит, состоится он на этот раз или нет.
      - Вы сами, мистер Коттон, конечно, всегда соблюдаете справедливость?
      - Это что - вопрос?
      Глаза учителя блеснули.
      - Да.
      - Я не предполагал, что меня тут будут допрашивать. Однако постараюсь ответить. Мне кажется, что я пользуюсь в поселке репутацией человека справедливого, хотя допускаю, что ты об этом не слышал.
      - И ошибки сделать не можете?
      - Ты имеешь в виду - сейчас?
      - Когда бы то ни было.
      - Джош, Джош!
      - Предоставьте мне, мисс Плаумен. Я привык иметь дело с молодостью, расправляющей крылья для полета. Разумеется, я могу допустить ошибку. А ты?
      - Конечно, сэр, но я сейчас говорю об одной ошибке, которую сделали вы.
      Взгляд учителя уже не такой добрый.
      - Я думаю, тебе теперь следует объяснить, что ты имеешь в виду.
      - Лора Джонс, когда ей было одиннадцать лет, написала стихи. И вполне заслужила за это восемь баллов. Почему вы ей их не поставили? Вы даже не представляете себе, мистер Коттон, сколько вреда вы ей причинили.
      - Лора Джонс написала стихи? Когда ей было одиннадцать лет? И заслужила, по-твоему, восемь баллов? Что ж, возможно, хотя я что-то не помню. Так ли это важно? Сколько же я ей поставил, если уж ты так хорошо все знаешь?
      - Ничего не поставили. Вы сказали, что она их списала. И весь класс над ней смеялся.
      Тетя Клара громко:
      - Не отвечайте, мистер Коттон! Вы не обязаны ему отвечать. Я прошу у вас прощения за то, что вас оскорбили в моем доме. Просто не знаю, что на него нашло.
      - Нет, я ему отвечу. В вопросах совести он, оказывается, грозный оппонент. Но я не оскорблен, мисс Плаумен, просто заинтересован. Я сейчас припомнил этот случай со стихами, и она, конечно, их списала.
      - Откуда же, сэр?
      - Понятия не имею. Из какого-нибудь детского журнала, публикующего стихи читателей. Их сотни. Где-нибудь да прочитала.
      - Прочитала и запомнила наизусть и потом в классе сумела записать?
      - Ничего удивительного в этом нет. Заучила со специальной целью.
      - И до сих пор помнит, все от слова до слова, через столько лет?
      - Очень любопытно, если это правда. Но все равно я не вижу причины изменить свое мнение.
      - Стихи были простые, мистер Коттон. Немудрящие. Я точно знаю, что она их сама сочинила.
      - Точно знаешь? Очень жаль, но я не разделяю твоей уверенности. Боюсь, что тебе предстоит еще кое-что узнать о человеческой природе. И испытать при этом немало разочарований, вы не согласны со мной, мисс Плаумен?
      Неужели вы ему поддакнете, тетя Клара, когда сами же мне тут говорили о том, что в людей надо верить?..
      Тетя Клара вздыхает, тетя Клара кивает, и в душе у Джоша разливается холод.
      - Я своего мнения тоже не изменю, сэр. И на крикет не пойду. Я не собираюсь за них расхлебывать кашу. Пусть раз в жизни сами попробуют выдержать принцип.
      Он делает шаг назад и успевает быстро повернуть в замке ключ.
      - Джош!
      Он молчит. Он больше не отвечает. Мы живем в разных мирах, тетя Клара. Вы остаетесь при своем мире, а я при своем.
      - Джош, так делать нельзя! Можно, тетя Клара. Уже сделано. Громкий стук в дверь.
      - Ну, если так, то, по-видимому, тебе надо складывать чемодан. Завтра же утренним поездом сможешь уехать.
      Вот и прекрасно, тетя Клара. И очень даже хорошо.
      Голоса что-то бормочут, удаляясь.
      31
      Итак, все кончилось злобой, и позором, и обидой, и всем прочим, что только ни подвернется на язык. Любую гадость назови, Джош, - и все подойдет. Ты самый плохой из всех Плауменов, вот что тебе говорят, и, может быть, так оно и есть. Ты проехался по Райен-Крику, точно потерявший управление тяжелый грузовик. И все ребята в поселке тебя ненавидят.
      Все ребята на улице. И на крикетном поле. Все, кто там ждут и спрашивают, что за подлец этот Джош.
      И все, кто столпились у тетиклариной калитки.
      А тетя Клара извиняется, кланяется, распинается перед всеми.
      Мне никто не говорил, что этот матч такой важный. Я думал, просто так, детская игра. Судьи - взрослые. Публика. Да я бы все равно не смог играть. У меня не тот класс. Отчего тетя Клара такая? Толкает, пихает, заставляет. Я же не говорил ей, что я - чемпион. Сказал только, что играю. Ну что ей надо?
      с Домой к маме. Но и это тоже нехорошо: она спросит, в чем дело? Меня ждут не раньше субботы или даже в воскресенье, а то и в понедельник.
      Дело в том, мама, что говорят, я подлец. Но ведь я довольно неплохой парень, разве нет? Не шкодник. Не человеконенавистник. Соседи не запирают двери на замок, видя, что я иду. Во всем свете, насколько мне известно, у меня нет ни одного врага. Но стоило мне ступить на здешнюю землю, и все пошло наперекосяк. Меня тут все возненавидели, как ядовитую змею, даже тетя Клара, обозлилась, когда вышло не по ее. А я этого никак не могу понять. Она стала на их сторону, а не на мою, хотя они были совершенно не правы. Они даже и не старались поступать по справедливости.
      А ты, Джош, вел себя как подобает Плаумену? Я вел себя как подобает мне самому. Похоже, что ты и впрямь настоящий Плаумен, Джош. У тебя это, должно быть, на лице написано, а ты и не подозреваешь. Плаумену не обязательно быть неправым. Он может быть прав, и тем не менее несносен.
      Мама, неужели я должен был пойти играть? Побежать прямо вот сейчас? Сколько там ребят собралось на матч? Приехали из Кроксли, за много миль отсюда. И Бетси на меня рассердилась. Но ты про Бетси не знаешь. Что-то в ней есть такое, необычное. Если бы она попросила, я бы, наверное, пошел, побежал бы со всех ног. Ведь принцип - не всегда самое главное, правда, мама? Иногда ведь им можно и поступиться. По-видимому, так, если верить тете Кларе. Она вон как часто меняет обличье, будто перевертень, непонятно даже, какое лицо у нее настоящее. Нет, правда, мам, просто смешно. Сначала все угрожают излупить меня, если только я появлюсь на матче, а когда я решил не идти, я же оказываюсь виноват.