Глава XI

На следующий день селение приняло праздничный вид. Вожди прикрепили к волосам пышные султаны из перьев, надели самые богатые одежды, воины пометили красной краской шрамы от ран – следы их храбрости и мужества. Каждый из них воткнул в волосы столько орлиных перьев, скольким числом великих подвигов прославил свою жизнь.

Мы, Молодые Волки, тоже разрисовали свои лица бело-голубыми полосами – приветственными цветами, в волосы тоже воткнули перья, но только совиные. Мы вертелись вокруг воинов, стараясь услышать их скупые слова, мучаясь незнанием и беспокойством, которого даже старшие не могли скрыть.

Но на этот раз, хотя мужчины и мальчики, Молодые Волки, были раскрашены в приветственные цвета и одеты в праздничные одежды, мы ждали гостей без песен и улыбок. Ждали с ненавистью. Женщины скрылись в палатках, ни одна девушка не вплела в свои косы цветных ремешков.

Ведь в селение должны были прибыть послы белых. Вап-нап-ао хотел поговорить со всем советом старейших, и совет старейших согласился на это. Каждого гостя – даже врага – полагалось приветствовать согласно обычаям свободного племени. Поэтому воины и Молодые Полки оделись празднично.

Горький, однако, был этот праздник…

Никогда еще за мою жизнь в селении не принимали белых из Королевской Конной. Впервые я, Сова и другие мои ровесники должны были увидеть мужчин с белой кожей, и мы волновались сильнее, чем перед встречей с серым медведем. Мы знали, что белых больше, чем песчинок в реке и листьев на деревьях, и не могли скрыть своего страха, тем более что приказы отца – принять меры предосторожности от хитрости белых, от их слишком любопытных глаз – сразу придали всей встрече грозный характер. Это были приказы, как перед боем. Половина палаток была свернута, полтабуна коней угнано за высокие скалистые склоны. В очень немногих оставленных палатках было приказано спрятаться всем женщинам и девушкам. Часть воинов ушла вместе с лошадьми. Только все Молодые Волки остались. Им даже приказали вертеться все время около белых. «Чем больше будет видно маленьких мальчиков, – сказал на совете Овасес, – тем более беззащитными будут казаться воины племени».

Вожди восьми наших родов уже прибыли и отдыхали в отведенных для них палатках. Женщины заканчивали приготовления к пиру. С березок со срезанными верхушками свисали привязанные за задние ноги убитые молодые олени. Березки пригибались над костром, а по мере того как мясо жарилось и становилось все легче, выпрямлялись, поднимая жаркое. Девушки коптили на деревянных лесенках больших осетров. Каким прекрасным был бы этот пир, если бы мы ждали на него настоящих друзей! Ибо даже мысль о Вап-нап-ао ни могла заглушить привлекательных запахов сочного жаркого и копченой рыбы.

В полдень мы услышали топот коня. На взмыленном мустанге в селение примчался Желтый Мокасин. Перед палаткой отца он остановился и, не сходя с коня, крикнул:

– Вап-нап-ао умакганауш! Белая Змея приближается!

Потом поднял на дыбы коня и, повернув его на месте, помчался назад.

Итак, через минуту мы должны были увидеть послов белых людей из Королевской Конной, и прежде всего самого большого врага нашего племени – Вап-нап-ао. Именем этого человека матери пугали детей, а воины произносили его со злым блеском в глазах.

Мы хорошо помнили, когда услышали имя Вап-нап-ао впервые. Мы тогда едва доставали Овасесу до пояса. Но с тех пор кей-вей-кеен много раз менял свое направление, и много раз снег окутывал чащу белым молчанием, а Овасесу мы сейчас уже смотрим прямо в глаза, мускулы наши стали твердыми, а ноги не чувствуют боли и усталости. Не так много уже осталось времени и до нашего посвящения. И вот только теперь мы наконец увидим Вап-нап-ао.

Отец и шаман вышли из палатки вождя и уселись перед входом на разостланной медвежьей шкуре. Мы с Совой стояли рядом и хорошо видели их хмурые лица.

На опушке леса появились всадники. Впереди ехал мой брат Танто. Слева – человек в красной куртке и в странном головном уборе. Сразу за ним – Овасес, как всегда пригнувшись к шее коня. И с ними еще двое белых в красных куртках.

Женщины и девушки спрятались в палатках, бубны били глухо. Всадники приближались быстрой рысью. Когда они проезжали мимо нас, я увидел лицо Овасеса и впервые заметил на нем что-то еще, кроме обычной непроницаемости. Овасес не мог на этот раз скрыть выражения боли и скорби в глазах. А губы скривил так, будто презирал гостей, нас, даже себя.

А белые? Первый из них, тот, что ехал сразу за братом, ростом был не меньше наших воинов. Даже лицо его было похоже на наши: острое, как нож, с глубоко запавшими глазами. Только волосы у него были светлые, почти такие, как золотые волосы моей матери. Лицо его было неподвижно. Однако он не умел смотреть спокойно и прямо. Глаза его быстро бегали по палаткам, пересчитывали коней, скользнули по мальчикам. Он рыскал глазами, как голодный волк. Но вид у него все же был грозный.

В нем видна была сила и отвага и еще больше – хитрость.

Зато, посмотрев на двух других белых, мы удивленно пожали плечами. У них была белая блестящая кожа, а под ней один жир, круглые, как у обжор, лица, круглые плечи, локти, колени, будто они всю жизнь только и знали, что отлеживаться в своих палатках. Где были их мускулы, где боевые шрамы и приветственные краски на лицах? Мы разрисовали себя ради их прибытия бело-голубыми полосами, а они? Лица приехавших были голы и бесстыдно белы. Как же их воспитывали? Чему учил их учитель? Я чувствовал, что меня охватывает гнев. Сова тоже презрительно фыркнул.

– Почему наши боятся этих толстых крыс?

– Не знаю, – буркнул я. – Теперь не знаю. Может быть, потому, что их много… Говорят, что их очень много. Но ведь один наш воин справится с пятью такими поросятами.

Сове этого было мало.

– С десятью, – сказал он с вызовом.

Мы смотрели им вслед, насмешливо щуря глаза. Слишком много тревоги было в нашем ожидании, чтобы сейчас, увидев обыкновенных толстых людей, не смеяться над ними.

Мы ожидали, что явятся грозные воины – великаны с могучими руками и глазами, налитыми кровью, как у серого медведя. А перед нами были мужчины, больше похожие на старых растолстевших женщин, чем на настоящих воинов. Один из них опасный – это видно было сразу. А двое других? Может ли даже самое лучшее оружие заменить сильную руку и быстрый глаз? Мы забыли тогда все свои страхи. «Поглядим, – думал я, – поглядим, что скажут эти белые, когда мы вырастем и возьмем в руки оружие воинов».

Прибывшие, сойдя с коней, подошли к палатке, перед которой сидел отец, и, подняв вверх правую руку, приветствовали его. Вокруг отца и шамана собралось много жителей селения, но, вопреки обычаям племени, это были наши ровесники – Молодые Волки. Было видно, что хотя послов принимают самые выдающиеся из племени, однако принимают без почета.

Мы с Совой протиснулись поближе, чтобы хорошо видеть лица белых. Как раз в это время тот из послов, который ехал впереди вместе с Танто, начал говорить… на нашем языке!

– Я приветствую тебя, вождь Высокий Орел! Я прибыл к тебе от Великого Белого Отца. Он шлет тебе привет и справляется о твоем здоровье.

– Скажи ему, Вап-нап-ао, – ответил отец, – что Высокий Орел дышит воздухом свободной чащи и потому чувствует себя здоровым.

Значит, это был Вап-нап-ао? Это был он! Тот единственный белый, похожий на наших воинов. Человек с сухим лицом и широкими могучими плечами. Это был Белая Змея?!

Я смотрел на него, ничего не ощущая, кроме ненависти. Что сделать? Не будет ли лучше сломать все законы племени и пустить стрелу прямо в сердце врага, который столько лет преследует нас? Я бы тогда погиб по приказу своего отца. Но раньше бы погиб Вап-нап-ао и, может быть, племя смогло бы жить спокойно?

Но разве на свете только одна Белая Змея? «Ид много, как звезд на небе», – говорил Танто.

И тут я понял, каким смешным было наше презрение к двум толстым послам из Королевской Конной. Воины нашего племени умели бороться – и что же? Свободному племени шеванезов оставалось только одно: бегство. Такое бегство, как бег окруженного стаей голодных волков старого лося сквозь зимнюю чащу.

Я уже не хотел знать, о чем совещаются. Не хотел слышать; как отец спокойным голосом приветствует вожака волков, много лет преследующего наше племя, человека, который убил Быструю Стрелу и воина из рода Танов и который был виновником смерти многих других.

Я подошел к коням белых. Они отличались от наших – высокие, с прямыми тонкими ногами. Значит, более быстрые, но менее выносливые, чем наши мустанги. Головы у них тоже были красивее. Но и кони мне не нравились: слишком слабые, они плохо переносили бы нашу чащу, морозы и весенние бури.

Какая же во всем этом скрывалась тайна? Как же случилось, что слабые люди, ездившие на красивых, но тоже слабых конях, были силой, перед которой дрожало племя шеванезов? Я не мог этого понять. Мне было стыдно. Или им помогают злые духи? Кто приносит им то оружие и в чем кроется их сила, которой недостает их мускулам?

В самом большом типи несколько женщин готовили пир. Они расставили около разостланных шкур глиняные миски, ложки, сделанные из рога, и ножи.

Около каждой миски лежал кожаный мешочек с табаком.

Отец недолго приветствовал послов. Отозвался бубен, сзывая на пир.

Первыми подошли белые (их сопровождал Танто), потом начали сходиться вожди родов: Лежащий Медведь – о нем рассказывали, что он голыми руками задушил медведя, Черная Ладонь – его шаг был легче шага пумы, самый прославленный охотник племени и самый молодой из вождей – Сломанная Стрела. Прибыли также вожди Чикорнов, Викминчей и Капотов. Последними появились отец и Горькая Ягода. Однако они не принимали участия в угощении, а только следили, чтобы у гостей ни в чем не было недостатка.

Нам с Совой удалось сесть недалеко от белых. Мне уже перехотелось насмехаться над ними – чем продолжали еще заниматься все мальчики, хотя за слишком громкий смех Овасес немедленно наказывал ремнем. Есть мне тоже не хотелось. Я просто смотрел на белых и на Вап-нап-ао.

Танто, сидевший около Вап-нап-ао, тоже не притронулся к еде, хотя это могло обидеть гостей. Однако белые ни на что не обращали внимания. Было видно, что им пришлись по вкусу жареные оленьи ребра.

Пир с послами из Королевской Конной закончился с первыми сумерками.

Отец приказал разжечь костер. Тогда Голубая Птица, помощник Горькой Ягоды, положил перед шаманом калюмет – большую «трубку мира», с вырезанными на ней изображениями птиц и животных и перьями белой орлицы – знаком братства. Я закрыл глаза. Я не хотел смотреть, как знак братства перейдет из рук шамана племени в руки Вап-нап-ао, хотя это должно было означать всего лишь то, что белым послам не угрожает сегодня в нашем селении никакая опасность.

Наступила тишина. Все ждали: разожжет Горькая Ягода «трубку мира» или в последнюю минуту, по совету духов, откажется? Состоится совет или белые уйдут с пира молча?

Шаман застыл. Я вместе со всеми всматривался в неподвижное лицо Горькой Ягоды. В нарастающей тишине, казалось, слышен был стук человеческих сердец. Вожди словно замерли. Вап-нап-ао тоже не шевелился. Но двое белых начали оглядываться, перешептываться, вертеться, как скунсы – зловонные хорьки. Наконец один из них что-то громко сказал и даже осмелился плюнуть, но достаточно было одного жеста Вап-нап-ао – и белый немедленно смолк.

Горькая Ягода встал. Раздался голос бубна. Шаман вытянул перед собой руки и склонился над костром так, что пламя коснулось его ладоней. Тогда очищенные огнем руки он воздел вверх и произнес:

– О Маниту, владеющий всем и видящий нас, слабых. Помоги нам, Великий Дух, скажи, как должны мы поступить. Просим тебя, помоги нам.

Он стоял так некоторое время, шепча непонятные слова и заклинания. Наконец сел, взял трубку в руку и маленьким угольком разжег в ней табак.

Значит, совет состоится.

Когда «трубка мира» обошла полный круг и последний из вождей вернул ее Горькой Ягоде, все взгляды обратились в сторону отца: он должен был говорить первым.

Голос отца был спокойный:

– Что привез белый брат для красных воинов? – обратился отец к Вап-нап-ао.

Вап-нап-ао открыл охотничью сумку, вынул белый лист бумаги, поднял его вверх и сказал:

– Великий Белый Отец посылает вам эту говорящую бумагу, где сказано, что вам выделяются на юге новые места для охоты. Там вы не будете голодать, вы будете даром получать одежду и еду. Белые и красные воины встретились недавно в Каньоне Безмолвных Скал. Никто не знает, какие это были воины. В каньоне погибло трое белых и еще двое в чаще. Птицы, пролетающие над Солеными Скалами, оповестили, что в племени шеванезов тоже умерли воины, хотя никто не знает почему. Великий Белый Отец мог бы спросить, где его слуги, которых лишили жизни, мог бы прислать большие отряды воинов и сжечь всю чащу. Но Белый Отец добр, и если шеванезы и сиваши захотят мирно пойти на новые места, если захотят учиться там у белых обрабатывать землю и выкармливать скот, Белый Отец забудет о гибели своих воинов.

Он на минуту умолк, будто ожидая, не заговорит ли кто-нибудь. Однако никто не собирался говорить.

Вап-нап-ао продолжал:

– Если на письме Белого Отца вы поставите свои тотемные знаки и согласитесь переселиться на новые земли, вы получите много денег и сможете на них копить много хороших вещей. Белый Отец не хочет обидеть вас. Но сопротивляться ему нельзя. Его сила принудит каждого к покорности. А если кто и попытается бороться против Белого Отца, то жена и дети непокорного будут петь песню траура, а сам он или погибнет, или на много Больших Солнц переселится в каменное типи, куда можно войти, но откуда никогда не выходят.

Вап-нап-ао не шипел, как змея. Его голос был тверд. Я чувствовал, что говорит человек, сердце которого не знает страха. В глазах Ван-нап-ао отражались красные языки костра.

Я ясно видел, как два вождя – вождь Чикорнов Воющий Волк и вождь Викминчей Дикая Выдра – склонили головы, будто уже находились в тени того каменного типи. Казалось, что никто не ответит на дерзкие слова Белой Змеи. Почему никто этого не сделает, почему не назовет нашего врага псом и шакалом? Неужели сердца воинов замерли в груди?

Но тут раздался голос Большого Крыла, дрожащий голос старика, рука которого настолько слаба, что не убьет и птицы, зато мысль мудра большим опытом.

– Глаза мои видели много, уши мои слышали траурные песни и песни победы. Вап-нап-ао приходит к нам но первый раз. Он уже был на совете нашего племени, когда я еще ходил на охоту и от моего копья бежали серые медведи. Он уже показывал племени шеванезов говорящую бумагу. А до него это делали другие, старшие братья Белой Змеи. Белые люди приходили, чтобы приказывать свободному племени шеванезов. Волки растащили их кости по чаще и степи, а племя шеванезов остается свободным. Вап-нап-ао был у нас много Больших Солнц тому назад. Он говорил тогда то же, что и сегодня. Но племя шеванезов все же свободно, а на спине Вап-нап-ао остался большой шрам от моей стрелы. Вап-нап-ао был тогда молодым воином, а моя рука уже слабела. И все же Вап-нап-ао бежал от меня. Или Вап-нап-ао забыл об этом?

Это были оскорбительные слова. Однако белый только усмехнулся.

– Но я снова здесь, – сказал он, – и, пока не покоритесь, буду приходить и впредь. Или… или придет кто-нибудь другой и не с бумагой, а с большими ружьями, одна пуля которых может разметать и сжечь все селение. Племя шеванезов свободное. Но перед силой Белого Отца оно, как птенец перед серым медведем. Лучше петь свадебные песни там, куда приказывает идти Белый Отец, чем петь траурные песни над могилой целого племени. Голос Большого Крыла слаб и дрожит от старости. Что скажут другие, сильные мужи?

Однако все молчали. Было заметно, что Вап-нап-ао начинает терять спокойствие. Его два товарища уже давно держали себя не как настоящие мужчины. Они непрерывно шептались, будто старые женщины над потоком, когда стирают весной одеяла.

Наконец Вап-нап-ао обратился прямо к моему отцу:

– Ты, вождь, имеешь самый сильный голос, и все слушаются тебя. Ты не хочешь отвечать на бумагу Белого Отца? Не отвечай. Но вот другая бумага. В Каньоне Безмолвных Скал мы захватили одного из твоих воинов. Это было тогда, когда погибли белые люди. Их убил твой воин. Мы могли казнить его. Но мы сказали: «Если ты пойдешь на земли, которые мы тебе выделим, будешь жить». Твой воин поставил на этой бумаге свой тотемный знак – доказательство, что он согласился идти в резервацию. Посмотрите на его знак.

Но тогда… тогда Танто сорвался с места, вырвал из рук Вап-нап-ао бумагу и бросил ее в огонь! Бумага свернулась и в одно мгновение превратилась в пепел. Один из белых хотел схватить брата, в его руке блеснул железный предмет – это было короткое ружье, которое белые называли револьвером. Но Вап-нап-ао, не поднимаясь с земли, крикнул что-то страшным голосом, и белый немедленно сел на место. А Вап-нап-ао снова рассмеялся. Но это был смех без радости. Так «смеются» собаки, окруженные волками.

– Такая бумага не одна на свете, – промолвил он. – Согласие вашего воина записано на многих бумагах. И никто уже не вернет его назад. Я свое сказал. Вы сами хорошо знаете, что для Белого Отца сила вашего племени ничто. Он дарует вам спокойную жизнь. Выбирайте. А я обещаю вам, вожди, что в резервациях вы сохраните свою власть, и Белый Отец каждый месяц будет давать вам деньги.

Он поднял глаза на Танто, который все еще стоял у костра:

– Тебе, сын Высокого Орла, мы тоже можем дать денег, если только ты будешь рассудительным и поймешь, как слабы твои руки.

Я почувствовал, как все затаили дыхание. Мне показалось, что Танто бросится на белого. Но он только крикнул:

– Довольно!

Он хотел сказать еще что-то, но отец сдержал его гневным и быстрым движением руки. Танто осмелился кричать на совете тогда, когда молчат вожди! Танто сел и опустил глаза, чтобы не видеть насмешливой улыбки на лице Вап-нап-ао. Отец же взглянул на вождей и спросил спокойным и будто усталым голосом:

– Вожди слышали, что сказал Белая Змея? Я, Высокий Орел, жду ваших слов.

И тогда случилось страшное…

Два воина со славными именами, вожди, подвиги которых были известны всем, вынули из-за поясов ножи и вонзили их в землю. Это были Воющий Волк и Дикая Выдра.

Воющий Волк сказал:

– Мои братья знают, что я не ведаю страха. И я никогда не поворачивался спиной к смерти. Слова Вап-нап-ао – это слова злого врага. Но Вап-нап-ао говорит правду. Наше племя слабо перед силой белых людей. У них оружие, которое мечет молнии и от которого все гибнут, как муравьи в пылающем лесу. Я вождь рода Чикорнов и хочу, чтобы мой род жил, а не умирал… Я хочу, чтобы женщины моего рода пели свадебные песни, а не песни смерти. Поэтому я поставлю свой знак на говорящей бумаге Белого Отца.

Дикая Выдра поднял руку в знак того, что и он хочет говорить, и лишь сказал:

– Я сделаю так же.

Никогда еще я не знал, каким страшным может быть молчание. Я закрыл глаза. Сова стиснул свои пальцы на моем плече, и я слышал, что он дышит, как смертельно раненный. Его родители принадлежали к роду, где вождем был Дикая Выдра. Что делать? Ничего, кроме отчаяния и стыда, не осталось для нас на свете. Чаша не была чащей, озеро не было озером. Вокруг костра свободных шеванезов сидели старые женщины, перепуганные голосом Вап-нап-ао. Я не мог открыть глаза, так как боялся, что, если сделаю это, из них польются слезы, как у слабой женщины.

Но тогда заговорил мой отец. Хотя произошло страшное, голос его был, как всегда, спокойным.

– Видели ли когда-нибудь вожди Чикорнов и Викминчей земли, которые дарит им Белый Отец? Видели ли их глаза людей, которые живут там? Отвечай, Воющий Волк.

Тот отрицательно покачал головой:

– Нет, Высокий Орел. Я слышал, что это такие земли, где трудно встретить оленя и медведя. Люди там питаются мясом маленьких животных – и руки их слабеют. Но я не хочу, чтобы весь мой род переселился в Пещеру Безмолвных Воинов – Пещеру Смерти Я хочу, чтобы наши мужчины, женщины и дети остались живы.

Отец взглянул на Горькую Ягоду. Тот встал, повернулся к своему типи и подал какой-то знак. А отец сказал:

– Ты хочешь, чтобы остались живы мужчины, женщины и дети твоего рода. Я же хочу этого не только для одного рода, а для всего племени. Но жизнь на тех землях, которые дают нам белые люди, хуже, чем жизнь койотов в долине Земли Соленых Скал, где паршивеют их морды и животы присыхают к костям.

В это время около костра началось какое-то движение и послышался громкий шепот. От типи Горькой Ягоды два воина вели страшно худого человека, которого никто до сих пор в нашем селении не видел. Наверное, отец приказал шаману спрятать его в своей палатке.

Сколько лет было чужому – отгадать невозможно. Волосы его были еще совсем черные, но лицо и фигура, как у старика. Глаза блестели, словно поверхность стоячей воды, но взгляд был какой-то невидящий. Ноги у него подгибались, и весь он дрожал, будто столетняя женщина. Одетый в лохмотья, он походил на сломанную ветром осину с ободранной корой.

По знаку шамана он начал говорить:

– Я из племени кри, меня зовут Длинный Нож. Семь Больших Солнц тому назад наш вождь подписал бумагу Белого Отца, и мы пошли жить туда, куда приказали белые из Королевской Конной. Я был тогда молодым воином и только ввел жену в свою палатку. Мы пошли без борьбы, поверив в доброту белых людей. Но они окружили выделенную для нас землю проволокой, запретили нам носить оружие и охотиться. Да на той земле легче было встретить крысу, говорящую по-человечьи, чем зверя, достойного стрелы охотника. Белые давали нам еду, но от той еды у детей выпадали зубы, и они старели, до того как становились взрослыми. К нам приходили разные белые люди. Приказывали одеваться в праздничные одежды, сажали перед черными коробками и потом показывали пас на бумаге. Давали за это деньги, и наши люди брали их, но еды все равно никогда не было вдоволь, хотя раньше нам ее обещали много. Мы стали болеть болезнями белых; мужчины плевали кровью, а женщины рожали слабых, больных детей.

Казалось, что вся земля затихла и даже луна на небе остановилась на своем пути, чтобы послушать человека из племени кри. Только двое белых перешептывались между собой, размахивая руками. Вап-нап-ао поднял руку вверх:

– Ты откуда прибыл?

Кри наклонился к нему, протянув руку и пальцем целясь, как ножом.

– Я убежал. Убежал из-под Онтарио и никогда туда не вернусь.

– Убежал? – тихо повторил Вап-нап-ао.

А кри начал кричать:

– Вы, проклятые! Вы украли нашу землю! Вы сломили нас силой, обманули обещаниями! Вы приказываете сдыхать свободным племенам! Или мало у вас земли? Или мало вам ваших рек и морей, равнин и гор, что вы захватываете чужие? Кто вы – послы Белого Отца или послы Духа смерти?

Кри задыхался, на него напал кашель, согнув его пополам. Он упал бы лицом в костер, если бы воины не поддержали его.

Вап-нап-ао презрительно махнул рукой.

– Слушай, кри. Ты… – начал он.

Но тут прозвучал голос отца, громкий и грозный:

– Молчи, Вап-нап-ао! Ты уже сказал свое слово. Теперь буду говорить я, вождь свободных шеванезов.

Все повернулись к отцу. Он вынул из-за пояса нож, протянул перед собою левую руку и надрезал ее у ладони.

Кровь потекла тонкой струйкой и начала впитываться в землю. Отец сказал:

– Я, Высокий Орел, вождь свободного племени шеванезов, еще раз заключаю братство крови с моей землей и говорю: только смерть может разлучить меня с нею.

В полном молчании вытянул вперед руку Воющий Волк и сделал то же. За ним Дикая Выдра, потом все вожди родов. Капли крови впитывались в землю, землю свободных индейцев, скрепляли с ней братство крови вожди родов, воины и юноши.

Вап-нап-ао сидел неподвижно и только водил вокруг глазами – смотрел, как свободное племя шеванезов отвечает на приказ белых.

Глава XII

Послы белых покинули селение в ту же ночь. Их провожали Овасес и Танто. Уехали также вожди других родов. В селение вернулись воины с конями, но уже утром разъехались по чаще. Мало времени осталось в этом году для охоты. Было известно, что скоро вернется Вап-нап-ао, и нашему преследуемому племени снова придется скрываться и блуждать среди лесов и гор. Мы заключили братство крови с нашей землей, но в селении не было слышно песен.

Я ждал возвращения брата и даже не побежал с Совой в чащу, где мальчики из рода Капотов напали на след целого стада оленей. Я ждал брата перед его палаткой с самого утра, хотя знал, что он вернется не раньше полудня. О чем я думал? Не помню. Мои мысли были быстрыми и беспорядочными, как дождевые тучи, гонимые весенним ветром. Закрыв глаза, я представил всю свою жизнь: слышал песенки матери, которые она пела, когда я был еще малышом ути, видел, как я боролся с лосем над Длинным Озером, дорогу к лагерю Молодых Волков, как я стрелял в орла, как на меня смотрели воины из Пещеры Безмолвных Скал, слышал рассказ Овасеса о Прекрасной и Идаго…

Солнце миновало зенит, затем постепенно склонилось к западу. А я все ждал. Несколько раз между тремя березками против палатки Танто показывалась Тинглит. Она тоже ждала.

Овасес и Танто вернулись только вечером. Они ненадолго зашли к отцу и шаману, затем разошлись по своим палаткам.

Танто спутал коня, пустил его на лужайку у трех берез и… молча прошел мимо меня в палатку. Видно, ему не хотелось со мной говорить. Я, однако, заупрямился и вошел за ним. Он разжигал огонь и даже не взглянул в мою сторону. Лицо его было очень усталым. Я помог ему раздуть огонь. Мы сели друг против друга. Наконец Танто спросил:

– Чего хочет мой брат?

– Скоро ли вернутся белые?

– Не знаю.

– Вы проводили их до лагеря белых?

– Нет. Вап-нап-ао не хотел, чтобы мы узнали, как далеко его лагерь и сколько в нем людей. Но мы встретили Толстого Торговца. Он сказал, что Вап-нап-ао еще восемь дней пути до его лагеря и нескоро соберет он новых воинов.

Я не мог начать разговор первым: не хватало смелости, да я, собственно, точно и не знал, что сказать. Я только хотел услышать, о чем думает брат.

Один раз я уже почти начал:

– Танто… – Но сказал не то, что думал. – Тинглит целый день выходила к березам.

Брат только посмотрел на меня внимательно и выговорил:

– Пойдем со мной.

Было уже темно. Дул кей-вей-кеен, его дыхание становилось все более холодным. Мы подошли к лужайке между тремя деревьями. Я знал, что через минуту здесь появится Тинглит. Брат, выходя из палатки, оставил шкуру у входа откинутой – знак, что он ждет Тинглит. Начинать разговор не следовало. Но я томился и мучился целый день и не мог больше терпеть. Темнота придала мне смелости. Я начал:

– Танто, в твоих и моих жилах течет кровь белых.

Он, не отвечал.

– Танто, – повторил я, – это правда?

– Молчи!

– Танто, – крикнул я, – мать не сестра Вап-нап-ао?

Он взглянул на меня и заговорил так, будто его била лихорадка.

– Нет, нет, она не его сестра. Но в наших жилах течет злая кровь. Все знают, что наша мать белая, по давно забыли про это. А ты помнишь. И я не могу забыть. Это значит, что у нас отравленная кровь, что мы другие.