Прошло уже много времени с тех пор, как я стал полноправным членом семьи чироков. Пребывание в племени наполнило меня любовью к прериям и огромным уважением к моим новым друзьям. Меня покоряло их знание леса, их любование природой. Они могут не только предсказать погоду по поведению растений, но и понимают разговор птиц, разгадывают тайну следа, историю каждой тропы.

Моя новая жизнь целиком захватила меня. Для полного счастья не хватало только женских рук в моем типи. Мечта о скво крепла во мне с каждым взглядом, обращенным на меня дочерью вождя – Цветком Прерий. Она казалась мне идеалом красоты, настоящей Богиней Охоты, как я называл ее в своих мечтах. И хотя простое платье из лосиной кожи доходило бахромой до самых ступней ног девушки, оно не могло скрыть стройности и гибкости ее фигуры. А сами ступни, обутые в вышитые мокасины, как легко и неслышно касались они земли…

Я знал, что люблю ее.

И теперь, покидая деревню и оглядываясь на безмолвную фигурку, корил себя за то, что не попросил у Черной Тучи руки его дочери, не признался ему в своих к ней чувствах.

– Спускается ночь, – прервал мои размышления Крученый Волос, – давай разбивать лагерь.

Не дожидаясь ответа, он соскочил с коня и пошел собирать сухие ветви и сухой бизоний навоз для костра. Место, на котором мы остановились, было маленькой ложбинкой, поросшей деревьями. С одной ее стороны протекал довольно быстрый ручеек, а с другой возвышалась отвесная стена каньона.

Кони, отпущенные на свободу, сразу же направились к ручью, а мы занялись приготовлением ужина. Костер, как требовала того обстановка, разожгли небольшой, только чтобы можно было запечь кусок бизоньего мяса. В тревожные времена, когда не знаешь, встретишь друга или недруга, большой костер опасен – он может привлечь нежданного гостя.

После скромного ужина мы завернулись в одеяла, сотканные индейскими женщинами из бизоньей шерсти, и приготовились к тому, чтобы брат смерти – сон сковал наши веки. Но если Крученый Волос сразу и надолго попал в его объятия, то мне это не удавалось. Когда я открыл глаза, языки пламени еще продолжали освещать верхушки ближайших деревьев, дрожащих и гнущихся, словно от сознания близости к их извечному врагу – огню. Великое безмолвие ночи, спустившееся над нами, нарушалось лишь пугливым перешептыванием леса да звуками падающей воды. Это приютивший нас ручеек, добежав до скалы, срывался с ее острых уступов. Его водяные косы, сверкая подобно молниям и блестя брызгами, казались в освещении догоравшего костра звездной тучей, проносившейся над ложбинкой.

Пламя костра уже угасало, когда я почувствовал, что снова погружаюсь в сон. Сквозь прикрытые веки увидел, как огонь, еще раз вспыхнув, выстрелил снопом искр и замер…

Когда на востоке пробудился день, мы оседлали коней и взяли направление на север. Переправившись через реку Теннесси, решили податься в сторону цепи гор, которые виднелись на горизонте, словно огромные пни, вывороченные бурей. К северу дорогу преградил глубокий овраг. Края его обрамляли купы деревьев, за которыми простирались, резко вычерчиваясь на фоне неба, освещенные солнцем гранитные скалы. Шагах в двух-трех под нами извивалась в длинной перспективе на запад черная страшная пропасть. В ее глубине – мрак и безмолвие.

Крученый Волос поднял руку и указал на запад:

– Завтра пойдем туда. За поворотом этого каньона поселение бледнолицых. Сегодня заночуем на краю этой пропасти.

Без слов мы расседлали коней.

– Пусть Крученый Волос разожжет костер, а я поищу мяса, – предложил я.

Молчаливый кивок головы воина был мне ответом. Взяв ружье, я направился в сторону темного каньона в надежде найти на его дне толсторогого горного козла. На краю ущелья я заметил желоб, выдолбленный в гранитной стене потоками воды. Опираясь о его края и хватаясь руками за выступающие скальные изломы, я стал спускаться вниз. Каждое мое движение сопровождалось грохотом срывающегося и летящего вниз булыжника. Надо было быть предельно внимательным, чтобы вместе с падающей лавиной не угодить на дно ущелья самому. Слишком поздно я понял, что выбрал самую трудную дорогу и что теперь должен спускаться уже ниже, так как возвращаться обратно по этому желобу просто невозможно.

Прижимаясь к стене и нащупывая ногами щели, я наконец добрался до места, где можно было перевести дыхание. Кожа на моих ладонях висела лохмотьями, а мышцы ног и рук горели таким огнем, будто были опущены в горящие угли. Чуть отдышавшись, я позволил себе оглянуться вокруг. Прямо под ногами светилась гладкая стена без щелей и выступов. Правда, в каких-нибудь шести метрах пониже виднелась маленькая скальная площадка. Но как добраться до нее?

«Только собственной глупости я обязан своим положением, – думал я, – и если Крученый Волос не найдет меня, то так и сдохну на этой стене».

Приподняв, насколько это было возможно, лицо вверх, я крикнул. Многократное эхо повторило мой зов о помощи. Крича раз за разом, я с надеждой вглядывался в края обрыва – не появится ли из-за них лицо друга, но нет, уши мои слышали только отзвуки собственного голоса, а глаза ловили край уже потемневшего неба.

И вдруг, когда надежда была уже вконец потеряна, на самом краю обрыва показалась голова.

– Пусть мой брат еще немного продержится, – раздался голос Крученого Волоса.

Словно горная коза, он начал быстро спускаться по отвесной стене каньона и через минуту был уже рядом со мной. Я указал ему на скальный выступ.

– Будем спускаться туда, – сказал он.

Прикрепив лассо к выступающему валуну, на котором мы стояли, Крученый Волос сбросил другой конец вниз и, проворный, как белка, начал, опираясь плечами о стену и наклонив голову, спускаться, пока не достиг уровня манящей к себе ниши. И хоть расстояние до нее было не меньше шестнадцати футов, он стремительным броском напружившегося тела достиг едва выступающей части скалы. Мгновение Крученый Волос балансировал, устанавливая равновесие. Сердце мое замерло. Но он уже успел ухватиться за какой-то незначительный выступ и замер.

Втиснувшись в самый угол выступа так, чтобы как можно больше оставить места мне, он крикнул:

– Теперь твоя очередь, брат!

Напрягшись всем телом и последовав его примеру, я спустился по ременному лассо.

– Теперь, – учил меня мой друг, – как можно сильнее упрись пальцами ног в расщелины и… прыгай.

Только стыд перед воином помог мне справиться со страхом. Прыгнув и разорвав о скалу одежду, я соскользнул до уровня ниши со скоростью стрелы и грудью упал на скользкий камень. И тут почувствовал, что сползаю в пропасть. Крученый Волос схватил меня за плечо. Продолжая сползать, я тянул его за собой, но он, не отпуская меня, все крепче впиваясь в мое плечо и задыхаясь от напряжения, изо всех сил прижимался к стене. Голова и грудь его свисали над пропастью. Зацепившись рукой за один из выступов, он уперся в него и, задерживаясь ценой необыкновенных усилий, достиг равновесия. Мне казалось, что время идет бесконечно долго, что Крученый Волос, измученный до предела, откажется от дальнейшей борьбы и выпустит меня. Но верный друг вонзил свои стальные пальцы в мое плечо и боролся, боролся до последних сил.

И вот наконец страшная борьба за жизнь позади. Мы сидим на твердой земле. Сидим рядом, не говоря ни слова. Я посмотрел другу в лицо, взгляды наши скрестились. Этого короткого мгновения было достаточно для того, чтобы до конца понять друг друга. Когда легкими склонами добрались мы до своего лагеря, с огромным удовлетворением растянулись у костра. Чистый поток бормотавшего поблизости ручейка, обдавая своей пеной прибрежные камни, навевал ни с чем не сравнимое чувство покоя и отдыха. Его убаюкивающая мелодия нарушалась только доносившимися изредка криками совы, испуганной блеском огня.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди.

– Что угнетает моего брата? Неужели мысли его все еще кружатся вокруг скального выступа?

– Нет, брат мой, другое тревожит мое сердце.

– Может, брат мой думает о месте пребывания белых?

– Мои мысли витают в другом направлении.

– Крученый Волос знает – в сердце брата поселилась грусть. Но разве не знает он, что счастье не разбивается расстоянием? Мои глаза хорошо видят – мои брат в плену у любви.

Я усмехнулся:

– Знаю, Крученый Волос умеет читать мысли. Но девушка, что поселилась в моем сердце, не захочет разделить со мной мой типи.

– Цветок Прерий только и ждет той минуты.

– Откуда это известно моему брату?

– Об этом говорят взгляды Цветка Прерий, которые бросает она на Белую Пуму. Вся деревня читает их.

Крученый Волос замолчал. Молчал и я. Да и какими словами мог я выразить переполнявшее меня счастье. Треск поленьев, пожираемых огнем костра, казался мне музыкой, а ветер, подувший со стороны гор, который с каждой минутой становился все сильнее, я принимал за ласку девичьих рук.

Не заметил я и первых капель дождя, зашумевших по листьям деревьев. Спал ли в эту ночь, сомкнул ли глаза – не знаю. Только с рассветом, когда увидел, как поднялся закутавшийся в теплую попону мой Друг, почувствовал, что продрог. Дождь лил как из ведра. Пронзительный, проникающий до мозга костей ветер полз вдоль долины, заслоняя горы свинцовыми тучами и наполняя воздух зловещим шепотом.

Мы оседлали коней задолго до того, как солнце показало свой лик из-за гор, чтобы золотыми лучами пронизать тучи, несшиеся в прерию, как стадо испуганных антилоп.

Наш путь лежал в сторону форта Питт.

Когда показались первые крыши домов, Крученый Волос подъехал ко мне вплотную, и я увидел, как на его побледневшем лице заблестели глаза. Подняв руку вверх, он начал говорить взволнованно, не переводя дыхания:

– Когда Кровавый Том снял с моей головы скальп, я погибал. Темнота уже обволакивала мой мозг, а дух, дорогой телу человека, готовился оставить меня, чтобы вступить на Тропу Умерших, как вдруг ты задержал его и вернул меня к жизни. Я снова вижу небо, землю, пасущихся на ней бизонов. Я снова живу в своем типи, вижу, как моя скво приносит дрова и разжигает очаг, как в котле шкворчит жир. Праздничный дым из трубки снова заполняет мне легкие. Голоса мудрых старцев вразумляют меня. Меня снова радуют песни молодежи, звучание барабанов, ласковое солнце, посылающее на меня свое тепло.

Я положил свою руку на плечо Крученого Волоса.

– Слова моего брата согревают мне сердце, подобно весеннему теплу. Знаю, что ты друг мой и брат, что твоя кровь стала моей кровью, однако мы должны расстаться, в форт я пойду один.

– Когда Добрый Дух будет снисходителен ко мне и позволит увидеться с тобой, брат мой, я буду около тебя. Три дня и три ночи буду идти по твоему следу. Я буду ждать тебя…

Сагамор задумался.

Густой мрак, окутавший опушку леса, словно бы отделил сидящих на ней друзей от всего внешнего мира. Словно бы жизнь для них существовала только в круге, образовавшемся вокруг костра. В такие минуты человек особенно склонен к воспоминаниям и мысли его текут словно воды ручья, не останавливаясь и не убыстряя хода.

– Форт Питт пользовался любовью у пограничных охотников, которые выменивали здесь шкуры на свиней, порох и другие вещи, вплоть до огненной воды в любом количестве, – продолжал старый вождь, ни на кого не глядя. – Я смело въехал в город. По обеим сторонам песчаной дорожки стояли деревянные дома с плоскими крышами, похожие друг на друга. Какая-то часть из них была магазинами. Перед одним из добротных строений я увидел группу разговаривающих мужчин. Одеты они были либо в оленьи куртки, либо в жилеты, наброшенные на толстые шерстяные рубашки. Головы прикрывали шляпы с широкими полями, защищающими от солнца, или меховые шапки. Несколько коней было привязано к барьеру галереи.

Я уверенно направился к людям.

– Спорю на четверть виски, – воскликнул один из них, – что едешь с юга.

– И, наверное, – добавил второй, – первый раз в этой дыре. И, наверное, умираешь от жажды, старик, а?

– Выиграли, приятели, – ответил я и, привязав коня рядом с другими, вошел в лавку. За мной втиснулись и эти двое.

– Яичницу с ветчиной, – бросил я хозяину, стоявшему за стойкой, – а для этих джентльменов два раза веселительного.

Громкие крики признательности были наградой за мою щедрость. Заручившись таким образом симпатией, как видно, старожилов города, я приготовился к нужному мне разговору.

– Как прикажешь себя называть? – спросил один из моих новоявленных друзей.

– Как придется, – ответил я односложно.

– Но ты не охотник и не торговец, – вставил Другой.

– Для удовольствия, наверное, тоже не шляешься, – продолжал допытываться первый, – теперь таскаться здесь небезопасно. Похоже, – он понизил голос, – банда чироков, угнанная за Миссисипи, распалась. Часть краснокожих перебита, часть убежала.

Этого я только и ждал.

– Начальником этого транспорта, – начал я как бы нехотя, – был мой приятель. Интересно бы его повидать.

– Не знаю, кто был начальником, только знаю, что краснокожие добиты не все и стали злыми, как осы. Достаточно только высунуться из форта, чтобы уже смотреть на цветы снизу.

– Хм… что же мне теперь делать? – огорчился я. – А ведь мы сговорились с ним встретиться здесь. Долг я должен был отдать. А может, вы слышали что о нем – его зовут Кровавый Том?

– Так бы и говорил сразу! Кто же не знает Кровавого Тома! Тут он был, и совсем недавно. Часа за два до тебя и уехал.

– А куда направился, не знаешь?

– Не один он был. Упоминали, что едут в соседний форт.

– Жаль, – прошептал я, скрывая радость, – теперь тащись за ними. А не могли бы вы, друзья, указать мне пристанище на ночь?

– Найдешь угол у Старого Билла. Живет он напротив.

Расплатившись за ужин, я попрощался с охотниками и, миновав огромные грязные лужи, часть которых нужно было переходить вброд, остановился перед домом, который с первого взгляда показался мне необитаемым, по крайней мере, лет десять. Постучав раз за разом в тяжелые массивные двери, я наконец услышал человеческий голос:

– Войди, открыто!

Старый Билл сидел в огромной комнате и строгал палочки для копчения рыбы. Дым, выходящий из открытой печи, клубился по углам комнаты и щипал глаза.

– Говорили мне, что могу получить у вас комнату.

– Хорошо тебе сказали. Насколько я понимаю, ты имеешь не пустой карман, – ответил старик.

Я ударил рукой по карману. Раздался звон. Глаза у старика заблестели.

– Ладно, заводи коня в конюшню, там найдешь корм, да возвращайся побыстрее, покажу тебе комнату.

Когда, устроив коня, я возвратился, Старый Билл стоял уже у печи. При блеске огня отлично видна. была его крепкая, с широкими, слегка сутулившимися плечами фигура. Резкие черты лица обрамлялись, как серебряной оправой, прядями длинных, ровно подстриженных на затылке волос. Он проводил меня наверх по шаткой скрипучей лестнице и открыл дверь в одну из комнат, середину которой занимал стол из гладко обработанной березовой коры. Ножки стола – четыре толстых бревна – были намертво прибиты к полу. У стола стояли три треугольные, сделанные наподобие стола табуретки. Две кровати, стоявшие у стены, были из шкур бизона, прикрепленных к таким же бревнам, как и ножки стола.

И хотя в комнате больше ничего не было, она не производила впечатления пустой. Причиной тому, видно, были развешанные по стенам оружие, шкуры зверей, чучела птиц и индейские скальпы.

– Хороши штучки, – сказал Старый Билл, обратив внимание на то, как мой взгляд задержался на скальпах, – имею их около пятидесяти. На востоке мне хорошо за них платят. Золотой интерес лучше, чем мех.

Оскалив желтые зубы и нехорошо засмеявшись, он продолжал:

– Недавно был тут мой старый приятель, компаньон еще со времен борьбы над рекой Огайо, так он даже состояние себе составил. Когда уезжал оттуда, его конь выглядел как мул, так был навьючен скальпами. Какие же у него были скальпы! Загляденье – и со щенков этих красных дьяволов, и с женщин, и даже с воинов. Хвастался, что вырезал половину чироков по дороге к Миссисипи.

– Ты это говоришь о Кровавом Томе?

– Так ты его знаешь? – обрадовался старик.

– Я должен был встретиться с ним здесь, да вот припоздал, а он торопился, видно, и не дождался меня. Придется поехать за ним вслед. Должен я ему. Рассчитаться надо.

– Так это прекрасно! Поедем вместе. Я обещал встретиться с ним у реки Смелой Выдры. Вот повезло! Составим прекрасную компанию. Люблю таких, как Том, а значит, и тебя, если ты его приятель.

Некоторые имеют предубеждение, – продолжал он после небольшой паузы, – что делать состояние таким образом будто бы… одним словом… – старик плюнул в угол комнаты, – дураки… Ну ладно, на сегодня хватит разговоров, разбужу тебя рано.

Когда старик вышел и его шаги затихли внизу, я широко раскрыл окно. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату. Ночь была темная, но это не помешало мне рассмотреть контуры конюшни, в которой находился мой конь. Все складывалось как нельзя лучше. Постояв еще несколько минут и убедившись, что позади конюшни нет больше никакого здания и что выход из нее в свободное пространство, граничащее с прерией, я тихо закрыл окно и на цыпочках подошел к кровати. Времени у меня оставалось не так много, но и не мало, чтобы дать отдохнуть уставшему телу. Я с удовольствием растянулся на мягком ложе.

Когда темнота сгустилась почти до ощутимости, я без труда вылез в окно. Несколько минут я стоял, тесно прижавшись к стене, боясь пошевельнуться, чтобы не нарушить разлившегося вокруг покоя и тишины, а еще через несколько ударов сердца был уже рядом со своим конем. Зажав ему ноздри, чтобы не выдал меня радостным ржанием, вывел его на дорогу, рывком оседлал и смело помчался в темноту.

Сон индейца чуток, а тем более если он в засаде. При первых звуках ударов конских копыт о землю Крученый Волос приподнял голову из-за мягкой шкуры бизона и, когда услышал троекратный крик совы, окончательно сбросил с себя дремоту и ползком, по-звериному приблизился ко мне.

– Это ты, мой брат? – услышал я его шепот.

– Тс-с… Я на тропе охотника за скальпами.

– Говори, как было.

Коротко рассказав другу о разговоре с охотниками и знакомстве со Старым Биллом, я поделился своим планом:

– Завтра утром мы вместе с Биллом пойдем за Кровавым Томом. Ты, мой брат, будешь ехать следом за нами. Сейчас я еще не знаю, как удастся нам схватить охотников за скальпами. Но думаю, пока дело дойдет до встречи с Гарри, этот план родится в моей голове. Знает ли мой брат, – спросил я, минуту выждав, – брод на реке Смелой Выдры? Там назначена встреча Кровавого Тома со Старым Биллом.

– Хо! Крученый Волос хорошо знает этот брод и будет ждать там своего брата.

С этими словами он стремительно вскочил на мустанга и растворился в темноте. Переждав, пока замолкнут звуки копыт, я повернул обратно и направился в сторону дома Старого Билла…

Сагамор подбросил ветки в костер, задержал взгляд на группе пихт, стоящих одна возле другой, словно солдаты на опушке леса, внимательно посмотрел на луну, забравшуюся уже высоко в небо, и продолжал:

– Наступило утро. Молча ехали мы со Старым Биллом. Под ритмичное позвякивание конских копыт о камни каждый думал о чем-то своем. Ничто не нарушало пустоты прерий, разве взлетит иной раз испуганный ястреб или выскочит из ближайших кустов очумелый шакал. Не давая отдыха коням, мы беспрерывно погоняли их, и временами казалось, что, не выдержав, они свалятся вместе с нами. Наконец над небольшой речкой, по правой стороне которой виднелись вдали заснеженные вершины гор, а на запад тянулась огромная и волнующаяся, как море, прерия, решено было сделать привал.

Перекусив копченым мясом, мы с удовольствием протянули измученные ноги. Кони же, утолив жажду, беспечно валялись в сочной прибрежной траве. Солнце уже начало спускаться к западу, когда мы снова двинулись в путь. До темноты нам предстояло добраться до брода.

– Не хотел бы я встретиться здесь с краснокожими, – сказал Старый Билл и, с минуту подумав, добавил: – В это время года они как раз шатаются в прериях, охотясь на бизонов.

– Ну, они охотятся сейчас не только на бизонов.

Старый Билл внимательно посмотрел мне в глаза:

– По правде сказать, я удивляюсь, приятель, что до сих пор мы не встретили ни одной их банды. Не нравится мне эта тишина. У меня какое-то злое предчувствие. Все время кажется, что за нами следят. Какое, интересно, племя могло забрести в эти места? Или ты действительно не знаешь? Ну конечно же, чироки – худшие из наихудших. Из их рук еще ни один белый не уходил живым.

Старый Билл снова посмотрел на меня. И, может быть, именно слепящим лучам заходящего солнца обязан я был тем, что он не сумел заглянуть в глубину моих глаз.

Вскоре показалась лента реки, извивающейся между холмами.

– Это и есть река Смелой Выдры? – спросил я.

– Да, но нам еще около часа езды до брода.

Мы подстегнули коней. Пространство между нами и рекой заметно сокращалось. И хоть я всю дорогу усиленно думал, как лучше обезвредить охотников за скальпами, ни одна мысль, как назло, не приходила мне в голову. «Сориентируюсь на месте, – решил я, – в конце концов, что мне терять?»

Проехав некоторое время вдоль русла реки, мы миновали один из острейших ее поворотов, и перед нами открылась небольшая котловина, поросшая деревьями.

– Вот мы и на месте, – сказал Старый Билл и, приложив сложенные ладони ко рту, издал двукратный крик ястреба.

Из леса последовал ответный.

– Есть, едем!

Билл свободно пустил коня. Я поехал следом, на ходу проверяя, легко ли вынимаются пистолеты из-за пояса. «Ну, сейчас начнется». Только подумал, как навстречу из-за дерева показались двое верховых. Кровавого Тома я узнал сразу, другого припомнить не мог. Держался я за спиной Старого Билла, и Гарри не мог узнать меня на расстоянии.

– Привет, Билл, – послышался голос Тома, – а кого это ты, к дьяволу, привез с собой?

– Твоего приятеля. Говорит, что разыскивает тебя.

Таиться дальше не было смысла. Вытащив пистолет, я выдвинулся из-за спины Билла:

– Явился рассчитаться с тобой, Гарри, узнаешь меня?

– Черт… Заремба, ты здесь?

– Как видишь, мой дорогой, появился как раз вовремя, чтобы поговорить с тобой.

– Разговаривай с чертом, а не со мной. – Рука Гарри потянулась к поясу.

Я целился от бедра. Случаю, однако, было угодно, чтобы раздался не выстрел, а сухой треск курка – пистолет не выстрелил. Только успел я выхватить другой, как сухая пятерня Старого Билла сбросила меня с коня. В эту же минуту все трое, навалясь, вязали уже мне руки и ноги моим же собственным лассо.

– Я несказанно благодарен тебе, что ты помнишь о долге и сам явился свести счеты, – издевался Кровавый Том, – долг я, конечно, возьму, но возьму и проценты. Я не принадлежу к тем, кто забывает о том, что ему причитается. Ну а теперь поднимайся, собака, повиснешь на первом суку.

– Как видно, ваша дружба крепче, чем мне показалось с первого взгляда, – засмеялся Старый Билл.

– Да, любовь, видно, дальняя, – поддержал третий, незнакомый мне охотник, – как один увидит другого, так и указывает ему дорогу в ад… Только Гарри – это свой парень, знающий дело, и я охотно помогу ему…

– У нас с ним счеты давние, – ответил Том.

Пока они переговаривались, я успел подняться с земли.

– Однако что мы с ним сделаем, капитан? Может, стоит подбросить генералу? Он такому подарку обрадуется.

– О нет! Он принадлежит только мне, и я не хочу делиться своей добычей даже с генералом. Сам расправлюсь с дезертиром и изменником. Ведь ты явился сюда, – обратился Гарри ко мне, – чтобы уплатить долг мне, как ты сказал? Я постараюсь продлить тебе это удовольствие!

– Делайте с ним что хотите, только побыстрей, у нас времени в обрез, – вмешался Старый Билл.

– Ну что ж, быстрей так быстрей. Давайте-ка украсим им ближайшее деревцо, – засмеялся Том.

Незнакомец, который оказался сержантом армии, подошел к своему коню, отвязал от луки лассо, перебросил его через толстый сук одного из деревьев и, схватив меня за руки, подвел к свисающей петле.

«Это уже конец, – лихорадочно думал я, – надо же было попасть так глупо! Но что случилось с Крученым Волосом? Почему его нет? Почему я должен погибнуть, повиснув на суку, как какой-то прохвост?»

– До встречи в аду, дорогой друг, – издевательски проговорил Том, кивком головы давая знак своим приятелям, чтобы начали натягивать лассо.

Ноги мои оторвались от земли, петля врезалась в тело. У меня перехватило дыхание, и красные пятна закружились перед глазами.

– Не сразу, не сразу, – командовал Том, – дадим ему глотнуть, а потом еще и еще, снова и снова…

В этот момент и донесся до меня военный индейский клич, но так, будто шел он издалека, будто достигал моих ушей через толстый слой ваты. Я почувствовал, что падаю куда-то в темную пропасть, и потерял сознание…

Первое, что увидел я, когда глаза мои снова раскрылись, было склонившееся лицо друга. С наслаждением глотнул я поднесенную к моим губам свежую воду. Горло мое запеклось и болело. Открыв рот, я хотел что-то сказать, но Крученый Волос, приложив палец к губам, приказал мне молчать, а потом движением руки показал в сторону, где, привязанный к дереву, стоял Гарри, а рядом сидели два полуголых чирока. Тут же неподалеку весело потрескивал костер, у которого удобно расположилось около двадцати индейских воинов.

Крученый Волос снова поднес к моим губам кружку с водой, и я почувствовал себя значительно лучше. Опираясь спиной о дерево, под которым лежал и под которым чуть было не распрощался с жизнью, я самостоятельно сел.

Крученый Волос с удовлетворением кивнул головой.

– Мой брат сильный. Он уже сегодня сможет сесть на своего мустанга.

Слова друга хоть и наполнили меня мужской гордостью, хоть и поддерживали мое сознание, но я чувствовал, что каждый вдох давался мне еще нелегко, а неприятный шум в голове путал мысли и продолжал застилать сознание. В течение всего дня я не мог проглотить даже маленького куска пищи. Только на третий день, когда боль в горле совершенно исчезла, утолил мучивший меня голод.

– Сознаюсь, что у меня не было надежды увидеть тебя, – сказал я Крученому Волосу.

– Мой брат не должен был забывать, что рядом с ним его брат по крови. Ему надо было выждать время, чтобы белые занялись шнурком. Напади мы на них раньше, они могли бы убить нашего брата из оружия. Когда глаза наши увидели, как натянулось лассо, мы броском томагавка перерезали его, и мой брат упал на землю. В ту же минуту чироки убрали двух белых. Кровавого Тома взяли живым. Он должен умереть иначе: его смерть должен видеть весь наш народ.

– Откуда мой брат раздобыл воинов?

– Это отряд разведчиков. Он направлялся в прерию на розыски бизонов. Я встретился с ними на второй день после того, как расстался с тобой. Начальник разведчиков – брат моей жены Двойное Дуло. Он выследил еще два отряда Длинных Ножей, которые направились на юг. Нам надо немедленно уведомить об этом Черную Тучу.

– Когда двинемся?

– Если мой брат в состоянии, то сейчас же.

Я встал, подошел к коню, проверил подпругу, а потом, подойдя к Кровавому Тому, сказал:

– Мой долг еще не оплачен. Он существует.

– Правду сказать, существует, – ответил тот нагло.

– Кстати, припомни, Кровавый Том, этот, с повязкой на голове, тебе незнаком?

– Нет. Незнаком.

– А ты вглядись хорошенько. Это ведь Крученый Волос, которого ты скальпировал на Дороге Слез.

– Он жив?..

Губы Кровавого Тома задрожали.

– Как видишь. И чувствует себя настолько хорошо, что может любым способом отправить тебя туда, куда ты не так давно хотел отправить меня…

Приторочив Кровавого Тома к его собственному коню, мы двинулись в дорогу. Один из воинов, ведя запасных коней, оставшихся от белых, направился в деревню, чтобы как можно скорее уведомить Черную Тучу о приближавшемся войске белых, другие, обойдя широким полукольцом форт Питт и оставив нас, тронулись следом за выслеженным ими отрядом.

Минуту спустя я, Крученый Волос и Кровавый Том поехали в сторону нашего лагеря. Ехали без остановки целую ночь, а под утро достигли реки Теннесси. Когда были уже на другом берегу, молчавший до сих пор Кровавый Том вдруг спросил:

– Заремба, ты что же, серьезно решил выдать меня краснокожим дьяволам? Хочешь, чтобы они по-своему издевались надо мной?

– Ты сам стремился к этому всю свою жизнь. Тебе, наверно, знакома поговорка, бытующая в нашем краю: «Кто чем воюет, тот от того и погибнет». Раньше ты снимал скальпы, теперь его снимут с тебя.

– Но ты ведь белый, ты не должен позволить, чтобы эти дикари издевались при тебе над белым. Об одном прошу тебя, будь другом, окажи мне услугу – пусти мне в лоб порцию свинца.

– Не проси у меня ничего. Лучше, пока у тебя есть время, попроси бога, чтобы он простил тебе твои подлости.

– Ты, Заремба, оказывается, еще больший пес, чем я думал.

– Так думаешь только ты. Те же, кого ты ненавидишь, думают обо мне иначе. Моя кровь и моя жизнь принадлежат им – угнетенным чирокам. Умереть ты должен, в этом я уверен, но какое-то предчувствие говорит мне, что это случится не у позорного столба, а от руки того, кого ты больше всего обидел.

Всю жизнь, – продолжал я, – ты руководствовался девизом, что мертвый индеец есть лучший индеец. Отбросив от себя совесть и сомнения, ты, перешагивая через трупы тобой же убитых, создавал свое благополучие. Почему не иначе? Почему не мог, как другие, вступить с ними в торговые отношения, выгодно скупая меха? Или скальпы приносят больший доход при меньших издержках?