Эти мысли промелькнули в моей голове, словно вихрь в прериях, но в тот же миг Чёрный Ворон закричал:
– Быстро давай ремень и завязывай мне руку выше локтя!
Я немедленно выполнил приказ воина, а он тем временем продолжал:
– Надрежь ножом место укуса, а ты, Сова, – здесь он повернулся к моему другу, – как можно быстрее беги в селение и сообщи о случившемся колдуну, пусть немедленно придёт с тобой!
Чёрный Ворон протянул мне руку. Выше ладони виднелась маленькая припухшая ранка. В это место я вонзил кончик ножа. Ни единый мускул не дрогнул на лице воина. На мгновение мне показалось, что мой нож вонзается в мёртвое дерево. Двумя надрезами я удалил мясо в месте укуса. Брызнула кровь. Я приник губами к ране, отсасывая и выплёвывая отравленную кровь. У меня сводило челюсти, я понимал: достаточно маленькой ранки у меня во рту – и я разделю судьбу Чёрного Ворона. Но я продолжал сосать без перерыва, потому что знал: каждая высосанная капля крови отдалит смерть воина. Наконец кровь перестала идти.
Мы двинулись теперь кратчайшей дорогой к селению. Воин сперва шёл вровень со мной, но потом замедлил шаг, он всё чаще спотыкался о камни. Его тело покрылось холодным потом, он весь блестел, как будто только что вышел из воды.
Опухоль увеличилась. Мне пришлось снять пояс и сделать Чёрному Ворону перевязь для его опухшей руки. Мы шли всё медленнее. Я перекинул его здоровую руку через своё плечо, и так мы брели в направлении селения.
Чёрный Ворон начал бредить. Идти уже не мог. Обливаясь потом и стиснув зубы, я тащил его по острым камням – только бы поближе к селению!
Я не хотел отдыхать, но в конце концов споткнулся о какой-то камень и рухнул на землю. Изранил себе лицо, зато уберёг бесчувственного воина от ушибов. Я выбрался из-под беспомощного тела Чёрного Ворона. Посадил его поудобней, прислонив к берёзовому пню.
Вид у воина был страшный. Рука почернела по локоть, опухоль захватила плечо и дошла до самого лица. Я не знал, чем помочь, и отчаяние охватило меня.
Может, Сова уже добежал до лагеря? Может, уже ведёт кого-то на помощь? Только бы поскорее, иначе я сойду с ума!
– Скаясс, скаясс (пить, пить), – еле слышно прошептал воин.
Я бросился в сторону берёзовой рощицы, где струился ручеёк. На ходу я снял набедренную кожаную повязку, чтобы набрать в неё воды.
Назад, от ручья, я бежал как можно быстрее, и самые ужасные мысли теснились в моей голове: он мучится от жажды, может быть, я уже не застану его в живых… Я мчался, прыгая с камня на камень, будто горная коза. В руках у меня была повязка с живительной влагой. Ещё только один шаг – и вон за той скалой лежит Чёрный Ворон.
Когда я приблизился к скале, из-за неё послышались голоса. Я рванулся вперёд и увидел моего брата с воинами.
У меня отлегло от сердца.
Теперь я спокойно подошёл к лежащему воину, опустился подле него на колени. Брат осторожно поднял его голову. Я поднёс воду в широкой кожаной повязке ко рту Чёрного Ворона. Вода разлилась по его лицу, потекла струйками на грудь, и воин очнулся. Жадно припал губами к воде и пил, пил.
Потом Танто с помощью воинов посадил его на коня, сам сел позади него и, придерживая Чёрного Ворона правой рукой, поскакал бешеным галопом в селение. Я сел позади другого всадника, и мы помчались вслед за братом.
В селении нас ожидал отец.
Чёрный Ворон был без сознания, когда его внесли в типи. Всем остальным приказали разойтись.
К типи приблизился колдун, голый, разрисованный жёлтыми полосами. Волосы у него были связаны в пучок шкурой гремучей змеи, в зубах он держал незнакомый мне амулет.
Вокруг залегла тишина, только с другого конца селения начал доноситься всё громче гул бубнов. Горькая Ягода упал на землю и, извиваясь, как змея, пополз вокруг типи, где лежал Чёрный Ворон. Сделав ползком четыре круга, колдун наконец. остановился у входа. Он лежал, вытянувшись на животе, а верхняя часть тела, отклонённая назад, колыхалась, голова дрожала. Колдун был так похож на нападающую змею, что я, наверное, вскрикнул бы от изумления, если бы брат не закрыл мне рот ладонью.
Голова Горькой Ягоды дрожала ещё минуту, но он всё ниже опускал её к земле и наконец змеиными движениями вполз в шатёр.
Бубны умолкли.
Прошло время, в течение которого я не успел бы обежать вокруг селения, – Горькая Ягода вышел и спокойно направился к своему шатру.
Но люди продолжали стоять на месте, будто приросли ногами к земле. Первый очнулся от странной одеревенелости Непемус и пошёл к шатру. За ним двинулись остальные, а вместе со всеми – я и Сова.
Заглянув в типи, мы увидели Чёрного Ворона. Воин, как и раньше, лежал на волчьих шкурах, но опухоль исчезла без следа.
Он встретил нас слабой улыбкой.
Мы в удивлении застыли на месте. Каким великим должен быть наш колдун, если он победил грозного Кен-Маниту – Духа Смерти! И я пообещал себе, что никогда больше не скажу о Горькой Ягоде ничего плохого.
Два дня в селении толковали о том, что мог делать колдун в шатре Чёрного Ворона. Но на этот вопрос даже сам Чёрный Ворон не мог ответить – ведь он был без сознания, а когда сознание вернулось к нему и опухоль пропала, колдуна в шатре уже не было.
Вскоре, однако, этот случай забылся, так как начали поговаривать о дальнейшем пути на восток. Сперва лучшие охотники племени должны были уйти в чащу, чтобы заготовить побольше мяса на дорогу.
Накануне охоты начались танцы.
Освещённые красным светом костров, воины изображали охоту. При виде танцующих на поляне воинов кровь быстрее заструилась в моих жилах. Когда же я наконец стану совсем взрослым и вместе с воинами войду в круг танцующих? Когда вместе с ними вступлю на военную тропу?
Танец длился до поздней ночи, а когда луна опустилась к озеру, чтобы утолить жажду после ночной дороги, воины ушли в чащу.
Мы с Совой просили отца разрешить нам пойти с воинами, но отец даже слышать об этом не хотел.
– Вы должны остаться в лагере и не выходить за его пределы. Мы приближаемся к селениям белых, а вы здесь впервые, и я бы не хотел, чтобы ваши следы привели бледнолицых к нашим типи. Лучше помогайте женщинам, – добавил он в конце.
Что же нам оставалось делать?
Противиться воле отца нельзя. Оставалось слоняться по лагерю, избегая женщин, чтобы они не дали нам, чего доброго, женской работы. Мы сгорели бы тогда от стыда.
Наконец Сове пришла в голову мысль:
– Может быть, поплывём по реке и наловим рыбы?
– Каноэ на месте, можно попробовать, – ответил я.
Если бы я тогда знал, что с нами случится на реке и как мы будем наказаны за непослушание, я бы, наверное, не согласился так поспешно на предложение Совы. Но, не предчувствуя ничего плохого, мы пошли к реке, где лежали на берегу наши челны. На дне челна брата приготовлены были остроги и зазубренные стрелы.
– Вот хорошо, – произнёс Сова. – Нам не надо даже возвращаться в селение.
Мы спихнули каноэ на воду, вскочили в него на ходу, течение подхватило наш берёзовый чёлн, и мы несколькими ударами лопатообразных вёсел направили его в середину реки.
Теперь нам не нужно было тратить сил на греблю: течение несло наш чёлн довольно быстро, а сидевший на руле Сова ловко проводил каноэ между выступавшими из воды камнями.
Мы плыли вниз по течению, высматривая широкую песчаную отмель, где обычно любят греться в солнечных лучах огромные щуки. Они кажутся сверху деревянными брёвнами, но стоит мелькнуть вблизи серебристой рыбке, как неподвижные брёвна на дне мгновенно превращались в быстрые, прожорливые, всегда голодные молнии.
Желаемой песчаной отмели всё не попадалось. По обе стороны реки подымался высокий каменистый берег, поросший вверху роскошными елями, а у воды покрытый тёмно-зелёным мхом. Среди мха кое-где торчали тоненькие карликовые березки. Сорвавшиеся со скалистого берега каменные глыбы загромоздили русло реки, образуя каскады.
В радужном блеске солнца разбивала свои волны Говорящая Вода.
Глядя сейчас на эти огромные камни и пенящуюся воду, я думал: «Здесь, наверное, происходил когда-то жестокий бой между Духом Гор и Духом Рек. Только они могли метать такие огромные глыбы. Но как же они помирились? Ведь река струится по-прежнему, и по-прежнему скалы толпою возвышаются над водой…»
Никто не мог открыть тайны духов. Единственный, кто мог бы ответить мне, был Овасес: он всё знал; он знал, о чём шепчутся деревья, колыхаемые ветром, понимал язык гор и падающих в ночной тиши лавин.
Но Овасеса нет в живых, и никто больше не разгадает тайну реки. Может быть, мог бы рассказать о таинственной воде Горькая Ягода, но он всегда молчит, да и пожелает ли он вступать с нами в разговор – с нами, не имеющими ещё на теле ран Посвящения?
– Слушай, Сова, – спросил я сидящего позади меня друга, – можно ли доплыть по этому водному пути к селениям белых?
– Я слыхал, – ответил Сова, – что Говорящая Вода впадает в реку Маккензи, а над ней, говорят, стоят огромные жилища белых людей, построенные из красной глины.
– Что? – воскликнул я с гневом. – Они строят свои типи из нашей священной глины, из которой мы делаем калюметы – трубки?
– Нет, – возразил Сова. – Они делают камни для своих жилищ из обыкновенной глины, которую потом обжигают в огне, и она краснеет.
– Откуда ты всё это знаешь? – спросил я удивлённо.
– Мне рассказывал об этом воин из племени кри, помнишь, тот, который бежал из резервации над озером Онтарио. Он переселился этой весной в Страну Вечного Покоя.
– Хорошо помню, – ответил я.
Так, разговаривая, мы плыли вниз и не особенно наблюдали за рекой.
Каноэ с каждой минутой неслось всё быстрее, и в конце концов мы попали в бешеный поток и на его гребне понеслись с головокружительной скоростью мимо покрытых зелеными водорослями глыб.
Мы напрягали все силы, стремясь направить наш утлый чёлн на спокойную воду, но нам это никак не удавалось. Подбрасываемое, как ореховая скорлупка, каноэ прыгало из водоворота в водоворот. Вдруг быстрое течение понесло его прямо на выступающую перед нами скалу, и только общим отчаянным усилием нам удалось в последний момент миновать её благополучно.
Мы промокли до нитки. Вода, словно желая показать свою силу, то хлестала нам в лица брызгами пены, то вертела на месте наш чёлн так, что мы не могли различить, в какую сторону течёт река.
Когда мы уже были близки к потере сознания в этой головокружительной мельнице, вода выбросила нас из водоворота и, как бы для развлечения, бросила в лапы пенистого потока.
Мы теряли силы.
Хватит ли их у нас, чтобы вырвать чёлн из бушующей водной стихии?
Ладони, судорожно Сжимавшие вёсла, опухли, пальцы покрылись пузырями. Пузыри лопались, обнажая кровоточащее живое мясо.
– Выдержи, выдержи! – шептал я. Страшнее всего надломиться, потерять веру в спасение. Тогда смерть без препятствий приходит к человеку.
Я не боялся за Сову: он – чистокровный шеванез, его никакая сила не сломит, даже смерть, грозящая нам.
Я боялся за себя, не верил себе. Боялся, что возобладает во мне кровь белых и я брошу весло – последнее орудие спасения. В этой борьбе мне предстояло убедиться, чья кровь сильнее бьётся во мне – кровь матери или кровь отца?
Сквозь шум воды, разбивающейся о скалы, до наших ушей донёсся грозный звук, во сто крат сильнее, чем шум самого быстрого течения.
Глухой грохот навис, подобно мрачной туче, над водой и лесом.
Теперь я понял, почему воины называли эту реку Говорящей Водой. Перед нами низвергался водопад, и его вечный шум дал реке это название.
– Сова-а-а! Сова-а-а!
Вряд ли услышал он мой зов из-за шума воды. Но, заметив, что я обернулся к нему, Сова, беззвучно шевеля губами, нагнулся ко мне. Волосы у него прилипли ко лбу, глаза покраснели.
Он прижался ухом к моему рту.
– Водопад! – прокричал я.
Теперь он крикнул мне в ухо:
– Если небольшой, то давай разгоним каноэ! Может быть, перепрыгнем!
Я кивнул в знак согласия. Терять нам всё равно было нечего, а прыжок мог нас спасти.
Собрав последние силы, мы схватились за вёсла. Я чувствовал, что руки у меня одеревенели по самые локти, мускулы на шее застыли в страшном напряжении, ноги слились со шпангоутами каноэ в одно целое, спина, несмотря на холодные брызги, горела.
Грохот водопада приближался. Вскоре мы увидели, как река внезапно проваливается, а на горизонте торчат вершины елей. Я почувствовал ещё, что мы вместе с нашим каноэ стали невесомыми и летим куда-то в пропасть, потом – страшный толчок, и моё сознание погрузилось во тьму.
Когда я открыл глаза, я лежал на прибрежном песке, а надо мной склонился мой отец, вблизи стояло несколько воинов. Я повернул голову направо: рядом лежал Сова, ему делали искусственное дыхание.
Когда Сова тоже пришёл в себя, нас посадили рядом, мы переглянулись, а затем подняли глаза на окружающих нас воинов.
Они гневно смотрели на нас, взгляды их не обещали ничего хорошего.
Я взглянул на отца. Он тоже смотрел на меня с горечью и гневом.
«Ого, – подумал я. – Здесь тоже не на что надеяться».
Отец заговорил:
– Вы поступили, как малыши – ути. Вы нарушили запрещение, и, значит, я потерял сына. Отныне будете жить вместе с женщинами, будете плести с ними корзины. Или оставайтесь в чаще и, если сумеете совершить подвиг, вам разрешат вернуться в селение. Своим непослушанием вы потеряли право на мужские отличия. Чтобы я больше не видел перьев в ваших волосах! – Он вырвал у нас из волос перья и бросил на землю со словами: – Мы презираем вас.
Каждое слово отца поражало меня, как. стрела. Я не смел взглянуть в глаза ни ему, ни другим воинам. Опустив головы, мы молча выслушали горькие слова и не пытались оправдаться.
Отец был прав: наказание нами заслужено. Но уж лучше остаться в чаще лицом к лицу с великой неизвестностью, чем стать посмешищем всего селения и плести циновки вместе с женщинами.
Раздался конский топот – отец с воинами ускакали. Мы остались одни.
Я смотрел на Сову, он посмотрел на меня и произнёс:
– С нами решено.
– Мей-у. Мегеу. Правильно решено, – ответил я. – Я иду в селение за оружием, а потом уйду в чащу и не возвращусь оттуда, прежде чем не верну себе подвигом потерянные перья.
– Я иду с тобой, брат, – сказал Сова.
Мы поднялись и медленно побрели к нашему селению.
3
С нами простился солнца закат
Посреди гор, среди синих скал.
А солнца восход нас повстречал
Средь голубеющих рек и озёр.
Блуждаем мы по следам зверей,
Чащу проходим из края в край.
Нам не страшны ни зной, ни мороз,
Ни ливень холодный, ни ветер, ни снег.
Песнь Пути
Прошло одиннадцать Малых Солнц с тех пор, как наша тройка стала блуждать в чаще. Скитания наши охотно разделил верный Тауга. Вместе бродили мы в лесах, вместе переживали дни радости и горя, вместе страдали от голода и наслаждались сытостью.
Чаща ещё больше укрепила нашу дружбу, и не было такой силы, что поколебала бы её.
Пёс нам очень помогал выслеживать зверей. Он вёл нас по следам, почти незаметным, и стрелы из наших луков всегда находили цель. Он предупреждал о приближении грозных хищников, с которыми мы бы не справились, и из охотников могли бы сами стать дичью для них.
Как здорово пригодились нам теперь знания, полученные в школе Молодых Волков, как пригодилось знание законов чащи!
День обычно проходил на охоте. Ведь мы, хотя и знали привычки лесных животных, но обладали слишком маленьким опытом, чтобы убить какую-нибудь дичь, достойную настоящего охотника. Жертвами наших стрел чаще оказывались молодые и маленькие обитатели леса, такие же неопытные, как и мы. Тауга кормился сам, а случалось, и нас подкармливал, принося пойманных им кроликов.
Но хуже всего приходилось ночью, когда все хищники выходили на охоту. Тогда мы попеременно с Совой поддерживали костёр, если волки подходили слишком близко, искали убежища на деревьях. Рысей мы тогда не опасались: нам было известно, что они избегают тех мест, где охотятся волки.
Но ещё страшнее, чем ночи, наполненные голосами охотящихся зверей, были ночи, наполненные кошмарами и лесными духами – злобными Мей-мей-гуэнис. Чащу они превращали в наших снах в страшные поляны, где нам мерещились танцы скелетов, сопровождаемые стуком костей.
От страха поднимались волосы на голове. Мы бы тогда предпочли увидеть целое стадо медведей, идущих по нашему следу. Когда же наконец рассвет прогонял тьму из леса, мы убегали подальше от места ночлега, и никакая сила не принудила бы нас вернуться на старую стоянку.
Мы старались держаться поближе к воде – на берегах озёр и рек легче добыть какую-нибудь водяную птицу. У воды нас не преследовали ночные кошмары, но зато докучало иное бедствие – комары. Они грызли нас настолько безжалостно, что мы иногда выглядели так, словно искупались в собственной Крови. В конце концов, не в силах больше терпеть укусы комаров, мы уходили в глубь чащи на поиски растения квес-туа-ткв. Его листьями мы натирали тело, и этот запах отгонял кровожадных насекомых.
Однажды, сидя у огня, мы услышали звук огнестрельного оружия.
– Белые! – закричал я.
Сова схватился за лук. Выстрелы доносились с другой стороны реки. Здесь нам пока ничего не грозило, но надолго ли? Костёр, его пламя могли заметить с противоположного берега, был немедленно потушен. Уничтожив следы нашего присутствия, мы пошли вверх по реке. Там находился известный только нам брод, и можно было перейти на другой берег.
Перед переправой мы сняли тетивы с луков, чтобы они не намокли. Река здесь широко разливалась, и благодаря этому течение было почти незаметно. Медленно текущая вода доходила нам до груди, но местами приходилось плыть. Густые заросли на обоих берегах спускались к самой воде. С одной стороны, это было нам на руку: в зарослях легко спрятаться. С другой стороны, если там скрывается неприятель, он перестреляет нас в реке, безоружных, как уток, а мы даже не увидим его.
Однако мы переправились счастливо и, никем не замеченные, направляясь в сторону выстрелов, немедленно углубились в чащу, как медведь в бурелом. По дороге укрепили тетивы на луках, поправили колчаны с оперёнными стрелами, чтобы в случае опасности сподручнее было их доставать.
Перед нами были белые, и потому мы продвигались осторожнее, чем обычно. Наверное, мы были бы менее осторожны, выслеживая медведя.
Радость распирала мне грудь. Наконец-то мы сами выслеживаем белых. Может быть, убьём их в открытом бою, и тогда мы, презираемые юноши, споём в нашем селении победную песнь! Ровесники станут нам завидовать, а воины – удивляться, и мы снова воткнём в волосы перья, но уже не совиные, а только орлиные.
Мечты, однако, не мешали нам продвигаться осторожно, зорко осматриваясь по сторонам. Ничто не ускользало от нашего внимания. Мне вспомнились слова нашего покойного учителя-дорогого мне Овасеса: «В чаще не учатся на своих ошибках, так как иногда уже больше не могут их повторить».
Наконец миновали каменные россыпи и густой березняк. Потянулась более ровная местность, поросшая смешанным лесом. Только кое-где торчали одинокие скалы, покрытые мхом похожим на бороду старого бизона.
Земля здесь была мягкая. Росла густая трава. Теперь приходилось заботиться о том, чтобы не оставлять следов. Мы поднимали каждый притоптанный стебелёк травы, сметали отпечатки мокасин на песке. На это уходило много времени, но зато никто не смог бы обнаружить наш след.
Подойдя к небольшой поляне, мы осторожно выглянули из-за деревьев. Но поляна была пуста. По своим собственным следам мы отошли обратно в глубь леса.
– Слушай, Сова, давай обойдём поляну – ты справа, а я слева – и встретимся на противоположной стороне, – предложил я.
– Мей-у, хорошо, – кратко ответил Сова, тотчас же прильнул к земле и, извиваясь, как змея, скрылся в зарослях.
Я пополз по своей стороне, стараясь передвигаться как можно быстрее и тише.
К условленному месту первым добрался я. Совы ещё не было. Я немного обождал, а затем дважды издал крик разбуженного филина. С южной стороны поляны послышался такой же крик, и, прежде чем я успел загнуть поочередно пальцы на руках, крик раздался снова.
Это был наш условный знак.
Наклонившись, я побежал в ту сторону. Сову я нашёл среди деревьев на краю поляны. Он сидел на корточках и пристально присматривался к чему-то на земле. Я сел рядом с ним и заметил чёткие отпечатки обуви, которую носят белые.
– Здесь прошли двое бледнолицых, – прошептал я.
– Двое белых и один индеец, – возразил Сова, показывая на полустертые отпечатки мокасин.
– Индеец вёл их, – продолжал Сова. – Они, очевидно, ночевали на этой поляне и ушли туда. – Он показал рукой на юг. – Они находятся на расстоянии, может быть, двух полётов стрелы отсюда. Смотри, притоптанная трава ещё даже не успела подняться.
– Нам нужно немедленно поспешить вслед за ними.
Как жаль, что мы немного опоздали и не застали пришельцев в их лагере на поляне! Это, наверное, был бы их последний отдых в нашем лесу.
– Жаль, с нами нет Тауги, – шептал Сова. – Он бы издали почуял их.
– Тауга, вероятно, охотится где-то в чаще. Но это даже лучше, что его нет с нами. Ведь если мы победим белых, то победой будем обязаны только себе.
Следы говорили о том, что белые были не слишком нагружены: они шли ровным шагом и проходили между близко стоящими друг к другу деревьями. Это нас несколько смутило. Ведь известно: белые не любят углубляться в чащу без хороших запасов. Может быть, где-то рядом находится другой, большой лагерь?
Но прежде чем мы сумели ответить на собственный вопрос, всё выяснилось.
Лес становился все реже, а трава всё гуще, издали доносился шум текущей воды. И действительно, вскоре мы очутились перед широкой рекой с пологими берегами и спокойным течением.
Следы белых вели к небольшому заливчику.
Мы осторожно подошли к нему, но каково было наше удивление и огорчение, когда мы никого там не увидели!
На песке остался след большого каноэ, которое, видно, только что отчалило от берега, – вода в этом месте была ещё мутной.
Мы побежали к ближайшему прибрежному холму. Вдали плыла лодка с тремя мужчинами.
Я беспомощно посмотрел на Сову и сказал сквозь сжатые зубы:
– Они ушли от нас, брат.
– Ушли, а с ними – и наши мечты об орлиных перьях, – добавил Сова.
Мы не предчувствовали тогда, что эти следы ещё встретятся нам не раз и сыграют важную роль в судьбе Прыгающей Совы. Сейчас мы смотрели на удаляющуюся лодку, как голодный и слабый волк смотрит на убегающего оленя карибу.
– Бегу в селение предупредить наших людей, что в эти места пришли белые! – закричал Сова.
– Не стоит, брат, – возразил я. – Воины подумают, что нас пригнал страх перед белыми, и ещё больше станут презирать нас.
– Но ведь мы должны ообязательно сообщить племени появлении белых в чаще!
– Сделаем это иначе, – ответил я и рассказал ему свой план действий.
Сова согласился со мной, и мы двинулись в путь…
На другой день мы достигли крутого берега напротив нашего селения. Нас разделяла Говорящая Вода. С высокой скалы, у подножия которой вилась река, мы видели поляну, где стояли яркие шатры нашего племени.
Пылающие костры и хлопочущие около них женщины, развешенные на ветках деревьев куски мяса – всё говорило об удачной охоте.
При виде знакомых шатров сердца наши забились сильнее, что-то тянуло нас туда, к родным типи. Но над нами висело, как хищный ястреб, пятно позора, и пока мы его не смоем каким-нибудь подвигом, который совет старейших признает подвигом, достойным мужчины, наши ноги не ступят на землю в родном селении.
Но у нас ещё будет достаточно времени, чтобы подумать об этом в лесу, сейчас же следовало как можно скорее сообщить отцу о бледнолицых.
Вокруг росло много молодых берёзок и карликовых сосен. Точно цветные заплаты, они покрывали склоны скалы.
Мы набрали берёзовой коры и веток, затем связали сосновые ветки в несколько больших охапок.
Костёр был готов. С помощью кремня, куска твёрдого дерева и трута Сова высек огонь. Берёзовая кора вспыхнула сразу, и через минуту запылал большой костёр, который, однако, из селения не был виден. Теперь мы хватали вязки влажных сосновых веток и бросали в пламя костра.
Вверх начал подниматься густой синий дым.
Мы убрали из костра наши вязки, и столб дыма прервался, затем снова бросили сосновые ветки в огонь, и дым снова начал подниматься к небу.
Мы повторили эти действия несколько раз, пока наконец в селении послышался мерный звук бубна.
Наши сигналы были замечены.
Теперь я и Сова по очереди бросали наши вязки в огонь и снова вынимали их из огня – в разные промежутки времени. Таким образом возникали слова, предложения:
– Мы, Сат-Ок и Прыгающая Сова, обнаружили в чаще белых людей. Следы ведут к реке, которая течёт на юге на расстоянии одного конного перехода от селения. Бледнолицые имеют одно большое каноэ. Остерегайтесь, остерегайтесь, белые в чаще, белые в чаще, белые в чаще!
Бубен из селения отвечал:
– Понимаем, понимаем, понимаем.
Усталые, закопчённые, но счастливые, мы посмотрели друг на друга. В глазах Совы бегали искорки радости. Я улыбнулся ему, в ответ сверкнули его белые зубы.
Закат солнца в этот день был для нас счастливым: ведь мы предупредили наших воинов, не встречаясь с ними. Я и Сова радостно смотрели, как из селения в разных направлениях уходят воины группами по три, четыре, пять, шесть человек. Обнажённые до пояса и натёртые медвежьим жиром их фигуры блестели в лучах заходящего солнца, будто высеченные из влажного камня.
Хорошо спалось нам в эту ночь на холодной серой скале.
4
Прости мне, олень-великан,
Что сердце пробито твое
Моей оперённой стрелой.
Пусть мчится твоя душа
В долины Страны Покоя.
Мы встретимся там с тобой,
Когда наступит мой час.
Из охотничьей песни
Когда тёплые солнечные лучи прогнали сон с наших век, солнце уже висело высоко в голубом небе. С другой стороны реки не слышалось ни звука. Ничем не нарушаемая тишина царила вокруг. Только шумела вода в реке, плескались волны, разбиваясь о камни и покрывая их белой нежной пеной.
Неясное предчувствие наполнило наши сердца, и мы молча побежали к обрыву над рекой. Там, где вчера стояли яркие типи, сегодня было пусто. Следы селения были старательно уничтожены. Если бы мы не видели его раньше собственными глазами, мы бы никогда не поверили, что вот здесь было индейское селение.
Даже места, где вчера пылали костры, сегодня зеленели свежей травой. Самый зоркий глаз не заметил бы, что на этой поляне совсем недавно жили люди, много семей.
Что же их так неожиданно встревожило?
Может быть, воины, посланные на разведку, обнаружили что-то большее, чем мы?
Очевидно это «что-то» было сигналом опасности, если наши люди решили немедленно свернуть шатры и, так тщательно уничтожив следы своего пребывания, уйти неизвестно куда.
– Пусть мой брат Сова выслушает меня. Если опасность грозила селению, где есть столько храбрых воинов, то чем она грозит нам, двум неопытным юношам?
– Нам надо как можно быстрее переправиться на другую сторону реки, – ответил Сова. – Возможно, мы найдём следы, и они укажут нам, куда ушло наше племя.
– Жаль терять время на поиски. Вряд ли мы найдём такие следы. Я считаю, надо немедля направить свои шаги на юго-восток, туда, где кочуют капоты, род нашего племени. Вождь этого рода Медвежий Клык – мой дядя. Он поможет нам отыскать племя моего отца.
– Хорошо, – кратко ответил Сова.
Мы двинулись в путь.
Почти не отдыхая и питаясь лесными кореньями и плодами, мы стремились на юго-восток. Скорее, скорее и как можно дальше от мест, где пребывают белые! Хотя местность была для нас незнакомой, мы не сбились с выбранного пути. Деревья, кора которых толще на северной стороне, скалы, обросшие с севера мхом, путь солнца на небе и звёзды ночью показывали нам дорогу.
Мы не хотели терять времени на охоту, да и стрел в колчанах было очень мало. Их следовало беречь: кто знает, не понадобятся ли они в более ответственный момент? Только раз, будучи уверены, что не промахнёмся, мы убили белку. И ели мясо первый раз за три дня.
Ничего не зная и ни о чём не догадываясь, мы продвигались в том же направлении, что и наше племя, шедшее несколько медленнее впереди – на расстоянии одного конного перехода от нас. Но мы этого не знали и, отказывая себе даже в сне, стремились поскорее добраться к брату моего отца – Медвежьему Клыку.
На пятый день пути, уставшие, исцарапанные, голодные, мы услышали издали запах дыма.
Кто же это мог быть впереди нас?
Род капотов был ещё далеко. Может быть, это белые? Нас отделяло от них не столь уж большое расстояние, чтобы нельзя было их встретить. Мы стали продвигаться осторожно. Каждое дерево, каждая скала могли таить неприятную неожиданность.
К отдельным рощицам или к скалам мы подкрадывались, словно к логову хищника: припадали к земле и ползли, избегая малейшего шума, и, только исследовав, что же там, впереди, поочередно, нагнувшись, перебирались к следующей скале.
Наше передвижение вперёд очень замедлилось, но, несмотря на это, мы всё явственнее слышали запах дыма. Наконец мы подошли к горному склону, покрытому густыми зарослями кустарников, сосны и можжевельника.
Поваленные лесные великаны, покорёженные стволы и перепутавшиеся полусгнившие ветви говорили о том, что здесь когда-то прошёл ураган. Среди этого хаоса трудно пробираться даже зверю, и нам нередко приходилось на четвереньках преодолевать лесные завалы.