Глава 4

Я снова видела во сне темноту. Клейкую, удушливую темноту. Она омывала все мое тело, холодная и липкая, и я старалась побороть, разогнать ее изо всех сил, полная страха, что не смогу с ней совладать. Если я не потороплюсь, они придут: они схватят меня за руки, за ноги, за юбку. Они будут бранить и стыдить меня. Они будут угрожать отрезать мои волосы. Они будут бить меня или морить голодом. Они могли бы даже убить меня.

«Помогите, — звала я на помощь, обливаясь слезами, — помогите мне, пожалуйста. Где же Джером?» — «Умер». — «О, нет! Нет!» — плакала я.

Я оттолкнула подушку, пытаясь подняться, заставляя себя проснуться, открыть глаза, говоря себе, что это всего лишь сон, уже почти проснувшись и спуская ноги с кровати. Стараясь сосредоточить все свое внимание на своей маленькой комнатке, я вдыхала холодный воздух с такой силой, что закашлялась. «Ты в безопасности», — внушала я себе. Из темноты не тянутся ко мне цепкие руки. Да и темноты вокруг меня нет.

Пламя свечи уже чадило, догорая. Неровное оранжевое пятно прыгало, слабо освещая стены и мебель в комнате: комод, кресло с высокой деревянной спинкой, покрытой красивой резьбой — на ней были вырезаны розовые бутоны. Свет плясал, оттого что в комнате царил сквозняк, задувавший из-под двери, и потому вид и размеры вещей были искажены.

Спотыкаясь, я встала с постели, нашла новую свечу и собиралась зажечь ее, прежде чем договорит старая, но тут услышала стук в дверь.

Раз. Два раза. Три.

Затаив дыхание, я смотрела на дверную ручку.

Тишина.

Снова — тук, тук, тук.

Дрожащими пальцами я взяла с комода ключ и рванулась к двери. Вставив его в замочную скважину, я заколебалась, потом повернула и отступила в глубь комнаты, когда дверь отворилась.

От него пахло туманом, кожей, шерри и… глиной. Влажные полы плаща облепили заляпанные грязью сапоги. Лицо его было обветренным, красным, а волосы, слегка волнистые от влажного воздуха, падали на лоб.

— Мисс Рашдон, — послышался тихий голос, — я вас побеспокоил.

— Нет, милорд.

Я немного опустила свечу, заметив, как эти серые глаза оглядывают меня. И только тут я вспомнила, что забыла накинуть халат, прежде чем открыть дверь. Понимая, что прозрачная ткань ночной рубашки мало что скрывает, я заслонила грудь рукой. Склонив голову, я посмотрела на него и спросила:

— Я вам нужна, милорд?

Угол его рта пополз вверх в кривоватой усмешке.

— Да, — хрипло ответил он.

— Если вы позволите мне переодеться…

— Не беспокойтесь.

Порыв ветра коснулся его волос, потом полы плаща. Поежившись, он добавил:

— Вы и так хороши.

Я последовала за ним в студию.

Я стояла, окруженная произведениями искусства, загромождавшими все углы комнаты, испытывая такое чувство, будто ненароком вторглась в игровую комнату ребенка. Стены там и тут были покрыты яркими мазками краски, поверх полотен и мольбертов в беспорядке разбросаны самые разные вещи.

— Сядьте здесь, — услышала я и скорее почувствовала, чем увидела, что он указывает мне на табуретку возле окна.

Я села к нему спиной и уставилась в окно. Глядя в стекло, я наблюдала, как Николас снял плащ и тот упал на пол. Потом он выпрямился и принялся внимательно рассматривать меня.

Чувствуя, что меня охватывает паника, я спросила:

— Что-то не так, милорд?

И только тогда бросила взгляд через плечо, дрожа от холода и чувствуя, как кожа покрывается мурашками под тонкой тканью ночной рубашки.

Лицо Уиндхэма казалось совсем бледным, если не считать двух красных пятен на щеках. Глаза его были цвета остывшего пепла. Он указал на мои волосы, собранные узлом на макушке:

— Распустите их.

Подняв руки, я онемевшими от холода пальцами нащупала гребни, удерживавшие мои волосы, и тяжелая черная змея упала мне на плечо. Я снова посмотрела на него — он не отрывал от меня взгляда прищуренных глаз.

Двигаясь с присущей ему звериной грацией, Николас медленно подошел ко мне. От его присутствия, как мне показалось, в комнате не стало воздуха, мне было нечем дышать, я почувствовала себя слабой и беззащитной. Я пыталась поймать его взгляд, но глаза его оставались пустыми. Какие воспоминания его мучили? О чем он думал? Что осталось, если что-то еще оставалось вообще, от Николаса Уиндхэма, которого я знала когда-то?

Он некоторое время молча стоял и смотрел на меня, потом протянул руку и взял прядь моих волос. Сердце мое болезненно дернулось, и на меня нахлынули воспоминания, мои воспоминания, они обрушились на меня все сразу. Я вспомнила тот первый раз, когда он коснулся моих волос, и это воспоминание потрясло меня не меньше, чем встреча с ним в тот весенний день на вересковой пустоши.

Он обратился он ко мне.

— Не бойтесь, Я не обижу вас.

— Я не боюсь, — ответила я, прежде чем снова обернуться к окну. Я наблюдала в стекле за его отражением, в то время как он изучал мой профиль.

— Прекрасно, — сказал Николас, поворачиваясь к холсту.

Я сидела на жестком стуле, неподвижная, как птица на жердочке. Холод окружал меня, просачивался в мою кожу, пробирал до костей, которые начало ломить, мои пальцы на руках и ногах окоченели так, что мне было больно шевельнуть ими. Но это было небольшой жертвой по сравнению с той наградой, которую в конце концов я рассчитывала получить.

Я наблюдала за ним в оконном стекле час за часом, и время казалось мне бесконечным. С сожалением я заметила, как рассвет начинает разбавлять темноту, и образ Николаса в оконном стекле теряет четкость.

Он положил кисть и палитру.

Соскользнув с табуретки, я потянулась, пытаясь изгнать оцепенение из затекшего тела, прежде чем отважиться подойти к мольберту. Его голос остановил меня.

— Отойдите, — резко сказал он.

Я неуверенно улыбнулась, думая, что это неуклюжая шутка.

— Я сказал, — он встал между мной и полотном, загораживая его от меня, — я сказал «нет»!

Я стремительно отпрянула, хотя на какой-то короткий момент жар, исходивший от его тела, опалил меня. Я откинула голову назад, стараясь твердо встретить его взгляд, но, как отчаянно я ни пыталась, мне это не удалось. Его глаза, жесткие и холодные как сталь, пронзали меня, как мечом.

— Никогда и ни при каких обстоятельствах не своевольничайте в этой комнате, — сказал он. — Когда я захочу показать вам свои работы, я сам это сделаю. Если, конечно, такое случится.

«Вот эгоист», — подумала я.

— Это все, мисс Рашдон.

Я повернулась и покинула комнату, чувствуя, что его взгляд следует за мной. Я закрыла дверь и немного подождала. За дверью было тихо.

Вернувшись в свою комнату, я забралась в постель и накрылась тяжелым покрывалом, закутав плечи, подоткнула его под подбородком. Все тело озябло и онемело, но я привыкла к такому состоянию, уже привыкла. Холод никогда не причинял мне особого беспокойства. Должно быть, я была толстокожей, как мой отец. Или как мать, умершая давно. Пятнадцать лет из моих двадцати трех я прожила без матери.

Нет, холод меня не беспокоил. Меня угнетала темнота. Даже будучи ребенком, еще до того, как я попала в Менстон, населенный тенями, где только иногда светила луна, заливая своим холодным светом каменные коридоры, я не любила темноты, никогда ее не любила. Ночь всегда играла скверные шутки, превращая стулья в жутких демонов, прятавшихся по углам, выжидая удобного момента наброситься на меня, если бы я осмелилась закрыть глаза. Темнота прятала под моей кроватью демонов моего детства с костлявыми руками, готовыми схватить меня, если бы я отважилась встать ночью со своей постели.

Теперь я неотрывно смотрела на пламя свечи, и зыбкие очертания мебели казались более отчетливыми в туманном освещении раннего утра, постепенно вползающего в окна. Я смотрела на свечу и гадала, что за демоны вселились в Николаса Уиндхэма. Я убила бы их, если бы знала, какие и кто они. Я справилась бы с этим, думала я, если бы знала, как убить собственных демонов.

Несколькими минутами позже меня позвала Матильда.

— Мисс Адриенна желает вас видеть, — крикнула она из-за двери. — Поторопитесь, мисс.

Встав с постели, я натянула свое прежнее платье, потому что других у меня не было. Я провела пальцами по волосам, стараясь их пригладить, позволив своим черным локонам рассыпаться по плечам и спине.

У меня не было никакой ленты, чтобы перевязать их, и я решила, что такой девический вид сойдет. Эта мысль вызвала у меня горькую усмешку.

Адриенна Уиндхэм находилась в гостиной одна.

Судя по морщинкам, покрывавшим ее лоб, она пребывала в смущении или затруднении. Адриенна изучала бумагу, которую держала в руке.

Я остановилась в дверях, окинув взглядом комнату, отметив, что персидский ковер был тусклым и местами протертым до основы, как и мое платье. Рядом с Адриенной на низком столике стоял серебряный потускневший сервиз.

— Этого никогда не случится, — пробормотала я.

— Чего не случится? — послышался голос из— за моей спины.

Я круто обернулась, испуганная неожиданным появлением Тревора. Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз, а Адриенна сказала:

— Входите, мисс Рашдон.

— Да, — добавил Тревор. — Советую впредь заявлять о своем присутствии. Заговорите, кашля ните или как-то еще покажите, что вы здесь.

Он взял меня за руку и ввел в комнату. Потом продолжил:

— Я полагаю, милая сестрица, что ты просматриваешь меню этой недели. Ты не слишком обременена этим?

— Прекрати, несносный мальчишка! — ответила она.

Сегодня ее настроение было явно намного лучше, чем прошлым вечером.

— Ты что-то рано поднялся, Тревор.

— Да, рано.

— Дела?

— А что же еще.

Он сел на стул напротив Адриенны. Это быд стул с прямой спинкой времен короля Якова, обивка которого сильно потускнела. По обе стороны стула стояли в вазах перистые папоротники.

Я продолжала стоять, пока Тревор не сказал:

— Садитесь, — и не указал рукой на кресло с продавленным сиденьем.

Я села, ожидая услышать, зачем меня пригласили сюда.

— Я провела беспокойную ночь, — сказала Адриенна, — не спала ни минуты.

Сложив на коленях руки, она обратилась к брату:

— Может быть, ты дашь мне своих порошков…

— Ни в коем случае. Ты ведь знаешь мое отношение к лекарствам.

Адриенна подняла бровь и взглянула на меня. .

— Вы когда-нибудь видели врача, мисс Рашдон, который отказывается лечить пациентов?

— Черта с два! — ответил он. — Ты ко мне очень несправедлива, Адриенна.

— Если бы я была старым толстым Шинеасом Кларком, ты бы меня вылечил.

— Вовсе нет. Будь ты старым толстым Финеасом Кларком, я сказал бы тебе, что у тебя водянка и что тебе не следует злоупотреблять шерри.

В комнате появилась служанка, молодая девуш ка примерно моего возраста. Она поклонилась сначала Тревору, потом Адриенне:

— Вы посылали за мной, мэм. Адриенна взяла бумагу, лежавшую у нее на колене.

У нас на исходе продукты, Элис. Как это случилось?

— Упущение, мэм.

Я смотрела, как лицо девушки заливается краской.

— Чье упущение?

Служанка пожевала нижнюю губу и опустила глаза.

— Ах, так! — внезапно вскрикнула Адриенна. — Можешь не трудиться отвечать! Ты покрываешь Николаса. Он снова не заплатил кредиторам? Верно? Они перестали поставлять нам провизию, срезали поставки! Верно?

Тревор несколько раз выразительно кашлянул, переводя взгляд со своей сестры на меня. Адриенна не обращала на него внимания.

— Сколько это может продолжаться? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Он совершенно не способен быть главой семьи, Тревор. Когда же ты наконец примешь меры?

— Оставь это, — отмахнулся он устало. Потом, отпустив девушку жестом, продолжал: — Напомню Николасу, когда увижу его.

— Ты слишком с ним носишься, — возразила Адриенна. — В конце концов ты совсем его избалуешь.

Он вытянул ноги и скрестил их в щиколотках. Наклонив голову в мою сторону так, что каштановые волосы упали ему на лоб, Тревор спросил:

— Как прошла ваша первая ночь в Уолтхэмстоу, мисс Рашдон? Вам было удобно?

— Да, благодарю вас.

Чувствуя облегчение от того, что на время тема болезни Николаса была забыта, я немного расслабилась.

— Сегодня утром был наш первый сеанс.

— Вот как? — в один голос спросили брат и сестра.

— И как же он себя вел? — полюбопытствовала Адриенна, подаваясь вперед, полная предвкушения каких-то необыкновенных подробностей.

— Нормально, — ответила я.

— Писать всю ночь и не давать спать другому человеку — едва ли это можно считать нормальным, — возразила Адриенна. — Кстати, вы случайно не взглянули на другие картины в комнате?

Я покачала головой. Тревор рассмеялся:

— Видишь, Адриенна, он уже очаровал ее. Я восхищаюсь вашей лояльностью, мисс Рашдон.

— Я говорю правду, — сказала я ему, упрямо вздергивая подбородок. — Я ничего не видела. Даже собственного портрета.

— Интересно знать, что он там скрывает? — заметила Адриенна.

Переводя взгляд своих синих глаз с сестры на меня, Тревор заметил:

— Это не наше дело.

В его тоне звучало предупреждение, и будто все встало на место в комнате — будто не осталось ни одной щели, будто все крючки попали в предназначенные для них петли, все ставни захлопнулись.

Наконец Адриенна собрала свои вещи — меню, сумочку для рукоделия, валявшуюся на подушку — и провозгласила:

— Видимо, я слишком рано встала сегодня. Я чувствую себя разбитой, Тревор. Ты извинишь меня?

Я встала со стула:

— Мэм, вы звали меня? Она казалась удивленной.

— Да, да, вероятно, звала.

Слегка покраснев, Адриенна взяла свои вещи под мышку:

— Чувствуйте себя свободно в Уолтхэмстоу, мисс Рашдон.

С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.

Тревор встал со стула.

— Прошу прощения, Ариэль, но я спешу к пациенту.

Сказав это, он коротко поклонился и покинул комнату.

Оказавшись одна, я решила, что теперь самое время изучить мой новый дом.

В холле я встретила Матильду. Ее короткие ручки обнимали два расписанных розами ночных сосуда. Она засияла мне навстречу улыбкой и объявила:

— Поешь на кухне, дорогуша. Добро пожаловать, присоединяйся к нам.

Я с благодарностью последовала ее совету. Кухня — продолговатая комната, со стенами, на которых блестели медные кастрюли, — была первым по-настоящему теплым помещением, в которое я вошла с момента, когда переступила порог Уолтхэмстоу.

Служанки сновали по кухне, усаживаясь на свои места вокруг огромного старинного прямоугольного стола, занимающего в комнате центральное место.

— Послушайте, вы, — громко обратилась ко всем Матильда. — Где ваши манеры, леди? Поздоровайтесь с нашей гостьей.

Я стала центром всеобщего внимания: присутствующие женщины — молодые и не очень — с любопытством уставились на меня.

Сунув ночные горшки в руки хмурой женщины, Матильда прищелкнула языком.

— Черт возьми! Ну что за сброд! Уставились, будто увидели привидение. Закрой рот, Полли! Женщина с круглыми глазами и почти совсем седыми волосами под хихиканье своих товарок захлопнула рот.

Матильда указала мне на стул с соломенным сиденьем.

— Посмотрите, какая она худенькая, — сказала моя добродушная покровительница. — Несколько кусков пирога с патокой ей не повредят.

— Она очень хорошенькая, — сказала какая— то женщина.

Я с улыбкой поблагодарила Матильду, а та покровительственно похлопала меня по плечу.

— Я с тобой согласна, Мэри. Мисс — новая натурщица его светлости.

— Уж никогда бы не сказала, — подала голос Полли. — Милорд, значит, нашел наконец такую как надо, не стал отсылать восвояси, да?

Я с вожделением смотрела на патоку, которой Матильда щедро полила несколько кусков пирога, уже намазанных маслом.

— Мне он вовсе не показался страшным, — сказала я.

— Значит, тебе повезло, и ты не застала его в дурном настроении. Иногда на него накатывает, — снова подала голос Полли. — Тогда он становится по-настоящему страшным. Только его брат и умеет с ним справляться.

— Откуда ты? — спросила полная женщина, судя по ее красным натруженным рукам — прачка.

— Из Кейли, — ответила я.

— Моя мать тоже была из Кейли! А откуда поточнее?

Я не отвечала на вопрос, слизывая патоку с пальцев.

— Очень вкусно. Передайте мои комплименты кухарке.

Пожилая женщина весом не менее чем в двенадцать стоунов тяжело опустилась на стул и откинулась на спинку.

— В канун прошлого Рождества милорд был на краю могилы.

— Ничего, поправился, — сказала Матильда.

Я облизала палец, наблюдая, как женщина покачивается на стуле, который угрожающе поскрипывает под нею.

— Конечно, ему было худо, казалось, он стоял на пороге смерти. Я ходила с Питом в Роковер. И когда возвращалась, увидела милорда на кладбище. Он стоял там, как вампир, над могилой своей жены, право слово, стоял.

— И выл? — спросила Полли, усаживаясь на стул.

Несколько женщин рассмеялись нервным смехом. Я не присоединилась к ним.

Рассказчица шмыгнула носом и продолжала:

— Я ждала, что он выкопает ее труп и вгонит ей в сердце кол.

— Счастливое избавление, — сказала Матильда. — Она была ведьмой и заслужила свою судьбу.

Послышался ропот одобрения.

— Что касается меня, то я рада, что ее больше нет, — сказала молодая служанка. — Прежде я частенько встречала ее в гостиной, когда она наливала себе кофе.

Подняв бровь, Полли слегка подалась к столу и тихо сказала:

— По тому, как ведет себя его светлость, она не ушла. Леди Джейн вернулась и не дает ему покоя.

У меня при этих словах мурашки побежали по спине.

Матильда укоризненно покачала головой.

— Перестань распространять глупые слухи, Полли. Привидений не существует.

— Кто это сказал? — ответствовала Полли, пытливо оглядывая по очереди наши испуганные лица. — Вы не можете отрицать, что в последнее время в доме происходит что-то странное. Куда на прошлой неделе исчезла коробка лучшего чая мисс Адриенны? Вечером она была на месте, а утром ее не оказалось. — Прищурив глаза, она добавила: — А не далее как вчера прямо у нас из-под носа исчезла тарелка ячменных лепешек.

— Не будь дурой, — осадила ее Матильда. — Духи ничего не едят.

— Откуда ты знаешь? Младшая служанка повторила:

— Эта леди Джейн исчезла, и слава Богу! Никогда не понимала, что лорд Малхэм нашел в ней.

Я точно знаю, как ужасно она обращалась с Самантой. И именно поэтому Сэмми удрала отсюда.

— Саманта удрала, потому что стала свидетельницей убийства, — возразила Полли.

Завязался оживленный разговор о смерти леди Джейн, от которого у меня окончательно пропал аппетит. Я отодвинула тарелку с недоеденным пирогом, щедро политым патокой. Мне захотелось сказать этим невоздержанным на язык женщинам, что они обязаны соблюдать по отношению к Николасу Уиндхэму некоторую почтительность и лояльность. Он как-никак был их хозяином.

Наконец, решив, что это меня не касается, я извинилась, поднялась и вышла из кухни через заднюю дверь.

— В доме точно происходит что-то странное, — услышала я напоследок голос Полли.

День выдался ясный. На горизонте поднимались зеленые, поросшие вереском холмы, чистый прохладный воздух слегка пах торфом. Я вдыхала полной грудью до тех пор, пока голова моя не закружилась и кровь в жилах не запела.

На глаза мне попалась кошка, черная как ночь, с желтыми глазами, похожими на лютики. Она внимательно смотрела на меня, потом подняла переднюю лапку и провела ею по мордочке. Черная шерстка у нее была перепачкана в сливках. Встав на колено, я протянула руку и поманила ее к себе. Она долго недоверчиво смотрела на меня, потом все-таки подошла и, выгнув спину, принялась тереться о мою руку. «Мой первый друг здесь», — подумала я, улыбаясь. Взяв кошку на руки, я продолжала идти по тропинке мимо неухоженных, одичавших, заросших садов, где созревшие коробочки мака на сухих стеблях шуршали, колеблемые ветром. Пройдя еще немного, я оглянулась.

— Уолтхэмстоу… — сказала я вслух. Неужели я и впрямь провела под его кровом свою первую ночь? «Да, первую из многих», — напомнила я себе.

На фоне неба дом возвышался мрачной цитаделью. Из каждой его трубы поднимался извилистый серо-голубой дым. Поздние пристройки почти скрывались за деревьями, вздымавшими голые ветви к небу. На самом высоком дереве восседал грач, балансируя на ветке, раскачиваемой ветром из стороны в сторону, и хлопая своими черными крыльями, чтобы удержаться.

Из моих снов наяву, столь часто наполненных образами Николаса Уиндхэма и Уолтхэмстоу, меня вырвал звонкий детский голосок. И снова мне пришлось напомнить себе, зачем я явилась сюда.

Я повернула по тропинке назад, к дому, все крепче прижимая к груди кошку. Отбросив в сторону респектабельность, полная нетерпения, я мчалась со всех ног, пока наконец не оказалась в стороне от хорошо протоптанной главной аллеи на Узенькой и плохо различимой в опавшей листве тропинке.

На фоне неподвижно застывших прямых камышей был виден тихий пруд с гладкой, как стекло, поверхностью. Он казался сонным и безмятежным, и в другой раз я, возможно, сочла бы это место райским уголком. Теперь же я только стояла и смотрела, онемев от ужаса, как ребенок ковыляет неуверенной походкой, направляясь к тинистой отмели, к поросшей лилиями темной воде.

Я бросилась бежать, невзирая на мяуканье кошки, извивавшейся в моих руках и пытавшейся вырваться на свободу.

— Стой! — кричала я. — Не приближайся к воде!

Взгляд мой лихорадочно обшаривал окрестность в поисках няньки, но ее нигде не было видно. Страх сделал меня слепой и невосприимчивой к чему бы то ни было, кроме крошечной фигурки, ковылявшей к воде.

— Стой! — закричала я снова, видя, что ребенок, размахивая ручками, направился к травянистому склону, уходившему вниз, к пруду.

Я добежала до него как раз в тот момент, когда он начал скатываться со склона. Он оказался в моих объятиях, и я рванула его кверху в то время, как мои ноги по щиколотку оказались в топкой грязи. Зарывшись лицом в его пушистые тонкие волосики, я закрыла глаза, вдыхая нежный младенческий запах.

— О, Кевин, — шептала я, — Кевин!

Открыв глаза, я обнаружила Би, стоявшую у края зарослей шиповника и наблюдавшую за этой сценой. В сумеречном свете глаза ее светились, как у дикого зверя, зубы были хищно оскалены, и выражение лица напомнило мне о шакале.

— Отдайте мне мальчика, — послышался голос, перекрывающий кваканье лягушек.

Она зашлепала ко мне, протягивая руки. Я покачала головой:

— Нет, не отдам. Вы недоглядели за ним. Он Мог упасть в пруд…

— Отдайте его мне…

Я судорожно прижимала ребенка к себе.

— Нет, — возразила я. — Нет, не отдам. Я расскажу его светлости обо всем, что случилось…

— Отправляйтесь и доносите ему. К вечеру он все равно об этом забудет.

Старая ведьма рассмеялась хриплым смехом.

— Больной, безнадежно больной человек! Человек с расстроенным рассудком. А теперь отдайте ребенка мне.

— Но он мог упасть в воду…

— Шалун ускользнул от меня. У нас была здесь прогулка, что-то вроде пикника.

Она показала куда-то через плечо. Потом рука ее скользнула в глубокий карман юбки, и старуха извлекла оттуда мяукающего, извивающегося котенка.

— Я погналась за котенком. Он любимец Кевина. Вы должны понять…

Она склонила к плечу свою похожую на череп голову и наблюдала за мной уголком глаза.

В эту минуту я осознала, как, должно быть, нелепо выглядела, охваченная ужасом и еще не покинувшим меня отчаянием, прижимающая к себе ребенка… Я покачнулась и шагнула туда, где под ногами расстилался ковер увядшей пожухлой травы, и опустила ребенка на землю. Он подбежал к старой ведьме, а я отвернулась к пруду, глядя на гладкую темную воду, и смотрела на нее до тех пор, пока не уверилась, что они ушли.

Только тогда ноги мои подкосились, и я тяжело осела на землю. Мне хотелось кататься по ней, бить кулаками, я с трудом сдержала это желание. Но кровь в моих жилах пульсировала как бешеная. Неожиданно почувствовав боль, я разжала руку и увидела тонкие кровавые бороздки — следы кошачьих когтей. Я и забыла о кошке.

Гнев мой прошел. Я сидела, обхватив руками колени, и смотрела на паутину, которой паук опутал камыши. Больше всего на свете мне хотелось бежать отсюда, покинуть его как можно скорее. Но я была привязана к нему узами крови. И чувство долга, моя привязанность и желание выполнить задуманное были не менее сильными, чем жажда мести. В эту минуту я поняла, что они были даже сильнее. Намного сильнее.

Что же случилось с ненавистью, которая поддерживала меня в долгие холодные беспросветные часы, проведенные в Менстоне? Ненавистью, вдохнувшей новую жизнь в мое измученное тело, когда казалось, во мне уже не оставалось никаких сил.Кто же моя ненависть, имеющая лицо и конкретное имя? Уиндхэм. Николас Уиндхэм. Я ненавидела его так же сильно, как и страдала из-за него. И задавала вопрос, на который нет ответа: почему? Почему он это сделал со мной? Лгал мне, обманывал и делал из меня дурочку? И ему это так хорошо удавалось, он был так убедителен. Я была так уверена, что он любит меня!

Сидя на берегу пруда, погруженная в свои мысли, погруженная в свое прошлое, я подумала: «Надеюсь, что это совесть свела его с ума!»

Глава 5

Войдя в апартаменты Тревора Уиндхэма, я была ничуть не удивлена присутствием его брата, стоявшего у окна спиной ко мне. Руки Николаса были заложены за спину и сжаты.

Остановившись у двери, я отчетливо услышала голос Тревора:

— Ты должен был прийти, чтобы, как обычно, поиграть со мной в карты. Где ты был, Ник?

— Не помню. А что, собственно говоря, тебя Удивляет?

— Как твоя голова? — поинтересовался Тревор.

— Раскалывается.

— Тебе бы следовало хоть немного поспать.

— Ты же знаешь, что я не засну.

— Тебе снова пригрезились голоса? Ты их слышал? — настойчиво спрашивал Тревор. — А…

Ник?

— Да тебе-то что до этого?

Тревор, не поворачивая головы, перешел от стола, заставленного пузырьками и баночками с лекарствами, к другому, заваленному бумагами.

— Вчера вечером ты выходил из дома, Ник. Ты хоть знаешь об этом?

— Я же сказал тебе…

— Ты выпил несколько пинт пива с Джимом в гостинице. Вы оба набрались, как Дамон и Финтий [2].

Тревор обернулся и бросил взгляд через плечо:

— Полагаешь, тебе это полезно?

Ответ последовал не сразу, Ник помедлил, прежде чем сказать:

— Оставь Джима в покое. Он мой друг.

— Если бы он был тебе другом, он не поддерживал бы твои чудовищные домыслы. Одно дело — чувствовать к нему благодарность за то, что, как говорит Джим, он спас тебе жизнь, но я бы на твоем месте поостерегся и прекратил на этом отношения с ним. Этот человек слишком привязан к спиртному, Ник, а тебе едва ли похмелье пойдет на пользу вдобавок ко всему, что уже есть…

Я кашлянула, следуя совету, данному мне накануне Тревором.

Тревор повернул голову в мою сторону, но Ник не обратил никакого внимания на мой кашель и продолжал стоять ко мне спиной.

— Мисс Рашдон! — Сияя улыбкой, Тревор приблизился ко мне. — Вы двигаетесь неслышно, как кошка, — сказал он.

— Простите!

— Все в порядке.

Увидев кровавые царапины на моих руках, он сделал стойку.

— Боже милостивый! Что случилось?

Лорд Малхэм слегка повернул голову, оторвавшись от окна. Лицо его ничего не выражало. Но я не могла не смотреть на него.

— Меня поцарапала кошка, — промямлила я наконец.

Тревор внимательно осмотрел мои руки.

— Что, черт возьми, случилось? — спросил он наконец. — Какая кошка?

— Черная кошка с желтыми глазами.

— Вельзевул! Чертова тварь — приносит сплошные неприятности. Постоянно озорничает на кухне, делает набеги на сливки. Подойдите-ка к свету, мисс Рашдон. Хочу осмотреть ваши царапины получше.

Я чувствовала, как его руки мягко прикасаются к моим.

— Все не так скверно, — уверила я его, — но Матильда сочла, что я должна показаться вам.

Тревор одарил меня улыбкой и потянулся за какой-то бутылкой.

— Закатайте рукава, — приказал он мне.

Я подняла глаза и встретила его обеспокоенный взгляд.

Мне казалось, что он придает слишком большое значение пустяковым ранкам.

Он рассмеялся:

— Какая же вы застенчивая девушка. Уверяю вас, мисс Рашдон, что, показав мне свои локти, вы едва ли повредите своей репутации.

— Полагаю, нет, — ответила я.

— В таком случае все отлично.

Тревор продолжал промокать мои царапины кусочком чистой ткани, смоченной лекарством. Ранки отчаянно щипало и жгло, и я вздрогнула от боли.

— Ну-ну, — сказал он мягко. — Неужели это так ужасно, мисс Рашдон?