Прикрыв глаза, откинувшись головой на спинку сиденья, Майлз старался дышать ровно и спокойно, между тем как забинтованные руки непроизвольно сжимались в кулаки, заставляя его морщиться от боли. Почему Оливия не приказала кучеру ехать на Маргрейв, куда Эмили, предположительно, повезла Брайана на пикник? Однако не этот вопрос жег его мозг?

Уорвик посмотрел на жену. Все кости и мышцы ныли от усталости после вчерашних спасательных работ в шахте, не говоря о бессонной ночи. Он чувствовал себя разбитым и смертельно уставшим.

– Я хочу знать правду, – произнес он мягко.

Тень улыбки промелькнула на лице Оливии. Она слегка коснулась его щеки кончиками пальцев.

– Прости меня. Но мой разум и сердце в смятении. Я не знаю как и с чего начать. Не перестаю думать, как счастливы мы были последнее время, как искренне ты полюбил Брайана, не говоря уже о твоем успехе с рудниками... Это все из-за моей глупости. Мне следовало знать, что это случится. Это было неизбежно. Я знала, но все равно молилась, чтобы как-нибудь оттянуть это на целую жизнь или до тех пор пока наша любовь не окрепнет настолько, чтобы быть в состоянии выслушать правду.

Майлз снова откинулся на сиденье.

– Оливия, ты знаешь, куда поехала Эмили? Если да, скажи мне пожалуйста.

– Как сказал папа, к отцу Брайана, – ответила она, спокойно глядя на него.

– Значит, я наконец узнаю, кто он.

– Боюсь, мне едва ли удастся и дальше скрывать это от тебя. Я лишь надеюсь, что ты не возненавидишь меня слишком сильно. После того, как мы найдем Брайана, все прояснится.

Дальше они ехали в молчании. Оливия глядела в окно, наблюдая, как солнце садится за горизонт, а Майлз не отрывал взгляда от профиля жены до тех пор, пока сгущающиеся сумерки едва не сомкнули отяжелевшие веки. Они становились все тяжелее и тяжелее и наконец закрылись.

Ему снилось, что Оливия, считая, что он крепко спит, открыто расплакалась, тихо всхлипывая в ладони и то и дело шепча.

– Я не хочу потерять никого из вас. Я просто не вынесу этого. Вы двое, все что у меня есть в этой жизни.

Потом ему пригрезилось, как он сонно ответил ей:

– Я убью любого, кто попытается отнять вас у меня.

– Сэр.

Он проснулся. Оливии не было. Карета стояла.

Кучер, одетый в свою лучшую ливрею, стоял у дверцы кареты, озабочено глядя на него. Яркий свет выливался из окон дома позади него. Майлз медленно и неуклюже сел, потер затекшую шею и спросил:

– Где моя жена?

– Уже в доме, сэр.

Прогнав из головы туман, Майлз сосредоточил взгляд на парадной двери и вышел из кареты.

Стоя на коленях в холле, Оливия крепко прижимала Брайана к себе. Майлз вошел в дом. Она слышала его приближающиеся шаги и медленно подняла глаза, когда он остановился рядом. Взгляд его был еще немного рассеянным, но счастливым оттого, что он нашел их.

– Где Эмили? – спросил он.

– В утренней комнате, – послышался голос Беатрис, появившейся у дверей. Потом нянька подбежала к Оливии и обняла своих подопечных. Черты ее лица казались совершенно ясными и решительными.

Не сказав больше ни слова, Майлз медленно пошел к утренней комнате. Оливия не могла заставить себя взглянуть на него, но все равно поняла, что он вошел в комнату, поняла по молчанию, что он, в конце концов, встретился с сестрой.

– Закрой дверь, – послышался приглушенный голос Эмили.

– Что, черт побери, происходит? – возмутился Майлз. – Мне бы следовало заявить на тебя в полицию за похищение ребенка.

– Я сказала, закрой дверь.

После довольно долгой паузы дверь со щелчком закрылась.

Оливия медленно встала, не убирая руки с головки Брайана, который все еще крепко обнимал ее, пряча заплаканное личико в складках материнской юбки. Оливия взглянула на Беатрис.

Беатрис протянула руку к Брайану. Он оттолкнул ее и почти в отчаянии ухватился за Оливию. Беатрис попыталась увести его.

– Иди, – прошептала Оливия и успокаивающе улыбнулась. – Мы почитаем чуть позже. Обещаю.

Наконец Брайан позволил няньке увести его из холла, и Оливия, сделав поверхностный, судорожный вдох, побрела по галерее к утренней комнате. Приглушенные голоса из-за двери становились все отчетливее. Они сделались достаточно громкими и Оливия смогла слышать каждое слово из того, что говорила Эмили.

– Я потеряла ребенка де Клари, и доктор сообщил мне, что иметь детей будет для меня равносильно самоубийству. Тогда мой муж выгнал меня, заявив, что с нашим браком покончено. Поначалу я запаниковала. Я искренне верила, что если я подарю ему ребенка – любого ребенка, – он примет его, как своего. Я была настолько самоуверенна, что у меня не было и тени сомнения в том, что де Клари из любви ко мне примет как своего сына другого мужчины. Но он не принял его, а правда вышла наружу.

– Что, дьявол побери, ты хочешь мне сказать? – недоуменно воскликнул Майлз.

– Я мать Брайана, разумеется.

Оливия закрыла глаза. Колени стали ватными, лицо пылало. Страх так сдавил ей грудь, что она едва могла дышать.

– Ты сошла с ума, – послышался наконец ответ Майлза. – Оливия...

– Его тетя. Молчание.

О Боже! Ну почему он не скажет что-нибудь. Наконец, он произнес низком, натянутым голосом:

– Ты лжешь.

– Ты же знаешь Оливию, она всегда жертвует собой ради других. Временами это становится противным просто до тошноты. Она никогда не догадывалась, как я завидовала ей. Нет, не ее красоте. Красотой ей со мной не тягаться. Я всегда ненавидела, как папа превозносит ее ум. Я терпеть не могла, как ее уважают слуги. Я презирала то, как она храбро справляется с проблемами, не проронив при этом ни единой слезинки. Бывали случаи, когда я с радостью отказалась бы от своей красоты, чтобы иметь такой же ум, как у Оливии. Быть такой же мудрой. И смелой, как она. Она даже прошла через этот фарс брака с достоинством, зная, что нужна тебе только из-за денег... И тем не менее...

Тем не менее ей удалось наладить отношения между вами. Я слышала, что вы с Оливией стали... очень близки. Впервые за всю свою жизнь Оливия испытала счастье. Ну не забавно ли, что она вляпалась в эту историю из-за меня... и теперь все закончится тоже из-за меня.

Оливия медленно отворила дверь. Стоя на пороге, она встретилась глазами с сестрой.

– Эмили, я никогда ни о чем тебя не просила. Но сейчас прошу. Я умоляю тебя. – Прикрыв глаза, Оливия боролась со слезами отчаяния и страхом, от которого дрожал ее голос. Еще никогда не приходилось ей видеть такой ненависти в глазах сестры, такой злонамеренности. – Ради Брайана. Ради меня. Будь милосердной. Я не могу потерять их сейчас.

Встав с кресла, Эмили проплыла по комнате в розовом облаке тафты и белоснежных кружев. Ее светлые волосы были уложены на затылке, покрыты черной сеткой и украшены атласной лентой того же цвета. Она буквально повисла на Майлзе, который как бы окаменел в ее объятиях.

На дрожащих ногах Оливия вошла в комнату, не отрывая глаз от картины, открывшейся ее взору: обнимающая Майлза – ее мужа – сестра. Его взгляд, сверлящий ее лицо, мрачное и потемневшее, как грозовая туча, от гнева и смятения. Наконец он сомкнул ладони вокруг рук Эмили и с силой оттолкнул ее.

– Не приближайся ко мне, черт возьми, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Ну же, Майлз. Ты же сам знаешь, что всегда любил меня. В тот день в ноябре, когда ты откликнулся на письмо отца, ты сам сказал, что подумал, будто это я написала его. Ведь ты женился на ней только потому, что она моя сестра. Наверняка ты можешь понять, почему я решила выйти за де Клари. Только из-за денег, уверяю тебя.

Майлз повернулся к Оливии. Глядя в его лицо, она хотела коснуться его последний раз и молить о прощении.

– Она утверждает, что это она родила Брайана, – сказал он.

Оливия попыталась улыбнуться, кивнуть, но смогла лишь молча смотреть в недоуменные глаза мужа, между тем как сердце ее разрывалось на части от горя.

– Я... сделала то, что считала лучшим для всех. У отца были такие надежды на Эмили, такие грандиозные планы в отношении ее замужества. А я была убеждена, что никогда не выйду замуж. Я слишком невзрачна, этакий синий чулок. Мои запросы в жизни слишком непритязательны. И кроме того, – продолжала она, глядя ему прямо в глаза, – был только один мужчина, которого я любила. И если он не мог принадлежать мне, я просто отказывалась довольствоваться меньшим. Поэтому беременность Эмили оказалась настоящим чудом для меня. Если я не могла выйти замуж за мужчину, которого любила, то, по крайней мере, могла быть матерью его сына... и любить его всем сердцем.

Какое-то время Майлз глядел на нее, не мигая, потом от лица его медленно отхлынула краска, а тело оцепенело. Тысячи эмоций неслись по его чертам в эти несколько мгновений. Гнев. Неверие. И каждая с напряженностью, которая кромсала душу Оливии словно нож.

Он схватил ее за плечи, стиснув пальцами. Огромная боль читалась в его каре-зеленых глазах. Он попытался заговорить и не смог.

Не отводя глаз, она тихо сказала:

– Ты отец Брайана.

– ...А Эмили...

– Его мать. Он никогда не был по-настоящему моим.

Эмили подошла и взяла Майлза за руку. Словно автомат, он повернулся к ней, белый от потрясения или ярости.

Боже милостивый, как он должен ненавидеть ее, подумала Оливия, попятившись к двери.

Под пронзительным взглядом Майлза губы Эмили дрогнули.

– Ты же понимаешь, почему я не сказала тебе, Майлз. Единственное, о чем я могла думать, – это поскорее убраться с глаз отца, пока он не узнал о нас с тобой... и о нашем ребенке. Поэтому Оливия предложила пожить во Франции до рождения ребенка, ну, чтобы никто не узнал. После этого я могла бы отдать его какой-нибудь семье, желающей усыновить ребенка. И только когда мы поселились под Ле Забль Д'Олонном, Оливия подала идею выдать ребенка за своего. Это, разумеется, было идеальным выходом. Моя репутация не пострадала. Это была абсолютная случайность, что отец выбрал именно тебя в мужья Оливии. Но уверена, ты согласишься, что наша семья должна быть вместе. Мать. Сын. И его отец...

Оливия повернулась к галерее и обнаружила Армана, Салли, Жака, Гюстава и новых слуг, стоящих в тени. Неловкость, озабоченность и сочувствие были написаны на их лицах.

– Оливия! – раздался голос Майлза. Она застыла на месте.

– Посмотри на меня!

На деревянных ногах она повернулась к нему. Майлз стоял в конце галереи с крепко сжатыми кулаками. Грязная, разорванная рубашка свисала с плеч. Великолепные черные волосы рассыпались в буйном беспорядке на лбу и воротничке. В этот момент Оливия подумала, что он самый красивый мужчина на свете, даже еще красивее, чем был тогда, много лет назад, когда она впервые увидела его на маргрейвском утесе, когда она могла только мечтать о том, что когда-нибудь будет любить его, обнимать его, стать его женой.

– Это правда? – спросил он хриплым, срывающимся голосом. Даже на расстоянии она видела, что он дрожит, черные глаза блестели слезами надежды. – Брайан мой сын?

Кивнув, она ответила:

– Да.

Эмили выпорхнула из комнаты и уцепилась за него.

– Мы поженимся... – начала она.

Он оттолкнул ее и зашагал по коридору к Оливии, которая внезапно не смогла найти в себе сил, чтобы отступить. Если он решит убить ее за обман – что ж, так тому и быть. Лучше умереть, чем жить с мыслью, что он ненавидит ее за то, что она так сильно его любит.

Остановившись перед ней, прежде чем заговорить, он помолчал несколько секунд, борясь со своими мыслями.

– Почему ты не сказала мне?

– Я... боялась. Ты прямо сказал, что не любишь меня, когда мы поженились.

Ее плечи затряслись. Она не могла ничего с собой поделать. Вся сила, казалось, ушла из ее ног. Оливия опустилась на пол, упершись локтями в колени и спрятав лицо в руках. Она открыто расплакалась, стыдясь отвратительного хлюпанья носом и неудержимого потока слез, струившихся по ее щекам.

– Потом я боялась, что если ты узнаешь правду, то станешь презирать меня за ложь. Я тешила себя мыслью, что ты останешься со мной, пока нуждаешься в деньгах. Я понимала, что с открытием нового пласта на шахте ты становишься сказочно богатым, и я не буду нужна тебе. И я больше не нужна тебе.

Майлз медленно опустился на колени перед ней и взял ее лицо в свои руки.

Не в силах остановить текущих слез, она крикнула:

– Вы оба мои, черт побери! Может, я и не родила Брайана, но я растила его. Я любила его. Я не могла бы любить его больше, чем собственного сына. Он часть того мужчины, которого я люблю... он часть тебя.

Силясь овладеть собой, внезапно разозлившись на свою постыдную слабость, Оливия оттолкнула руки мужа и попыталась встать. Он не позволил ей, крепко прижав к груди и одной рукой погрузившись в ее растрепанные волосы. Закрыв глаза, Оливия позволила себе наслаждаться его близостью и его запахом, думая, что может умереть от этого мучительного блаженства.

Наконец она прошептала:

– Пусти меня. Эмили была твоей первой избранницей, когда-то ты любил ее. Ты женился на мне только из-за денег. Возможно, ты привязался ко мне, потому что у тебя почти не было выбора. Но теперь он у тебя появился. В Англии нет такой женщины, которая не назвала бы тебя своим желанным избранником. Разве ты не понимаешь, Майлз? Ты можешь начать все заново, и на этот раз сделать все, как положено. Ты можешь жениться на женщине, которую действительно любишь, жениться по любви, а не по расчету.

Эмили, которая до этого неподвижно стояла в дверях, просияла и направилась к Майлзу, но Арман и Гюстав внезапно обступили ее с двух сторон и схватили за руки.

– Как вы смеете! – зашипела она. – Сейчас же уберите от меня свои руки. Что вы себе позволяете! – Остановив горячие как угли глаза на Майлзе, она взвизгнула:

– Сделай же что-нибудь, идиот!

– О, непременно, Эмили. – Он улыбнулся и поглядел на слуг, выстроившихся вдоль коридора. Лица их были озабочены. Салли стояла, уперев руки в бока, с перекосившимся чепцом, и гневно смотрела на него из-под насупленных рыжих бровей. Жак застыл в дверях столовой, с головы до ног перепачканный в муке.

Затем Майлз поднял глаза на лестничную площадку, где стояла Беатрис с Брайаном на руках. Затем сделал глубокий вдох.

– Будьте свидетелями того, что я, Майлз Кембалл Уорвик, находясь в здравом рассудке... – Он медленно повернулся к Оливии, которая продолжала ждать, парализованная слабостью, с бешено колотящимся сердцем, когда он опустился перед ней на колено и взял ее за руку. – Находясь в здравом рассудке, настоящим прошу Оливию Девоншир Уорвик, мать моего сына, быть моей женой, моей любовью – моей единственной любовью – на всю оставшуюся жизнь, до конца дней моих.

Оливия закрыла глаза, слишком растроганная облегчением и радостью, чтобы говорить.

– Скажи «да», мамочка, – прозвенел детский голосок сверху, – потому что я ни с кем больше не буду играть в Черного Рыцаря.

– О, – выдохнула она. – Да.

Свадебное торжество было устроено в розарии Брайтуайта, среди сверкающих цветов, которые наполняли июньский воздух упоительным ароматом. Небо было безоблачным и нежно-голубым.

На церемонии присутствовали три сотни гостей.

Были гости из Ганнерсайда. Из Миддлхэма. Из Лондона. Они растянулись по огромному саду Брайтуайта, окружающему дом, и смотрели увлажнившимися глазами, как Оливия и Майлз стоят на усыпанной розами террасе и повторяют свои клятвы перед священником. Когда Майлз надел золотое обручальное кольцо на палец Оливии, над садом пронесся гул одобрения.

Жак был на седьмом небе от счастья, когда гости стали шумно выражать восторг, вызванный его семислойным свадебным тортом, шампанским и пуншем. Арман жаловался, что придется пристраивать новое крыло, чтобы сложить все свадебные подарки, а Салли сильно опьянела, допивая оставшийся на дне стаканов пунш.

Когда дневные торжества подошли к концу, Оливия и Майлз стояли в принимающем ряду и пожимали руку каждому гостю, проходящему мимо. Граф Уорвик, выбранный шафером, стоял рядом с Майлзом. Дженет сопровождала Оливию, но время от времени отходила, чтобы поговорить с Чарльзом Фоулзом, которому, похоже, доставляло огромное удовольствие объяснять ей особенности управления первоклассной конюшней.

Один раз, к своему ужасу, Оливия обнаружила Брайана и старшего сына графа Уорвика – Патрика – катающимися по земле клубком. Майлз и Дэмиен растащили мальчишек и поставили на ноги, между тем как Бонни, графиня Уорвик и Оливия стояли с одной стороны, неодобрительно сдвинув брови.

– Эй! – послышался голос из толпы. – Ставлю на Брайана!

– А я на Патрика!

– Тут и говорить не о чем, – заявил третий голос. -Ставлю шиллинг на ничью!

Филипп Фитцпатрик и Кларенс Ньюман, друзья Майлза и графа Уорвика, обступили мальчиков и горячо заспорили, кто из кузенов кого одолеет. Майлз и Дэмиен смотрели друг на друга несколько долгих, напряженных секунд, потом расхохотались. Дэмиен протянул Майлзу руку и сказал:

– Добро пожаловать в семью, мистер Уорвик.

По традиции, когда все гости разъехались, слуги Брайтуайта выстроились в ряд и принимали подарки от Оливии. Это были новые чепцы и фартуки для служанок и новые перчатки для мужчин. Каждый просиял от удовольствия и пожелал счастья Оливии и Майлзу. Слуги ушли, а Беатрис задержалась в сторонке, что-то бормоча себе под нос и украдкой поглядывая на хозяев. Майлз подмигнул Оливии и сказал:

– Подойди сюда, Беатрис.

Седая старая няня заковыляла по холлу и остановилась перед Майлзом. Взгляд, которым она окинула его, был несколько скептическим.

– У меня есть кое-что и для тебя, – объяснил он.

Ее и без того круглые глаза расширились от удивления и удовольствия.

– Брайан! – позвал он.

Брайан вышел из гостиной, с трудом удерживая жирного, рыжего кота в своих маленьких ручках. Глаза Беатрис наполнились слезами, и она захлопала в ладоши.

– О Иисусе! – воскликнула она. – Вы нашли моего...

– Котика! – хором сказала Оливия, Майлз и Брайан. Вложив мурлыкающего кота в руки Беатрис, Майлз сказал:

– Уверен, вы с Брайаном найдете чем развлечь Диккенса до конца вечера. Верно, дорогая?

Беатрис улыбнулась.

– Конечно. – Взяв Брайана за руку, няня повернулась и зашаркала к двери, остановилась и лукаво бросила:

– Диккенс был черным.

Майлз сунул руки в карманы брюк.

– Неблагодарная старуха, – пробормотал он. – Мне бы следовало уволить ее.

– Но ты же этого не сделаешь? – Оливия обвила рукой руку мужа и улыбнулась ему в лицо.

– А теперь твой свадебный подарок.

– Свадебный подарок для меня? – Он улыбнулся как их сын. Глаза его плясали от радостного возбуждения.

Оливия вывела его в открытые двери, где ожидал Арман, очень представительный в своем черном костюме и белых перчатках.

Оливия с Майлзом вышли на крыльцо. Сумеречный свет отбрасывал вокруг розоватое свечение, а у подножья ступенек стоял Чарльз Фоулз, делая вое возможное, чтобы успокоить приплясывающего, бьющего копытом верного арабского скакуна, который заржал, едва завидев Майлза. Майлз остановился как вкопанный.

– Гданьск.

– Потребовалось несколько месяцев, чтобы найти его, пояснила Оливия, крайне тронутая чувствами мужа.

– С тех пор как он был продан с аукциона в декабре, его продавали еще три раза. Похоже, он никому кроме тебя не позволит ездить на нем. Я думаю он станет прекрасным отцом для жеребят Жемчужины.

Майлз закрыл глаза, затем без предупреждения подхватил ее на руки и вернулся в дом. Когда он поднимался по лестнице, смеющаяся Оливия заявила, что он непременно сломает себе спину прежде, чем доберется до самого верха.

Но он даже не запыхался к тому времени, когда опустил ее на пол в спальне. Они долго стояли перед зеркалом, любуясь своим отражением в зеркале. На ней было изысканное свадебное платье, которое бесчисленное количество жен Уорвиков надевали до нее, включая жену Дэмиена – Бонни. А он, Майлз Кембалл Уорвик, ее муж, был одет в сногсшибательно красивый синий фрак с бархатным воротником, окантованным шелковым шнуром. Жилет был сшит из белоснежного атласа, а брюки имели голубовато-серый цвет. Бело-розовая бутоньерка выглядывала из петлицы пиджака.

– Я люблю тебя, – вымолвил он наконец.

Оливия закрыла глаза, купаясь в трепетном восторге, который перехватывал дыхание.

Его пальцы медленно двинулись вдоль спины, освобождая каждую пуговку до тех пор, пока платье с легком шуршанием не соскользнуло с плеч на грудь, обнажив бледно-розовый цветок на белой коже.

Майлз нежно коснулся его, обведя контуры кончиками пальцев. Все это время он не сводил глаз с ее отражения в зеркале.

– Я когда-нибудь говорил тебе, что обожаю розы? – спросил он.

Она кивнула, и Майлз легким движением руки сдвинул платье ниже, так, что оно соскользнуло к талии, прошуршало вокруг бедер и веером легло у ее ног на полу. Все ее органы чувств сосредоточились на волшебстве его рук, творящих чудеса с ее телом, сладкой болью отзывающимся на его ласки, томящимся в ожидании его любви.

Майлз нежно куснул ее чувствительную кожу за ухом.

– Когда я брал тебя в первый раз, я причинил тебе боль, – пробормотал он. – Ты была девственницей, но я тогда оказался слишком пьян и расстроен, чтобы понять это. И все же ты простила меня. Ты спасла саму мою жизнь, а я отплатил тебе болью. Мне не хватит жизни, чтобы загладить свою вину перед тобой.

Она молчала. Она чувствовала себя такой восхитительно слабой. И такой полной жизни.

Оливия не заметила, как он снял с нее корсет и белье, потом туфли и тонкие шелковые чулки – настолько поглотило ее безмерное ощущение счастья. Затем муж положил ее на постель среди белых шелковых простыней и разбросанных по ним розовых лепестков.

Очень скоро он присоединился к ней, обнаженный, лаская, возбуждая, дразня до тех пор, пока она не вскрикнула и не затрепетала от восхитительного экстаза любви, переполняющей сердце, душу и тело, пьянящей, как аромат роз за окном, и безграничной, как вересковые луга, тянущиеся до самого горизонта.

Потом они лежали, обессиленные, но счастливые, дрожа от ночного ветерка, влетающего в открытое окно.

– Спасибо, – наконец сказал он. Оливия улыбнулась.

– За что?

– За то, что веришь в меня. Но, главное, за то, что любишь. – Он снова заключил Оливию в свои объятья и держал так до тех пор, пока тепло ее тела не смешалась с его теплом, пока страсть не вспыхнула с новой силой, и он перевернул ее на спину, рассыпав волосы словно мерцающее пламя среди подушек и лепестков. И они снова слились – медленно, возвышенно, в гармонии душ и тел, раскрывающихся навстречу друг другу.

– Спасибо за моего сына, – произнес Майлз.

Она ахнула и вздохнула, охваченная таким сильным порывом чувств, что казалось, вот-вот разлетится на тысячи кусочков восторга.

– Есть только одно, что могло бы сделать меня счастливее, чем я есть теперь, – послышались его нежные слова сквозь пелену блаженства.

– Скажи мне, – выдохнула она. – Скажи быстрее, любимый, и я сделаю все, чтобы это сбылось.

Майлз поцеловал ее легко, нежно и, погружаясь в ее манящие глубины, прошептал:

– Дочка, похожая на тебя.

Примечания