- Не бздите, а то улетите, - сказала Коша мрачным голосом, повернулась к нему спиной и пошла, не оглядываясь, на вялых подгибающихся ногах. Она боялась, что если оглянется, то с ней что-то случиться.
      Через пару минут кто-то окликнул:
      - Ринат! Ты скоро там?
      (Рита)
      Это было не то, что интересовало Риту в данный момент. Но Коша не сделала одолжения пометить, где ей, Рите, интересно, а где - нет.
      Она долго смотрела в окно с очень напряженным лицом, и ее подсознание совершало какую-то важную работу. Важную, но неведомую Рите. Еще она подумала, что хорошо быть психологом и знать что, как и почему. И утешать саму себя какими-нибудь умными объяснениям, когда не остается ничего другого.
      ОЧЕНЬ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ
      (Коша)
      Те жалкие четыре часа сна, которые Коша урвала у зудящей кожи, все-таки испортил гнуснейший кошмар. Приснилось, что Валентин наложил большую кучу на самый красивый холст. Она во сне застала его за этим делом. Тут же откуда не возьмись налетели жирные мухи. Коша стала убирать кучу каким-то совком, но дерьмо вдруг стало жидким и вылилось, окатив с ног до головы.
      Кожу стало жечь и щипать, как кислотой.
      Коша зачесалась и проснулась. С улицы доносился рев компрессора и стук отбойного молотка.
      Тело реально прямо горело огнем. Хныкая от бессильной злости, Коша поскакала в ванну и стояла там под водой, наверное полчаса. Злая, голодная, невыспавшаяся, пошла в забегаловку за углом, рассчитывая что там кто-то что-то оставит, и она это съест.
      В забегаловке воняло сгоревшей кашей и мокрыми тряпками.
      Человек шесть стояло в очереди, и три человека в зале уже насыщали желудки законопослушной утренней едой. Она выследила крупного мужика, который накидал полный поднос тарелок (наверняка от него что-то останется) и, когда тот понес пищу к столикам, устроилась так, чтобы, когда он уйдет, можно было подумать, что это ее жратва. Так и вышло - мужику лень было жевать дерьмовый бифштекс. Тарелка отодвинулась как раз в Кошину сторону. Сглатывая слюну, она смотрела в окно, боковым зрением следя за мужиком. Наконец тот допил чай и, вытерев губы, швырнул салфетку прямо в "её" бифштекс.
      Едва мужик отвернулся, Коша злобно сунула салфетку в стакан и потянула тарелку к себе. Однако тут же, откуда ни возьмись появился какой-то бодрый старикашка с пакетом и, вцепившись в тарелку с другой стороны, потащил вожделенную пищу к себе.
      - Ты что, дед! Опупел что ли совсем? Это моя тарелка... - сказала она довольно громко и злобно.
      - Соси... - мрачно сказал дед и дернул тарелку к себе.
      Коша, схватив мясо рукой, целиком запихнула его в рот, хотя мерзкая вонючая клешня дедка тут же наручником сомкнулась на запястье. Девушка пнула старикашку ногой по коленке и побежала прочь из забегаловки, прикрывая рот с бифштексом.
      Дедок рассвирепел.
      Злосчастная тарелка с остатками пюре полетела вслед конкурентке, но Коша увернулась, и тарелка попала в того дядьку, который, собственно, ее и оставил. Он как раз выходил из забегаловки.
      Коша шмыгнула перед носом и, уже еле сдерживая хохот, выскочила на улицу. Тяжелая дверь захлопнулась. Толстяк, видимо, передумал выходить.
      Перебежав на противоположную сторону улицы, Коша остановилась. Мясо пришлось вытащить обратно и отгрызать от него маленькие кусочки, что тоже было непросто. Когда с едой было покончено, в челюстях появилась боль натруженных мышц.
      Зато настроение значительно улучшилось!
      Минуту спустя из дверей вылетел дедок. Судя по всему, кто-то помог ему это сделать. Он долго ругался матом и плевался в сторону дверей.
      Подъехал трамвай и спас Кошу от дальнейшего.
      ***
      Лицо Валентина как-то неопределенно колыхнулось, когда Коша насуплено втиснулась в кабинет. Лоб галерейщика сразу покрылся испариной, пальцы на руке, которой он набирал номер телефона, задрожали. Он тут же положил трубку, и на темной поверхности пластика осталось несколько жирных пятен.
      - Здрас-сте... Я хочу узнать, как с моими работами? Мне нужно совсем немного денег. Может, вы повесите их. Вдруг кто-то купит? Всем очень нравятся мои работы. Кто-то обязательно купит хотя бы одну...
      Валентин молчал, без всякого выражения разглядывая разговорчивую зверюшку.
      - Ну... - неуверенно продолжила Коша. - Одну-то обязательно... из пяти-то. Валентин встал, закрыл дверь на ключ, опустил жалюзи и встал перед Кошей, вывесив перед ее лицом шарообразное пузо.
      Если сказать, что Коша понимала суть развивающихся событий, это было бы большим преувеличением. Безусловно они фиксировались всеми ее рецепторами, потом идентифицировались соответствующими полями головного мозга. Но сама ситуация настолько не соответствовала всему ее предыдущему опыту, а так же усвоенным с детства представлениям, что она затруднялась принять какое-либо решение. В результате, ее участие свелось к роли предмета, который кто-то как-то применяет или использует.
      Она заворожено наблюдала за руками галерейщика, продолжая бормотать, словно это помогло бы что-то изменить:
      - Если вы их повесите, ничего же не случиться... вы же попробуйте... может как-нибудь...
      Точно с таким же лицом без выражения он расстегнул ширинку, достал оттуда вялого червячка. Коша вдохнула, чтобы заорать, но не успела, так как галерейщик схватил за голову и резко наклонил вниз, пока его червеобразный отросток не уткнулся в ее стиснутые куриной жопкой губы. Девушка замычала, вырываясь, и это привело его в крайнюю степень возбуждения. Судорожными руками он повозил ее лицом по своей восставшей плоти, швырнул на диван. Цепкая волосатая рука втиснула Кошу лицом в кожаную обивку. Нос больно сплющился, она хотела заорать, но звук не выходил из прижатого в дивану рта. Легкие хлопали подрезанными крыльями. Она тщетно пыталась вывернуться, приводя его в состояние близкое к безумию, он даже не думал о том, что жертва сладострастия может невзначай задохнуться. Когда наконец удалось содрать штаны с извивающихся ягодиц и втиснуться в разгоряченное борьбой тельце, Валентину хватило ровно трех фрикций, чтобы оставить там свое мучительное вожделение. Зверек тотчас оделся и злобно зыркнул раскосым глазом. Коша хватала ртом пустоту, соскучившись по воздуху. Сейчас ее меньше всего волновал морально-этический аспект происшествия. Процесс возвращения жизни выступил на первый план. Слезы хотели, но не катились.
      - Если будут нужны деньги, приходи...
      И он вышел, резко дернув зиппер на брюках. Равнодушная пустота склонилась над потерпевшей Кошей любопытным гинекологом. Она поправила одежду и волосы, ежась от позора. В кабинет зашел прыщавый, молча протянул бабки и официальным тоном сообщил:
      - Галерея покупает у тебя работы.... за 1000 долларов. По две сотни за каждую... Вообще-то, у нас авторы обычно ждут, когда продастся, но Валентин распорядился тебе прямо сейчас выплатить. Коша взяла бабки молча.
      Очень хотелось отмыться.
      ***
      Коша поменяла деньги и зашла в первый же дорогой кабак. Охранник метнулся, чтобы выгнать, но не успел, так как дверь туалета чиркнула его по носу. Она наплескала огромную лужу, извела всю их импортную бумагу, все их жидкое мыло. Теперь от нее пахло жасмином, как от куста.
      Они смирились перед ней, как смиряются перед убийцами.
      Заняв позицию за столиком, она щелкнула пальцами над ухом. Набриолиненный мальчик резво подбежал к столу. Чтобы окончательно примирить их с реальностью, не торопясь, посчитала деньги у него на глазах и уткнулась в меню. Мальчик сразу стал таким же добрым, как мать Тереза.
      Мартель, угорь, икра, устрицы, осьминоги, какие-то фрукты. Принесли мгновенно. Естественно, это съесть было невозможно. Но Коша все попробовала. Два бокала коньяка устроили в голове торнадо. С каким-то садистским наслаждением она соорудила на столе шикарную помойку, сунула бычок в остатки икры, разбила их сраный английский бокал, швырнула во всю эту кучу денег с жирным чаевыми, и когда стояла на пороге, они, улыбаясь, попросили заходить еще.
      Невский жарко дохнул в лицо.
      Еще на пять сотен Коша одела себя в классные штаны серо-зелено-черные, пару футболок (черновато-синюю и светло-песочно-болотную), шелковую рубашку чудного кирпичного цвета, классный такой мягкий пиджачок из шелка же и просто дикие шузы от Лагерфельда. Мягкие, точеной формы, прямо обнявшие ступню и почти мужской конструкции. О! Как было сладко, когда она все это напялила на себя...
      И как она ненавидела женскую одежду! Символ позора! Символ унижения! Символ дерьма! Символ бесправия! Символ бессилия!
      Все старые шмотки тут же полетели в бак. Уже выходя из магазина, увидела длинное трикотажное платье умопомрачительной расцветки: болотно-сине-ржаво-серебрянно-черное и не удержалась. Хотя только что ненавидела женскую одежду. Но это платье было платьем не женщины, а принцессы.
      Даже если бы оно не подходило, она бы подарила его Мусе. Оно было умопомрачительным.
      Потом, после всех этих излишеств, она заскочила в художественный салон, купила на сотку баксов все, что понравилось - Коша не была уверенна, что следует продолжать заниматься живописью, но жалко было бросить. Ибо сказано в Библии - не зарывай талант в землю.
      Не живи жопой, если можешь жить головой.
      Она отпихнулась от позора емкой фразой:
      - Все леди делают это!
      И остановила тачку.
      ***
      Шопинг привел охмелевшую Кошу в расслабленное и вполне утешительное состояние.
      Дома она спрятала две сотни в тайник под диваном, чтобы заплатить за квартиру, и в нетерпении направилась к Роне. Пора бы ему приехать.
      Фу! Какой долгий день! Как его начало непохоже на конец. Уже тени стали длинными, а свет золотым.
      На Большом проспекте она купила бутылку Мартеля и всяких штучек, которые доставляют удовольствие, когда их ешь, быстро кончаются и стоят кучу бабок. Но что-то ей не хотелось долго носить эти бабки в своих карманах.
      Роня был.
      Он приехал прямо сегодня.
      Роня засветился, увидев распушившуюся Кошу. Ее это ужасно растрогало, и она чуть не разрыдалась от умиления. Ей больше всего хотелось бы нажраться и пожаловаться Роне на жестокую, безжалостную судьбу. Но она не могла этого сделать. Этот позор она никому никогда не откроет.
      Друзья обнялись в избытке чувств.
      - Я гуляю! - объявила Коша. - Пошли к заливу. Ни с кем не хочу... Все надоели. Все - суки! Пойдем! Ты - лучший, Роня!
      - Ты что, картинки продала? - Роня пристально оглядел ее.
      У него самого было двое широких штанов и две рубашки, которые он носил по очереди.
      - Да! Продала! - кивнула Коша и, вспомнив Валентина, опять поморщилась.
      Роня, видимо, заметил и впился в Кошу любопытным взглядом.
      Но та взяла себя в руки и, чтобы отвязаться, несколько раздраженно повторила:
      - Ну. Продала! Пять работ продала. Кучу бабок дали. Я еще красочек накупила на сотку баксов. Классных таких!... просто! Картин нарисую-у-у-у! Кучу!
      Она широко махнула рукой, зацепив молочную бутылку на столе, Роня тут же подскочил, и бутылка скатилась прямо в его длинную ладонь.
      - Аккуратнее!
      - Вечно у меня что-то валится. Блин! - Коша махнула лапкой. - Ладно! Пойдем! У меня столько приключений было, я тебе все расскажу, ты потом сценарий сочинишь, по нему кино поставят, и тебе кучу денег отвалят. Кстати, не написал еще ничего? Пошли!
      Когда они выбрались из общаги, Коша увидела напротив дверей человека в черном сюртуке. И это вызвало спазм в желудке.
      Она резко остановилась. Роня ткнулся в спину, выходя из дверей следом.
      - Извини, - смутился он, и осторожно обошел подругу.
      Коша смотрела на мужика в сюртуке, и пыталась вспомнить, где его видела. Она так и стояла бы, если бы Роня ее не поторопил.
      - Долго ты стоять будешь?
      Коша медленно повернулась и поспешила, изредка оглядываясь через плечо.
      - Что ты там такое увидела? - спросил Роня.
      - Да какой-то странный мужик там стоит, я не могу вспомнить, где я его видела ?
      - Где мужик? Там нет никого.
      Она оглянулась еще раз. И, действительно, никого не было.
      - Наверно он ушел... - растерянно пробормотала Коша.
      Она подумала, что возможно, это галлюцинация. Если ей мерещатся муравьи под кожей, почему не померещиться мужику на тротуаре? И к своему удивлению, Коша заметила, что в смысле жуков чувствует себя значительно лучше. То есть чесаться ей почти совсем не хочется. И ей сделалось ужасно. Насколько же можно зависеть от денег! И она стала мечтать о каком-нибудь способе жить, чтобы вообще от них не зависеть. То есть вообще. Не есть, не пить. Не мерзнуть. Выходить на берег залива и набираться силы от ветра, от солнца, от воды.
      Но как это сделать?
      Жрать марки, которые дает Череп? Но они тоже денег стоят.
      Роня всегда находил на берегу стеклянные шарики. Бесцветные, бутылочно-зеленые, голубоватые и цвета марса. Коша всегда завидовала и пыталась хотя бы раз найти один шарик, но никогда это не удавалось, а постоянно попадались какие-то ржавые ключи.
      На длинной сизой коряге, лицом к морю, под шорох набегающих волн пили "Мартель" из пластиковых стаканчиков. Ветер нес в лицо влажную свежесть. По мокрому песку деловито топталась ворона и выковыривала большой кусок мешковины. Он хватала клювом с того края, где ткань скрывалась под песком и медленно вытягивала на поверхность, когда нужно, помогая лапой.
      В глазах Коши поблескивал тяжелеющий послеобеденный свет. Она расслабленно покачивала ногой и, идиотски улыбаясь, наслаждалась сочетанием алкоголя, лета и наличия денег. Приятные воспоминания жизни совокуплялись в ее голове с ощущениями настоящего момента и усиливали эйфорию.
      - Послушай, Роня! Помнишь, мы обдолбились с Черепом?
      - Ну...
      - А вот какие мы были? Мне хотелось, чтобы ты сказал - мы были совсем ненормальные?
      Роня сосредоточился вспоминая.
      - Да нет. Обычные. А что?
      - Ну... - она пожала плечами. - Интересно, как это выглядит со стороны. Знаешь, я иногда слышу ту музыку. И состояние ко мне возвращается на короткие вспышки.
      - В этом состоянии нет ничего особенного, - успокоил Роня. - И долбиться совсем ни к чему. Лучше слушай, что я придумал. Ты же знаешь, что Чехов про ружье сказал?
      - Да.
      - Так вот. Я не согласен, что ружье всегда должно выстрелить, - сказал Роня, понюхивая "Мартель". - Да. Хороший коньяк... Так вот... в жизни все не так. Смотрел на твои картинки и подумал, что это случайные куски, которые можно продолжать в любую сторону, ничего не нарушив. Ведь что такое сюжет - это похоже на традиционную композицию в живописи. Есть центр, вокруг которого все происходит; перспектива, которая удаляется; передний план, средний, дальний... Да? Все предсказуемо и одномерно как-то.
      - Ну... - кивнула Коша, не совсем понимая, куда он клонит.
      - Вот и я говорю... В жизни-то все не так. Вот даже с ружьем. Наверно, это было актуально во времена Чехова, когда люди годами существовали в замкнутых пространствах. Самолетов не было, интернета опять же не было... И сюжет, начинаясь, успевал завершиться. А сейчас-то все по-другому.... Вот ружье это несчастное, к примеру, висит себе и висит на стене. Да? И, кажется, должно выстрелить. Дядя Ваня какой-нибудь уже портвейну набрался, уже о смысле жизни задумался, глядя на это ружье. В это время соседская лапша на кухне сбежала, огонь погас, а газ-то идет. А тут в подъезд заходит ...ну...просто человеку невтерпеж стало. Вот он зашел в этот подъезд, отлил в какой-нибудь угол и бычок кинул, не глядя. И даже не подумал, что кинул его в бак, где строители после ремонта всякое дерьмо пропитанное растворителями оставили: газеты, тряпки. У нас ведь бычки не тушат. Барахло естественно загорелось тут же. Но и это даже не все. Стоит этот мужик и ссыт, по херу ему, что горит - в баке же. Кто-нибудь потушит. А в это время дядя Ваня прикурить решил и как чиркнет спичкой. Все взрывается. В квартире пожар, дом горит. Мужика в подъезде балкой придавило. Лежит он и думает: "Не мог в другой подъезд зайти..." А ружье так и не выстрелило.
      - Ну. Роня, а дальше?
      - Да какая разница...
      Коша минуту поразмышляла над его словами и вдруг оживилась кстати вспомнившейся мыслью:
      - Послушай, а ты вот как думаешь, то что во сне - это реальность?
      - Я думаю, что это такая же реальность, как фантазия... Относительная. Вопрос, что понимать под реальностью... Реальность ведь она постоянно раздвигает свои границы. Если мы чего-то не знаем, а оно существует, можно ли считать это реальностью?
      - Знаешь, я думаю, реальностью надо считать то, что реально действует на тебя. Вот ты не видишь радиацию, но она действует - значит существует. Согласен?
      - Мысль интересная... - согласился Роня.
      - Ну так и вот. Например, одному человеку приснилось, что соседка во сне сказала, что его жена с соседом ему изменяет. И во сне он пошел и посмотрел, как она ему изменяет. А он просыпается и думает, будто вовсе это не сон, а вчера было на самом деле. Тем более, что соседка за солью, действительно, заходила. И он начинает следить за своей женой. А когда следишь, то что хочешь выследить можно. Накручивает, наворачивает, и потом на какой-нибудь попойке начинает приставать к жене, с целью вывести ее на чистую воду. И в ярости убивает ее. А она про соседа ничего и не знала. Получается, что это действие дурацкого сна! А?
      - Ну ты завернула! Даже я до такого не додумался бы...
      - Нет, ты скажи, это действие сна?
      - Я бы не сказал, что все так однозначно. Во сне он только догадался, как Чайковский.
      - Может и Чайковский. Да только, если бы сна не было - никакой драки не было бы. Да и не догадался он. Почему-то ему так приснилось. И все. А он решил, что так все и есть.
      - Что-то есть в этом, конечно. Знаешь, что может быть. Это не действие сна, а действие безумия или алкоголя. Смотря от чего ему такие сны снятся.
      - Постой! Тут еще фишка есть! Ты можешь во сне догадаться, что это сон?
      - В какой-то момент, когда просыпаться начинаешь - да. А так, скорее всего нет.
      - Вот, значит все свои поступки ты как бы в реале совершаешь? Да?
      - Похоже, что так...
      - Значит, если ты во сне кого-то убьешь, то ты - убийца. Так?
      - Хм, - Роня задумался и отхлебнул "Мартеля".
      Море приобрело цвет расплавленного желтоватого станиоля. Ворона завершала свою деятельность - перед ней была разворошенная яма и почти откопанный пакет.
      - Сложно... - сказал Роня. - С одной стороны ты как бы права, а с другой как-то не очень. Мне кажется, что во сне ты - это не совсем ты. Ты во сне можешь быть кем угодно, даже со стороны себя видеть можешь. И потом, это ведь символ. Может ты совсем не человека там убиваешь, а некий образ, который символизирует какое-то твое свойство, например...Так что...
      - Да... Может быть... - кивнула Коша. - Но ведь ты-то об этом не знаешь, когда делаешь это. Например: стреляешь или втыкаешь нож... А?
      - Н-ну-у-у-у... Что она там откопала?
      Роня встал, ворона тотчас отлетела прочь, и обиженно каркнула издали. Роня подошел к свертку и присел на корточки. Коша вскочила следом:
      - Что там?
      "Мартель" чуть было не вылез из нее наружу, когда она увидела это. Наверное все случилось очень давно, но до сих пор было понятно, что когда-то это был новорожденный младенец.
      - Едрическая сила... Что делать-то? Ну и зачем ты пошел смотреть?
      - Вот как раз к вопросу о ружье... Не надо голову грузить всяким дерьмом.
      - Блин! Да она еще до нас его откапывала! - крикнула Коша.
      - А зачем мы здесь остановились?
      - Да пошел ты!
      - Это правильно. Пойдем. Уже ночь - сюда никто не придет. А за ночь его сожрут крысы. Пошли отсюда. Неприятно.
      - И что, мы так все оставим?
      - Думаю, да...
      Вдруг у Коши сама собой выговорилась фраза, будто кто-то заставил ее сказать, хотя она точно знала, что не надо этого делать:
      - Плод большого и светлого чувства.
      - Ну ты.. - Роня расхохотался. - Циничная психичка. Меня иногда пугает твоя обреченность и беспросветность. Надо же находить что-то хорошее в жизни.
      - "Мартель". И расплачиваться за него нехорошим, - сказала Коша себе под нос.
      Некоторое время она шла молча, наклонив голову и пиная песок модными ботинками. Иногда она оглядывалась назад. Холодный луч прожектора в порту был сильнее света белой ночи. Он высвечивал из холодных сумерек куски кабеля, обрывки целофана, помятые банки из-под пива, пустые баллоны из-под пепси. Земля иногда была твердой, иногда податливо проминалась под ступней.
      Наверно кроты там рыли ходы. Если живут кроты у воды. Но крысы ведь живут.
      Когда они выбрались со свалки на асфальт и тишина стала одолевать, Коша внезапно пробормотала:
      - Я знаю откуда слово "пах"... Потому что пахнет.
      - Что ты вдруг? - Роня рассмеялся.
      - Так... На основании опыта, - вздохнула Коша и злобно пнула банку из-под пепси.
      Та с грохотом покатилась по тротуару.
      Большой проспект был удивительно пуст. Эхо шло следом, наступая на пятки. Казалось - сзади идет человек. Старая питерская фишка, но все равно время от времени Коше хотелось оглянуться.
      Впереди у длинного дома без парадных, прямо на аллее под фонарем стояла парочка: матрос с девчонкой.
      - Да... - сострил мрачно Роня. - А потом вороны трупики из песка выковыривают.
      - Заткнись. Только я о нем думать перестала... И потом эти-то при чем? А кстати, где они?
      Друзья одновременно остановились: парочка просто исчезла, словно ее там никогда не стояло. Некуда им было деться: подъездов там не было, по проспекту никто не шел. Что-то много приколов на один день.
      - Это они и были... Точно.
      - Кто они? Роня! Что ты гонишь?
      - Это призраки... тех.
      - Ты что, хочешь меня извести? Ты что? Я сейчас умру от страха... Заткнись.
      Роня расхохотался.
      - Напрасно ты хихикаешь... - пригрозила она. - Я тебя заставлю ночевать у меня, если мне будет страшно. Понял! Я только призраков боюсь. С тобой я точно справлюсь.
      - Я пошутил! Это не призраки, это просто глюк. Там падала тень от дерева, и нам показалось.
      - Роня! Там не было дерева, там был фонарь. Там не было никакой тени, они стояли под фонарем. Понимаешь ты, или нет? Но если ты сейчас не замолчишь, тебе точно придется у меня спать! Все!
      - Ну вот. То она...
      - Замолчи сейчас же! - Кошин голос раздавал звонкие пощечины окнам.
      Роня замахал руками:
      - Хорошо-хорошо. Только тише. Люди спят!
      - В этом городе людей нет. Тут все - призраки... - злобно произнесла Коша. - Вурдалаки, оборотни и вампиры.
      На самом деле, когда громко говоришь, не так страшно. А еще лучше петь. Она вспомнила, где видела человека, который стоял напротив общаги. Она видела его во сне. И в трамвае. Откуда-то он взялся в трамвае, когда она не застала Роню. Потом проводил ее до общаги, а потом исчез. Только во сне у него было другое лицо.
      Коша приостановилась.
      Неприятное ощущение присутствия заставило ее напрячься. Так кошки поднимают шерсть дыбом, глядя в пустой угол. Коша почувствовала, что если оглянется, то увидит его снова. Пальцы на руках неожиданно похолодели. Она глубоко вздохнула и принялась терпеть.
      - Роня! - сказала она мрачно. - Тебе точно придется у меня ночевать.
      - Это почему? Я же молчу.
      - Роня, я видела его во сне.
      - Кого? Труп?
      - Мужика в сюртуке... Он стоял, когда мы выходили. Он мне снился два раза, и на улице он за мной гнался.
      - Где стоял? Я не видел никого!
      - Плевать, что ты не видел, если мне он сегодня опять приснится, я просто сдохну от страха.
      - Да ты сама все придумываешь.
      - Ну как я придумываю! Оно мне надо?
      - Это твой страх. Просто твой собственный страх.
      - Ха! Ну ты! Блин! Он в реале, я тебе говорю! Он ехал в трамвае! Честно говоря, я не понимаю, как ты по ночам где ни попадя шляешься. Неужели ты ничего такого не видел? Объясни-ка мне, как тебе это удается?
      - А со мной ничего плохого не может случиться... - беззаботно пояснил Роня. - Я просто знаю. А ты напрасно себе всякие страхи придумываешь. Это такой город, он слышит твои мысли и создает их в реале. Я тебе точно говорю, что он у тебя в голове живет. Увидишь!
      Ронины слова включили в Кошиной голове сложный процесс, подробности которого оставались для нее секретом. Она впала в полу сомнамбулическое состояние. Просто чувствовала, что там происходит какая-то химическая реакция. Если бы кто-то спросил ее, о чем она думает, она не ответила бы, потому что не знала, о чем. Мозги уже почти кипели. Где-то в темноте ворочались мутные неуловимые образы, ощущения, которые - она знала - станут словами потом, когда мозги все переварят и выдадут несколько более менее ясных силуэтов. Или даже нет. Ощущений правильности и уверенности, что это так или не так. Только вот что - так ...
      Надо же, как это странно: кто-то говорит слова, кто-то их слышит, это значит, что в уши попадают звуки, которые соответствуют определенным предметам, которые где-то там в голове записаны в виде каких-то молекул, эти молекулы возбуждаются и в зрительном центре активизируется изображение, которое даже можно посмотреть, если как следует загрузиться. И вот каким-то образом этому кому-то удается пошевелить этот порядок, который там уже был. И все. Утром вдруг ты думаешь: "Екарный бабай! Так ведь мир-то совсем другой. Совсем не такой. А какой он на самом-то деле?"
      А мир - это просто порядок в голове. А у Коши - бардак.
      Осторожно, стараясь не стучать рамой, Коша открыла окно в свою комнату.
      Черное окно угрожало.
      - Полезай первым. С тобой ничего не случится, а я боюсь.
      - Хорошо...- сказал Роня и нырнул в окошко.
      Там что-то громыхнуло и зажегся свет, Коше уже стало страшно на улице в этой мутной белизне ночи. Она скорее запрыгнула внутрь и закрыла окно на шпингалеты.
      - Э! Ты чего? Психическая? Я не хочу оставаться!
      Роня по-стариковски сложил руки на пузе.
      - Роня! Думай что хочешь! - замотала она головой. - Я боюсь! Просто боюсь. Тебе трудно? Я прошу тебя.
      Роня вздохнул и согласился:
      - Ну хорошо... Покажи хоть, что за красочки накупила. Я не хочу спать пока. Давай чайку бахнем. А то всё: коньяки дорогие, а потом начинаются мужики в сюртуках, матросы исчезают на ровном месте... Баловство одно.
      - Я больше тебе никогда ничего не расскажу. Я, кстати, спать тоже не хочу, я хочу нарисовать кое-что.
      - Я не помешаю тебе?
      - Я же не ртом рисовать буду, а руками.
      - Почему не ртом? - озадачено, спросил Роня минуту спустя.
      - Потому что я им буду разговаривать с тобой.
      - А-а-а-а...
      Коша взяла холст, который натянула днем и выдавила на него сразу несколько цветов: охру, стронцианку, белил, немного кобальтов светло-зеленого и светло-фиолетового. Ладонью размазала эту кучу по холсту, уже зная что это будет - это будет песок берега. Ей важно было делать это ладонью. Ощущение от осязания холста пробудило внутри огонь. И холст запомнил этот огонь. Когда он высохнет, будет хранить в себе его всегда, и каждый, кто увидит этот холст почувствует тепло этого огня.
      - А знаешь, - вдруг сказала Коша. - Мне кажется, сюжет в моих картинках все равно есть - только он какой-то синкопированный. Его точки бифуркации не в событиях, а в той пустоте, которую эти события напрягают. Как на площади Труда. Там всегда что-то включается, хотя ничего именно там не происходит... И связь между событиями не буквальная, а как бы метафорическая. Вот допустим, мы сегодня увидели трупик, да? По классическому сюжету нас должны найти менты. Но этого не будет. Я думаю, что это просто знак. Я только не знаю, какой. Мне он очень не нравится - но я точно знаю, что эта гадость еще сыграет свою роль. Ну, как черная кошка. Она сама по себе ведь ничего плохого не делает, а только предупреждает. Она просто знак. Я как-то мутно говорю, да? Я сама просто плохо понимаю, скорее чувствую.
      Не услышав ответа, Коша оглянулась - друг уже посапывал, вытянувшись по стойке смирно на диване. Звук первой машины, первых утренних шагов, первого трамвая, громкий по-утреннему разговор обозначил начало нового дня.
      И Коша, хоть и почесывалась, но как-то меньше, чем прошлой ночью, и глаза уже не могли навести резкость.
      Она положила к крысиной норе огрызок сыра и устроилась рядом с Роней.
      Боже, какой длинный день.
      (Рита)
      Рита зевнула и посмотрела на часы. Кофе взбодрил. Но события предыдущего дня все-таки давали о себе знать. В теле появилась нервозная дрожь. В солярий бы. В сауну и поспать суток двое.
      Нет, лучше не думать - развезет.
      Она перелистнула следующую страницу.
      СЛЕД СКАРАБЕЯ
      (Коша)
      Коша ничего не могла в этот день. Все было мерзко. Бросила кисть и вылезла в окно. Она не знала, куда должна пойти, но должна была куда-то придти в какое-то конкретное место. Только, где оно находится? Кошу повлекло в сторону дома Рината. Казалось нелепым такое прощание. Это не он хотел этого, а его прежняя, сложившаяся до Коши жизнь заставила сказать ей эти слова. Она была зла на него, но в тоже время он отложил в ней личинку тоски, которая начала питаться Кошиной душой и силой. Ее желудок стал жилищем этой личинки. Она медленно шла в сторону его мастерской, проклиная себя за отсутствие гордости.
      Но какая может быть гордость у никчемного человека? Кому-то она должна доказать, что она - не никчемная, тогда она и сама сможет себя считать чем-то достойным. Роня - не в счет. Он такой же иностранец. Ну не иностранец, провинциал, хоть и из подмосковного пригорода. Но все равно он неприкаянный. Такой же, как Коша, бездомный.
      А ей надо доказать кому-то из этих. Ринату, Рыжину, Котову. Надо, чтобы они ее начали уважать. Валька - хозяина галереи - она вообще выбросила из головы, как запретную вещь. Нет никакого Валька. Деньги кончатся, и его не будет. Решено. Она никогда не будет выставляться с группой "Второе пришестивие". Не потому, что они ее не берут, а потому что она так решила. И точка!
      Коша брела по улице, намереваясь сесть в трамвай номер один и доехать до заветной мастерской, где целую неделю они вместе слуадостно умирали друг в друге, слушая дыхание ветра и истомленной испанской флейты.