Невыносимо хотелось увидеть Рината.
      Она пыталась придумать доводы и фразы, которые помогли бы убедить его в том, что все не так, как он думает. Коша вспоминала его потемневший взгляд, когда он стоял напротив на тротуаре, и ее мозг отказывался понимать ход его мыслей.
      На набережной Коша остановилась и долго смотрела на здание Университета с полной пустотой в голове.
      Она стояла на обочине и наверно поэтому рядом остановилась машина. Человек в темных очках спросил, куда.
      Коша сказала.
      Раз уж сам остановился, то что ж не поехать-то. Денег полный карман! Да и не очень нужны они в Питере, чтобы поехать на тачке. Почему-то здесь водилы еще возят по пути просто так. Для компании.
      Она села.
      Водитель что-то говорил, но Коша не слышала слов, механически кивала головой.
      На Репина попросила:
      - Остановитесь тут.
      Деньги водила не взял.
      - Спасибо. Не надо. Мне было по пути.
      - Спасибо, - Коша пожала плечами и вышла.
      Оставшись стоять у канала напротив дома Рината, она поняла, что оказалась тут совершенно напрасно. Не так лежали вектора пространства. Не та была магическая фигура событий. Ну есть у нее деньги. Ну и что? Что она докажет этими своими грошами?
      Ну да. Валек выкинул ей подачку. Ну и что? А сама-то она по-прежнему ничего не значит. И жизнь ее похожа на карандашный набросок - можно стереть легким движением ластика. Скомкать бумажку и выбросить в Неву. Или сделать самолетик и пустить с крыши.
      Пустота все вырастала, Коша летела в эту пропасть и хотела скорее разбиться, потому что полет уже измучил своей продолжительностью. Откуда-то она знала, что летит вниз, и что разобьется непременно.
      И она медленно поплелась прочь, куда шли ноги.
      Удивительно пустынное место. Коша легла животом на нагретый солнцем бордюр канала и смотрела в мутную коричнево-зеленую воду. Куда же надо пойти? Ее словно кто-то звал. Сладкая тягучая патока - то ли голос, то ли флейта где-то в облаках. То ли ядовитая ласка убийцы сочилась из глубины незрячих питерских стекол. Ни облачка на небе... И неслышимая снаружи, но отчетливая внутри нота.
      Коша долго щурилась на солнце, пока ей не показалось в ослепительной синеве легкое белое пятнышко.
      Теперь она поволоклась к Театральной площади. Почему-то появилась уверенность, что нужно именно туда. Но, когда пришла туда, стало понятно, что это совсем не то. Она сделала три круга по площади, потом дошла до Исакия и решила, надо на все забить и идти силком домой. Спать. А потом ночью поработать над холстом. Почему-то Коша не могла ни рисовать, ни красить с двенадцати дня до двенадцати ночи. В это время ее непреодолимо влекло пространство. Но в нем она никому не была нужна.
      На площади Труда Коша села на трамвай, чтобы переехать на нем через Неву. В это время он никогда не бывал набит битком. И Коша стояла посреди салона, слушая ничем не приглушенный грохот колес, и наблюдая, как в окнах проплывает кирпичная крепость малой Голландии.
      А еще она думала, что водитель трамвая в Питере - очень важный человек. Потому что, если бы не водители трамваев, то город разрушился бы и перестал существовать, как Вавилон. Еще она подумала, что ей хотелось бы быть водителем трамвая. Про водителя трамвая никто не скажет, что он никчемный. Но берут ли туда иногородних девушек?
      Трамвай перебрался через Неву и остановился на остановке.
      Коша выскочила, повинуясь импульсу, и решительно направилась в Кунст-камеру. Она купила билет с чувством обеспеченного человека, который может себе позволить такую мелочь, и проследовала за какой-то экскурсией через весь музей до зала с уродцами. Она сама не знала, что влекло ее туда. Совсем недавно они с Роней убежали от разрушенного младенца на пляже. И теперь его призрак словно упрекал Кошу.
      Затаив дыхание, она вошла в зал препаратов.
      Посмотреть на уродцев, чтобы понять, в чем привлекательность тления и пагубности. В чем волнующее обаяние тлена и разрушения. Зыскин говорит, что людьми движут две силы - Эрос и Танатос. Они влекут людей, разрывая на части. Один к смерти, другой к воспроизведению. Но так и не ясно, кто из них - благ.
      Банки с человеческим браком. Они стояли спокойно в старых витринах, на обычных полках за стеклом. Были аккуратно подписаны. И не было в них никакой потусторонней мистики.
      Кошу передернуло.
      И она отошла в сторону.
      Отошла и сразу наткнулась на отпечатки ладоней Петра и его длинные с малюсенькими ступнями ботфорты. Надо же, какие ручульки были у Петра! И он этими ручульками свернул страну в бараний рог. У Зыскина тоже маленькие ручки, а сам он высок. И глаза у них чем-то похожи.
      Коша стояла и думала о жестокости Петра. Неужели неизбежно - быть жестоким, чтобы сделать что-то хорошее? Чтобы потом помнили тебя. Пользовались тем, что ты сделал. Испытывали благодарность. Может быть, жестокость - благо для будущего? А жалость - благо для настоящего?
      Но и жалость жалости рознь. И жестокость жестокости рознь.
      В зал вошел молодящийся рыжеволосый человек в дорогих очках-хамелеонах. Не смотря на возраст, на нем была одета молодежная футболка. Он обошел всех уродцев, то и дело поглядывая на дверь. Потом остановился у гипсовых следов петровской руки и, примерив к ним свои огромные узловатые кисти - громко хрюкнул.
      Коша оглянулась и вздрогнула. На запястье рыжеволосого дядьки она увидела знакомую татуировку. Это был тот человек, золотую ручку которого она нечаянно сломала и потом украла. Конечно, он не мог читать мысли. Люди не умеют этого делать, но Коша все равно почувствала себя уродцем из стеклянной банки.
      Приступ внезапной тошноты погнал ее на улицу. Около самого выхода спазм отпустил желудок, и Коша остановилась. Она отдышалась и решила посмотреть в зеркало. Дома такого большого зеркала не было.
      Она придирчиво оглядела одежду и, в принципе, осталась собой довольна. Вот только голова. Надо бы сделать прическу, подумала Коша и прикоснулась к волосам.
      Она собрала волосы в узел, пробуя сделать хвост, как у Муси. Но от этого лицо стало жестким и похожим на мальчика. Каким-то угрожающим. Нет. Так она не понравится Ринату.
      Потом поставила их дыбом, потом снова рассыпала по плечам и помотала головой.
      Вдруг какой-то человек замер за спиной и сразу установилась какая-то особенная тишина, которая звенела очень тихим тоненьким звуком и сквозь нее, как сквозь сон, долетали очень далекие звуки машин с улицы и звуки катеров с Невы.
      Коше почему-то стало страшно оглянуться, но человек приближался к ней в зеркале, вызывая в позвоночнике обморожение. У нее вдруг замерзли пальцы и стянуло морозом все жилы. Черт! Это был тот же человек. Она больше всего боялась, что увидит его лицо близко, как в том сне, и придется решать, реален он или нет. В голове опять заиграл саксофон, и голос отчетливо повторил фразу о сыне дьявола. Ужас сжал Кошу в пружину и вытолкнул на улицу.
      Она так и не решила, считать его реальным или считать его нереальным.
      И поняла, что боится того, что он - реален.
      Считать его галлюцинацией было гораздо проще, чем смириться с его реальным телесным существованием. Призрак, хоть и приводил в ужас, но все-таки не вынуждал к принятию каких либо мер, все-таки лучшее средство от призрака было просто знать, что он призрак. Ну в крайнем случае можно спрятаться под одеялом или сложить пальцы крестиком. Или попросить у Зыскина каких-то колес. Или напиться. Просто напиться.
      На улице палило солнце, но Кошу колотило, пока она не выпила коньяка в ближайшей кофейне. Сын дьявола заткнулся.
      Она остановилась посреди улицы, пораженная внятной ясной мыслью. Пугали не галлюцинации как таковые, а невозможность управлять ими. Беспомощность перед их произволом. Если они могут появляться сами по себе, они возможно могут и еще что-то. Они могут вмешиваться в реальную обычную жизнь.
      И в этот момент Коша размножилась. Она спорила сама с собой несколькими голосами. И все они были одинаково упрямы. Где же она настоящая? Где?
      Это надо было обдумать.
      Коша отошла к бордюру и присела, пыталась понять, где начинается ее "я".
      Одновременно несколько ощущений и несколько голосов загалдели, перебивая друг друга. Она четко осознала, что "я", которая рисует, пишет, думает и дружит с Роней - это одна. Вторая, которая трахается с Ринатом совсем другая, а есть еще голос, который обвиняет ее во всех грехах. И голос, который смеется над ней и внушает подозрительность. И еще молчаливая рука, которая бьет по затылку, заставляя втягивать плечи и стыдиться своего тела или некоторых поступков. Сколько же в ней "их"?
      Может быть, этот странный человек является кем-то из этих сущностей, нашедших пристанище в мозгу Коши? Сейчас она поверила бы и в переселение душ, и в призраков, которые паразитируют в чужой личности, и в бесов, которые вселяются в тело. Прямо в тело. И живут там наподобие личинок.
      Она брела, точно лошадь по привычному, выученному маршруту, не видя ничего вокруг себя. Странно, не было денег - было плохо. Теперь есть - еще хуже. Когда не было, казалось - все дело в них. А теперь ясно, что они ничто.
      Коша растерянно пошевелила купюрами в кармане и с удивлением обнаружила, что стоит перед дверью общаги.
      Роня что-то писал, сидя прямо на подоконнике открытого окна. Шарики, горсть стальных перьев в маленькой коробочке. Бутылка из-под кефира, которую выпили в два приема. Наполовину обломанный батон. Солнечный квадрат на столе. Простая человеческая жизнь. Реальная и твердая на ощупь.
      Коша решила считать мужика галлюцинацией.
      - Я пишу, - сказал Роня и снова уткнулся в бумаги.
      - Пиши... - сказала Коша и свалилась на койку.
      Потолок закружился в глазах.
      Скарабей катил свой шарик к годовалому ребенку, сидевшему голой попкой прямо на песке. Белесое египетское небо безжалостно посылало на землю непрерывный поток жесткого горячего света. Ребенок занимался тем, что набирал в горсть песок и, стискивая его кулачком, следил, как из руки струится тонкая сухая струйка. Его сосредоточенные глаза неожиданно строго посмотрели в лицо высокого мужчины остановившегося прямо перед ним. Скарабей дополз до ступни мальчика и, внезапно начал закапывать свой шар прямо возле пятки. К группе приблизилось еще несколько человек. Четкие короткие тени замерли, ожидая, что последует далее. Наконец жук погрузился вместе с сокровищем в нору. Мальчик набрал еще горсть и присыпал место аккуратной конусообразной горкой.
      Чьи-то руки подобрали ребенка и понесли в сторону реки.
      Сон был настолько явственным, что Коша не сразу вернулась в реальность. С трудом она осознала, что лежит на Рониной койке в общаге. Роня по-прежнему сидит на подоконнике и пишет. Она села.
      - Ронь! - начала Коша и закашлялась.
      Не отрывая головы от листов, молодой человек подал голос:
      - Да. Слушаю.
      - Пойдем чего-нибудь съедим? Фу, какой мне странный сон приснился... Какой-то Египет.
      Роня не отозвался, продолжая писать. Наконец он отложил листы и увидел, что Коша с завистью перебирает стеклянные шарики, разглядывая их на свет.
      - Возьми, если хочешь...
      Она покачала головой и протянула:
      - Не-е-е-е... Я хочу сама найти. Лучше я буду о них мечтать.
      ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ПЕРВЫЙ.
      (Коша)
      Прошло несколько дней.
      Утром Коша рисовала бесконечный по счету стеклянный шарик.
      Постучала Муся. Радостная и свежая. Было видно, что она отъелась и отоспалась.
      - Привет! Ты где шлялась? Бродяга! - обрадовалась Коша
      - Ездила к предкам. Мы с тобой тогда поговорили, и меня как-то потянуло.
      Муся внезапно увидела новые Кошины шмотки и воскликнула:
      - Ух ты! Откуда это у тебя? Вот! Стоит уехать на несколько дней...
      - Да... Валентин у меня купил все работы.
      - Да? Что с ним случилось? Он же не хотел...
      Она не знала, стоит ли Мусе говорить, как все было.
      - Выпить хочешь? "Мартель".
      - С утра? - Муся задумалась. - Хотя... В этом что-то есть! Давай.
      В бутылке оставалось как раз две порции. Подруги располовинили их и сразу стало весело и беспечно.
      - Вот уж не думала, что тебя к предкам потянет! - удивилась Коша, вспоминая Мусины откровения.
      Муся посмотрела вверх, потом вбок, потом вниз и вздохнула:
      - Я даже не знаю, я захотела еще раз все понять. Мне все равно жалко их, понимаешь? Мать, кенечно, больше. А отчим... Ну знаешь, во-первых, это мой первый мужчина все-таки. А в-вторых, я же сама в общем немного виновата. Если бы я тогда не спровоцировала его. Мужчинам так трудно отказаться от этого. Все равно, что льву от охоты. И потом... Сейчас он стал тихий. Старый. Короче, мы помирились. Мне даже немножко денег дали.
      - М-м-м... - Коша попробовала понять, что она чувствует. - Да... Они умрут, наверно, раньше... И наверно, они что-то потеряли.
      - Не в этом дело... Хотя и это тоже. Они родили нас, а мы их нет... Мы что-то взяли у них. Когда у тебя дети, ты уже ничего не пробуешь. Уже нет вариантов - ты должен их кормить, поить и воспитывать... А сам-то ты не знаешь, как надо! И получается, что ты, сам по себе еще ничего не успев, уже как бы добровольно умираешь.
      - А-а-а... - Коша пропустила мимо ушей Мусин философский припадок. - А где ты бабки взяла на билет?
      - Я позвонила Зыскину и все рассказала ему. Он мне одолжил.
      - Неожиданно! - Коша от удивления вытаращила глаза.
      - Я сама удивилась... Я даже не просила, он сам предложил. Мне кажется, он мне глазки строит... Честно говоря, не представляю, кто с ним мог бы спать. Знаешь. Ему не повезло. Если бы у него не было такого толстого пердака, он был бы вполне нормальным парнем. И я бы даже вышла может быть за него замуж. На самом деле, мне хочется такого мужа, чтобы он не доставал. Пусть бы занимался своими делами. А я - своими.
      - Послушай, сколько помню его - всегда был жмотом...
      - Ну. Бывают в жизни чудеса! - Муся всплеснула руками и потянулась за сигаретой. - Он кстати сказал, что у Рината и его компании где-то еще одна выставка открылась. Или откроется... по-моему, даже сегодня. Какое сегодня число? Тринадцатое. Точно сегодня. Не хочешь?
      Пустота, которую Коша, казалось, перестала ощущать, вдруг внезапно распахнула свою акулью пасть, и Коша опять ухнула туда со всего маху.
      - Даже не знаю. Надо оно? Я видела его с женой и с этими его приятелями. Он мне все сказал. Я чувствую себя как говно.
      - Что он тебе сказал?
      - Что ничего больше не будет.
      - А что он при этом делал, как выглядел, как смотрел?
      - Не знаю - он одел очки. Но голос у него был мерзкий... Правда, когда я уходила, он еще долго стоял, пока его не окликнули.
      Муся вздохнула:
      - Ну ты все преувеличиваешь. Просто тогда была жена. Но жена это еще не факт. А факт, что мужики трусливы. Он просто боялся. Понимаешь, он тебе не доверяет. Он не может предсказать, как ты себя поведешь. А она у него уже есть. Все просто. Мне кажется, что, если он тебе нужен, надо сделать так, чтобы он привык к тебе. Ну, чтобы он знал, что ты в его жизни так же естественна, как утром зубы почистить. Условный рефлекс короче надо выработать, как у собаки Павлова. Вот и все.
      - А жена?
      - Зыскин сказал, что они провожали ее два дна назад в Испанию. Я не думаю, что она вернулась. Ну будет приезжать на неделю. Тебе-то что? Остальное-то время он будет твой!
      Коша задумалась, стало противно, что должна жить исподтишка от какой-то жены. Разозлилась.
      - Да? Глупо это. Не хочу. Рефлексы какие-то. Что я - дрессировщик?
      И неожиданно для себя она резко поднялась, и полезла в шкаф. Платье как раз для этого случая.
      - Да ничего кроме рефлексов-то и нет, - сказала Муся философски. - Ух ты! Вот это прикид! Сколько же он тебе дал?
      - А-а, - Коша вздохнула. - Я уже почти все расфигачила.
      - Ну-ка покажись! - Муся оглядела ее внимательно. - Тебя надо накрасить. Сейчас я из тебя сделаю артистку. И никакого нижнего белья! И не смей мне перечить. Сегодня мы твоего Рината отделаем так, что он всю жизнь будет только о тебе и думать.
      Коша вытащила деньги из заначки, пересчитала, протянула пачку Мусе:
      - Возьми отсюда баксов двадцать себе. А остальное пусть у тебя лежит. У меня кошелька нет. Я боюсь, что кто-то залезет и украдет. Окно-то мы не можем закрыть!
      - Правильно! - усмехнулась Муся, складывая бумажки в сумку. - Зачем тебе кошелек? У тебя бабки больше двух дней не держатся. Ну что? Готова? Садись, буду из тебя красотку делать.
      Коша села поближе к окну и с любопытством наблюдала, как Муся сыпала на стол содержимое косметички. Тушь, тени, щипчики, еще тени, карандаш белый, карандаш черный, точилка, четыре помады, тональный крем, пудра.
      - И ты это делаешь каждый день? - изумилась Коша, созерцая блестящие колпачки и коробочки. - Да... Если бы я была мужиком, меня бы это свело с ума! Но это ведь ужасно - постоянно геморроиться этим.
      Муся окинула подругу непонимающим взглядом:
      - Ты что? Не красишься? Вообще?
      Коша пожала плечами.
      - Да нет... Я иногда вспоминаю, что такие штучки есть. Иногда даже что-нибудь покупаю. Но у меня никогда не бывает полного комплекта. Я как-то не чувствую себя достаточно взрослой для этого. Я с детства помню, что мама красилась, а отец носил галстук и пиджак. С тех пор для меня мужчина в галстуке - это папа и с ним ничего общего нельзя иметь. Это же папа! А все накрашенные тетки - это мама. Ну, на крайний случай - бабушка. Их надо держаться подальше. Но я-то не мама и не бабушка. Пока.
      Слушая этот идиотский спич, Муся безжалостно вытаскивала блестящие черные волоски из бровей.
      - Ты даже не представляешь, как много можно сделать обыкновенными щипчиками для бровей. А бровей у тебя хватит на двоих. Вообще, что-то есть в том, что ты говоришь. Только непонятно, почему надо держаться подальше?
      - Ну! Они взрослые! У них менструации, дети, беременность, мужья, любовники. Они так в этом застряли, что света белого не видят.
      Муся зашлась в припадке веселья:
      - А у тебя что - нет менструаций?
      Коша вздохнула.
      - Есть. Я бы, конечно, обошлась и без этого. Но меня не спросили. Даже любовники есть. Но это как-то отдельно. Как будто это не я. Не знаю, как объяснить Короче, ядро моей личности находится где-то за пределами всего этого. Это дополнительная маленькая часть жизни. После работы. А у них это - главное.
      - Вот ты наколбасила! Ты когда работала последний раз?!
      - Я имею ввиду вообще! Картины там. Ну подвиги, короче! Если бы меня иногда не припирало, я бы лучше дружила с парнями.
      - Ну-ну... А неделю из койки не вылезать с Ринатом! Это как?
      - Раз в год-то можно! Это ж не все время! Я ж говорю - припирает. Но уже почти прошло!
      Муся отодвинулась, разглядывая результаты труда:
      - По-моему - зашибись. Сама посмотри в зеркало. Короче! Все, что ты говоришь - туфта.
      Разомлевшая Коша поднялась, мяукнув, зевнула и приблизилась к зеркальной дверце шкафа.
      - Ух ты! А я, типа, это... ничего себе... Типа, даже симпатичная.
      Муся усмехнулась, собирая инструменты:
      - Да ты супер!!! Пойдем! Только не городи ничего про ядро личности. Ладно?
      Пока Коша закрывала окно, просунув руку в форточку, Муся тормознула машину. Они уселись вместе назад.
      - Куда, девчонки? - обернулся водила.
      - А куда? - спросила Коша, закрывая дверцу. - Ты знаешь, куда?
      - Блин! Куда...- Муся на секунду задумалась. - А! Кажется, в Союзе художников... Да. Ну мы оттуда позвоним, если что.
      Водила ехал хорошо - быстро и легко, точно вписываясь в повороты, попадая на зеленый. Коша высунула руку в окно и уперлась ладонью в ветер, который все время норовил вырваться в сторону или столкнуть руку со своего пути. Она засмеялась от приступа дикого веселья.
      Водила усмехнулся им в зеркальце и поддал газу так, что кишки прилипли к спине.
      - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! - заорала в окно Коша.
      ***
      Они попали, куда надо.
      Все были там. И Зыскин, и Котов, и Рыжин, и Лох малознакомый. И какие-то еще люди, которые изредка мелькази в кафе на 16-ой линии. И какие-то журналисты, и разные другие какие-то.
      Все ходили по залу с умным видом и косились на шампанское, которое стояло на двух столах посреди зала. Довольно большая толпа с жужжанием перемещалась от холста к холсту. И даже рыжий мужик с татуировкой в виде жука на запястье тоже был тут. Воспоминание о сломанной ручке неприятно шевельнулось под ложечкой.
      Но, увидев свое отражение в зеркале, она успокоилась. Не узнает он ее. Ни за что!
      Ринат успел накрасить два холста, которые были о том, что знали только Коша и он.
      Это была просто та крыша, тот день и та точка зрения, которую можно было найти там только в одном месте. Краска еще была совсем свежая, местами даже не схватившаяся. Коша оглянулась, ища Рината, и наткнулась на взгляд, который наблюдал за ней из толпы. Коша поняла, что он хотел, чтобы она пришла и увидела его работы.
      Это была часть их отношений.
      И она опять сошла с ума.
      Синеглазый "ангел" отвел глаза и заговорил с каким-то пожилым дядькой нарочито заинтересованно.
      А Коше захотелось подойти к нему и что-то сделать, что-то сказать, трахнуть его прямо тут в сортире. Но он, как будто понял это, и нарочно избегал встречи. Мусю окружили вниманием Зыскин и Рыжин.
      И Коша осталась одна.
      Она огляделась ища, на всякий случай жену Рината, но ее точно не было среди приглашенных.
      Коша, влекомая безрассудной страстью, все-таки рискнула приблизиться к группе людей, в центре которой стоял Ринат. Он интеллигентно отвечал на вопросы и благодарил за поздравления. Появился Валентин, пожал руку "ангелу", что-то коротко сказал. И, заметив Кошу, облапал наиболее сальным из своих взглядов.
      Ринат перевел взгляд с Валентина на Кошу и резко отвернулся.
      Она разозлилась. Какое право он имеет на ревность? Сука!!!
      Злая, Коша пошла к столу и сама открыла себе бутылку. Ну как не надраться, когда тебя разрывает на части? Разрывает от страсти и от ненависти одновременно! Еще немного и ты взорвешься, подобно гранате или бомбе. Лучше - надраться.
      Гораздо лучше надраться и пуститься в оргии, чем убить кого-то совершенно по трезвяку. О эти белые ночи!!!
      Коша начала наливать себе шампанское и вдруг почувствовала, что кто-то взял за локоть. Сдерживая злость, она медленно повернула голову и увидела так близко лицо Валентина, что едва не толкнула его. Он понимающе ухмыльнулся и сказал тихо, приблизясь к уху:
      - Ничего себе прикид... Даже на женщину похожа... Загляни ко мне на днях. Поговорим. Все может быть гораздо лучше, чем в прошлый раз.
      Галерейщик скользнул рукой по ее спине, захватив задницу.
      И надо ж такому быть, что как раз в этот момент Ринат (ну почему именно в этот момент?) оглянулся именно в эту сторону. Коша выпила сразу целый бокал. Валентин понял, что под платьем ничего нет и это его чрезвычайно возбудило. Он мгновенно покрылся испариной и, больно схватив Кошу за руку, потянул за собой со словами:
      - Пойдем сейчас... Я тебе дам еще денег. Прямо сейчас!
      - Нет! Только не сейчас, - она пристойно улыбнулась ему и медленно, но настойчиво выдернула кисть.
      Почему она не плеснула шампанским в лицо? Почему она его не задушила? Почему?
      - Ну. Как хочешь, - сказал Валек с деланным равнодушием и направился к дверям медвежьей бандитской походкой.
      Она посмотрела ему вслед и поняла почему не плеснула шампанского. Она хотела его смерти. Надо было бы, чтобы он не был на этом свете. Плевать на месть и удовлетворение. Этой швали просто не место на Земле. Просто Валька не должно быть. И все. И не должно после него остаться никаких детей. Потому что они тоже будут уродами.
      Коша сперла бутылку со стола и, покачиваясь направилась с ней за серый, обтянутый холстом стенд. Там была еще черная лестница и огромное окно с широким подоконником. Окно было открыто и на перегретом цинковом навесе топтался жирный сизый голубь.
      Коша села на подоконник. Голубь всполошился и полетел. Она выпила бутылку, как сок. В голове взвился смерч.
      Достала сигареты. Закурила. За стендом раздались шаги. Она уже знала, что это он.
      Это и правда был Ринат. Он появился, держа в руке целую бутылку и два бокала, и немного пьяно улыбнулся.
      - Им там есть чем заняться, - усмехнулся "ангел". - Давай выпьем! Тебе понравилось?
      Коша растерянно улыбнулась. Солнечный луч из окна скользнул по оливковой скуле.
      - Да... Мне понравилось. Все так и было. Жаль...
      Надежда победила Кошу, отвратив ее от истины. И она опять проиграла.
      - Почему жаль? - Он подал ей бокал. - За живопись! Все-таки это главное в моей жизни... и, думаю, в твоей тоже!
      - Может быть, - вздохнула Коша.
      Она чувствовала, что катастрофически взрослеет. Она не знала в тот момент, что главное. Ей хотелось бы чтобы в ее жизни главным было что-то, что от нее никуда не денется. Возможно, живопись. Возможно, возлюбленный. Было бы лучше, если бы это была она сама. Но ее нет. В ней - раздор каких-то посторонних голосов, среди которых она не может узнать, кто из них она настоящая. Коша как таковая. За каждое слово или жест которой, она согласна подписаться и предстать перед небесным судом.
      Они звякнули бокалами и выпили.
      Ринат протянул руку и привлек Кошу к себе.
      - Я хочу тебя, - мрачно сказала она, опустив лицо на его грудь. Прямо сейчас. - И вцепилась пальцами в его крестец.
      Ринат ничего не ответил, но она почувствовала, как в нем все вздрогнуло и напряглось. Она вдыхала его запах, как животное, с каждым вдохом все больше теряя сознание. Ей уже было все равно, чем все это кончится. Она чувствовала, что умрет, если этого сейчас не произойдет.
      Хорошо, что раньше делали такие широкие подоконники.
      Все было кончено. На лбу Рината блестел пот, руки дрожали от напряжения.
      Где-то внизу на лестнице хлопнуло окно.
      Ринат с трудом застегнул молнию. У него дрожали руки.
      - Черт! - сказал он и рассмеялся.
      Коша кисло улыбнулась. Да. Это было супер. Но в то же время чувство, что они еще более удалились друг от друга. Щемящая легкость. Как на американских горках.
      - Посмотри на меня, пожалуйста, - попросила Коша.
      Ринат оторвал взгляд от зиппера и, сощурясь, глянул в лицо любовнице.
      Он просто плохо видит, догадалась она, и это все, что выражает его странный глубокий взгляд. Смешно. Она влюбилась в то, чего нет. Ей захотелось от него избавиться. Но не просто уйти и забывать, жалея. Она захотела убить его своими руками, у себя на глазах. Она хотела уничтожить его. Превратить в ничто. В ничтожество.
      - А... тебе нравится Муся? - спросила как бы между прочим.
      - Да так ничего... А что?
      Наконец-то он справился с молнией.
      - Мы могли бы втроем... - Коша внимательно посмотрела в близорукие глаза, достала из кармана его брюк сигареты и закурила.
      - Да!? - задумался синеглазый "ангел" и подозрительно взглянул на Кошу.
      Она знала, что делала. Она хотела внушить ему, что не дорожит им нисколько.
      - Да. Я думаю - Муся не будет против.
      - Давай...- сказал Ринат заинтересованно и тут же озабоченно оглянулся - надо скорее вернуться в зал.
      Коша снова села на подоконник, чтобы докурить сигарету не спеша. Он тоже закурил. Подошел к ней и, поцеловав в шею, попросил:
      - Давай только не будем афишировать. Хорошо? Тут есть люди, которые знают мою жену... Но не такие близки мне, как Зыскин или Рыжин. Они скорее ее друзья. Поэтому я не хотел бы... Хорошо?
      Он снова поцеловал Кошу, отряхнул брюки и вздохнул:
      - Хорошо?
      - Нет проблем... Я покурю. Иди! - великодушно отпустила его Коша.
      Ей стало никак. Она хотела, чтобы он не просто трахался, а любил ее.
      Чтобы он ни с кем кроме нее не трахался и даже не разговаривал и вообще, чтобы он постоянно был в ней - круглые сутки без перерыва, во сне, утром вечером и днем.
      Вот так она хотела.
      А так, как есть - зачем?
      ***
      Было еще довольно рано, когда вся эта туса: Ринат, Рыжин, Зыскин с Котовым, Муся, Коша, какой-то Евгений и еще два парня с девушкой, которая была с ними, оказалась у Рината в мастерской. Тот демонстративно соблюдал приличия и расстояние. Видимо, в основном ради этих трех, которые особенно никого не интересовали.
      Коша стала потихоньку набираться. Вышла на кухню. Все происходило как-то мимо нее. Просто стало тошно и захотелось побыть одной. Она думала, что стоит уйти. Закурила. Когда вьется дымок, мысль вьется за ним.
      Но тут же появился Ринат.
      Сам заговорил.
      - Напрасно ты злишься, - он отхлебнул из бокала виски и с ожиданием посмотрел на нее.
      - Я? Злюсь? Напрасно ты так думаешь, - грустно сказала Коша. - Это совсем другое чувство. Наверное, ты никогда не узнаешь, что это такое.
      Ринат помолчал. Вздохнул. Опустил глаза, посмотрел в бокал вертя его в руке.
      - Ты теперь с Валентином? - "ангел" скользнул по Коше сверху вниз и обратно и остановился взглядом в глазах.
      - А тебя волнует?
      - Да нет... Но я не думал, что ты так...
      - Как? Низко пала?
      - Да нет. Конечно, это твое дело. Но все-таки... Я бы с ним не смог. Если бы был женщиной, конечно.
      Он засмеялся.
      Тут из комнаты появился этот самый Евгений, потом Муся.
      Очень, кстати - Коша поняла, что больше не хочет с Ринатом разговаривать на эту тему. Она вообще ни с кем на эту тему не хотела разговаривать. Даже сама с собой.
      Евгений смотрел прямо на Кошу, сжимая в руках стакан. Стало неловко под пристальным взглядом почти незнакомого парня. Коша машинально взяла в руки ножик. Бросила обратно на стол. Стряхнула пепел в раковину.
      Ринат обхватил Мусю за талию и что-то тихо сказал, наклонившись к уху.