(5)

Фрейд (обращаясь к Брейеру). Это уже тринадцатый слу­чай.

Брейер (вздрагивает, он думает о другом). Что?

Фрейд. Тринадцатый случай невроза, в котором я выявил, что больной в детстве стал жертвой сексуальной агрессивности взрослого.

Брейер слушает его рассеянно, с мрачным довольством человека, которому предстоит сейчас утолить свою злопамятность, разыграв роль поборника справедливости.

Брейер. Сегодня утром вы навещали Магду?

Фрейд. Да. А что?

Взглянув на Брейера, Фрейд внезапно умолкает. Ему страшно, он не смеет задать вопрос.

Брейер (говорит равнодушным, но плохо скрывающим его злорадное торжество голосом). Меня вызвал ее отец. Она выбросилась из окна.

Фрейд (он с трудом обрел дар речи). Погибла?

Брейер. Да нет. Переломы, контузия, но, если не произошло внутреннего кровоизлияния, думаю, выкарабкается.

Фрейд поворачивается и медленно подходит к письменному столу, смотреть на него страшно. Он кашляет.

Фрейд. Утром она мне призналась, что отец надругался над ней, шестилетней.

Брейер (с возмущением). Она сказала вам грязную ложь, это вы толкнули ее к признанию!

Фрейд (резко оборачивается к Брейеру, но отвечает ему без грубости, с глубокой грустью). Брейер! Отец присутство­вал при этом и плакал. Но ни словом не возразил.

Брейер (с почти комическим изумлением). Он же член Высшего Совета! (По его растерянности чувствуется, что он неизменно уважает официальных лиц и сильных мира сего.) Немыслимо!

Похоже, он потрясен не меньше Фрейда, который, обойдя письменный стол, понуро, с усталым видом опускается на стул.

Брейер (убежденно). Надо бросить это, Фрейд.

Фрейд (не поднимая головы, мрачно). Что бросить?

Брейер. Все, все это.

Фрейд. Но ведь это ваш метод.

Брейер. Нет уж, позвольте! Я отказываюсь его признавать.

Фрейд. Вы раскрывали больным правду о них самих.

Брейер. Только тогда, когда они были в силах ее выносить.

Фрейд (глухим голосом, глядя прямо перед собой). Ис­тинной правды о себе не в силах вынести никто.

Брейер. Вот видите!

Фрейд. Мы здесь для того, чтобы найти эту правду и помочь людям бесстрашно взглянуть на себя. С нашей помощью они сумеют это сделать. Когда поет петух, вампиры исчезают, они не выносят дневного света.

Брейер. Магда хотела покончить с собой потому, что обезу­мела от стыда и кошмара. Бывают случаи, когда более чело­вечно солгать.

Фрейд. Разве Магда была менее безумной, когда лгала сама себе?

Брейер. Нет, но она была менее несчастной.

Фрейд. Лечение только началось. Я пойду к ней и…

Брейер. Вас не примут.

Фрейд (удивленно). Почему?

Брейер. Так сказал мне отец.

Фрейд. Но это преступление! Если сейчас прекратить лечение, то все пойдет прахом.

Брейер. Все и так пошло прахом, что бы вы ни делали. (Пауза.) Вам повезло, что ей не удалось покончить с собой. (Пауза.) Если Магда умрет, не хотел бы я оказаться в вашей шкуре.

Фрейд (растерянно). Все врачи идут на риск.

Брейер. На взвешенный риск – безусловно. Но не так, как вы. Они знают, чем рискуют, а вы не знаете.

Фрейд(онподавлен жестокостью Брейера, но обраща­ется к нему по-дружески, с какой-то вновь обретенной почтительностью). Брейер, я переживаю тяжелое время… Не могли бы вы помочь мне…

Брейер(онрастроган этой мольбой о помощи, напом­нившей ему о времени, когда он покровительствовал Фрейду). Я очень бы этого хотел, но что я могу сделать? Вам повсюду мерещится только секс, я не могу следовать за вами…

Фрейд. Из-за Магды?

Брейер. Да, из-за нее. Может быть, ваше объяснение ее невроза верно. Ну и что из этого? Не во всех же случаях оно верно. (Властно, но дружески.) Вы обманываете своих боль­ных, Фрейд, подавляете их! Остановитесь, пока не поздно. По­верьте, мне прекрасно известно, что такое муки совести. (Голос его дрогнул; он по дружбе рассказывает о своих муках Фрейду.) Я видел Лёвенгута, который лечит мать Сесили. Они разорены. Живут в маленьком домике в Принц Эйгенгассе. Здоровье Сесили ухудшилось. (Пауза.) Уж лучше бы она умерла.

Фрейд(онпришел в себя; признание Брейера придало ему дерзости). Во что превратится наука, если ученые пере­станут высказывать то, что они считают истиной? Вена прогни­ла насквозь! Всюду лицемерие, извращения, неврозы! (Он вста­ет и начинает быстро расхаживать по кабинету.) Неужто вы полагаете, будто мне доставляет удовольствие запускать руки в эту клоаку? (Пауза.) Член Высшего Совета! Аскетиче­ское лицо! (Грубо.) Да он зверь! Если Магда умрет, он будет убийца, а не я. (Подходит к Брейеру.) Мы либо очистим этот город, либо взорвем его. (Тоном глубокого убеждения.) Я не могу представить себе здорового общества, которое основыва­ется на лжи. (Закашливается.) Член Высшего Совета! (Пьет воду, патом убежденно, очень мрачно говорит.) Бывают дни, когда человек вселяет в меня ужас.

Смутившись, Брейер молча смотрит на Фрейда. Он подавлен его грубой, зловещей силой, хотя вместе с тем и жалеет своего друга.

Фрейд (с большей мягкостью). Вас не огорчит, если нашу работу мы отложим на завтра? (Доверительно, почти испо­ведально) Я совсем неважно себя чувствую. К тому же мне необходимо привести в порядок свои мысли.

Брейер (ласково улыбается и в ответ пожимает ему руку. Он уходит, на пороге оборачивается и очень дру­жески говорит). До завтра, Фрейд.

Дверь закрылась. Фрейд стоит неподвижно.

Фрейд(неожиданно дрожащим голосом кричит). Брейер!

Наружная входная дверь захлопнулась: Брейер его не слышит.

За кадром звук закрываемой двери.

(6)

Фрейд, оставшись один, снова закашливается. Он опять подходит к письменному столу: в графине больше нет воды.

Кашляя, он обходит письменный стад, прижимая правую руку к груди, на уровне сердца. У него страдальческий вид. Он опускается на стул, вытаскивает из жилетного кармана часы и кладет их на рукопись Брейера. Потом прослушивает себе пульс. Чувствуется, что ему грозит сердечный приступ.

За кадром: несколько звонков, шум входной двери; стук в кабинет. Фрейд встает.

Фрейд(овладев собой). Войдите.

Входит молоденькая горничная Марты. Она несет телеграмму. Лицо Фрейда сразу меняется. Он обрел уверенность в себе, глаза его горят.

Фрейд. Давайте.

Распечатывает телеграмму и читает ее, тогда как молоденькая гор­ничная поглядывает на него с лукавым и нежным видом. Он повора­чивается к ней; лицо ее светлеет.

Фрейд. Ступайте и передайте госпоже, чтобы уложила мой чемодан. Вечером я уезжаю в Берхтесгаден.

(7)

На следующий день, четыре часа дня.

Горы в окрестностях Берхтесгадена, на высоте две тысячи метров.

Посреди великолепного пейзажа, на повороте горной тропинки появ­ляются двое мужчин.

Над ними заснеженные вершины, вокруг скалы и камни, чуть ниже альпийские луга, совсем внизу – долина.

Мужчины одеты в почти одинаковые костюмы (тирольская кожаная куртка, мягкая тирольская шляпа с пером), в руках – альпенштоки. Это Фрейд и Флисс. Фрейд шагает быстро, Флисс несколько ускоряет шаг, чтобы не отставать от него.

Фрейд, подумав немного, решает сократить маршрут, пройдя через скалы и камни, чтобы выйти на тропу, идущую метрах в двухстах ниже.

Он спускается, как опытный альпинист, боком ставя ногу на осыпи. Флисс идет за ним прямо по склону. В результате он поскальзывается и, смеясь, падает на спину.

Фрейд оборачивается на шум, быстро поднимается по склону и хочет помочь Флнссу подняться. Но тот уже встал сам и, отряхивая брюки, шутит над своей неловкостью.

Фрейд. Делай, как я. Спускайся боком, тогда ты ничем не рискуешь и можешь притормозить.

Фрейд, первым спустившийся на тропу, ждет Флисса, глядя на горы. Взгляд его устремлен на вершины, а не на долину. Флисс, запыхав­шийся, но веселый, спрыгивает на тропу.

Фрейд. Ты спустился отлично.

Флисс. Да, но я совсем выдохся. Присядем. (Показывает на плоский выступ на обочине тропы. Они садятся. Флисс с восхищением.) Ты настоящий спортсмен! Можно подумать, что всю жизнь только и занимался альпинизмом.

Фрейд (у него почти счастливый вид). Так оно и есть: в отпуске мне необходимо полазать по горам. Чем выше я заби­раюсь, тем больше доволен.

Флисс. Будь я Зигмундом Фрейдом, я пришел бы к заключе­нию, что тебе нравится власть.

Фрейд. Может быть. (Показывая на заснеженные вер­шины.) Это потому, что в горах нет жизни. Камни. Снег. Безлюдье. (Поднимает с тропы камень и разглядывает его.) Камень тверд и чист. Мертв! (Бросает его прямо перед собой и смотрит, как он скатывается по склону.) Я часто задаю себе вопрос: нет ли у меня желания умереть? (Словно про себя.) Что такое желание? Что такое страх? Я об этом ничего не знаю. (Спохватывается.) В сущности, каждому, как и мне, должно быть это свойственно.

Флисс (с улыбкой смотрит на него). У меня нет желания умереть.

Фрейд (с теплотой). Понятно, ведь ты же не «каждый». Тебе предстоит совершить великие дела.

Флисс (просто и убежденно). Это верно. (С легким сожа­лением.) Фрейд, это мы совершим великие дела.

Фрейд (резко встает). В горах быстро темнеет. Пошли.

Некоторое время спустя.

Метров на четыреста ниже. Начинает смеркаться. Вершины стали еще выше, они кажутся подавляющими. Оба путника входят в тень долины.

На этот раз впереди идет Флисс, Фрейд за ним.

Заметно, что Фрейд меньше устал, чем Флисс, но его принуждает отставать какое-то чувство внутреннего сопротивления.

Флисс (дружески, но с раздражением). Видишь? Теперь ты еле ноги волочишь. Давай спустимся здесь.

Он показывает на русло высохшего ручья за деревьями. И сразу же начинает спускаться (боком); Фрейд легко, пружинисто идет за ним, но без всякого удовольствия.

Флисс. Вперед! Быстрее! Быстрее!

Они выходят на другую тропу. С тропы видят внизу под ногами Берхтесгаден. В долине еще светло, но в городе в некоторых окнах уже горит свет. Флисс хочет продолжать путь. Фрейд останавливает его.

Фрейд. Постой минутку.

Флисс. Ты уже устал?

Фрейд. Да нет же! (Показывая на темный Берхтесгаден.) Надо бы остаться жить здесь.

Флисс (удивленный этим тоном, бросает на Фрейда ис­пытующий взгляд). Что случилось? Ты не в своей тарелке?

Фрейд. Выслушай меня, Вильгельм.

Фрейда что-то беспокоит.

Флисс. Хорошо, хорошо! Скоро ты мне обо всем расскажешь. Я не хочу, чтобы нас застигла здесь ночь, у меня не такие кошачьи глаза, как у тебя.

Собирается идти, но Фрейд его удерживает.

Фрейд. Одна моя больная выбросилась из окна.

Флисс (равнодушно). Ах, вот в чем дело!

Фрейд. Я вызвал у нее одно подавленное воспоминание: ког­да ей было шесть лет, отец над ней надругался.

Флисс (вынимая из кармана записную книжку). Интере­сно. А когда произошла сексуальная агрессия?

Фрейд. В 1866-м.

Флисс (раздраженно). Я спрашиваю тебя, в какой день, месяц и час.

Фрейд. Не знаю, говорю тебе, что она…

Флисс. … да, выбросилась из окна. И что дальше? Как, по-твоему, я могу работать с такими неопределенными данны­ми? (Фрейд пожимает плечами и молчит) Ладно, пошли! Можем поговорить на ходу!

Они снова двинулись в путь. Фрейд с сожалением устремил свой взгляд в чистое и холодное небо, раскинувшееся над их головами.

Тени в долине сгущаются.

Флисс (снисходительно, как человек, который готовится сыграть роль утешителя). Именно эта смерть терзает тебя?

Фрейд (говорит искренне, исполненный надежды). Она не умерла.

Флисс. Она будет жить?

Фрейд. Да.

Он явно рассчитывает на помощь Флисса; он нуждается в том, чтобы ему вернули мужество.

Флисс. Так в чем же дело?

Фрейд. А если бы она покончила с собой?

Флисс. Что за странный вопрос? Она жива, и все тут.

Фрейд молчит. Чувствуется, что он разочарован и пытается скрыть свое разочарование.

Флисс (он замечает это и понимает, что ему следует и дальше продолжать в том же духе). Ладно. Допустим, что она умерла? Она тебе родня?

Фрейд. Нет.

Флисс. Если она тебе никто, спрашивается, какое тебе до нее дело. (Пауза.) Посмотри, начинает темнеть. Я не желаю риско­вать и сломать себе ногу. Прибавь немного шагу.

Они пошли быстрее.

Флисс. Что я еще могу тебе сказать? Таковы опасности на­шего ремесла. На совести величайшего генерала Пруссии и лучшего хирурга Берлина почти одинаковое количество смер­тей. Брейер вбил тебе в голову эту тревогу? (Фрейд кивает в знак согласия.) Я так и думал. Он – воплощение венской сентиментальности. Вальсы! Вальсы! И потоки слез: вы никог­да не научитесь воевать. Ой!

Флисс подвернул ногу. Он едва не падает, с гримасой боли делает хромая несколько шагов и опускается на поваленное дерево.

Фрейд (обеспокоенно). Что с тобой?

Флисс (массируя лодыжку, мрачно). Я споткнулся о ка­мень. (С раздражением.) Уже ноги собственной не видишь. Нам следовало бы вернуться пораньше. (Пауза.) Это пустяки. (Встает.) Вперед, марш! (Он идет хромая, Фрейд хочет его поддержать, но он его отталкивает.) Не стоит труда. (Дей­ствительно, его походка скоро становится нормальной.) Ну и кто она такая, твоя больная?

Фрейд. Старая дева. Она никогда не расставалась со своим отцом… редко выходила из дома.

Флисс(слушает его, все более разочаровываясь). Жила, как мокрица! Не велика была бы потеря! (Примирительным тоном.) Но я с тобой согласен: нельзя разбрасываться человеческими жизнями. (Убежденно.) Мы и не станем ими разбра­сываться, Зигмунд. Мы пока ищем. Но позднее, на одну боль­ную, которую мы потеряем, мы будем спасать тысячу. Знаешь, как говорят берлинцы, которые не обабились? «Омлет не сде­лаешь, не разбив яиц». Ты хотел, чтобы я сказал тебе именно это? Доволен? (Фрейд делает какой-то вымученный ки­вок, который может сойти за согласие.). Тогда хватит об этом!

Они скрываются за поворотом, и ночь скрадывает от нас пустынный ландшафт.

(8)

Некоторое время спустя. В столовой какой-то второразрядной гостиницы.

Сезон еще не начался, и гостиница пуста. В большой столовой, заставленной маленькими столиками (все они свободны), прежде всего бросается в глаза длинный общий стол, за который в разгар сезона можно усадить человек тридцать.

Сейчас за ним сидят шесть человек. В глубине, за другим концом стола, четверо грустных баварцев, должно быть какие-нибудь слу­жащие, питающиеся в ресторане. Ближе к зрителю – Флисс и Фрейд.

Им подали десерт. Флисс с аппетитом расправляется с «рисом в молоке». Фрейд едва к нему притрагивается.

Покончив с блюдом, Флисс поворачивается к Фрейду с испытующим видом.

Флисс. Ну-с, что ты привез мне новенького?

Фрейд выглядит неуверенным и несчастным.

Фрейд (тоном легкого упрека). Подожди немного, дай мне оттаять. Я так одинок в Вене. Дай мне время воспользоваться твоим обществом.

Флисс. Мы с тобой гуляли весь день. Послушай, Зигмунд, наши «Конгрессы» лишатся всякого смысла, если не будут про­двигать нас вперед в наших исследованиях.

Фрейд. Для меня главное в них то, что они позволяют нам с тобой встречаться.

Флисс (любезно и холодно). Ну да, разумеется! (Пауза.) Ну так что же?

Фрейд (с еле уловимым раздражением). Что «что же»?

Флисс. Ты писал, что разработал теорию о сексуальной при­роде неврозов. Слушаю тебя.

Левой рукой Фрейд мнет хлебный шарик.

Фрейд. Представь, что ребенок в самые первые годы своей жизни становится жертвой сексуальной агрессии.

Флисс. Взрослого?

Фрейд. Разумеется. Первой его реакцией будет страх, кото­рый, это понятно, может сопровождаться болью и изумлением. Но, как ты сам знаешь, он не чувствует никакого смущения: в этом возрасте сексуальности не существует. Итак. Проходит несколько лет, органы развиваются: когда ребенок вспоминает об этом, у него впервые появляется смущение; за это время общество внушило ему принципы морали, жесткие прочные императивы; он стыдится своего смущения и вырабатывает защитную реакцию, вытесняя это воспоминание в сферу бес­сознательного.

Флисс (похоже, что ему это мало интересно). Ладно. Что же дальше?

Старая горбатая дама семенящей походкой подходит к столу, усажи­вается и открывает коробочку с таблетками.

Постепенно она начинает обращать внимание на разговор двух мужчин и прислушивается к нему с видимым изумлением.

Фрейд. Воспоминание пытается возродиться, а смущение про­должиться, но моральные императивы стремятся полностью их подавить. Механизмы защиты вступают в действие, ребенок убеждает себя, что ничего не произошло. Он забывает. Но, поскольку между, этими противоположными силами идет суро­вая борьба, все происходит так, как если бы эти силы пришли к компромиссу: воспоминание больше не всплывает в сознании, однако что-то его заменяет, маскирует и одновременно служит его символом. Это «что-то» и есть невроз, или, если хочешь, невротический симптом.

Флисс. Например?

Фрейд. В неврозе навязчивости травмирующее воспоминание подавлено, но его замещают фобии, навязчивые идеи. Дора забыла о нападении на нее старого лавочника, но сохранила фобию – она боится заходить в лавки. Что касается стыда, который она почувствовала, то она пере­несла его на другой объект и объяснила его другой причиной: это приказчики в магазине, которые смеялись над ней.

Флисс (спрашивает вялым тоном). А как же истерия?

Фрейд. Здесь необходима особая предрасположенность, ко­торая позволяет телу стать соучастником больного: чтобы за­быть своего умершего отца, Сесили стала косить на оба глаза и видеть предметы только перед своим носом. Что касается невроза страха…

Флисс (с раздражением). Хорошо, довольно! Продолжение мне известно. Вытеснение, трансфер – вот твой конек. Все это психология. Она меня не интересует. Есть у тебя конкретные случаи?

Фрейд. Тринадцать.

Флисс. Тринадцать неврозов, вызванных сексуальной агрес­сией!

Фрейд. Да.

Флисс. Кто же виновник?

Фрейд. Иногда дядя или слуга. В большинстве случаев – отец.

Старая дама, остолбенев, снимает очки и перестает есть.

Флисс. Отец?

Фрейд (мрачно и сухо). Да.

Флисс. Отец? (Он удовлетворенно потирает руки под испуганным взглядом старой дамы.) Вот это здорово! Это упрощает расчеты. Значит, невроз у детей является следствием извращенности отцов? (Фрейд смотрит на него, несколько смущенный этим грубым упрощением своих теорий.) Так вот, это мне кажется совершенно обоснованным. Наконец-то мы располагаем фактами.

Фрейд (осторожно). Вильгельм! Это всего лишь гипотеза. Тринадцати случаев мало, чтобы ее подтвердить.

Флисс. Мало тринадцати изнасилований? Мало тринадцати неврозов? И ты еще недоволен? А я прямо восхищен! Но мне нужны даты. Если ты сообщишь мне дату рождения родите­лей, ребенка и время изнасилования…

Фрейд. Но я тебе сказал, что это совсем непросто.

Флисс (снисходительно). Конечно. Ты своего добьешься. Усовершенствуешь свой метод. Располагая деталями, знаешь, что я смогу сделать? Я высчитаю, в какой из периодов разви­тия ребенка, женского или мужского пола, произошла травма, и могу уверить тебя, что из этого я наверняка сделаю вывод о природе болезни. Невроз страха, послушай, могу сказать тебе это прямо, по природе женский: эта простая пассивность в чистом виде. Невроз навязчивости активен. Первый развивает­ся у субъектов, подвергшихся насилию в кульминационный момент женского ритма, второй у… (Флисс захвачен каким-то лирическим вдохновением. Фрейд выглядит все более счастливым: он уже не узнает собственной теории, он слушает Флисса почти с таким же изумлением, что и горбатая дама. Флисс резким тоном). Жаль, что в этом деле нельзя поставить опыт. В лабораторных условиях мы могли бы зафиксировать время экспериментального изнасило­вания с точностью до секунды.

Старая горбунья (встает, обезумев от возмущения. То­ном оскорбленной добродетели обращается к служанке). Дитя мое, вы подадите мне ужин в номер. Я не желаю сидеть за одним столом с этими висельниками.

Она выпрямляется и, смерив обоих мужчин гневным взглядом, уда­ляется.

Флисс хохочет.

(9)

На следующее утро, в скромном, но приятном номере отеля.

Флисс заканчивает осматривать горло Фрейда.

Фрейд, широко раскрыв рот, сидит на стуле. Флисс, посмотрев горло в последний раз, моет руки и начинает складывать свои инструменты в саквояж.

Во время всех этих манипуляций продолжается разговор.

Флисс (смеясь). Да ничего у тебя нет. Абсолютно ничего. Несколько воспалилось, и все. Можешь закрыть рот. Сигарами не злоупотребляешь?

Фрейд. Пять штук в день.

Сложив инструменты, Флисс берет свой альпеншток, тирольскую шляпу, потом надевает на спину рюкзак.

Флисс. Идем.

На улице Берхтесгадена; перед табачной лавкой.

В витрине полно сигар. Фрейд ждет перед магазином. Он тоже с рюкзаком на спине. Он заглядывает внутрь и видит, что Флисс у кассы расплачивается за покупку.