Сартинов Евгений.
      Волчата
      *(Эта повесть, лишь эпизод романа "Маятник Мести")
      1.
      Сержант Зубов приоткрыл глаза и, зевнув, глянул на часы. Это свойство просыпаться в точно намеченное время всегда поражало его сослуживцев. Вот и сейчас электронное табло высвечивало три часа тридцать минут. До смены караула оставалось еще полтора часа. В их части, как и во всей армии, не хватало солдат, и часовые стояли по три часа, а вместо положенного начальника караула - офицера на этот отдаленный склад старшими отряжали сержантов.
      Зубов мог бы, как говорят, "забить" на службу и спокойно спать себе в караулке, но сознание того, что в подчинении у него полтора десятка "салабонов", придавало сержанту особую степень самоуважения. И он вопреки природной лени раза три за ночь делал обход постов, изрядно пугая дремавших новобранцев. Кроме практической пользы, Зубов получал еще большее эстетическое наслаждение, видя испуганные лица солдат. Вот и сейчас он по-кошачьи, на цыпочках подошел к двери и, потихоньку приоткрыв ее, выглянул наружу.
      Увы, здесь его ожидало полнейшее разочарование. Метрах в пяти от караулки, под деревянным грибком, предохраняющим от дождя, Зубов увидел широкую спину Рафика Садыкова. Сержант называл его не иначе как "хитрый татарин". Прозвище это Садыков заработал за то, что сержант за месяц еще ни разу не смог поймать его спящим, дремлющим или хотя бы сидящим на корточках. Зубов ставил Рафика на пост рядом с караулкой намеренно, и все равно ему не удавалось застать парня врасплох.
      Надев бушлат, - сентябрьские ночи уже холодили вовсю, несмотря на ласковое дневное тепло бабьего лета, - Зубов вышел на улицу, закурил и окинул придирчивым взглядом расплывшегося в улыбке Садыкова:
      - Стоишь, хитрый татарин?
      Рафик сверкнул белыми крупными зубами и, взяв под козырек, бодро ответил:
      - Так точно, товарищ сержант.
      - Ну-ну. Смотри мне, - пригрозил непонятно зачем и почему сержант, передернул плечами и, застегиваясь на ходу, скрылся за углом караулки.
      Садыков переждал еще минуты две, затем глянул на часы и, улыбнувшись, отошел в сторону большого пожарного ящика с песком. Пятнадцать минут отдыха ему было гарантировано. Именно столько времени уходило на один круг вокруг склада. Прислонив автомат к ящику, Рафик уселся рядом, поводил уставшими плечами и, с наслаждением прислушиваясь, как гудят нашедшие наконец покой ноги, закурил. В этом и заключался метод "хитрого татарина".
      Он уже докуривал свою "Приму", когда из окружающей его темноты раздался странный звук, словно шелест крыльев быстро летящей птицы. И пронзительная боль, резанувшая сердце, оставила ему сил только на то, чтобы коротко простонать.
      Уже подходя к караулке, Зубов на несколько секунд остановился. Тишина в этих местах была удивительной. Склад химического оружия, произведенного еще до Отечественной войны, был вынесен на несколько километров от города. Сюда чаще доносилось пение петухов из ближайшей деревни, чем стук поезда или гул машины. Сержанту это напоминало родное село. Первое время Зубов еще как-то боялся охраняемой им притаившейся смерти. Да и было почему: за пятьдесят с лишним лет сгнили даже крепкие армейские ящики и кое-где проглядывали покрытые ржавчиной остроконечные чушки снарядов и кургузые бочонки авиабомб.
      Но человек привыкает ко всему. И теперь на Зубове не было не только положенного по инструкции противогаза, но и оставленного в караулке автомата. Лишь болтался на поясе штык-нож, шиковатая причуда "стариков" да дембелей.
      Прервав размышления, сержант завернул за угол и от удивления даже вытаращил глаза. Садыков явно спал на пожарном ящике, откинув назад голову и прислонившись спиной к стене.
      - Нет, ты совсем оборзел! - рявкнул сержант.
      Но "хитрый татарин", вопреки ожиданиям, остался сидеть, не вскочил, не вздрогнул, даже не пошевелился.
      Не понимая в чем дело, Зубов сильно толкнул его в плечо, и тело часового расслабленным ватным мешком завалилось набок, затем перекувыркнувшись, упало на землю. Но больше склонившегося над ним сержанта поразила увиденная им наконец продолговатая ручка ножа, торчавшая в груди часового. Зубова прошиб холодный пот. Плашмя упав на землю, он лихорадочными движениями испуганной ящерицы прополз оставшиеся до двери три метра и, ввалившись в караулку, заорал что-то непотребное, всполошив отдыхающих солдат. Потом схватил свой автомат, трясущимися руками передернул затвор и, выскочив наружу, принялся отчаянно палить длинными очередями в окружающую темноту. При этом Зубов попутно разнес в щепки деревянный грибок и остановился только когда в магазине "Калашникова" иссякли патроны.
      2.
      Сергей Шелехов, следователь прокуратуры города Волжска, прибыл на место происшествия в половине седьмого утра. Выйдя из машины, он зябко передернул плечами и, зевнув, двинулся к небольшой кучке людей, стоящих метрах в двадцати от колючей проволоки. Шелехову недавно исполнилось двадцать шесть, но выглядел он для своего возраста достаточно солидно. Среднего роста, довольно плотного сложения, Сергей сразу вызывал симпатию благодаря спокойному и умному выражению лица, хоть оно и было круглым, курносым, с широко посаженными темно-карими глазами. Но именно глаза говорили много, если не все, о характере Шелехова. Недаром спустя всего полгода после окончания юридического его забрали в прокуратуру.
      В группе офицеров Шелехов сразу узнал следователя военной прокуратуры Симонова, седого майора в легком летнем плаще. Они встречались и раньше, где-то год назад, по делу об убийстве мэра города лейтенантом местного гарнизона, поэтому официальничать не стали.
      - Добрый день, Владимир Семенович, что тут у вас стряслось? - спросил Шелехов, подавая майору руку.
      - Скорее доброе утро, коллега, - поправил его Симонов. - Думаю, что это дело по вашей части. Хотя, конечно, и мы, и ФСБ также будем над ним работать.
      - Почему по моей? - полюбопытствовал Сергей. - Вы имеете в виду гражданскую прокуратуру?
      - Да, - подтвердил майор. - Сейчас вы в этом убедитесь.
      Он обернулся в сторону лесопосадки и крикнул двум экспертам, разглядывающим что-то на земле.
      - Ну, что там у вас, скоро будет готово?!
      - Сейчас, - донеслось в ответ.
      Немного спустя тот же криминалист махнул рукой.
      - Готово! Можете идти.
      Оба следователя подошли и уставились на землю. На небольшом пятачке сырой земли метра два на два отпечатались следы нескольких подошв и чуть смазанный протектор велосипедных шин.
      - Вот, полюбуйтесь. Видели такое? Убийца приезжает на велосипеде, и следы ног. Одни тридцать шестого размера, другие тридцать девятого. Забавно, да?
      - Кроссовки?
      - Да, довольно новые.
      - А это что? Это... - Шелехов нагнулся пониже.
      - Кровь, - подтвердил Симонов. - Сержант палил с перепугу в белый свет как в копеечку, но, похоже, все-таки попал. В одном месте, - Симонов показал рукой, - крови особенно много и обрывки материи. Скорее всего пуля достала убийцу там. А еще мы имеем странное орудие убийства. Вот, посмотрите.
      Они подошли к микроавтобусу, Симонов кивнул одному из экспертов:
      - Ну-ка, покажи нож.
      Тот молча открыл потертый дипломат и пододвинул его поближе к свету. Сергей присвистнул. Длинное, сантиметров пятнадцать в длину лезвие ножа было заточено наподобие кинжала, обоюдоостро. Но не это удивило Шелехова. Ручка ножа. Вернее, то, что было вместо нее. Сергей нагнулся поближе, разглядывая ребристую поверхность, и сказал с удивлением:
      - Это же напильник!
      - Да, переточенный на наждаке плоский напильник, драчовый. Судя по тому, что ручку даже не пытались скруглить, чисто метательное оружие.
      - Чушь какая-то, - крутнул головой Шелехов. - Велосипед, нож, переточенный из напильника. Все как-то... странно, несерьезно.
      - Еще как серьезно. - Симонов вздохнул и вытащил сигареты. Солдат-то убит. Он, видно, решил отдохнуть, присел на ящик. Темный силуэт на белой стене. Бросок на двадцать метров, затем они вырезали два ряда колючей проволоки - кусачки мы нашли чуть подальше в кустах, подползли к телу и забрали автомат.
      Рядом остановилась машина. Из нее вылез кинолог с собакой, подошел к Симонову.
      - Собака отработала до центра города. Благодаря крови шла хорошо, но на улице Ленинской разлилась канализация, так что... - он развел руками, увы...
      Кинолог отвел в сторону явно встревоженную запахом крови овчарку.
      - Плохо, - вздохнул Шелехов. - За последнюю неделю это уже третий случай хищения оружия. Были два покушения на милиционеров. Один из них убит, другой, говорят, выживет. А вот теперь еще и автомат. Сдается мне, что скоро в городе снова начнется стрельба.
      3.
      Чира подогнал велосипед впритирку к крыльцу, но не смог удержать равновесие. Проклятая сумка с автоматом, болтавшаяся на шее, перевесила, и велосипед с грохотом завалился набок. Падение оказалось неудачным, Понька, и до этого едва державшийся на багажнике, вскрикнул от боли и потерял сознание. Чира же настолько выдохся за время долгой поездки, что не стал вставать, а так и лежал на бетоне, тяжело дыша и прислушиваясь к тому, как внутри здания грохочет железная лестница под ногами бегущих людей. Наконец железная дверь со скрежетом распахнулась, и на крыльцо вывалила вся толпа.
      - Ты что, Чира? - встревоженно спросил Глеб, склоняясь над пареньком.
      Уже чуть рассвело, но еще не настолько, чтобы можно было разглядеть все детали.
      - Я ничего, - ответил Чира, облизывая пересохшие губы. - Понька ранен. Уж отъезжали, когда солдаты стрелять стали. Едва его довез.
      - А автомат? Удалось?
      - Вон, в сумке, - Чира кивнул на свою ношу.
      Глеб Москвин, высокий, худощавый парень с узким горбоносым лицом и короткой молодежной стрижкой ежиком, подхватил сумку и показал рукой на раненого:
      - Берите его на руки и несите наверх.
      Двое подхватили под руки безжизненное тело Поньки, тот сразу очнулся, вскрикнул, но его уже тащили вверх по крутой железной лестнице, и он снова потерял сознание. Невысокий парень, чуть прихрамывающий на левую ногу, помог подняться Чире и, прихватив велосипед, последним вошел в здание, закрыв за собой на щеколду дверь.
      Наверху Глеб первым делом осмотрел рану Поньки. Все оказалось не так страшно, как ему показалось на первый взгляд. Пуля прошла по касательной, вырвав кусок мяса на левом бедре. С виду рана казалась внушительной, но, отметив цвет крови и интенсивность ее выделения, Москвин понял, что ни артерию, ни вену шальной свинец не задел. Глеб в армии как-то с полгода подменял друга-санинструктора. Теперь этот опыт ему пригодился.
      - Может, перетянуть жгутом? - спросил рослый широкоплечий парень, разглядывая через плечо Москвина окровавленную ногу парня.
      - Не надо, Баллон, принеси лучше из машины аптечку, - попросил Глеб.
      Пока парень ходил вниз, Понька пришел в себя, открыл глаза и застонал.
      - Что, больно? - спросил Чира, встревоженно склоняясь над ним.
      - Да, очень. Горит... - еле выдавил тот. Лоб его покрылся испариной.
      - Набейте-ка "косячок", - велел Глеб.
      Папироса с анашой помогла, но когда Глеб начал обрабатывать рану, Понька просто взвыл от боли.
      - Баллон, - подумав, обратился к здоровяку Глеб, - ты говорил, что твоя сегодня на дежурстве?
      - Да, в ночь, - подтвердил тот.
      Его подружка Ленка работала медсестрой в больнице.
      - Возьми машину, съезди к ней, попроси что-нибудь обезболивающее в ампулах. Парадантол или хотя бы но-шпу с анальгином. Шприц не забудь.
      - Хорошо, - ответил Баллон и ушел.
      - Его бы самого отвезти в больницу, - предложил Маркел, высокий парень со смуглым красивым лицом, с беспокойством наблюдавший за процедурой перевязки.
      - Точно. Может, отвезем? - поддержал его Чира. Он сидел у изголовья, вытирая со лба раненого полотенцем пот. Его беспокойство объяснялось просто: Понька приходился ему родным братом.
      - С ума, что ли, сошли?! - огрызнулся Глеб. - Куда его везти? Стреляная рана бедра! Это лучше сразу в ментовку. Да и рана не очень опасна, вот только крови он много потерял. Но это ничего. Сейчас Баллон привезет что-нибудь, болевой шок собьем, и все будет в порядке.
      - В ментовку сразу его не повезут, - возразил Маркел. - А чуть рана подживет, мы его из больницы выкрадем.
      - Дурак! - снова окрысился Глеб. - Все знают, что вы одна кодла, сразу повяжут.
      Действительно, парни в этой комнате, кроме Баллона и Глеба, последние два года были неразлучны. Все семеро учились в школе-интернате на самой окраине города. И этим летом, после завершения учебы, были выпущены, вернее, выброшены в большую жизнь. У всех у них где-то были родители или другие родственники, но так случилось, что вскоре судьба снова свела их вместе, словно помогая облегчить участь бродяжек.
      Летяга и Зубатик даже не стали искать своих родителей. Ни тот ни другой не видели их два года, не знали, где они живут и живы ли. Зато они знали, что совсем не нужны этим спившимся людям, непонятно зачем произведшим их на свет Божий.
      Маркел две недели промучился в одной комнате с матерью и очередным ее сожителем. Потом ему надоели их вечные пьянки и придирки нового отчима. Он набил ему морду и ушел под проклятия родной матери.
      Суслик, сивый парнишка, с повадками и ростом двенадцатилетнего пацана, только навестил свою многочисленную семью. Убедившись, что ему в родной деревне уготована роль вечной няньки и кормилицы восьмерых братьев и сестер, он на второй же день сбежал от этого выводка вечно голодной нищеты.
      Два брата, провернувшие дело с автоматом, - Чира и Понька попытались найти отца, жившего в областном центре. Но по адресу, указанному в последнем письме, оказались совсем другие люди, даже не слыхавшие про Василия Мельникова. С неделю ребята болтались по городу в тщетных поисках отца, не зная, что он давно уже мертв. Его квартира приглянулась местным бандитам, и они устроили аферу якобы с переездом на другое место, а на самом деле в никуда.
      Трагичней всего складывалась судьба у Мони, невысокого черноглазого еврейчика. Его родители два года назад переезжали из Узбекистана в Россию. Неподалеку от Волжска "бригада" рэкетиров Кулика остановила "волгу" Михаила Рубина. Поняв по набитому салону и прицепу, что люди едут в Россию насовсем, а значит, могут везти большие деньги, Кулик не ограничился обычной данью, собираемой с таких вот беззащитных путников, а убил и отца, и мать. Стрелял и в Моню, но тот каким-то чудом выжил. Его хотели отдать в детдом, но в Волжске, по счастью, жил дед, старый, но еще крепкий ветеран, прошедший войну сапером. Единственный из всех своих друзей, Моня хорошо учился и после окончания интерната поселился у деда, готовился поступать в институт. Но через две недели сосед по бараку, где они жили, уснул в подпитии с непотушенной сигаретой. Дом сгорел дотла, так что вернувшийся с речки Моня застал только пепелище. Деда его нашли метрах в двух от выхода, опознали по орденам на груди. Старый сапер чуть-чуть не добрался до двери, задохнулся в дыму. Похоронив деда, Моня остался совсем один, без крыши над головой, без документов и невольно присоединился к остальным, уже познавшим горький вкус бродяжничества.
      День парни проводили на рынке, подрабатывая на разгрузке машин (не упуская при этом возможности стащить что-либо), но чаще просто сидя в сторонке и наблюдая за этим человеческим столпотворением над морем шмоток и жратвы.
      Рынок Волжска не походил на обычные городские базары. Город лежал на пересечении железных дорог, был крупной узловой станцией. Усилиями господина мэра два недостроенных цеха бетонного завода по другую сторону железнодорожного вокзала превратили в вещевой рынок. Первыми его возможности оценили челноки, доставлявшие свой товар с юга и запада в столицу. Теперь их в Волжске ждали перекупщики с Урала и Сибири. И те и другие выигрывали больше суток во времени и соответственно в деньгах. Чуть позже челноков изрядно потеснили солидные оптовые фирмы. Один из цехов совсем отошел в их владения. Товарно-продуктовое изобилие так и выплескивалось наружу - вот и гудел рынок Волжска звонкими голосами, зазывал гомоном толпы, пестрым разнообразием шмоток, манил аппетитностью и многообразием жратвы и выпивки.
      Именно там, на рынке, пацанов и приметил Глеб Москвин. Он был гораздо старше этих парней, уже отслужил в армии. Отец его работал небольшим начальником в газовом хозяйстве города, мать трудилась на заводе технологом. Жили всегда неплохо. До армии Глеб рос как все, учился средне, увлекался рок-музыкой, рисовал в собственном подъезде на стенах "Виктор Цой жив", даже стучал в школьном ансамбле на барабане. Еще он мечтал о собственной машине, не упускал случая, чтобы прокатиться на папиных "жигулях". К его приходу из армии отец, поднатужившись, купил красную "восьмерку". И мать, и отец ожидали от сына бури восторгов, но он воспринял подарок как должное. Слава Богу, что они не заметили, что он как-то даже поморщился, хотя поблагодарил отца и мать очень искренно, больше того, поцеловал свою прародительницу, первый раз в жизни. Его досада относилась как раз не к предкам. Просто Глеб служил в Москве, и столица с ее яркой и помпезной жизнью словно отравила провинциального парня. После сверкающих "ауди" и "линкольнов" "восьмерка" казалась довольно убогой.
      Москва манила Глеба к себе, но он понимал, что без денег он никто. А еще ведь были и другие города: Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Сан-Франциско... И он начал искать способ заработать. Перебрав сотни вариантов, решил заниматься самым надежным бизнесом - покупкой и продажей, тем, что раньше называли спекуляцией, а теперь - коммерцией. Дело пошло неплохо. Еще тряхнув кошелек отца, Глеб купил прицеп и стал мотаться в соседнюю область, закупая там дешевые конфеты и другие продукты и продавая их в Волжске оптом, не связываясь с торговлей в розницу. Плохо было только то, что состояние его росло не так быстро, как ему хотелось. А со временем возникли новые трудности.
      Через пару месяцев после начала бизнеса к нему подошли трое парней и с усмешкой заявили, что давно наблюдают за его деятельностью и вполне ее одобряют. Отпираться было бесполезно, они "зацепили" его как раз в тот момент, когда он таскал коробки из машины на квартиру одной из продавщиц.
      - Хваткий ты парень, шустро крутишься, - продолжал расхваливать его один из трех "быков". - Мы тебе дали развернуться, ну теперь, брат, делись. Сам бог велел.
      - Сколько? - спросил Глеб онемевшими губами. Сумма, названная качками, не была очень уж большой, но сама мысль о том, что придется с кем-то делиться своими кровными, приводила Москвина в бешенство. Заплатить ему все же пришлось и тогда, и в последующие месяцы. За спиной этих парней стояла слишком большая сила, подмявшая под себя весь город, - организация Нечая.
      А еще через полгода его машину на трассе тормознула "бригада" того самого Кулика. Глеб сразу захорохорился, и его для острастки здорово избили, а в наказание сожгли прицеп с конфетами.
      И вот тогда Москвин понял, что большие деньги он сможет заработать только криминальным путем.
      4.
      Баллон обернулся быстро, Глеб только-только закончил перевязку.
      - Ну, что дали? - спросил Москвин, увидев в руках друга две ампулы.
      - Онопонт, - ответил тот, отдавая наркотик.
      Глеб поднял брови, присвистнул, что-то соображая.
      - Что, не то? - спросил Маркел.
      - Да нет, пойдет, - Глеб взглянул на искаженное мукой лицо Поньки. Чира по-прежнему не отходил от брата, вытирая пот с его лба и поминутно спрашивая, как тот себя чувствует.
      Прикинув на глаз, Глеб вколол раненому пол-ампулы, и тот сразу успокоился и затих. Наркотик был самым сильным из серии обезболивающих средств, но выбирать не приходилось.
      - Придется его долго колоть, очень болезненная рана, - вздохнул Глеб.
      - Да ты что, - возмутился Баллон. - Ленка и так еле выпросила у дежурной медсестры. Знаешь, сколько я отвалил за эти две ампулы?
      Цифра, названная им, была столь солидной, что Москвин обескураженно крутанул головой, но потом махнул рукой:
      - Ладно, что-нибудь придумаем.
      Отойдя от постели больного, он склонился над сумкой, привезенной Чирой, и, расстегнув молнию, вытащил оттуда автомат. Все тут же сгрудились вокруг, норовя потрогать оружие. Военное дело в школах давно отменили, и никто из интернатовцев даже близко не видел самый обычный "калашников".
      - А, салабоны, - рассмеялся Глеб, - мне эта "клаша" за два года знаете как надоела?!
      Отстегнув магазин, он выпотрошил из него все патроны и отошел в сторонку. Сев на кровать, Москвин с усмешкой наблюдал за толчеей вокруг оружия. Все шло как надо. К толпе присоединился даже Чира, убедившийся, что брат успокоился и уснул. Но особенно неистовствовал Суслик, парнишка с белесыми волосами, больше похожими на пух.
      По мнению Глеба, это была наиболее интересная для него личность среди интернатовцев. Несмотря на то, что он был ровесником всех остальных, Суслик по росту и комплекции больше походил на пятиклассника. Больше всего на свете он любил мятные жвачки. Добывал он их своеобразно. Подойдя к лотку, протягивал мятую бумажку и своим высоким мальчишеским дискантом говорил:
      - Мне жвачку, одну.
      Продавец отвлекался, а Суслик в это время другой рукой загребал из коробки целую горсть, чтобы секундой позже чинно взять еще одну штуку.
      Именно его первым приметил Глеб. Он проезжал по дороге вдоль рынка и увидел, как толпа гонит перед собой невысокого пацана, бегущего с большой сумкой на плече. Поняв, что с ношей не скрыться, Суслик бросил свою поклажу и на ходу вскочил в кузов порожнего грузовика, чуть притормозившего перед очередной выбоиной на асфальте. Глеба поразила не только ловкость, с какой пацан проделал это, но и то, что, оказавшись в безопасности, Суслик выпрямился во весь свой небольшой рост и показал характерный жест рукой, у всех народов мира означающий только одно: хрен вам!
      Через пару дней он заметил Суслика, сидящего на шпалах, недалеко от железнодорожной станции в окружении нескольких парней. Все они, несмотря на разницу в росте и комплекции, чем-то неуловимо походили друг на друга. Если бы Глеб разобрался до конца в том, что их роднит, то понял: это голодный блеск в глазах.
      Уже вечером, катаясь со знакомой девчонкой по пригородному шоссе, Москвин увидел всех семерых, не спеша направляющихся к дачному массиву. Время шло к закату, и дачники спешили на автобус, покидая свою добровольную каторгу. Повинуясь какой-то интуиции, Глеб свернул к обочине и, не обращая внимания на недоуменные вопросы девицы, стал наблюдать за действиями парней. А они между тем свернули было в один из дачных проулков, но дорогу им преградил рослый могучий старик с палкой в одной руке и корзиной яблок в другой. Даже на свой летний кремовый пиджак он не поленился прицепить орденскую планку в три ряда.
      - Вы опять пришли! - закричал дед, да так, что изо рта его брызнула слюна. - Я сейчас милицию вызову, воришки несчастные!
      - Да ничего мы у вас не воруем, - нехотя отозвался самый высокий из парней, пытаясь обойти упрямого старика. Но тот перегородил ему дорогу своей клюшкой и продолжал свое:
      - Знаем мы, как не воруете! У Козловых на сорок шестом участке всю редиску повыдергали, так мало того, еще и соседние грядки потоптали! Сдам сейчас тебя в милицию, и пусть там с тобой разбираются!
      Он поставил на землю свою корзинку и попробовал ухватить парня за воротник, но тот вывернулся и ударил старика по протянутой руке. Дачник совсем рассвирепел, замахнулся на пацана палкой, но тот перехватил его руку, а самый маленький из компании - "крестник" Глеба - подкатился под ноги старика, и через секунду после толчка дед всей своей массой обрушился на землю. Глеб видел, как он пытался приподняться с земли, побагровевшее лицо старика особенно контрастно смотрелось с его белоснежной шевелюрой, но тут же оно скрылось под ударами ног сгрудившихся вокруг парней. Несколько минут шестеро из них яростно пинали лежащего человека, не обращая никакого внимания на крики стоящих на автобусной остановке женщин. Лишь когда человек пять ветеранов, вооружившихся палками, кинулись на выручку собрату, седьмой из парней, невысокий черноглазый парнишка, стоявший в стороне, крикнул:
      - Атас, бежим!
      И первый припустил с места. Последним поле битвы оставил тот самый малыш, до конца азартно пинавший ветерана.
      Развернув машину, Глеб быстро доставил подругу до ближайшей остановки городского автобуса и, высадив обиженную девушку, вернулся к дачам. Как раз в это время старика с окровавленным лицом, державшегося рукой за сердце, усаживали в старенький "москвич". Костюм на ветеране из кремового превратился в серый. Рядом два милиционера из стоящей на обочине патрульной машины терпеливо выслушивали взволнованно жестикулирующих женщин.
      Прибавив скорости, Глеб вскоре догнал идущую вдоль шоссе "великолепную семерку". Коротко просигналив, он остановил машину и взмахом руки подозвал к себе высокого парня, первым начавшего драку со стариком. Тот настороженно оглянулся по сторонам, чуть помедлил, но потом подошел, исподлобья поглядывая на Глеба.
      - Там менты сейчас разбираются с дедом, так что скройтесь с глаз. Вам что, ночевать негде?
      Маркел, а это был он, только кивнул в ответ головой.
      - Вот там за дачами, - Глеб показал рукой направление, - на пустыре стоит большой дом. Идите туда, я через полчаса подъеду.
      Здание, куда отправил Москвин интернатовцев, в свое время построили при сооружении самого мощного в стране газопровода. Там размещалась какая-то контора, а внизу ремонтная база. Потом ее передали газовому хозяйству города, но все же она была слишком далеко от города, и здание забросили. Года три в нем обитал кооператив по производству мебели, но потом и он благополучно разорился. Ключ от здания хранился у отца Глеба, и Москвин уже не раз использовал здание под склад объемной продукции. Вот и сейчас он поехал к отцу, попросил ключ и через полчаса был на месте.
      Уже стемнело, рядом с домом никого не было. Глеб подумал было, что парни не поверили ему и не пришли, но тут зашелестели раздвигаемые кусты, и пацаны по одному начали подходить к крыльцу.
      "Какие они все худые", - подумал Глеб, а вслух сказал:
      - Пошли, парни, эта халупа все равно стоит пустая.
      Поднявшись на крыльцо, он всунул реечный ключ в скважину и со скрежетом отворил покрашенную черной краской большую железную дверь. Сразу у входа он нашарил выключатель. Слабенькая лампочка высветила захламленное помещение со старыми, полуразобранными станками, какими-то ящиками в углу, толстым слоем пыли на бетонном полу. Запах пыли и затхлости, типичный для подобного рода помещений, особенно не понравился чистоплотному Летяге, но Глеб уже уверенно вел их наверх по крутой железной лестнице, звучно гремевшей под ногами.
      Второй этаж представлял из себя одну большую комнату, метров десять в длину и пять в ширину, в которой кооператоры сломали в свое время все перегородки. Здесь было почище. Деревянный пол застелен потрескавшимся линолеумом, стены и потолок побелены известью. Из мебели присутствовали только старый диван да расшатанный стол с двумя скамейками по бокам. Окна были забиты снаружи листами железа, так кооператоры боролись с народным русским промыслом - воровством. Комната освещалась двумя лампочками, каждая ватт по шестьдесят, придававшими лицам прибывших новых хозяев желтушно-желтоватый оттенок.
      - Вот, можете разместиться здесь, - заявил Глеб, по-хозяйски устраиваясь на низком столе, жалобно заскрипевшем под тяжестью тела. Сегодня перекантуйтесь, а завтра придумаем что-нибудь с лежанками.
      - И чем мы за все это будем платить? - спросил высокий парень.
      Чувствовалось, что он у ребят за главного.
      "А он не дурак, сразу ухватил суть", - подумал Глеб и ответил:
      - Мне нужны работники, о том, что нужно делать, поговорим завтра, хорошо?
      - Ну ладно, завтра так завтра, - согласился Маркел.
      На прощание Глеб проинструктировал новых знакомых о правилах противопожарной безопасности, посоветовал посылать подальше всех, кто будет интересоваться, на каком основании они тут живут, и, забрав ключ, ушел.
      - Он ментов не вызовет? - с въевшейся в кровь еврейской обстоятельностью спросил Моня, вслушиваясь в звук отъезжающей машины.
      - На фиг это ему нужно. Интересно другое: зачем все же он нас сюда пристроил? - заметил Маркел, обходя комнату и пиная попадающееся под ноги тряпье.
      - Да ладно вам! - заявил Суслик, заваливаясь на единственную в здании лежанку и блаженно вытягивая на диване уставшие ноги. - Главное - крыша над головой и комаров нет. Сейчас бы еще пожевать чего. Моня, в загашнике у нас что-нибудь есть?
      - Булка хлеба, - ответил тот, пристраиваясь за столом и заглядывая в потертый пакет.
      - Всухомятку? - скривился Зубатик. Коленкой поддав в бок, он пододвинул недовольного Суслика к стенке и завалился рядом. Этот рыжеватый парень с остроносой крысиной мордочкой получил свою кличку за крупные желтоватые зубы, торчавшие вперед и постоянно выглядывающие изо рта. Губы почти не прикрывали их, как у кролика.
      - Ну почему, огурцы есть, яблоки, лук, - отчитывался уже жующий что-то Моня. По пути они все же проверили несколько дач по поводу нынешнего урожая.
      Между тем снизу что-то громко загудело и вскоре пришел довольный Понька с наполненной трехлитровой банкой.
      - Внизу в туалете даже вода есть, раковина. Вода хоть и слабо, но течет.
      - Ништяк, это просто дворец, - за всех выразил свое мнение Суслик.
      Только Маркела все еще тревожил вопрос, что же нужно от них парню.
      - Ладно, посмотрим, - наконец вздохнул он. - Только, как говорила наша химичка, помните: "Бесплатно не дадут даже бублик, только дырку от него". Доставай харчи, Моня.
      5.
      Ответ на свой вопрос Маркел получил не скоро. За первые три дня Глеб использовал ребят только раз на разгрузке рефрижератора с арбузами. Перепало им хорошо, парни впервые за многие дни наелись от пуза. Но деньги скоро как-то незаметно кончились. К этому времени интернатовцы немного благоустроились. Обшарив все окрестные дачи, они стащили в дом лежбища, каждый по своему вкусу. Насмешил всех Суслик, облюбовавший какое-то уж совсем доисторическое чудовище, на котором он мог бы спать и поперек. Машинально все расставили кровати так же, как в свое время спали в интернате. В самом углу Моня, рядом Суслик и вечно его подкалывающий друг-враг Зубатик, потом братья Мельниковы, Летяга и с краю Маркел. Кто-то притащил еще тумбочку, Зубатик свистнул где-то уже в поселке электроплитку, натащил кучу посуды.
      Моня, единственный из всех, имел представление о технологии приготовления пищи. Чаще это был вареный молодой картофель, иногда для разнообразия его жарили. Притащили с дач и три старых венских стула. Вечерами за столом все семеро весело и с азартом играли навылет в карты, проигравшие получали по носу.
      На четвертый день вечером в контору пожаловал Глеб и не один. Рядом с его "восьмеркой" остановился бортовой "зилок", и из кабины вылезли два человека. В чем-то они были антиподами. Рослый, широкоплечий водитель, кареглазый и темноволосый, с внушительной квадратной челюстью, смотрелся контрастно по сравнению с худощавым, стройным блондином, к тому же голубоглазым, с утонченно-выразительным лицом. Нежная кожа чуть тронутых загаром щек блондина еще не знала лезвия бритвы, хотя все трое прибывших были ровесниками.
      - Это мои друзья. Дема, - Глеб кивнул на блондина, - и Баллон.
      Все расселись по койкам, Глеб по привычке взгромоздился на стол и начал свою речь:
      - Есть дело. Рискованное, но стоящее. Если выгорит, бабок огребем чемодан. Нет - в тюрьму сядем.
      Обсуждение было недолгим. Вся десятка давно уже созрела для преступления, даже осторожного Маркела интересовало только одно: пойдут ли на дело их новые друзья. Весь дальнейший разговор свелся к распределению ролей и подробнейшему инструктажу.
      Буквально за два дня до этого в Волжске начал работать контейнерный терминал. На громадной асфальтированной площади должны были разместиться сотни стандартных железнодорожных контейнеров, ожидающих попутного порожняка. Работа терминала строилась с учетом последних достижений прогресса: все контейнеры вносились в память компьютера и размещались по закодированным квадратам разметки, нанесенной краской на асфальт. Развозили их два погрузчика, нелепые машины, таскавшие контейнеры у себя под брюхом. Контейнеров пока было немного, штук тридцать, и располагались они у дальней от входа стороны терминала, рядом с забором из сетки рабицы.
      На этом и решил сыграть Глеб. В третьем часу ночи, когда охрана совершила очередной обход и удалилась к себе в вагончик, около забора появились он, Маркел и Понька. Пока они, быстро работая кусачками, вырезали один из пролетов, Дема перепрыгнул забор и затаился в тени крайних контейнеров, напряженно вглядываясь в освещенные окна вагончика охраны. До него было метров триста, не меньше. Именно с него в сторону контейнеров светил мощный прожектор.
      Когда вырезанную сетку оттащили в сторону, из темноты появились Зубатик и Чира с переносным бензорезом. Сдвинув на глаза черные очки, Глеб зажег горелку и за десять минут вскрыл торцовую сторону одного из контейнеров. Прорезав с трех сторон большой прямоугольник, он схватился за верхний край, стараясь отогнуть его наружу. Ему на помощь кинулись Маркел и Понька, но Маркел тут же отскочил назад и, зашипев от боли, присел на землю. В спешке он забыл надеть брезентовые рукавицы и здорово подпалил правую ладонь. Но и без его помощи Понька с Москвиным отогнули железо, и Глеб первым проник в контейнер с фонариком.
      - Везет нам, орлы, видеомагнитофоны! - сообщил он, появляясь с коробкой в руках.
      Выйдя за забор, Глеб просигналил фонариком вдоль забора, и тут же где-то вдалеке негромко заурчал и смолк мотор грузовика. Прошло секунд тридцать, и из темноты бесшумно появилась темная громада машины. Дорога в этом месте шла под уклон, и Баллон воспользовался этим, пустив машину накатом. Из кузова выпрыгнули остальные - Суслик, Моня и Летяга. Выстроившись цепочкой, все начали передавать коробки с электроникой из контейнера в кузов. Один лишь Дема по-прежнему вглядывался до рези в глазах в сторону вагончика сторожей да Баллон замер за рулем, готовый в любую секунду завести машину и рвануть ее с места.
      Через полчаса содержимое контейнера перекочевало в кузов. Баллон отжал ручной тормоз, но "зилок" стоял. Тогда он высунулся из кабины и попросил шепотом:
      - Ну-ка, толкните меня.
      Пацаны толпой навалились на грузовик, и, дрогнув, он покатился вниз под горку.
      Груз они складировали там же в "конторе". Через неделю Глеб, заранее договорившись, загнал товар в соседней области за две трети цены. Интернатовцам он оставил один из видиков, купил телевизор и подарил кучу кассет с импортными боевиками. Теперь вечерами в "конторе" стало гораздо веселей.
      6.
      По случаю удачного окончания дела Глеб организовал небольшой пикничок. Он навез в "контору" жратвы и водки, но настоящего праздника для души не получилось. Интернатовцы спьянели просто стремительно. В их скудный прежний рацион водка не входила, а то, что порой перепадало, не шло ни в какое сравнение с тем количеством спиртного, что притащил Глеб.
      Через полчаса за столом остались сидеть одни городские. Первым отключился, конечно, Суслик. Дольше всех держался Понька, он и комплекцией был покрупнее, и возрастом старше. Но в конце концов свалился и он. Пацаны разбрелись кто куда. Снизу, из туалета, доносились тошнотворные звуки рыганий. Суслик и его вечный враг Зубатик лежали поперек королевского ложа. Маркел, почему-то по пояс голый, спал на панцирной сетке, сбросив предварительно старый матрац Мони. Чира же пристроился прямо на полу. И шарашившийся по комнате с бессмысленными глазами Понька каждый раз спотыкался или наступал на ноги брата.
      - Да, слабаки, - сказал Баллон, закуривая очередную сигарету и с усмешкой рассматривая "поле битвы". - А ты еще хочешь сделать из них суперменов.
      - Ничего, - отозвался Глеб, наливая очередные сто граммов всем троим. - На курок нажать у них сил хватит.
      Идею создать собственную банду убийц Москвин вынашивал давно, с тех пор как убедился, что торговлей разбогатеть можно, но очень не скоро. Тогда он начал подумывать о том, как бы тряхнуть более удачливых бизнесменов. Тем более что их в городе хватало.
      Как-то на глаза Глебу попал список зарегистрированных в Волжске фирм, и он поразился их количеству. Потом произвел операцию умножения на первую пришедшую в голову достойную, в его понимании, цифру, и сумма получилась настолько солидной, что Москвин уже не оставлял эту идею, вынашивая ее и взращивая, как ребенка беременная женщина.
      Но вся трудность была в том, что в Волжске уже год властвовала мощная криминальная структура во главе с Геннадием Нечаевым. Обладая незаурядным криминальным мышлением, этот местный Аль-Капоне прошлым летом совершил в городе тихий переворот. Все началось с того, что молодой заместитель мэра города Виктор Спирин попросил его устранить своего шефа, законно избранного главу администрации Гринева. Очень ловко провернув эту операцию, Нечай заручился поддержкой новых властей. А потом случилось так, что все местные авторитеты, люди старого закала, быстро отправились к праотцам, а на главные роли вышли люди нового поколения и новой формации. Мало кто из этих молодых, крепких ребят знал вкус тюремной баланды. Узость мышления и интеллекта компенсировалась силой и врожденной свирепостью. Практически это были идеальные машины для убийства. Убивая, они не только не испытывали волнения или угрызений совести, но порой и не переставали жевать свою жвачку.
      Именно такие люди, чтобы победить их, нужны были и Глебу. Относительно Баллона и Демы он не сомневался. Все их разговоры по вечерам в комнате Глеба под звуки любимого хард-рока сводились к одному: как провернуть дело, урвать куш побольше и рвануть куда-нибудь в загранку, поближе к югу. Постепенно они поняли, что даже втроем ничего не смогут сделать. Глеб попробовал прощупать знакомых и приятелей по двору и району, но испытал только чувство разочарования. Все помыслы этих двадцатидвухлетних детин не шли дальше бутылки, укола и своего убогого двора. И только в случайно встретившихся ему семерых пацанах с голодным блеском в глазах Глеб почувствовал потенциальную силу убийц. Они еще были глиной, из них можно было лепить все что угодно. Для этого не надо было тратить много времени и труда. Просто приучить к мысли, что пришла пора убивать, и дать привыкнуть к сытой жизни, чтобы они почувствовали разницу и начали бояться голода.
      Идеологию Глеб прививал просто: принес свои запасы видеокассет. Подборка жестких импортных боевиков убеждала в мысли о том, что сила в руках у человека с оружием. Вооружен - значит, прав, силен и богат. На словах он пока даже не заикался об этом, парни должны были созреть сами.
      Через два дня после "банкета" они вскрыли еще один контейнер, только теперь уже в одном из тупиков железнодорожной станции. На этот раз грабители обогатились целой машиной кураги, которую Глеб все так же загнал "нелюбопытному" армянину. Получив деньги, пацаны приоделись и уже внешне ничем не отличались от современной джинсовой молодежи.
      Но третья операция того же рода, что и две прежних, едва не закончилась полной катастрофой.
      Все шло как обычно. Был выбран участок станции в другой стороне, недалеко от того терминала, что они "бомбили" в первый раз. Нашли отцепленный состав, стоявший на втором пути. Он должен был прикрыть их от глаз охранников с терминала, хотя и создавал трудности при транспортировке груза на машину. Глеб быстро вскрыл контейнер, но уже при этом внутри его что-то начало гореть. К концу работы огонь полыхал вовсю, при этом как-то странно и знакомо пофыркивая. Но лишь отогнув железо, Москвин понял, в чем дело. Контейнер оказался гружен под самую завязку ящиками спичек. Не успел он выругаться, как сверху раздался приглушенный голос Демы:
      - Атас, менты!
      Приглушенный шум двигателя грузовика привлек внимание, а отблески пламени всполошили охранников окончательно.
      - Рассыпались в разные стороны, - скомандовал Глеб.
      Парни муравьями сыпанули кто куда, лишь хитрый Дема остался лежать на вагоне, зная, что все остальные поневоле отвлекут внимание на себя.
      Вместе с Глебом в кузов "зилка" прыгнули Моня, Понька и Чира. Баллон выжал сцепление, все глядели назад, там стремительно приближались подрагивающие огни фар. Баллон крутанул руль в противоположную сторону, но и оттуда навстречу уже неслась машина охраны с терминала.
      "Зажали!" - мелькнуло в голове у Глеба, но Баллон рванул как раз в разрез между погоней в чистое поле, благо дальше шли одни заливные луга. Он выжимал из машины все, что можно. Парней в кузове бросало как щебенку в бетономешалке. Чира почти вылетел, но брат в последнее мгновение одной рукой поймал его за ноги и удержал на борту, а затем и затащил обратно в кузов. Все четверо пытались держаться за борта, но толчки были настолько сильны, что их отрывало и бросало друг на друга. А тут еще какая-то железяка больно ударила Глеба по ноге и запрыгала дальше, с грохотом стукаясь об обитый железом пол кузова.
      "Она поубивает нас всех!" - подумал Глеб, потирая ногу и одновременно пытаясь удержать равновесие и определить в темноте, где носится эта шальная железка. Но тут он оглянулся назад и сразу забыл про нее. Милицейский "уазик" и "жигули" отстали, но совсем близко подобрался БМВ охранников с терминала. За прошлую кражу именно эту пару здорово вздрючили, и оба парня горели жаждой мщения.
      - Стреляй! - крикнул водитель БМВ, отчаянно работая рулем и стараясь миновать более или менее видимые в свете фар кочки и редкие кусты.
      - Трясет! - крикнул в ответ его напарник, но все-таки вытащил пистолет. Он не был уверен, что попадет не только в водителя, но и в машину, однако высунул правую руку и открыл огонь. Две пули ушли в "молоко", еще одна засела в кузове. После этого стрелок замолчал, расстояние все сокращалось, и он решил выждать до верного, не тратить зря патроны.
      Но тут и Глеб выхватил пистолет. По сравнению с пушкой охранника это было совсем смешное оружие, самоделка под малокалиберный патрон. Он и выстрелил всего два раза - патрон перекосило. Но одна из пуль попала в лобовое стекло, покрыв его сетью трещин и противно свистнув над ухом шофера. Выругавшись, тот машинально крутанул руль вправо. Баллон, как раз глянувший в боковое зеркало, увидел, как слепящие огни фар скрылись за кузовом, и среагировал мгновенно. Что-то яростно зарычав, он отпустил педаль газа и, врубив нейтралку, нажал на тормоз. Шофер БМВ даже не успел понять, почему зеленый кузов с тщательно замазанным солидолом номером так стремительно рванулся ему навстречу, со скрежетом сминая легкие стойки салона и смешивая железо, стекло и человеческое мясо в одно жуткое месиво.
      От резкого торможения все в кузове полетели вперед, кто-то - Глеб не разобрал в темноте, кто именно - взвыл от боли, но Баллон уже включил первую скорость, двигатель взревел, машина вся затряслась, послышался скрежет, грузовик пошел боком. Казалось, что покореженная легковушка не даст "зилку" вырваться из своих объятий, но Баллон все жал на газ, насилуя перегревший двигатель, и все-таки смог вырвать свой грузовик. Машины расцепились, и от нового толчка все в кузове снова покатились, на этот раз назад.
      За несколько секунд вынужденной остановки к ним успели приблизиться обе милицейские машины. Они попытались обойти грузовик с обеих сторон, и вскоре Глеб и все остальные опять услышали выстрелы. Одна из пуль разбила зеркало заднего вида, другая разнесла правое боковое стекло.
      "Все! - мелькнуло в голове у Глеба. - Сейчас или Баллона пристрелят, или скаты пробьют".
      Уцепившись за борт, он выпрямился во весь рост и, оглядываясь по сторонам, стал ждать, с какой стороны последуют роковые выстрелы. Выстроившись треугольником, все три машины с ревом неслись по залитой лунным светом равнине. Глеб, сверху, первый заметил блеснувшую впереди полоску воды. Это был ручей, неглубокий, шириной метров десять. Баллон, ни секунды не задумываясь, направил машину в воду. Она доходила до подножек, но "зилок", поднимая волну как настоящий корабль, упрямо продвигался вперед.
      Уже когда передние колеса оказались на берегу, задние начали пробуксовывать, но Баллон, зверея от напряжения, обливаясь потом, мотнул головой и со стоном, будто на собственных плечах, все-таки выволок машину на крутой откос.
      А сзади творилось вот что. "Жигуленок", резко затормозив и развернувшись боком, встал на самом берегу. "Уазик" же, чуть притормозив, осторожно двинулся в ручей. Водитель вездехода делал все правильно, кроме одного. Ему надо было ехать след в след за грузовиком, а он поперся напрямую там, где выскочил, к ручью, метрах в десяти левее. На самой середине ручья "уазик" сунулся носом в невидимую под водой яму и, погрузившись передком по самую крышу, заглох.
      Трясясь в кузове удаляющейся от ручья машины, Глеб, да и все остальные, еще не могли поверить в то, что они все-таки ушли.
      Кружным путем уже к утру они вернулись в город, загнав "зилок" в сарай рядом с конторой. Два дня Баллон и Дема неустанно ремонтировали машину: выправили погнутую раму, заменили сломанную доску заднего борта, перекрасили его и зашпаклевали дырки от пуль. Но самое главное - они сменили на грузовике всю резину. Глеб же, превозмогая боль в ушибленной ноге, сгонял в соседнюю область к своему скупщику краденого и выправил документы, подтверждающие, что в нужный день грузовик Баллона колесил за триста километров от родного города. К вечеру третьего дня Баллон вернулся домой, и хотя на следующий день милиция осматривала его машину, но ни к чему придраться не смогла.
      Глеб прихрамывал еще недели две, в синяках оказались и оба брата. Но больше всего пострадал "счастливчик" Моня. Старый, отработавший свое цилиндр от камазовского двигателя, непонятно как оказавшийся в кузове, оставил на его груди здоровенный кровоподтек, настолько болезненный, что парень несколько дней пролежал пластом, вдыхая воздух со стонами. Но ел он впрочем, исправно, и с видимым удовольствием.
      7.
      Теперь в "конторе" наступили скучные времена. Первым делом Глеб урезал ребятам расходы на жратву. Интернатовцам снова пришлось вспомнить вкус свежевыкопанного молодого картофеля. По вечерам они, как в недавнем прошлом, совершали набеги на ближайшие дачи, запасаясь овощами и фруктами. Днем парни нежились на солнышке или играли в карты. Позже смотрели телевизор или по видику все те же бесконечные боевики, что не уставал им подбрасывать Москвин. Когда же особенно допекала жара, они ходили купаться. До речки было далеко, по прямой больше часа пешкодралом, но ласковая прохлада речной волны искупала все неудобства этого утомительного путешествия. Постепенно эти походы стали ежедневными, тем более что Глеб теперь не показывался у них по нескольку дней, а если и приезжал, то ненадолго и без каких-либо радостных новостей.
      Однажды они особенно долго задержались на речке и возвращались уже в темноте, решив пройти через город. И не заметили, как забрели на городскую дискотеку. Парк с гремевшей на всю округу музыкой поманил их, как бабочек ночью подманивает яркий свет. Минут десять интернатовцы рассматривали городские "скачки" со стороны, а потом, заплатив немудреные деньги на входе, проникли за решетку, отделяющую тридцатиметровый круглый пятачок бетона и находившихся внутри людей от всего остального, безбилетного люда.
      С небольшой сцены и с квадратных объемных колонок по разным сторонам танцплощадки неслась бодрая попсовая музыка, прерываемая народными речевками поддатого диджея.
      - Опа, опа, зеленая ограда! - как раз орал он в микрофон. - Девки что?
      Толпа с хором проскандировала матерщинный припев, а диджей дополнил его, брызгая слюной:
      - ...так ему и надо!..
      Пару минут все семеро оглядывались по сторонам, потом Маркел спросил:
      - Ну что, потопчемся?
      И, встав в кружок, друзья стали изображать подобие танца. Интернатовские дискотеки, устраиваемые в виде поощрения по большим праздникам, мало походили на эту разряженную и явно рисующуюся друг перед другом толпу. Там все знали друг друга и, не стесняясь, отрывались от души. Здесь же девицы были одеты во что-то сверхмодное, чудеса косметики превратили их всех в суперкрасавиц, а их откровенно оценивающие взгляды сковывали даже обычно невозмутимого Поньку. Но внимание красоток мало привлекал курносый Понька, а тем более Суслик или Зубатик. Их взгляды приковал Маркел. Высокий, стройный, чуть смугловатый, с большими темными глазами и продолговатым лицом, он был красив особой, несколько диковатой красотой. Мать Маркела в одно из редких посещений сына призналась воспитателям, что прижила его от цыгана.
      Но смотрины интернатовцам делали не только городские девицы. Много лет в городе шла постоянная война между районами. Она то затухала, чуть тлея в виде стычек центра с окраинами, то разгоралась в грандиозные побоища, когда пацанов хоронили чуть не каждый день и в город приходилось вводить дополнительные силы милиции. До окраины Волжска, где стоял интернат, доходили только отголоски этих боев, так что никто из семерых новичков не знал, что к их персонам приковано пристальное внимание.
      - Кто такие? - удивленно спросил один из главарей центровых, кивая на интернатовцев, скромно топтавшихся у входа.
      - Эти? Хрен его знает. Но счас выясним, - отозвался другой, допил свое пиво, а банку небрежно швырнул через забор, нимало не заботясь о плотно толпившемся там народе.
      Маркел потихоньку начал увлекаться мелодией, его уже не волновали чужие взгляды. Поджарое, пластичное тело словно само находило какие-то необычные, но красивые и гармоничные движения танца. Учитель музыки как-то сказал, что он должен идти в хореографию, что-то жило внутри его, более значимое и весомое, чем его убогий нынешний мир. Может, память предков, может, талант. Но долго кайфовать ему не пришлось. Резкий толчок в спину бросил Маркела вперед, и если бы не Чира, попавшийся на его пути, парень бы непременно расстелился на полу. Резко обернувшись назад, он увидел перед собой рослого парня в очках, который, не дав ему раскрыть рта, начал "наезжать":
      - Не, ты че, в натуре, как слон! Все ноги мне оттопал. Ты че, один тут? Смотри мне! Ну, че смотришь?!
      Парень напирал грудью на Маркела. Несмотря на интеллигентные очки в тонкой оправе, в остальном он был довольно внушительных габаритов. Одного роста с Маркелом, но гораздо шире в плечах и талии, Башка - так его все звали - четыре года ходил на бокс, и только резкое ухудшение зрения заставило его уйти из спорта. Недостаток эмоций и избыток сил Санек уравновешивал в драках на улице и стычках с ментами.
      Маркел уже сжал кулаки, ожидая начала драки, но тут между ними врезалась невысокая, худощавая старушка в серой вытянутой кофте, с волосами, безнадежно испорченными химией и крашенными яркой хной. Своими сухонькими руками она неожиданно сильно растолкала в разные стороны драчунов и закричала на них высоким, скрипучим голосом.
      - Ну-ка, прекратите счас же! Марш отсюда оба!
      Это была знаменитая баба Катя, неизменный контролер ДК добрых три десятка лет. Несмотря на более чем скромную фигуру, ее авторитет среди молодежи был непререкаем. В своей среде она не боялась никого и ничего, выпроваживая с площадки отъявленных громил. Лет десять назад парня, поднявшего на нее руку, просто затоптала насмерть разъяренная толпа.
      - Все-все, баба Катя! Полный нормалек, - заверил ее Башка, успокоительно поднимая ладони.
      - Смотри, Санька, встречу отца, все расскажу. Тоже такой же охламон был, - пригрозила контролерша.
      - Мы уходим, баба Катя. Да ведь? - повернулся очкастый к Маркелу.
      - Пошли, - понял его тот.
      Они двинулись к выходу, за ними устремилась и добрая половина танцующих, а за воротами прибавился еще народ. Созерцание драк для молодежи Волжска было любимейшим зрелищем, а участие в них - самым распространенным видом спорта.
      Понька, идущий в общей толпе, тормознул рукой Суслика, что-то шепнул ему на ухо, тот кивнул головой, юркнул в сторону и исчез в темноте.
      Толпа тем временем проследовала в самую глубь парка, где над асфальтовым пятачком горел одинокий фонарь. Место это в народе так и называлось - точно и выразительно: бойня.
      Не меньше сотни зрителей заполонили пятачок. С одной стороны, прижавшись спиной к колючим кустам, стояли пятеро интернатовцев, полукругом их зажимала толпа местных, в оставшемся пространстве топтались двое - Башка и Маркел.
      - Ну что, извиняться будешь? - ухмыльнулся Башка.
      Кличку свою он заработал за крупную, большую голову с высоким, круто скошенным лбом в ореоле светло-русых кудрявых волос. Иногда казалось, что он несколько неуклюж, особенно смешила его манера смотреть на противника как бы через нижний край очков, близоруко щурясь и откидывая назад голову. При этом он еще поминутно поправлял свои хлипкие окуляры, сползающие ему на нос.
      - Ну счас, разбежался, - зло огрызнулся Маркел, настороженно наблюдая за противником. Драться ему приходилось часто, за жизнь он сменил четыре интерната, и в каждом кулаками надо было доказывать свое право быть на равных с остальными. Маркел знал, что дракой один на один дело не кончится, но пока надо было хорошо встретить этого чудика.
      - Ты смотри, какой смелый! - восхитился со смешком боец центровых и снова поправил свои очки. - Как тебя хоть зовут, жмурик в отпуску?
      - Да это неважно, как меня зовут, обойдешься как-нибудь, - ответил Маркел. Он все ждал, когда же соперник снимет свои очки, не будет же он драться в них. Но Башка все медлил, рисовался, как павлин в зоопарке.
      - И откуда ты такой смелый взялся? Из какого хоть района? Куда на поминки-то приходить, а то что-то компота из кураги я давно не пил.
      - Санек, кончай с ним! - в нетерпении закричали из толпы.
      - А это тоже неважно... - начал было говорить Маркел, и в эту секунду Башка ударил. Он никогда не снимал в драках очки, надеясь на свой нокаутирующий удар. Но сейчас он здорово просчитался. Маркела выручила врожденная, просто звериная реакция. Он успел чуть отвернуть голову, и кулак Башки прошелся по касательной, чуть чиркнув по скуле, а боковой слева и совсем просвистел в воздухе - Маркел успел отпрыгнуть в сторону.
      - Эх, - удивился Башка, - шустрый!
      Он снова двинулся вперед, но тут неожиданный удар ногой снизу в челюсть заставил лязгнуть его зубы, очки же отлетели куда-то назад, за спину, где тут же были растоптаны шарахающейся из стороны в сторону толпой. Маркел никаких секций не посещал, но поневоле за долгие годы выработал свой своеобразный стиль, где в отличие от боксера Башки он пускал в ход все части тела, а не только руки. Между тем лучший забойщик центровых, подслеповато щуря глаза, очертя голову, кинулся вперед. Маркел отпрыгнул в сторону и сбоку, вдогонку проскочившему детине наотмашь ударил кулаком по уху. Башка взвыл от боли, но когда обернулся, то подставился под серию быстрых и хлестких ударов Маркела. По лицу верзилы текла кровь из разбитого носа и брови. Совсем озверев, он кинулся вперед, рассекая воздух мощными, но бестолковыми ударами. Интернатовец легко успевал уклоняться, а когда спина Башки уперлась в кусты, Маркел перехватил руки врага и, секунду выждав, резко ударил головой в лицо центровому. Этот эффектный удар кончил дело. Руки верзилы обмякли, и, откинув голову назад, он всем телом грохнулся на асфальт.
      На несколько секунд над парком повисла гробовая тишина, а затем наблюдавшая за схваткой толпа с ревом рванулась на интернатовцев. Им пришлось бы очень плохо, но за секунду до этого вынырнувший из-за кустов Суслик приволок с собой несколько выломанных из забора палок и даже толстую арматурину больше своего роста. Расхватав это своеобразное оружие, все семеро уже хорошо встретили атаку центровых, нимало не щадя головы врагов. Особенно рьяно размахивал своей арматуриной Суслик, перехватив ее за середину и используя по очереди оба конца железяки.
      Толпа было отхлынула назад, но задние напирали. В руках у городских также появились и засвистели в воздухе велосипедные цепи, солдатские ремни с заточенными пряжками. Сильный удар по голове получил Моня, по лицу которого ручейком побежала кровь, хорошо досталось также Маркелу и Чире. В довершение всего гулко бабахнул выстрел. Кто-то из городских притащил на танцы обрез. Заряд пролетел чуть в стороне от головы Маркела, и уже сзади него раздался девичий вскрик. Заряд дроби, рассеиваясь во все стороны, на излете попал в лицо одной из любопытствующих девиц.
      Выстрел пришелся на самый пик драки. Кто-то крикнул во всю глотку:
      - Атас, менты!
      И тут же совсем рядом, за кустами завизжали тормоза милицейского "бобика". Толпа кинулась врассыпную, грохнул еще выстрел обреза, и зазвенело стекло лампочки, и в наступившей темноте бывшие враги бок о бок штурмовали колючие кусты и высокий, решетчатый бетонный забор.
      Кое-как друзья собрались на окраине города и, вернувшись к себе в "контору", начали подсчитывать раны. Больше всего пострадал Моня. Ему пряжкой рассекли голову до кости чуть выше левого уха. Глебу, заехавшему на огонек проведать подопечных, стоило больших трудов остановить кровь. Чире разбили нос, сильно прихрамывал Суслик, синяки украсили лицо Маркела. Понька получил по плечу цепью и, сняв рубашку, озабоченно дул на вздувшийся красный рубец. Зубатик осторожно трогал языком разбухшие губы и шевелил языком шатающийся передний зуб.
      - Нашли куда сунуться! - бушевал Глеб, оказывая первую медицинскую помощь. - Да вас бы там затоптали, это вам, дуракам, еще повезло. У нас в одиночку на дискотеку не ходят и всемером тоже.
      Наконец, разобравшись со всеми ссадинами и ушибами, он уселся за стол лицом к парням и, самодовольно усмехнувшись, сказал:
      - Светоните, что я приобрел сегодня, - Глеб вытащил из кармана пистолет.
      - Ух ты, настоящий?! - спросил подскочивший первым и тут же забывший про больную ногу Суслик. Глаза у парня горели просто щенячьим восторгом.
      - А как же, "Макаров"! - Глеб крутанул пистолет на указательном пальце, а потом поднял руку вверх и закричал: - Но-но, не все сразу!
      Он попытался охладить пыл парней, потянувшихся к пистолету. Особым энтузиазмом пылал Суслик.
      - Дай! - закричал он.
      - Погодите вы! - Глеб вытащил обойму, передернул затвор и, убедившись, что патрона в стволе нет, отдал оружие пацанам.
      По очереди они держали пистолет в руках, взвешивали его плотную тяжесть, заглядывали в дуло, передергивали затвор, нажимали на спуск. Лишь Моня не проявлял никакого интереса. Лежа на кровати, он смотрел на них со стороны, и Глеб никак не мог понять из-за плотной повязки на голове выражения его лица. У Суслика же оружие пришлось выдирать силой, он никак не хотел расставаться с опасной игрушкой. Уже отдав пистолет, он выхватил из рук Глеба обойму и стал разглядывать короткие, тупорылые патроны.
      - Эх, пострелять бы! - даже застонал он от вожделения.
      - Завтра постреляем, - подбодрил его Москвин.
      - Где? - спросили его сразу несколько голосов.
      - Я знаю место, - успокоил он их. - Только дождитесь утра.
      И, забрав оружие, Глеб покинул "контору".
      8.
      Следующим утром он действительно заехал за пацанами на грузовике Баллона. С полчаса они тряслись по пыльной проселочной дороге, остановилась машина лишь заехав в чахлый лесок. Баллон остался в машине, судя по его равнодушному лицу он не испытывал особого желания пострелять. Еще бы, за два года службы на дивизионном полигоне он вдоволь настрелялся из всех видов оружия, начиная от пистолета и кончая гаубицей. Глеб же уверенно повел всех в глубь леса. Пройдя метров сто пятьдесят, они подошли к краю огромного котлована.
      - Старый карьер, - объяснил Глеб, закуривая неизменный "Ротманс". Здесь и постреляем.
      По проторенной дорожке они спустились вниз в глубь карьера.
      - Близко к краю не подходите, - предупредил Москвин, показывая рукой на желтоватые обрывистые стены карьера. - Года два назад тут засыпало четверых моих одноклассников. Один сумел откопаться, а остальных похоронили. Песок, никогда не знаешь, когда он может обрушиться.
      Вскоре он вывел их в ответвление карьера, метров двести длиной и пятьдесят шириной. Здесь Москвин обернулся к Моне.
      - Иди наверх. - Глеб кивнул на более пологий склон. - На шухере постоишь.
      По лицу еврейчика не было заметно, что его обидела подобная участь, скорее наоборот. Быстро поднявшись по склону, он замер на самом краю спиной к карьеру, вертя во все стороны своей замотанной бинтом головой.
      - Расставляй! - кивнул Глеб Суслику, и тот побежал с сумкой к большому продолговатому камню, выступающему из земли метрах в двадцати от них. Сегодня пацан окончательно забыл про ушибленную вчера ногу. Быстро расставив на камне пустые бутылки и банки из-под пива, Суслик покосился на щедрую россыпь битого стекла вокруг каменюги и, так же бегом вернувшись обратно, первым протянул руку к оружию.
      - Дай! - как что-то собственное потребовал Суслик.
      - Погоди ты! - отмахнулся Глеб и начал объяснять правила безопасности при обращении с оружием. Но все-таки первым к пистолету прорвался Суслик.
      - Всем по четыре патрона, - предупредил Глеб, отдавая ему "Макарова".
      Суслик, держа пистолет двумя руками, долго, тщательно целился, наконец нажал на спуск, и грохот выстрела гулко отозвался эхом в стенах карьера. Крайняя, синяя банка из-под "Пепси", подпрыгнув вверх, улетела с камня. Из четырех выстрелов Суслик попал три раза, но он умудрился еще дважды сгоряча нажать на курок, за что заработал от Глеба и Маркела по увесистому "лещу" и с сожалением расстался с оружием. Воспользовавшись случаем, пнул своего "любимца" и Зубатик, отчего малыш сразу сцепился с ним не на шутку.
      Стреляли все с азартом, любовь к оружию, очевидно, заложена самой природой в каждом пацане. Снайперских данных не выказывал никто, да и трудно было ожидать этого с первого раза. Донимал лишь Суслик, после каждого отстрелявшегося пытавшийся поновой овладеть оружием.
      Глеба это очень забавляло. Сам он не стрелял. Вчера они уже приезжали сюда втроем и опробовали этот же самый "Макаров". Наконец выпалил свою норму последний, Зубатик. Глеб махнул Моне, показал на пистолет, но тот отрицательно замотал головой.
      - Он не будет, - подтвердил Маркел. - Ему и так каждую ночь снится, что его убивают, иногда кричит во сне.
      - Почему? - удивился Глеб.
      Парни наперебой рассказали ему историю жизни Мони, и Глеб покачал головой:
      - Да, досталось ему.
      Патроны Мони выпалил неугомонный Суслик. Он просто сиял от такого подарка судьбы. Отобрав у него пистолет, Глеб вставил полную обойму и хотел было уже сунуть оружие в карман, но Суслик опять протянул руку:
      - Дай я понесу, хоть до машины!
      Сухонькая мордочка малыша выражала такую мольбу, что Глеб не удержался и, рассмеявшись, отдал пистолет. Суслик с важным видом сунул "Макаров" за пояс, прикрыв сверху джинсовой курточкой, и с довольным видом пошел впереди всех.
      - Рейнджер Джон всегда наготове! - с пафосом возвестил он, торжественно поднимая правую руку.
      - Пистолет не потеряй, рейнджер Джон, - тут же отозвался Зубатик, снова давая хорошего пинка своему соседу.
      Так под смех они выбрались из карьера, подождали на краю запыхавшегося Моню. Вся группа уже шла по лесу, когда из-за деревьев показалась фигура всадника.
      - Ну-ка, стой! - закричал мужик, пуская лошадь в галоп. Подъехав поближе, он остановился и, не слезая с лошади, начал вести допрос.
      - Это вы сейчас тут стреляли?
      "Лесник", - понял Глеб, глядя на зеленую фуражку всадника. За спиной у небритого верзилы болтался потертый карабин.
      - Где? - деланно удивился Москвин. - Не слышали мы ничего.
      - Ты мне тут не заливай. Я во-он откуда слышал, - лесник показал кнутом куда-то себе за спину, - а ты, значит, здесь ни слухом ни духом?
      "Вот пристал!" - Глеб пытался придумать, что сказать мужику, чтобы тот наконец отстал. Но тут сбоку что-то лязгнуло. Москвин оглянулся и увидел, что Суслик, дослав в ствол патрон, целится в спину лесника. Глеб открыл было рот, но сказать ничего не успел. Три выстрела, прогремев друг за другом, выбросили всадника из седла, а лошадь, испугавшись грохота, с громким ржанием понеслась с места в галоп.
      Глеб бросился к леснику, перевернул его лицом вверх. Три пули прошили грудную клетку мужика, но он еще был жив. Кровь пузырилась на его губах, зрачки были расширены, и казалось, что он силится что-то сказать.
      - Ах ты черт! - выругался Глеб.
      - Ты что, сдурел?! - вскричал Маркел, отбирая у Суслика оружие.
      - А что, он бы нас заложил и все, - спокойно отозвался тот.
      - Да на кой черт мы ему нужны, он же браконьеров ловит. Поманежил бы да отпустил, - не унимался Маркел.
      Внутренне Глеб с ним был согласен, но и в словах Суслика была правда. Вдруг, действительно, лесник стукнул бы. Машину он, скорее всего, видел, мог запомнить и номер.
      А мужик все корчился на земле, никак не желая расставаться с жизнью.
      "Здоровый бык, другой бы давно загнулся, а этот все тянет", - с досадой подумал Глеб, а потом решился.
      - Маркел, пистолет у тебя? - зачем-то спросил он, хотя прекрасно видел оружие в руках у парня. - Добей его.
      Маркел ошеломленно посмотрел на него.
      - Я?! - спросил он.
      - Ну, не можешь, отдай другому.
      Маркел понял всю подоплеку предложения Глеба. Он был лидером среди своих, интернатовцев, и все это время между ним и Москвиным шла незаметная, но явная борьба за первенство. Где-то в глубине души Маркел до конца не доверял горожанам. Это было что-то на уровне подсознания, звериного инстинкта, предупреждающего об опасности.
      - Дай мне! - протянул руку Суслик.
      И Маркел понял, что выхода у него нет.
      - Уйди! Ты сегодня уже настрелялся.
      Зло оттолкнув от себя пацана, пытавшегося ухватить пистолет, Маркел подошел к стонущему леснику.
      - В голову, - подсказал сзади Глеб.
      - Сам знаю, - огрызнулся интернатовец и, быстро прицелившись, нажал на спуск. Лесник дернулся и затих навеки. Поставив пистолет на предохранитель, Маркел отдал его хозяину.
      - Что с ним делать будем? - кивнул он в сторону трупа.
      - Придумаем что-нибудь. Зубатик, сходи к машине, попроси у Баллона лопату.
      Подобрав валявшийся в стороне карабин, Глеб осмотрел оружие.
      - Старенький, пятьдесят седьмого года выпуска. А где же у него патроны?
      Не дожидаясь команды, Понька обшарил карманы лесника и подал Глебу штук пять патронов.
      - Маловато, ну да ладно, пригодятся.
      К этому времени Зубатик принес лопату, вместе с ним пришел и Баллон.
      - Что случилось-то? - спросил он, раздвигая толпу и вглядываясь в тело, лежащее на земле.
      - Да лесника невзначай пристрелили, - пояснил Глеб. - Он рядом с машиной не проезжал?
      - Не знаю, я спал.
      - Ладно, спрячь, пригодится. - Глеб подал ему карабин и патроны.
      Баллон взял оружие и снова вернулся к машине. По его лицу не было заметно, что вся эта история его слишком взволновала.
      - Потащили его вниз, - показав рукой на труп, Глеб кивнул в сторону карьера.
      Тело они волокли с трудом. Мужик и так весил килограммов девяносто, а со смертью словно и совсем налился свинцом. Последние метров десять до обрыва вообще протащили по земле. Понька споткнулся и упал, а Зубатик и Чира не смогли удержать ноги лесника.
      - Ну вы что, совсем обессилели? - выругал их Глеб, тащивший на пару с Маркелом тело за руки.
      Еще хлеще история случилась на спуске. Теперь споткнулись сразу Глеб и Маркел, задние не удержали, а Зубатик еще и умудрился упасть на труп и, как на санках, прокатился на нем до самого дна карьера. Всю оставшуюся дорогу лесника несли другие, а он шел сзади, щедро сыпал матом и отплевывался. Его джинсовая куртка оказалась испачкана в крови.
      - Давайте туда, - Глеб кивнул головой в сторону противоположного, отвесного края карьера.
      Понька, Маркел, Чира и Летяга с кряхтеньем потащили труп в указанном направлении. Все решили, что Глеб велит закопать лесника, но тот передумал.
      - Отойдите подальше, - велел он интернатовцам, а сам начал подрывать лопатой склон. Сначала он орудовал во всю силу, тело уже прикрылось холмиком земли, но когда сверху стали отрываться большие куски спрессованного за века песка, отошел подальше и начал действовать лопатой, используя всю длину черенка. С образовавшегося навеса падали все большие и большие куски породы, Глеб отошел еще дальше, и начал уже осторожно тыкать острием лопаты в рыжеватый песок. Наконец весь склон дрогнул и громадный пласт обрушился вниз. Выронив лопату, Глеб со всех ног кинулся бежать от вызванной им самим песчаной лавины. Многотонная масса, тяжело ухнув, покатилась вслед за ним, словно рассерженная медведица, пытающаяся догнать разбудившую ее в берлоге собачонку. Казалось, что песок накроет его, но силы лавины иссякали с каждым метром. Глеб бежал впереди поднявшейся в воздух тучи пыли, затем эта пыль догнала его и на несколько минут скрыла от глаз невольных свидетелей, машинально подавшихся еще на несколько шагов назад. Когда пыль немного улеглась, парни увидели своего вожака, ставшего каким-то нелепо маленьким, странно дергающимся всем телом. Песок все-таки остановил его, намертво засыпав по самые колени.
      - Да помогите мне... - закричал Москвин отплевывающимся от пыли пацанам.
      Только с помощью Маркела и Поньки ему удалось вырвать ноги из тяжелых объятий песка, но лавина оставила себе на память любимые и растоптанные кроссовки Глеба.
      - Блин, вроде чуть-чуть засыпало, а ноги словно кто держит, поделился Глеб в перерыве между отхаркиванием пыли и попыткой прочистить нос. После этого он, как шелудивая собака, долго тряс головой.
      - Рисковый ты, однако, парень! - заметил Понька, добродушно улыбаясь.
      На самом деле Глеб просто не думал, что будет так опасно. В душе он до сих пор пребывал в некотором шоке, но внешне остался невозмутим, даже пошутил:
      - Что ж, придется домой босиком идти. А вообще-то давайте двинемся на речку, хоть пыль смоем.
      Уже по дороге к реке, трясясь в кабине рядом с Баллоном, Глеб подробно рассказал ему об убийстве лесника.
      - Ты понимаешь, этот шкет не задумываясь пристрелил такого бугая! - в восторге почти кричал он другу. - А ты говоришь - слабаки! Да мы с ними еще такого наворочаем!
      В кузове же интернатовцы пребывали в не менее хорошем настроении. День уже набирал свою летнюю палящую силу, и возможность окунуться в благодатную воду вызвала у парней прилив энтузиазма. Подшучивали и над Зубатиком, все пытающимся оттереть с джинсовки кровь. Маркел тоже улыбался, хотя на самом деле ему было чуточку не по себе. У него все стоял перед глазами обезумевший от боли взгляд лесника. Неожиданно его за плечи обнял Летяга и шепнул на ухо:
      - Не переживай, все равно бы он умер.
      Маркел с благодарностью глянул на товарища, на душе стало легче. На сидящего в самом уголке кузова Моню, упорно смотревшего куда-то в сторону, никто не обратил внимания.
      9.
      А буквально через три дня Глеба удивил уже Чира. Москвин приехал днем и, поднимаясь по лестнице на второй этаж, еще снизу услышал три глухих равномерных удара. Наверху он застал всю семерку интернатовцев. Шестеро из них возлежали на своих кроватях и с интересом наблюдали за действиями седьмого, Чиры.
      - Чего это вы делаете? - спросил Глеб, оглядывая всю компанию, а заодно и помещение. В торцевой стороне комнаты он увидел стоящую вертикально большую толстую доску, на которой мелом был нарисован силуэт человека.
      - Щас увидишь, - усмехнулся Маркел. - Чира, изобрази!
      Чира отошел к противоположной от доски стене, чуть прищурился, а затем резко метнул в деревяшку остро блеснувший голубым лезвием обоюдоострый нож. Лезвие ножа вонзилось точно в нарисованное сердце.
      - В горло, - подал голос с дивана Суслик.
      Второй нож, просвистев на лету легкомысленной пташкой, врезался в горло.
      - А теперь снова в сердце, - попросил Зубатик.
      Чира выполнил и этот заказ. Нож вонзился буквально в сантиметре от первого.
      - Молодец, - похвалил Глеб. Подойдя к мишени, он не без труда выдернул из доски один из ножей и с удивлением осмотрел его.
      - Из напильника? - сразу понял он.
      - Да, - подтвердил Чира, - там внизу их целый ящик лежит.
      - Это он посмотрел "Метателя ножей" и сходит с ума уже целую неделю, - снисходительно пояснил Понька. Судя по довольному лицу, он был восхищен успехами брата. - Мы попробовали - бесполезно. Только у него получается.
      Глеб все вертел в руках необычный нож. Его поразил как раз не материал, а мастерство и точность, с какими было сделано оружие. Лезвие клинка было сведено очень симметрично, наподобие кинжального, и несмотря на то, что при изготовлении его использовался только наждак, чистота отделки поражала.
      Выдернув два остальных кинжала, Глеб убедился, что они похожи друг на друга как братья-близнецы и так же одинаково не лишены некоторого изящества.
      - Как ты здорово их сделал! Тебя кто учил? - спросил Глеб.
      - Никто. Сам форму придумал. Материал только хрупкий, часто ломается, - сказал не слишком словоохотливый Чира, забирая свои ножи.
      - У него же отец художник, - подал голос Зубатик.
      - В самом деле? - удивился Глеб. Признаться, он плохо знал своих беспризорных подельщиков.
      - Да, - подал голос Понька. - Член Союза художников, у него и выставки были, и премии.
      - А как же вы?.. - Глеб не закончил предложение, но все его поняли.
      - Да это после смерти матери, - нехотя отозвался Понька. - Он пить сильно начал. Сначала все холсты продал, потом мебель. Квартиру обменял. Последнее время все в мастерской жил, но уже ничего не писал.
      - Ясно, - кивнул головой Глеб. Он еще раз посмотрел на нож, а потом спросил Чиру: - А ты с большего расстояния сможешь?
      - Наверное, - пожал плечами тот. - Здесь метров десять, не больше.
      - Пошли попробуем на улице, - предложил Глеб.
      Всей толпой они вывалились из здания, прихватив с собой и мишень. Поставив доску у двери, Чира начал метать ножи, постепенно увеличивая расстояние. И с пятнадцати, и с двадцати метров получалось у него здорово. Но дальше меткость начала падать.
      В самый разгар этих упражнений Маркел вдруг приглушенно бросил:
      - Атас!
      Чира, изготовившийся к броску, тут же завел руку с ножом себе за спину. Из-за угла дома показался человек, ведущий велосипед. Судя по корзинке с грибами, он возвращался из леса. Грибник был явно пенсионного возраста, но еще крепкий, кряжистый, с седой головой и внимательным взглядом выцветших голубых глаз. Сначала он глянул на застывшую в немой сцене толпу парней, затем на открытую дверь "конторы", машину Глеба рядом с ней. Хуже всего было то, что в деревяшке с полустертым силуэтом человека торчал уже один из ножей Чиры.
      - Здорово, хлопцы, - с чуточку наигранной веселостью поздоровался грибник, а потом спросил: - Это вы тут живете?
      - Тут никто не живет, - за всех ответил Глеб, - здесь сейчас склад.
      - Да ладно уж, - засмеялся пенсионер. - Я на рыбалку как ни еду, так всегда свет в окнах сквозь щели сочится, да и музыка иногда слышна.
      Потом он более пристально глянул на машину Глеба.
      - А это ведь машина Москвина?
      - Да, я его сын, - не слишко охотно подтвердил Глеб.
      - Работал я под руководством вашего батеньки, мастером у него был. Ну ладно, передайте привет Владимиру Николаевичу, скажите от Мазурова.
      Грибник приподнял велосипед, прокрутил педали в более удобное положение, готовясь запрыгнуть в седло, а Глеб лихорадочно думал о том, что ему теперь делать. Очень ему не понравился этот грибник, его внимательный, цепкий взгляд. И он был прав. Последние пять лет Мазуров действительно работал в газовом хозяйстве у Владимира Москвина, но до этого 25 лет добросовестно оттрубил в милиции участковым и ушел на пенсию в звании лейтенанта. Вспрыгнув в седло и нажав на педали, он уже решал, куда обратится с вопросом об этой странной компании в заброшенной конторе, к Москвину или сразу в органы.
      "Если отец узнает, что я вместо склада устроил тут настоящую малину, то будет большой скандал", - промелькнуло в голове у Глеба, и эта мысль решила все. Стрелять было опасно, рядом, за бугром проходило шоссе, могли услышать.
      - Чира, давай! - крикнул Глеб, указывая рукой на удаляющегося грибника.
      Тот успел отъехать метров на пятнадцать, и Чира бросил нож так, словно перед ним была все та же доска с силуэтом, а не живой человек. Нож ударил в самую середину согнувшейся спины старика. Удар был настолько силен, что когда подбежавшие пацаны перевернули тело лицом вверх, Мазуров был уже мертв. Тяжелое лезвие, попав между позвонками, перебило спинной мозг.
      Глеб огляделся по сторонам. Не похоже было, что имелись свидетели происшедшего. Сюда редко кто забредал, удивительно было, что и этот грибник не пожалел ног и, как оказалось, жизни, чтобы удовлетворить свое любопытство.
      - Оттащите его в кусты, а потом закопаем, - велел Глеб. - Велосипед в дом. Суслик за мной.
      Пока парни оттаскивали тело дедка в кусты, а Моня заметал пылью кровь на дороге, Глеб уже завел машину. Далеко ездить он не стал, у ближайших дач выпустил Суслика, и тот через десять минут притащил две лопаты.
      Через час только подсыхающая земля указывала место захоронения любопытного грибника, да и ту Моня засыпал желтоватой пылью. Как раз в это время подъехали на мотоцикле Баллон и Дема.
      - О, вовремя, - приветствовал их Глеб.
      - Что вовремя? - спросил Дема, удивленно разглядывая, как Моня и Зубатик ровняют с землей могилу.
      - Как раз на поминки поспели, к компоту, - пошутил Понька и сам засмеялся, довольный своей остротой.
      - Пошли наверх, разговор есть, - позвал всех Глеб. Уже на лестнице он рассказал о случившемся своим городским друзьям. Даже на невозмутимого Баллона это произвело впечатление.
      Выключив по ходу бестолково балабонящий телевизор, горевший у интернатовцев день и ночь, Глеб уселся на стол, сдвинув в сторону кухонную утварь, и поставил ноги на скамейку. Баллон привез с собой целую сумку пива и теперь прихлебывал его, разглядывая собравшихся в комнате. Зубатик, как всегда, дрался с Сусликом. Понька, обняв брата за плечи, что-то говорил ему на ухо, а тот чуть улыбался. По нему не было заметно, что его как-то взволновало убийство грибника. Братья внешне были очень разными. Понька и старше на полтора года, и шире в плечах, круглолицый, курносый, как говорили, - весь в отца. Чира же пошел в мать, невысокий, гибкий как лоза, с тонкими чертами лица, с большими темными глазами. Дружба братьев носила прямо-таки мистический характер. Они не расставались никогда. Еще в классе восьмом Понька остался на второй год только лишь для того, чтобы сидеть за одной партой с Чирой. Никто из интернатовцев не мог припомнить, чтобы братья ссорились. И не дай боже, чтобы кто-то со стороны обидел или даже просто косо глянул бы на одного из братьев. Ярость обоих была невероятной.
      Наконец все успокоились и уставились на Москвина, ожидая, что он им такого скажет.
      - Вечером надо получше заделать окна. - Глеб начал совсем не о том, о чем хотел сказать. С удивлением поняв, что волнуется, он пересилил внутреннюю дрожь. - Впрочем, это все потом. Самое главное, мужики, что дела у нас хреновые. Охрана станции и терминала усилена, они купили еще собак. Дема, покажи-ка...
      Дема молча поднял забинтованную кисть руки.
      - Это он вчера попробовал просто пройтись в том районе ночью, пояснил Глеб. - Что делать будем?
      Все молчали. Они уже привыкли, что за всех думает Глеб. Переждав немного и снова оглядев компанию, Москвин продолжил свою речь:
      - У нас есть одна мысль. - Он невольно оглянулся на Дему и Баллона, сидевших рядом на кровати Маркела. - Если сумеем провернуть это дело, то огребем пол-лимона баксов.
      Все потихоньку переглянулись.
      - Ну не тяни, рассказывай, - поторопил Маркел.
      Глеб вытащил из кармана какую-то бумажку и показал ее всем.
      - Это список магазинов, фирм, разных представительств, расположенных в нашем городе. Восемьдесят шесть названий. Если с каждой из них содрать хотя бы по десять тысяч баксов, сколько будет?
      Интернатовцы молчали, хотя каждый уже произвел в уме простейший расчет.
      - Как же, разбегутся они делиться зелененькими, - ухмыльнулся Маркел.
      - Верно, так с них и сто рублей не стрясешь, - согласился Глеб. Надо их запугать.
      - Запугать?
      - Да.
      - Но у них охрана... - начал Летяга, однажды сильно избитый дубинками местных "секьюрити" на базаре.
      - Ну охрана, ну и что? Мы же всех мочить не собираемся. Парочку пристрелим, остальные все отдадут. А начнем мы с Нечая. Первым делом уберем его, Рыдю и как можно больше районных "бригадиров". Затем пройдемся по этим адресам, по телефонам. - Глеб поднял свою бумажку. - Кто не будет платить, пожалеет.
      Все молчали. Глаза горели лишь у Суслика.
      - Эх, постреляем! - простонал он от предвкушения.
      - Опасно, - наконец высказался Маркел.
      - Конечно, - согласился Глеб, - зато какой куш. Мы можем рвануть из этого вшивого городка куда угодно, хоть в столицу, хоть на запад, хоть в Америку.
      - А я хочу к морю, - неожиданно заявил Летяга. - Мне было пять лет, когда меня мать возила, но я все помню.
      - С такими бабками можно рвануть к любому морю, хоть к Черному, хоть к Красному, - заверил его Глеб.
      И сразу все зашумели, загалдели. Суслик возбужденно прыгал на койке, как на батуте, подлетая под самый потолок. Задумчивым оставался лишь один Маркел. Глеб стал опасаться, что тот выскажется против его плана и поэтому спросил прямо:
      - Ну, а ты что молчишь, Маркел? Ты за или против?
      Тот помолчал еще немного, потом поднял на Глеба свои цыганские глаза:
      - А что, разве у нас есть выбор? Мы никому не нужны в этом мире, значит будем жить так, как решим. Что нужно делать?
      Глеб облегченно вздохнул. Все прошло даже лучше, чем он ожидал.
      - Самое главное - оружие.
      10.
      И вот теперь, спустя полтора месяца, оружие у них имелось. Кроме того, первого пистолета, Глеб купил еще два "ТТ" чехословацкого производства. Уже в городе добыли еще два "Макарова". Делалось это просто. К возвращавшемуся домой милиционеру подходил Суслик и жалобным голосом спрашивал:
      - Дяденька милиционер, сколько время?
      Пока служивый смотрел на часы, сзади подкрадывался Понька и бил его по голове тяжелым обрезком трубы.
      Последним приобретением в этом арсенале был автомат, хотя и стоил он очень дорого. Понька практически выбыл из игры, да и Чира теперь стал не тот, вился вокруг брата как сиделка и ни о чем другом думать не мог.
      Сложнее всего для Глеба оказалось достать боеприпасы. Патронов надо было много, не только для отстрела нечаевцев и бизнесменов, но и для тренировок. И вот здесь Москвин чуть было не прокололся в самом начале. Случайно он узнал, что этим товаром промышляет Алик Абаев, худощавый казах лет тридцати пяти, невысокий, улыбчивый. Жил он в Волжске уже лет десять, держал два ларька и небольшой магазинчик рядом с рынком. Глеб частенько привозил ему дешевый шоколад из соседней области. Вернувшись из очередной поездки, Глеб заметил машину Алика рядом с одним из его киосков и решил сразу покончить с двумя делами - выгрузить шоколад и поговорить о патронах.
      Остановив машину рядом с "опелем" казаха, Глеб вылез и, закрыв на всякий случай свою "восьмерку" на ключ, подошел к двери киоска. Место для него Алик выбрал удачно, здесь кончался частный сектор и за дорогой уже стояли пятиэтажки. Кроме того, в десятке-другом метров от киоска находилась автобусная остановка, и с утра или вечером желающим уехать на автобусе витрины этого железного стандартного коробка первыми предлагали похмелиться или купить сигарет.
      Уже вечерело, и когда Глеб постучал в дверь киоска, мужской голос спросил несколько даже испуганно, как это показалось гостю:
      - Кто?
      - Алик, это я, Москвин.
      - А, Глеб, сейчас.
      Он открыл замок, и Глеб, поздоровавшись за руку с казахом, сразу спросил:
      - Шоколад возьмешь?
      - Такой же, как в прошлый раз? Конечно, давай.
      Глеб перетаскал коробки, затем вошел вовнутрь, они подсчитали товар, часть денег Алик вручил сразу, а часть пообещал отдать завтра.
      - Сейчас просто нет с собой, - оправдывался он.
      - Ладно-ладно, - согласился Москвин, а потом, чуть понизив голос, спросил: - Слушай, Алик, я слышал, ты "маслятками" приторговываешь?
      Казах сразу оглянулся на дверь в перегородке киоска, где видна была только часть ноги молоденькой продавщицы, слушавшей от скуки какую-то молодежную радиостанцию. Толчком ноги Абаев закрыл дверь и обернулся к Глебу:
      - Могу вообще-то достать, а что? Тебе надо?
      - Да, интересовался один парень в Казани. У вас, говорит, военные заводы, нет ли чего для продажи. Братва интересуется.
      - Что им надо?
      - К "ТТ", "Макарову" и автоматные.
      - И сколько? - продолжал расспрашивать казах.
      - Ну, - Глеб задумался, - штук по двести к пистолетам и четыреста автоматных.
      - Ого, - Алик крутанул головой, затем улыбнулся, блеснув белыми мелкими зубами. - Много. Но сделаем. Через недельку достану.
      Они быстро договорились о цене, Глеб уже вышел за дверь и сел в машину, когда вспомнил, что у него кончились сигареты. Похлопав себя по карманам и окончательно убедившись в этом, он вернулся обратно к киоску. Потянув на себя дверь, он обнаружил, что она не заперта. Казах сосредоточенно писал что-то в небольшой блокнот, пристроившись на крохотном откидном столике. Подняв глаза и увидев перед собой посетителя, Алик как-то смешался, быстро захлопнул блокнот и спросил:
      - Забыл что, Глебушка?
      - Да, сигареты кончились. Дай-ка мне пачку "Ротманса" в счет тех денег, что мне должен.
      - Сейчас, - кивнул Абаев и скрылся в другом отсеке киоска.
      Блокнот остался на столе. Глеб откинул пальцем листы до вложенной вместо закладки авторучки и в слабом свете одной-единственной лампочки прочитал написанную корявым почерком казаха свою фамилию, номер машины, а сверху, крупно, еще одно слово: "Нечаю".
      Глеба будто обдало кипятком. Он захлопнул блокнот, но, видно, взгляд, которым он встретил казаха, рассказал тому все. Алик попятился назад, но Глеб, схватив его за руку, дернул к себе и захлопнул дверь. Обернувшись к вжавшемуся в угол Абаеву, он спросил голосом, вибрировавшим от гнева:
      - Кому ты это писал? Нечаю? Или ментам? Ну, говори!
      Тот молчал. Тогда Глеб прижал его к стенке и, надавив локтем на горло, еще раз спросил:
      - Кому писал, спрашиваю?!
      Алик несколько секунд пытался вырваться, двумя руками пробовал отжать локоть Глеба, но тот был на голову его выше и гораздо сильней и тренированней. В былые времена Глеб не меньше часа отдавал железным утехам в оборудованном в собственной спальне спортзале. Он давно уже не прикасался к гирям и гантелям, но сила еще осталась. Казах захрипел, как-то мелко засучил ногами, и Глеб ослабил хватку, но не отпустил до конца.
      - Ну, говори?
      Некоторое время Алик глотал воздух, как вытащенный на берег карась, наконец с трудом просипел:
      - Нечаю...
      - Зачем?! - встряхнул казаха Глеб.
      - Он хорошо платит за такую информацию, - признался Алик. На лбу у него выступили крупные капли пота, лицо побагровело.
      В душе Глеба полыхнуло бешенство. Заложить его первому врагу, именно тому, против кого он хочет обратить весь этот боезапас! Нечай же вычислит его за пять минут!
      Не сознавая, что делает, Глеб давил на горло Абаева до тех пор, пока тело его не обмякло. Глядя в выпученные глаза Алика, его перекошенное смертельной мукой лицо, парень наконец осознал, что он сделал, и, отпустив локоть, отступил на шаг назад. Тело казаха мешком сползло по стене, а Глеб оглянулся на закрытую дверь в другое отделение. Оттуда по-прежнему доносилась музыка.
      Вытерев со лба пот, Москвин огляделся по сторонам, спрятал в карман злополучный блокнот, подобрал с пола растоптанную пачку "Ротманс", сунул в другой карман. Руки его дрожали. Можно было уходить, но оставалась продавщица. Она ничего не видела, но на следствии девчонка непременно вспомнит, что последним к ним приезжал именно Глеб Москвин. Все обдумав, Глеб пристроил труп казаха так, словно тот просто сидит в уголке, даже правую руку сунул в разрез рубашки. После этого он взял из одной из коробок тяжелую бутылку фальшивого "Наполеона", и, обернув трясущимися пальцами ее горлышко носовым платком, приоткрыл дверь:
      - Наташа!
      - Что? - спросила продавщица, появляясь в дверях. Девица была молодая, но уже достаточно полная, в полном соответствии со вкусами покойного хозяина.
      - Алику плохо. - Глеб кивнул головой на скукожившееся в уголке тело, и когда продавщица, вскрикнув, склонилась над ним, Глеб с размаху ударил ее по затылку, как раз по завитку коротко стриженных русых волос. Он даже почувствовал, как проламываются тонкие кости черепа, и, отпрыгнув назад, несколько минут приходил в себя. Тело его била дрожь, перед глазами плыла какая-то пелена. Приказывая убивать и видя, как это делают другие, Глеб никогда не думал, что так трудно будет убить самому.
      Отдышавшись и вытерев со лба пот, он посмотрел на два лежащих в углу тела, потом на бутылку в своей руке. Хотел было поставить ее на место, в тот же ящик, но увидел, что к темному стеклу прилипли несколько волосков, к тому же на пол капала кровь. Глеб принялся искать, чем бы ее вытереть. Зачем это ему было надо, он не понимал, до сих пор пребывая в некоторой прострации. Ничего не найдя, он прошел в торговую половину киоска. Здесь по-прежнему надрывался небольшой приемник, выплескивая из своих динамиков вопли ошалевших от наркотиков негров. Найдя платок продавщицы, Глеб стер кровь с бутылки.
      Тут в окошечко осторожно постучали, и заискивающий мужской голос заканючил однообразно и утомительно:
      - Наташ, ну пожалуйста, ну дай хоть чатушку до завтра. Ей-богу отдам, пособие должны давать, я сразу занесу. Ты же знаешь, я здесь живу, через два дома, по Короленко. Ну пожалуйста, Наташ. Христом богом прошу!
      Глеб подошел и, открыв крохотное окошечко, молча сунул в трясущиеся руки алкаша бутылку. Тот быстро удалился от киоска, цветисто благодаря мифическую Наташу и желая ей красивого мужа и добрую свекровь. А Глеб стер, откуда мог, свои отпечатки пальцев, выгреб деньги из кассы и покинул ларек.
      Заведя машину, он не стал зажигать габаритных огней и, пропетляв по темным переулкам, задами выехал к своему гаражу, а добравшись до дома, хлестанул один за другим два стакана водки, тщательно помылся и сам замочил в тазу верхнюю одежду, чем очень удивил мать, и лишь потом лег спать. Пару дней ему было еще не по себе, один раз даже приснилось все заново, словно в кинотеатре повторного фильма, лишь самая концовка, как в рапидной съемке: затылок продавщицы и медленно опускающаяся на него темная бутылка. Но потом все как-то забылось, и он уже не вспоминал о глупом этом случае.
      Повезло ему и еще в одном. Не особо-то шарившая в окрестностях милиция, тем не менее, нашла того алкаша. Он все-таки получил свое пособие и честно хотел отдать деньги Наташе. Но встретил вместо девушки пару внимательных оперативников, а следователь Годованюк за сутки дожал мужичка, и тот признался в двойном убийстве.
      После этого Глеб искал оружие и боеприпасы только на стороне, но ни в коем случае не в Волжске.
      11.
      Последнее время интернатовцы не сидели без дела. Получив патроны, через день ездили в карьер, из предосторожности оставляя наверху теперь двоих. Каждый раз при этом подшучивали над Зубатиком, припоминая, как он катился верхом на трупе. Тот только скалил свои желтые зубы, сплевывал да вымещал злобу на вертевшемся вокруг вьюном Суслике. Все остальные ему были просто не по зубам.
      Двое из семерых, Зубатик и Моня, занимались слежкой. Их интересовали районные "бригадиры", номера их машин, адреса квартир и домов, где их можно было взять голыми руками, внезапно.
      Маркелу же досталась самая забавная роль. Одевшись почище, он целыми днями ходил по офисам и конторам, предлагая купить у него наборы авторучек якобы паркеровского производства по смехотворной цене. Большинство деловых над ними просто смеялись. Чуть больше внимания он удостаивался у служащих женского пола - все-таки красивый мальчик. За две недели подобной коммерции он продал всего шесть авторучек, зато точно знал, в какой комнате сидит глава фирмы, а в какой секретарь, есть ли охрана и существует ли на телефонах автоматическая система определителя номера.
      У Баллона с Демой была своя задача. За месяц они угнали из областного центра четыре мотоцикла. Чтобы сильно не светиться, разным иномаркам предпочли почти родную "Яву" да "Иж-Спорт". Для дела нужны были три мотоцикла, никто из интернатовцев до этого в седле не сидел, но один взяли про запас.
      И Баллон, и Дема прошли через местный мотоклуб. Если Баллон, утешив юношеский жар к мотоциклу, поостыл, предпочитая все же более надежные автомобили, то Дема даже получил звание кандидата в мастера и устроился на полставки в мотоклуб инструктором. Со временем в его распоряжении оказался старый гараж мотоклуба - бывшее здание кочегарки с оставшейся в наследство большой квадратной трубой из красного кирпича. Когда-то здесь размещался весь клуб, но потом для него построили большое здание, а это использовали как склад для списанных мотоциклов, более или менее годных еще на запчасти. Весь этот хлам хранился в одном из боксов, а в другом Дема пристроил краденые мотоциклы. Больше всего времени заняла как раз доводка техники. Парни перебирали двигатели, форсировали их, перекрашивали машины в синий цвет и заготавливали новые номера.
      Наконец оба пришли и доложили Глебу: "Все готово".
      На следующий день вечером они все втроем подъехали к конторе. Еще внизу Глеб учуял кисловатый запах не то уксуса, не то ацетона. Чира колдовал над плиткой, вываривая брату очередную "дозу". Рана у Поньки почти зажила, но случилось непоправимое: он плотно сел на иглу. Глеб, очевидно, с самого начала переборщил с дозировкой, и теперь Поньке приходилось колоть "ханку" три раза в сутки. Ходил он, подволакивая ноги, но временами начинал то беспричинно смеяться, долго, до пузырей изо рта, то все порывался куда-то идти.
      Сейчас Понька спал и, глянув на него, Глеб с беспокойством отметил, насколько парень сдал за месяц. Глаза ввалились, кожа туго обтягивала заострившиеся скулы. А ведь он был среди интернатовцев самым сильным. Москвин в свое время очень рассчитывал на его силу и невозмутимость.
      "Надо с ним что-то делать", - подумал Глеб, отходя от кровати Поньки и оглядывая остальных. Летяга, позевывая, смотрел очередной боевик с Чаком Норрисом. Суслик нянчил в руках свой "ТТ". Случайно он уже однажды пальнул в потолок. Маркел его от души отпинал, пацаны в комнате изрядно сдрейфили, а Глеб отобрал патроны у всех без исключения.
      Зубатик забавлялся с двумя котятами, которых он подобрал две недели назад на одной из дач совсем маленькими. Они только открыли глаза и еще не умели пить молоко. С неожиданным для этого жестокого парня рвением он, невзирая на насмешки друзей, начал кормить их из соски, ежедневно таскаясь в город ради того, чтобы купить молока. Теперь котята подросли и гонялись друг за другом по всей комнате, доставляя немало удовольствия обитателям "конторы". Но спали они неизменно на кровати хозяина, обкладывая Зубатика с обеих сторон.
      Моня дремал. В последнее время он как-то осунулся, стал замкнутым и молчаливым. Удар по голове, который он получил на танцплощадке, не прошел бесследно. Его стали мучить частые головные боли. Таблетки не помогали, приносили облегчение несколько затяжек анаши, но после этого Моня сразу отключался. Травку покуривали все, но только он увлекся ею всерьез.
      - А где Маркел? - удивился Глеб.
      - К Рыжей своей побежал, - с ухмылкой ответил Суслик.
      Глеб выругался. Его давно уже волновал этот роман интернатовца с нахальной рыжей девчонкой из города. Как-то раз он видел их вдвоем, и эта "шкурка" - так Глеб называл с подачи Демы всех девушек без разбора, не очень ему понравилась. Больше всего он боялся, что Маркел проболтается про свое местожительство и тем более про планы всей компании. Тот, правда, божился, что молчит как рыба, но и рыба заговорит, если ее хорошо поджарить.
      Некоторое время Глеб раздумывал - отложить разговор до прихода вожака интернатовцев или начать без него, но тут снизу заскрипела входная дверь, зазвенели под легкими шагами ступеньки лестницы, и в комнате появился Маркел.
      - Ты чего это так рано? - удивился Зубатик.
      - А, Ларискины предки нагрянули, - нехотя пояснил тот, раздеваясь и заваливаясь на свою кровать.
      - Ага, накрыли с поличным, - Зубатик засмеялся, а за ним и все остальные.
      - Заткнись, - буркнул, поморщившись, Маркел.
      - Хорош базарить! - оборвал их перепалку Глеб. - Я не за этим сюда приехал. Будите Моню, разговор есть.
      Растолкали еврейчика, тот долго сонными припухшими глазами разглядывал всю компанию, плохо понимая, что происходит. Убедившись, что все, кроме Поньки, внимают только ему, Глеб, по своему обыкновению, взгромоздился задницей на стол и заявил:
      - У нас все готово: техника, оружие. Сегодня днем я разослал по всем намеченным адресам наши требования. Вот, слушайте: "Если вы хотите жить в Волжске спокойно, не опасаясь за свою жизнь, то заплатите налог в нашу пользу. К среде приготовьте десять тысяч долларов для передачи посреднику". И подпись: "Черные волки".
      - Здорово, черные волки! - восхитился Суслик.
      - И ты думаешь, они сразу кинутся собирать деньги? - снова спросил сомневающийся Маркел.
      - Конечно, нет. Вот поэтому завтра сделаем так...
      План действий они обсуждали до двух часов ночи. Наконец, когда все было решено и роли распределены, городские уехали. Интернатовцы же долго еще не спали. Сначала очнулся Понька. Шатаясь, он поднялся с кровати и, прихрамывая, спустился вниз. Чира, приподняв голову с подушки, с беспокойством наблюдал за действиями брата. Услышав снизу щелчок задвижки, он сунул ноги в кроссовки и быстро сбежал вниз. Несколько минут доносились лишь голоса братьев: торопливый, умоляющий говорок Чиры и невнятное бормотание Поньки. Вскоре Чира привел старшего наверх и уложил в кровать.
      - Ломает уже? - спросил Маркел.
      - Да нет, еще рано. У него всгда так, перед ломкой.
      Потом Чира немного помолчал, а затем сказал невпопад:
      - Получу свои деньги, буду его лечить.
      - А разве это возможно? - удивился Зубатик.
      - Да, я от одной торговки на базаре слышал. Она соседке рассказывала. Есть такая больница, там всю кровь через какой-то фильтр прогоняют и дурь уходит. Только стоит все это очень дорого.
      Интернатовцы немного помолчали, хоть свет уже не горел, но каждый не только по голосу, но и по дыханию знал, кто из его соседей еще не спит.
      - Суслик, а ты что будешь делать, когда разбогатеешь? - спросил неугомонный Зубатик у соседа. По привычке он ткнул его пальцем в бок, на что тут же получил удар по ноге. Но на вопрос малыш все-таки ответил:
      - А я в Африку уеду, куплю самое большое ружье и буду охотиться на львов. Или на слонов.
      - Да ты его не поднимешь, это ружье, - засмеялся Маркел.
      - А я перед этим найду такую больницу, чтобы стать как все. Мне наша медсестра говорила, в интернате, что есть такие на Западе.
      - Это Матвеевна-то наша? Соврала поди, а ты и веришь, - съязвил Зубатик и тут же получил от Суслика удар подушкой по голове. Зарождающуюся драку оборвал Маркел.
      - А ты сам-то что будешь делать с деньгами, Зубатик? - спросил он.
      - Не знаю. По стране поезжу, Москву, Питер посмотреть охота, там красиво, говорят. Хорошо бы за границу съездить, в Штаты. В самом деле у них там так обалденно, как в кино, или врут?
      - Да врут, - убежденно сказал Маркел. - Про нас тоже вон какие сказки снимают, а на самом деле все по уши в дерьме.
      Он вздохнул и спросил соседа:
      - Ну а ты, Летяга, куда, к морю?
      - Да. Там хорошо. Сейчас там еще тепло. Я каждый раз в новостях погоду в Крыму слушаю. Знаешь, как это время у них называется? Бархатный сезон. А знаешь, какой у моря запах? Как у йода, я когда ногу сломал и меня перевязывали, сразу все вспомнил: море, цветную гальку, шум волн.
      Он замолчал, и никто не решился спросить у него еще что-то или усомниться в сказанных им словах.
      - Моня, а ты что делать будешь? - спросил уже Летяга.
      - Попробую найти родственников, - из своего угла глухо отозвался тот. - Отец говорил, что его брат еще лет десять назад уехал в Израиль.
      - А дед что же, адреса не знал?
      - Он у нас идейный был, коммунист, фронтовик. Сына своего старшего, после того как тот уехал, проклял. Тот письма еще слал первое время, а дед рвал их не читая.
      - Вот сволочь! - эмоционально прокомментировал Суслик. - Другим жить не дал и сам загнулся. Маркел, а сам-то ты куда двинешься?
      - Не знаю. Я вообще из этого города уезжать не хочу.
      Суслик и Чира, не сговариваясь, даже привстали с постелей.
      - Ты что, дурак?! - спросил Чира. - На фиг он тебе нужен, этот вшивый город?
      - Это его Лариска приворожила, - засмеялся Зубатик. - Он теперь от нее никуда.
      - Дурак ты, Зубы, дал бы тебе по хлебалу, да вставать неохота, лениво процедил Маркел и, зевнув, повернулся на другой бок. - Спите, завтра вставать рано.
      Маркел действительно никуда не хотел уезжать из Волжска, потому что через неделю после драки в парке познакомился с Ларисой. В тот жаркий день они всемером, как обычно, притащились на пляж. Собственно пляжем его можно было назвать с большой натяжкой. Заросшие густым тальником берега не подпускали людей к реке, да и дно ее чуть не по всему течению было илистым. И только в трех местах вдоль города пологие берега и песчаное дно позволяли без опасения входить в мутную воду. Один из таких пляжиков и облюбовали парни, он был по расстоянию самый близкий к "конторе".
      Окунувшись в первый раз, Маркел уже выходил из воды, когда услышал сбоку восхищенный девичий голос:
      - Тонька, смотри, это же тот самый парень, что на прошлой неделе Башку отхайдокал.
      Маркел оглянулся на голос. В сторонке на большом полотенце сидели две девицы. Одна из них, с коротко стриженными под мальчишку и явно крашенными огненно-рыжими волосами, призывно помахала ему рукой. Ноги будто сами понесли парня в ту сторону.
      - Привет. Тебя как зовут? - такими словами его встретила рыжая девица.
      По внешнему виду ей можно было дать и пятнадцать лет, и все восемнадцать. С зелеными нагловатыми глазами, курносая, с щуплой, почти мальчишеской фигурой, Лариса в свои шестнадцать лет прошла огонь, воду и медные трубы. Из школы с видимой радостью и облегчением ее выперли после девятого класса. Местное ПТУ не добавило ей ангельского воспитания, зато за редкую энергию и подвижность как у ртути наградило кличкой Капля. Непременная участница всех дамских драк, она давно уже стояла на учете в милиции, два раза сделала аборт и прошла курс лечения от гонореи. Родители ее всю жизнь работали проводниками, дома бывали редко, а престарелая бабка не в силах была справиться с шустрой и языкастой внучкой.
      - Меня? - почему-то смешался интернатовец. - Маркел.
      - Это что, имя или фамилия? - засмеялась девица.
      Он улыбнулся в ответ:
      - Это кличка. А вообще-то я - Алексей.
      - Леха значит, - продолжила допрос рыжая. - "Леха, Леха, Леха, мне без тебя неплохо..." - пропела она и только потом представилась сама: - А меня зовут Лариса, а ее Тонька. Здорово ты тогда Башку отхерачил. На моей памяти только одному каратисту такое удавалось.
      - И что? - спросил Маркел.
      - Да его прямо там же, на Бойне, задолбили, куда против толпы попрешь. Да ты присаживайся.
      Она чуть подвинулась, освободив клочок махрового полотенца. Маркел сел, поневоле ощутив горячее бедро девушки.
      - А это твой кодляк? - кивнула Лариса на беззаботно резвящихся в воде парней.
      - Да, - подтвердил он.
      - А откуда вы все взялись? Я парней почти из всех районов знаю, а тебя что-то не видела.
      - Мы из интерната...
      Постепенно девчонка вытянула из него почти все. Маркел умолчал только о том, где они живут и чем занимаются. Сказал только, что подрабатывают на станции разгрузкой вагонов, хотя и умолчал - что ночью и без разрешения хозяев.
      Лариса включила на полную мощность свое природное женское обаяние, бессовестно строила невинному парню глазки, своим чуть хрипловатым голосом рассказывала похабные анекдоты и, смеясь над какими-то фразами Маркела, откидывала назад голову со своей огненной гривой. Через полчаса он был ее со всеми потрохами. Когда девчонки по естественной нужде отошли в прибрежные кусты, Тонька спросила подругу:
      - Слушай, зачем он тебе нужен? С ним даже на дискотеку не покажешься.
      - Дура ты, Тонька, - отозвалась Лариса, закуривая сигарету. - Зато посмотри, какой красавчик. А с дискотекой что-нибудь придумаем.
      Эта проблема разрешилась через какие-то полчаса. На пригорке над пляжем, взревев мотором, остановился мотоцикл. Водитель, поставив свой "Иж" на подножку, начал спускаться вниз, на ходу расстегивая рубаху. Маркел, занятый только соседкой, не обратил на него внимания, зато Лариса сразу приподнялась со своего полотенца и крикнула:
      - Санек! - она призывно помахала рукой. Парень подошел, и Маркел с удивлением узнал в нем своего старого знакомого - Башку.
      - Привет, Санек, ты это откуда? - спросила Лариса.
      - Да с картошки. Дед взял снова двадцать соток, пока тяпали, думал сдохну от жары.
      - Ты этого парнишку не узнаешь? - Капля кивнула на своего соседа. Могу познакомить.
      Башка, по своему обыкновению, откинул назад голову, прищурился. Маркел заметил, что сегодня у него очки в более солидной оправе.
      "Что будет!" - Маркел весь внутренне подобрался. Но Башка вдруг засмеялся:
      - А, старый знакомый! - И он протянул своему бывшему врагу руку. Как тебя зовут-то?
      - Маркел, - назвался интернатовец, пожимая плотную, с солидными мозолями ладонь здоровяка.
      - А меня Санька, или еще Башкой зовут, только не думай, что это оттого, что я такой умный.
      Присев на корточки, главный забойщик центровых пустился в воспоминания.
      - Ну и здорово же ты меня тогда уделал! Бля буду! Я вот только никак не пойму, что это у тебя за стиль такой, не то кикбоксинг, не то тоэквандо? Чем занимался?
      - Да ничем я не занимался, - улыбнулся Маркел. - Просто драться часто приходилось.
      - Он из интерната, - пояснила Лариса. - Они все оттуда.
      - А, понятно, почему я тебя не видел раньше.
      - Очки-то новые купил? - чувствуя некоторую вину, спросил Маркел. Ты уж извини, так получилось...
      - Да ладно, - Башка только махнул рукой. - Они на мне как горят. Я уж заказываю сразу штук десять, на полгода хватает. Знаешь что, приходи сегодня на дискотеку и ничего не бойся. Ни тебя, ни твоих парней никто не тронет. Клык даю!
      Пожав руку Маркелу, Санька пошел к воде, быстро разделся и махнув саженками пару раз речку от берега до берега, не вытираясь, пошел к мотоциклу. На прощанье он поднял руку и крикнул:
      - Приходи, буду ждать!
      - Башка парень что надо, - заметила Лариса, махнув рукой на прощанье. - Если он слово дал, то это железно.
      На дискотеку никто из интернатовцев идти не согласился, у всех на памяти было прошлое посещение этого "очага культуры". Отговаривали они и Маркела, но тот был непреклонен.
      Появление его на дискотеке действительно вызвало фурор. Лариса, уже ходившая с Маркелом в обнимку, просто млела от удовольствия, оказавшись в самом эпицентре внимания. Завистливые взгляды подруг доставляли ей особое наслаждение. Немного пообвыкнув и глотнув изрядно дармового пивка, Маркел вошел в раж и выдал такой удивительно красивый танец, что все просто вытаращили глаза. Когда музыка сменилась и он отошел в сторонку отдохнуть, Лариса попросила:
      - Слушай, покажи, как ты это делаешь?
      Она попыталась изобразить что-то руками и ногами, и Маркел ее не понял.
      - Что показать?
      - Ну как это ты сейчас вот? - она снова сделала попытку изобразить какие-то па. До Маркела дошло:
      - Да разве помню я, что и как, просто танцевал и все.
      Капля хотела было обидеться, но уже после следующего танца поняла, что ее новый друг действительно не шутит. Танец возникал в нем и умирал в зависимости от мелодии и ни разу за вечер не повторился.
      Когда Маркел уже после дискотеки провожал ее до дома, Лариса у самого подъезда резко потащила его в сторону увитой плющом беседки.
      - Пошли, - только и шепнула она.
      В беседке они долго целовались, а потом Лариса принялась решительно расстегивать его джинсы. Еще на пляже чисто интуитивно она поняла, что Маркел еще не знаком с этой стороной жизни и взяла инициативу на себя. Хотя в интернате в Маркела были влюблены больше половины девчонок, но эти худосочные и страшненькие в большинстве своем подруги не вызывали у него никакого ответного чувства. Зато в эту ночь он узнал о любви почти все.
      Лариса приковала его к себе крепко. Теперь все вечера он пропадал у нее. А еще Маркел стал своим в городе. Он уже участвовал в двух массовых драках за центровых, и на пару с Башкой выходил забойщиком. Проявил себя при этом он просто здорово, его уважали новые друзья и боялись враги. Вот поэтому Маркелу уже не хотелось ни в какие теплые края. Здесь были его друзья и жила его подруга - что еще надо для счастья?
      12.
      Этот осенний день мало чем отличался от десятков других. С утра зарядил мелкий противный дождь, серые тучи висели над головой так низко, что казалось, еще немного и они спустятся на землю, упрятав город в свою мокрую серую вату.
      Но, как обычно, Геннадий Нечаев неторопливо совершал объезд своих владений. Он уже побывал на рынке, заехал в контору и переговорил с главбухом Шишкиным. Последним пунктом его поездки должен был стать бар "Ямайка", любимое место отдыха крутых ребят. Отделали эту бывшую пельменную по всем законам пиратской романтики: с "веселым Роджером" над входом, с грубо отделанной громоздкой мебелью и скелетом, сидящим в углу на сундуке с золотом и со старинным пистолетом в костлявой руке. Стены и потолок заведения были выложены грубыми булыжниками, создающими полную иллюзию, что посетители пришли в пещеру. Вот один из таких булыжников и выпал вчера ночью с потолка, изрядно напугав публику, особенно женскую ее часть. Теперь надо было решать, закрывать бар на ремонт или это просто досадная случайность.
      Все утро Нечай с усмешкой посматривал на сидевшего за рулем джипа своего "адъютанта" Рыдю. Тот был не только его личным шофером. Именно с ним в свое время Нечай начинал борьбу за власть в этом городе. Именно Рыдя первый узнавал о всех планах и задумках патрона. Только в нем Нечай был уверен, как в самом себе, и за это прощал ему многое. Вот и сейчас, пропьянствовав двое суток, Рыдя все-таки приехал за Нечаем, отстранив другого, подменного шофера. Но выглядел он ужасно. Все последствия обширного "забега в ширину" были просто написаны на его своеобразном лице. Темные чуть раскосые глаза, странным образом соседствующие с сивой шевелюрой, налились кровью. Кожа лица (и без того красноватого цвета) теперь была ближе к багровому оттенку, а белый язык постоянно облизывал пересохшие губы. Наконец Нечай сжалился и сказал своему "адъютанту":
      - Ну ладно, я вижу, до "Ямайки" ты не дотянешь, того и гляди загнешься в дороге, что я с тобой делать-то буду? Заверни к "Колосу", хлебнем пивка.
      Рыдя благодарно кивнул и свернул к киоску, торгуюшему разливным пивом. Нечай взял себе кружечку "Жигулевского". Жажда его не мучила, просто интересовался, не стали ли продавцы сейчас, спустя два месяца после открытия, разбавлять пиво водой. На его удивление пиво оказалось превосходным. Рядом Рыдя поглощал вторую кружку, ухая после каждого затянувшегося глотка как лесной филин. Хотя он и был за рулем, Нечай не стал ограничивать его в потреблении пива. Машину Рыдя водил безупречно в любом состоянии, а останавливать его джип "чероки" с номером "600" в Волжске не решился бы ни один гаишник.
      Прикончив третью кружку, Рыдя глянул на хозяина повеселевшими глазами, смешно потер свой короткий сломанный нос. Кровь уже отлила от его лица, и Нечай засмеялся:
      - Ну теперь я вижу, на поминки расходов не будет.
      Отставив в сторону свою недопитую кружку, на которую сразу положил глаз местный бомж, Нечай подошел к машине. Оба, не сговариваясь, закурили. Как раз в это время мимо них проехал точно такой же, как у них, джип черно-серого комбинированного цвета с тонированными стеклами. Больше того и номера у них были одинаковые.
      - О, родной братишка нашему, - добродушно заметил Рыдя, кивая вслед проехавшей машине. Они докурили сигареты и только после этого тронулись с места.
      Вот так пятиминутная задержка Нечая у "Колоса" во многом изменила течение событий и для многих стала просто роковой.
      Саратовский предприниматель Рафик Кртян не первый раз приезжал на местный рынок за товаром. Уже лет пять он довольно успешно торговал косметикой, но на заднем сиденье, под объемными сумками с губной помадой, тушью, тенями лежала маленькая шкатулочка с кокаином, заморским кайфом для привередливых богатых наркоманов. Белый порошок все больше входил в моду, и нынешняя партия была в два раза больше, чем предыдущая.
      Жена Рафика Наташа сидела рядом с мужем и, глядя в круглое зеркальце, все поправляла свою новую прическу. Вчера она остригла свои русалочьи волосы и завилась, но еще не привыкла к новому облику.
      - Да хорошо тебе, хорошо, - улыбнулся Рафик.
      Жену свою он очень любил. Первый раз увидев ее два года назад на местном конкурсе красоты, он совершенно потерял голову от этой синеглазой блондинки и не успокоился до тех пор, пока не заполучил ее целиком и полностью. Конечно, Наташа была выше его почти на голову, но матовая белизна кожи, чуть вздернутый носик и эти бездонные редкого темно-синего цвета глаза до сих пор приводили его в восторг.
      - Ты думаешь? - задумчиво спросила она, откладывая в сторону зеркало. - А я все никак не привыкну.
      Глянув вперед вдоль улицы, по которой ехала машина, Наташа неожиданно вскрикнула:
      - Слушай, вон флаг видишь? Ну, с черепом и костями? Это тот самый бар, про который Нелька рассказывала. Давай заедем, хоть посмотрим.
      Рафик оглянулся по сторонам и, пропустив очень спешившую "газель", свернул в сторону стоянки рядом с баром. Не ожидая опасности, он не обратил внимания на то, что уже два квартала за ним ехал мотоцикл с двумя седоками в черных кожаных куртках и больших синих шлемах, хорошо скрывающих лица парней. Остановив машину, Рафик откинул в сторону привязной ремень, но открыть дверцу не успел. Задний из мотоциклистов вытащил из сумки автомат и, передернув затвор, с ходу открыл огонь. Густая очередь искромсала левую дверцу машины и разнесла вдребезги тонированное стекло.
      Закончив стрелять, автоматчик соскочил с седла и, подбежав к джипу, рванул на себя дверцу машины. К его ногам вывалился окровавленный труп армянина. Чира, а это был он, в горячке даже не понял, что этот черноволосый мужик совсем не похож на сивого Рыдю. Он вскинул автомат и замер. На него расширенными зрачками глядела очень красивая женщина. Из ранки чуть пониже шеи толчками пульсировала кровь, но голова в ореоле золотистых волос по-прежнему была прекрасна. Полуоткрытым ртом она делала какие-то короткие вздохи, словно боялась набрать воздух полной грудью. И тут же, прямо на глазах у Чиры короткая судорога пронзила ее тело, голова откинулась назад, глаза у женщины остались широко открытыми, и только кровь по груди потекла уже не пульсируя, ровной струей.
      Дема, не понимая, что происходит, коротко просигналил, и Чира, выйдя из сковавшего его столбняка, подбежал к развернувшемуся мотоциклу. Он прыгнул в седло, водитель дал газу, и Чира уже на ходу прокричал ему на ухо:
      - Это не они, это совсем другие люди!
      Дема дернулся было оглянуться назад, но потом плюнул и, выжав рукоять газа до упора, свернул в один из переулков. Если бы они еще чуть-чуть задержались, то увидели бы, как к стоянке около бара подруливает точно такой же, как и расстрелянный, джип комбинированного серо-черного цвета и с таким же номером "600". Все отличие было в буквах и номере области.
      Нечай вылез из машины, молча посмотрел на еще дымящийся от свежей крови труп армянина и, махнув рукой Рыде, прошел в бар. Он понял все, и самое главное - как ему в очередной раз повезло. Остановив в обширном тамбуре Рыдю, он отдал помощнику несколько распоряжений, и тот, кивнув, нырнул в подсобку к ближайшему телефону.
      Нечай же прошел в главный зал и подошел к высокому седому человеку, с ошеломленным видом смотревшему в окно. Это был главный архитектор города Самсонов.
      - Добрый день, Иван Денисович, - вежливо поприветствовал его Нечай и сразу перешел к делу: - Ну как, вы смотрели наш потолок, что скажете?
      Самсонов с трудом оторвался от созерцания жуткой картины за окном, еще несколько секунд ему потребовалось, чтобы понять суть заданного вопроса.
      - Да нет, вы знаете, похоже, что остальные камешки держатся хорошо. Но я посоветовал бы каждую неделю проверять их на прочность сцепления с раствором, особенно обратить внимание, если на полу с утра будет лежать отслоившийся песок. И лучше бы снизить уровень звучания музыки. Все-таки вибрация воздуха да и пола пагубна для этой конструкции.
      Он говорил, а сам удивлялся спокойному лицу собеседника. Архитектор не знал, что у Нечая сейчас внутри словно вибрирует большая струна. Так у него было всегда, когда смерть проходила мимо.
      В это же самое время к кафе "Вечер" подъехал точно такой же мотоцикл с парой седоков. Водитель, не глуша мотора, остался в седле, а его пассажир, не снимая шлема, прошел через зал мимо грохочущей котлами кухни в кабинет директора.
      Вадим Павличенко, высокий, хорошо откормленный шатен лет тридцати пяти, как раз подводил с бухгалтером кафе, старой очкастой дамой, итоги работы заведения за неделю. Они, увы, были неутешительны. По части развлечений "Вечер" не мог сравниться ни с "Ямайкой", ни с "Версалем" того же Нечая, ночным клубом с казино и варьете. Пока еще выручали свадьбы и похороны, именно эти многолюдные застолья позволяли кафе держаться на плаву, но не более.
      Когда дверь распахнулась и на пороге предстал затянутый в кожу мотоциклист, Вадим в недоумении вытаращил глаза. Между тем рокер вытащил пистолет и, направив его на хозяина кафе, потребовал:
      - Деньги!
      - Какие еще деньги? - удивился Павличенко.
      Как раз выручку свою он не держал в кабинете. Женщина же потихоньку начала не то что сползать, скорее стекать с кресла на пол. Маркел, а это был он, протянул Павличенко бумажку, и тот увидел уже знакомый ему текст: "10 тысяч долларов..." и так далее. Точно такую же бумажку ему принесли вчера из зала, кто-то оставил ее на столе. Несмотря на внешний ужас всего происходящего, Вадиму стало смешно. Сейчас у него в кассе не набралось бы и пятисот долларов, не то что десяти тысяч.
      - Слушай, а ты не думаешь, что затеял все это зря? - Вадим почему-то решил, что парень действует один, просто расписался как целая "стая". - Ты знаешь такого Нечая?
      Продолжить речь Маркел ему не позволил.
      - Нету уже никакого Нечая, - оборвал он собеседника и выстрелил ему в лоб.
      Бухгалтер, к этому времени стоявшая на полу на коленях, как-то жалко вскрикнула и, потеряв сознание, завалилась набок. Не обращая на нее внимания, Маркел неуклюжими в перчатках пальцами вытащил из кармана другую бумажку и бросил ее на стол рядом с первой. На белом листке бумаги чернели всего два слова: "Не заплатил".
      Он уже выходил из кабинета, когда столкнулся нос к носу с толстой поварихой в белом колпаке и в не очень чистом переднике. К этим дверям ее привело любопытство - что это за грохот донесся из кабинета хозяина. Увидев перед собой парня с пистолетом в руках, толстуха отчаянно завизжала и с неожиданной для ее габаритов скоростью рванулась в зал. На ее визг оглянулись все: и посетители, правда, не очень многочисленные, и официантки, и кассир. Выглянул из подсобки и грузчик, но тут же прикрыл дверь.
      Совсем по-другому поступил здоровый, мощный парень, сидевший у входа в компании троих таких же уверенных в себе ребят. Виктор Семин, до того как пересесть в большегрузный грузовик, лет пять занимался самбо. Весь подобравшись, он ждал, когда грабитель подойдет поближе. Семин был уверен в себе, но не рассчитал только одного - слишком быстрой реакции Маркела. Когда сбоку от него метнулось темное тело, Алексей резко развернулся и успел нажать на спуск. Пуля остановила шофера, а другая, посланная вдогонку, откинула его тело назад на стол, за которым он только что обедал. Трое его друзей невольно вскочили на ноги. Никто из них не помышлял о сопротивлении, но Маркел понял этот их жест именно так. Он стрелял до тех пор, пока в "ТТ" не закончились патроны. В наступившей тишине только раздавались стоны раненых да отчаянно визжала от страха официантка. По обнаженным нервам Маркела этот крик пробежал как ток, он дернул пистолет в ее сторону и выстрелил, лишь бы прекратить этот вопль, но женщину спасла пустая обойма.
      Пятясь задом, Маркел дошел до двери, все так же поводя из стороны в сторону стволом пистолета. Выскочив, он запрыгнул за спину Баллона, крикнул ему:
      - Давай жми!
      - Как там? - уже отъехав, спросил Баллон.
      - Нормально, - ответил Маркел, хотя зубы его выбивали дробь и не только от студеного ветра, бьющего в лицо.
      Почти в это же самое время Зубатик навестил директора большого магазина в центре города. У него все прошло гораздо проще. Застрелив хозяина, Зубатик не стал возвращаться через торговый зал, а прошел черным ходом, где на улице поджидал его Глеб.
      К часу все собрались в "конторе". Не было только Демы и Баллона, перекрашивающих мотоциклы в другой цвет, да куда-то запропастился Суслик. Его, Моню и Летягу Глеб с утра разослал по городу, распределив по точкам, где чаще всего бывал Нечай: к "Ямайке", ресторану "Версаль" и конторе магазина, легальным хозяином которого Нечай числился.
      Узнав о провале покушения на главного гангстера города, Глеб просто рвал и метал.
      - Нет, ну как вы могли ошибиться?! Где глаза-то были, на заднице, что ли?
      Чира, бледный, всклокоченный, курил одну сигарету за другой и все не мог успокоиться. Если убийство грибника, солдата и даже армянина не вызвали у него больших эмоций, то смерть той красивой женщины в машине потрясла парня до глубины души. Талант художника от отца достался из двоих братьев только ему, но рисовал он нечасто. Не любил заниматься этим потому, что сразу вспоминал прошлую счастливую жизнь, работающего около мольберта отца, напевающего что-то себе под нос, веселую красивую мать. Но дар Божий жил в нем, временами прорываясь сквозь неприязнь и забвение. И безупречная красота убитой им женщины пробила заскорузлый слой нанесенной на душу грязи и крови.
      - К чертям, все идет насмарку! - продолжал бушевать Глеб. - Если не убрать Нечая, то нам хана! Рано или поздно он нас вычислит, этот гад головой работает лучше компьютера. А он наверняка сейчас засядет в своей Лысовке и носа оттуда не высунет.
      Немного успокоившись, Москвин уселся на одну из кроватей и глянул на Чиру. Ему очень не понравился его внешний вид. Глеб достал портсигар и протянул пацану папироску, набитую анашой.
      - На, курни плана, успокойся.
      Снизу в дверь кто-то забарабанил ногой. Все, кроме Поньки и Чиры, вскочили на ноги, переглянулись. Глеб достал пистолет, его примеру последовал Зубатик, а Маркел подхватил с дивана автомат. Все трое быстро сбежали вниз. Оставшиеся наверху слышали приглушенные короткие переговоры, затем какой-то смех. Заскрипела входная дверь, и появившийся первым Зубатик объявил:
      - Суслик нашелся.
      Глеб и Маркел буквально втащили наверх просто истерзанного малыша. Весь он был всклокоченный, куртка порвана, джинсы заляпаны грязью, руки в крови. Плюхнувшись на свой диван, Суслик со стоном стянул с ног перемазанные грязью кроссовки и, вытянувшись во весь небольшой рост, облегченно вздохнул:
      - Ух, наконец-то я дома. Эх, я сегодня и побегал. И побегал, и пострелял...
      Все сгрудились вокруг него, а Суслик достал свой "ТТ" и гордо заявил:
      - Две обоймы по ментам расстрелял.
      - Где? Когда? - посыпались со всех сторон вопросы.
      - Попить дайте, а то глотка пересохла.
      И только вдоволь напившись, Суслик рассказал все, как было.
      13.
      Суслику не повезло изначально. Он должен был наблюдать за конторой Нечая и, если тот подъедет, сообщить об этом Глебу, сидевшему на телефоне в бывшем здании мотоклуба. Но малыш хотел сам пристрелить волжского "крестного отца". Глебу он об этом, конечно, не сказал. Тот из предосторожности высадил его за квартал от конторы Нечая. Топая по тротуару, Суслик мало обращал внимания на попадающихся ему навстречу пешеходов, а между тем он проходил как раз мимо здания городского отдела внутренних дел. В мыслях он уже всадил в Нечая целую обойму и представлял, как он удивит этим своих интернатовских друзей.
      С небес на землю его опустили чьи-то грубые руки, остановившие и развернувшие его в другую сторону.
      - Ну-ка, постой! Подними-ка лицо!
      Плотного сложения милиционер, чернявый, с густыми усами скобочкой, крепко ухватил Суслика одной рукой за плечо, а другой за волосы, поднял голову вверх. Тот от боли чуть вскрикнул своим характерным звонким голосом. И милиционер, продолжая разглядывать голубоглазую, пионерскую мордочку Суслика, радостно заявил:
      - Ну вот, теперь-то я уверен. Это ведь ты тогда спросил у меня, сколько времени, а? Помнишь? Месяц назад? А твои дружки меня трубой по голове саданули. Да не рыпайся! - прикрикнул он на дергающегося в его крепких объятиях пацана и еще сильнее сжал свои толстые, как обрубки, пальцы на плече и волосах Суслика. - Ну-ка, скажи еще что-нибудь, спроси, например, сколько сейчас времени. Ну, кому говорю?
      Мент тряхнул Суслика так, что тот почувствовал, как выдираются с корнем его белесые, больше похожие на пух волосы. Он скривился от боли, но все-таки рта не открыл.
      - Молчишь? - продолжал разглагольствовать милиционер. - Ну ничего, сейчас заведу тебя куда надо, там все расскажешь и про себя, и про дружков.
      Он потянул Суслика к входу в здание милиции, но тот, невзирая на боль в вырываемых волосах, уперся и сопротивлялся с неожиданной для его хрупкой комплекции силой. Милиционер рассвирепел и перешел на мат. Тут рядом заскрипели тормоза и из дежурного "бобика" выпрыгнули двое - широкоплечий сержант и совсем еще молоденький лейтенант. Сцена на тротуаре их заинтересовала.
      - А, Семеныч, на работу вышел? - спросил сержант, останавливаясь рядом с борющейся парочкой. - Ты что это, с пионерами воюешь?
      - Привет, Петро, - отозвался злой и вспотевший милиционер. - Первый день после больничного сегодня.
      Чернявый чуть ослабил хватку и начал рассказывать коллегам подробности своего дела.
      - Меня когда по башке трубой двинули, вот этот гаденыш внимание отвлекал. Подошел и спрашивает таким елейным голоском: "Дяденька, сколько времени?" Я пока на часы смотрел, меня и жахнули. Целый месяц отвалялся в больнице. А сейчас смотрю - идет, сучонок.
      Пока он говорил, Суслик, пользуясь ослаблением хватки и внимания своего конвоира, сунул руку за пазуху.
      Добродушное настроение лейтенанта и сержанта как рукой сняло.
      - А точно, это он? - спросил лейтенант.
      - Он, и голос его, уж голос я на всю жизнь запомнил.
      И пострадавший от руки Поньки милиционер, и оба его коллеги воспринимали этого невысокого парнишку только как подручного у взрослых бандитов, наживку для крючка, на который попадались милиционеры. И поэтому когда Суслик, не вынимая пистолета, сквозь куртку выстрелил своему "крестнику" в живот и тот, разжав руки, с криком буквально сложился вдвое и упал на землю, остальные на секунду застыли в недоумении. Этого времени вполне хватило Суслику, чтобы выдернуть свой "ТТ" и, еще дважды выстрелив, рвануть во все лопатки куда глаза глядят.
      Сержант, получив пулю в грудь, откинулся назад и упал плашмя на асфальт. Лейтенанту повезло больше. Предназначенный ему свинец попал в правую руку, и, стоя на одном колене, офицер пытался левой открыть кобуру, но рука, больше от волнения, чем от боли, все соскальзывала с клапана. Тем временем из здания милиции высыпала целая толпа.
      - Скорей! - закричал лейтенант, показывая кивком головы на бегущего по тротуару Суслика. - Это один из тех, кто убил Шепелева.
      Среди милиционеров оказался и сам начальник, полковник Малофеев. Среднего роста, коренастый и седовласый, он выскочил из кабинета как был в одной рубашке и без головного убора.
      - Живьем взять! - закричал он. - Не стрелять!
      Несколько милиционеров, уже вскинувших было оружие, тут же опустили руки, тем более что навстречу из-за поворота показалась стайка веселых девчонок, спешивших на занятия в техникум. Тогда человек пять припустили за Сусликом бегом. Оторвался он уже хорошо, но спустя пару минут со двора выехали несколько патрульных машин и, прихватив большинство милиционеров во главе с полковником, понеслись вслед за убегающим.
      Увидев, что его преследуют и машины, Суслик свернул в сторону с дороги и вломился в густой тальник, росший вдоль улицы, параллельной железной дороги. Продравшись сквозь заросли, он неожиданно для себя оказался на привокзальной площади. Где-то рядом выли милицейские сирены, и Суслик сломя голову кинулся через площадь, лишь бы подальше от этого противного звука. Вид бегущего пацана привлек внимание двух сотрудников линейного отделения милиции, мирно сопровождавших симпатичную девицу от кассы автовокзала к автобусу. Сначала их удивил внешний вид мальчишки, явно удиравшего от кого-то со всех ног, а разобрав, что в руках у него не игрушка, а самый настоящий пистолет, оба милиционера тут же забыли про девушку.
      - Стой! - крикнул один из них, бросаясь наперерез бегущему. - Брось оружие!
      Сам он пистолет достать еще не успел. Суслик на секунду остановился и, повернувшись в его сторону, буквально с трех шагов влепил в кричавшего две пули. Так и не достав пистолета, тот мешком осел на землю и замер без движения. Немногочисленный народ, услышав выстрелы, брызнул в разные стороны, стараясь поскорее спрятаться за что-то надежное.
      Его спутник как-то странно отпрыгнул назад, потом с матом подбежал к упавшему, нагнулся. Поняв, что у того дела плохи, милиционер совершил очень большую ошибку. Вытянув руки, как на стрельбище, он тщательно прицелился в спину бегущего пацана и дважды нажал на спуск. Но за мгновение до этого из-за киоска появилась пожилая тучная женщина. Верткий Суслик, чудом извернувшись, смог избежать столкновения, а вот пули свернуть не смогли и обе достались ни в чем не повинной жертве. Коротко болезненно вскрикнув, женщина осела на землю, а там уже закричала во все горло от страха и боли. Опустив пистолет, несчастный мент даже тряхнул головой, словно не веря тому, что произошло.
      Тут на площадь с воем ворвались патрульные машины, и она сразу заполнилась людьми в форме.
      Суслик метнулся было через пути, но по ближнему из них грохотал скорый поезд, дорога оставалась ему только одна - верхом, через перекидной мост.
      Сил уже не оставалось, и, обливаясь потом, он едва бежал, перепрыгивая через ступеньки. А сзади в самом низу лестницы грохотали милицейские сапоги. Суслик добрался почти до середины моста, когда увидел и впереди, на другом конце виадука, знакомые фигуры в форме. Это подоспел наряд, патрулирующий район за железной дорогой.
      Пацан остановился, оглянулся назад. Первые трое преследователей как раз показались наверху, и он, не целясь, выпустил в них остатки обоймы. Попасть не попал, но все трое как подкошенные рухнули на ступеньки, преградив своими телами дорогу остальным. Один из них не выдержал и пальнул два раза в сторону пацана, загремели выстрелы и с другой стороны моста. Но снизу снова раздался громогласный голос Малофеева:
      - Не стрелять, живьем брать!
      А Суслик отчаянно искал пути спасения. Снизу, пропустив встречный поезд, тронулся товарняк. Большие полувагоны были доверху наполнены щебенкой. Скорость была еще невелика. Суслик перелез через перила и прыгнул вперед, стараясь перепрыгнуть большой заградительный щит, прикрывающий токонесущий провод. Между мостом и вагонами было метра два, не больше. Он пролетел в миллиметрах от провода с его тысячевольтной смертью и упал на самый край вагона. Приземлился на все четыре конечности и даже закричал от боли, в кровь разбив костяшки пальцев правой руки. Подув на них, Суслик подобрал выпавший пистолет и оглянулся.
      А на мосту бушевал полковник Малофеев:
      - Патрульным машинам вдогонку за составом! Связаться с диспетчером, остановить состав! Да прыгните кто-нибудь вслед за ним! Пацан смог, а вы?! К ордену представлю, кто его возьмет!
      - Лучше к ордеру! - хмыкнул кто-то из собравшихся у перил.
      - Черт с вами, квартиру без очереди, слово офицера!
      Это подействовало. Но поезд за это время довольно прилично прибавил ход, к тому же кончились вагоны со щебенкой, пошел крытый состав. Первый из милиционеров спрыгнул вполне удачно: и провод миновал, и приземлился на середину вагона. Второму повезло меньше. Он слишком взял в сторону, да к тому же попал на самый край вагона, инерцией его швырнуло назад, он попытался зацепиться руками за край крыши, но пальцы только корябнули по мокрому железу, и он полетел между вагонами.
      Видя судьбу своего коллеги, третий из добровольцев изменился в лице и поспешно полез обратно на мост.
      Полковник упрекать его не стал, похоже, он сам уже жалел об отданном сгоряча приказе, да и поезд набрал слишком большую скорость. Он только плюнул в сердцах и пошел вниз по лестнице.
      Суслик, видевший падение второго милиционера, зло рассмеялся, но первый, пригнувшись, пробирался по крышам вагонов. Прыгать как в кино - с крыши на крышу - он не решился и добросовестно спускался вниз, потом, перебравшись по мотающейся из стороны в сторону сцепке, снова залезал на крышу вагона. Поняв, что рано или поздно мент доберется до него, Суслик начал шарить по карманам. Патроны у него были, но россыпью. Оказалось, что зарядить обойму в мотающемся из стороны в сторону вагоне разбитыми в кровь пальцами не очень-то и просто. Последний патрон выскользнул из рук и исчез среди щебенки. Суслик выругался и начал разгребать ее руками. Казалось, что золотистый цилиндрик патрона издевается над ним. То покажется, то исчезнет снова, юркнув в очередную щель. Он выкопал довольно приличную яму и кое-как, матерясь как сапожник, все-таки изловил проклятый патрон.
      Вставив обойму и передернув затвор, Суслик приподнялся и выглянул назад. Мент был совсем рядом, через вагон, и пацан принялся лихорадочно углублять выкопанную в поисках патрона яму.
      Когда милиционер подобрался к краю соседнего крытого вагона, он лег на крышу и осторожно выглянул вперед, держа наготове оружие. К его удивлению, в полувагоне никого не было.
      "Наверное, уполз к другой стороне вагона, прячется за кучей", - решил милиционер. В середине вагона щебенка действительно выпирала бугром. Он приподнялся во весь рост и начал вглядываться вперед. И тут совсем близко, над краем борта, показалась небольшая сивая головка. Пистолеты они вскинули одновременно, как на дуэли, но вагоны нещадно мотало из стороны в сторону, и пуля милиционера расплющилась о борт вагона. Выстрел Суслика оказался более удачным. Пуля попала в бедро милиционеру, того отбросило назад. Падая, он случайно, в поисках опоры, коснулся пистолетом провода, мелькнула вспышка, и, вскрикнув жутким голосом, неудачный дуэлянт покатился по овальной крыше вагона навстречу немилосердно жесткой земле.
      Суслик перевел дух и, откинув голову назад, замер в своей ямке. Но долго отдыхать ему не пришлось. Какие-то странные звуки привлекли его внимание. Сквозь грохот и лязг несущегося состава послышалось что-то похожее на стрекотание кузнечиков, а затем грохот, будто кто-то барабанил по борту вагона. Выглянув влево, он увидел милицейскую машину, мчашуюся прямо по полю параллельно составу. Сидевшие в ней милиционеры видели, что произошло с их товарищем, и им было уже наплевать на все распоряжения начальства. Огонь они вели из автомата, и те пули, что не попадали в борта, выбивали из щебенки мелкую гранитную крошку, осыпавшуюся на голову пригнувшегося беглеца. Другой бы стал зарываться дальше, прятаться, но Сусликом овладел кураж, вера в собственную неуязвимость и злость. Дождавшись, когда свинцовый дождь перестанет выбивать барабанную дробь на ни в чем неповинном вагоне, он подполз поближе к краю, положил пистолет на самый борт и, стараясь уловить какой-то ритм в толчках вагона, несколько раз выстрелил в сторону машины. Расстояние было большое, метров тридцать, но Суслику действительно сегодня очень везло. Одна из пуль пробила лобовое стекло, по счастью не задев никого из пассажиров.
      - Дьяволенок какой-то! - выругался один из милиционеров, вставляя в автомат новый рожок. Но стрелять ему уже не пришлось. Сначала между поездом и машиной вклинилась лесополоса, а когда "жигуленок" все-таки догнал нужный ему вагон, поезд прогрохотал по мосту через небольшую речку, машина же замерла на берегу...
      Через пять минут после этого состав должны были остановить. Малофеев уговорил диспетчера, и к этой оговоренной с железнодорожниками точке мчались сразу пять милицейских машин. Но еще раньше эшелону повстречалась бригада ремонтников, собирающихся менять треснувшую рельсу. Повинуясь флажку бригадира, машинист сбросил скорость, и состав буквально прополз аварийный участок со скоростью пешехода. Когда же поезд остановился и вагон окружила милиция, внутри его оказалась только щебенка да несколько стреляных гильз.
      Выпрыгивая из вагона, Суслик здорово ободрал ладони и коленки. В его джинсах теперь зияли две огромных дыры, сквозь которые виднелись два мосолистых ободранных колена. Чуть придя в себя после падения, Суслик осмотрел все раны, нашел еще по дыре на локтях куртки и только после этого попробовал идти. Давалось это ему с трудом. Чуть прибавили ему резвости донесшиеся издалека звуки милицейских сирен. Но пробежав прихрамывающей рысью метров сто, Суслик выдохся окончательно и рухнул на землю, прислонившись спиной к березе. Чуть отдышавшись, он вытащил пистолет и с огорчением убедился, что обойма снова пуста. В карманах он нашел только один патрон. Это его обескуражило. Он уже начал жалеть, что вступил в бессмысленную перестрелку с патрулем в "жигулях". Но делать было нечего. Вдавив свой единственный патрон в обойму, он поставил "ТТ" на предохранитель и сунул его за пазуху. С кряхтением, как маленький старичок, Суслик встал и снова заковылял вдоль лесополосы.
      Теперь он еле шел. Ноги болели нещадно, столько бегать и прыгать ему еще не приходилось. В горячке боя он не обращал на это внимание, но теперь икры ног просто сводило судорогой. Силы почти оставили его, когда Суслик услышал отдаленные голоса. Он подошел к крайним кустам лесополосы и увидел сразу за ними покосившиеся заборы дачных участков. Самый обычный пейзаж: убогие домишки, что-то вроде конуры для человека, чахлые кусты с облетевшей листвой, тянущиеся кверху, словно в последней мольбе, голые ветви яблонь. Но не это интересовало его. Рядом с одной из дач стояла машина, самая обычная "копейка", от старости какого-то бурого цвета. Суслик подкрался поближе, заглянул за один забор, затем за другой. Похоже было, что хозяева машины находились в этом районе одни. Уже в открытую подойдя к машине, Суслик без особой надежды дернул дверь, но на удивление она открылась. Он зачем-то взглянул на приборную доску - ключей не было, но даже если бы они там и были, это не меняло положения. Водить машину Суслик не умел.
      Немного подумав, он с размаху хлопнул дверью. В тиши дачного уединенья этот звук произвел эффект разорвавшейся бомбы. Из-за домика выскочил невысокий, круглый как колобок старичок в очках и шляпе. Потрясая испачканной грязью лопатой, он закричал во всю глотку:
      - Ну-ка, отойди от машины, стервец!
      Суслик, опершись спиной об машину, с презрительной миной смотрел на приближающегося кричащего старика. Круглое лицо хозяина машины побагровело, двойной подбородок смешно трясся в такт его бегу. При всем этом старика явно мучала одышка. Дед был уже совсем близко, когда на крыльцо домика вышла пожилая толстая женщина в белом теплом платке.
      Подпустив деда метра на четыре, Суслик вытащил пистолет, демонстративно передернул затвор. Старик встал как вкопанный. Взгляд его был прикован к оружию. То, что пистолет настоящий, он понял сразу. Во время его службы в армии "ТТ" как раз был на вооружении.
      - Тихо, дед, - сказал Суслик. - Брось свою тяпку.
      Старик разжал ладони, и его орудие труда и обороны вывалилось из рук.
      - Это твоя жена? - спросил Суслик, кивая на женщину, по-прежнему стоящую за его спиной на крыльце.
      - Да, - сознался толстяк. На лбу его, несмотря на прохладную погоду, выступили капли пота.
      - Кто еще тут рядом есть?
      - Нет, мы двое.
      - Позови ее сюда, - потребовал Суслик.
      Дед, похоже, никак не мог привыкнуть к несовместимости детского облика грабителя и оружия в его руках. Лишь окровавленные ладони незванного гостя убеждали его в том, что этому пацану стоит подчиниться.
      - Ну, быстрей! - прикрикнул Суслик.
      Старик обернулся назад и махнул рукой жене. Так как она никак не отреагировала на жест мужа, он раздраженно крикнул ей:
      - Маша, иди сюда быстрей!
      Маша поспешала медленно, переваливаясь с боку на бок как утка.
      - Что такое, Вань? - спросила она, подойдя поближе. Старик своим телом загораживал пистолет грабителя.
      - Садитесь в машину, отвезете меня в Волжск, - велел Суслик.
      Старик сразу обернулся к жене и приказал ей:
      - Садись быстро.
      - Чего это? - удивилась та, но увидев, наконец, оружие в руках парнишки, замолкла, только побелела лицом и покорно пошла на свое место рядом с водителем.
      Суслик устроился сзади и, сунув дуло пистолета в ухо старика, сказал:
      - Дед, только не дури. Я сегодня уже столько ментов ухлопал, что тебя мне просто как два пальца об осину.
      Толстяк послушно завел машину, и через пару минут "жигули" выехали на шоссе, ведущее в город.
      - Сами из Волжска? - спросил Суслик.
      Толстяк отрицательно мотнул головой. По тяжелому дыханию можно было подумать, что он бежит, а не едет в машине.
      "Из областного центра", - понял Суслик. Теперь его занимала проблема, что делать с этим старичьем. Он не задумываясь пристрелил бы обоих, Суслик уже перешел ту грань, удерживающую человека от каких-то моральных норм, но в стволе у него был только один патрон. Пачкаться же какими-то другими способами убийства ему не хотелось.
      Его размышления прервала попавшаяся навстречу милицейская машина. Завидя ее, Суслик спрятался за сиденье и вынырнул из-за него, когда та проехала.
      Размышлял он и о том, куда направить машину. Соваться к самой "конторе" не стоило, вдруг заложат. Но и идти далеко не было большой охоты.
      - Сворачивай сюда, - велел Суслик, показывая стволом на район волжских дач.
      Толстяк послушал его. Машина долго ехала по узким улочкам, и наконец он решился.
      - Тормози, приехали.
      Дед остановил "жигули", и по напряженному загривку Суслик понял, что тот не надеется ни на что хорошее.
      "Перетрухал колобок", - усмехнулся про себя пацан и добродушно сказал:
      - Ну ладно, спасибо, что подвезли. К ментам обращаться не советую, из-под земли найду. Чао.
      И, отворив дверь, Суслик вышел наружу. У первой же попавшейся дачи он отворил калитку и вошел внутрь. Сзади загудел двигатель, развернувшись, старик рванул машину с давно не виданной скоростью.
      "Во дает дед, пусть радуется, что на него у меня патрона не хватило".
      Дождавшись, когда автомобиль скроется, Суслик снова вышел на улицу и, прихрамывая, двинулся через дачи к "конторе". Его волновал только один вопрос: не сдаст ли его старик? Но тот гнал машину домой, минуя дачу. Уже на асфальте его прорвало, и дед начал нещадно пилить супругу:
      - Нет, сколько я тебе говорил, продай дачу, продай! А ты все: "Давай еще годик подержим, хоть внукам яблочек!" Ноги моей там больше не будет. Детям она не нужна и мне тоже!
      Старуха же только охала да крестилась. Они даже не догадывались, насколько смерть была близка и как им, в сущности, повезло.
      До "конторы" Суслик хромал почти час, но его появление в ней вызвало настоящий фурор.
      - Везучий ты, черт! - подвел итог Зубатик, хлопнув Суслика по плечу. Тот даже не огрызнулся, а допив чай с сушками, обрушился на диван. Только спросил:
      - Вечером пойдем?
      - Да, - подтвердил Глеб. - А ты что, тоже хочешь?
      - Конечно, - кивнул головой малыш. - Только подремлю немного.
      И, повернувшись на бок, мгновенно уснул.
      14.
      Про вечер Суслик вспомнил не зря. На это время Москвин давно уже запланировал серию покушений на городских криминальных авторитетов. Поспав три часа, Суслик поднялся в полной готовности продолжить так понравившуюся ему охоту на людей. Глебу пришлось только заклеить его раны медицинским клеем, и с наступлением темноты Москвин вывез его, Летягу и Зубатика в город. Предварительно он позвонил по нескольким адресам и выяснил, что троих из десяти интересующих его человек дома нет. Именно по этим адресам он и развез парней.
      Новенький пятиэтажный дом улучшенной планировки - последний построенный в городе - был заселен элитной публикой: местные предприниматели мирно соседствовали с рэкетирами, а работники городского муниципалитета - с главой налоговой полиции и начальником милиции. Все три подъезда впервые в городе снабдили кодовыми замками, но это не составило для Суслика серьезной преграды. Он просто пристроился за какой-то толстой женщиной, и пока она, груженая солидными сумками, разворачивалась, обошел ее и рванул вверх.
      - Ты к кому, мальчик? - закричала тетка вслед ему.
      - К Вовке, - отозвался Суслик, верно рассчитав, что в подъезде найдется хоть один пацан с таким именем. Худо было бы, если бы "попутчица" жила на пятом этаже, но толстуха добралась только до второго и, поставив сумки, долго шарила в пакетах ключи, бормоча себе под нос.
      - Водят ведь разных со стороны, а потом все стены исписаны...
      Наконец грохнула входная дверь, и Суслик, переведя дух, опустился на площадку между первым и вторым этажами. Он посмотрел вниз, но длинный козырек над тамбуром закрывал обзор, и ему пришлось подняться выше - так, чтобы видеть подходы к дому. Лампа над тамбуром и фонарь на улице позволяли детально рассмотреть каждого проходящего мимо дома. Так он просидел полчаса. Тут сверху щелкнул замок, раздались голоса.
      - Но ты недолго?
      - Часа на два, - ответил мужской голос.
      - Ну хорошо, в двенадцать я тебя жду.
      Суслик лихорадочно думал, что ему теперь делать. Выйти впереди этого гуляки на улицу? Но сумеет ли он зайти снова? Ничего не решив, он мягкими шагами кинулся вниз.
      Особенностью конструкции этого дома был мусоропровод и большая, прямоугольная "темнушка" на каждой лестничной площадке. Суслик остановился, подергал ее за ручку двери, она оказалась заперта. То же самое он повторил на всех последующих этажах. Но лишь на первом ему повезло. Дежурный дворник, хозяин каморки, на днях потерял от нее ключ, замок он сломал, а наладить не удосужился. Шагнув в каморку, Суслик тихонько прикрыл дверь и затаился. В спину его уперлось что-то острое, неприятно пахло свежей известкой и пылью. Шаги прошлепали мимо, грохнула, закрываясь, массивная железная дверь. Суслик выбрался из своего убежища, только посмотрел, что же такое кололо его в спину. Оказалось, метла. Суслик затолкал ее подальше в глубь комнатки, Бог его знает, вдруг ему снова придется воспользоваться этим удачным изобретением архитекторов.
      Прошло еще два часа. За это время трое выходили из дома, но все с нижних этажей, так что кладовка стояла без дела. Минуты текли очень медленно, Суслик все поглядывал на часы. Своих у него не было, эти одолжил ему Глеб. Они договорились, что ночная охота продлится до двух часов. Если жертва не появится, то все отменяется.
      Наконец в начале первого у подъезда затормозил большой, громоздкий автомобиль. На передней дверце его красовался щит с розой ветров - эмблемой охранного кооператива "Витязь". Человек, вылезший из машины, что-то коротко сказал шоферу, захлопнул дверцу и не торопясь двинулся к подъезду. Этого высокого, мощного сложения мужчину в синем форменном мундире кооператива и в легкой куртке такого же цвета с эмблемой на груди и шевроном с надписью "Секьюрити" Суслик знал не понаслышке. Как-то раз Василий Бахарев лично поймал его на рынке за ухо и, чуть не оторвав его, выволок из помещения, снабдив напоследок мощным пинком в зад. Обе части тела мальчишки болели потом еще недели две. Еще бы. Бахарев имел своеобразную кличку - Танкер. Причем, дело было не только в габаритах. В свое время он года два поплавал на нефтеналивных судах серии "река - море", и любил рассказывать про то, как он водил корабли. При росте метр девяносто весил он сто двадцать килограммов. Бахарев был одним из столпов организации Нечая, таким же, как Рыдя или набирающий силу и авторитет Фугас. Главой агентства он стал потому, что в отличие от других не имел судимости.
      Около подъезда Бахарев остановился и закурил. В это время Суслик уже спустился вниз на площадку между первым и вторым этажом. Джип, развернувшись, проехал мимо, коротко просигналив. Танкер махнул ему зажженной сигаретой, вошел в тамбур со стеклянными стенами, не торопясь набрал номер кода и открыл дверь. Наверху, над его головой, Суслик встал на колени на площадке. Между лестницей и углом той самой "темнушки", где он прятался, оставалось небольшое треугольное отверстие, сантиметров тридцать на тридцать. Именно в него и направил свой пистолет Суслик. Снизу раздались неторопливые, тяжелые шаги, и когда в поле его зрения появился мощный загривок поднимающегося по лестнице Бахарева, Суслик нажал на спуск.
      Выстрел прозвучал неожиданно громко, он даже вздрогнул от неожиданности. Эхо выстрела еще металось по подъезду, а он уже бежал вниз. Но рядом с телом Суслик затормозил. Рана на бритом затылке Танкера показалась ему слишком маленькой, но обильная лужа крови, растекающаяся по ступенькам, говорила о том, что попал он удачно. Надо было уходить, сверху захлопали открываемые двери, зазвучали голоса и за дверью на первом этаже, но Суслик склонился над лежащим телом, откинул полу куртки своей жертвы и, нашарив рукоять пистолета, выдернул его из кобуры. Даже по весу он понял, что это что-то мощное, но разглядывать было некогда и, сунув оружие за пазуху, он выскочил наружу.
      Хотя он пробежал вдоль окон кратчайшим путем и быстро растворился в темноте, его щуплую фигурку все-таки смогли рассмотреть две пары глаз от подъезда соседнего дома. Первым из милиционеров на месте происшествия оказался, как это ни странно, сам полковник Малофеев. Жил он в соседнем подъезде, и вернулся минут за пять до событий. В предвкушении долгожданного отдыха, уже снял галстук и вымыл руки. В это время за ним и прибежали соседи Бахарева. А когда влюбленная парочка поведала о приметах киллера, полковник первый раз в жизни схватился рукой за сердце. Проклятый пацан в этот день чуть не довел старого служаку до инфаркта. В голове у Малофеева даже мелькнула шальная мысль: "Может, самому, пока не поздно, подать в отставку?"
      Совсем по-другому разворачивались дела у остальных интернатовцев. Зубатик, просидевший в беседке напротив дома одного из районных бригадиров до двух часов ночи, продрог до самых печенок. И даже если бы появился нужный ему человек, то еще неизвестно, попал ли бы он в него, настолько его била дрожь.
      Летягу так же трепала нервная лихорадка, но совсем по другому поводу. Стоя в кустах около большого одноэтажного особняка Валерия Ждана, он вдруг понял, что не сможет выстрелить в человека. Да, это казалось ему так просто там, в карьере, или на экране телевизора. В жизни все оказалось гораздо сложней.
      Из всех интернатовцев Летяга был самый спокойный и добрый. Время от времени между пацанами вспыхивали драки, порой бессмысленные и жестокие. И первым бросался разнимать дерущихся именно Летяга. Как-то получалось так, что именно к нему шли все остальные, если надо было поделиться какой-нибудь тайной, секретом, обратиться за помощью и участием. А кличку он получил в двенадцать лет. В школе тогда появился странный учитель математики. Предмет он свой знал отлично, но за два года сменил четыре школы. Каждый его урок превращался в своеобразную пытку. Умел этот "педагог" так завести класс, что к концу урока сам же "успокаивал" детей с помощью толстой и длинной линейки. Когда очередь дошла до Летяги, тот выхватил у него линейку и, ударив в ответ разъяренного математика по лицу, вскочил на подоконник и спрыгнул вниз с третьего этажа.
      История эта наделала много шума, для Волжска случай был исключительный. Учителю запретили заниматься педагогической деятельностью, а нога у Летяги срослась так, что оказалась на семь сантиметров короче здоровой. Зато авторитет его в интернате с тех пор был неизменен и среди учеников, и среди персонала. Одинокая учительница хотела даже усыновить его, но неожиданно умерла, за месяц сгорев от саркомы.
      Как-то получалось так, что именно этот невысокий, но коренастый парень с круглым добрым лицом и глубокими черными глазами цементировал странную компанию абсолютно разных людей. Чира, например, на дух не переносил Зубатика, а Понька откровенно третировал Моню, называя его не иначе как жидом и христопродавцем.
      И вот теперь Летяга изнемогал под тяжестью выпавшего на него морального бремени. Когда к району частных домов приближался звук мотора автомобиля и невдалеке начинали блестеть фары, парня прошибал пот. Но машины проезжали мимо, он вытирал лоб рукой с зажатым в ней "ТТ" и молил Бога только о том, чтобы этот проклятый Ждан не приехал сегодня домой совсем. Электронное табло его наручных часов высветило один час пятьдесят пять минут, когда он с облегчением вздохнул и покинул свой пост. Но Летяга не успел пройти и десяти метров, как вывернувшие из-за угла фары машины заставили его прикрыть глаза рукой. Темно-серый "фольксваген", проехав чуть дальше, свернул аккурат к воротам усадьбы Ждана. Летяга даже с его хромотой успел бы вернуться и пристрелить бригадира, вернувшегося из "Версаля" в жутком подпитии. Только ворота своей усадьбы Ждан открывал минут десять, но интернатовец мотнул головой и прибавил шагу. Через полчаса он добрался до мотоклуба, где его уже поджидали Глеб и остальные участники ночной охоты.
      - Ну что? - спросил Глеб.
      - Он не приехал, - ответил Летяга, и ему удалось произнести эти слова, спокойно глядя в глаза товарищам.
      - Жаль, - отозвался Москвин и прибавил: - Но и Танкер это уже хорошо. Поехали, завтра подъем в девять.
      15.
      После первого дня "большого отстрела", как назвал операцию Глеб, город напоминал растревоженный муравейник. Людская молва заметно прибавляла крови и трупов, так что господа обыватели были запуганы до основания. Криминальные войны возникали в Волжске и раньше. Год назад, к примеру, когда утверждался Нечай, народу погибло больше, но события носили более скрытые формы. Чаще всего враги Нечая просто исчезали без следа, пополняя скудный рацион налимов и раков в речных омутах местной речки. Теперь же трупы валялись просто посреди улицы и от пуль гибли ни в чем не повинные люди. Пальба, устроенная Сусликом на привокзальной площади, Чирой около бара и Маркелом в кафе, для такого тихого городка, как Волжск, было явлением сверхъестественным. Родители боялись выпускать детей в школу, взорванная школьниками петарда вызвала панику в целом районе.
      Сам Нечай еще прошлым вечером уехал к себе в Лысовку, поручив Рыде и Фугасу пройтись по уголовной и милицейской агентуре и хоть что-то узнать про новоявленных "волков". Когда ему рассказали подробности перестрелки на вокзале, Нечай усмехнулся:
      - Сдается мне, что это скорее "волчата", чем "волки".
      Как-то непроизвольно и параллельно эта же кличка пришла и к следователям, что вели все дела банды Глеба. Прокуратуре и милиции досталось особенно сильно. Восемь трупов и столько же раненых, это показатель для миллионного города, но не для провинциального Волжска. Малофееву уже звонили из областного управления, но больше всего он боялся вызова к мэру города. Полковнику надо было дослужить еще полгода, и он уходил бы в отставку на более выгодных с точки зрения пенсии условиях. Но вскоре должны были состояться перевыборы мэра, и если Спирин в пылу предвыборной гонки захочет найти козла отпущения, то им будет именно начальник милиции. Виктор Николаевич при всей своей молодости был человеком жестким, и весь вечер полковник ждал вызова на ковер, но телефон зазвонил только утром.
      - Добрый день, Василий Петрович. Как наши дела? - поинтересовался мэр. Полковнику показалось, что голос у Спирина вопреки обычному какой-то вялый, неэнергичный.
      - Положение трудное, Виктор Николаевич, но мы стараемся сделать все возможное, чтобы подавить эту вспышку преступности, - стараясь говорить как можно более бодрым тоном доложил Малофеев.
      - Когда справитесь с этими... э... малолетками?
      - Надеюсь, что сегодня или завтра, - ответил полковник. - Мы проверяем все школы, подняли на ноги детские комнаты милиции, надеемся на успех. Все-таки у этого пацана довольно приметная внешность. А через него как-нибудь выйдем и на других.
      - А что сделано для обеспечения безопасности горожан?
      - Мобилизовали все силы. Будет усилено патрулирование города не только на машинах, но и пешим порядком.
      - Хорошо, желаю вам побыстрее справиться с проблемами. До свидания.
      Положив трубку, полковник удивленно покрутил головой. В прежние времена Спирин за "подвиги", вроде тех вчерашних на перекидном мосту, мог и голову снять, причем вместе с погонами, а сейчас такой либерализм!
      Он даже представить себе не мог, что причиной такого странного поведения Виктора Спирина была женщина, его первая любовь за все тридцать с лишним прожитых лет.
      Но, конечно, в самом жутком состоянии находились те, кому пришли по почте или по факсу требования Глеба. Что делать, платить или не платить? С одной стороны, было бы просто глупо выбрасывать на ветер десять тысяч долларов. Но с другой стороны - собственная жизнь дороже. Потрафить вымогателям значило раздразнить их аппетит. А был еще Нечай, который всем дал понять, что не одобряет каких-либо выплат "на сторону". Но похоже было, что Геннадий Александрович сам не может справиться с этими "волчатами". Особо сильное впечатление произвело убийство Бахарева. Такого монстра, как Танкер, завалил какой-то пацан!
      Чтобы еще больше озадачить бизнесменов, Москвин разослал по факсу вторую депешу с более коротким текстом: "Последний срок - завтра". И та же подпись: "Черные волки".
      Кроме этого послания Глеб решил еще больше поколебать в бизнесменах веру в силу Нечая. Проехав с утра по городу, он убедился, что город просто кишит милицией. Кроме обычных постов ГАИ на перекрестках стояли милицейские машины, останавливающие выборочно автомобили и повально всех мотоциклистов. Те, кто в этот день рискнули выехать на двухколесном друге, просто сатанели от ярости - их задерживали на каждом шагу. Кроме того, что это было очень нудно, но еще и очень опасно. Милиционеры после вчерашних потерь в личном составе были подозрительны и злы на всех на свете: на "волчат", на мотоциклистов, на свое начальство, угробившее, по общему мнению, двух парней по личной прихоти. Одному "гонщику", слишком рьяно полезшему в боковой карман за правами, прострелили руку.
      Проанализировав все увиденное, Глеб решил не рисковать и действовать только наверняка. Моню он отправил на рынок, наблюдать за бывшим кинотеатром, а ныне ночным клубом "Версаль". Чира, напрочь отказавшийся стрелять, пристроился неподалеку от "Ямайки". Со стороны его можно было принять за самого обычного наркомана. Ссутулившись, он сидел через дорогу на автобусной остановке и лишь временами поднимал глаза на это самое проклятое для него место. Все остальные были в котельной, в "конторе" остался только Понька да Суслик, слишком примелькавшийся ментам за вчерашний день.
      Время шло, перевалило за полдень, но никто из бригадиров Нечая не появлялся в поле зрения "волчат". Глеб в котельной начал нервничать. Он не мог понять, куда все девались. То что Нечай засел у себя в Лысовке, это понятно, но где все остальные, неужели с ним?
      А Нечай все утро обдумывал создавшуюся ситуацию. Ни Рыдя, ни Фугас не смогли узнать ничего, что бы навело на след "волчат". Эти парни не принадлежали к уголовному миру. Никто из старых или молодых воров не мог припомнить, чтобы кто-то покупал или хотя бы интересовался оружием в таком количестве. Да и "почерк" был своеобразный, что-то новенькое, ближе к гангстерскому стилю. Чутье подсказывало Нечаю, что это совсем уж молодняк, слишком много здесь было кинематографического: гонки на мотоциклах, черные кожаные куртки, глухие шлемы. А еще жестокость. Парнишки стреляли во все подряд, не жалея патронов.
      И все-таки Нечай решился ехать в город. Он позвонил Рыде и велел прислать две "девятки" с тонированными стеклами. Слишком приметный "джип" оставили на даче.
      Когда к бару подкатил "фольксваген" цвета "мокрый асфальт", Чира подскочил со скамейки и метнулся в соседний магазин. В этой машине разъезжал Ждан, тот самый районный бригадир, на которого вчера не поднялась рука у Летяги. Набрав номер котельной, Чира торопливо сказал в трубку:
      - Приехал Ждан.
      - Слава богу, хоть кто-то, - проворчал Глеб, кладя трубку и поворачиваясь к сидевшим на старом диванчике парням. - Давай, Дема, это твой.
      Тот кивнул головой и, на ходу надевая шлем, подошел к мотоциклу. За ним, прихватив сумку с автоматом, поднялся Маркел.
      - Да смотрите там, опять других случаем не пристрелите, - вдогонку им крикнул Баллон.
      - Тьфу на тебя, типун тебе на язык во всю задницу! - выругался Глеб, закрывая за мотоциклистами дверь.
      - Ты чего? - удивился Баллон.
      - Не говори под руку, дурная примета.
      - Подумаешь, - проворчал здоровяк, раскладывая на столе какой-то сложный пасьянс. - Я в приметы не верю. Если что задумал, надо делать, не обращая внимания на всяких там черных кошек. Если оглядываться по сторонам - это точно влетишь...
      Его неторопливые рассуждения прервал новый звонок. Глеб выслушал торопливый говорок Мони и, положив трубку, обернулся к дивану.
      - Подъем, едем все. В "Версаль" пожаловал Фугас.
      Через две минуты котельная опустела. За спиной у Глеба сидел Зубатик, а Баллон вез Летягу.
      Путь Демы и Маркела до "Ямайки" напоминал изломанную линию дрейфа какой-нибудь полярной станции на льдине. Часть дороги они проделали по дворам, петляя по переулкам частного сектора и старательно огибая пункты ГАИ и перекрестки с милицией. Уже выезжая из очередного переулка на широкую дорогу за квартал до "Ямайки, Дема увидел спускающийся с пригорка серый, приземистый автомобиль.
      - Это они, - крикнул он назад Маркелу. - Я знаю машину Ждана.
      Тот кивнул головой и расстегнул молнию на сумке. Дема газанул и направил мотоцикл навстречу "фольксвагену". Они встретились на перекрестке. Из всех нечаевских командиров Ждан к предупреждению о нависшей опасности отнесся с наибольшим легкомыслием. Когда все сидели по домам или на даче у хозяина, он по привычке провел вечер в "Версале" и лишь благодаря нерешительности Летяги остался жив. Только утром, узнав о судьбе Танкера, он чуть встряхнулся и посадил к себе в машину троих вооруженных до зубов парней. Но к трем часам дня они пропустили не менее трех литров пива на каждого и весьма размякли душой и телом.
      Ждан - он сидел за рулем своей тачки - автоматически притормозил перед светофором, развернулся вполуоборота и продолжал рассказывать анекдот:
      - ...А она говорит: "Вань, эти рога я тебе купила в подарок на день рыбака". А он спрашивает: "А почему на день рыбака именно рога?" "Ну милый, это же так просто..."
      Все захохотали, Ждан взглянул в сторону дороги, и в этот момент спокойно подъезжавший к перекрестку мотоцикл, вдруг засвистев шинами, резко развернулся, и длинная автоматная очередь разнесла в осколки лобовое стекло. Пули кромсали все, что попадалось на их пути: стекла, лица и туловища людей, обивку кресел, - словно находили какое-то удовольствие, превращая все в месиво из железа, стекла, одежды, человеческого мяса и крови. Никто из нечаевцев не успел достать оружия, сам Ждан был убит первой же пулей, так и не поняв, что же с ним произошло. Его тело сползло набок и лишь дергалось, когда в него попадала очередная пуля. Чуть больше повезло одному из сидевших сзади, он получил две пули в грудь и сполз вниз под защиту двигателя и мертвого тела Ждана. Этот парень прожил на десять минут дольше всех остальных и умер уже в машине "скорой помощи".
      Выпустив весь магазин, Маркел спрятал в сумку свой горячий автомат. Дема тут же свернул в переулок и "притопил" с такой скоростью, что прибывший на место происшествия первый милицейский патруль услышал только звук мотора где-то за домами в частном секторе. Выскочив за город, Дема проехал через дачи, лесопосадки и, вернувшись в город с другой стороны, без всяких помех загнал свой перегревшийся мотоцикл не в гараж, а, как и договаривались, в "контору".
      Две другие пары "волчат", благополучно добравшись до "Версаля" кружным и извилистым путем, увидели "вольво" Фугаса уже отъезжающим от казино. Заметив сзади одинаковые мотоциклы, бывший прапорщик-афганец Фугас понял все.
      - Вот они! - крикнул он двоим своим напарникам, прибавляя газа.
      Мотоциклистам поневоле пришлось пуститься в погоню. На их удивление Фугас свернул на дорогу, ведущую из города. Проскочив мимо стационарного поста ГАИ и не обращая никакого внимания на сигналы подаваемые милиционерами, весь кортеж вырвался на довольно хорошую и свободную от машин трассу. Фугас чуть прибавил скорости, но мотоциклисты не только не отставали, но и упорно приближались, сокращая расстояние.
      - Хорошие у них движки, - пробормотал бригадир Нечая, стараясь выдержать интервал.
      Но все же на какое-то время между ними осталось всего метров десять, и со стороны мотоциклистов загремели выстрелы. Первым открыл огонь Зубатик, а затем и Летяга стал старательно стрелять, вытянув руку вперед. Сейчас он не видел лиц своих жертв, азарт погони и пример товарища сломили в нем нерешительность, так истерзавшую его душу прошлой ночью. Две пули попали в стекло "вольво", сидевший сзади парень пригнулся и от всей души выругался.
      - Ты чего не уходишь, Фугас? - удивился сосед бывшего прапорщика, удивленно глядя на спидометр. Запас скорости у них был еще огромен.
      - Погоди, - начал было отвечать водитель, но выстрелы все гремели, и парень неожиданно резко ткнулся головой в приборную панель, а затем начал заваливаться на руки Фугасу, пачкая их свежей, яркой кровью. Тот глянул на рану на затылке товарища и легким движением руки отшвырнул голову мертвеца, а затем снова прибавил скорость. Мотоциклисты отстали метров на двадцать. Пользуясь тишиной, выглянул назад и пассажир с заднего сиденья машины.
      - Оторвались? - спросил он. Потом заметил завалившегося к дверце товарища и спросил. - А с Васькой что?
      - Готов, - коротко отозвался Фугас.
      - Может, их сейчас прищучить? - спросил боевик, вытаскивая из сумки автомат. Фугас никогда не расставался с этим оружием, по старой памяти доверяя ему больше всего.
      - Да погоди ты, счас все сделаем, - рассердился бригадир. Он знал, что недавно из Лысовки выехал Нечай, и хотел положить всех четверых мотоциклистов на глазах хозяина.
      Но и до Глеба дошло, куда ведет эта дорога. Тем более, что сзади раздавались хорошо знакомые вопли сирены гаишников.
      - Хорош, уходим! - прокричал он Зубатику и, просигналив Баллону, затормозил. Тот последовал его примеру. Заметив их маневр, развернул машину и Фугас.
      - Вытащи Ваську и садись на переднее сиденье, - скомандовал он напарнику.
      - Куда его девать-то? - удивился тот.
      Фугас молча отстегнул привязной ремень и, открыв дверцу, рукой вытолкнул тело из салона. На его подопечного это произвело не очень приятное впечатление, но он молча перелез с автоматом на переднее сиденье и брезгливо, стараясь не запачкаться в крови, начал пристраивать АКМС в дыру на лобовом стекле. Фугас, потерявший терпение, ударом кулака расширил пробоину, и парень наконец-то дал первую короткую очередь. Мотоциклисты отреагировали мгновенно. Задние начали стрелять, а Глеб свернул с дороги в сторону лесопосадки.
      - Быстрее стреляй, что ты там выцеливаешь?! - рассердился Фугас.
      Напарник его дал еще очередь, но мотоциклы уже скрылись за деревьями. Выругавшись, бывший прапорщик свернул к обочине, выхватил из рук растяпы автомат, стремительным броском проскочил лесополосу и, влетев в чистое поле, вскинул автомат к плечу. Но тут же, плюнув, опустил оружие. Огромное, до самого горизонта поле со следами скошенной по осени пшеницы было пустынно. Похоже мотоциклисты ушли по лесопосадке, и стрелять вдоль нее в этом частоколе деревьев было бессмысленно. Возвращаясь обратно он увидел около своей машины бело-синий "жигуленок" ГАИ, скривился и, прислонив к березе автомат, вышел на дорогу. В эту же секунду мимо него на полной скорости промчался кортеж из трех автомобилей. Нечай, конечно, не стал останавливаться около машины, которой интересуется милиция.
      Уже в сумерках оба мотоцикла подъехали к "конторе". К их удивлению там оказался только один Дема.
      - А где остальные? - спросил Глеб, оглядывая пустую комнату.
      - Поньку ищут. Ушел куда-то, пока нас не было.
      Глеб выругался. Его уже давно тревожил этот наркоман, да и его струхнувший брательник. И тот и другой, несмотря на то, что подавали большие надежды, оказались чистейшим балластом. Чуть подумав, он обратился к Баллону, усевшемуся напротив Демы.
      - Слушай, Баллон, ты с той медсестрой еще крутишь?
      - С Ленкой? Ну да. Давно только не видел.
      - Знаешь, что надо...
      Тут заскрипела входная дверь, и лестница загремела под топотом ног. Глеб приглушил голос и закончил разговор уже шепотом. Баллон, судя по его лицу, чуть удивился, приподняв брови, но согласно кивнул головой.
      В комнату вошли интернатовцы, сразу стало шумно, людно. Чира вел постанывающего брата, уложил на кровать и начал готовить шприц для инъекций.
      "Разбор полетов" длился больше часа. Затем долго думали о программе действий на завтра. Распределив роли, Глеб сказал:
      - Завтра решится все. Станут они платить или нет.
      Уже поздно ночью переулками они въезжали в город. Дема и Баллон разошлись по домам, а Глеб остался ночевать в своем гараже. Рано утром он планировал заехать за Сусликом. Кровавая охота не должна была останавливаться.
      16.
      Запугивая горожан, Глеб совсем не собирался брать дань с каждого киоска. Самый большой куш он рассчитывал получить с так называемого Сейфа, большого квадратного здания на одной из улочек города. Раньше в этой пятиэтажке помещалось заводоуправление одного из военных заводов. Изрядно обнищав и рассчитав две трети рабочих, молодой директор перебрался со своим штабом в глубь территории завода, а махину заводоуправления сдал в аренду почти пятидесяти фирмам, открывшим представительства в Волжске.
      У подъезда Сейфа стояла охрана из двоих парней все той же фирмы, формально возглавляемой покойным Бахаревым. Бегать по этажам в шлеме и с пистолетом в руке было чистым самоубийством, и Глеб нашел другой выход. В половине десятого утра он позвонил из городского таксофона в офис одной из фирм, торгующих электроникой. Выбор был не случаен. В свое время Баллон полгода возил главу этой фирмы, а потом вдребезги рассорился и ушел, затаив злобу на бывшего хозяина.
      Валерий Михайлович Сафронов, грузный человек пятидесяти лет от роду, но с лицом гораздо более старческого вида, как раз допивал свой обычный утренний кофе. Из соседней комнаты доносились голоса. Секретарь и бухгалтер обсуждали что-то увиденное по телевизору и толковали про фасоны да про прически. Сафронова злило, что бабы до сих пор не начали работать, но он терпел, проклиная тот день и час, когда польстился на круглые коленки секретарши. Особой радости от этого не испытал, с его букетом болезней на долгосрочную любовь рассчитывать не приходилось, но Надька после микроромана стала вести себя просто вызывающе.
      Когда зазвонил телефон, Сафронов поморщился, в его чашке оставалось еще глотка на два кофе. И этот звонок ломал ему всю радость утреннего ритуала. Он все-таки поднял трубку и сухо сказал:
      - Да, слушаю.
      - Вы согласны платить наш налог на жизнь?
      - Какой налог? Кто говорит? - не понял Валерий Михайлович.
      - Это говорят "Черные волки", - отозвался Глеб. - Вы получили наше второе предупреждение?
      До Сафронова дошло, про что идет речь, и он рассмеялся.
      - Слушай, волк, пошел бы ты... - он по-русски закончил свой разговор, положил трубку и глянул на определитель номера. Увы, номера не было, похоже, что звонили из таксофона.
      "Вот щенки, все настроение испортили", - подумал он и, наконец решившись, нажал на кнопку селектора:
      - Девушки, вы сегодня работать будете?
      - А как же, непременно, - отозвался нагловатый голос Надежды, и Сафронов не удержался и с проявившимся раздражением бросил еще одну не запланированную фразу:
      - Я надеюсь!
      Вздохнув, он полез в карман за таблетками. Последнее время у него что-то пошаливала печень.
      Через пять минут после этого разговора Глеб подъехал к зданию спорткомплекса. Это большое, громоздкое здание кроме того, что разместило в своих стенах бассейн, спортзал, сауну и множество комнат, где занимались самыми различными видами спорта, обладало еще одним важным достоинством. Торцевая сторона бассейна выходила как раз на фасад бывшего заводоуправления. Подойдя к зданию сбоку, Глеб коротко, но резко свистнул. Через несколько секунд над парапетом плоской крыши показалась маленькая головка Суслика в черной вязаной шапочке. Москвин поднял руку и показал указательный палец.
      - Понял? - прокричал он на всякий случай. - Первый.
      Суслик, кивнув головой, исчез из виду. Глеб вернулся к машине и, заехав с другой стороны улицы к проходному двору, стал ждать. А парнишка прихватив лежащий у ног длинный сверток, чуть пригнувшись двинулся по крыше по направлению к Сейфу. Глеб привез его сюда еще по темноте, чтобы никто не всполошился раньше времени, и Суслик изрядно продрог, дожидаясь своего часа. Плоская крыша бассейна с выступавшими над ней громадными грибками вентиляционных каналов, находилась на уровне третьего этажа Сейфа. Добравшись до торцевой стороны здания, Суслик зябко передернул плечами и осторожно выглянул за парапет. Отсчитав девятое окно слева на втором этаже, он стал ждать.
      Сегодня дождь устроил себе передышку. Солнышко поднялось уже высоко, парапет прикрывал Суслика от ветра, и пацан невольно закемарил, убаюканный теплом. Через некоторое время он вздрогнул и, крутнув головой, бросил взгляд через плечо. В нужном ему окне Суслик увидел фигуру человека. Для страховки он еще раз пересчитал окна и убедился, что это именно девятое слева на втором этаже. Тогда он развернул тряпку и вытащил карабин лесника. Где-то в запасах своего деда, заядлого охотника и бывшего спортсмена-стрелка, Глеб нашел небольшой оптический прицел, слабенький, десятикратный. Четыре патрона ушли на пристрелку оружия, а последний, пятый, Суслик загнал сейчас в ствол.
      Встав на колени он положил ствол карабина на парапет, поймал в окуляр бледное лицо человека, курившего под открытой форточкой, и, затаив дыхание, легонько потянул на спуск.
      Услышав в кабинете шефа звон стекла и грохот падающей мебели, секретарша, высоко подняв брови, переглянулась со своей подружкой. Но заглянув в кабинет, она с воплем ужаса выскочила в коридор. Крик ее еще долго звучал в коридорах, быстро заполнившихся людьми.
      Пуля попала Сафронову в горло, и он умер еще до того как приехала "скорая".
      Человек двадцать с пятого и четвертого этажа, со звуком выстрела приникшие к окнам, видели небольшую фигурку бегущего по крыше бассейна паренька. Он не удержался и сорвал на ходу шапочку. Его белокурые волосы и слишком маленький рост подсказали оперативникам, что это их старый знакомый, маленький киллер из "волчат".
      Спустя два часа Глеб позвонил фирмачу, сидевшему в соседнем с сафроновским кабинете.
      - Вы хотите, чтобы с вами произошло то же самое? - спросил Глеб.
      - Конечно, нет, - признался тот.
      Николай Литвинов действительно первый прибежал на крик секретарши и воочию видел, что стало с его соседом.
      - Тогда вы обойдете все здание, это сорок семь, нет, уже сорок шесть офисов. Вы соберете со всех бабки, по десять тысяч долларов. Себя не забудьте.
      - А если не будут платить?
      - Составьте список, кто и как отказался. И отдельно - кто заплатил. Чтоб не перепутать.
      - Хорошо, что дальше? - покорно спросил бизнесмен.
      - Об остальном я скажу позже, - и Глеб положил трубку.
      Снова он позвонил через час.
      - Ну что, как дела?
      - Туго, - признался Литвинов. - Согласились заплатить вместе со мной двенадцать, в основном на нашем этаже. Десять деньги сдали, двое вот-вот принесут, послали в банк. Существуют проблемы с валютой, сами понимаете, у нас все-таки не Москва.
      - Ничего, жить захотите, найдете. Как соберете, я позвоню еще.
      Еще через полчаса, узнав, что все готово, Глеб выдал Литвинову такую инструкцию:
      - Положи деньги в пакет и езжай за город, в сторону железнодорожного моста. Там встретимся. Да не вздумай привести за собой хвоста!
      - Что вы, что вы, разве можно, - заверил его фирмач.
      Литвинову можно было как-то схимичить, позвонить в милицию или рассказать обо всем охранникам из фирмы Нечая. Но у него до сих пор перед глазами стояло синеющее на глазах лицо бьющегося в агонии Сафронова, и он покорно выполнил все, о чем говорил ему главарь "волчат".
      Место около моста Глеб выбрал не случайно. Кругом стояли леса, попадались частые ручьи, мотоциклисту не составило бы труда уйти от машин преследователей, если бы посредник их все-таки привел за собой.
      Примерно за полкилометра до моста неторопливо ехавший "опель" обогнал мотоцикл. Задний его седок, махнув рукой, велел шоферу остановиться. Литвинов свернул с дороги, затормозил и почувствовал, как по спине его течет пот. Спрыгнув с сиденья и держа пистолет наготове, Маркел подбежал к машине и, настороженно глядя в лицо лысоватого, обильно потеющего человека, открывшего дверцу машины потребовал:
      - Бабки!
      Литвинов покорно протянул ему пакет. Схватив его в левую руку, Маркел метра два пятился назад, держа под прицелом бизнесмена, а потом прыгнул в седло, и Дема, переехав пологий кювет, скрылся в лесу.
      Фирмач же, облегченно вздохнув, вытер пот со лба и, развернув машину, поехал в город. Не заезжая в офис, он сразу отправился в "Версаль" и до двенадцати ночи успокаивал свои расшалившиеся нервы.
      Возвращение Демы с Маркелом ожидали в конторе с особым нетерпением. Глеб чувствовал, что если они и на этот раз "вытянут пустышку", то поколеблется вера в начатое ими дело.
      Каждый из парней занимался чем-то своим. Зубатик забавлялся со своими котятами, Моня возился около плитки, что-то варил в большой эмалированной кастрюле. За время, что их пригрел Глеб, еврейчик изрядно поправился. Все время он что-то жевал, постоянно возился с овощами, хлебом, мясом. За этот месяц он довольно прилично научился готовить. Хлебнув однажды его варева, Москвин с удивлением констатировал, что оно вполне съедобно.
      Чира сидел около брата и что-то тихо ему говорил. Глаза у Поньки были открыты, но взгляд блуждал, и было непонятно, слышит он его или нет. Летяга спал, а Зубатик нянчился со своей "береттой", снятой с тела убитого Танкера. На следующее утро после убийства Бахарева, Глеб застал в конторе своеобразную сцену. Разъяренный Маркел наступал на забившегося в угол Суслика, а тот держал перед собой эту вот громадную "пушку" и визжал тонким, высоким голосом:
      - Уйди, сука, пристрелю!
      Глеб отшвырнул в сторону Маркела и, отматерив обоих, начал выяснять причину ссоры. Оказывается, Суслик похвастался своим трофеем, а Маркел решил, что громадный пистолет с обоймой на пятнадцать патронов по главенству и комплекции должен принадлежать только ему. Суслик отстаивал свое право до последнего, предохранитель был уже снят, и палец лежал на скобе, а уж нажать на нее для этого малыша не составляло труда. Пистолет остался у Суслика, и теперь тот просто не выпускал его из рук, нянчась с ним, как любящая мамка с первенцем.
      Время тянулось медленно, Глеб не находил себе места, то шагал по комнате, то спускался вниз, стоял на крыльце, курил и смотрел на дорогу. Потом поднимался наверх, снова слонялся по длинной комнате своей странной, подпрыгивающей походкой.
      - Да не маячь ты, заколебал. Сядь, прижми задницу, - буркнул Баллон, раскладывая на тумбочке очередной пасьянс. Со стороны это смотрелось забавным: здоровенный парень аккуратно выкладывал многоэтажные пирамиды королей и тузов, словно заневестившаяся девица. Но такое уж у него было хобби.
      Москвин включил было видик, но тут же выключил его. Мелькнувшие кадры американского боевика чем-то раздражали его. Парни в последнее время так же поостыли к этой нескончаемой голливудской бойне. В жизни все оказалось не так красиво и не так приятно.
      Наконец снизу донесся звук подъезжающего мотоцикла. Суслик, не выдержав, кубарем скатился вниз по лестнице и вскоре вернулся, выставив перед собой белый пакет с деньгами.
      - Ну как? - спросил Глеб. Дема только показал в ответ большой палец.
      Нещадно столкнули со стола загремевшую посуду, Моня стряхнул тряпкой хлебные крошки, и Суслик высыпал на потемневшее дерево двенадцать пачек бледно-зеленой бумаги.
      - Доллары! - завопил Суслик, бросаясь всем телом на стол и подгребая все это богатство под себя.
      С визгом и хохотом его стащили на пол и расхватали каждый по пачке. Глеб первым делом посмотрел не кукла ли у него в руках, парни, не понимая, что он делает, повторили его жест. И вскоре все девять человек разглядывали, вертели в руках и даже нюхали эти странные бледно-зеленые бумажки. Суслик, тот просто сгреб три пачки и попытался жонглировать ими. Даже Понька, поднявшись со своей кровати, со слабой улыбкой наблюдали за ними.
      - Зассали, суки! - закричал Баллон, подкидывая и ловя одну из пачек. - Жить охота.
      - Ну-ка, посмотрим, кто там выпендривается? - Глеб отложил деньги в сторону и взял в руки список. - Надо прищурить еще парочку, чтобы поняли, что к чему.
      Он пробежал глазами список, ткнул в одну из фамилий.
      - Джанадзе, это тот, что ездит на "мицубиси-паджеро"?
      - Да, - подтвердил Моня, - он живет по Пархоменко, рядом с "Ямайкой".
      Глеб взглянул на часы.
      - Так, если он еще в офисе, то его и пришьем. И еще бы кого, но это решим по ходу. Сейчас едем в город. Мотоцикл оставим здесь. Стрелять будут Летяга и Зубатик. Моня тоже с нами.
      Быстро собрали деньги. Никто не заметил, как Суслик украдкой сунул в карман стодоллоровую купюру. Пакет положили в железный ящик, оставшийся от времен кооператоров. Глеб закрыл его на висячий замок, один ключ оставил себе, а другой отдал Маркелу. Все это было давно обговорено. Уже перед уходом его руку тронул Чира.
      - Слушай, у нас "ханка" кончается.
      Глеб с досадой поморщился. Эти проблемы были совсем некстати.
      - Хорошо, я заеду на обратном пути.
      17.
      Проехав по городу, Глеб похвалил себя за то, что оставил мотоцикл в "конторе". Город просто кишел милицией. Он никогда не думал, что ментов может быть столько много.
      "Может, еще откуда прислали?" - думал он, разглядывая очередную патрульную группу.
      Заехали они и к Сейфу. Машин с милицейской опергруппой уже не было, зато "паджеро" Джанадзе стоял еще на стоянке. Этот здоровущий авто повышенной проходимости в городе был один-единственный. Зачем грузину, выезжающему на природу раза два в год на шашлычки, был нужен этот монстр с усиленной резиной и вынесенным вперед дугообразным бампером, было не понятно. И сейчас эта игрушка тщеславия сыграла в судьбе хозяина роковую роль.
      После короткого обсуждения решили все-таки действовать с мотоцикла. Это была как бы уже визитная карточка "волчат", чтобы никто не сомневался, откуда и за что нанесен удар. Пришлось вернуться в котельную.
      Впереди мотоцикла, метров за сто, ехал Глеб на своей машине. При виде опасности он должен был подать сигнал. Но все обошлось. Дворами и переулками они подъехали все к тому же спортзалу, встали за углом между стеной и кустами акации. Моню Глеб высадил чуть подальше, и тот стал так, чтобы видеть и крыльцо Сейфа, и своих подельников. Глеб же проехал вперед, в случае необходимости он должен был подобрать Баллона с Демой.
      Подождали минут пять. Моня, несмотря на то, что его роль была самой простой и безопасной, нервничал. Подспудно в нем жил страх, страх человека, уже испытавшего на себе предсмертный ужас. Сейчас умирать должен был не он, но Моня невольно вспоминал черный зрачок пистолета Кулика и вспышку пламени. Он чуть не прозевал выход грузина. Джанадзе остановился на крыльце, разговаривая с попутчиком, потом не спеша двинулся через дорогу тяжелой, чуть косолапой походкой. Это был высокий, грузный мужчина с характерным кавказским лицом, чуть обрюзгшим от возраста и хорошего питания. Очнувшись, Моня вовремя махнул рукой и поспешно скрылся в проходном дворе.
      Грузин уже подошел к своей машине и открыл дверцу, когда с неторопливо подъехавшего мотоцикла раздался выстрел. Пуля Зубатика попала бизнесмену в голову, и тот сразу упал, не вскрикнув и даже не дернувшись. На всякий случай Зубатик соскочил с мотоцикла и, подбежав вплотную к лежащему лицом вверх грузину, выстрелил в тело еще три раза. Лихорадочно пошарив в своих карманах, он достал листовку с традиционным текстом "Он не заплатил", бросил ее на тело, и быстро побежал обратно. На мотоцикл он прыгал уже на ходу, Баллон явно спешил и не зря. Из здания выскочили два охранника, на ходу доставая оружие. Они успели сделать только пару выстрелов, одна из пуль ушла в молоко, а вторая разбила задний подфарник мотоцикла. Зубатик не отказал себе в удовольствии пальнуть в ответ, ни в кого не попав. Свернув за угол в переулок, Баллон увидел, как из стоящей на следующем перекрестке машины Глеб дал отмашку рукой. Среагировал он мгновенно, свернул в какой-то двор. Нервы у Баллона были крепкие, поэтому он сбросил скорость и проехал аккуратно и ровно, стараясь не привлекать к себе внимание. Он уже собирался выехать на параллельную улицу, когда услышал за углом завывание милицейских сирен. Свернув под арку следующего проходного двора, он подрулил к одному из подъездов и заглушил мотор.
      - Слазь, - велел он Зубатику, сам поднимаясь с седла. - Приехали.
      Тот ничего не понимая, последовал его совету. Баллон не спеша поставил мотоцикл на подножки и, не снимая шлема, прошел в подъезд. Там он снял шлем, жестом показал, чтобы то же сделал и Зубатик. Баллон аккуратно положил шлем на пол, достал сигареты.
      - Будешь? - спросил он напарника.
      Тот только мотнул головой. Его била такая нервная дрожь, что вряд ли он смог удержать в руках сигарету. Пальцы же Баллона лишь чуть дрожали, как у человека сделавшего тяжелую физическую работу.
      - Ладно, двинулись, - сказал он Зубатику.
      Не спеша выйдя из подъезда, они направились вдоль дома. Пройдя метров двести дворами, парни вышли на самую оживленную улицу города. Они никуда не торопились, Баллон даже купил с лотка коробку сигарет. Метров через триста их подобрал Глеб, круживший по району все это время.
      - Ну как? - спросил он друга.
      - Нормально, - просто ответил тот, выкидывая докуренную до фильтра сигарету и тут же вытаскивая новую. - Хана грузину. Вот только тачку пришлось бросить.
      - Да хрен с ней, - отозвался Глеб, поглядывая на часы.
      То, что они задумали дальше, основывалось на точном расчете. Ровно в шесть часов домой приезжал Василий Малов, предприниматель, сумевший выбиться в большие люди за счет посреднических поставок на местном рынке. На окраине он отгрохал себе двухэтажный домище из белого кирпича. Но не это удивляло его земляков, а поразительная пунктуальность, столь необычная для русского человека, тем более из провинции. По Малову можно было сверять часы. Ровно в девять он выходил из дома, в час приезжал на обед, а с последним ударом часов, ровно в восемнадцать ноль-ноль его машина останавливалась около дома. Кое-кто сомневался в его российском происхождении, хотя немецкая педантичность сочеталась в нем с южной внешностью и сибирским происхождением.
      Часы показывали без пятнадцати шесть, а Москвин не хотел отпускать Дему одного, слишком густые сети раскинула милиция. Но на приборной доске замигал датчик топлива, и, выругавшись, Глеб вынужден был свернуть к заправке. Хотя он спешил, торопил заправщицу, но все же опоздал. Когда "восьмерка" подъехала к котельной, на ней уже висел большой замок. Глеб глянул на часы, было без минуты шесть.
      "Все, они уже там", - подумал он и сразу представил, как это должно быть: подъезжает машина Малова (он прекрасно помнил эту черную "ауди"), выходит хозяин и с проносящегося мотоцикла раздаются выстрелы. От дома Малова парни должны были уходить на окраину, это буквально пара минут для такого виртуоза, как Дема, а там уже луга, и в том, что там его друга никто не сможет остановить Глеб не сомневался.
      Открыв замок, они втроем прошли вовнутрь. Баллон и Зубатик с расслабленным видом раскинулись на диване, Глеб же не находил себе места и мотался по боксу, вышагивая своей широкой, подпрыгивающей походкой. Наконец он решился.
      - Съезжу, посмотрю, - бросил он и, выйдя за порог, пошел к машине.
      Дорога до улицы, на которой жил Малов, заняла минут пятнадцать. Два раза Глеба останавливали, проверяли документы, заглядывали в салон и даже попросил открыть багажник. Это его удивило, машины раньше так тщательно не осматривали. Просто кому-то из городского начальства пришло в голову, что парни, так быстро исчезнувшие из района убийства Джанадзе, могли уйти и не только ногами. Дему и Зубатика все-таки приметили и теперь искали двоих: щуплого с сивыми волосами и высокого здоровяка, брюнета.
      По дороге в городе ему попалась машина "скорой помощи", она неслась с воем сирен, но он не обратил на нее внимания.
      К его удивлению, на тихой улочке, где отгрохал свой дворец Малов, не было ни милиции, ни белых медицинских машин. Это встревожило Глеба. Почти час он мотался по улицам города, но не нашел никаких следов Демы и Летяги. В надежде, что они уже в котельной, он вернулся туда, но парней не было. Тогда, прихватив Зубатика, Глеб отправился в контору, но Дема не приезжал и туда.
      Вернувшись обратно в город, Москвин застал в гараже только мирно посапывающего Баллона.
      "Вот нервы, - подумал он, - дрыхнет и хоть бы что!".
      Оставалось только одно - ждать.
      Только в темноте тихо, без света к гаражу подъехал мотоцикл. У выскочивших на звук мотора Глеба и Баллона вытянулись лица. Дема был один.
      - А где Летяга? - сразу спросил Москвин.
      Дема не ответил, только показал жестом, чтобы помогли загнать в бокс мотоцикл. При свете они разглядели, что и мотоцикл, и сам Дема в грязи.
      - Ты где это был? - снова спросил Глеб, но Дема устало опустился на стул и показал на ведро с водой. Лицо его казалось серым от усталости. Выпив ковшик, он чуть отдышался, с благодарностью принял поднесенную Глебом сигарету и, лишь сделав глубокую затяжку, ответил:
      - Нету Летяги. Убили.
      - Кто? Где? - одновременно спросил и Баллон, и Глеб.
      - Менты. Выезжаем из переулка и сталкиваемся лоб в лоб с патрульной машиной. Они машут - остановитесь. А какой тут остановитесь, у каждого по пушке в кармане и номера фальшивые. Стали уходить, они за нами, еще машина к ним пристроилась. Летяга выстрелил пару раз, потом слышу в ответ стреляют. Он вскрикнул и упал. Я сразу в переулок, а они видно по рации помощь вызвали, зажимают. Чудом просто прорвался - и в луга. С час уходил. А у них два уазика, пристали как два хвоста. Хорошо стемнело, там уж затаился, просидел в каком-то болоте, потом сюда.
      Дема умолчал о самом главное. Патруль, что им встретился, был самым обычным, гаишники. Больше того, Глеб о нем предупреждал. Но после эйфории с первым кушем и от нетерпения быстрей закончить дело, Дема совсем забыл про предупреждение.
      - Он точно мертв? - спросил Глеб, имея в виду Летягу.
      - Не знаю. Скорее всего да, по-моему, по нему еще и машина проехала.
      - Ладно, хорошо. Устал?
      Дема только молча кивнул головой.
      - Сейчас завезу тебя домой. Отдохнешь.
      Уже в машине Дема сказал:
      - Может, сегодня махнем из города, а? Черт с ними, с остальными баксами, нам и этих хватит.
      Они втроем (Баллон внимательно слушал разговор) переглянулись, а потом Глеб отрицательно покачал головой.
      - Глупо упускать такой шанс. Менты пока про нас ничего не знают, Нечай тем более. Завтра выясним, если будут платить, берем куш и уходим.
      Подъехав к дому, где жил мотоциклист, он глянул вверх и улыбнулся.
      - Мамочка тебя ждет.
      Дема поморщился и, молча покинув машину тяжелой походкой, двинулся к подъезду.
      Про мамочку Глеб помянул не зря. Дмитрию было три года, когда из семьи ушел отец. Судя по фотографиям и ласковому щебетанию матери, Дема пошел в отца, исчезнувшего на бескрайних просторах родины. Оставшись одна, мать всю скопившуюся в ее обширном теле любовь начала изливать на сына. Поклонение ребенку Антонина Ивановна возвела в ранг религии, культа. За свою жизнь Дема не знал, что значит убрать за собой тарелки со стола или вынести ведро с мусором. Учился он хорошо, и это еще больше убедило мать, что ее сын - самый необыкновенный ребенок на свете. Ее привело в ужас сообщение о том, что сыночек записался в секцию мотокросса, но отговорить его она не смогла.
      Несмотря на отсутствие формального главы семьи, мама с сыном не бедствовали. Антонина Ивановна работала товароведом, и дом их был полной чашей.
      Самой же трудной главой в отношении сына и матери было половое взросление Дмитрия. Он всегда пользовался успехом у девочек, и мать с ужасом ждала, что рано или поздно одна из них охомутает ненаглядного ребенка. Но немного разобравшись, она поняла, что Дема вовсе не собирается связывать себя с кем-либо семейными узами. Девочки у него менялись, если не каждый день, то через день. Приводил он их прямо домой, ради этого даже врезал в свои две проходные комнаты замок. После мотоцикла женский пол был самым большим хобби Демы. Привыкнув к своей неотразимости, он цинично называл объекты своих приключений просто "шкурами". Фраза типа: "Вчера снял одну клевую шкуру, трахал ее до утра" - звучала в его устах вполне естественно.
      Чем он стал тяготиться в последнее время, так это как раз матерью. Ее слащавое сюсюканье, заглядывание в глазки, попытки как можно больше угодить чаду ненаглядному раздражали его все больше и больше. Так бывает всегда, когда излишняя любовь переходит в манию, а слащавость - в приторность.
      В "конторе" известие об участи Летяги вызвало шок. В комнате повисла тяжелая тишина. Только Чира, подойдя к Глебу, дернул его за рукав и спросил:
      - Глеб, ты ханки привез?
      - Ах, черт, совсем забыл! - Москвин обернулся к Баллону и протянул ему ключи от машины. - Съезди в больницу, купи чего-нибудь.
      При этом он чуть заметно подмигнул другу. Баллон уехал, а Глеб, отозвав в сторону Маркела, Суслика и Зубатика, начал обсуждать с ними план действий на завтра.
      Вернулся Баллон быстро, подал Чире четыре ампулы и как-то странно глянул на Глеба. Но тот был увлечен разговором и не заметил этого. Тогда Баллон вмешался в дискуссию.
      - Слушай, что-то у тебя движок барахлить начал.
      Это подействовало. Глеб сорвался со стула и побежал вниз, к своей "кобыле", так он называл "восьмерку".
      Баллон догнал его уже на крыльце, рукой задержал за плечо и, оглянувшись назад, в сторону лестницы, сказал:
      - Погоди ты! Ничего с твоей тачкой не случилось.
      - А чего же ты?.. - не понял Глеб.
      - Чего-чего! Хуже дело. Летяга жив.
      - Да ты что?!
      - Ленка сказала. Сделали ему операцию, вытащили из кишков пулю, рука в гипсе. Лежит в отдельной палате на четвертом этаже. У двери два мента караулят, третий в штатском постоянно сидит рядом. А еще, я заметил, машина с нечаевцами пасется.
      - Могут выкрасть? - понял его Глеб.
      - Запросто. Я уж этим говорить не стал, еще кинутся освобождать.
      - Это они могут, - кивнул головой Глеб.
      - Надо бы убрать его.
      - Но как?
      - Не знаю.
      Глеб долго раздумывал, ерошил рукой ежик своих волос.
      - Ладно, жди здесь. Я, кажется, кое-что придумал.
      И он побежал на второй этаж.
      18.
      Когда "восьмерка" подъехала к больнице и остановилась невдалеке от большого, четырехэтажного здания, Глеб заглушил мотор и обернулся к сидевшему сзади Суслику:
      - Здесь, на третьем этаже. Слева там операционная, а палата Летяги где-то в самом центре. Ты не дрейфишь?
      Суслик, как всегда гонявший во рту жвачку, только кивнул головой.
      "Все-таки он идеальный убийца, - подумал Глеб, глядя на невозмутимую рожицу пацана. - И кто бы мог подумать".
      - Мы будем вон в том переулке, - показал рукой Глеб, и пацан вылез из машины.
      Ночь охватила его прохладой и темнотой, полная луна только всходила над горизонтом, и свет редких ночных фонарей, казалось, лишь усиливал мрак. Мимо него, мягко прошелестев шинами, проехала и свернула в переулок "восьмерка" Глеба. Суслик передернул плечами и, чуть подпрыгнув, стараясь согреться, двинулся вперед. Подойдя к фасаду больницы он поднял голову и сразу увидел нужное ему окно. Оно одно светилось на третьем этаже. Подойдя к большому тополю, стоящему ближе всего к больнице, Суслик быстро вскарабкался вверх. Устроившись поудобней в развилке ветвей, он глянул сверху вниз в палату. Штор по больничному обыкновению на окнах не было, и обзор у него оказался прекрасный, вся палата просматривалась как на ладони.
      В небольшой комнате стояло три кровати. На одной из них лежал Летяга. Судя по закрытым глазам, он еще не отошел от наркоза, поверх простыни застыла его тонкая, восковой бледности рука, от которой змеилась к капельнице желтоватая трубка. Рядом, на свободной кровати привалился спиной к стене человек в штатском костюме. Откинув голову назад и открыв рот, он дремал.
      Это был следователь Шелехов. Он проснулся от того, что парень на койке застонал и сказал какое-то слово. Сергей поспешно поднялся с кровати, нагнулся к его губам.
      - Мама... - еле разобрал он слабый шепот.
      Шелехов разогнулся и качнул головой. События последних дней вымотали его как физически, так и морально. Получилось так, что все дела, которые он вел в последнее время, имели отношение к этому всплеску криминальной войны. Именно Сергей расследовал дела о нападении на двух милиционеров, об убийстве солдата и похищении автомата. Попало к нему и дело о пропаже лесника Макарченко. Выходило, что именно оружие из этих дел стреляло сейчас в городе. Карабин лесника нашли на крыше спортзала, а у парня, который лежал рядом на койке, оказался табельный "Макаров" погибшего милиционера.
      Но самой большой неожиданностью для Шелехова стал явно юный возраст убийцы. А ведь был еще и пацан, что так пощипал милицейские кадры на вокзале.
      "Хорошо бы, если действительно появилась его мать, - подумал Шелехов, мучительно борясь со сном. - Тогда можно было бы выявить круг друзей этого парня, а это уже много".
      Суслик некоторое время наблюдал за происходящим в палате, потом поудобнее разместился в развилке дерева, спиной прижавшись к стволу, и вытащил свою громоздкую "беретту". Подняв пистолет двумя руками, он поймал на мушку лицо Летяги, тщательно прицелился. И в этот момент Летяга открыл глаза. Тело его лежало на специальной послеоперационной кровати, приподнятое чуть вверх, и взгляд его темных глаз встретился с глазами Суслика. Своего друга Летяга, конечно, не видел, за стеклом окна чернела ночь, но Суслик невольно опустил пистолет.
      Когда Глеб под предлогом, что надо бы убрать еще одного бизнесмена, вывел его из дома и объяснил всю ситуацию, пацан согласился не раздумывая. Суслик вошел во вкус. Всю жизнь страдая из-за малого роста, стараясь дерзостью и ловкостью компенсировать свой природный недостаток, с пистолетом в руках он чувствовал себя большим и сильным. На его счету убийств было больше, чем у кого-либо в банде. Чира, и тот сломался, а он нет. Убить Летягу, чтобы тот не выдал остальных, казалось Суслику естественным и правильным. И только встретившись глаза в глаза с раненым, он понял, как трудно будет это сделать.
      В своей жизни Суслик видел мало ласки. Мать отдала его в интернат, когда ему еще не было десяти лет, но уже пять братьев донашивали его истрепанную одежду. На этом она не остановилась, и, приезжая на каникулы домой, он чувствовал не радость родителей, а досаду от того, что прибавился еще один прожорливый рот. В деревне со своим хозяйством всегда можно прожить, но не такими были его мать с отцом, неряшливые, неудачливые, способные только ныть да жаловаться на судьбу. В огороде у них ничего не росло толком, картошку сжирал колорадский жук, огурцы и помидоры чахли под солнцем... Взяли было в колхозе корову, но она почему-то сдохла через месяц.
      Несладко было и в интернате. Некоторые, вроде Зубатика, пользовались его малым ростом и хрупким телосложением, откровенно издевались над ним. Остальные, вроде Маркела, относились снисходительно, как к пятиклашке, случайно затесавшемуся в их компанию. И только Летяга воспринимал его как равного, частенько защищая от кулаков Зубатика.
      Шелехов незаметно задремал и встрепенулся, когда парень застонал и опять что-то чуть слышно прошептал. Сергей встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и наклонился, стараясь расслышать голос раненого.
      - Мама, море, хочу на море... - разобрал следователь.
      - Где твоя мама? - тихо спросил Шелехов, но парень молчал, устремив свой взгляд куда-то вдаль.
      Увидев, что мужик наклонился к лицу Летяги, Суслик встряхнулся, вздохнул и опять поднял пистолет.
      "Убью обоих", - подумал он, и в душе его полыхнула лютая ненависть к этому незнакомцу, из-за которого он должен убить своего единственного друга.
      Шелехов не дождавшись ответа, отклонился назад, и Суслик снова увидел осунувшееся лицо Летяги, его беспокойные глаза с расширенными зрачками. На глаза Суслика нежданно-негаданно набежала слеза. Она затуманила облик друга, он уже не видел его глаз, только овал лица, и это помогло нажать на спуск. Эти же слезы спасли жизнь Шелехову. Суслик выстрелил в его сторону и промахнулся.
      Грохот выстрелов и звон стекла заставили следователя броситься на пол. Переждав секунду, он, пригнувшись, проскочил к стене, и хотя ничего не видел в темноте, но сгоряча трижды выстрелил в сторону белевшего ствола тополя. На звуки стрельбы прибежали оба милиционера, до этого любезничавшие у дежурного столика с медсестрой. Шелехов обернулся, глянул на застывшее лицо пацана с большой красной точкой на переносице, от которой вниз сбегала тоненькая струйка крови, словно красная слеза. Сергей не выдержал и впервые за свою короткую карьеру следователя длинно и грязно выругался.
      - Вниз давайте, за ним! - скомандовал он милиционерам, понимая, что все это бесполезно.
      Суслик к этому времени давно уже был на земле. От ментов он бы ушел, но когда выскочил на асфальт, чтобы перебежать к переулку, где его ждали Глеб и Баллон, дорогу ему перегородила машина с нечаевскими боевиками. Зажмурившись от ослепившего его яркого света фар, Суслик не целясь два раза пальнул в сторону машины и метнулся в темноту, поневоле уходя с нужного ему направления. Попасть в людей ему не удалось, но машину он все-таки покорежил, оба заряда пришлись в радиатор.
      - Живьем брать! - услышал Суслик позади себя.
      Он перепрыгнул забор, пробежал по огороду и, перескочив через другой забор, выскочил в какой-то переулок. Затравленным волчонком малыш оглянулся по сторонам - машины не было. В темноте он двигался совсем в другую сторону. Но даже если бы он вышел куда надо, то не нашел бы там никого. У Глеба сдали нервы. Заслышав близкие выстрелы, он просто сбежал, переулками уводя машину подальше от опасности.
      Убедившись, что его никто не ждет, Суслик метнулся через дорогу и, уже взобравшись через забор и оглянувшись, увидел сразу три темные тени, штурмующие ограду на другой стороне переулка. Развернувшись, он трижды выстрелил в их сторону и спрыгнул вниз. Сзади раздалась ругань. Он ни в кого не попал, но заставил всех троих бандитов ткнуться носом в осеннюю грязь.
      Суслик пробежал метров десять по огороду, когда на него сбоку напала собака. Судя по размеру это была овчарка. Лаять она не стала, просто прыгнула и свалила парня на землю. По счастью зубы ее сомкнулись на левой руке. Суслик сначала ничего не понял, рванул ее на себя, но, почувствовав боль, в упор выстрелил в темную, рычащую массу. Собака разжала пасть и с визгом закрутилась на месте, зубами пытаясь выгрызть такую внезапную боль.
      Эти несколько секунд задержки позволили гончим Нечая приблизиться совсем близко. Они уже с грохотом преодолевали забор, и, пальнув пару раз в их сторону, Суслик прибавил ходу. На улицу он решил уже не показываться, штурмовал один забор за другим, падал, проваливался в какие-то ямы и, оборачиваясь время от времени, стрелял в своих преследователей. Только этим он сдерживал их на дистанции. Три рослых, мощных бугая бегали гораздо быстрее его. Но самое главное - у них оставалась еще уйма сил, а Суслик уже выдохся. Ему не хватало воздуха, ноги подкашивались от усталости, пот заливал лицо и щипал глаза. Перепрыгнув очередной забор, он остановился, смахнул с глаз пот, поднял, как обычно двумя руками, свою любимую "беретту" и стал ждать. Когда над забором показалась голова и плечи первого боевика, Суслик в упор выстрелил ему в лицо. Парня, уже мертвого, отшвырнуло далеко назад, за забором послышалась ругань и сразу несколько пуль прошили тонкие доски. У нечаевцев все-таки сдали нервы. Увидев смерть своего товарища, они озверели. Оба понимали, кто может быть следующим.
      Эти пули не достали Суслика, он свернул за какой-то сарай и под лай мечущейся на цепи собачонки перебежал через широкий двор. Но взбираясь на очередной забор он, не догадываясь об этом, оказался на фоне круглой луны. Сзади загремели выстрелы, что-то сильно ударило малыша ниже правой лопатки. Сгоряча он не почувствовал боли, только какое-то жжение, да сразу нахлынула слабость. Силой воли преодолев подступившую к горлу тошноту, он на заплетающихся ногах пробежался по двору, тычась в темноте между сараями, поленницами дров и каким-то хламом. Где-то совсем рядом гулко топали преследователи, и тут Суслик на ощупь нашел какую-то круглую дыру. Постанывая, он протиснулся в тесный закуток, там развернулся, лег на спину и, повернувшись лицом к входу, замер, подняв свой громадный пистолет.
      "Только суньтесь!" - подумал он осклабившись. Палец вибрировал на выгнутой скобе курка. Но грохот шагов погони промчался мимо, крики врагов затихли вдали, и Суслик с удивлением понял, что все-таки сумел уйти.
      "Это ж надо!" - ухмыльнулся он и опустил пистолет. Переведя дух, он нашарил левой рукой, горевшей от укусов собаки, в карманчике на груди очередную жвачку, зубами содрал обертку и сунул пахнущий мятой квадратик в рот.
      "Отлежусь немного, отдохну, и пойду", - подумал он, поудобнее устраиваясь в своем тайнике и прикрывая глаза. На какое-то время он забылся, потом подумал, что воняет тут нехорошо, но чем, понять не успел. Изнутри полыхнула такая дикая боль, что Суслик в голос застонал, и тело его прошиб холодный пот. Пытаясь повернуться на бок, чтобы меньше бередить рану, он коснулся рукой чего-то мокрого, понял, что это его кровь, и удивился, что ее так много. Затем весь мир крутанулся вокруг него, к горлу подступила тошнота.
      "Что это, праздник, карусель? Откуда музыка, огни?!" - удивился пацан.
      Он так и не понял, что эта круговерть огней, несущаяся навстречу ему под звуки какой-то жуткой музыки, и есть смерть. Слишком легко и быстро его маленькая душа покинула хрупкое тело.
      19.
      Тело Суслика обнаружили утром и то случайно. Шелехов приехал с опергруппой в десятом часу. Хозяин дома, высокий худощавый мужик лет пятидесяти, возбужденно начал рассказывать ему, как все было еще за калиткой.
      - Я этот дом как дачу держу, а сам живу на Пархоменко, в трехэтажке. С собаками мне не везло всю дорогу. Одна сама сбежала, другую наши местные бичи убили и съели, хотя телок здоровый был, во! - Он показал от земли что-то ростом с небольшую лошадь. - А третья у меня была овчарка, злая, но глупая. Все норовила через забор перепрыгнуть. Приезжаю я позавчера покормить ее да и посмотреть, как тут дела, а она, зараза, висит на заборе, - замоталась цепью и удушилась. Вот я сегодня дворняжку у нас на базаре поймал, привез. Веду ее к будке, а она упирается и шерсть дыбом. Я было лупить ее, а потом смотрю, там в будке чернеет что-то. Ну вот...
      Уже не слушая его Шелехов присел перед большой конурой, заглянул вовнутрь. Потом обернулся назад.
      - Николай Федорович, у вас фонарик где-то был.
      Эксперт расстегнул свой внушительный баул, молча подал фонарь. Шелехов долго вглядывался в застывшее лицо Суслика. Рот у того был открыт, и на нижней губе белел комочек присохшей жвачки.
      - Ну что ж, давайте работать, - устало вздохнул Шелехов, поднимаясь во весь рост.
      Через полчаса тело Суслика лежало на подстеленном на земле большом куске полиэтилена.
      - Сколько ему лет? - спросил Сергей, - двенадцать, тринадцать?
      - Да нет, он развит довольно гармонично. И наколки на пальцах, видите? 1979 год.
      - Семнадцать лет?! - поразился Шелехов.
      - Похоже что так.
      - От чего умер?
      - Стреляная рана в районе печени. Видимо, истек кровью.
      - Андрей, - подозвал Шелехов молодого оперативника, - съезди в детскую больницу и поинтересуйся мальчишками 1979 года рождения с задержкой роста. Вряд ли их в городе так уж много, врачи должны знать.
      Действительно, на весь город таких оказалось трое. Еще один, как припомнил главврач, был в интернате. Все трое городских оказались на месте, живы и здоровы. К вечеру привезли директора интерната. Его сразу повели в морг. Глянув на трупы, этот высокий, крупного сложения мужчина, побледнел и кивнул головой:
      - Оба наши. Семен Мезенцев и Валера Мещеряков, Летяга.
      Через полчаса с помощью директора и педколлектива интерната Шелехов вычислил всю семерку. Педагоги, несмотря на скудную зарплату, тоже иногда ходят на рынок, а там интернатовцы примелькались.
      Шелехова поразила фраза одного из учителей:
      - А они были не самые худшие из ребят.
      "Теперь мы знаем кто, осталось узнать где они", - сам себе сказал следователь.
      20.
      Исчезновение Суслика уже не вызвало такого шока, как известие о смерти Летяги. Приехав утром в "контору" и узнав, что малыш до сих пор не вернулся, Глеб с Баллоном переглянулись. Та стрельба, что они слыхали вчера вечером, оставляла мало шансов для их низкорослого киллера. Но Москвин все-таки бодро заявил:
      - Ничего, Суслик выкрутится, не первый раз. Он у нас шустрый. А пока давайте обсудим, что нам делать сегодня.
      За полчаса до этого он проехал по городу и убедился, что совершить еще какой-нибудь теракт в Волжске стало немыслимо. Похоже было, что Малофеев все-таки призвал на помощь областное начальство. По городу разъезжали машины с номерами районных отделений милиции областного центра. В этот раз они заткнули все видимые щелочки.
      Но Глеб и не собирался предпринимать что-то сверхнеобычное. Время стрельбы кончилось, пришла пора собирать жатву посеянного кровавого урожая. В полдень он позвонил в Сейф одному из предпринимателей и спросил:
      - Вы по-прежнему не желаете платить налог на жизнь?
      - Кто говорит? - не понял сразу тот, но потом до него дошло. - А, вы об этом...
      - Вам известно об участи неплательщиков? - продолжал Глеб.
      - Ну как же, видел вчера, - горько усмехнулся бизнесмен. Валерий Полежаев был именно тем человеком, с кем покойный Джанадзе разговаривал на крыльце буквально за минуту до смерти. - Что мне делать?
      - Вы пройдете по этажам и соберете деньги с тех, кто не платил в прошлый раз. Что делать дальше, я вам позвоню.
      Сделав этот звонок из таксофона, Глеб и Баллон отправились в гараж пережидать время до следующего звонка. Неожиданно в боксе появился Маркел, ведя в руках велосипед.
      - Ты чего, - удивился Глеб, - что-нибудь случилось?
      - Да, - отозвался явно обескураженный Маркел. - Понька умер. Чира в истерике, воет как собака на луну. Хочет, чтобы брата похоронили на кладбище и непременно с попом.
      Глеб и Баллон переглянулись. Они знали, что должно было произойти, в одной из ампул, что вчера привез Баллон, был вовсе не опий.
      - Хорошо, скажи, что все будет завтра, и похороны и поп. И пусть пацаны сидят в "конторе" и носа в город не кажут.
      - Почему? - не понял Маркел.
      - Суслик не вернулся. Теперь наверняка они знают про всех вас.
      Маркел опустил голову.
      - Значит, уже трое?
      - Да. Но никому пока про это не говори. Сегодня берем большой куш и уходим. Понял?
      Маркел кивнул головой, но по его растерянному лицу Глеб понял, что парня что-то не устраивает. Что именно, он выяснять не стал, просто сказал:
      - Езжай и жди нас.
      - Хорошо, - согласился Маркел и, развернувшись, вышел из гаража.
      - Не нравится он мне что-то сегодня, - сказал Глеб, едва дверь закрылась за интернатовцем, а потом обернулся к Деме: - Не бери его с собой, возьми Зубатика.
      Дема кивнул головой. Несмотря на то, что он спал до полудня и только подошел, выглядел он каким-то усталым. Херувимское личико мотоциклиста было помято, под глазами набрякли мешки.
      - Ты что это такой? - спросил Глеб.
      - А, не выспался, - нехотя ответил тот. - Да и треплет что-то, как перед гриппом.
      Он помолчал, а потом добавил:
      - Все вспоминаю, как меня вчера зажали. Чудом ушел.
      - Ладно, - подбодрил друга Глеб. - Я бы тебя заменил, но ты же знаешь, что ни я, ни Баллон при случае оторваться от них не сможем. Да и сегодня все будет просто, подъедешь, заберешь, и рвем отсюда когти.
      А Маркел вместо "конторы" ехал совершенно в другое место. Дождь перестал, даже проглядывало редкое в это время года солнце, но настроение у интернатовца было паршивым. В который раз он понял, что не хочет уезжать из этого города. Дорога как-то сама собой привела к дому Ларисы. Оставив велосипед внизу, он бегом поднялся на второй этаж и позвонил в знакомую дверь. Долго никто не открывал, наконец послышались шаркающие шаги и старческий голос спросил:
      - Кто?
      - А Лариса дома? - прокричал Глеб, зная, что бабка у Капли глуховатая.
      - Лариска-то? В училище, а может, и шляндает где, кто его знает.
      - Скажите тогда ей, что Маркел заходил, хорошо? - снова прокричал он.
      - Много вас тут таких ходит, всех не упомнишь.
      "Овца старая!" - подумал интернатовец, но попросил еще раз:
      - Так скажите, что приходил Маркел, очень прошу!
      Он спустился вниз и с удивлением не обнаружил у подъезда велосипеда. Маркел выругался, теперь ему предстояло больше часа топать до "конторы" по осенней грязи, и это отнюдь не прибавило ему настроения. Если бы он еще знал, что старуха, отойдя от двери, тут же напрочь забыла не только его имя, но и вообще, что кто-то приходил, Маркел просто взвыл бы от тоски.
      Между тем Глеб звонил Полежаеву. Вытирая со лба пот, этот молодой и уже изрядно лысоватый и расплывшийся вширь бизнесмен сразу огорчил главаря "волчат":
      - Платят почти все, но существуют проблемы с наличностью. Тем более в валюте. Мы уже и так почти выгребли все загашники. Не могли бы вы подождать до завтра или хотя бы часть денег взять нашими "деревянными"?
      Глеб насторожился. Это походило на милицейскую уловку, любая задержка сейчас для них была смертельным риском. Он подсознательно чувствовал, что их обкладывают со всех сторон.
      - Вы что мне тут, "динамо" крутить вздумали? - вскипел он.
      - Да что вы! Конечно, нет, - поспешно заверил его бизнесмен. - Но где нам взять такую дикую сумму? У нас же не Швейцария, это немыслимо.
      - Сколько вы всучите нашими?
      - Сорок процентов суммы.
      - Хорошо, я согласен. Когда будет все готово?
      - Через час.
      - Тогда я и позвоню.
      Через полтора часа Валерий Полежаев вышел из здания с увесистым черным пакетом и, сев в "вольво", направился на выезд из города в северном направлении. Всю дорогу он нервничал и, несмотря на прохладную погоду, жутко потел. Проехав километров двадцать по оживленному магистральному шоссе, Полежаев свернул на дорогу, ведущую к деревне Вознесенка. Машин сразу резко убавилось. Редкие рощицы, разбросанные по этой холмистой местности, представлялись Глебу и Деме идеальным убежищем, а видимость на километры должна была обеспечить безопасность. Притаившись в березовой роще, Дема пропустил "вольво" мимо себя, а потом, убедившись, что сзади в пределах видимости никого нет, помчался вдогонку. Машину Полежаева они остановили почти на самом пригорке пологого, затяжного подъема.
      Когда Зубатик, держа пистолет наготове, подскочил к "вольво", Полежаев уже открыл дверь и держал в руках объемный пакет с деньгами. Зубатик схватил пакет и дернулся было бежать обратно, но тут Дема закричал, показывая рукой назад:
      - Смотри!
      Зубатик оглянулся и увидел внизу подъема стремительно несущиеся две машины. Даже отсюда можно было отличить комбинированный окрас знаменитого нечаевского джипа, серо-черный.
      - Сука, продал нас! - закричал Зубатик и выстрелил в побелевшее лицо бизнесмена.
      На самом деле Полежаев был тут ни при чем. Эту ловушку придумал сам Нечай. Предыдущий посредник, Литвинов, находясь в подпитии, разболтал в "Версале" знакомому коммерсанту о своих приключениях. Официант, обслуживающий их, многого не понял, но уловил саму суть разговора. В два часа ночи только что отключившемуся предпринимателю устроили срочный подъем и не давали спать до тех пор, пока он не вспомнил пережитое до самых мельчайших деталей. Допрос вел лично Нечай, и его интересовало все, от марки мотоцикла "волчат", до цвета перчаток на руках одного их них, того кого Литвинов видел ближе всех.
      Проанализировав всю информацию, Нечай понял, что сбор дани еще не закончен, недаром же "волчата" пристрелили заерепенившегося Джанадзе. В ту же ночь технари Нечая подключились ко всем телефонам Сейфа. Выяснив, кого "волчата" выбрали на этот раз в посредники, Геннадий велел поставить на машину Полежаева небольшой радиомаячок. Как-то раз он уже использовал этот метод. Одну машину он послал далеко вперед, и она обогнала неторопливо плюхавшее авто Полежаева на самом выезде из города, а сам Нечай на двух машинах ехал далеко позади "вольво" посредника. И только когда пеленгатор показал, что автомобиль-наживка остановился, Нечай велел резко прибавить скорость а по рации приказал возвращаться и третьей машине.
      Именно ее, несущуюся им в лоб, и увидели Дема и Зубатик, выскочив на самую вершину холма.
      "Засада!" - понял Дема и свернул в поле. Все три машины устремились наперерез. На этот раз Нечай удачно выбрал автомобили - джип и две "нивы". Уже через пять минут Дема понял, что на этот раз с местом встречи они просчитались. Здесь не было ни топей, ни ручьев, ни непреодолимых для машин зарослей тальника. Подмороженная стерня скошенного пшеничного поля отлично держала вес автомобилей, и вскоре они начали доставать скоростной, но все-таки достаточно тяжело груженный мотоцикл. Когда расстояние до первых двух машин сократилось до двадцати метров, Зубатик открыл частый, нервный и неприцельный огонь. Он видел даже лица сидевших в машинах людей, не злые, а скорее, напряженно сосредоточенные. Лишь раз пуля Зубатика попала в лобовое стекло нечаевского джипа и чудом не задела никого из четырех сидевших в машине людей. Нечай выругался и бросил назад одну фразу:
      - Стреляйте по колесам.
      Сидевший за рулем непременный шофер и адъютант Рыдя глянул в зеркальце над ветровым стеклом и скривился в ухмылке. Машину бросало на кочках так, что временами пассажиры чуть не стукались головой о потолок. Стрелять взялся, конечно, Фугас, с недавних пор заядлый враг Рыди... Адъютант Нечая подозревал, что бывший прапорщик-гвардеец старается занять его место рядом с боссом. Передернув затвор короткоствольного АКМС, Фугас высунулся из окна и держа его одной рукой, дал первую короткую очередь. Пули вспахали землю чуть сзади колеса. Фугас поморщился и прицелился снова. Зубатик, вывернувшись на заднем седле насколько мог, отчаянно старался поймать на мушку лицо стрелявшего, но мотоцикл бросало ничуть не меньше, чем машины, и его последняя пуля ушла в молоко.
      Перезаряжать обойму на ходу было немыслимо, и Зубатик, осклабив в мучительной гримасе свои желтоватые зубы, просто наблюдал, как ствол автомата направляется в его сторону. Жестом отчаяния он швырнул в сторону джипа бесполезный "ТТ" и закричал что-то бессмысленное и жуткое. Этот крик прервала лишь четвертая очередь Фугаса, по-прежнему нацеленная на колесо, но полоснувшая спину Зубатика. Парень сразу завалился назад, но рука в последней судороге зажала боковую ручку мотоцикла, так что тело еще метра три волоклось по земле, подпрыгивая на кочках. От этого неожиданного балласта мотоцикл занесло, заднее колесо пошло юзом, но Дема все-таки удержал равновесие. В конце концов рука Зубатика сорвалась, и тело пацана кинуло под колеса нечаевского джипа. Рыдя машинально отвернул в сторону, и Фугас, уже до верного прицелившийся с пяти метров в колеса мотоцикла, послал очередь куда-то в сторону Китая. Экс-прапорщик раздраженно выругался. Мало того что он промахнулся, но и Дема воспользовался этой секундной паузой и успел нырнуть в ровную гребенку лесополосы.
      Пока джип, лавируя между деревьями и кустарниками, пробирался вслед за ним, Дема оторвался очень даже прилично. На облегченном мотоцикле он резко прибавил в скорости. Стрелять теперь не имело смысла, Нечаю этот парень был нужен живым, тем более что с отставшей машины доложили, что второй мотоциклист мертв. Еще минут десять бандиты пробовали двумя машинами зажать упрямого рокера, но Дема неизменно ускользал из этих тисков. Закончилось все на краю небольшого оврага, глубиной метра два и шириною пять. Дема проскочил препятствие легко и изящно, классически приземлившись по всем кроссменским нормам на два колеса. Машинам же тут было не пройти.
      Овраг змеился издалека, и всякое преследование теряло смысл. Из остановившегося джипа вылезли Нечай и вся его команда. Сзади скрипнули тормоза другой машины, а потом подъехала и третья, с телом Зубатика в багажника. Один из экипажа этой "нивы" подбежал к хозяину и с довольным видом показал большой черный пакет с деньгами. Нечай с равнодушным видом заглянул внутрь и небрежно кивнул в сторону джипа, - дескать, положи туда, а сам, подойдя к краю оврага, долго смотрел вслед уходящему в сторону заката мотоциклисту. Позади него переругивались Фугас и Рыдя:
      - Ну ты стреляешь как я пишу.
      - Пошел ты!.. Ты куда свернул перед лесопосадкой, он у меня был на мушке!
      - На какой мушке, ты косоглазый с рождения...
      Нечай оборвал перебранку подчиненных:
      - А вы поняли, как он хорошо ушел? Это вам ничего не напоминает?
      Первым догадался Фугас.
      - Мотоклуб? Но мы его проверяли.
      Нечай кивнул головой.
      - Я знаю. Но все равно - тут видна школа. Надо бы там пошукать еще. А затем добавил: - Едем в город. Будем искать его там. Перекройте все дороги, поможем немного ментам.
      21.
      Уже стемнело, а Демы все не было. Глеб нервничал. Баллон внешне оставался невозмутимым, сидел по своему обыкновению верхом на стуле, лишь курил почти непрерывно. Пасьянс сегодня он не раскладывал, только крутил в руках истрепанную колоду. Мотавшийся из угла в угол Глеб наконец решился.
      - Давай в "контору", - сказал он.
      - Зачем?
      - Может, они туда уже приехали.
      - Ладушки, - согласился здоровяк и легко поднялся со стула.
      Было в нем это странное сочетание мощи и гибкости, придававшее его громоздкой фигуре звериную грацию.
      Вообще-то его звали Андрей, Андрей Зотов. Кличку Баллон он получил в классе пятом, почему не помнил уже ни он, ни Глеб, его одноклассник. Особых высот в учебе он не достиг, но уже к шестнадцати годам хорошо разбирался в технике, водил и мог отремонтировать что угодно, от мопеда до КамАЗа.
      Семью его в прежние времена могли назвать кулацкой. Отец Андрея и два его брата долгие годы работали на мясокомбинате экспедиторами, мотаясь по деревням и закупая коров и свиней. Простейшие махинации с закупочными ценами оказались настолько прибыльными, что задолго до перестройки все три брата построили рядом на одной улице кирпичные хоромины, правда, одноэтажные. Тогда еще не было моды гнать частные дома вверх, по типу западных, с непременным встроенным гаражом. Участки вокруг домов братья объединили, разбили большой сад, а всю остальную площадь густо засаживали овощами. А еще они брали в родной деревне большой участок земли и сажали соток пятьдесят картошки и почти столько же лука. На всем этом они гробились не щадя живота, но зато продавали потом лук и картошку тоннами. А с сада братья Зотовы снимали ведер сорок вишни, продавая ее в областном центре, яблоки же самосвалами возили на местный консервный комбинат.
      Все это приносило вполне ощутимый достаток. Машины братья меняли регулярно, поездив на них года два, не больше. Грузовик, на котором раскатывал Баллон, они купили, чтобы не нанимать каждый раз машину, завозя домой сено для коровы или дрова для бани. Обстановка внутри каждого дома соответствовала стандартному представлению советского человека о счастье: стенка, мягкий уголок и импортная электроника всех видов. Правда, при этом ползала могло быть засыпано сохнущим чесноком, а так называемые удобства по русскому обычаю размещались во дворе.
      Время от времени братья крепко гуляли всей родней. Чаще всего это приурочивалось к дню рождения кого-нибудь из Зотовых, а так как количество их превышало со всей мелюзгой более двадцати человек, то праздники выпадали довольно часто. Гудели обычно три дня, начиная с пятницы, водку истребляли ящиками, выходя из дома только затем, чтобы задать корму скотине. Случались в родне и ругань, и ссоры, но ненадолго, до сенокоса или совместной прополки картошки.
      Баллон мало чем отличался от мужиков своего рода, пахать мог сутками, не жалуясь на усталость и не требуя себе какой-то иной участи. Поработав немного в фирме покойного Сафронова и не прижившись там, Андрей зарабатывал на хлеб насущный, колымя на своем грузовике. Получалось неплохо, старики начали поговаривать о женитьбе, обещали помочь купить квартиру или дом. Но однажды Баллону вдруг опротивел примитивный образ жизни его родни. Не то чтобы он устал или выдохся. Просто ему стало скучно. Андрею захотелось чего-то нового: сменить место жительства, поездить по миру, посмотреть заграницу. Из родни его не понял никто. Из дому Зотовы уезжали лишь по нужде, да в армию, а так их помыслы не простирались дальше родной Вознесенки. Вот поэтому Баллон и пошел за Глебом. Эта афера обещала ему то, что он хотел - деньги и независимость, возможность жить так, как хочет он.
      Они разминулись с Демой минут на пять. Сначала тот действительно хотел ехать в "контору", но эта гонка с преследованием настолько вымотала его, что он кратчайшим путем вернулся в город, проехав самой безопасной дорогой между дачами, гаражами и сараями, там где с трудом мог протиснуться и его мотоконь.
      Обнаружив на двери бывшей котельной замок, Дема удивился. Открыв ворота, он завел в боксы мотоцикл, затем успел только закрыть за собой створку ворот, поставить на подножку мотоцикл и снять шлем, как рядом с гаражом скрипнули тормоза машины.
      "Глеб?" - подумал Дема, оборачиваясь к выходу, но знакомая, мощная фигура, показавшаяся в проеме двери, принадлежала совсем другому человеку. Вскрикнув, Дема выдернул из кармана пистолет и два раза выстрелил в его сторону. Рыдя, чудом избежав пули, пролетевшей рядом с головой, с матом отскочил в сторону и, уже укрывшись за массивными, обитыми железом воротами, начал пулять вглубь слабо освещенного гаража.
      - Хорош стрелять, живьем берите! - донесся из темноты голос Нечая.
      Вернувшись в город на час раньше Демы, Нечай со всем кортежем сразу поехал к зданию мотоклуба. Ничего подозрительного он там не обнаружил, но поставил на уши все руководство кроссменов и, наконец, узнал про здание котельной, также принадлежащее мотоциклистам. Сюда они ехали, не сильно надеясь на успех, поэтому Рыдя чуть и не схлопотал девять граммов свинца в свою чугунную башку.
      - Никуда он не уйдет, - пробормотал он и осторожно заглянул вовнутрь. Сейчас же в ответ грохнул выстрел, и пуля, попав в массивный угол по краю дверного проема в сантиметрах от головы боевика, отрикошетила и, взвизгнув, улетела в темноту. Отпрянув назад, Рыдя не целясь выстрелил два раза, вытер со лба пот рукой, оглянулся зачем-то назад в сторону невидимого Нечая, а потом уже вопросительно посмотрел на стоящего по другую сторону дверного проема Фугаса. Тот все-таки был человеком военным и должен был знать, что в таких случаях надо делать. Пользуясь тем, что стрелявший его не видит, Фугас некоторое время разглядывал верстак, два мотоцикла, а потом выдал Рыде инструкцию.
      - Сейчас ты стреляешь два раза, понял, только два, и я врываюсь. Потом я стреляю два раза, ты вбегаешь. Все понятно? Да смотри не отстрели мне башку! - предупредил бывший прапорщик.
      В ответ Рыдя только осклабился в вымученной улыбке. Все-таки его стихией был кулак, а не пистолет. Но он сделал все как надо. Два раза выстрелил внутрь гаража и, когда вбежавший Фугас открыл огонь, отчаянным рывком проскочил дверь и, больно ударившись обо что-то коленкой, замер за массивным, но все-таки недостаточно хорошо укрывающим его мощную фигуру наждачным станком. Он ждал выстрелов, но их не было. В боксе стояла тишина, только остро пахло сгоревшим порохом. Рыдя осторожно выглянул, но в тусклом свете желтой лампочки плохо было видно, что творится в углах помещения, и он с облегчением вздохнул, услышав ровный голос Фугаса:
      - Прикрой если что, я пойду посмотрю.
      Бывший афганец перебежал за другой мотоцикл, потом укрылся за стеллажом с запчастями. Он опасался большого выступа стены, именно за ним мог укрыться "волчонок". Наконец он проскочил последние два метра, но, направив пистолет в тень, только выругался и опустил оружие. Подошедший Рыдя также недовольно скривился. Еще со времен котельной тут осталось большое квадратное окно на уровне пола, закрываемое железной заслонкой. Через него в свое время в котельную подавался уголь. Сейчас заслонка была открыта и за квадратом окна чернела ночь.
      - Ушел, сучонок! - прохрипел Рыдя. Фугас между тем внимательно разглядывал бетонный пол, затем нагнулся, ковырнул что-то пальцем и, посмотрев на свет, показал Сергею.
      - Да нет, далеко не уйдет, похоже все-таки его зацепило.
      Это была кровь.
      - Бери людей, пусть прочешут весь район, а я по следу, - обратился Фугас к Рыде, а потом повернулся к своим людям. - Да, Дима, съезди ко мне домой, привези Лорда.
      - Зачем он тебе? - удивился Рыдя. Фугас держал собаку, но сеттера, на луговую птицу. - У тебя же не овчарка.
      - Ничего, - усмехнулся Фугас, - подранка и он возьмет. Двое за мной, остальные на машинах рядом.
      Дема бежал, скрипя зубами от боли. Пуля попала в ногу, в мякоть икры, когда он уже почти пролез в окно. Как назло этот район считался одним из самых престижных в городе, горели почти все фонари. Приволакивая ногу, он со стоном бежал по дворам, лихорадочно оглядываясь назад. Свернуть и переждать где-нибудь в подъезде он не решался, если подоспеет милиция, то уйти ему будет еще труднее. Оглянувшись, Дема подумал, что оторвался от врагов, но, пройдя еще метров двадцать и остановившись перевести дух в тени большого тополя, он заметил сзади две темные фигуры. Один из преследователей подсвечивал по земле фонариком. Дема попробовал бежать быстрей, но боль заставила его совсем остановиться, а легкое головокружение подсказало, что крови он потерял уже достаточно много.
      Метнувшись за угол очередного дома, мотоциклист сам не желая того очутился на конечной остановке рейсового автобуса. Рыжий раздрызганный "скотовоз", мерно позвякивая железками, терпеливо дожидался пассажиров, гостеприимно открыв лишь заднюю дверь. С трудом поднявшись на ступеньки, Дема проковылял по всему салону, расталкивая стоящих в проходе пассажиров.
      - Куда прешь? - заорал на него какой-то дед. Толстая тетка, чуть не упавшая от толчка Демы, также начала орать что-то совсем непотребное.
      Не обращая на них внимания, Дема добрался до кабины водителя и, открыв окошечко, крикнул шоферу.
      - Трогай!
      - Чего?! - с гонором обернулся назад молодой парень, неторопливо смоливший сигарету под ритмичный хрип издаваемый перемотанным изолентой кассетником.
      Дема, не тратя больше слов, предоставил свой главный аргумент, сунул в кабину руку с пистолетом.
      - Поехали, я сказал! - прохрипел он.
      Дуло пистолета подействовало на парня успокаивающе. Он машинальным, заученным движением закрыл дверь и, тронув автобус с места, повел его по обычному маршруту, искоса поглядывая на угонщика.
      Дороги были пустынные, светофоры подмигивали зеленым или желтым светом, и они быстро достигли следующей остановки. Поняв, что шофер притормаживает, Дема истерическим голосом прикрикнул на него:
      - Не останавливайся! Вперед!
      Все это время он мучительно пытался понять, что ему нужно делать. Хладнокровный и расчетливый в своей стихии, сейчас он растерялся. И эта растерянность вместе с болью породили страх. Он хотел было приказать везти себя сразу к "конторе", но потом подумал, что приведет за собой и ментов, и начаевцев. Следующей мыслью было направиться к дому одной из подруг, учившейся в мединституте, но все произошло по другому сценарию. Автобус миновал уже и вторую остановку. Народ в салоне, не понимая, что происходит, начал волноваться. Сразу несколько голосов закричали:
      - Эй, остановка, что делаешь?!
      Какой-то здоровый парень, не разобравшись в ситуации, пробрался из середины салона и, думая, что Дема просто отвлекает шофера разговорами, попытался оттащить его от окна:
      - Эй, вы что там, охренели совсем?! Ну-ка, останови сейчас же!
      Почувствовал, что его тянут за воротник, Дема выдернул руку из окошка и, сунув пистолет в грудь здоровяку, нажал на курок. Того откинуло назад, но выстрел получился негромким - только ближние пассажиры поняли, в чем дело, и отшатнулись подальше в салон. А затем раздался истерический женский крик. Этот истошный вопль словно хлыстом подстегнул и без того взвинченные нервы парня, и он, уже не сдерживая ярости, дважды пальнул в потолок и заорал:
      - Лежать, суки!
      Стоящие в проходе попадали на пол, те, кто сидел, пригнулись, стараясь укрыться за спинками сидений. Лишь на задней площадке народ не понимал, что происходит, и старательно тянул головы вверх, пытаясь высмотреть природу такого грохота и паники остальных.
      Дема сейчас был страшен, глаза пылали огнем безумия, где-то на бегу он мазнул себя по лицу кровью, да и само херувимское личико передергивалось судорогой бешенства.
      Порядок в салоне он навел, но автобус вдруг сбавил ход и завилял по дороге. Обернувшись, Дема увидел, что кабина водителя пуста. Спасая собственную шкуру, тот воспользовался моментом и, сбросив скорость, выскочил на ходу.
      - Ах ты сволочь! - застонал Дема, и тут автобус выехал на встречную полосу, затем переехал бордюр и врезался в огромный тополь. От удара всех пассажиров бросило вперед, крики людей слились в общий вой, сопровождавшийся звоном бьющегося стекла. Дема уцепился за поручень и на ногах устоял, но на него свалилась толстая тетка, как раз на рану. Он взвыл от боли и, оттолкнув толстячку, пробрался к двери, в несколько ударов открыл ее и вывалился наружу.
      Автобус потерпел аварию на самой окраине Волжска. Оглянувшись по сторонам, Дема пошел к небольшому мостику над ручьем, который служил естественной границей города. Дальше находились огромный массив хорошо освещенных гаражей, и слева, старое городское кладбище. На середине моста он оглянулся и увидел в другом конце улицы, свет нескольких фар, неумолимо приближающихся к нему. И тогда он свернул в темноту.
      22.
      Возбужденные пассажиры, кто с проклятиями, кто с причитаниями покидавшие автобус, не стали выгораживать попортившего им столько нервов угонщика и охотно показали подъехавшим нечаевцам во главе с Фугасом, направление, куда сбежал террорист. Вскоре за мостом стояло уже три машины, в последней приехали сам Нечай и Рыдя. Братва вывалила из автомобилей. Надо было решать, куда бросить основные силы. "Волчонок" мог уйти в лабиринт гаражей, найти там еще открытый и, приставив пистолет к голове хозяина, заставить вывезти себя из города. Но Фугаса, прирожденного охотника, каким-то верхним чутьем потянуло в сторону кладбища. Подсвечивая фонариком, он искал на земле кровь и нашел ее именно там, где ожидал, ближе к темной громаде заросшего лесом и кустарником кладбища.
      Как раз в это время со стороны гаражей подошли два парня слегка навеселе.
      - Эй, мужики, - окликнул их Рыдя, - вы тут прихрамывающего парня не видели?
      - Нет, нам навстречу никто не попадался.
      - Здесь он, - сказал Фугас, кивая в сторону кладбища. Поднявшись с колен, он сразу начал командовать: - Ты остаешься здесь, отправишь ментов в сторону гаражей, остальным вытянуться в цепь и прочесать кладбище от города к пустырю. Все машины туда.
      Нечай присутствовал при всем этом, но молчал. Похоже было, что он согласен с распоряжениями своего бригадира. Не сказав ни слова, он уселся в машину, и тут же все автомобили умчались в темноту. У моста остались только двое: Фугас и Рыдя. Они закурили от одной зажигалки, и Фугас сказал:
      - Отсюда он уже не уйдет. Слишком много крови потерял.
      В этом он не ошибался, недаром оттрубил в Афгане три года. Сзади, около разбитого автобуса, заморгали мигалки патрульных машин.
      - А ты чего ждешь? - спросил Рыдя.
      - Сейчас увидишь.
      Огибая милицейскую машину, вывернулись из-за автобуса огни фар. И через несколько секунд из подъехавшей машины вылез один из боевиков с красавцем сеттером на поводке. Почуяв хозяина, пес радостно завилял широким, как помело, хвостом.
      - Лорд, сукин ты сын! - Фугас встал на одно колено и погладил собаку по голове.
      Рыдя с любопытством смотрел на эту сцену. Об уме собаки Фугаса и привязанности их друг к другу он слышал много историй, но пса видел первый раз.
      - Лордушка, у тебя сейчас будет охота, - при слове "охота" пес взвизгнул, засеменил ногами в нетерпении. А Фугас продолжал: - Необычная охота, такой у тебя еще не было.
      Он отвел собаку туда, где заметил на земле кровь, присев, показал на нее и скомандовал:
      - След, Лорд, след!
      Собака понюхала землю, шерсть ее встала дыбом, и она с явным недоумением на морде оглянулась на хозяина.
      - Да не пойдет она на человека, - высказал свое мнение парень, привезший собаку, тоже заядлый охотник. - У меня легавая, я ее раз пробовал натравить на бича, что на мою дачу залез, бесполезно. Это у них в крови сидит. Овчарку надо.
      Фугас даже не обернулся на его слова. Он обнял собаку за шею и шепнул ей на ухо:
      - Надо, Лорд, возьми его, фас!
      И сеттер, резво сорвавшись с места, потащил хозяина за собой. Для Лорда на этой охоте все было необычно. Собака привыкла ходить на птицу без поводка, но Фугас не отпускал ее, зная, что та, найдя подранка, лаять не станет, так и замрет в привычной стойке, а где ее найдешь в кромешной темноте?
      Уже скрывшись в темноте кладбища, все трое услышали за спиной вой сирен, скрип тормозов и чей-то взволнованный голос, бубнивший что-то непонятное. Это один из боевиков Фугаса, выполняя его указания, отводил милиционеров от кладбища, отправляя их в лабиринт гаражей.
      А Дема, долго пробиравшийся между памятниками и оградками, натыкающийся на буйно разросшиеся кусты и деревья, проваливающийся в осевшие могилы и ямы от сгнивших крестов, к этому времени окончательно выбился из сил. Усевшись на могильный холмик, он отдышался, вытащил из штанов ремень и, перетянув ногу чуть ниже колена, сверху обмотал ее шарфом. После этого он осмотрелся по сторонам. Кладбищенский пейзаж с его воздетыми, словно в отчаянии, крестами мало обрадовал его. Скривившись, Дема поднялся, проковылял еще немного вперед и, зайдя в одну из оградок, забрался в узкую щель сзади памятника между могилой и кустами сирени. Минут через десять он увидел пляшущие огни фонарей облавы. Когда они приблизились, Дема вжался всем телом в землю и невольно затаил дыхание. Лицом он уткнулся в высохшую траву кладбищенского дерна, но краем глаза видел вспышку света, это луч фонаря скользнул по оградке могилы, где он укрылся. Под ногами начаевцев трещали сучья, Дема услышал даже тяжелое дыхание боевика, затем шаги начали удаляться, и он уже поверил, что вывернулся и на этот раз. Дема начал было даже прикидывать, что ему делать дальше, попробовать выбраться с кладбища сейчас или переждать до утра, тем более что весь мир сейчас качался, как штормящий океан, а земля норовила ускользнуть из его объятий и, перевернувшись, сбросить его с себя куда-то в бездну черного неба.
      Но все оказалось не так просто. Где-то рядом негромко тявкнула собака, раздался скулеж. Это Лорд наткнулся носом на сучок кустарника. А вскоре снова блеснула вспышка света, послышался тяжелый топот нескольких ног. Дема услышал частое, возбужденное дыхание, что-то холодное ткнулось ему в ухо, и, подняв голову, он увидел в сантиметрах от собственного лица блестевшие в лунном свете глаза собаки.
      Это был конец, и осознание безысходности своего положения парализовало силы и волю Демы. Когда сразу три фонаря осветили его лицо, он даже не поднял свой пистолет.
      Нечай, сидевший в одной из машин на пустыре за кладбищем, терпеливо ждал окончания облавы. Уже вышли и расселись по своим машинам загонщики, но лишь десять минут спустя появился с собакой на поводке Фугас и, подойдя к машине Нечая, коротко доложил:
      - Взяли, спасибо Лорду. Куда его теперь, в Лысовку?
      Геннадий, смотревший, как Рыдя и второй боевик выводят из кустов пошатывающегося парня, отрицательно мотнул головой.
      - Нет, это долго. Давайте его ко мне домой, а вы заедьте за Сухачевым.
      Кортеж из четырех машин быстро проскочил через Волжск и высадился десантом перед большим, красивым двухэтажным зданием из белого кирпича на самой окраине города. Особняк был отделан в псевдорусском стиле, с затейливыми башенками по углам. В лунном свете блестела крутая крыша, даже козырек над крыльцом и грибок над трубой камина были выполнены как луковицы русских храмов. Дом этот Нечай строил давно, но отделка затянулась и внутри царил самый обычный строительный бардак. Дему вытащили из машины и поволокли было на крыльцо, но хозяин коротко скомандовал:
      - В подвал его.
      Вход в подвальное помещение находился на улице, с торца здания. Нечай открыл плотные двери, и два парня стащили Дему вниз по ступенькам. Бросив добычу на бетонный пол, оба боевика, повинуясь жесту Нечая, удалились на улицу. Дема лежал молча, руки и ноги у него были скованы наручниками. Земля по-прежнему качалась под ним, страх сковывал рот, и единственное, что он мог делать, это, ворочая глазами, следить за расхаживающим по подвалу Нечаем. Иногда они встречались взглядами, и худощавое лицо хозяина города оставалось бесстрастным, только прищур его темных глаз не предвещал хорошего.
      Геннадий курил, временами откидывая назад падающую на лоб челку. У него в жизни было немало врагов. И в зоне, где отсидел четыре года, начав с малолеток. Затем здесь, в городе, когда, начав борьбу за власть, убирал одного за другим тех же самых людей, с которыми вчера еще здоровался за руку или даже сидел за одним столом. На его совести были десятки человеческих жизней, его самого не раз и не два пытались убить, порой его спасало чудо, порой точный расчет. Но этот бледный, худосочный парень с явной ненавистью и страхом в глазах представлялся ему опасней многих закоренелых рецидивистов, поклявшихся перед воровским сходняком пришить его, Нечая. Тех он знал, их психологию, их методы, их слабости. Обычно все они исчезали без следа, не успев даже понять, где прокололись. Эти же, "волчата", были из нового поколения. То, как они крошили одного человека за другим, открывая стрельбу при малейшем сопротивлении, пугало Нечая своей непредсказуемостью. Он всегда считал себя превыше всяких законов, государственных и божьих. Но эти пошли дальше его.
      И самое главное - возраст этих парней. Слишком много их болтается по городу, вот таких же, как этот, затянутых в кожу, не познавших ни нар, ни честно заработанных денег, но уже презирающих "эту поганую жизнь" и ради своего достатка готовых пойти на любое преступление. Они не ставили чужую жизнь ни в грош, не представляли, что такое годами жрать тюремную баланду и слушать бессонными ночами храпы и стоны душного барака. Нажимая на курок, они не задумывались над тем, что их за это могут поставить к стенке. Им казалось, что с ними подобного не случится, ведь они выше всех остальных, они сверхлюди, или как там, на Западе, говорят, супермены.
      Впрочем, раздумья Нечая кончились вместе с выкуренной сигаретой. Как раз подоспели Фугас и Рыдя. Они привели с собой третьего человека, лет пятидесяти пяти, коренастого, седовласого, с окладистой бородой, так же густо посеребренной сединой, с черными круглыми глазами. Увидев его, Дема затрепетал. Про хозяина мясного магазина Сухачева давно ходила дурная слава, якобы он подрабатывает у Нечая мастером по части пыток.
      Это и в самом деле было так. Года три назад Нечай нашел и освободил похищенную двумя уголовниками дочь мясника, и когда Геннадий этим летом обратился с удивительной просьбой помочь развязать язык одному упрямому бывшему другу, Сухачев согласился. Прежде, лет двадцать назад, Василий Федорович трудился медиком, на благо продолжения человеческого рода и здоровья прекраснейшей половины человечества. Всего одна неудача при проведении криминального аборта перечеркнула его карьеру, забросила в этот Богом проклятый город и заставила освоить денежную профессию мясника. Именно сочетание медика и мясника в одном лице делало его подход к такому грубому и грязному делу, как пытки, профессиональным и медицински обоснованным.
      - Добрый вечер, Василий Федорович, - поприветствовал врача-мясника Нечай, здороваясь с ним за руку. - Извините, что оторвал от семьи и от отдыха, но вот... - Он показал рукой на лежащего Дему. - Очень опасный экземпляр. Слыхали, что в городе творится? Это один из юных убийц.
      Сухачев с некоторым удивлением посмотрел на бледного красивого парня, лежащего на полу, затем кивнул головой.
      - Хорошо, попробуем.
      Он отошел в сторону и вытащил из большого дипломата набор медицинских инструментов. Не найдя, куда их положить, он пристроил свои пыточные приспособления прямо на полу, из другой сумки достал аккумулятор от мотоцикла, паяльную лампу.
      Увидев, что Дема, повернув голову, наблюдает за его приготовлениями, Сухачев обратился к нему своим мягким, глубоким баритоном.
      - Может, не будем прибегать ко всяким... э... грубым методам? Вы все расскажете, вам же будет легче.
      Дема молчал. Ни палач, ни Нечай не могли понять, что скрывается за взглядом его темно-синих глаз. Не дождавшись ответа, Сухачев вздохнул и развел руками:
      - Ну что ж, как хотите.
      Он разжег паяльную лампу, долго манипулировал с ней, затем склонился к перемотанной шарфом ноге Демы. Тот его попробовал ударить, но Сухачев уклонился, а Фугас резко ткнул пленника ногой по ребрам, и парень коротко и болезненно вскрикнул от боли.
      - Это неразумно, очень неразумно, - заметил бывший врач и, повертев по сторонам головой, кивнул Фугасу и Рыде: - Туда вон его, в тот закуток.
      Они отволокли Дему в угол, повинуясь командам Сухачева, перецепили наручники на руках и ногах к трубам отопления и отошли в сторону.
      А бывший врач снова склонился к ноге раненого, разбинтовал ее, качнул головой и пробормотал:
      - Плохо дело.
      Взяв скальпель, он быстро разрезал штанину, потуже перетянул ногу повыше раны все тем же ремнем, а затем легко и даже изящно начал с помощью скальпеля освобождать мотоциклиста от его одежды. Чувствуя, как острая сталь легко, как бумагу кромсает плотную ткань джинсов и упругую кожу куртки, Дема заскрежетал зубами и начал поносить всех находящихся в подвале.
      - Суки, всех бы перестрелял до одного... - это была самая скромная кара из тех, что Дмитрий придумал для своих врагов.
      Вскоре он оказался совсем голым, и это снова замкнуло его уста, только по телу пробегала нервная дрожь, да лоб покрылся испариной. Сухачев знал, что голый человек чувствует себя более незащищенным и теряет большую часть мужества. Тут он как-то замешкался, а поймав удивленный взгляд Нечая, смущенно пояснил:
      - Совсем молодой.
      Геннадий усмехнулся.
      - Этот молоденький час назад одного парня в автобусе просто так, ни за хрен собачий пристрелил.
      - Ну что же, тогда начнем, - и вытащив из пламени ревущей паяльной лампы разогретый до малинового цвета железный прут, Сухачев прикоснулся им к ране на ноге Демы. Дикий, истошный крик пленника, казалось, проник сквозь толстые стены и плиты перекрытия. Курившие у своих машин боевики прислушались к нему и переглянулись. Даже их пробрало до печенок.
      - Не хотел бы я сейчас быть на его месте, - сказал один из них, кивая в сторону дома.
      - Да, мясник свое дело знает, к нему лучше не попадать в клиенты, подтвердил другой.
      Несмотря на кажущуюся хрупкость, Дема продержался целых полчаса. Сухачев, сам не на шутку вспотевший, время от времени начинал уговаривать упрямого парня:
      - Да расскажи им что надо, сынок, и все кончится. Не стоит это все таких мучений.
      Нечай, прислушиваясь к словам мясника, даже удивился. Раньше тот не церемонился со своими клиентами, правда, и контингент был другим: уголовники, да разные барыги от наркоты.
      Сидеть в подвале было не на чем, и вся криминальная троица, Нечай, Рыдя и Фугас, поневоле припомнив зону, присели на корточки. Так и смолили сигарету за сигаретой, прислушиваясь к монологам мясника и крикам жертвы. Наконец Дема сломался и в голос стал звать мамочку.
      Вскоре Суханов отложив свои инструменты подошел к Нечаю и компании и, вытирая пот со лба, заявил:
      - Можете спрашивать. Теперь он скажет все.
      Нечай подошел к Деме, глянул на него сверху вниз, и уже не увидел в этих почти обезумевших глазах ни упрямства, ни ненависти. В них была только боль. Через пятнадцать минут они знали о "волчатах" все.
      - Надо крутить сейчас, быстро, пока ребятки не смылись из города, сказал Нечай Фугасу и Рыде, отходя от пленника. Затем он обернулся к Сухачеву и чуть кивнул в сторону пацана.
      - Потом скажите моим парням, они о нем позаботятся. А вас отвезут домой.
      Нечай направился было к выходу, его подручные уже во дворе разбирались, кто за кем и на какой машине поедет, но потом Геннадий что-то еще вспомнил и обернулся к бывшему врачу:
      - Да, Василий Федорович, я слыхал у вас трудности в торговле?
      - Признаться, да, - сознался Сухачев. - Эти окорочка продают на каждом шагу, и народ почему-то неохотно берет отечественную говядину.
      - Подойдите к Шишкину, поговорите о ссуде. Я ему скажу, - и, пожав руку Сухачеву, Нечай вышел из подвала.
      Уже на улице он обернулся к своим подручным и сказал:
      - Сдает старик. Опять поди запьет на неделю.
      Через пятнадцать минут четыре машины рванулись в разные концы города. Гончие вышли на след.
      23.
      А Глеб так и не узнал, что разминулся с другом Демой совсем ненамного. Приехав в "контору", он застал там только Маркела, Чиру, и Моню. Были видны некоторые перемены. Койку Поньки вынесли в дальний угол, сам он лежал на ней, закрытый с головой одеялом. Чира примостился на своей кровати вниз лицом, левая рука свешивалась до пола, но по напряженной фигуре Глеб понял, что он не спит.
      - Дема не приезжал? - спросил Москвин, уже догадываясь об ответе.
      - Нет, - отозвался на его вопрос Маркел. Он лежал какой-то нахохлившийся, мрачный. Глеб покосился на телевизор. Судя по картинке там шли "Звездные войны", но не похоже было, что Маркел видит космические баталии.
      - Ты чего такой мрачный? - Глеб присел на соседнюю кровать.
      - Да Чира вон воет как собака целыми часами. Сунешь ему косячок с планом, вроде заглохнет, чуть отойдет, снова начинает. Мне в город надо... - начал было Маркел, но Глеб не дал развить тему и сразу его прервал:
      - Ты что, какой город! Кругом зажимают. Сегодня, может быть, уходить придется.
      Он помолчал немного, затем добавил:
      - Надо подождать Дему и Зубатика. У них слишком большой куш. Жди здесь.
      Глеб поднялся, покосился сначала на Чиру, потом на притулившегося в противоположном углу какого-то странного, словно побитого Моню и вышел на улицу.
      Маркел проводил его взглядом, вздохнул и снова уставился в экран телевизора. Тут с кровати пошатываясь поднялся Чира, но причитать и плакать не стал, а подойдя к вешалке, стал долго и упорно что-то искать, шаря по карманам своей куртки. То, что он вытащил на белый свет, оказалось черным грифелем, найденным им еще летом на одной из дач. Точно таким любил рисовать его отец. И вот уже два месяца Чира таскал грифель с собой. Последние несколько лет его неудержимо тянуло рисовать, но он тщательно подавлял в себе это желание, искренне веря, что талант не приносит человеку счастья. Лишь иногда по заказу друзей он набрасывал что-то простенькое: несущийся под парусом корабль или атакующего орла, растопырившего над оскалившимся волком когтистые лапы. Но сейчас, под воздействием горя и наркотиков, ему захотелось высказать все. И подойдя к центральной стене, Чира чуть замедленными, но точными движениями начал рисовать на белой известке.
      Сначала перед изумленными взглядами Мони и Маркела возникли белые стены и купола Тадж-Махала. Первый раз увидев в пятом классе фотографию этого индийского чуда, Чира был потрясен гармонией форм и пропорций. С тех пор индийская гробница навсегда осталась для него эталоном красоты.
      Закончив усыпальницу, Чира начал рисовать рядом море, идущий по нему красавец лайнер, изломанные крылья чаек над волнами, восходящее солнце над горизонтом. И над морем нависший каменный утес, а на нем две человеческие фигуры. Один из них, помощней, обнимал за плечи другого. По каким-то неуловимым признакам Маркел понял, что это сам Чира с братом.
      А тот все рисовал. В нижнем углу появилась пальма, а рядом красотка в откровенном купальнике и с ананасом в руке. Места для рисунков не хватало, и он перешел к другой стене, поменьше. Теперь это была Африка, баобаб, раскинувший свои корявые ветви над землей, далекие силуэты жирафов и несущийся вперед на зрителя косматый повелитель зверей - лев. А на переднем плане дожидался его с ружьем в руках охотник в тропическом шлеме и шортах. Еще мгновение, и он спустит курок.
      "Вот она, мечта Суслика!" - понял Маркел.
      Закончив свой шедевр, художник отошел к другому простенку между окнами, и вскоре на белой известке появился несущийся под ветром парусник и над ним лицо смеющейся женщины, очень красивой, с аккуратной короткой прической крупными волнами. Маркел не знал, кто она, думал, что это просто плод фантазии Чиры, но на самом деле тот воскресил в рисунке убитую им женщину из саратовского джипа. Она получилась действительно как живая, он заставил ее смеяться, дышать. Фотографическая память, доставшаяся ему в наследство от отца, запомнила даже небольшую родинку на левой щеке и замысловатую форму многоярусных сережек.
      Закончив этот портрет, Чира отошел к своей кровати и, упав лицом в подушку, замер. Маркел же наоборот встал, долго ходил от стены к стене, смотрел на его работы. Потом молча оделся и вышел на улицу.
      - Ты куда? - крикнул ему вслед Моня, но вожак компании ничего не ответил, только хлопнула снизу входная дверь.
      - К рыжей побежал, - глухо отозвался Чира, приподняв голову, и тут же снова уронил ее на подушку.
      А вернувшийся в город Глеб уже подъезжал к своему тупичку, когда заметил скопление машин около гаража. Резко свернув в сторону, он остановил машину на стоянке у соседнего дома. Заглушив мотор, взглянул на Баллона. Обычно невозмутимый, тот на этот раз был явно встревожен.
      - Надо бы сходить и посмотреть, что там, - сказал Глеб.
      Баллон его понял и молча вылез из машины. На секунду остановившись, он прикурил сигарету и не торопясь пошел к гаражу.
      Первое, что он понял, подойдя поближе, - все машины были милицейские. Это еще ничего, ментов они боялись гораздо меньше, чем нечаевских бандитов. Рядом с машинами стояла немногочисленная групка людей, человек двадцать, судя по легкомысленной одежде, явно из соседних домов. Баллон несколько секунд прислушивался к оживленным переговорам ротозеев, но ничего не понял и осторожно спросил какого-то мужика в осеннем пальто, но без головного убора и с пустым ведром из-под мусора.
      - Что случилось?
      - Стреляли, - объяснил тот, уже трясясь от холода, - пальба стояла как на фронте, а потом три машины отсюда быстро уехали, все не наши, джипы.
      - Убили кого? - продолжал интересоваться Баллон.
      Мужик пожал плечами. Он и сам стоял уже битые полчаса, дожидаясь, когда же начнут выносить трупы.
      - Наверное. Что же, зря стреляли, что ли?
      - Убили, убили, - подтвердила толстая старуха, в неряшливо подвязанном старом платке и пальто с вытертым каракулем. Кивнув в сторону стражей порядка, она добавила: - Я сама слыхала, как один другому сказал: "Крови много". Вот.
      Баллон уже собрался уходить, но тут одна из милицейских машин круто развернувшись уехала. Рядом в машину начал грузиться другой экипаж. Баллон заметил среди милиционеров знакомое лицо соседа по улице и, рванувшись вперед, перехватил его у самой двери.
      - Серый, что случилось? - спросил он, хватая парня за рукав.
      - А, это ты, Андрюха! - узнал его милиционер и, быстро оглянувшись по сторонам, торопливо ответил: - Да постреляли тут хорошо.
      - Убили кого? - не отпускал Баллон. К нему приблизился тот самый любопытствующий старичок с мусорным ведром, навостривший посиневшие от холода уши.
      - У тебя закурить есть? - спросил милиционер. Пока Баллон отсыпал ему из пачки сигарет, тот все тем же торопливым тоном сообщил: - Да нет, никого не убили, только ранили. А потом этот парень захватил зачем-то автобус и грохнул мужика. Ну ладно, мне пора, а то уже косятся.
      Он кивнул в сторону нескольких милиционеров с офицерскими погонами на плечах и полез в патрульный автомобиль. Через несколько секунд тот отъехал, а Баллона начал донимать упрямый дедок. Он не все расслышал и теперь дергал парня за рукав куртки.
      - Слышь, сынок, что он тебе сказал? Трупы есть?
      - Есть, батя, есть, - отозвался, уже разворачиваясь, Баллон. - Семь человек перестреляли.
      - Да ты что?! - восхитился дедуля, хотел спросить что-то еще, но Баллон уже торопливо шагал назад к машине Глеба.
      Его рассказ вызвал у друга мало радости. Выругавшись, он с досадой ударил ладонями по рулю.
      - Ушел он или нет?!
      Главное, что его интересовало, - судьба денег, а не Демы.
      - Ладно, поехали, поищем его. В какую сторону он угнал этот автобус?
      - Да черт его знает. Серый не сказал, там его начальство над душой стояло, пасли.
      Они колесили по улицам города. Заехали к Деме домой, но мать ничего не знала о судьбе сына, только все жаловалась, что он часто стал не ночевать дома, а она же волнуется. Еле вырвавшись из этой пропахшей лекарствами квартиры, друзья снова занялись поисками. И чисто случайно наткнулись на скопление машин на самой окраине города. Пустой автобус, вписавшийся в дерево, и скопление милицейских мигалок на машинах подсказали им, что это как раз следы Демы. Они попробовали проехать через мост, но их не пустил милицейский патруль.
      - Нам машину надо ставить, - попробовал убедить постового Глеб, но сержант с бляхой ГАИ мрачно ответил:
      - Ну если хотите пулю в лоб, то идите пешком. Один в автобусе уже схлопотал девять граммов ни за что ни про что.
      В это время со стороны гаражей показались два милиционера с автоматами на плечах.
      - Ну что? - спросил их гаишник.
      - Да фиг там найдешь в таком лабиринте. Сейчас проводник должен подъехать с собакой.
      "Значит, Дема жив", - понял Глеб. На его глазах овчарка кинолога потянула в сторону кладбища. И тогда, развернув машину, Москвин окружной дорогой подъехал к противоположной стороне кладбища и, выйдя из машины, стал ждать. Он даже не подозревал, что совсем недавно точно так же стоял здесь их главный враг Нечай, ожидая окончания своей облавы.
      Лишь когда невдалеке от них послышался собачий лай и замелькали светлячки фонарей, Глеб и Баллон уехали прочь.
      - Куда теперь? - спросил Баллон.
      - В "контору", - ответил Глеб.
      24.
      А кольцо вокруг "волчат" сжималось все туже. Выяснив у Демы все, что ему было надо, Нечай распределил роли так. Рыдя должен был заняться главарем, Фугас - "конторой", а еще один из боевиков по кличке Банан домом Баллона.
      Подъехав к одному из подъездов дома, где жил Глеб, Рыдя вышел из машины и, оглянувшись по сторонам, коротко свистнул в сторону беседки, где темнели чьи-то фигуры. К нему тут же шустро прибежали трое парней.
      - Тебя, кажется, Пахомом кличут? - спросил Рыдя, с трудом припомнив одного из них.
      - Да, Рыдя, точно! - радостно осклабился тот. И он, и два его дружка давно сидели на игле и как-то уже помогали Рыде искать одного борзого пацана, решившего по совету сидевшего брата убить самого Нечая.
      - Кто с тобой?
      - Чебанок и Зуда.
      - Ты Глеба знаешь? - продолжал допрашивать Рыдя.
      - Москвина? - удивился Пахом. - А как же, в третьем подъезде живет.
      - А Баллона?
      - Тоже. Дружбан его первый, все на "зилке" ездит.
      - Ну, а такого Маркела, Чиру? - все допытывал Рыдя. Подошли и два других бригадира, Фугас и Банан. Пахом пожал плечами, зато подал голос Чебанок:
      - Я их знаю. Маркел забойщиком теперь у центровых, а эти с ним на речку приходили.
      - Ну хорошо, ты пойдешь с ним, - Рыдя показал на Фугаса, - а ты с Бананом, ну а мы здесь Глебчика подождем. Поговорить надо.
      Пару минут командиры еще совещались, а потом все машины отъехали от дома. Пахом и Рыдя поднялись в подъезд.
      А в "конторе" все оставалось по-прежнему. Правда, Чира поднялся и теперь сидел в дальнем углу на табуретке рядом с телом брата и, казалось, не обращал ни на что внимания. Моня же штопал свою куртку, близоруко щурясь, вдевал очередную нитку в толстую цыганскую иглу. Вскоре после ухода Маркела, им овладело странное, тягостное беспокойство. Пару минут он терпел, потом оделся и сказал Чире:
      - Пойду подышу немного.
      Ночь была холодной, ветреной. Луна то появлялась из-за облаков, то скрывалась, погружая землю в непроглядный мрак. И вся эта сумрачная, дикая картина была полна такой безысходности, что страх Мони перерос в ужас. Уже не соображая ничего, он кинулся прочь от здания, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, натыкаясь на деревья и заборы, продираясь сквозь кустарники и бредя по щиколотку в обширных осенних лужах. Где он, что он, почему это происходит с ним, он не понимал. Сердце колотилось на пределе, легкие задыхались, не успевая подавать воздух, а в голове вместе с пульсом бешеной лихорадкой колотился страх. Лишь когда силы оставили его, Моня начал понимать, что лежит на каком-то пригорке под моросящим мелким осенним дождиком. Он огляделся по сторонам и с ужасом увидел знакомый двухэтажный дом. Бог знает сколько времени бегая, он умудрился вернуться к этому, как понял Моня, проклятому месту.
      Стоя на коленях, он минут десять смотрел на освещенную лунным светом темную махину здания, а потом поднялся и пошел к нему. Страх по-прежнему жил в нем, но убегать уже не было ни желания, ни сил.
      Глеба он встретил безразличным взглядом, казалось, что его больше занимает порванная куртка. Чира же наоборот поднял голову и напряженно следил за приехавшими парнями. На этот раз в "контору" поднялись оба, и Глеб, и Баллон.
      - Демы не было? - первым делом спросил Москвин.
      Моня отрицательно замотал головой.
      - А Маркел где? - удивился Баллон.
      - В город пошел, к рыжей своей, - нехотя ответил Моня.
      Тут оба городских заметили настенные росписи Чиры. Баллон даже присвистнул от изумления:
      - Вот этот да!
      Разглядывая картины, они переходили от одной стены к другой, и на время даже забыли, зачем приехали. Из задумчивости их вывел голос Мони:
      - Что это Демы с Зубатиком нет? Не случилось ли чего?
      Тут наконец Глеб очнулся, переглянулся с другом. То, что он собирался сделать, было логически оправдано, но даже Глебу с его предельно развитым эгоизмом нужен был какой-то толчок, повод. И ему в этом невольно помог Чира. Все так же пристально глядя на Глеба, он заявил:
      - Это ты убил его.
      Чира не сказал кого, но все поняли, что речь идет о Поньке.
      - С чего это ты взял? - ухмыльнулся Глеб, а про себя подумал: "Неужели разобрался с ампулами?"
      Но Чира заговорил совсем про другое.
      - Это ты придумал все. Если бы не ты, мы бы не пошли к складу и солдат не начал стрелять. Его надо было везти в больницу, а ты не дал. Из-за тебя он сел на иглу. Это ты во всем виноват. Если бы не ты, он был бы жив.
      - Конечно, жив и за решеткой, - весело поддержал его Глеб, усаживаясь на кровати Зубатика. Под ним ошалело пискнул один из спящих котят. Глеб отшвырнул его в сторону и продолжил разговор: - Или нищим на нашем рынке. Помните, как баулы челнокам таскали? За две буханки хлеба в день.
      - Лучше голодным и в тюрьме, чем вот так вот, - Чира кивнул головой на закрытое одеялом тело брата. Он по-прежнему с ненавистью глядел на главаря.
      Несколько секунд они молчали, затем Глеб поднялся, его худощавое, некрасивое лицо передернула кривая ухмылка. Демонстративно, не торопясь, он достал из кармана пистолет, передернул затвор. Но Чира резко взмахнул рукой, и остро блеснувший металлом нож полетел в Москвина. Чира давно уже не тренировался, почти сутки держался на одной анаше. Нож в сердце не попал, угодил в левое плечо. Глеб вскрикнул, выстрелил, но его пуля ушла в потолок, а Чира уже снова поднимал руку. Выстрел Баллона опередил его. Пулей художника откинуло назад, на кровать, где лежало тело Поньки, нож выпал из руки и, загремев, упал на пол. Судорожным усилием Чира перевернулся лицом вниз, попробовал подняться, но подскочивший Баллон дважды выстрелил ему в затылок. Чира так и замер, стоя на коленях перед смертным ложем брата и положив окровавленную голову на его кровать.
      Убедившись, что он мертв, Баллон подошел к Глебу:
      - Ну что, сильно тебя зацепило?
      - Не знаю, - прохрипел тот и, сморщившись, попросил: - Выдерни нож.
      Баллон упершись левой рукой в грудь друга правой выдернул лезвие. Москвин, морщась, начал раздеваться. А оглянувшийся по сторонам Баллон вдруг заметил, что в комнате есть еще один свидетель. Вжавшись в угол между кроватью и стеной на них с ужасом смотрел Моня. В руках он по-прежнему держал недочиненную куртку и остатки сломанной иглы. Баллон усмехнулся и двинулся на еврейчика.
      - Ну что выпялился, жидяра? - весело спросил он. - Тебе пора, собирайся.
      Чем ближе подходил Баллон, тем больше Моня натягивал на себя куртку. Он еще увидел, как на него поднимается ствол пистолета, но снова смотреть в черный зрачок смерти у него уже не было сил. Баллон дважды выстрелил в овал головы, прорисовывающейся из-под плотной материи куртки, но мог бы этого и не делать. На секунду раньше выстрела сердце Мони разорвал страх.
      Глеб даже не оглянулся на грохот за своей спиной. Скривившись, он разглядывал рану. Лезвие попало в плечевой мускул, жизни эта рана не угрожала, но была большой и болезненной, на лице у Москвина выступил обильный пот.
      - Там у них должны быть бинты, посмотри, - он кивнул Баллону на верхний ящик тумбочки Маркела.
      Процедура перевязки заняла много времени. Баллон не имел такой сноровки, как его шеф, и несмотря на все усилия кровь так и проступала через белые бинты. Кое-как им вдвоем удалось с этим справиться, но левая рука и плечо Глеба превратились в огромный кокон. Он не стал надевать рубаху, натянул поверх майки джемпер, а в куртку все это сооружение залезло с трудом.
      - Могло быть хуже, - заметил Баллон, помогая другу одеваться. Помнишь, как он того дедка метров с двадцати снял?
      - Помню, - буркнул Глеб и, кивнув на сейф, подал ключ. - Бери баксы и идем.
      Открыв тумбочку, Баллон вытащил пакет с деньгами, пересчитал пачки и уложил их в черную кожаную сумку на длинном ремне.
      - Поехали, - поторопил он Глеба, оплывшим мешком сидевшего у стола.
      Тот с трудом встал, и Баллон с беспокойством подумал, что Глебу досталось гораздо сильней, чем он себе представлял. Сам он спросил о другом.
      - Маркела искать будем?
      Глеб поморщился. Тот оставался единственным свидетелем всей этой эпопеи, и надо было бы его убрать, да где теперь найдешь этого интернатовца?
      - Ну его на хрен. Выкрутится - хорошо, нет - еще лучше. Давай рвать когти.
      Уже на кольцевой развязке машина Глеба разминулась с серой "девяткой" Фугаса.
      25.
      Тройка, возглавляемая Фугасом, все делала по законам группы захвата. Обойдя дом и убедившись, что выход у него один, бывший прапорщик первым зашел на крыльцо и осторожно приоткрыл громоздкую дверь. Как он ни старался, но она все-таки предательски скрипнула. Чуть переждав, он осторожно осмотрел освещаемое слабенькой лампочкой захламленное помещение, а потом шепнул на ухо напарнику: "Вперед!". Начальства за спиной не было и самому рисковать не стоило.
      Парень прошел благополучно, затаился за железной лестницей, переждал немного и махнул рукой Фугасу. Таким же порядком они поднялись наверх. Там даже Фугас испытал чувство шока. Он долго разглядывал раны на затылке у Чиры и изуродованное лицо Мони.
      - Своих добивали, - пробормотал он. Его передернуло от отвращения. Что за люди, а? Хуже душманов.
      Затем он нашел тумбочку, про которую говорил тот парень в подвале. Хотя она и была открыта, но все-таки он заглянул внутрь и убедился, что валюта исчезла.
      - Да, ищи теперь их, - пробормотал он, а потом обратился к своему напарнику, таращившему глаза на шедевры Чиры. - Сходи за этим, следопытом нашим, Иваном Сусанинын. Да позови Ивана, пусть погреется.
      Пока парень ходил за Чебанком, Фугас разглядывал настенную роспись "конторы", чмокая языком и покачивая своей некрасивой, вытянутой как у лошади головой.
      - Смотри, знаешь кого из них? - спросил он пришедшего вместе с остальными Чебанка.
      Тот на удивление спокойно, не проявляя эмоций на блеклом, невзрачном лице, оглядел трупы и заявил:
      - Это Понька, он у них самый здоровый был. Этот, судя по рубахе, его брат, не то Чара, не то Чима.
      - Чира, - сверился по списку Фугас.
      - Ну да. А это, наверное, еврейчик их, уж не помню, как его звали.
      - Моня, - снова заглянул в список Фугас, потом подсчитал и сказал: Одного не хватает.
      - Маркела, - подтвердил Чебанок. - На дискотеку надо ехать, он в это время обычно там пасется.
      - Ладно, поехали, - согласился Фугас и, последний раз оглянувшись по сторонам, спустился вниз.
      С наступлением холодов дискотека перебралась под крышу ДК, туда они и поехали. Первым из машины выскочил Чебанок.
      - Я сейчас, быстро, осмотрю все и приду.
      Ему не пришлось даже заходить в здание. На ступеньках он увидел знакомую мощную фигуру Башки. Тот с наслаждением покуривал, не обращая внимания на мелкий, противный дождик. Рубаха у парня была расстегнута до пупка и от тела шел пар. Танцевал Сашка редко, но если уж выходил в круг, то отрывался от всей души.
      - Привет, Санек, - улыбаясь своим фиксатым ртом и чуть пригибаясь, Чебанок подал ему руку.
      - Привет-привет, - пробурчал Башка, небрежно пожимая мокрую от пота лапку наркомана. Затем внезапно он так сжал его ладонь, что Чебанок взвыл от боли и скривившись опустился перед атлетом на колени.
      - Санек, ты что, больно же?! - взмолился он.
      - Ты кассету когда принесешь? - спросил Башка, не ослабляя хватки.
      - Отдам, завтра же! Отдам!
      Чебанок месяц назад взял у Башки кассету с китайским боевичком, как говорил на два дня. Для него это была самая обычная история.
      - Смотри, завтра не принесешь, послезавтра я к тебе домой приду, и будет то же, что прошлый раз, понял?
      Тот торопливо закивал головой. Так уже было. С год назад Башка, потеряв терпение, пришел за своим магнитофоном и, чтобы навсегда приучить Чебанка вовремя отдавать долги и чужие вещи, просто-напросто сломал тому правую руку. Урок был, конечно, хороший, но и он не пошел впрок. Бывают люди, казалось, рожденные лишь только для того, чтобы как можно больше досадить родным и знакомым и побыстрей умереть. Они не хотят этого, но вопреки всему делают все, чтобы быстрей приблизить свою кончину. За неполные семнадцать лет Чебанка уже два раза резали, он попадал под машину, пять раз его откачивали от наркотической комы, и не счесть, сколько его били смертным боем сверстники. И все равно, гулянка, где он появлялся, заканчивалась дракой, он умудрялся испортить настроение всем окружающим, никто не мог причислить себя к его друзьям, но он влазил в любую толпу, любую компанию только лишь затем, чтобы мгновенно перессорить народ. И даже получив изрядную трепку, он оставался очень этим доволен. Больше всего от заскоков Чебанка страдали его родители. С ними он делал все что хотел, по любому поводу мог схватиться за нож или топор, и соседи не раз и не два видели среди ночи отца и мать этого выродка на лестничной клетке в одном нижнем белье.
      - Хорошо-хорошо, кассету завтра же принесу, с утра, - заверил Чебанок, постанывая от боли, и Башка наконец разжал свои клещи. С облегчением растирая пальцы, Чебанок спросил о главном: - Маркел здесь?
      - Нет, только что ушел.
      - Куда?
      - К Капле побежал. Она сегодня что-то не пришла. А тебе он зачем нужен?
      - Да мне-то он не нужен, это он Нечаю потребовался. - Чебанок противно хихикнул, его распирало от важности своей миссии. - Скоро, Санек, один забойщиком останешься.
      - Как это? - не понял тот. - Зачем это Нечаю Маркел нужен?
      - А чтобы в нем дырок побольше наделать, - Чебанок снова подленько рассмеялся. - Ты-то что переживаешь? Помнишь, как он тебя тогда в парке отметелил?
      - Эх, мало ли чего было, - хохотнул Башка. Чебанок повернулся, чтобы уйти, но Башка внезапно понял, что тот не шутит. Ухватив его за рукав, он резко развернул Чебанка лицом к себе, другой рукой схватил крысенка за грудки и подтянул его к себе, так что задыхающийся парень стоял на цыпочках. Подержав для острастки его секунд десять, Сашка заявил:
      - Если с Маркелом что случится, то я тебе не руку, а шею сверну, понял!
      Чебанок, глотая воздух как свежепойманный карась и с затравленным видом глядя в лицо верзиле, только согласно кивнул головой. Башка отшвырнул его в сторону, так что тот больно ударился задом о ступеньку, а сам развернувшись медленно вернулся в фойе Дома культуры.
      Прихрамывая Чебанок вернулся к машине, про весь разговор рассказывать не стал, только доложил:
      - Нет его, к лярве своей двинул, к Капле.
      - Это где?
      - По Тухачевского, сразу за кондитерской.
      - Поехали туда, - велел Фугас.
      Лариса сидела на широких перилах беседки под окном родного дома и, бездумно глядя в темноту, курила одну сигарету за другой. Временами капли дождя все-таки попадали на лицо, ветер продувал ее длинное и широкое кожаное пальто, она вздрагивала от холода, и это отнюдь не прибавляло ей радости. Причин для плохого настроения у нее было предостаточно. Сегодня из очередной поездки вернулись родители, и под бесконечное науськивание выжившей из ума бабки с ходу начали пилить ее за грязь и беспорядок в доме. Все это сопровождалось распаковкой многочисленных сумок со шмотьем. Помимо своей основной работы, родители Ларисы еще и приторговывали на рынке в короткие дни отдыха. А вечером, изрядно клюкнув, долго поучали ее жизни, чтобы в десять отключиться, а поутру снова тащиться со своими сумками и тележками на рынок. В этом и заключалось все воспитание Ларисы.
      Но другое отравляло жизнь девушки. Четвертый день к ней не приходил Маркел. Как-то незаметно для себя она влюбилась в этого красивого парня. Она не понимала, что с ней происходит. Вроде все было как обычно, подцепила красивого парня, все завидуют, что доставляет ей ничуть не меньше удовольствия, чем привычный беседочный секс. Но откуда взялись эти тоска и тревога? Лариса попробовала поделиться переживаниями с подругой, но та просто сказала, что ее приворожили. Капля готова была поверить этому. Она не привыкла терпеливо ждать, ей надо было видеть Маркела, быть рядом с ним сейчас, теперь и всегда, и немедленно. Ее приводила в бешенство неожиданно возникшая зависимость, но она ничего не могла с собой поделать.
      А тут Маркел еще перестал приходить на дискотеки, совсем исчез из ее жизни. Она проклинала себя, что не разузнала, где он живет. Маркел только отшучивался. А ведь побежала бы к нему, плюнула на гордость, только бы узнать, жив ли, не болеет ли?
      Впервые за последние годы Лариса почувствовала себя лишней и на дискотеке. Не помогали ни добрая порция пива, ни косячок с планом. Все равно ей было неуютно в этом ошалевшем от музыки, выпивки и наркотиков людском стаде. Сегодня она не пошла на адские скачки, но не могла высидеть и дома.
      Не так далеко от ее беседки свернула на газон и остановилась легковая машина. Из нее вылез какой-то парень и посмотрел, как показалось Ларисе, на окна ее квартиры. Затем оглянулся на беседку и подошел поближе.
      - Привет, Капля, - поприветствовал он девушку.
      - Чебанок? - Лариса поморщилась. Среди обширного круга ее парней ангелов не было, но этого она просто не переносила за подлость и цинизм. Чего тебе?
      - Ты Маркела не видела?
      - Нет, - нехотя отозвалась Лариса. - Три дня уже нету, как сквозь землю провалился.
      - Бросил, что ли? - весело спросил Чебанок и положил ладонь на Ларискину коленку. - Может, я его заменю, а? А то ты, я смотрю, скучаешь? Перепихнемся, что ли?
      - Да пошел ты!.. - Капля послала его матом, вся передернувшись от отвращения.
      - Ну смотри, я же хотел как лучше, - ехидно улыбаясь, Чебанок отошел в сторону.
      Лариса крикнула ему вслед:
      - Тебе зачем Маркел-то нужен?
      - Да это не мне, им, - он показал рукой на стоящих около машины двух высоченных парней. Подойдя поближе, Чебанок коротко им что-то сказал, и все трое дружно задымили.
      Лариса не поняла, зачем Маркел потребовался этим парням, но интересоваться далее не было ни сил, ни желания. Она снова уставилась в темноту, бросив на землю последнюю выкуренную сигарету. Была еще причина, заставляющая ее тревожиться. Два дня назад она поняла, что беременна. Раньше это бы не вызвало у нее каких-то особых эмоций, слупила бы с предков деньги и сходила на аборт, "выскоблилась", как говорили ее подружки.
      Но теперь другое дело. Она абсолютно точно знала, что этот ребенок от Маркела. И в первый раз ее посетила нежность к живущему в ней плоду любви. Умом она понимала, что это глупо: огромный живот, роды, о которых она могла думать только с содроганием души, наслушалась от "влетевших" подружек. А затем полный кошмар - пеленки, стирка и неизбежный конец свободе. На дискотеку уже так просто не вырвешься. Глупо.
      Но живущая в ней, несмотря ни на что, женщина хотела иметь этого ребенка. Сквозь весь наносной слой дурного в ней пробивался природный инстинкт продолжения рода. И эти чувства родила в Капле любовь к Маркелу.
      Мозг и душа просто раздирали Ларису на части. Именно поэтому она, не признающая обычно превосходства над собой скотского мужского пола, с таким нетерпением ждала прихода любимого. Только он мог решить проблему. Если бы он сказал "нет", то она с легкостью пошла бы на аборт, повинуясь его воле. Но подспудно она желала, чтобы он сказал "да", приказал ей оставить их ребенка. По манерам своим больше пацан, чем девчонка, теперь она согласна была признать над собой власть мужчины.
      Ларисе снова захотелось курить, пошарив по карманам, она вспомнила, что только что выкинула пустую пачку и, оглянувшись на стоящих около машины парней, крикнула:
      - Эй, Чебанок, дай закурить!
      - На, - тот призывно махнул рукой. - Иди сюда.
      Спрыгнув с перил, Капля подошла к компании. Пока она прикуривала от зажигалки, парни Нечая с любопытством уставились на ее лицо. Один уже открыл было рот и, судя по ехидной улыбке, хотел сказать что-то сальное, но тут Чебанок кивнул головой в сторону небольшой аллеи, идущей от центральной улицы и спросил:
      - Это не Маркел к нам чапает?
      Лариса оглянулась. В свете редких фонарей то появлялась, то исчезала в темноте фигура высокого парня в короткой осенней куртке. Голова его была непокрытой. Сердце девушки забилось сильнее, ее даже кольнула какая-то мимоходная радостная боль в сердце. Эту легкую походку она узнала мгновенно.
      - Ну наконец-то! - вырвалось у нее.
      Маркел, чувствовалось, спешил. Оставалось метров тридцать, и Лариса уже не сомневалась, что это именно он. Ноги сами понесли ее навстречу. Засмеявшись, она сделала несколько шагов вперед, остановилась под желтоватым шатром уличного фонаря и раскинула руки в стороны, словно готовясь обнять своего ненаглядного друга. В подхлынувшей к горлу волне счастья она совсем забыла, что рядом с ней стоят чужие люди. И лишь лязг металла за спиной заставил ее оглянуться. Увидев в руке одного из парней короткоствольный, уродливый пистолет-пулемет "скорпион", она вдруг поняла, зачем им нужен Маркел. Вскрикнув, Капля схватилась руками за ствол оружия, навалившись всей массой, опустила его в землю и закричала во всю мощь своих легких:
      - Леша, беги! Леша!
      Боевик, не ожидавший такой прыти от худенькой девицы, в пылу борьбы нажал на спуск и короткая очередь, разрезав грохотом и пламенем ночную тишину, ушла в асфальт. А девчонка все блажила, вкладывая в крик всю душу.
      - Уходи, Леша, Лешенька, уходи!
      Маркел мог бы свернуть в сторону, исчезнуть, остаться в живых, она давала ему такой шанс. Но там была Лариса, его первая любовь. И Алексей бросился вперед, на ходу выдергивая из карманов оружие. Сегодня он взял с собой не только "ТТ", но и "Макаров" Чиры. Как раз в это время стрелок все-таки оттолкнул в сторону Каплю и, подняв оружие, дал короткую очередь. Но Маркел шел вперед, стреляя из обоих стволов. Одна из пуль попала боевику в живот, и тот, выронив свой "скорпион", захрипел и, согнувшись пополам, осел на землю. Второй нечаевец имел с собой только пистолет, но слишком запоздал и открыл огонь уже после ранения напарника. Ему приходилось очень туго, пули пока каким-то чудом не задевали его, но Маркел неумолимо приближался, и боевик, дрогнув, начал отступать назад, продолжая не целясь стрелять. Маркел закричал что-то яростное, злое. Но тут сбоку, прямо из темной машины, грянула густая автоматная очередь. Она остановила парня, тело его вздрогнуло под потоком попавшего в него свинца, и Маркел плашмя упал на землю.
      - Леша! - закричала поднявшаяся с земли Лариса, бросилась вперед, и вторая очередь, предназначавшаяся ее любимому, досталась ей.
      Фугас выругался, вышел из машины и, торопливо подойдя поближе, осмотрел плоды своего труда. Парень был мертв, а вот девица с плачем и стоном приподнялась и, скорее усилием души, чем тела, преодолев последние полметра, упала на грудь Маркела. Очередь Фугаса разворотила ей низ живота, мимоходом убив только зародившуюся жизнь. Капля не плакала, скорее выла от боли и горя, прощаясь с короткой, бестолковой жизнью и с еще более короткой любовью. Этот вопль одичалой волчицы пронял даже Фугаса. Подняв автомат, он выпустил в спину девчонки остатки магазина, оборвав крик на самой высокой ноте. Резко развернувшись, он ударил кулаком по лицу подошедшего боевика.
      - ...с ушами! - выругался он. - Завокшался, придурок!
      Тот не стал оправдываться, и они вместе подошли к лежащему товарищу. Тот, увидев их, захрипел голосом полным боли.
      - Горит все внутри...
      - Куда попало? - спросил Фугас.
      - В живот.
      - Бери его и неси к машине, - скомандовал бывший прапорщик второму помощнику, а сам уселся за руль.
      Когда раненого погрузили на заднее сиденье, Фугас развернул машину и увидел на асфальте еще одно корчащееся тело. Лишь только началась пальба, Чебанок, перепугавшись, дал деру. Но далеко уйти не смог. Случайная пуля, выпущенная Маркелом, почти на излете попала ему в крестец. Сразу же отказали ноги. И он теперь ползал по асфальту на одних руках, подвывая от боли, как собака. Увидев фары, поднял руку, моля о помощи. Фугас остановил машину рядом с ним и сказал напарнику:
      - Добей, он больше не потребуется.
      Тот открыл дверцу и, не вылезая из машины, одним выстрелом оборвал эту никому не нужную и нелепую жизнь.
      26.
      Уже на кольце Глеб раздумал.
      - Нет, давай назад в город.
      - Зачем? - удивился Баллон.
      - У меня на квартире еще десять кусков, надо забрать.
      - Да черт с ними. Здесь, - Баллон кивнул на заднее сиденье, где лежала сумка с долларами, - в десять раз больше.
      - Ну ты крутой стал. Десять тысяч тоже на дороге не валяются. Да и скажу предкам, чтобы они разузнали все о Деме. Потом из столицы позвоним, расскажут. Может, и зря этот хипишь. Пять минут дела не изменят.
      - Ну смотри, как хочешь, - и Баллон развернул машину назад.
      Все время за короткую поездку до дома Москвиных Баллон искоса поглядывал на лицо друга. Тому было явно плохо, на лбу крупными каплями выступил пот, чувствовалось, что Глеб с трудом удерживается от стонов. Когда "восьмерка" встала у подъезда, и Глеб нетвердой походкой, без привычного подпрыгивающего шага направился к дверям, Баллон подумал: "Надо от него избавиться. Рана, видно, тяжелая, так просто не заживет. С этим, как его, Понькой, столько промучались, и все без толку. Теперь с Глебом будет такая же морока. Где его в столице лечить, да и как везти в такую даль? Этак на лечение все деньги уйдут".
      Вытащив из бокового кармана пистолет, Баллон снял его с предохранителя и передернул затвор. Он не успел положить его обратно в карман и эта случайность спасла ему жизнь. Выросший словно из-под земли здоровущий парень рванул на себя дверцу машины, направил на Баллона пистолет, но тот успел нажать на спуск первым. Боевика словно ударом кувалды отшвырнуло на асфальт, он упал и, перекатившись лицом вниз, забился в мучительной агонии.
      Баллон глянул вверх. В слабо освещенных подъездных окошечках на лестничных клетках метались какие-то тени, и Андрей не раздумывая захлопнул дверцу и включил заднюю скорость, с натужным воем выдирая "восьмерку" из ловушки.
      Он не ошибся, Глеб умер примерно в это время, и он бы ничем не смог помочь другу.
      Рыдя успел выкурить лишь пару сигарет, как к подъезду дома подъехала красная "восьмерка". Пахом, сидевший рядом с ним на корточках, глянул вниз и уверенно заявил:
      - Тачка Глеба. А вот и он сам.
      Рыдя и еще один боевик по кличке Шпак переглянулись и поднялись во весь рост.
      - Я его сам возьму, - заявил Рыдя. - Ты только смотри, чтобы никто из родичей на площадку не выскочил. Понял?
      Шпак кивнул головой, выплюнул жвачку и замер, прислушиваясь к тяжелым шагам, доносящимся снизу. В руке он держал обычное оружие нечаевских боевиков - "скорпион".
      Глеб подошел к двери, хотел по привычке достать ключ, но, вспомнив, что он лежит в левом кармане на груди, нажал на кнопку звонка. Мать, видевшая с кухни приезд сына, начала было открывать заранее замки, но звонок, слабо звякнув, смолк, а за дверью послышался непонятный шум. Приникнув к дверному глазку, она увидела на лестничной площадке какую-то темную, ворочающуюся массу и узнала сына по кожаной куртке.
      Глеб не успел убрать руку со звонка, когда Рыдя, стремительно и бесшумно сбежавший вниз по лестнице, перехватил правой рукой его горло. Главарю "волчат" надо было бы вытащить из бокового кармана пистолет и всадить пулю в живот противника, но он инстинктивно уцепился за жесткие руки, лишающие его кислорода и уже не мог думать ни о чем, только бы разжать эти удушающие тиски.
      - Володя, там Глеба бьют! - закричала мать в сторону спальни. Отец прибежал быстро, в одних трусах, с всклокоченными волосами. Он только лег в постель и еще не успел уснуть. Отшвырнув жену в сторону, он в пару секунд открыл все три замка и рванул дверь на себя. Она было подалась, но тут же захлопнулась, словно какой-то шутник поставил на нее снаружи тугую пружину. Это Шпак, выполняя указания шефа, держал дверь за ручку не давая ей открыться. Владимир Москвин сначала не поверил своим глазам, потом снова дернул ручку на себя, но бесполезно.
      Глеб сопротивлялся отчаянно. Рыдя, наделенный от природы недюжинной силой, никак не ожидал, что ему будет так трудно справиться с этим парнем. Глеб был хоть и худой, но жилистый, еще до армии начал качаться, и лишь рана на плече подорвала его силы, хотя некоторое время он терпел эту боль, только стонал сквозь зубы. Два тела, сплетенных в один клубок, мотались по лестничной площадке, оглашая подъезд стоном и грохотом.
      К этому времени мать Глеба, не отрывающаяся от дверного глазка, поняла, что происходит за дверью.
      - Володя, они его убивают! - истерично закричала она, сразу брызнув слезами, и Москвин, бросив дверь, убежал обратно в комнату. Вскоре он вернулся в прихожую с охотничьим ружьем, двустволкой, на ходу трясущимися пальцами вставляя в стволы патроны. Сначала он направил оружие на дверь, но потом рассудил, что так случайно может попасть в сына, и, опустив ствол, пальнул в самый порожек.
      Шпак с матом отскочил от двери и, увернувшись от очередного броска слившихся в одно целое Рыди и его жертвы, полоснул короткой очередью по двери квартиры. Старший Москвин, как раз взявшийся за ручку, получил пулю точно в сердце и грузно завалился назад и на бок, рядом с ним опустилась его жена, заработав пулю в левую руку.
      И только теперь, после смерти отца, Рыдя наконец справился с сыном. Глеб захрипел, боль в руке и удушье стали нестерпимыми, лицо побагровело, он пытался закричать, но ему не удалось даже вздохнуть. Руки, пытавшиеся отдалить неминуемую смерть, разжались, изо рта вывалился длинный, дрожащий язык, тело обмякло.
      - Вниз! - прохрипел Рыдя. - Быстро.
      27.
      У подъезда уже ждала машина. Возиться с телом убитого Баллоном боевика Рыдя не стал, только показал пальцем Шпаку на пистолет, и тот забрал оружие. Плюхнувшись на сиденье рядом с водителем, Рыдя махнул рукой вперед и лишь потом, чуть отдышавшись прохрипел:
      - Куда он уехал?
      - Налево, на выезд из города.
      Выехав на центральную улицу, они увидели только удаляющиеся за поворотом габаритные огни. И не было никакой уверенности, что это именно та, нужная им машина. Рыдя выругался, включил стоящую в его машине портативную рацию, настроенную на милицейскую волну и, чуть отдышавшись, спросил:
      - Третий пост, кто на дежурстве?
      - Сержант Малыхин, - бодро отозвался гаишник, а потом спросил: - Кто спрашивает?
      - Начальство надо узнавать по голосу, - сгустив голос отозвался Рыдя. - Мимо тебя сейчас красная "восьмерка" не проезжала, 686 АО?
      - Красная "восьмерка"? - с недоумением переспросил милиционер, а потом возбужденно закричал: - Только что проехала мимо поста! Задержать?
      - Не надо, сынок, спасибо за службу, - похвалил Рыдя.
      В эфир тут же вылез центральный пост ГАИ:
      - Третий пост, что за разговоры...
      Рыдя не стал слушать словесную перепалку ментов, отключил рацию и, вытащив сигарету, закурил.
      - Молодой еще видно, пацан, - добродушно заключил он.
      Когда БМВ миновал пост ГАИ Рыдя пересел на место шофера и начал выжимать из машины все, на что та была способна. Шоссе, политое мелким дождем, чуть блестело, но машина летела с такой скоростью, что Шпак боялся смотреть вперед.
      "Если сейчас влетим в колдобину, то конец", - думал он, невольно вжимаясь в кресло комфортабельного автомобиля. Судя по лицам, об этом думали все в машине, кроме Рыди. Его странный профиль с мощной челюстью и смешным сломанным носом словно окаменел, Рыдя как будто сросся с машиной. Полчаса прошло в этой безумной гонке и, наконец, вдали замаячили чьи-то габаритные огни. Рыдя сбавил скорость, но выключил фары и габаритные огни. Как он мог вести машину в такой темноте, не понимал никто. Луну окончательно прикрыли плотные облака, дождь из мелкого превратился в обложной, но еще через десять минут Рыдя радостно засмеялся. Лампочка над буфером машины высвечивала знакомые цифры: 686 АО.
      - Он, родимый!
      Шпак вытащил было пистолет, но Рыдя коротко приказал:
      - Убери, никуда он от нас теперь не денется.
      Баллон, вырвавшийся из города только с одной мыслью, бежать как можно дальше и быстрее, к этому времени уже пришел в себя и начал раздумывать о том, что же ему теперь делать? Первоначальную мысль о том, чтобы ехать до самой Москвы в "восьмерке" Глеба пришлось оставить. На нее у Баллона никаких прав. Он сгорит на первом же посту ГАИ. Андрею до смерти не хотелось расставаться с машиной, но судьба друга, разменявшего жизнь на пригоршню баксов, никак его не прельщала.
      Поразмыслив, он решил заехать в соседний городок и, оставив там "восьмерку", пересесть на поезд. Сверившись с атласом шоссейных дорог, Баллон свернул на первом же перекрестке. Сделал он это настолько удачно, что Рыдя потерял его из виду. Просто дорога вела в гору, а на спуске ее окружал лес. Только минут через десять Рыдя понял, что преследует воздух. Он выругался, остановил машину и, повернувшись назад, обратился к Пахому:
      - Ну-ка, передай мне дорожный атлас.
      Найдя нужный ему район, Рыдя быстро разобрался, что направиться "волчонок" мог только налево, к небольшому городку на берегу Волги.
      - Так это тупик, отсюда он может уйти только проселками или по железке, - убеждал его Шпак.
      - А по Волге? - подал было голос Пахом, но Рыдя глянул на него и буркнул:
      - Закрой пасть, а то воняет.
      Развернув машину, он на предельной скорости помчался обратно, только проворчал еще:
      - Хреново будет, если у него там окажется какой-нибудь дядюшка. Ну ничего, найдем.
      Ворвавшись в город, они колесили по его ночным улицам и площадям. Еще меньше, чем Волжск, он мало отличался от десятков и сотен таких же городков, все те же этапы большого пути: бараки тридцатых годов, пятиэтажки-хрущевки эры развитого социализма, строящиеся хоромины новых властителей города. Чисто случайно они выбрались на привокзальную площадь и тут увидели скромно стоящую в сторонке красную "восьмерку". Кроме нее на площади находились еще пара "жигулей", чьи водители поджидали пассажиров с очередного московского поезда.
      Остановившись рядом с "восьмеркой" и убедившись, что номер у нее тот самый - навеки въевшийся в память 686 АО, - Рыдя вылез из машины, нащупал в кармане рукоять пистолета, подошел вплотную и заглянул в салон. Убедившись, что там никого нет, он мотнул головой и окликнул оживленно беседующих шоферов легковушек.
      - Эй, мужики, в где водила этой "восьмерки"?
      - В вокзал пошел, - махнул рукой один из них и продолжил прерванную беседу.
      Рыдя вернулся к своей машине и, открыв дверцу, обратился к Пахому:
      - Ты со мной, - а потом обернулся к Шпаку: - Садись за руль, если что, сразу подгоняй к выходу.
      Баллон, войдя в зал ожидания, долго изучал расписание поездов. Его планы колебались между двумя крайностями: ехать на юг, в Сочи, и там хорошо отдохнуть от всей этой круговерти или наоборот - направиться в Москву. Ему, как до этого и Глебу, казалось, что в громадном городе он сумеет затеряться, укрыться и от милиции, и от длинных рук Нечая.
      Первым, буквально через считанные минуты, должен был подойти поезд на юг. Если бы Баллон решился на этот вариант, то Рыдя бы его не застал. Но парень вспомнил, что там сейчас уже не сезон, и окончательно решил податься в первопрестольную.
      - Скажите, когда первый поезд на Москву? - обратился он к сонной кассирше.
      - Через полчаса, - усталым голосом ответила она. Шел третий час ночи, самое мерзкое время для ночной смены.
      - Дайте один билет до столицы, - попросил Баллон.
      - Купе, плацкарт?
      - А СВ есть? - вдруг решился Баллон.
      Кассирша удивленно взглянула на его лицо, пробежалась пальцем по клавиатуре компьютера и ответила:
      - Да, есть одно место. Берете?
      - Конечно.
      Получив билет, Баллон отошел в сторону, уселся в кресло и глянул на часы. До поезда оставалось двадцать минут. Он оглядел зал. В углу трое таджиков горячо переговаривались на своем курлыкающем языке, около их ног стояло несколько пустых клетчатых сумок.
      "Черные явно едут туда же, куда и я, - ухмыльнулся про себя Баллон. Попутчики".
      В том же ряду, рядом с ними сидела пожилая пара. Судя по заплаканному лицу женщины и удрученному виду старика, они собирались куда-то на похороны. Сбоку, укрывшись за колонной, какой-то бомж расположился, как у себя в спальне, просунув ноги под трубчатые подлокотники старых, еще из гнутой фанеры диванов. А в ряду напротив Баллона, чуть в стороне, молодой парень, позевывая, коротал время с очередным детективом в кроваво-красочной обложке.
      Все было тихо, спокойно, и от этого скромного вокзального уюта и тепла, а больше всего от ощущения, что все наконец закончилось, Баллон постепенно расслабился. Расстегнув куртку и ослабив узел шарфа, он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Рука его лежала на сумке, и даже сквозь плотную ткань Андрей чувствовал ребристые прямоугольники денежных пачек.
      "Как хорошо, - подумал он, - один, живой, с деньгами. И все еще впереди!"
      Мысли его постепенно оторвались от земли. Сто двадцать тысяч баксов! Он крутил эту цифру и так и этак, изнутри поднималась волна восторга, распирающая душу Баллона. Он начал пересчитывать, сколько это будет в наших "деревянных", и сумма оказалась абсолютно фантастической.
      "Теперь это надо куда-то хорошо вложить. То, о чем мечтал Глеб: разные там острова, Гавайи, Курилы, Канары, все это ерунда. Хотя Курилы, это, кажется, где-то у нас. Баксы они растают как снег весной, а вот крутануть их в каком-нибудь банке на максимальном проценте, это да! Или войти в долю какой-нибудь солидной фирме, лучше торгующей нефтью. Накупить акций, а за пару лет набежит такая сумма, что я на эти сраные Гавайи буду ездить как в деревню на картошку".
      Сравнение ему понравилось. Он закурил и, ухмыльнувшись, вспомнил бескрайние картофельные поля, жару и заливающий глаза соленый пот. Теперь этого ничего не будет, и слава Богу.
      Баллон глянул на часы, до прихода поезда оставалось еще десять минут, выходить заранее на пронизывающий ветер с мелким, секущим дождичком, ему не хотелось, и он остался на месте, снова предавшись мечтам.
      Что действительно хотелось иметь Баллону, так это хорошую машину. Автомобили было его мечтой и его религией, не наши, конечно, а те, из глянцевых каталогов, что он собирал с настойчивостью маньяка. Он наизусть помнил десятки, сотни моделей и знал, чем одна модификация отличается от другой.
      "Сначала куплю себе что-нибудь попроще, "рено" или "тойоту". Ну а потом БМВ или лучше "ауди". А когда баксов будет как грязи - конечно, "феррари".
      В его мечтах появилась красная, как пионерский галстук, и обтекаемая, как обсосанная карамелька, суперпрестижная машина. Но если бы он чуть-чуть повернул голову, то увидел бы всего метрах в пяти от себя, за стеклом ближайшего в нему окна, появившуюся из темноты крысиную мордочку Пахома, а рядом широкое скуластое лицо Рыди.
      Когда скрипнула входная дверь, Баллон с некоторым опозданием покосился на нее, но вошедший сразу прошел к кассам, и Андрей снова ушел в себя.
      Постояв несколько секунд у стенда с расписанием поездов, Рыдя исподтишка оглядел зал, бросил взгляд в сторону кассы, но дежурная спала, положив голову на сложенные на столе руки. Сделав три коротких, бесшумных шага, Рыдя оказался за спиной Баллона, всего метрах в двух. Как раз в эту секунду тот докурил сигарету, поискал глазами урну и, швырнув окурок метров с трех, точно попал в округлое отверстие. Это еще больше подняло настроение Андрея. Везение не покидало его весь день.
      Эту мелкую удачу Баллона видел и Рыдя, замерший за его спиной. Вытащив пистолет, он сделал еще один шаг вперед, направил ствол на широкий затылок с двумя вихрастыми завитками. Мелькнула глупая мысль: "Про таких говорят, что они рождаются счастливчиками".
      Баллон в это время уже путешествовал в жарких странах. Пальмы, песок, мулатки, океан. Еще вертелось в голове какое-то дурацкое слово: бунгало. Он слыхал, что это что-то вроде хижины, но почему в этих хижинах живут богачи?
      И Баллон, и Рыдя вздрогнули, когда в тишине раздался громкий щелчок и металлизированный голос динамика начал вещать хорошо знакомый всем текст:
      - Внимание, поезд Челябинск - Москва прибывает на третий путь...
      "Наконец-то!" - обрадовался Баллон и протянул руку к сумке. Эта радость и этот жест оказались для него последними. Рыдя нажал на спуск дважды, и свинцовые заряды вышибли мозги последнего из "волчат".
      Грохот выстрелов слился с голосом диктора, не все из обитателей вокзала поняли, что произошло. Пожилая пара уже выходила на перрон и даже не оглянулась назад. За ними шли таджики, и последний из них, видевший все от начала до конца и уже переживший свою маленькую, но кровавую гражданскую войну, резко прибавил ходу и почти вытолкал своих соплеменников на улицу. Высунулась было из своего скворечника кассирша, но, заметив у человека, стоящего к ней спиной, пистолет в руках, быстро спряталась назад и, упав на пол, сделала попытку забраться под стол.
      Хуже всех было положение у студента. Все так же держа в руках книгу, он смотрел на лежащее у его ног окровавленное тело, потом поднял глаза и, встретившись взглядом с темными зрачками убийцы, понял, что события происходят уже наяву, а не в книге, и сейчас решается его судьба. Он не мог отвести глаза, только на лбу выступили крупные капли пота.
      Он был прав. В эти секунды Рыдя думал о том, убирать ему свидетеля или не стоит. Наконец он решился и мотнул пистолетом в сторону выхода на перрон. Парень вообще-то в эти края заехал случайно, проспав свою остановку, и рассчитывал переждать здесь до первой электрички, но сейчас, подхватив дипломат, рванулся из вокзала, словно спринтер на стометровке.
      Лишь бомж проявил редкое хладнокровие и, на секунду приподняв голову и разлепив мутные глаза, пробормотал: "Какого фера" и снова уронил тяжелую башку, погрузившись в алкогольную нирвану.
      Убедившись, что свидетелей не осталось, Рыдя, опустив глаза, посмотрел на то, что наделали две его свинцовые птички, и, подхватив заветную черную сумку, быстро, но без суеты вышел из зала ожидания. У дверей его уже ожидала машина, он нырнул в салон, и БМВ рванув с места на приличной скорости, быстро растаял в осенней ночи.
      Лишь минут через десять кассирша, с трудом поверившая, что ее никто не собирается грабить, позвонила в линейное отделение милиции, располагающееся в другом здании метрах в ста от вокзала. Она оказалась единственным свидетелем убийства. Растворились в ночи и оба колымщика на своих "жигулях", не пожелавшие идти в свидетели. Так что до Волжска синий БМВ добрался без всяких хлопот к шести часам утра.
      Вместо эпилога
      Прошло три дня. Сидевший за своим столом следователь прокуратуры Шелехов, в который раз рассматривал три больших фотографии. Они запечатлели шедевры, созданные Чирой за полчаса до гибели. В который раз Сергей старался проникнуть в мысли и чувства парня, создавшего эту красоту, и не мог поверить, что он - убийца. А ведь именно так и было. Рядом с парнишкой нашли не только грифель, но и те самые метательные ножи. А возле дома просела от проливных дождей тайная могила загадочно исчезнувшего грибника.
      Шелехова подмывало оставить фотографии себе, все равно дело сдавать в архив. Но около двери остановились тяжелые шаги, и в проеме показалась мощная фигура Годованюка, соседа Шелехова по кабинету. Сергей поморщился. Он не то чтобы не любил этого человека, но и даже переносил с трудом. Слишком разные у них были методы работы, да и в жизни Годованюк имел очень тяжелый характер, недаром от него недавно ушла жена. Сергея каждый раз поражало лицо сослуживца. Оно состояло как бы из двух частей: маленького, вечно недовольного личика - губ, носа, глаз, бровей, и отдельно - толстых щек и двойного подбородка.
      Поздоровавшись, Годованюк снял с себя еще мокрую кожаную куртку, повесил ее на вешалку и, взглянув на свои знаменитые часы, настоящий "Лонжин" с невероятным количеством циферблатов, с ходу сообщил:
      - А я уже наработался.
      Он уселся за стол, закурил и вытащил из своего потертого дипломата тонкую папку.
      - Выдернули из постели в два часа ночи. Сухачев повесился.
      - Да ты что?! - поразился Шелехов. - Где?
      - У себя в магазине. До этого он "гудел" почти неделю, но еще как-то работал, а тут не пришел домой. Жена долго ждала, потом пошла искать. Глянула в окно, а он висит аккурат над прилавком.
      - Может, убили? - предположил Сергей. Но его более опытный коллега покачал головой.
      - Все двери были заперты изнутри, на окнах решетки. Сначала выдернули ее машиной, а уж потом попали в магазин. И вот что нашли.
      Он перевернул папку и показал Шелехову короткую записку с крупной, неровной надписью: "Я не могу больше. Прости меня, парень".
      - И почерк, и пальчики его.
      - Да, впечатляет. Значит, не зря о нем молва шла нехорошая.
      - Похоже, что так, - согласился Годованюк и спросил в свою очередь: А ты что это вытащил тут?
      Он кивнул на целую гору папок на краю стола.
      - Да это все дела "волчат". Теперь их можно считать закрытыми. Тут и милиционеры, и часовой, и грибник, и лесничий. Да и все остальные.
      - Ну а ты чего такой грустный? - рассмеялся Годованюк. - Вон сколько висюков свалил.
      - Да чему радоваться. Скажи, Федорович, ты не думал о том, что они это, как там раньше говорили, "наша подрастающая смена". А нам их приходится отстреливать. Тебе не кажется это странным?
      - Нет уж! - замахал руками Годованюк, поднимаясь из-за стола и беря в руки папочку с делом. - Если это наша смена, то лучше их передушить в колыбели.
      Направляясь к двери, он сказал:
      - Пойду доложу нашему Сундуку.
      Так между собой они звали прокурора Суднеева не по злобе, а просто по сходству созвучий.
      Годованюк уже открыл дверь, когда Шелехов снова окликнул его.
      - Слышь, Федорович, а у тебя ведь детей нет?
      - Нет, а что? - насторожился тот.
      - Да нет, просто. Это правильно, справедливо.
      Годованюк нахмурил брови. Обычно таких шуток он не прощал, но сегодня пребывал в удивительно радужном настроении.
      - Хамить начинаешь, Шелехов?! Смотри мне! - он погрозил Сергею толстым коротким пальцем и, закрыв дверь, уверенно зашагал по коридору прокуратуры.
      Волжск замер, снова превратившись в тихий, обычный городок. Провинция, центр России.
      А еще допекала осень. Когда идут эти бесконечные дожди, то кажется, что так будет вечно, и не будет уже ни лета, ни зимы.
      Боже, как надоела эта затянувшаяся на годы осень!