-- Слушай, я его один до дома не допру!
      -- Эльвира поможет.
      -- Ага, хватит прикалываться! Закрой бар, съездим, отвезем "тело".
      Силин понял, что на этот раз Гараня приехал только с телохранителем, который по совместительству являлся и шофером. Пока вышибала ходил за ключами, охранник курил, стоя рядом с машиной, благо тучи в этот вечер рассеялись и даже показалась луна, стремящаяся принять форму абсолютного шара. Закрыв дверь на ключ, вышибала совершенно неожиданно одарил Михаила ценной информацией.
      -- Теперь дня три болеть будет, -- как бы между прочим сказал он шоферу, уже усаживаясь в машину.
      Пока бар стоял пустой, Нумизмат сделал простое, но важное дело. Подойдя к открытому окну кухни, он подцепил гвоздодером нижний край решетки, чуть раскачал ее, стронув с места дюбеля, а затем, поднатужившись, совсем вырвал их. Хорошо, Бог наградил его просто железными мышцами. Убедившись, что решетку он в любое время отогнет, Силин снова вогнал в стену дюбеля. Со стороны теперь все выглядело по-прежнему. Зачем он это сделал, Михаил не знал, появилась возможность, и он ею воспользовался. Почему-то его совсем не влекло к дому Гарани, двухэтажному белоснежному особняку в самом центре города. А вот бар его просто притягивал.
      Две последующих ночи Силин провел в своей постели, но зато днем не знал покоя. Нумизмат искал оружие. У него, правда, имелся дуэльный пистолет пушкинских времен, но он явно не годился для визита к Гаране.
      Первым делом Михаил решил навестить дядьку. Увы, на двери висел замок, не было слышно и собаки. Проходившая мимо тетка с пустыми ведрами объяснила, что Васяна увезли на "скорой", у него горлом пошла кровь. Силину не оставалось ничего другого, как отправиться в Нахаловку, так называли окраину города, где жили цыгане. В последнее время они круто пошли в гору, среди обыкновенных домиков-развалюх начали, как грибы, расти кирпичные особняки. Ни для кого в Свечине не было секретом, что их фундаменты держались на костях наркоманов. Милиции с цыганами бороться было трудно -- чужих они в свою среду не пускали, а для перевозки опасного зелья в последнее время все чаще вербовали курьеров из русских дураков, особенно женщин. Сгорит курьер, ну и черт с ним, попробуй докажи, что вез он "ширево" цыганам!
      За день Силин обошел практически все цыганские дома, но никто из детей степей не согласился продать ему ничего похожего на оружие. "Дурь" -пожалуйста, от анаши до кокаина. А "пушку" -- нет! Лучше всех сказал хозяин последней хаты, невысокий усатый цыган с круглым, как астраханский арбуз, животом.
      -- Э-э, зачем мне это надо? Железо, оно и есть железо. И хлопотно, и тяжело. Ты езжай в Железногорск, там магазин есть такой на Ватутина, вот там этого добра навалом!
      -- И сколько стоит там пистолет?
      Цифра, названная "ромалой", вызвала у Силина дурноту. У него не имелось и половины названной суммы. Многое перепало Васяну, сдуру Михаил выкупил посылку с книгами, о чем сейчас уже жалел. Зачем ему книги по нумизматике, если у него нет самих монет?
      Обдумав за вечер и ночь создавшееся положение, Силин собрался в Железногорск. Он долго перебирал антиквариат, решая, что целесообразнее сейчас продать. В конце концов остановился на паре икон, том самом дуэльном пистолете, редкой красоты чернильнице из серебра в форме ракушки и полном наборе георгиевского кавалера, в который входили четыре медали и четыре солдатских креста.
      Утром, проходя в девятом часу мимо проклятого бара, Силин с большим удивлением заметил, что в "Золотой" по очереди нырнули два типчика самой что ни на есть ханыжной внешности.
      "Странно", -- подумал он и, свернув к бару, также толкнул входную дверь. Пройдя короткий тамбур, он очутился внутри и понял, что днем этот престижнейший кабак работает как обычная забегаловка. На высоких табуретах сидели те самые два "синюшных" объекта, облизывающихся в ожидании опохмелки. Продавщица, высокая суховатая дама лет сорока с навеки застывшей высокомерной миной, пододвинула ханурикам стаканы, а затем выставила на прилавок еще и по блюдечку с довольно большим куском селедки и горбушкой хлеба. Закончив, она обернулась к Силину.
      -- Вам сколько?
      -- Мне сто, нет, сто пятьдесят грамм, -- поспешно поправился Михаил, увидев в глазах дамы некоторое разочарование. Как всегда, он мерз, и рука, протянутая к стакану, дрожала ничуть не хуже, чем у соседей. К его удивлению, селедка с хлебом досталась и ему.
      -- Но я это не заказывал, -- неуверенно начал он.
      -- За счет заведения, -- ответила барменша, не глядя на клиента.
      -- Гараня об народе заботится, -- охотно посвятил Силина повеселевший сосед. -- Сам в свое время квасил не хуже нашего. Правда ведь, Серег?
      Сосед его поддержал.
      -- Это точно, я сам с ним бухал в "семерке" -- столовая была на Майкопской, помнишь?
      -- Ну как же! -- По тону говорившего можно было подумать, что речь идет по крайней мере о храме Христа Спасителя. -- Жаль, снесли в восемьдесят седьмом.
      -- А теперь у Гарани почки болят, -- низким басом добавил Серега, хрумкая селедочный хвост.
      -- Не почки, а печень, -- поправил его сосед.-- Да ведь, Зоя?
      Пока они препирались, Силин исподтишка разглядывал заведение. Бар от остального зала отделяла фигурная раздвигающаяся решетка, дабы у дневных посетителей не возникало желания присесть за белоснежные простыни двух десятков круглых столиков. На каждом из них стояла фигурная лампа своего цвета, отличного от соседнего столика. У противоположной стены виднелось небольшое возвышение вроде эстрады, но с отполированным шестом посредине. Михаил понял, что это и есть рабочее место стриптизерш, так в свое время поразивших Семку-Динамита. Разглядел Силин и крутящийся шар подсветки светомузыки, сейчас, потухший и неподвижный.
      -- Вы еще что-нибудь заказывать будете? -- прервала барменша исследование Нумизмата. Его соседи пропустили еще по сто грамм и оживленно обсуждали былые веселые времена. Их похмелье плавно перерастало в очередной запой.
      Силин вздрогнул от неожиданности, пожал плечами и отказался:
      -- Нет, спасибо.
      Странно, он чувствовал, что не нравится этой сухопарой женщине с иссушенным возрастом и характером лицом. Его соседей она просто презирала, но к нему почему-то отнеслась с удивительным недоверием и нетерпением. Михаилу не очень хотелось пить водку, рыбу он вообще терпеть не мог, но что делать. Пришлось и выпить, и закусить.
      К залу Силин больше не оборачивался, его занимало одно: куда же девался вышибала? Узнал он об этом в последний момент. Мощный Серега рассорился со своим мелкозернистым приятелем, да тут еще Силин, уходя, случайно уронил свою высокую табуретку. На грохот и гам из неприметной двери рядом с тамбуром выскочил здоровый детина со свирепым выражением лица.
      -- Так, кто тут выступает не по делу? -- сурово спросил он. Михаил уже уходил, и охранник, скользнув по нему взглядом, рванулся к друзьям-собутыльникам. Отойдя метров на тридцать от бара, Нумизмат обернулся и увидел дружный полет обоих друзей в ближайшую лужу. Здоровяк Серега переоценил свои подорванные алкоголем силы и проиграл сражение более молодому противнику. Не узнал Силин и почему его так невзлюбила сухопарая барменша Зоя. А та сказала вернувшемуся с улицы швейцару:
      -- Видел длинноволосого? Типичный поп. Терпеть не могу этих святош: вечером в церкви кадилом машет, а поутру вон руки дрожат. А этот все на шест пялился, видно, тоже охота на голую задницу посмотреть.
      -- Конечно, у них ведь как попадья, то килограммов по сто, не меньше, -захохотал вышибала и, выпив рюмку водки, снова отправился к себе в каморку смотреть видик.
      А Силин шел к вокзалу. От водки неприятно кружилась голова, но она хоть на время прогрела его изнутри. Думал Нумизмат по-прежнему о своем -- о том, как раздобыть оружие, о Гаране -- все вспоминал его тяжелую походку, о том, что так не вовремя загремел в больницу Васян.
      Потом он неожиданно остановился, наблюдая, как по противоположной стороне улицы шествует типичная собачья свадьба. Небольшая белая сучка вела за собой штук шесть псов самых разных размеров, от той-терьера до одичавшей овчарки. Силин не уловил начала драки, но вдруг вой, лай и звериный рык взорвали покой тихой улочки. Белая собака по-прежнему трусила впереди, а сзади нее слились в комке ярости сразу несколько псов. Этот клубок пестрым колесом крутанулся по асфальту, чуть не сбив с ног двух взвизгнувших девчонок. И тут же собачья свора распалась, несколько кобелей поменьше размерами отскочили в сторону, и остались только двое: та самая одичавшая овчарка и крупная серая собака с темной полосой по спине. Неожиданно Силин узнал ее, без сомнения, это был Чифир Васяна. Видел он его в свое время всего несколько секунд, но волчий окрас и порванное левое ухо хорошо запомнил. Его тогда еще рассмешила мысль, что у хозяина с отрезанным носом и собака под стать ему.
      А кобели все стояли друг против друга, оскалив зубы и глядя глаза в глаза. Низкий утробный рык в любую секунду готов был взорваться новой яростью. Овчарка казалась выше в холке, но пес Васяна был мощнее и шире в груди. Силин ждал новой драки, но неожиданно более породистый пес поджал хвост и отошел в сторону, прижимая уши и оглядываясь при каждом шаге. Чифир еще несколько секунд постоял в горделивой позе победителя, а потом повернулся ко всем остальным псам спиной и побежал догонять измученную кобелиными домоганиями невесту.
      Усмехнувшись, Силин двинулся дальше, а взглянув на часы, еще и прибавил шагу. С заходом в бар и этой собачьей сценой он уже пропустил одну электричку до Железногорска. 9. РОЖДЕНИЕ ЗВЕРЯ.
      Этот роковой день вымотал Силина до изнеможения. В Железногорск он приехал лишь к концу первой половины дня, и все пришлось делать чуть ли не бегом, перепрыгивая из автобуса в автобус и неизбежно попадая на обеденные перерывы, распределившиеся словно назло ему на следующие два часа.
      Адреса антикварных лавок и частных барыг Михаил знал давно, иногда он и раньше продавал не нужный ему хлам. Но в этот день все торгаши словно сговорились довести его до белого каления. За две чудные иконы восемнадцатого века Ушаковской школы они давали столь мизерную цену, что у Силина сначала появилось желание просто отматерить этих крохоборов, а в третьей лавке он уже был готов прошибить той же иконой голову оценщика. Перекупщики в один голос талдычили о падении спроса на иконы, и гораздо больше интереса проявляли к чернильнице в стиле рококо, а также к бронзовому распятию удивительно тонкой работы. Деваться Силину было некуда и, скрипя душой, он продал свои вещицы за сумму в два раза меньшую, чем рассчитывал.
      После этого Михаил нашел магазин, про который ему говорил цыган. В нем он полчаса простоял в каком-то трансе. Здесь продавалось все что угодно: пистолеты, револьверы, охотничьи ружья, карабины. Они находились так близко, рядом, только руку протяни. Но чуть раньше Михаил прочитал правила приобретения оружия и понял, что никогда не сможет приобрести хоть что-то из этого арсенала законным путем. Чтобы купить пусть даже газовую "пукалку", надо было выложить кучу денег и собрать охапку справок. На это у него не хватило бы ни терпения, ни времени.
      После оружейнего магазина Силин поехал в противоположный конец города к давнему знакомому профессору, коллекционеру старинного оружия. Деньги Нумизмату все равно были нужны. Не получилось достать оружие законным путем, купит на "черном рынке". Старичок при виде кремниевого пистолета долго восхищался, охал и ахал.
      -- Жалко, что он у вас один, это ведь явно дуэльный вариант! Удлиненный ствол, граненое сечение, бельгийского или французского производства. Примерно двадцатые годы прошлого века.
      После столь бурного начала профессор замялся:
      -- Сколько вы за него хотите?
      -- А сколько вы за него дадите? -- спросил в свою очередь Силин.
      -- Знаете ли, я сейчас не при деньгах, -- признался профессор. -- Платить нам стали как-то удивительно. Во-первых, задерживают зарплату, а во-вторых, столь странные суммы начисляют, просто как-то даже смешно, ну и... стыдно, честно говоря.
      -- Хорошо, сколько вы можете дать? -- настаивал Михаил. Старичок назвал сумму, сам же явно стесняясь ее.
      -- Я согласен, -- равнодушным тоном согласился Нумизмат. Он уже понял, что в этот день удачи ему не будет.
      Потрясенный профессор отсчитал деньги, а Силин спросил:
      -- Скажите, а у вас ничего нет такого... посовременней? -- Михаил показал рукой на развешенное по стенам оружие. -- Я бы купил.
      -- Нет-нет, мои интересы ограничиваются прошлым веком. "Веблей", "Смит-Вессон" номер три, первый кольт. Это самые поздние.
      -- Ну извините, всего хорошего.
      Из-за этого неудачного рандеву Силин опоздал на восьмичасовую электричку и пришлось ему добираться до Свечина последней, почти пустой и холодной. Безрадостное настроение Михаила еще больше усилилось, когда, выйдя на вокзале, он понял, что опоздал и на последний автобус.
      Поеживаясь от легкого, но холодного ветра, Силин отправился домой пешком. Все как-то застыло у него внутри, замерли и мысли, и эмоции. Безразличие и тоска полностью овладели душой Нумизмата.
      В знакомый переулок он свернул уже во втором часу ночи. Кто-то шел впереди него, но Михаил, занятый своими невеселыми мыслями, долго не обращал внимание на попутчика. Они так бы и не встретились, но тут идущий впереди человек решил закурить. Остановившись, он отвернулся от встречного ветра и чиркнул зажигалкой. В скромном свете зыбкого пламени Силин рассмотрел милицейскую фуражку, круглое добродушное лицо с густыми усами и узнал живущего в соседнем подъезде участкого милиционера со смешной фамилией Жучков. За глаза его звали, конечно, не иначе как "Жучка". Так и говорили: "Вон Жучка куда-то побежал". Самое забавное, что жену лейтенанта, такую же невысокую, круглую и чрезвычайно ленивую бабу все почему-то именовали Бобиком.
      С участковым у Силина сложились самые хорошие отношения. Время от времени он заходил в гости сыграть пару партий в шахматы да полюбоваться последними приобретениями Нумизмата. Именно к нему в вечер ограбления в первую очередь побежал Михаил.
      -- Николай! -- окликнул Силин соседа, уже было отвернувшегося, чтобы продолжить свой путь.
      Тот обернулся, присмотрелся.
      -- А, это ты, Миш! -- обрадовался милиционер. Голос у него был под стать фамилии и смешной фигуре -- высокий, хрипловатый фальцет. -- Откуда это ты так поздно?
      -- Да с электрички, в Железногорск ездил. Иконы продал, пистолет, еще кое-какое барахло.
      -- Что это ты так? -- удивился лейтенант. Он прекрасно помнил и иконы, и тем более пистолет.
      -- Деньги нужны, -- коротко пояснил Михаил.
      -- А, понятно. Про коллекцию-то ничего по-прежнему не слышно?
      -- Нет, как в воду канула.
      -- Жалко.
      -- А ты откуда так поздно? -- из вежливости спросил Силин.
      -- Да солдатик из нашей воинской части сбежал, с автоматом. Видели его в городе, вот и поставили всех на уши. Пришлось прочесывать подвалы и чердаки. А у нас подвалы сам знаешь какие, да и чердаки тоже. Чуешь, поди, весь пропах этим голубиным дерьмом...
      Жучков рассказывал, похохатывая, про свои похождения, при этом отчаянно махал руками -- такая уж у него была манера общения. Но Нумизмат ничего уже не слышал. Машинально он поддакивал, кивал головой. А в голове его билась только одна мысль: "У него в кобуре лежит пистолет!" Перед внутренним взором Силина снова возникли сваленные кучей пустые планшеты, затем вспотевшее, злое лицо Филиппова, грузная, тяжелая походка Гарани. Он даже не понял, поймали ли менты сбежавшего солдата. Тем временем они подошли к подъезду, где жил милиционер.
      -- Ну спасибо, что проводил, -- тараторил своим высоким голосом Жучков. -Интересно, горячую воду дали или нет? Сейчас бы завалиться в горячую ванну! Заходи как-нибудь, партейку в шахматы сгоняем.
      Он последний раз затянулся сигаретой, высветив свое добродушное лицо, и благожелательно улыбнулся Силину. Тот только судорожно кивнул головой. Неведомая, неподвластная ему сила буквально корежила его тело, захлестывая мозг черной волной.
      Пока милиционер шел до двери подъезда, Михаил еще боролся с собой. Но когда круглая фигура лейтенанта слилась с темной пастью неосвещенного подъезда, Силин как человек перестал существовать. Коллекционер, тонкий любитель искусства, мастер на все руки -- все это было подмято поднявшимся из глубины души зверем.
      Сделав шаг в сторону, Михаил наклонился и пошарил рукой за узенькой скамейкой. Там уже второй месяц лежала куча оставшихся после ремонта ржавых труб. Нумизмат еще помнил, как шагнул в темный туннель подъезда. Где-то в глубине этой черной пасти вспыхнул огонек зажигалки. Жучков, подсвечивая себе голубоватым пламенем, искал в связке нужный ему ключ. И этот огонек словно рванулся навстречу Силину, он еще увидел удивленные глаза Жучкова, а затем свет погас, и тьма подъезда и мрак души слись в одно целое, выпустив Зверя наружу...
      Придя в себя, Нумизмат понял, что стоит на коленях, держит в руках что-то тяжелое, а дышит он так, словно бежал долго и издалека. Рядом, снизу, раздался быстро оборвавшийся хрип. Силин, пошарив левой рукой по мягкой шинели, наткнулся на плотную полосу портупеи и вспомнил, ради чего оказался в подъезде. Выпустив трубу, он торопливо нашел кобуру, расстегнул ее и почувствовал пальцами холодную ребристость рукояти пистолета. Тяжесть оружия, тугая, сконцентрированная смерть, живущая в этом металле, не обрадовала его, а почему-то заставила содрогнуться. Трясущимися руками Нумизмат расстегнул сумку, сунул туда пистолет и попятился назад, по-прежнему не поднимаясь с колен. Сбоку что-то звякнуло, Михаил нервно пошарил рукой, подхватил трубу и наконец-то поднялся на ноги. До самой двери он пятился, почему-то боясь повернуться спиной к тому, кого оставил на лестничной клетке. На пороге он чуть не упал, а двадцать метров до собственного подъезда пробежал бегом... 10. ПРОЩАНИЕ С ПРОШЛЫМ.
      "...Да, все было именно так, -- думал Нумизмат, продолжая отрешенно лежать на кровати. -- Я ни в чем не виноват. Они сами довели меня до такого состояния, что мне приходится убивать. Я жил тихо, мирно, никому не мешал, занимался своим любимым делом. Это они все -- Гарани, Филипповы, само государство, -- все они виноваты в совершенном мною убийстве. Если бы государство держало уголовников в тюрьме, то никто не позарился бы на мою коллекцию. А если бы Филиппов занялся делом всерьез, то мне бы не пришлось самому раскручивать его, искать оружие для того, чтобы выбить из этого жирного уголовника хоть какие-то сведения о коллекции."
      Открыв глаза и повернув голову, Силин снова увидел перед собой вороненую сталь оружия. Самый обычный пистолет Макарова. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как он держал подобную штуку в руках, еще в армии. Силин нажал на кнопку, и вытащил обойму. Несколько секунд Нумизмат смотрел на короткие, тупорылые патроны, затем вставил обойму на место. Передернув затвор, он поставил оружие на предохранитель. Это простое действие вернуло ему спокойствие и хладнокровие. Силин сразу вспомнил, что в кобуре должна была оставаться вторая, запасная обойма. Тут же возникло сожаление, что он забыл прихватить ее. Но появилась и другая мысль -- о том, что творится сейчас в соседнем подъезде...
      Нумизмата словно подбросило пружиной. Подскочив к окну, он осторожно выглянул из-за штор. Вопреки его ожиданиям, рядом с соседним подъездом не стояло ни "скорой", ни милицейского "воронка".
      "Ну конечно, там же одни пенсионеры живут, ложатся спать в восемь вечера, а Катька, та вообще дрыхнет, как медведь зимой", -- подумал Силин. О сонливости Бобика ходили целые легенды. Однажды милиционер целый час наяривал кулаком в дверь, но так и не смог разбудить свою дражайшую половину. После этого участковый именно Силина попросил изготовить дубликаты ключей, те самые, что в последние мгновения жизни держал в своих руках.
      Минутная успокоенность Михаила снова сменилась тревогой.
      "Черт, а чего я сижу и жду!? У меня же и пистолет, и труба эта чертова в квартире. Если они придут с собакой, то это -- тридцать секунд до тюрьмы!"
      Запаниковав, он стал лихорадочно укладывать в сумку пистолет, свитер, потом опомнился, сунул оружие в карман куртки, усилием воли сосредоточился и, посидев еще минут пять за столом, уже не спеша начал собираться.
      На самое дно сумки Силин положил завернутую в полиэтиленовый пакет черную тетрадь. Из тайничка под столом достал небольшую шкатулочку, в которой хранил свой "золотой запас": два золотых царских червонца, небольшой слиток серебра, отлитый из сломанных серебряных ложек и контактов с выдранных магнитных пускателей. Еще три золотых обручальных кольца он нашел, роясь в развалинах старых домов. Те же самые руины подарили ему большой серебряный нательный крест. Снимать ордена и медали со знамени Михаил не стал, это заняло бы слишком много времени. Он просто свернул стяг и уложил его в сумку. Вовремя вспомнил про документы, небрежно сунул их в боковой карман. Весь груз сверху придавил гвоздодером.
      Одеваясь, Силин натянул на себя как можно больше теплых вещей: двое трико под джинсы, две рубахи, плотный, двойной вязки водолазный свитер, еще один свитер уложил в сумку. Надев куртку, вспомнил про фонарик, сунул его в карман.
      Уже совсем одетый, он вышел на середину комнаты, медленно оглядел ее, переводя взгляд с одной вещи на другую. Тоска подступила к сердцу. Огромный стеллаж с литературой по нумизматике, бонистике, истории русского мундира, со справочниками, атласами, энциклопедиями. Рядом старинный двухтумбовый стол, заваленный столь милым сердцу хламом. Небольшой сверлильный станок, сделанный им из обычной дрели, коробочка со сверлами, ящик с другими инструментами. Время от времени он сам начинал изготавливать копии монет. Обычно делал гипсовый слепок, с него форму и отливал монету из сплава олова с серебром, а уж потом шлифовал или дочеканивал ее в зависимости от качества отливки. С месяц назад Михаил решил изготовить монету, какой у него не было, самую большую золотую монету в истории человечества. В средневековой Индии махараджа со странным именем Схан-Яхан чеканил монеты весом 220 граммов и диаметром 135 миллиметров. Называлось это золотое чудовище "мохур". Силин в этот раз отлил заготовку из чистого свинца, чтобы она и весила соответственно. С одной стороны он уже выгравировал бормашинкой изящную непонятную вязь азиатских букв. Увеличенные фотографии оригинала висели на стенде рядом со столом.
      Михаил взял в руки заготовку монеты, потом бросил ее на стол, подошел к заветному бюро, чуть помедлив, осторожно потянул на себя верхний планшет. Он долго смотрел на красный бархат, словно могло произойти чудо и сквозь него медленно проявились бы разнокалиберные и разноцветные кружочки заветных монет. Но чуда не произошло. Еще месяц назад Силин мог запросто заплакать, глядя на этот сиротский красный бархат. Сейчас слез не было. Нумизмат перешагнул черту, плакать теперь будут другие.
      Так и не задвинув планшет, Силин развернулся, закинул на плечо сумку, зайдя в ванную, уже без всяких эмоций прихватил высохшую трубу и, не оборачиваясь, покинул квартиру, в которой прожил пятнадцать самых счастливых лет своей жизни.
      Выйдя на улицу, Нумизмат обнаружил, что идет дождь. Это его обрадовало.
      "Может, следы размоет, собака след не возьмет," -- подумал он. Глазами он поискал лужу, куда можно было бы бросить проклятую трубу, но все они показались слишком мелкими. Решение пришло само собой. Подойдя к первому подъезду, Михаил положил трубу обратно в ту же самую кучу.
      "Ну, пусть теперь ищут орудие преступления", -- усмехнулся он про себя. Нумизмат оглянулся на входную дверь, и, странное дело, его с неумолимой силой потянуло зайти посмотреть, как там и что. Сначала он ужаснулся этому чувству, потом вдруг вспомнил о запасной обойме.
      Затаив дыхание, он осторожно открыл чуть простонавшую несмазанными петлями дверь, на цыпочках преодолел тамбур, миновал вторую дверь, скрипнувшую тоном чуть выше и очутился в кромешной темноте. Вытащив из кармана фонарик, Силин долго не решался его включить. Им владел не страх, нет, что-то другое. И еще мешал запах. Лишь включив фонарик, Силин понял, что это был запах крови.
      Луч фонарика сразу уткнулся в голову милиционера. Тот лежал на животе, но лицо, залитое кровью, было повернуто как раз к Михаилу. Это оказалось так неожиданно и жутко, что Нумизмат чуть было не выронил фонарик. Едва справившись с собой, он нашарил лучом света кобуру, нагнулся и вытащил из нее обойму. И тут услышал под собой, снизу, короткий, слабый стон. Михаила словно парализовало. Из памяти всплыло то, что скрывала темная штора бешенства: как он бил и бил уже лежащего Жучкова изо всех сил трубой по голове. И бил не раз и не два -- десятки раз, а милиционер, оказывается, еще жив!
      "Боже мой, у него же вся голова должна быть всмятку!" -- простонал про себя Силин. Несмотря на холод, он обливался потом.
      С трудом, но он все-таки разогнулся. "Надо добить", -- мелькнула мысль, и Нумизмат подумал, что зря избавился от трубы. И тут же понял, что уже не сможет вот так, как час назад...
      Немного постояв, он растегнул сумку и достал гвоздодер. Фонариком посветил не на лицо Жучкова, а на его шинель. Надо было повести лучом чуть влево и ударить, но Михаил так и не смог этого сделать.
      Время шло, милиционер больше не издавал ни звука, и, вытерев рукавом пот с лица, Силин принял соломоново решение: "Ладно, сам сдохнет!"
      Он спустился со ступенек, потушил фонарь, сунул его в карман. Даже здесь, за двумя дверями, было слышно, что дождь усилился. Михаил хотел было уже положить в сумку гвоздодер, но тут услышал где-то совсем рядом чьи-то голоса и смех.
      Он стремительно отпрянул в сторону от двери, под лестницу. В ту же секунду в тамбуре затопали ноги, Силин слышал тяжелое дыхание вошедших людей, представлял, как они стряхивают с себя небесную влагу. Сейчас они войдут, начнут подниматься вверх и неизбежно наткнутся на тело милиционера. Сердце Михаила стучало так сильно, что он слышал удары пульса у себя в голове. В руке он по-прежнему сжимал гвоздодер.
      "Их двое, -- подумал он. -- Войдут, сделают пару шагов -- они еще будут в этой тьме как слепые котята. Тогда я и ударю, сначала одного, потом другого." Как ни странно, к нему вернулась решимость. Сейчас Нумизмат без раздумий снова пошел бы на убийство, он уже превратился в зверя и спасал свою жизнь.
      Но те двое, за тонкой фанерой дверей, почему-то никак не хотели переступить порог подъезда и вообще странно притихли. Силин не понимал причины этой задержки. Наконец за дверью раздался молодой мужской голос:
      -- Мы сегодня дойдем до дому?
      В ответ ему прозвучал приглушенный девичий смех:
      -- Ну, если ты будешь целоваться в каждом встречном подъезде, то никогда.
      -- Нелька, тебе все одни смешки! Как ты умудрилась оставить у Копаевых зонтик, не понимаю? Я промок насквозь!
      Невидимая Силину Неля ответила на это обвинение все тем же грудным смехом. А парень все никак не мог успокоиться:
      -- Я же тебе говорил, пошли домой, а ты -- нет, посидим еще. Ты этот фильм уже три раза видела. Юлька с Семеном спят давно, а мы второй час домой шлепаем. Да еще под дождем.
      -- Ну, когда мы вышли, дождя ведь не было, -- капризно ответила девушка. Затем, понизив голос, она зашептала что-то неподвластное уху Силина.
      -- Ага, это только в кино хорошо, -- недовольно ответил парень. -- Тоже мне, Ким Бессинджер! У меня скоро от холода уши отвалятся, а ей лишь бы потрахаться.
      -- Бедный Романчик! -- Силин услышал звучный шлепок поцелуя. -- Ладно уж, побежали!
      Хлопнувшая входная дверь оповестила Нумизмата, что выход для него свободен. Со вздохом он опустил "фомку" и устало мотнул головой.
      "Ходят тут разные. Нелька и Ромка, молодожены хреновы! И носит их по ночам. Замочил бы их сейчас, как Ромео и Джульетту, вот забавно бы было!"
      Он знал обоих, они выросли в этом же дворе, на его глазах. Недели две назад они сыграли наконец-то свадьбу и сняли комнату в старом бараке в самом конце тупика.
      Сунув "фомку" в сумку, Силин вышел из подъезда, поднял воротник и, еще больше ссутулившись под ударами черного ночного дождя, торопливо направился в сторону "Золотого бара". 11. В СТОЙКЕ.
      В эту ветреную и дождливую ночь машин у бара резко поубавилось, но Силин с облегчением увидел среди них длинный "понтиак" Гарани.
      "Выздоровел, слава Богу!" -- возблагодарил Господа Михаил за дарованное своему врагу благополучие.
      Но уже через час Силин проклинал все на свете: Гараню, Господа Бога, этих заевшихся сволочей с толстыми кошельками. Шел четвертый час ночи, но никто из завсегдатаев не покинул бара. Михаил промок, казалось, до самого позвоночника. Шляпа, куртка, крона дерева, давно сбросившая листву, оказались бессильны против настоящего потопа с небес. Все предыдущие ночи показались Нумизмату лишь прелюдией сегодняшнего проклятия. Крупная дрожь беспрерывно била его тело и заставляла зубы выстукивать что-то похожее на последную телеграмму тонущего "Титаника". Он попробовал подойти к окну кухни и согреться от идущего от него тепла, но ветер как раз дул сбоку, и Михаилу даже не удалось отогреть руки.
      Старые "Командирские" со светящимися стрелками показывали четыре утра, но ни одна машина так и не отъехала со стоянки. Силин недоумевал. В холод время тянется особенно медленно, он пытался продумать, как попасть в бар и очутиться наедине с Гараней, но, казалось, даже мысли замерзли в голове у Нумизмата.
      Наконец пятнадцать минут пятого шумная толпа вывалилась из бара, выпустив с собой на улицу и грохот ритмичной музыки. Два десятка пьяных, счастливых, разгоряченных хозяев новой жизни еще минут десять хороводились по стоянке. Кто-то все никак не мог наговориться, двое пытались петь, еле выговаривая слова. Вся эта уголовно-торговая братия и раньше собиралась в "Золотом" не на собрание общества трезвости, но сегодня они превзошли самих себя.
      Потихоньку стоянка пустела. Две машины, разворачиваясь, умудрились столкнуться, раздался удар, звон разбитого стекла, ругань, но ни из "рено", ни из "опеля" никто не стал качать права, выяснять, кто прав, а кто нет. Со второй попытки автомобили все же разъехались и устроили по ночным улицам небольшие автогонки.