Сартинов Евгений
      Потомок Дрейка
      " - Доктор Дрейк? Я Майкл Фишер, космопсихолог, прислан по вашей просьбе с Центральной базы Венеры.
      Для доктора он выглядел слишком молодо: розовощекий, с идеальным пробором на бок, в глазах идиотский огонь еще пылающих юношеских надежд. На секунду мне даже стало его чуточку жалко, он ведь не представлял себе, что его ждет впереди.
      - Очень рад, - голос мой прозвучал сипло, пришлось откашляться. Добро пожаловать на Презент.
      Я с некоторым трудом встал, все качнулось.
      "Господи! - подумал я. - Из чего они на Титане гонят это контрабандное пойло под названием виски? Ни кукуруза, ни пшеницы там не растет. Неужели из того же урана, что там же они и добывают?"
      Но надо было действовать, говорить, и даже думать.
      -Извините, что не встретил вас, - сказал я. - Ночью снова был несчастный случай, парень попал под дробильные вальцы, вы раньше не встречались с таким механизмом?
      Фишер отрицательно мотнул головой.
      - Ну, это два таких огромных барабана весом по десять тонн каждый, крутящихся в разные стороны со скоростью сто оборотов в минуту. Так вот, то, что раньше звали Майклом Керри и мы отскрябали от этих железяк было толщиной три миллиметра, ровно столько же, сколько зазор между ними.
      Парень слегка побледнел.
      "У него буйная фантазия, - подумал я, - и это хорошо".
      - Я вас понимаю, - признался он.
      - Вы давно практикуете, Фишер?
      - Нет, - он слегка замялся, - только год, как получил диплом и это моя первая командировка на астероиды.
      "Все понятно, - понял я. - На Земле не придали значения моему рапорту и прислали вместо комиссии старых академических зубров этого молокососа. Что ж, им же хуже будет".
      - Знаете что, Фишер, можно я буду звать вас просто Майкл?
      - Конечно.
      - Я сейчас немного приведу себя в порядок, и мы с вами пройдемся по базе.
      - Хорошо.
      Из душа я вернулся взбодренным, тем более что там, в шкафчике, постоянно стоял небольшой шкалик со спиртом. Две таблетки от головной боли и еще одна забивающая запах спиртного гармонично дополнили мой моцион. Между тем мой юный коллега с интересом рассматривал нашу семейную реликвию - голографическую копию портрета Адмирала.
      - Адмирал Сэр Френсис Дрейк, - вслух прочитал надпись под портретом Майкл. - Так вы потомок того самого знаменитого адмирала?
      Я только ухмыльнулся и встал рядом с портретом.
      - А-а, - протянул Фишер. - Теперь мне понятно, почему вы носите бороду, столь неудобную в условиях космоса.
      Да, хлопот у меня с бородой было предостаточно. Раз я даже чуть было не распростился с жизнью, прищемив ее стеклом гермошлема при аварии на "Титании". Хорошо еще в шлюзе было достаточно кислорода, и я успел с ней справиться. Зато при бороде мое портретное сходство с Адмиралом было просто поразительно.
      - Просто поразительно, вы так похожи! - словно подслушав мои мысли, повторил их Фишер.
      Польщенный, я обнял его за плечи одной рукой, и, глядя с высоты своих двух метров пяти сантиметров, сказал:
      - Ну что ж, коллега, пойдемте, осмотрим наш "подарок".
      Шагая по слабо освещенным, серебристо матовым коридорам базы я начал просвещать его с азов.
      - Когда десять лет назад корабли дальней разведки обнаружили этот астероид, он перевернул все представления о строении вселенной. Тогда это была мировая сенсация номер один. Вы помните эту шумиху в прессе?
      Фишер несколько замялся.
      - Нет, я ведь был тогда достаточно молод, и к тому же больше увлекался футболом и девочками, чем космосом.
      - Вкратце это выглядело так. Когда казалось, что в нашей планетной системе все изучено до последнего дюйма откуда-то из глубин Большого Космоса появляется это: громадный кусок материи размером чуть поменьше нашей Луны. По идее он должен был пронзить нашу систему и умчаться куда-то дальше, но нет! Мы его затормозили и перевели на постоянную орбиту. На это было ухлопано треть мирового бюджета Земли, при торможении использованы ядерные боеголовки, с тех пор Презент несколько фонит. Погибло три корабля и пятнадцать человек экипажа. Кстати, я сам был при этом на "Титании" и успел отчалить с последней шлюпкой за тридцать секунд до взрыва реактора. Но это все давно окупилось. Чем?
      - Астрон?
      - Да, именно. Чтобы синтезировать на земле десять граммов минерала с такими невероятными свойствами, пришлось потратить десять лет работы целого института, и стоимость целой флотилии таких монстров как наш космический лидер "Энтерпрайз". Представляете, какое изумление охватило всех наших шишкоголовых ученых, когда выяснилось, что к нам летит целый монолит такого вещества. Для создания компьютера 18 поколения, что у вас сейчас на руке нужно три грамма астрона, для машины управляющей всеми системами " Энтерпрайза" - триста. А здесь - я положил ладонь на шероховатую прохладную стенку туннеля, - миллионы тонн кристально чистого астрона.
      - Как же он мог возникнуть? - спросил психолог.
      Я улыбнулся.
      - Это загадка номер один в нашей Галактике. Здесь нет ничего, никаких других примесей, ни каких вкраплений. Это единый самородок, слиток, назовите как хотите, но это так. Более того, ученые пришли к выводу, что это только часть более крупного образования. Прародитель нашего Презента был габаритами поболее Юпитера, но по неизвестным причинам был раздроблен на более мелкие куски.
      - И как же это всё произошло?
      Мы как раз подошли к столовой, и я показал на центральную стену.
      - Эта фреска, одна из гипотез происхождения нашего "Подарка".
      Пока он разглядывал живопись, я заказал два стандартных обеда, и взял у Вилли, бармена, пару банок пива для поправки еще слегка гудевшей головы.
      - Ну, как, впечатляет? - спросил я его, выгружая на столик продукты.
      - Да, интересно.
      Я уже доедал, а он все ни как не мог оторвать глаз от этой стены. Еще бы! Первые полгода я сам терялся перед буйной фантазией Косты Фалько. На площади более ста квадратных метров была изображена взрывающаяся под напором растяжения двух коллапсов гигантская голубовато-стальная планета. И все это на феерическом фоне звездных скоплений. Глубина пространства ошеломляла, кружила голова.
      - Да, бесподобно, - Фишер, наконец, склонился над завтраком.
      - Кстати, художник потом попал в психушку, - пояснил я.
      - Что вы говорите?!
      - Да, после этого он не смог написать ничего более стоящего, запил, и все. Крыша поехала. Одна из первых жертв Презента.
      - А сколько всего человек погибло на Презенте?
      - Двадцать четыре.
      - Ого!
      - Еще пятеро сошли с ума, шестеро получили увечья, пятнадцать человек - нервные расстройства. Большинство живущих тут страдают нервной депрессией. Самый жуткий случай был месяц назад, когда после сеанса стереообъемного фильма сразу шесть человек бросились вниз башкой с балкона над главным залом рудника.
      - Массовый психоз?
      - Похоже. После этого я и попросил прислать на помощь мне психолога. И вот вы здесь.
      После завтрака я повел его дальше.
      - Это наш стереозал. Вместимость триста человек, практически весь персонал. Надеваешь сенсорный шлем, подключаешься и все как по настоящему. Изображение проецируется сразу со всех сторон. Если боевик, то пули свистят со всех сторон. Вы любите этот вид развлечений?
      - Не очень. Потом долго приходишь в себя.
      - Это верно, но народу нравится.
      Между тем галерея вывела нас на большую площадку огромного зала.
      - А это сердце астероида, его рудник. Кстати, и это тот самый балкон.
      Фишер глянул вниз, слегка поежился. Я же невозмутимо продолжал, показывая рукой на неуклюжи формы добывающих комбайнов и маленькие фигурки копошащихся кое-где людей.
      - Они взламывают породу, а она по твердости не уступает граниту, но взрывать нельзя, ученые опасаются, что по астероиду пойдут трещины и начнется утечка воздуха. Далее по ленте породу подают на валки, дробят и размельчают в порошок, который и отправляют на землю. С помощью астрона мы компьютеризовали все, начиная от детских погремушек, до монстров типа " Би-Джи-86".
      Мы спускались вниз, когда прозвучал звук сдвоенной сирены - сигнала на обед. Сразу стало тише, встали черные конвейерные ленты, долго утихали, медленно снижая обороты гигантские валки. Наконец встали, затихнув, и они. Народ шел навстречу нам в столовую. Их было немного, человек тридцать, в одинаковых, синих комбинезонах, в защитных, оранжевых касках. Чтобы не мешать движению, мы с Фишером остановились на одной из лестничных площадок, поневоле вглядываясь в лица проходящих мимо людей. Некоторые здоровались, один подмигнул, но больше было равнодушных, безразличных лиц. Один из последних, высокий, худощавый мужчина с нервным лицом и беспокойными глазами шагнул ко мне.
      - Док, дай мне что-нибудь от снов, я так устал от всего этого.
      - У вас снова бессонница, Пикеринг?
      Тот отрицательно покачал головой.
      - Нет, засыпаю я хорошо, а вот сплю... Чертовщина какая-то снится, не высыпаюсь совсем.
      Взгляд говорившего блуждал по сторонам, он словно сомневался в самом себе, стыдился чего-то.
      - Да что он там не выключит свою мясорубку?! - Пикеринг со злостью обернулся в сторону продолжавшего грохотать вырубного комбайна. Тут и мы обратили внимание, что этот самоходный, громадный агрегат, снабженный полутораметровым шнеком с алмазными коронками, продолжал упорно вгрызаться в твердую породу.
      - Морелли! - внезапно закричал Пикеринг, протягивая руку куда-то вперед, в сторону комбайна. - Куда, назад!
      Действительно, к вращающейся мясорубке шнека неуверенной походкой двигалась фигура в синем комбинезоне и раздражающе ярком оранжевом шлеме.
      - Назад, Морелли, назад! - надрывался в крике Пикеринг, затем он побежал вниз, мы же просто оцепенели. Фигура в синем костюме тем временем подошла к огромному, чуть пониже его роста ребристому барабану. Морелли постоял несколько секунд, а затем плашмя упал на вспыхивающие острым блеском жернова. Тело его на секунду исчезло из виду и вернулось обратно красно-синим пятном, потом еще, и еще раз. И с каждым этим появлением там становилось все меньше синего, и все больше красного. Внезапно двигатель захлебнулся, скрежет умолк. Из кабины комбайна вылез Пикеринг. Пошатываясь, он пошел назад, к нам. По недоумевающему взгляду Фишера я понял, что он не понимает, почему Пикеринг пошел от комбайна, а не к месту трагедии. И только спустившись вниз и подойдя поближе, он догадался, что там просто нечего делать. От человека не осталось ничего, кроме небольшой лужицы крови уже слегка припорошенной самой дорогой пылью в этой галактике. Фишера тут же вывернуло, да и мне, признаться, пришлось напрячься, чтобы не последовать его примеру. Низвергнув непереваренные остатки завтрака, он вытер выступившие слезы и, потупясь, сказал:
      - Я извиняюсь, сэр.
      - Ладно, с кем не бывает первый раз.
      Чтобы разрядить ситуацию я протянул Майклу сигарету и пояснил ситуацию.
      - Морелли был первым другом Пикеринга. Они жили в одной комнате, работали рядом. Еще полгода назад это была самая жизнерадостная парочка на астероиде. Шутки, вечные приколы, розыгрыши. Ты видел, что с ним стало?
      - Ужасно!
      Румянец исчез с лица Фишера, вид у него был обескураженный. Он хотел что-то спросить, но тут на меня коршуном налетел невысокий толстяк в сером комбинезоном ИТР, и оранжевой каске на голове.
      - Дрейк!! Сколько это будет продолжаться?! Вы сделаете что-нибудь с этим?! Черт возьми, у меня уже стали уезжать рабочие! И это с самого благоустроенного во вселенной астероида!
      - Мистер Дюринг, я же вам говорил - я врач, хирург, терапевт, стоматолог, даже гинеколог, черт возьми! Но я не психотерапевт!
      - А мне плевать кто вы и что вы! У меня не должно быть вот этого.
      И он ткнул своими короткими, словно обрубленными пальцами-сосисками в сторону того, что осталось от Морелли после впитывания в астроном.
      - Вот, кстати, познакомьтесь, - я, наконец, взял инициативу в свои руки. - Доктор Фишер, психолог, крупный специалист по проблемам психологии человека в замкнутом пространстве. Прислан специально по моему вызову. Майкл, познакомься - это мистер Дюринг, управляющий рудника.
      Дюринг нехотя сунул Майклу свои красные обрубки, буркнул что-то себе под нос. При этом явное недоверие отразилось на его лице.
      - Так вы психиатр? Ну-ну, посмотрим, что у вас получится. Кстати, увижу еще раз вас на руднике без касок - оштрафую.
      И, не прощаясь, он повернулся и пошел к кучке людей толпящихся около красной лужицы с фамилией Морелли.
      Фишер был явно обескуражен столь пренебрежительному отношению к своей особе, и я решил приободрить паренька.
      - Не робейте, доктор, он у нас вообще грубиян, - и я похлопал его по плечу.
      Потом началась ежедневная, скучная рутина: просмотр медицинских карт пострадавших и жертв Презента, анкетирование и медосмотр живых. Так пролетела неделя. " ЧП" больше не случалось. Я чувствовал, что запал Фишера идет на убыль. Он уже не сидел до утра над картами и справочниками, не сверял бесконечные графики и психограммы пострадавших, бормоча что-то себе под нос и делая бесконечные выписки. Он уже не пялился целыми часами в компьютер, поминутно меняя и меняя на экране все новые и новые данные. Осенило его на девятый день.
      - Френк, я, кажется, нашел! - Глаза его сияли торжеством, в правой руке он сжимал ворох исписанных круглым старательным почерком листков. - Я построил график несчастных случаев.
      - И что?
      - Получается синусоида периодичностью в две недели. Сам пик длиться два дня, вернее - двое суток.
      - Ну, это я знаю, - я поневоле рассмеялся.
      - Почему же вы мне этого не сказали?! - парень явно обиделся.
      - Понимаешь, - я чуть не силком усадил его на диван. -Здесь явно нужен новый подход, свежий взгляд. Я бы мог тебе сразу про периодичность, но... Хорошо что ты сам дошел до этого. И еще. Нужно найти причину этой периодичности, вот где ключ ко всей этой чертовщине.
      Прошло еще четверо суток, подошла очередная пиковая ситуация и вот... Это был Пикеринг. Он умудрился повеситься на решетке вентиляционного люка в собственной комнате. Фишер был потрясен. Я часто стал заставать его в столовой разглядывающего то самое панно работы Косты Фалько. Там он мог сидеть часами. И вообще, Майкл спал с лица, его глаза уже не сияли тем рьяным блеском юношеского оптимизма, что бросился мне в глаза при нашей первой встрече. Он вздрагивал, если его неожиданно выводили из этого "столового" транса. Плюс ко всему он стал отчаянно бояться управляющего, мистера Дюринга, не упускавшего при встречах подпускать шпилек в его адрес, что-то вроде: "А, наш юный эскулап!", или: "Дармоед в белом халате".
      Наконец Фишер пришел ко мне.
      - Ты что-то сдал друг мой? - обратился я к нему.- Выглядишь усталым, похудел!
      - А, - он махнул рукой. - Сплю плохо. Все время снится космос, эта планета... устал.
      Майкл посидел немного молча, потом начал разговор о том, что его так терзало.
      - Скажи, а тебя не мучат эти сны?
      - Ты хочешь сказать именно этот сон?
      - Ну, да, тот, что на картине в столовой?
      - Было время, но я избавился от этого.
      - Как?! - Он даже подпрыгнул в кресле.
      Я открыл потайной шкафчик у изголовья и водрузил на стол перед ним бутылку виски. Фишер был явно разочарован.
      - А я думал это что-нибудь медикаментозное.
      - Слушай, Майкл. Почти все кто живет на астероиде, видят только один сон - этот! Можешь даже не проводить опрос, я его уже неофициально делал. В анкетах они это не указывают, боятся, что сочтут сумасшедшим и отправят на Землю. Но здесь, наедине со мной, они признавались в этом. Сон этот приходит постепенно, и вытесняет все обычные, нормальные сны. Есть одна гипотеза, достаточно дикая, хочешь послушать?
      - Конечно.
      - Тот парень, Робинс, он, так же как и Фалько, сошел с ума. Но гипотеза красивая, оцени. Якобы существовала некая суперцивилизация, небожители, нибелунги, боги. И однажды они построили супермозг, сверхмашину. Именно обломок этого монстра и есть наш Презент. Для того чтобы питать эту машину, подключили целую звезду, превратив ее в коллапс. И задали задачу, самую главную. И машина ее решила.
      - И что же это за задача?
      - Не догадываешься?
      Майкл отрицательно мотнул головой. Я снял с книжной полки томик Шекспира, бросил ему на колени.
      - Страница сорок пять, монолог Гамлета: "Быть или не быть..." Вот так-то, мой бедный Йорик.
      - И как же она ее решила?
      - Увы! Отрицательно: "не быть". Она взорвалась, покончила собой.
      Я сел напротив его, откупорил бутылку, налил себе, жестом предложил ему. Фишер только отрицательно покачал головой.
      - Френсис, вы верите в эту теорию?
      - Не знаю, - я только пожал плечами. - Тут что-то с дальним космосом, какая-то энергия поступает извне, и Презент вспоминает свою последнюю, а может быть и свою единственную задачу. Вы замечали как тягостно в эти дни на душе? Все словно давит, подступает безысходность.
      Он кивнул головой, оживился.
      - А я, признаться думал, что это у меня у одного, боялся показаться смешным. Еще бы - психолог, а сам чуть с ума не схожу. Спасибо, Френсис, вы меня обнадежили. Я возьму этот томик, почитаю?
      - Я вам его дарю Майкл, и постарайтесь хорошенько надраться, клянусь, это снимает все проблемы.
      Он упрямо покачал головой, забрал Шекспира и ушел. Через три дня он улетел на Землю. А еще через месяц Фишер сделал свой сенсационный доклад на симпозиуме психиатров. Я видел эту запись, более чем эффектно. Выложив все то, что я ему рассказывал, Майкл объявил это абсолютной истиной, и заявил что жизнь, бытие и сознание ошибки природы и полная нелепость перед громадами времени и пространства. После этого он вытащил пистолет и на глазах ошеломленной публики пустил себе пулю лоб.
      Мне даже его жалко, бедный мальчик. Но что делать, надо было кого-то принести в жертву. Мне уже далеко за сорок, еще года два-три и меня спишут подчистую, в запас. Далее мне маячит та жалкая подачка, что зовется пенсией. А я так жить не привык. Будь проклят тот день моего последнего отпуска, когда я умудрился спустить в рулетку все свои немалые сбережения! О, господи, сколько раз я уже проклинал то казино Лас-Вегаса, и гены моего буйного пращура! А Презент, как назло, считался самым безопасным местом во вселенной, много было здесь не заработать, переводиться опасно - не избежать медкомиссии. Но я то знал, что мой мотор уже барахлит, и значит неизбежное списание на берег. Когда организованные мной несколько несчастных случаев не повлияли на руководства компании, я начал усиленно размышлять о том, что бы такого придумать необычного.
      Случайно на Презент завезли блестящую библиотечку по психологии, я от скуки изучил ее и понял, как надо все это обставить. На основную идею меня подтолкнула космическая фантазия Фалько. Он действительно был гениальный художник, жаль, что его погубил "астросинтиз", самый мощный синтетический наркотик. Всего лишь сутки без дозы и ты сходишь с ума, что с ним и произошло. Что-то меня удержало тогда поставить истинный диагноз, хотя я единственный знал про эту слабость художника. Ну, а Робинс просто спился. Белая горячка, отнюдь не признак гениальности, увы. Но идею его я использовал на все сто. Помогло и знание техники. Переделав обычный передатчик, я превратил его в генератор низких частот и на ночь подключал его к аварийной ретрансляционной сети. Ухо этот звук не воспринимало, но мозг получал полный эффект "голоса моря", сводивший с ума матросов прошлых времен. Экспериментируя, я, каждый день потихоньку прибавлял нагрузку, пока не вычислил пик возможностей. Так получился этот двенадцатидневный цикл. Кроме того, я подключил к этой программе и наш "Центр Иллюзий". Я просто вмонтировал в фильм несколько надписей побуждающих к самоубийству. В любой сотне человек найдется два-три человека склонных к самоубийству. Прыжок этих шести придурков был очень эффектен. Но самой большой вершиной моего искусства были Морелли и Пикеринг. Они взбесили меня еще в транспорте своими плоскими шуточками по поводу моей бороды. Здоровья, веселья и наглости в них было на десятерых. Всего за год я из них сделал двух психопатов. Надо сказать, что я открыл в себе большие способности к гипнозу. Наверное, это от моего великого предка. Не мог же он одним словом и кулаком держать в повиновении эту банду убийц и насильников, какой была его команда. С Морелли я испробовал первый раз самое сложное - отложенный гипноз. Вечером он приходил ко мне, жаловался на сон. Я усадил его в кресло, провел сеанс внушения. А в обед следующего дня он положил свою голову под шнек собственного комбайна. С Пикерингом все было проще, я зашел к нему перед сном и он послушно проделал все, о чем я его попросил. Чем я горжусь? Я подавил в них самое исконное - инстинкт самосохранения.
      С Фишером я поступил по-другому. Тут больше было в ходу суггетивное внушение. Он поневоле помог мне, часами созерцая безумную фреску. Еще бы! Фалько рисовал как раз тогда, когда транспортный корабль "Гекла", на котором обычно перевозили контрабандный наркотик, неожиданно напоролся на метеорит, и взорвался в пределах видимости с базы. Болезнь уже рвала его мозг, и именно это он выразил в своей картине. Фишер улетел обратно уже с программой на самоуничтожения, что и с блеском затем выполнил. Порой мне его жаль. Но что он мог со мной сделать, со мной - потомком великого пирата! Зато теперь на "Подарке" зарплата приравнена к самым опасным уголкам нашей планетной системы. Это уже что-то, а там я вернусь в Лас-Вегас и отыграюсь! Я верю в это. Некоторые, например эта жирная свинья Дюринг, утверждает, что я стал слишком много пить, разговариваю с собой по ночам, хихикаю. Но это все ерунда! Виски для меня что вода, правда ведь, адмирал? Куда им всем до нас, этим Фишер, Дюрингам, до нас, до Дрейков, пиратов и адмиралов! А то, что я тебе каждый вечер рассказывают тебе эту историю - так я должен же с кем-то поделиться своей победой. Твое здоровье, адмирал!"
      Он премерзко хихикнул, и, с трудом подняв рюмку, чокнулся с зеркалом.
      ПРОКЛЯТЫЕ КОШКИ!
      (Полуфантастический рассказ).
      - Нет, я ни чего не имею против кошек, но этот профессор Шнейдер переполнил чашу моего терпения. И без этого человеческий прогресс достиг просто невероятного развития. Уже семьсот лет на Земле все три тысячи оставшихся представителей человеческой расы не знают что такое войны, болезни, голод или нужда. Лет триста ни кто из людей палец о палец не ударил, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Всё роботы, киборги, электронные слуги и электронные мозги. Угодливость этих синтетических рабов не знает предела. Стоит подумать о стакане с охлаждённой минералкой, как он тут же появляется перед тобой. Моя Элен не задумываясь садилась там, где хочет, зная что под ней тут же появиться либо невидимое гравитационное сиденье, либо целый диван. Нечего и говорить о том, что моя супруга понятие не имела о том, как выглядит сырое мясо, а тем более как приготовить из него какое-то блюдо. Но про этих проклятых говорящих кошек я услышал как раз во время обсуждения меню званого обеда в честь десятилетия нашей свадьбы.
      Сидя на гравитационном кресле Элен занималась единственным делом, которое она не доверяла ни кому - полировкой ногтей, и при этом диктовала нашему невидимому метрдотелю свое меню.
      - Прошлый раз у Бергов говядина просто таяла во рту. Узнай у их повара, как это делается, эти бифштексы мне понравились даже больше чем отбивные у Свенсонов, тем более стейки у Михельсонов. Приготовь точно так же. А вот картошка как раз была лучше у Михельсонов, ну и наша традиционная спаржа "Аля - Мулен Руж", затем фрукты, напитки, это всё как обычно.
      - А торт, мэм? - осторожно напомнил метрдотель. - В прошлый раз была океанская яхта в натуральную величину.
      - Нет, теперь надо что-нибудь, этакое! - Элен надула губки и надолго задумалась. - Приготовь торт в виде Ниагары, небольшой такой кусок в натуральную величину, ну и метров тридцать в ширину. Как раз чтобы встал в малую гостиную, мы там с гостями будем пить чай.
      Я в это время одетый в кимоно сидел в позе лотоса на бамбуковой циновке и, позевывая, изучал проецируемые на стене новые модели космических яхт. Наша, уже достаточно устарела, на ней не только что до Сириуса, но и до Юпитера лететь стыдно. А к Рождеству мы как раз собирались махнуть на Плутон, покататься на реактивных буерах по самому большому естественному катку вселенной.
      - Дорогая, не слишком ли это большой торт для десяти человек? осторожно спросил я.
      - Нет, - отрезала моя половина, разглядывая безупречный маникюр своих ногтей. Как сейчас помню, тогда в моде были лаки на основе мелкодисперсных алмазов, так что блеск коготков Элен слепил глаза не хуже её бриллиантовых серёжек и перстней. - Танаки на свой восьмилетний юбилей соорудили себе торт в виде Фудзиямы в натуральную величину. А у нас всё-таки десять лет.
      Я приуныл. Не то чтобы я боялся растолстеть или объесться, у нас это генетически невозможно, просто ликвидация остатков торта могла затянуться дня на два, а мы по средам привыкли с друзьями играть в футбол как раз в малой гостиной. И именно в тот момент Элен сказала мне про это дурацкое изобретение профессора Шнейдера.
      - Да, милый, ты слыхал, сейчас научились делать операции, повышающие интеллект у животных. Прямо им в мозг вживляется такая электронная штучка, и уже через месяц кошечки и собачки начинают говорить с тобой на человеческом языке.
      - Врут поди, - буркнул я, рассматривая межзвездное чудовище с ласковым именем "Титаник". По габаритам эта "яхточка " чуть-чуть уступала Луне.
      - Нет, я уже отправила свою любимую Лулу на операцию, если она получиться, то я и всех остальных своих милочек отдам в руки профессора. Может и твоего Зевса подвергнуть такой же процедуре?
      Услышав своё имя мой любимый пёс, зверюга размером с небольшую лошадь, специально выведенная порода, поднял лохматую голову.
      - Нет уж, - отрезал я. - Экспериментируй со своими кошками.
      Надо сказать что кошки были просто манией Элен. Штук пять из них и сейчас дремали рядом с хозяйкой, развалившись на невидимом диване. Но эта была лишь малая часть огромного кошатника моей жены. Иногда мне казалось, что она не хочет детей как раз потому, что больше любит кошек. Персидские, сиамские, ангорские, - они сновали по дому в невероятных количествах, доставляя электронным уборщикам массу хлопот. При этом они ещё и плодились и размножались, приводя в восторг мою дражайшую половину. Зевс, появившись в нашем доме, попытался уменьшить эту дикую популяцию маленьких тигров, но как-то электронные мусорщики не успели убрать то, что осталось от одного нахального ангорского кота, перешедшего дорогу моему красавцу, и это узрела Элен... Скандал получился грандиозный! Она вопила так, словно пёс загрыз не кота, а её любимую бабушку. Я попытался защитить собачку, но через два дня Зевса пришлось всё-таки отправить на гипнотическую операцию, после которой он смотрел на этих тварей с невероятным отвращением на морде, но не трогал их.
      - Ну, как хочешь, - сказала тогда Элен, и со словами, - пойдёмте, милочки, погуляем, - выпорхнула из дома. Судя по тому, что она взяла гравилёт ей надоели экваториальные наши джунгли и она отправилась в дальний уголок нашего поместья, к Ледовитому океану, подышать свежим воздухом. Глядя, сквозь прозрачные стены как уплывает вверх хрустальная сфера с её изящной фигуркой, я подумал, что за те десять лет что мы живём вместе Элен совсем не изменилась, и выглядит она гораздо моложе своих восьмидесяти, тем более что впереди ещё триста лет блаженной молодости.
      Честное слово, я тогда не придал ни какого значения тому разговору. Помниться, я даже в виде прикола рассказал про него членам нашего Мужского клуба. Мы в то время первый раз собрались в Норвегии, период самурайского средневековья кончился, и мы осваивались в роли викингов. Свенсон, как коренной житель, завалил ударом палицы настоящего быка, и мы сидели у костра, с вожделением поглядывая на покрывающийся аппетитной, зажаристой корочкой тушу. Все девять мужиков после моего рассказа хохотали как безумные.
      - Так говоришь, кошки начнут говорить? - спросил, вытирая слёзы, Берг.
      - Ну, да, - подтвердил я.
      Новый взрыв хохота прервал только порыв сменившегося ветра, донесший с запахом дыма и бесподобный запах жареного мяса.
      - У меня, правда, всего две кошки, но пусть только попытаются хоть что-нибудь пикнуть, быстро сверну им шеи, - сделав такое заявление, Свенсен энергично изобразил руками этот процесс и скорчил зверскую гримасу. Это у него получилось хорошо. Если у нас бороды только начинали отрастать, то у Свенсона они полностью соответствовали имиджу истинного норманна.
      - А я вообще не держу кошек. Только двух крокодилов и тиранозавра, отозвался Танака. Идзуми даже в наряде викинга сидел в позе лотоса, с прямой, как бамбуковая палка, спиной. - Это звери для настоящих мужчин.
      После этого мы битый час спорили о том, какое зверьё лучше всего держать дома. Окоча с Африканским темпераментом доказывал, что лучше и умней слонов никого нет. Папуас Иман с пеной у рта кричал, что он своего голубого кита не променяет на целое стадо слонов. Иванов рычал и мотал головой из стороны в сторону, копируя своего любимого медведя. С каким удовольствием я смотрел на этих разгорячившихся мужчин. Нет, не зря мы, люди разных национальностей создали наш клуб. Всем нам наскучила эта пресная современная жизнь. Раз в месяц мы собирались на недельку и жили простой мужской жизнью былых времён. Какое это было наслаждение, жить под открытым небом или в индийском вигваме. Охотиться на медведей в тайге, или идти с одним копьём на самого настоящего льва. Сожрать за вечер бизона и вылакать при этом бочонок настоящего, приготовленного по старинным рецептам шотландского эля, а потом мучиться истинным, первобытным похмельем. От современного виски даже голова не болит! А как здорово мы подрались в сибирской избе, вылакав два ведра самогона. Иванов тогда выбил Бергу передний, верхний зуб, и мы все дружно ему завидовали.
      Посмеялись мы в тот день хорошо. Но через месяц я вдруг заметил что кошек в нашем доме резко поубавилось. Я как раз вернулся с очередного набега на Англию, и меня гораздо больше досаждали мозоли на руках от вёсел нашего драккара. Кроме того, этот балда Иванов через чур сильно рубанул меня топором по башке во время последней тренировки. Шлем из сверхпрочной стали выдержал, но голова теперь казалась размеров с ведро, и это ведро постоянно гудело.
      - Милая, а куда девалась твоя пушистая свора? - спросил я свою половину, как всегда пялившуюся в горизонтальном положении на блуждающий стереоэкран, двигающийся вслед за перемещением ее взгляда. Она скосила на меня глаза, отчего я оказался как раз между героями очередной серии её любимой межгалактической фигни: змеепауком Бобом и его очаровательной подружкой Долли с лицом женщины и телом тихоокеанского краба.
      - О, Джон, результаты профессора Шнейдера просто потрясающи. Я послала ему всех наших кошечек. Через месяц они все будут как наша милая Лулу. Да ведь, кисочка? - спросила она свою единственную трущуюся около её ног бестию, худую, трёхцветную, со злыми, жёлтыми глазами. Я всегда удивлялся, что она в ней нашла, но Элен просто души не чаяла в этом исчадии кошачьего ада.
      Может кошка что и ответила хозяйке, но на экране в этот момент поднялась дикая пальба. Боб всеми своими восьмью ногами-руками отстреливался от прыгающих мухоморов с Альфа Центавра, прикрывая своим волосатым телом визжащую от ужаса Долли. Да и в голове у меня стояла примерно такая же пальба, так что я плюхнулся в своё средневековое кресло без спинки, отцепил надоевший тяжеленный меч, и, стянув с помощью киборга-оруженосца свои сапоги из козлиной шкуры, завалился стать на лежанку покрытую медвежьей шкурой.
      Весь ужас создавшегося положения я понял через месяц, когда по дому уже бродила орда разговаривающих кошек. Сначала это меня не сильно волновало, раньше мяукали, теперь трещат как сороки - какая разница! Меня даже позабавил их гундосый говорок. Но однажды по возвращению после длительного похода я, весь горя желанием, проследовал к жене в спальню... Как можно заниматься любовью, если в полуметре от тебя сидят с десяток зрителей во всю комментирующих происходящие события?! У меня создалось впечатление, что вместо спальни я по ошибке попал на стадион, не хватало только скандированья зрителей: "Шайбу- шайбу"! , или "Мазила"!
      - Все-таки у них это слишком неэстетично, да ведь, Эмма? - прошипела толстая чёрная кошка, поблёскивая в полумраке тусклыми жёлтыми глазами.
      - Да, темперамент хозяина оставляет желать лучшего. Толи дело мой любимый Диего, следы его зубов до сих пор остались на моей холке, хотя прошла уже неделя, - томно промяукала противным голосом её соседка, трепанная матронесса сиамской породы.
      - Да, и результатов ни каких. Толи дело я, котят приношу каждые три месяца, - скалила зубы третья пушистая тварь.
      После таких разговоров не то, что всякое желание пропадет, вообще можно остаться импотентом! С норманской руганью я соскочил с гравитопостели и мечом расшугал всю свору по углам. После этого я мысленно велел киберпривратнику запереть дверь спальни и обернулся к слегка растерянной Элен. Больше всего меня задели слова последней кошки. Будь моя воля, у нас за десять лет было бы уже не меньше и детей. Но Элен, как и все современные женщины, до смерти боялась процедуры продолжения рода. Чудеса медицины дошли до того, что ей бы не пришлось даже вынашивать ребенка, все происходило в специальном инкубаторе. Так что ни каких мучительных родов, просто получайте через девять месяцев готового ребёнка. Так появились на свет и я, и Элен. Но она боялась даже этого, уже готового ребенка. Ей не нужно было стирать пелёнки, или менять памперсы. На это были специальные няньки-киборги. Оставалось только одно - неизбежное ограничение свободы времяпровождения. Надо было заниматься с ребенком, хотя бы раз в день интересоваться, как он ел и как себя чувствует. Современные женщины не хотели и этого.
      - Ну, слыхала!? - прорычал я - Это кто ничего не может, у кого ни каких результатов?! Я хочу ребёнка!
      - Джо, ты с ума сошёл! - взвизгнула Элен. - Я не хочу гробить свою жизнь в столь раннем возрасте. Ещё лет двести я хочу прожить для себя, а потом выполнить свой родительский долг.
      - Но почему ты не можешь это сделать сейчас?! Мне нужен верный оруженосец для моих походов!
      - Ты, наверное, забыл, что по плану, утвержденному Верховной комиссией, у нас должна быть дочь, - напомнила Элен.
      - Ну и что? Сделаешь дочь для себя, а потом сына для меня.
      Элен с мистическим ужасом посмотрела на меня.
      - Как ты можешь такое говорить? За последние триста лет только две семьи решились на такой подвиг.
      - Да, и одни из них Берг, настоящий викинг.
      - Да-а! А ты посмотри на его жену! - вскричала Элен. - Ей ещё двухсот нету, а она выглядит на все четыреста! Ты этого хочешь!? Я всегда чувствовала, что ты меня не любишь! ...
      Затем последовала такая истерика, что я ушёл из спальни злой как тысяча акул. В ту же ночь у меня родилась одна грандиозная идея. Может она так бы и осталась бы просто идеей, но эти кошки... Ей богу, они виноваты сами! Наше с Зевсом существование в доме становилось всё более невыносимым. Если раньше, во время обеда эти твари просто тёрлись под ногами и заглядывали в глаза, то теперь каждый приём пищи превращался в настоящую пытку.
      - Смотри, уже вторую куриную ножку обгладывает, троглотит, комментировал мою трапезу чёрный кот с белым воротником, по моему это и был тот самый Диего, которому я, по мнению кошки, кое в чём и в подмётки не годился.
      - И ведь не подавиться, скотина, - поддержал его второй сатрап, серый в полосочку. Заполучив, всё-таки, вожделенную косточку, они тут же принимались по новой меня хаять.
      - Обглодал-то как чисто, будто собака! - урчал один кот другому.
      - А, что хозяин что пёс, всё одной породы - дворняги.
      Ну, и как после таких слов было не запустить в них тарелкой! А Элен обижалась, при ней то они вели себя как паиньки.
      Хуже всех приходилось Зевсу. Этот Шнейдер хорошо знал своё дело, если до операции кошки побаивались пса, то теперь, уяснив, что он их всё равно не тронет, издевались над ним как могли. Любимой их шуточкой было подкрасться к спящей собаке и с диким воем накинуться на бедного Зевса целой сворой, да так, что только шерсть летела во все стороны. Через две недели от гордого, сильного пса осталась одна тень. И главное, проклятые гипнозапреты не позволяли ему дать сдачи. Дошло до того, что стоило мне улететь на неделю на Марс, на чемпионат по галактическому альпинизму, так за это время проклятое кошачье племя довело собаку до дистрофии, отбирая у Зевса всю причитающуюся ему пищу. Этого я стерпеть уже не мог. Я хотел было снова отправить его на гипноз, снять запреты, но друзья отсоветовали.
      - Все равно это будет уже не та собака, что прежде, они сломали его морально, - единодушно решили они. Сам я руку на Зевса поднять не мог, так что пса пристрелил Берг.
      Именно в тот день я поведал друзьям о своём плане. Сначала они не восприняли его всерьёз, но потом оценили по заслугам.
      - Джо, если ты выполнишь свой план, то переплюнешь всех нас, - заявил Свенсон.
      - Это так, но ты все-таки настоящий камикадзе, - покачал головой Танака. Идзуми еще не отошел от болезни, и выглядел скорее бледным, чем желтокожим. Все дело в том, что, поддавшись на соблазны рекламы, он вживил стимуляторы интеллекта Шнейдера своим крокодилам. Через две недели те дружно напали на своего хозяина, и лишь вмешательство киборгов спасло жизнь японцу. Новую руку и ногу ему отрастили быстро, но он еще не совсем уверенно владел ими.
      - А я чуть было не вживил эту дрянь своему тиранозавру, - вздохнул Идзуми.
      - Мне тоже пришлось пристрелить своего любимого слона, - отозвался ему в унисон мрачный как туча Окоча. - Через неделю после операции он почувствовал себя хозяином зверей, а затем начал наглеть буквально на глазах. После того как он швырнул меня хоботом через баобаб, я понял что вдвоём нам не ужиться.
      После африканца итоги обсуждения подвёл самый старый из нас, Берг.
      - Да, Джо. Идея у тебя, конечно, сумасшедшая. Но если ты твёрдо решил, то мы тебе поможем.
      Если бы не они, я бы ни за что не успел. Всё приходилось делать в тайне, чтобы не пронюхала ни одна из кошек. Мы даже забросили наши нормандские походы, отдавая всё время на подготовку моего рискованного эксперимента. Элен ни о чём не догадывалась, лишь раз она спросила:
      - Милый, ты сменил нашу яхту на более совершенную модель?
      - Да, конечно, - бодро отозвался я.
      - Значит, мы летим на Рождество с Бергами на Плутон?
      - Берги не летят, у них там какие-то свои проблемы.
      - Вот видишь, до чего доводят эти дети! - Элен торжествующе блеснула глазами. - Ни какой личной жизни.
      Она отвлеклась на демонстрацию межгалактической моды, и я с облегчением перевёл дух. Хорошо, что Элен не захотела взглянуть на эту "яхту", а то у ней бы возник ряд дополнительных вопросов.
      К Рождеству всё было готово. Я волновался как Колумб в момент отплытия к Америке. Как обычно мы с Элен погрузились в один гравилёт, а всех кошек разместили во втором, грузовом гравилёте. С женой была только одна тварь, эта самая ободранная Лулу. Когда мы приземлились рядом с нашим кораблём, у моей жены от ужаса расширились глаза.
      - Что это? - спросила она, показывая пальчиком на серую громадину величиной с Монблан.
      - Это наша новая яхта, - ухмыльнулся я. - Знаешь, как она называется? "Ноев ковчег".
      Тут слева от нас что-то ярко вспыхнуло, донесся грохот.
      - Что это, что это за взрыв!? - взвизгнула Элен.
      - Увы, милая, наш второй гравилёт с кошками попал в аварию.
      - Что ты говоришь, какая авария! - закричала жена. - У нас уже лет пятьсот как не было ни каких аварий!
      - Вот именно, пора бы вспомнить, - ухмыльнулся я, заметив, как в кустах за спиной Елены показалась огромная фигура Берга со старомодной базукой на плече.
      - Боже мой, мои кошечки! - запричитала Элен, хватаясь за голову. Всё прошло бы без помарок, но эта тварь Лулу оказалась умней, чем я думал.
      - Хозяйка, это заговор, они это всё подстроили! - завопила пятнистая тварь своим гундосым голосом. Вздыбив шерсть, и маслянисто заблестев жёлтыми глазищами, она с диким воплем кинулась на меня, целя выпущенными когтями прямо в глаза. Но я отшвырнул её в сторону, а там уж ей вплотную занялись Гера и Зевс-2, точные копии моего покойного пса. От этого "занимательного" зрелища Элен тут же лишилась чувств. Это оказалось как нельзя более кстати. Я спокойно распрощался с друзьями, подхватил свою подругу жизни на руки и поднялся на борт корабля.
      Когда Элен пришла в себя, мы уже проходили орбиту Марса. Напоив её водой, и, удостоверившись, что Элен понимает смысл произносимых мой слов, я произнёс небольшую речь.
      - Милая, мы отправляемся в далёкое путешествие.
      - На Плутон? - с надеждой спросила она. Я отрицательно покачал головой.
      - Нет, в созвездие Кассиопеи.
      Элен чуть снова не потеряла сознание.
      - Зачем? - оправившись, спросила она.
      - Мне надоела наша убогая жизнь. Здесь, - я торжественно показал себе под ноги. - В этом корабле есть всё, что нужно нам для десятилетнего полёта: пища на первое время, домашние животные, семена и образцы нужных нам растений. Там, - теперь я уже ткнул пальцем вверх, - существует планета как две капли воды похожая на нашу Землю. Там есть всё: океаны, материки, буйный растительный мир, и даже животный, - я ухмыльнулся, - правда, на уровне динозавров, побольше наших раза в два. Что поделать, гравитационное поле там поменьше. Но ничего, оружием я запасся на две Марсианских войны. С этим мы справимся. Но знаешь чего я не взял с собой?
      - Кошечек? - спросила она и машинально выпустила стакан с водой из рук. На этот раз ни кто не подхватил его в воздухе, и мне пришлось самому поднимать его с пола.
      - Да нет, не кошечек, - ответил я, вертя в руках бокал.
      - Ты не взял в полёт наших электронных слуг!? - ужаснулась она.
      - И их тоже, но не это главное, - я наклонился над ней и торжествующе закончил, - Я не взял с собой ни каких противозачаточных средств.
      Чтобы совсем не лишиться свой половины, и как-то смягчить шок, я сунул ей в руки парочку прелестных котят, не испытавших на себе изуверских опытов профессора Шнейдера.
      С тех пор прошло три года. Они пролетели как один миг. Это оказалось такое хлопотное дело самому добывать хлеб насущий на каждый день. Уход за козами и коровами съедает у меня всё личное время, а от навоза выброшенного за борт образовался второй Млечный путь. Но ещё трудней приходилось Элен. Первое время бедняжка безнадёжно падала на пол, машинально рассчитывая на то, что ей тут же создадут стул, или диван. Хорошо я предусмотрительно выстелил все коридоры и каюты мягкими дорожками. Я удивляюсь, как мы ещё выжили во время её чудовищных опытов по овладению технологией приготовления пищи. Но сейчас всё вошло в норму, Элен снова на сносях, вынашивает нашего третьего ребёнка. Первый дался ей с трудом, второй полегше. Теперь она мечтает о дочке, и, оказалось, что когда женщина сама вынашивает и рожает ребёнка, она и любит его гораздо больше. Она давно забросила своих кошек, те одичали и носятся по кораблю настоящими бандами. Они давно съели бы и нас с Элен, но мои собаки не дают им чрезмерно размножиться, я уж забыл, когда кормил их в последнее время. Естественный отбор в действии!
      Лететь еще семь лет, и я прикидываю, догонят ли нас к этому времени Окоча и Танака. Собирался лететь еще и Иванов, но на русских так трудно положиться. Интересно, какая из белых, желтых и черных людей получиться новая раса?
      А во всем виноват этот профессор Шнейдер. Это ж надо до такого додуматься, неразумную тварь научить говорить! Да еще и таким противным, гундосым голосом.
      СПРИНТЕР.
      Фантастическая карьера Сергея Быстрота началась в июле 19.. года и это знают все. Мало кто заметил, что в это же время произошло еще одно важное событие в его жизни, и уж никто не смог связать их в одно целое.
      Итак, июль, жара, первенство Союза по легкой атлетике. Народу на трибунах было мало, да и кому оно нужно, это первенство?
      Сергей с утра был в плохом настроении, знал что проиграет, и знал почему. Вчера на базе, случайно услышал разговор двух тренеров, его, и главного тренера сборной.
      - Малахов далеко пойдет, его бронза на прошлом первенстве это так, пристрелка.
      - А этот здоровяк?
      - Быстров? Нет, внешне эффектен, но... Пустышка, у него уже потолок.
      - Жаль, мы рассчитывали на двоих. Ну что ж, придется придержать ветеранов.
      Беседуя, они прошли дальше, а Сергей еще долго лежал на траве за теми злосчастными кустами и кусал от обиды губы. Все летело к чертям, мечты, амбиции, цель жизни. Он убил на этот спорт десять лет жизни и больше ничего не умел и ни о чем не думал.
      Выйдя на старт, Сергей глянул на трибуну. Совсем рядом, в десятке метров от него сидела девушка в ярко синем платье, волосы зачесаны назад. Она смотрела только на него, и это было понятно - он был красив редкой, античной красотой. Мощная фигура, скорей дискобола, а не бегуна, классический профиль, голубые глаза и светло русые курчавые волосы. Но и Сергей не мог оторвать глаз от простого и вместе с тем совершенного в своей чистоте лица. Кто-то хлопнул его по плечу.
      - Не отвлекайся, - сказал тренер и пошел дальше, к будущему чемпиону. Он начал что-то вговаривать в овальную, как тыква, стриженную коротко голову чемпиона. Тот кивал ею в ответ, и сучил на месте тонкими, сухопарыми ногами.
      - ...Неофициальная прикидка к кубку Мира... - донеслось до Сергея.
      Чемпион еще раз взбрыкнул своей тыквой и еще интенсивней загарцевал на месте.
      Собраться Сергей, все-таки не успел, зазевался на старте. Его обошел не только Малахов, но и бронзовый от загара парень из Самарканда. Секунды неслись стремительно, а он ни как не мог прибавить, так и бежал третьим.
      Сердце молотком билось в груди, легкие захлебывались воздухом, в голове тугим колоколом билась кровь. Он почти ничего не видел, только две тени впереди. И тут в голове что-то зазвенело, тело полегчало, как в невесомости, вернувшимся зрением он вдруг увидел худую спину чемпиона, словно рванувшуюся назад, мелькнули последние квадраты финишной разметки. По инерции он пробежал еще метров сорок, потом обернулся. Первое что он увидел - глаза бывшего чемпиона смотревшие на него с какой-то тоской и даже ужасом. Подбежал самаркандский парень, хлопнул восхищенно Сергея по плечу.
      - Ну, ты даешь, парень! Ведь мировой рекорд повторил!
      - Я?! - ошалело спросил Сергей и посмотрел на табло. Там действительно горели рекордные секунды. У измерительной аппаратуры толпой копошились судьи, там же торчала квадратная фигура его тренера. Он издалека растерянно поглядывал на Сергея, а рядом сиял довольной улыбкой его коллега, старший тренер сборной. Он похлопал друга по плечу и сказал:
      - Ну, вот, а ты говорил! Видишь и боги ошибаются! - и захохотал.
      Забрав вещи, Сергей пошел к туннелю. На трибуне была какая- то возня, несколько человек толпились вокруг чего-то с растерянными лицами. Быстров заметил что-то синее и бросив сумку перепрыгнул через барьер, раздвинул толпу.
      - Вот, в обморок упала, - словно извиняясь сказал пожилой человек
      пытаясь газетой обмахивать девушку.
      - Ее в тень надо, наверное солнечный удар. Носилки надо! заволновался другой.
      - Нет, я сам, - сказал Сергей и легко, как перышко, подхватил девушку на руки. В этот момент она открыла глаза, глянула на него. Глаза у ней были
      удивительными, серые с серебряными прожилками.
      Удивительная эта была любовь. Лена приехала в Москву поступать в университет, бросила в общаге вещи и пошла смотреть столицу, без цели, просто куда глаза глядят. Через час она набрела на стадион, через два нашла мужа. Расписались они тихо, с одним свидетелем на двоих, даже Ленкиным родным не сообщили, далеко больно, да и это был только их праздник. Сняли комнату, но виделись урывками. Сергей постоянно был на сборах, приезжал усталый, как будто чем-то недовольный, но дома оттаивал, был нежен и заботлив до смешного. А она как будто всегда стояла у двери, и он не успевал нажать кнопку звонка как щелкал замок и она уже на пороге, легкая, воздушная, невесомая, с улыбкой на губах и нежностью в серых с серебром единственных и неповторимых глазах.
      - Как ты это делаешь? - удивлялся он.
      - Не знаю, просто чувствую тебя. Просто я тебя люблю! - смеялась она и прижималась к могучему торсу Сергея.
      - О чем ты все думаешь? - спросила она Сергея однажды бессонной ночью. - Я же чувствую что ты все время о чем-то думаешь?
      - Знаешь, никак не могу повторить того забега, даже близко ничего нет. Тренер даже думает об отчислении, а я не знаю, не могу понять как тогда все это произошло.
      Жена поцеловала его в щеку, погладила по головке, как маленького, шепнула ласково:
      - У тебя еще все получится, вот увидишь!
      - Вряд ли. Завтра на " Динамо " последняя прикидка.
      - Во сколько?
      - В одиннадцать.
      - Я приду, посмотрю.
      - Не надо.
      - Ты только думай что я с тобой.
      " Милый цыпленок, что ты можешь сделать?" - нежно подумал Сергей и притянул жену поближе, поцеловал в улыбающиеся губы.
      - Тогда одень тоже самое синее платье.
      - Хорошо. Вот не думала, что ты такой суеверный.
      Выйдя на старт Быстров издалека увидел знакомый силуэт жены, помахал рукой. В этот раз она села ближе к финишу.
      Старт он принял хорошо, летел грудь в грудь с Малаховым, но на шаг впереди был Ветеран. Свирепея Сергей пошел в разнос, опять до красных перед глазами, вкладывая все силы только в бег, безжалостно подстегивая себя животной яростью. И опять, как тогда, что- то зазвенело в голове, ощущение невесомости, пустота, впереди разметка финиша и темные линзы фотофиниша.
      Еще не отдышавшись он оглянулся назад. Все глаза были на него спортсменов, судей, тренеров. У одних была зависть, у других изумление, тренер явно чего-то не понимал, и только в глазах ветерана была усталость и больше ничего.
      - Ну, молоток, я понял что тебе нужно: дух соревнований, атмосфера стадиона! -Старший тренер обнял его за плечи, - Иди, переодевайся, приедешь на базу через три дня.
      Сергей вспомнил о жене, поднял глаза, и сбросил руку тренера рванулся вверх по трибуне. На этот раз она уже пришла в себя и встретила мужа виноватой улыбкой. Дома, вечером, она сказала:
      - Ты знаешь, это не был обморок. Я думала что в прошлый раз мне показалось, что я за тебя слишком сильно переживала. Но нет. Сегодня все было точно так же. Понимаешь, я чувствовала, как тебе плохо, хотела помочь тебе, и на секунду, может больше, была там, с тобой. Какой-то звон в ушах, и я уже вижу дорожку, спину соперника, я бегу, финиш, и все! Темнота, и уже твое лицо склоняется надо мной.
      Она прижалась к Сергею, заглянула в его глаза:
      - Так что мы с тобой вдвоем побеждаем.
      Долго они не спали в ту ночь, все обсуждали, как, и почему это происходит с ними, и, самое главное - что же им теперь делать с этой своей тайной.
      - Врачи замучат, - вздохнул Сергей, - Я эту компанию хорошо знаю, изведут как подопытных кроликов. После того, первого забега я два часа в их проводах кувыркался, кровь и мочу сдавать замучился. А теперь нас вообще со света сживут, и тебя, и меня.
      Елена пробовала возражать.
      - Все-таки это как-то нечестно. Мы вдвоем, а они каждый сам по себе.
      - Что ж теперь, отказаться от всего?
      - Конечно! Малахов ведь сильней тебя.
      - Тогда это конец всему. Я ведь ничего больше делать не умею. Родителей не знаю, из детдома сразу в школу-интернат. И все десять лет секунды, километры, тренажеры. На каникулы все разъезжались по домам, а я продолжал мотать по стадиону километры. До красных кругов перед глазами, спал всегда без снов, как в яму проваливался. Первый сон уже с тобой увидел, недели две назад. И знаешь что там было? Бег. Будто мне до финиша метров десять остается, а я бегу как в замедленном повторе, хочу быстрей, и не могу. Тело как в вату обернуто. Меня в школе олимпийского резерва все фанатом звали. Остальные и покуривали втихаря, и винцом баловались. Им спорт что - возможность помотаться по миру, себя показать. А у меня на этом вся жизнь завязана. Я и стометровку выбрал потому, что королевская дистанция... Ладно, давай спать. Утро вечера мудренее.
      Разбудил их звонок телефона. Голос тренера был довольным.
      - Ну, пляши, поставили тебя в сборную первым номером, второй Малахов.
      - А ветеран?
      - Он решил закончить. Ты же знаешь, последний раз он пришел только четвертым. Так что послезавтра жду тебя на базе.
      - Хорошо, - согласился Сергей.
      Добила его статья в "Советском спорте". Результаты Быстрота объявлялись сенсационными, выступления стабильными, все специалисты и бывшие чемпионы были настроены оптимистично, и в конце статьи автор торжественно заключил: "Наконец-то и у нас появился спринтер, способный поспорить с Генри Джексоном"!
      - Кто такой Джексон? - спросила читающая через его плечо Лена.
      - А ты не знаешь? Ну, ты что! Чемпион двух олимпиад, мировой рекордсмен. Говорят, что это будет его последний старт.
      - А почему они этому так рады?
      - Еще бы! За последние шесть лет Джексон не отдал нам ни одной золотой медали. Только Европу наши и выигрывали.
      - Ну что ж, придется нам у него выигрывать.
      Елена потрепала его по шевелюре и отошла к плитке.
      - А как же ты? - спросил Сергей. - Опять будешь терять сознание?
      - Я потерплю. Позвони Мишке, скажи чтобы он меня проводил.
      Так они и сделали. Мишка, единственный друг Сергея и свидетель на скромной свадьбе, был только рад удружить другу.
      Джексона Сергей обошел всего на две сотых секунды, и оба они вбежали в новый, как говорили газеты, фантастический мировой рекорд. Выиграл Быстров у Джексона и двести метров, приведя в восторг весь стадион, а особенно больших начальников от большого спорта.
      Глядя с пьедестала сверху вниз на огорченное лицо экс-рекордсмена Сергей неожиданно даже для себя сказал: - Прости, друг, ради бога прости!
      Американец, конечно, ничего не понял, просто улыбнулся, пожал Сергею руку, потом почему-то отдал ему свои цветы. Потом этот снимок назовут символическим. Кончалась эра Джексона, начиналась эпоха Быстрота.
      Лена в тот вечер не упала, только привалилась к Мишкиному плечу и на несколько секунд потеряла сознание, ужасно напугав этим несчастного Мишку. Но именно с этого старта между Еленой и Сергеем возникла постоянная связь. Отныне они всегда знали когда кому плохо, когда хорошо, когда тоска гложет другого, а когда наоборот - радость. Иногда, находясь где-нибудь на другом конце земного шара, перед сном, в тишине, Сергей слышал сквозь усталость легкий постоянный звон, словно вечно затухающая струна. Перед стартом он на несколько секунд закрывал глаза, замирал, и комментаторы всех стран в этот момент взахлеб кричали о знаменитой паузе Быстрота, о том, что сейчас суперчемпион настраивается на победу. А он всего лишь вслушивался, звенит ли эта струна. Они между собой много гадали о природе этого необычного феномена. По своим физическим силам Лена была хрупкой и совсем неспортивной, и по идее никак не должна была усилить атлетичного гиганта какой-то фантастической силой. Дело было в каком-то чисто духовном резонансе, когда слияние двух нервных систем словно подстегивало организм Сергея, находя новые резервы для небывалого спринтерского рывка.
      Через месяц после того забега они получил первую свою однокомнатную квартиру, через полгода, после победы на первенстве Европы - машину. Это было только начало. Он неизбежно побеждал, и этим нравился начальству. С каждым прошедшим победным годом они получал новые ордена и новые ордера, меняя квартиры на все более обширные и все в более престижном районе. На все спортивные праздники его непременно вызывали в президиум. Быстров внушал к себе уважение: мощный, красивый, немногословный до лаконичности живое олицетворение успехов советского спорта, и советского народа в целом.
      Он и в самом деле был надежен, этот Сергей Быстров. Он мог себе позволить проиграть первенство Союза, но на международных стартах все золото было его. Он приучил к этому и тренеров, и руководство федерации. Да и сам он не позволял себе распускаться - по прежнему ни рюмки водки, ни затяжки сигареты. Даже без помощи Лены он по собственным результатам входил в пятерку лучших спринтеров мира. Он был жесток к себе, к своему телу, и за это его уважали и даже побаивались коллеги.
      Так прошло тринадцать лет. И вот он, Сергей Быстров, уходит. Выиграна последняя, третья по счету олимпиада, установлен фантастический для спринтеров результат. Федерация бы его так просто не отпустила, но сработал уже другой отрицательный результат "феномена" Быстрота. Он выжил из спорта три поколения своих коллег по спринтерской дорожке. Первым был Малахов, безнадежно застрявший в вечном "серебре", затем попытавшимся уйти на 400 метров, но без особой славы и успеха. Потом он махнул на все рукой, начал попивать, и исчез где-то в тренерской глубинке. За эти годы Быстрота уже откровенно боялись, никто не хотел идти на эту самую престижную прежде дистанцию.
      Но главное было не в этом. Устала прежде всего Лена. Слишком большой ценой давалась ей его победы. Она безумно хотела детей, но ни как не могла родить. Выкидыши были жестокой ценой за многочисленные медали и кубки, пылившиеся в огромной, пятикомнатной квартире в одном из престижнейших домов в двух шагах от Кремля. Там же пылился диплом с ее университетским поплавком, в науках она так же не преуспела, слишком провинциальный у нее для этого оказался характер. Промучившись два года в аспирантуре она махнула на все рукой, и осталась женой при знаменитом муже. Она стала ездить с ним по соревнованиям, редкая привилегия в те времена. Это позволялось только Быстрову, бессменному знаменосцу олимпийской сборной. Но после последнего олимпийского золота она сказала - "Все!"
      И он ушел. Ушел, когда в это ник-то уже не верил.
      - Мы никогда тебя не забудем, Сергей Александрович! - так неудачно закончил свою речь председатель Госкомспорта. Все невольно усмехнулись, да и самого Быстрота эта неуклюжая фраза заставила скривиться - как о покойнике. Но забыть они действительно не забыли. Вскоре он очутился за столом председателем одного Всероссийского спортивного общества. Его предшественник, знаменитый чемпион пятидесятых годов был срочно отправлен на пенсию по возрасту и профессиональной болезни - хронического алкоголизма. Должность, доставшаяся Быстрову, была почетной и необременительной. Как раз в то время входило в моду импортное слово для обозначения такого вида деятельности - синекура. Сергей по прежнему начинал день с непременной двадцатиминутной пробежки, но быстро втянулся в новую для себя жизнь.
      Через год Лена благополучно родила девочку, и впервые он помогал ей, а не она ему. Врачи были удивлены столь легкими родами в столь сложном возрасте. Жизнь потекла дальше, Сергей все больше вливался в жизненный поток строгих дел, он и сам уже начал в них разбираться со свойственном ему дотошностью, докапываясь до самой сути проблемы, до мелочей. На Быстрота перестали смотреть как на свадебного генерала, к его мнению начали прислушиваться и в Госкомспорте.
      А Лена наоборот, ушла в семью, в ребенка, назвали ее Жанной. Это было ее, личное счастье, выстраданное и дорогое. Она отрезала от себя все прежнее: театры, выставки, вернисажи, все, что прежде составляло ее быт и образ жизни. Для нее остались только двое - муж и дочь, вернее, наоборот дочь и муж. Сергей эту перестановку почувствовал сразу, но понял ее и смирился. И для него тоже очень много значил этот комочек общей плоти.
      В одну из летних ночей дочь вдруг заболела, плакала всю ночь, металась, к утру поднялась температура. Сергей пришел на работу думая только обо одном: пришел ли врач, сбила ли Лена у дочери температуру. Потом началось заседание руководство федерации легкой атлетики, он отвлекся от тревожным мыслей. Прения были в самом разгаре, когда он почувствовал острый укол страха, услышал как Ленка зовет его, как ей плохо. Как раз спросили его мнения.
      - Я лично "за", - сказал поднимаясь, Сергей, - и простите ради бога, мне нужно срочно позвонить домой.
      По телефону он звонить не стал, бросился вперед ведомый как маяком Ленкиным горем. Сергей гнал по Москве свою черную "Волгу" не обращая внима6ние на светофоры, и каким-то чудом проскакивая под зеленый свет.
      Ее голос вел его и по коридорам громадного корпуса детской больницы. Быстрота пытались остановить, но он отметал все своим громадным телом и уже въевшейся в кровь начальственной властностью. На одной из вешалок он увидел белый халат, накинул его себе на плечи. И наконец - та дверь. Навстречу, сердито шипя рванулась медсестра.
      - Сережа, она умирает! - крикнула из-за его плеча Лена.
      - Спокойно - спокойно! - и Сергей склонился над телом дочери.
      Его белое лицо ужаснуло его. Оно уже было неземным, отрешенным. Сергей взглянул на жену.
      - Может попробуем?
      Та в ответ только согласно кивнула головой. Они склонились над ребенком, истово вглядываясь в черты любимого лица.
      "Прощаются", - подумала медсестра, и на цыпочках вышла из палаты. Через полчаса Сергей вышел. Люди в белых халатах сделали сочувственно-скорбные лица, приготовились выразить соболезнование.
      - Дайте жене понюхать нашатырь, - сказал он, не глядя на врачей, и, пошатываясь, пошел по коридору. Лена действительно лежала без сознания, но ребенок был жив, он просто спал, дыша легко и ровно, порозовевшее лицо было спокойно и безмятежно.
      Они оба долго тогда болели после этого, затем все выровнялось, и потекло старым руслом. Для Сергея все важней и важней становилась работа, он стал задерживаться допоздна, часто начал прихватывать и выходные. При этом он заставлял работать и остальных, и подчиненные уже с тоской вспоминали прежнего начальника, при котором жилось гораздо спокойней.
      Елена сначала обижалась на подобный распорядок семейной жизни, потом привыкла, благо дочка требовала к себе много внимания после той страшной болезни. Она возила Жанну по курортам и санаториям, учила ее плаванью, а в одной из комнат соорудила целый тренажерный зал. И девчонка потихоньку выправилась, росла крепкой и веселой.
      Семейные отношения свелись к минимуму: постель, еда, воскресные прогулки в зоопарк или в кино. Сначала Сергей еще пытался держать Елену в курсе своих дел, но быстро рассмотрел под маской сочувствия и доброжелательности равнодушие, и замолк об своих делах навсегда. Приходя домой он получал заслуженный поцелуй в щеку, и на неизменный вопрос: "Как дела?", столь же неизменно отвечал: "Лучше всех!"
      Как-то под зиму Быстрову выдалась командировка в маленький провинциальный город в соседней области, где его спортивное общество соорудило громадный спорткомплекс. Быстрота зарезервировали как главного почетного гостя: разрезать ленточку, толкнуть речь, получить взамен цветы, которые он потом оставить где-нибудь на подоконнике.
      Встретили его по полной программе, на черной "Волге", хотя ехать им было буквально двести метров. Бестолковая суета провинциально празднества кончилась уютным застольем в местном ресторане для особо избранных. Сергей был в центре всеобщего внимания, не столь часто в эти места приезжали столь известные люди. Особе внимание ему оказывала соседка по столу, дама с очень красивой, броской внешностью. Числилась она третьим секретарем горкома партии, но сказать об этом, значит не сказать ничего. Лидия Максимовна привыкла жить на гребне всеобщего интереса и восхищения, при этом стараясь самой взбить эту самую волну, не дожидаясь попутного шторма.
      Сергей начал пить поздно, после финиша своей спортивной карьеры, и так до конца не привык к этой неприятной для него процедуре. Это было как бы одним из условий его новой работы. Через час после начала банкета он почувствовал себя дурно, и постарался потихоньку выскользнуть на крыльцо. Морозный воздух освежил его.
      - Вы куда это от нас убежали? - раздался за его спиной воркующий голос.
      "Вот черт, и здесь достала"! - подумал Сергей, с улыбкой поворачиваясь к даме.
      - Накурили там у вас, а я как-то к этому не привык.
      - Ну, мужчина, который в наше время не курит должен находиться в музее под стеклом, весь в орденах за волю и мужество не курить в то время, когда все кругом дымят как паровозы.
      - Да это не я, это спорт меня к этому приучил.
      Она стояла на крыльце, и ласково, очень ласково смотрела на этого большого, сильного, и красивого мужчину.
      - Долго там все это еще будет? - спросил он Лидию.
      - Да вы что, - рассмеялась она, - там все еще только начинается. А вы уже хотите сбежать?
      - Да не прочь бы. Только не знаю, где у вас тут гостиница.
      - Вас так просто не отпустят, надо знать наше руководство. Давайте я вас провожу, мне как раз по пути.
      - Нет-нет! Не надо беспокоится, покажите лучше куда идти, а уже все найду.
      - И не говорите ничего! Хоть раз в жизни не меня проводят, а я кого-то провожу.
      План их удался. Быстров ушел первым, он был уверен, что никто ничего не заметил, но Лида успела что-то шепнуть на ухо своей подружке. Так что через три минуты весь женский контингент собравшийся в ресторане не дыша наблюдал через окно на неторопливую прогулку одинокой парочки по ночным улицам.
      Беседа их была легкой, непринужденной, Люда активно держала нить разговора в своих изящных лапках.
      - Ну вот и пришли, - весело сказала она, показывая рукой на обычный пятиэтажный дом.
      - Но это же не гостиница? - изумился Сергей.
      - Нет, - воркующим голосом ответила она. - Это мой дом, я здесь живу.
      Она подошла вплотную, подняла голову, и, вглядываясь в глаза Сергея в свете уличного фонаря, просто и легко сказала:
      - Ну, пошли ко мне?
      Она была сейчас чертовски хороша, загадочна, и вместе с тем близка и доступна. В Быстрове зазвучал казалось бы давно забытый мужской инстинкт. В молодости его заглушал спорт, потом была Лена. Сейчас, в его чиновничьей действительности ему часто приходилось часто иметь дело с красивыми, холеными женщинами. Он отмечал про себя их красоту, многие были из них не прочь закрутить роман с этим живым античным богом. Они заглядывали в его глаза, ждали какого-то манящего слова, взгляда, жеста. И ник-то не мог себе представить, что внутри этого могучего мужчины до сих пор живет робкий и застенчивый подросток, неспособный первым начать вечный ритуал ухаживания. Только эта местная, стареющая львица сумела сделать то, что не догадалась сделать ни одна столичная "штучка" - она взяла инициативу на себя, и просто увела его к себе, поманив одним пальчиком руки.
      Вышел он из этого дома в пять утра. Через полчаса должен был подойти его поезд. В голове слегка шумело от выпитого шампанского и от недосыпа. Он постоял с минуту, вдыхая свежий зимний воздух, прислушался. Тогда, вечером, он вспомнил о Лене, и ему стало нехорошо от того, что она узнает обо всем этом. Тогда он закрыл глаза, и, напрягая всю свою внутреннюю силу начал рвать эту проклятую струну. И она лопнула, отзвенев потухающей нотой.
      "В конце -концов это моя личная жизнь", - подумал Сергей. Тогда звучала музыка, бабочкой по цветкам кружилась по квартире хозяйка, наливая и расстилая все для дорогого гостя. Лишь сейчас, утром, он до конца услышал и ощутил эту немую тишину. С непривычки Быстрову стало как-то не по себе, но он стряхнул с себя это неловкое чувство и зашагал к вокзалу.
      Еще подходя к вокзалу он услышал как объявили его поезд, но время еще было, и он решил зайти в туалет. Серый бункер подвала вызвал отвращение своей мрачной грязью и устоявшимся ядовитым запахом, так что Сергей как можно быстрей покинул неприятное заведение.
      "Да, это не Женева. Какой-то поезд стоит на путях, как не вовремя. Придется идти через перекидной мост. Не лезть же под вагоном, как-то не солидно".
      Все это были побочные мысли, на самом деле он думал о другом. Жизнь его как бы перешла на другой этап, и он не мог понять, приобрел он от этого что-то, или потерял?
      Он уже спускался вниз по лестнице, когда стоящий на путях поезд тронулся, плавно и почти бесшумно. Сергей машинально прочитал надпись на белой табличке сбоку вагона, и вскрикнув: - А, черт! - и побежал вниз, прыгая через две ступеньки.
      Он был уже на перроне, когда мимо него прокатились последние вагоны. Сергей явно увидел, как закрылась дверь в предпоследнем вагоне, закрылась, и тут же, отошла назад, кто-то изнутри не до конца ее захлопнул.
      "Догоню"! - решил Быстров, и бросился вдогонку за вагонами. Но и локомотив прибавил скорости, и они с поездом неслись вровень, ни на шаг не уступая друг другу. "Прямо как на первенстве мира", - мелькнуло у него, и вдруг Сергей увидел впереди себя конец перрона. Тормозить на скользком снегу было поздно, он отчаянно закричал: - Ленка! - и прибавив все что мог, прыгнул, стремясь в этом отчаянном прыжке попасть на подножку вагона. Уже в полете он понял, что не достает. Он все таки успел уцепиться за поручень одной рукой, вторая была занята дипломатом, он его выпустил, но ухватится за поручень ею не успел. Нога его соскочила с обледенелой подножки, рука соскользнула, вниз, тело ударилось о землю, чуть подпрыгнуло. Это было еще не смертельно, но маленький полосатый столбик, что железнодорожники зачем-то ставят вдоль дороги ударил его по ногам, и отбросил его большое, живое тело, под мясорубку вагонных колес. Крик его никто не услышал, и последняя мысль, не успев родиться умерла в отчаянной боли перемалываемого колесами тела.
      Лену заставил подскочить с кровати отчаянный, истошный крик дочери. Добежав до кровати Жанны Лена обхватила бьющееся в истерике маленькое тело дочери, и начала исступленно целовать мокрые от слез глаза, щеки и губы.
      - Жанна, Жанночка, деточка, ты что, успокойся, все хорошо!
      - Папа! Папа! - наконец с трудом выкрикнула дочь.
      - Ну что ты, все хорошо, папа скоро приедет, он уже в поезде, он в дороге. Это тебе сон такой плохой приснился.
      Долго ей пришлось успокаивать дочь, наконец та затихла, всхлипывая, и вздрагивая во сне.
      "Ну вот, наконец-то успокоилась. Бедненькая, приснилось же".
      Лена взглянула на часы, и решила, что ложиться уже не стоит. Она подошла к окну. В свете уличных фонарей падал снег, и только это заставило ее ощутить чувство какой-то непонятной утраты.
      Конец.