«Что же тогда творится в Брюсселе, — подумал Юрий, складывая зонтик уже внутри салона. — Если здесь такой дождище хлещет, то там, наверное, вообще всемирный потоп?»

От дамы стоявшей рядом с ним возбуждающе пахнуло резким, изысканным ароматом, и на несколько минут Мирошкин забыл о проблемах столицы Бельгии. Машинально, на автопилоте полковник последовал за женщиной со столь восхитительным парфюмом, в самом деле оказавшейся привлекательной во всех отношениях. За эти годы Юрий так и не женился, но сумел оценить все преимущество холостяцкого существования, и кратковременные, бурные романы скрашивали его скучную личную жизнь.

«Пройдем паспортный контроль, и надо будет с ней познакомиться», — подумал Юрий, продолжая смотреть вслед красавице. Он не глядя сунул паспорт в руки чиновника. Гораздо больше полковника сейчас волновало, в какую сторону отправится его попутчица. А та остановилась посредине зала в нерешительности, явно волнуемая теми же самыми проблемами, что и сам Мирошкин. Дама посмотрела в сторону расписания движения самолетов, потом отошла в сторону, к расписанию междугородних автобусов.

«Что они там возятся?» — с досадой подумал Юрий, оборачиваясь к представителям пограничного контроля. К этому времени количество их удвоилось, худощавый парень с некрасивым, вытянутым лицом коренного фламандца что-то объяснял более старшему товарищу с объемным животиком любителя пива, тыча при этом пальцем то в паспорт Юрия, то на монитор компьютера.

— Что-нибудь не так, офицер? — спросил Мирошкин, заученно скалясь в профессиональной, дипломатической улыбке.

— Вы Юри Мирошки? — спросил молодой чиновник, по западному глотая окончания имен.

— Да.

— С какой целью вы прибыли в Нидерландское королевство?

— Я следую транзитом в Брюссель, по приглашению руководства блока НАТО.

Мирошкин достал нужные документы, оба голландца внимательно их изучили, потом переглянулись, старший куда-то ушел, второй сказал:

— Один момент, — и отложив документы Юрия в сторону занялся проверкой документов какого-то азиата, не то корейца, не то японца.

«Любитель пива» вернулся минут через десять, и не один, а с двумя рослыми полицейскими.

— Юри Мирошкин? — спросил он строго, беря в руки паспорт полковника.

— Да, это я.

— Вы объявляетесь задержанным по ордеру международного трибунала в Гааге как военный преступник. У вас есть право на адвокатскую защиту, у вас есть право на один звонок.

Юрий был ошеломлен.

— Какое вы имеете право! — вскипел он. — Какой еще к чертям ордер!? У меня дипломатический паспорт!

— Это не имеет значение. Правительство Голландии не признает вашего статуса дипломата. Следуйте за нами.

Побагровевшего от злости Мирошкина провели в комнату пограничного осмотра, тщательно обыскали и отобрали деньги, документы и все самое ценное — часы, золотую цепочку, перстень, а так же ликвидировали ремень и шнурки. На все протесты и угрозы русского полковника голландцы реагировали с флегматичной безразличностью, так что через полчаса Юрий плюнул, и напоследок по-русски «причесав» своих тюремщиков умолк, надеясь только на одно — телефонный звонок в посольство.

Человеку, поднявшему посла России с постели в три часа ночи, трудно рассчитывать на доброту и ласку. Митин, так звали главного российского дипломата в Нидерландском королевстве, был настроен соответственным образом.

— Ну, так что у вас тут случилось, полковник? — буркнул он, покрасневшими от недосыпа глазами рассматривая нарушителя своего спокойствия. Мирошкин как можно более подробно рассказал обо всей странной ситуации, Митин кивнул и вышел, сказав только одно.

— Хорошо, сейчас разберемся.

Но вернулся посол только через полтора часа. Следов сна на его лице уже не было заметно, зато отчетливо просматривалось явная злость напополам с растерянностью.

— Плохи твои дела, полковник. Ты знал что по твою душу в свое время выписали ордер на арест?

— Да, но это когда было?! Да и вообще, что это за глупость! Это уже пятая моя поездка на Запад.

— Странно что она не тринадцатая. Я пробовал все, и протестовал, и угрожал, просил отпустить тебя под залог — бесполезно. Уперлись как бараны!

— Что же теперь делать? — растерялся Мирошкин. До этого он воспринимал все происходящее как дурной сон, временное недоразумение, но лишь теперь до него начал доходить весь ужас своего положения.

— Прийдется, брат, немного посидеть в тюряге. Это, правда, не наши тюрьмы, тут все гораздо более цивилизованно. Но...

— И долго?

Митин пожал плечами.

— Пока не включится большая дипломатия из Москвы. Так что потерпи, брат.

На следующий день газеты и телевидение взахлеб вещали о деле Мирошкина. «Русский офицер арестован за прошлые военные преступления. — писала английская „Гардиан“. — Голландское правосудие предъявляет русскому полковнику обвинение в убийстве четырех чеченских женщин. Невинные мирные жители погибли восемь лет назад от рук Юрия Мирошкина».

Кадры любительской съемки зафиксировавшие выстрел Юрия из подствольника и последующий взрыв КАМАЗа крутили по всем каналам. Правда куда-то исчезли кадры обстрела боевиками блокпоста, тем более смерть Зинченко. Показывали только сам выстрел и потом крупно лицо Юрия склонившегося над телом друга.

Следствие длилось всего две недели, сам суд — три дня. Первый раз войдя в зал заседаний Юрий сразу почувствовал как от этих затянутых в черные мантии людей веет холодом высокомерия и непонятной ему ненавистью. Он понял все из выступления прокурора, итальянки Андре Конте, пожилой женщины с лицом, на котором напрочь отсутствовали какие либо эмоции.

— Мы не можем терпеть пока на нашей прекрасной земле существуют хоть какие-то нарушения прав человека. Этот же человек нарушил самое важное право человека, право на его жизнь. В лице этого жалкого полковника мы судим не только его, но и все это громадное, варварское государство. Государство, где раздавлены все права человека, где отсутствует сама свобода.

Все попытки адвокатов доказать, что Юрий стрелял сторону КАМАЗа в состоянии аффекта и неприцельно ни к чему не привели. Благодаря усилиям российских спецслужб была найдена и показана по телевидению вся запись инцидента на пропускном пункте «Кавказ». Несколько подкупленных журналистов опубликовали действительную версию всего происшедшего. Потихоньку общественное мнение начало склоняться в сторону Мирошкина. Но несмотря на все усилия дипломатов и адвокатов международный трибунал в Гааге приговорил Юрия Мирошкина к пожизненному заключению. Та же самая прокурорша в интервью одной из телекомпаний откровенно призналась в том, что в этом случае она искренно сожалеет, что в Европе отменили смертную казнь.

— А жаль, это было бы хорошим уроком всем этим русским варварам.

Узнав о решении суда Сизов пришел в ярость. Его личный секретарь Фартусов еще ни когда не видел Диктатора в таком состоянии. Получив все указания он вышел в приемную и немедленно позвонил Соломину.

— Виктор Андреевич, срочно зайдите к Владимиру Александровичу.

Через три минуты Премьер вошел в приемную Сизова, кивнул головой Фартусову и хотел пройти дальше, но секретарь преградил ему дорогу.

— Виктор Андреевич, это я вас вызвал. Шеф не в себе, он разбил две хрустальных пепельницы и сломал стул.

— Чего это он? — удивился Соломин.

— Это из-за Мирошкина.

— А-а, понятно.

— Кроме того он велел разорвать все отношения с Голландией, арестовать имущество Нидерландов в России, а так же задержать всех подданных королевства как заложников. Кроме того он велел готовить эскадру Балтийского флота к походу в Северное море.

У Соломина вытянулось лицо.

— Ну, это он уже через чур! — пробормотал он.

Несколько секунд Премьер раздумывал.

— Где сейчас Сазонтьев?

— На Арбате, в Генштабе.

— Вызови его сюда, пусть принесет побольше водки и придумает какой-нибудь повод ее выжрать.

— Хорошо. Да, он велел вызвать к себе Мохнача, Ждана и Анисина. Потом Володина.

— Эти трое обойдутся, а Володина ушли куда-нибудь к ядреной фене, чтобы не нашли его дня три!

Кабинет Диктатора был пуст и премьер прошел дальше, неодобрительно осмотрев по ходу разбитый в щепки стул и лежащие у стены осколки хрусталя. Виктор нашел Сизова в комнате отдыха, тот лежал на диване, расстегнув китель и сорвав с шеи галстук. Лицо Владимира пылало как после бани, знаменитая прическа была растрепанна.

— К тебе можно? — спросил Соломин.

— А, это ты, заходи.

Премьер с кряхтением втиснул в кресло свою квадратную от полноты фигуру и спросил.

— Ты на крестины-то ко мне завтра прийдешь?

— Ну я же обещал, значит прийду.

Две недели назад у Соломина родилась внучка, и Сизов пообещал быть ей крестным.

— Это хорошо. А проект бюджета смотрел?

— Нет еще, что там у тебя?

— Как обычно, расходы больше чем доходы.

Еще минут пять разговор вяло перепрыгивал с одной темы на другую, пока в дверях комнаты не показалась громадная фигура Главковерха. Сазонтьев выглядел несколько странно, трезвый, но какой-то загадочный, правую руку держал за спиной. Не соизволив поздороваться он прошел вперед и водрузил на небольшой журнальный столик литровую бутылку водки.

— Гуляем, курсанты, — сказал он. — Хозяин, тащи огурцы.

— Это по какому еще случаю у тебя банкет, — нахмурился Сизов. — Да еще с утра пораньше?

— На, читай, ты так долго этого добивался, — и Сашка бросил перед своим непосредственным начальником красные корочки.

— Да неужели! Никак наш маршал все-таки кончил академию, — добродушно засмеялся Соломин.

— Ну, молодец, — сказал Сизов, наконец оживляясь. Он даже сел на диване и с интересом изучил весь документ. — А что ж вот так вот? — Владимир показал рукой на бутылку. — Поехали в ресторан, хоть в «Прагу», что ли, посидим, отметим.

— А что, по курсантски уже за падло? Водку в «бескозырке» уже брезгуем потреблять. Заелся, господин диктатор!

В комнате отдыха появился Фартусов отягощенный подносом со всякой снедью из кремлевского буфета: бутербродами с икрой, колбасами и ветчиной, любимыми Сазонтьевым солеными огурцами и двумя бутылями «Боржоми» для Премьера. Через полчаса Фартусова послали за еще одной бутылкой водки, но секретарь, помня пословицу, предусмотрительно принес две. Разрешил себе принять на грудь и давно уже не потреблявший из-за больной печени Соломин. Когда через два часа Фартусов осторожно заглянул в кабинет, гулянка была в самом разгаре. Соломин сидел уже в одной майке, два же его собутыльника так же скинули кители и расстегнули рубахи до самого пупка.

— Нет, Виктор, ты не понимаешь! — орал Сизов, мотая указательным пальцем перед лицом Премьера. — Это они не этого полковника унизили, это они всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!

— Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать Европу от Америки, а ты: «...разорвать отношения, послать крейсера в Северное море», — процитировал Премьер. — Нас не бояться должны, а уважать, понимаешь, уважать!

— Нет, Володь, Виктор прав, — Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом и продолжил свою мысль. — Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок секунд за сорок. Если прикажешь я снова пройду на «Петре Великом» и поставлю к верху раком весь мир, но это не тот метод. Виктор прав, когда тебя боятся, они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать тебя за пятки. Я считаю так — парня нужно вытаскивать любой ценой, этим голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту судейскую камарилью опустить так, чтобы ни кто их больше не принимал всерьез...

Вернувшись в приемную Фартусов с ухмылкой заявил всем трем ожидавшим приема главам спецслужб.

— Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.

Лишь через сутки Володин вызвал к себе посла Нидерландов и вручил ему ноту протеста. Через три дня после этого был арестован некий гражданин Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению в шпионаже. Еще через три недели в неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении таможенного контроля в аэропорту имени Джона Кеннеди у ней в сумочке нашли пакетик с десятью граммами героина. Наркотик у ней учуяла специально обученая собака. Та же самая собака проявила интерес к еще одному пассажира этого же авиарейса, сидевшего как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у него ни чего не нашли. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с серьгой в ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и пограничников своими развязанными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.

— Ой, этот запах, наверное, осталось от рукопожатия с моим сыном, — пояснил он. — Он у меня давно сидит на игле, и он же провожал меня в аэропорту.

— Господин Марк Спирин, зачем вы приехали в США? — сурово спросил один из чиновников.

— Я хотел бы поработать здесь.

— Но у вас гостевая виза!

— Ну и что?

Чиновник миграционного агентства с возмущенным лицом вернул документы странному человеку.

— Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.

— Не очень и нужно, — хмыкнул Спирин и, подхватив свою скромную поклажу, повернул в сторону выхода.

К сожалению американские таможенники плохо знали лучшего российского престидижитатора Марка Спирина, цирковая фамилия Марк Спирс. За фокус с доставкой пакетика героина в сумочку прокурорши он получил сто тысяч долларов. Еще через две недели «независимые» журналисты раскопали что у трех членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском банке лежат кругленькие суммы, якобы полученная от одного боснийца, военного преступника, оправданного в прошлом году высоким судом. Все эти счета были чистой липой, совместный труд СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из трех членов суда взяли самоотвод, лишь третий упрямо продолжал доказывать свою невиновность.

Пострадала и промышленность Голландии. За месяц до этого скандала всемирно известная фирма «Филлипс» выиграла тендер на модернизацию одного из московских телевизионных заводов, но в последний момент ей было отказано и заказ получила гораздо менее известная финская фирма.

Прошло полгода с тех пор, как Мирошкин впервые увидел мир через изящные, фигурные решетки голландской тюрьмы. Это была не русская зона, тем более не Бутырка, камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал с тренажерами. В соседи к полковнику посадили одного украинца лет тридцати, нелегально приехавшего на заработки, и в первый же день укравшего что-то по мелочам в первом же попавшемся ему супермаркете.

— Вот, дурень! — корил он себя день и ночь. — Ну я же не знал що у них там везде телебаченье натыкано?! Вот дурень!

Признаться, как раз этот сосед и был самой большой неприятностью для Мирошкина. Его непрерывные стенания и редкий по ничтожности интеллект доводили офицера до белого каления.

— Нет, Микола, если б ты знал, как ты мне надоел! Я бы лучше с каким-нибудь эскимосом сидел, чем с тобой, — сказал он как-то своему сокамернику, и в ответ услышал мутный поток ругани, с обычными обвинениями «поганых москалей» во всех бедах, в том числе и в том, что Микола оказался в голландской тюряге.

— И в чем же это мы виноваты? — возмутился Юрий.

— Да, это вы все, москали поганые! Ежели бы не ваш треклятый Ельцын, я бы теперь рубил плоты у себя на Карпатах, и ни в каких Голландиях не бувал.

— Да ты, брат, ни как жалеешь что Союз распался?!

— Да нехай он сдохнет этот ваш Союз вместе со всеми вами, коцапами погаными!

После этих слов Микола обиженно отвернулся лицом к стенке и наконец-то затих.

Между тем адвокаты Мирошкина подали в суд апелляцию на пересмотр дела. Несмотря на все усилия дипломатов и спецслужб нидерландская Фемида упорно отказывалась признать свою не правоту, и единственно, чего добились защитники, это рассмотрения кассационной жалобы в местном суде.

В тот день их вывезли из тюрьмы вдвоем, Мирошкина, и еще одного здоровущего негра, которого в тюрьме все звали просто Джорджем. Этот самый Джордж сидел за вооруженное ограбление продуктовой лавки, но недавно открылось, что этот подвиг был не единственным в его бурной жизни. За месяц до этого был ограблен национальный Голландский банк в Антверпене. Дело было шумное, нахальство налетчиков не имело границ, они напали на инкассаторскую машину остановившуюся у ворот банка. При ограблении было много стрельбы и трупов, три налетчика взяли триста тысяч долларов и нагло ушли от преследовавшей их полиции. Чудом выживший шофер инкассаторской машины опознала в скромном любителе зелени стрелявшего в нее бандита. Все попытки следователей расколоть Джорджа и узнать кто были его подельники и где деньги ни к чему не привели. Заседание должно было состояться в десять часов утра, но сначала у тюремного фургона спустило колесо, а потом заседание отложили, потому что какой-то шутник позвонил и предупредил, что в здании заложена бомба. Лишь в час дня вызвали в зал заседаний Джорджа. «Отстрелялся» тот быстро, через два часа вернулся в комнату ожиданий, прибавив к своим трем годам еще семь. Негра это мало огорчило, он с неизменной ухмылкой засунул в рот сразу три подушечки «Стиморола» и весело крикнул вслед уходящему Мирошкину:

— Давай, полковник, топай к этим засранцам. Сейчас тебе еще срок накинут! Два пожизненных заключения!

Мирошкин нервничал. Он не знал, надеяться ему на этот суд, или нет, хотелось надеяться, но так неохотно было потом разочаровываться!

Увы, трехчасовое разбирательство кончилось ни чем. Суд отказался принимать на себя функции отменяющие решение международного трибунала в Гааге, хотя Юрию понравилось как очень точно и аргументировано вела дела женщина адвокат.

«Молодец, хотя и баба, — думал Юрий, рассматривая леди-адвоката. — Только что же они тут все косметикой не пользуются? Такая страшная!»

Когда Мирошкина с Джорджем вывели из здания суда уже стемнело. Зимние сумерки в теплой Голландии мало отличаются от похожего времени суток где-нибудь на юге России: сырой ветер приморья, серое, без звезд, небо. Через полчаса фургон свернул на второстепенную дорогу ведущую к тюрьме, тогда их и догнал большой, черный джип японского производства. Он сразу пошел на обгон, но потом притормозил и несся на одном уровне с тюремной машиной. Затем у задней дверцы медленно опустилось боковое стекло, и опешивший водитель увидел направленный в его сторону противотанковый гранатомет. Зеленый, остроносый головастик гранаты более чем неприятно поразил шофера, сначала в переносном смысле, потом и в прямом. Взрыв разнес кабину, и неуправляемая машина съехала с дороги и врезалась в дерево. А со стороны остановившегося «Паджеро» уже бежали люди с автоматами. Один из них, открыв дверцу кабины, на всякий случай полоснул очередью по бесчувственным телам водителя и охранника, а остальные занялись фургоном. Быстро замазав замочную скважину пластитом они отбежали в сторону, а когда прогоревший шнур вызвал небольшой, но резкий взрыв, вернулись, и начали рвать на себя бронированные двери. К этому времени все вольные и невольные пассажиры фургона чувствовали себя так, словно им по голове долбанули кувалдой. Несмотря на это оба охранника схватились за оружие. Один из них успел пару раз выстрелить из пистолета, но ответная пуля попав в грудь тут же отбросила его к самой решетке. Второму же тюремщику не пришлось и выстрелить. Из-за той же самой решетки протянулись две громадных, черных руки, и с виду мягко и нежно опустились на горло голландцу. Тот как-то сразу захрипел, и, выпустив оружие, бросил все силы на то, чтобы разжать этот чудовищный капкан. Когда двое в черных масках запрыгнули в фургон, охранник уже хрипел в последних конвульсиях. На то, чтобы открыть решетку и вывести заключенных ушла минута, еще столько же на погрузку всех действующих лиц в подъехавший джип. После этого «Паджеро» резко сорвался с места и растворился в концентрированной серости зимней ночи.

Мирошкина вывезли из Голландии и провезли через пол-Европы в фургоне с тюльпанами. На родину он попал лишь через две недели, через Австрию и Румынию. Визажисты от ФСБ ловко перекрасили его черные волосы в рыжий цвет, с помощью контактных линз изменили цвет глаз, а два комка ваты за щеками придали Юрию вид добродушного немецкого бюргера. Гораздо больше проблем им доставил Джордж. Его так же пришлось снабдить новыми документами и купить деньги до родного Суринама. Но именно на подельников Джорджа по ограблению банка свалили и похищение заключенных. Именно эту версию усиленно пытались внедрить причастные к побегу Мирошкина спецслужбы. Через три недели в одном из каналов Амстердама даже выловили труп, сразу объявленный представителями прессы бывшим русским полковником, ведь на нем был тот самый тюремный костюм. Над телом этого бедолаги хорошо потрудились местные крабы, так что идентификация его была весьма затруднена.

На родине Мирошкину пришлось сменить место жительство, профессию, фамилию, и даже внешний облик. После пластической операции его не узнала даже бывшая жена, к этому времени благополучно загнавшая своего лысого начальника в могилу. Увы, по мнению Юрия Елена изрядно постарела, и утратила то, за что он ее раньше любил — за непосредственность и непохожесть ни на одну из женщин. Теперь эта была самая обычная сухопарая тридцатилетняя женщина с жизненной хваткой рыбы пираньи. Вскоре Юрий женился, на самой обычной учительнице. Через год она родила ему сына. Кстати, фамилию себе Юрий выбрал из своего прошлого. Теперь он Зинченко.

Чем занимается сейчас Джордж — неизвестно. Но больше всего на свете он любил две вещи — футбол, и грабить небольшие овощные лавочки.

ЭПИЗОД 52

Проклятая натура жаворонка как всегда подняла писателя Майкла Джонсона рано утром, в начале шестого. Покосившись на безмятежно раскинувшуюся на кровати жену Майкл поморщился и начал одеваться. Оксана была на тридцать лет моложе мужа, и в свои тридцать восемь довольно хороша собой, вот только в последнее время сильно раздалась вширь. Но не это волновало ее супруга. Всем своим существованием на американской земле Оксана была обязана Майклу, и тот требовал от женщины одного — постоянной заботы, внимания и ласки. Оксана Оноприенко справлялась с этими обязанностями легко и без видимых усилий, единственное, что она не могла делать, это рано вставать. Хоть убей, но ей надо было выспаться как минимум до восьми утра, поэтому Майклу приходилось самому спускаться вниз, на кухню, и варить себе кофе. Делал он это по своему рецепту, не признавая никаких новомодных растворимостей. Джонсон смешивал в строгой пропорции один к двум мелкие зерна сорта мокко с более крупными зернами арабики, потом молол их в старомодной, прошлого века ручной мельнице. Воду для кофе Майкл приносил за полкилометра, из лесного ключа. Самым важным было не упустить момент, когда в медной турке начнет поднимать желтоватая пена, и не дать воде по настоящему закипеть. Потом, когда укутанная цветастым войлочным петухом турка парилась, впитывая каждой молекулой воды терпкий и пряный аромат Ближнего Востока, писатель делал нехитрую зарядку, стараясь побольше нагружать свои пораженные полиартритом суставы. Довершением всего комплекса ежедневных занятий был кратковременный контрастный душ, взбодривший писателя как удар хлыста.

Уже с дымящейся кружкой Майкл вышел на террасу и, усевшись в плетеное кресло, начал мелкими глотками смаковать свое ароматнейшее кофе. Солнце поднималось как раз за домом Джонсона, и прекрасный вид на отроги Апалачских гор постепенно менялся от голубоватых и розовых, до бирюзово-зеленых. Кроме чисто эстетического элемента в этом созерцании был и прикладной момент. По этой единственной дороге каждый день на своем велосипеде приезжал почтальон, и когда он выезжал на пригорок его издалека было видно, как минимум за километр. Мистер Бенсон был прелюбопытнейшим человеком, этаким философом-самоучкой и хранителем огромного количества местных историй и баек, хорошо аргументирующих его философские сентенции. Некоторые из них искренне веселили старого писателя. В свои пятьдесят лет Бенсон ни за что не хотел пересаживаться на автомобиль и добирался до своих клиентов на двухколесном экипаже. Наверное именно поэтому почтальон всегда был бодр, весел и словоохотлив.

Майкл еще не допил свой кофе, как на пригорке показалась крохотная фигурка велосипедиста, тут же нырнувшая вниз, в небольшой лесок, окружавший имение Джонсона.

«Он сегодня рано», — подумал писатель, поднимаясь с кресла. До калитки было тридцать метров, но ноги Майкла давно начали сдавать, чего нельзя было сказать о голове старого писателя. Выйдя за калитку Джонсон остановился рядом с почтовым ящиком, заранее улыбаясь в предвкушении предстоящей беседы. Он знал, что Бенсон специально разводит почту так, что бы последним посетить этого чудаковатого писателя-отшельника, и спокойно поболтать с ним когда полчаса, а когда и час, все зависело от темы разговора. Порой господин писатель рассказывал потрясающие вещи, ведь за свою жизнь он объездил практически весь мир, пока не поселился у них в штате. Специально для этих бесед хозяин даже приказал сделать небольшую скамейку около почтового ящика.

Звонок почтальона тренькнул за поворотом, там была большая заплата на шоссе, и каждый раз велосипед словно жаловался на кочку и заранее предупреждал о своем приближении. Вот наконец темная фигура показалась на дороге, синяя, фирменная бейсболка, черная ветровка. Но улыбка как-то сползла с лица Джонсона. Это был не Бенсон, а совсем другой человек, какой-то молодой парень с длинным, но довольно приятным лицом. Карие глаза, пухлые губы итальянца, и вместе с тем прямой нос и светло-русые волосы истинного нордийца. Затормозив в двух метрах от Майкла он широко улыбнулся и спросил:

— Доброе утро! Вы Майкл Джонсон?

— Да, — внезапно севшим голосом признался Майкл. — А где Бенсон?

— О, он вчера неудачно упал с велосипеда и сломал ногу. Так что с месяц теперь я буду вашим почтальоном. Меня зовут Билл, Билл Джонсон, я ваш тезка, господин писатель. Вот ваши газеты: «Нью-Йорк таймс», «Гардиан», «Бильд», словом все.

Почтальон поставил велосипед на подножку, вытащил из багажной корзины впереди руля и протянул Джонсону массивную пачку с газетами. Тот машинально протянул руки, но уже принимая почту он заметил акцентированный взгляд нового почтальона на свое левое запястье. И этот взгляд решил все. Если до этого момента подозрение было неосознанно и гнездилось на уровне подсознания, отдаваясь неприятной дрожью в районе солнечного сплетения, то теперь Майкл понял что не ошибся.

«Дьявол, они меня все-таки нашли! Зачем я не стер эту татуировку до конца!»

Очевидное замешательство хозяина дома было слишком заметным, даже пот выступил на лице Майкла, поэтому улыбка сползла с лица почтальона и он уже на чистейшем русском языке спросил:

— Как поживаете, Михаил Иванович?

— Вы меня не за того принимаете, — промямлил по английски Майкл, но из его онемевших рук на землю попадали все газеты.

— Не надо, господин Заславский. Мы вас давно вычислили. Писатель Джонсон и писатель Василий Жуков пишут удивительно непохоже. Только одного из них после побега из Швеции не видел ни кто, а второй довольно часто мелькает на экранах телевидения. И татуировку эту, плод бурной молодости вы не до конца свели. Вон, цепь от якоря все проглядывает.

— Что вы хотите, — по-русски спросил Михаил, лихорадочно пытающийся понять что ему сейчас делать. В этот момент он проклял тот день, когда решил поселиться в этой глуши, подальше от людей. За двадцать лет жизни на Западе он утратил осторожность. Свято поверил что новая внешность и новое имя хорошо защищают его от всех старых, неприятных знакомых и сослуживцев. Его пистолет уже лет пять лежал в ящике комода и, наверное, давно заржавел. Как проклинал сейчас себя экс-резидент что не забрался в какую-нибудь глубинку, а устроился здесь, в Нью-Джерси, под боком у Нью-Йорка. Он даже хвастался перед Оксанкой, вот, дескать, живем в часе езды от крупнейшего города в мире, а словно бы и в деревне.

«Оксанка спит, ее сейчас и пушкой не разбудишь. Случайных путников здесь не бывает. Броситься вперед и попробовать обезоружить его? В мои шестьдесят восемь только это и остается, на вид этому парню лет двадцать пять, шея как у быка. К тому же у меня всегда по единоборствам было посредственно.»

— Михаил Иванович Заславский, Верховный Суд Союза ССР приговорил вас за измену родине к высшей мере наказания...

— Союза уже давно нет! — вскрикнул Михаил. Но лже-почтальон мерно продолжил свой торжественный речитатив.

— ... Верховный суд Российской Федерации подтвердил этот приговор.

— Это было давно!

— Суд счел, что ваше преступление не имеет пределов давности.

— Вы не имеете право!

— Имеем, и еще какое.

— Это глупо!

— Это справедливо.

Сунув руку под полу куртки палач вытащил пистолет с глушителем и направил его в сторону Заславского. Пересохшим ртом тот начал выкрикивать какие-то бессвязные слова.

— Зря! Вы это зря, это не сойдет с рук, будет скандал, вы понимаете! Вас же быстро вычислят, вы понимаете это!

— Ну, это мы еще посмотрим, вычислят нас или нет. Прощай, предатель!

Когда Михаил Иванович увидел дуло глушителя на уровне своих глаз он все же попробовал привести в исполнение сразу оба своих плана.

— Оксана! — хрипло вскрикнул он рванувшись вперед. Жажда жизни и страх перед смертью заставили его забыть о больных суставах, о своем возрасте, о плохих отметках на занятиях по рукопашному бою. Но пуля всегда быстрей человека, и ей все равно, что ты очень и очень хочешь жить.

Тело Джонсона обнаружила все же не Оксана, а подъехавший через полчаса почтальон Бенсон. Ему в тот день удивительно не везло, какой-то осел усеял все шоссе на выезде из его городка мелкими, гнутыми гвоздями. Почтальону пришлось пешком вернуться домой и заменить проткнутую покрышку. Ну, а найденное возле калитки тело такого милого и приятного собеседника как мистер Джонсон с дырой между глаз повергло его просто в шок. Процедура побудки миссис Джонсон имела некоторые приятные моменты, та на ночь одевала такое интересное и прозрачное белье, но истерический визг, поднятый этой дамой напрочь истребил в почтальоне интерес к ней как к женщине.