Сизову и его офицерам, людям, далеким от возникших вдруг вопросов, казалось, что их можно решить быстро и одним ударом. Самая большая опасность, по их мнению, исходила от организованной преступности, добравшейся уже до законодательных и властных структур. И МВД и ФСБ давно знали всех деятелей этой "армады" в лицо, но трудно было доказать связь чиновников и бандитов. Первый же указ новой власти разрешил брать под стражу за одно подозрение в принадлежности к подобным структурам мафии. ФАПСИ прослушивало все и всех, без каких-либо санкций прокурора. Чтобы поднять престиж милицейской службы, резко, в три раза, увеличили зарплату личному составу, ввели ряд дополнительных льгот. Были подняты пенсии бывшим работникам органов, семьям погибших на боевом посту гарантировалась пожизненная пенсия в размере оклада, выплачивалась стипендия сиротам для обучения в высших учебных заведениях. Но милиционеров, уличенных в пособничестве уголовным элементам, ждала суровая кара. Кроме большого срока предусматривалось лишение выслуги. Годы в органах словно вычеркивались из жизни человека. Кроме того, уволенный с "волчьим" билетом не имел права работать в государственных органах даже на второстепенных постах.
      В Уголовный кодекс вернули смертную казнь. Теперь к ней приговаривали за убийство или ранение милиционера, хранение большого количества оружия и наркотиков, создание бандгруппировок, участие в террористических актах.
      На помощь милиции бросили армию. Результаты сказались сразу. Тюрьмы, следственные изоляторы за короткий срок были забиты крутыми парнями, пересевшими с "Мерседесов" на воронки. Большинство из них давно уже не держали в руках оружие, числились членами правления солидных фирм и банков, записались в меценаты и обучали детей в престижных школах Англии и США. При прежнем режиме за спинами купленных чиновников и хитроумных адвокатов они казались неуязвимыми.
      Чтобы освободить для них место, часть мелких уголовников, проходивших по незначительным делам, пришлось выпустить почти под "честное слово" подписку о невыезде. Прокуратура задыхалась от обилия свалившейся на нее работы. Не могла помочь людьми и военная прокуратура, сама увязшая в делах сотен проворовавшихся военачальников.
      Но командовать гражданскими лицами было трудно. Часть прокуроров, по привычке начавших выпускать "крутых" из тюрем под залог и подписку о невыезде, пришлось просто уволить все с тем же "волчьим" билетом. Осознав, что дело в этот раз обстоит весьма серьезно, бандиты всех рангов начали звереть. Почти каждое задержание заканчивалось стрельбой, и счет погибших военных и милиционеров пошел на десятки. Чтобы избежать лишних жертв, было разрешено стрелять на поражение при первых же признаках сопротивления. Негласно это даже поощрялось, и иногда с задержаний привозили одни трупы.
      Был ликвидирован статус понятых, теперь показания милиционера можно было опровергнуть только с помощью трех свидетелей. В первые месяцы после переворота в МВД прошла громадная чистка. Предложили уволиться очень многим непойманным взяточникам, нечистым на руки милиционерам и просто подозреваемым в связях с криминалом. Другие уволились сами, в результате в органах осталось шестьдесят процентов прежнего состава. Но в милицию наконец-то пошли люди с более высоким образованием и моральными устоями.
      В октябре в столице началась первая бомбовая война. Десятого октября взорвался грузовик недалеко от здания Министерства внутренних дел, спустя два дня - около приемной ФСБ на Кузнецком мосту. Толку от этих взрывов было мало, погибло пять ни в чем не повинных прохожих, пятнадцать было ранено. Но не этого добивались террористы. Они ставили целью лишить доверия военное правительство, показать, что оно ничего серьезного не сможет в таких условиях.
      В ноябре прогремело еще три взрыва, и лишь тогда, почти случайно, была накрыта база взрывников и они сами. В свою очередь криминальный мир нанес еще один удар.
      Министром внутренних дел был назначен майор Михаил Доронин, один из шести офицеров, отличившихся при штурме Кремля. Как и все получившие министерские портфели, он автоматически стал генералом. Танкисту по профессии, ему трудно было войти в странный для него мир профессиональных борцов с преступностью. Но майор от природы оказался въедливым и дотошным. Вскоре он разобрался почти во всем, уволил двоих заместителей, с десяток генералов и привлек в министерство новых людей из бывших военных. Доронин старался привить подчиненным идею особой кастовости, избранности их положения в стране.
      - Ни один человек не может поднять руку на служителя закона и остаться безнаказанным, - говорил он. - Человек в милицейской форме должен вызывать уважение в народе и страх у нарушителей закона. Пора отучить уголовников не только стрелять в служителей порядка, но и вообще иметь при себе оружие...
      Именно против него и направила свой удар московская мафия.
      Шло заседание Временного Военного Совета, на котором обсуждался вопрос об отношениях с Европейским союзом, ставших напряженными после введения смертной казни. Слово держал Фокин, утвердившийся за эти месяцы на посту главного идеолога страны:
      - Мы подготовили еще один закон, без сомнения, он также вызовет большой шум на Западе. Имеется предложение подвергнуть стерилизации всех умственно отсталых жителей России. Их у нас несколько миллионов, плодятся они как кролики, на всяческие льготы для этих кретинов уходят громадные суммы. Если так пойдет, то лет через пятьдесят половина населения страны будет ходить с открытым ртом и хлопать в ладоши...
      В этот момент секретарь подошел к Сизову и протянул ему небольшой листок. Прочитав его, тот жестом остановил докладчика и глянул на Доронина:
      - Михаил, полчаса назад похитили твоего сына.
      От лица министра отхлынула кровь, оно стало почти одного цвета с сивыми волосами. Сына своего Доронин любил безмерно. Единственный ребенок, давшийся им с женой очень трудно, похожий больше на мать, чем на отца, обожаемый, заласканный и любимый.
      - Как они... смогли? - с трудом выдавил он.
      - Похитили около школы, телохранитель убит. Весь центр перекрыт, Москву так же закрываем.
      - Они что, требуют выкуп или захотят обменять на кого-нибудь? спросил Соломин.
      - Еще не известно, но мне кажется, что это вряд ли, - качнул головой Сизов. Как всегда в минуты волнения он поднялся и начал ходить за спинами своих коллег. - Мне кажется, что они просто захотели показать свою силу.
      Он остановился около Доронина, положил руки ему на погоны:
      - Миша, надо найти его, любой ценой. Это вызов. Мы разрешаем тебе все, но найди его, вырви с корнем желание действовать такими методами!
      Сизов обернулся к Сазонтьеву:
      - Главковерх, надо Доронину еще подкинуть людей.
      - Ладно, сделаем. Я этих ублюдков своими руками передушу, - проворчал низким басом Сазонтьев.
      Два последующих дня в столице для многих ее жителей показались сущим адом. На улицах громоздились гигантские пробки, тщательно проверялись все выезжающие из города машины. Грузы выгружались даже из дальнобойных фур, не останавливали пломбы на опечатанных контейнерах. Попутно была раскрыта масса преступлений, обнаружено громадное количество наркотиков, сотни единиц оружия, на сотни тысяч рублей поддельной водки и на миллионы контрабандного курева. Падающие с ног от усталости участковые в сопровождении армейских патрулей прочесывали все более или менее подозрительные квартиры, ранее хоть чуть-чуть причастные к уголовной среде. Были задержаны сотни бандитов, прежде сумевших уйти от ареста. Но все было бесполезно - сын Доронина как в воду канул.
      На третьи сутки, с утра, в ворота воинской части в Подмосковье начали въезжать многочисленные "воронки" в сопровождении грузовиков с солдатами. Часть эту расформировали, но до конца растащить все имущество не успели, и Доронин использовал ее как небольшой концлагерь для задержанных за последние дни. Полковник Заев, начальник этой странной тюрьмы, невысокий, с седыми висками, затянутый в портупею, медленно переходил с этажа на этаж, вслушиваясь в крики, доносящиеся со всех сторон. Такого не было со времен незабвенного Лаврентия Берия. Допросы шли непрерывно, сразу десятки людей подвергались жутким пыткам.
      Занимались этим в основном офицеры, до переворота служившие в пехоте или в артиллерии, но призванные волей приказа под знамена министерства внутренних дел. Они не были садистами, но четыре месяца необъявленной войны с всесильной мафией довели их до последней стадии озлобления. Доронин был весьма популярен в этой новой армейско-милицейской среде, и похищение его сына было болезненно воспринято офицерами. Все понимали, что это вызов, и вызов не только генералу, но и лично им, так что средств в борьбе они уже не выбирали.
      С напряжением в сети творилось что-то неладное, на секунды вспыхивал яркий свет, затем лампочки тухли и горели вполнакала. Двое суток армейские электрики пытались устранить эту неисправность, но все их усилия ни к чему не приводили. Эта странная пульсация освещения еще больше добавляла истеричности в без того напряженную обстановку. Зато отопление работало чересчур хорошо, и во всем громадном здании было жарко и душно. Остановившись на пороге небольшой, слабо освещенной комнаты, служившей прежде сушилкой, Заев увидел двоих офицеров. В отличие от своего начальника они были в расстегнутых рубахах. Еще больше был обнажен человек, висящий на наручниках на крюке в потолке. Из одежды на нем значились только обильные наколки да густая поросль на груди.
      - Крутани еще! - не замечая полковника, сказал распаренный капитан. Его напарник, лейтенант, кивнул головой и крутанул ручку небольшого генератора. Висевший узник закричал отчаянно, дико, чувствовалось, что боль была ужасной. Заев рассмотрел, что провода от генератора прикреплены к половым органам мужика.
      - Ну, так кто отдал этот приказ?! - заорал капитан, нервно затягиваясь сигаретой.
      - ...Не знаю... - с трудом прохрипел заключенный, сильно дернулся, словно желая подтянуться на своих стальных браслетах, а потом неожиданно обмяк.
      - Чего это он? - встревожился капитан.
      - Похоже готов, сердце не выдержало, - отозвался лейтенант, проверив пульс у своего подопечного.
      Капитан со всей душой выругался. Подойдя вплотную, он загасил сигарету о лицо арестованного, но тот даже не дернулся, хотя отчетливо запахло горелым мясом.
      - В самом деле крякнул, а жаль...
      - Он что-то сказал? - спросил Заев.
      Оба офицера вздрогнули. Только теперь они заметили присутствие своего непосредственного начальника.
      - Немного. Сказал, что это сделала солнцевская братва и что приказ пришел из Бутырки. Божился, что ничего конкретного не знает.
      Заев кивнул головой.
      - Хорошо, отдохните, скоро понадобитесь все.
      - Как генерал? - спросил лейтенант.
      - Все так же. Третьи сутки не спит, смотреть страшно.
      - Да, не пожелаю испытать такое никому, - качнул головой капитан.
      - Вот поэтому надо сразу отучить их от подобных методов.
      Полковник спустился вниз, в подвал. В большой комнате за столом сидел Доронин, в одной офицерской рубашке с отстегнутым и висящим на зажиме галстуке. Перед ним два солдата держали на коленях обнаженного человека с окровавленной головой. Сам Доронин молчал, а допрос вел полковник Волошин, кадровый милицейский служака, прошедший в этом ведомстве все ступени, от участкового, до начальника главка.
      - Ну, Хомич, не пудри нам мозги. Сказал "а", скажи и "б". С чего ты взял, что это непременно люберецкая братва отличилась?
      - Гадом буду, начальник... не знаю точно, - уголовник говорил с трудом, делая большие паузы. - Фокич говорил... что они сработали, а ему кто нашептал, сейчас даже боженька не узнает... Одел Фокич березовый бушлат.
      - Уведите его, - тихо велел Доронин.
      Волошин удивленно глянул на генерала, по его мнению с этим парнем еще можно было работать. Когда заключенного увели, Доронин высказал свое мнение:
      - Бесполезно, так мы будем топтаться долго. Кто говорит на люберецких, кто на солнцевских, почти все тыкают пальцем в Бутырку. - Он обернулся к Заеву. - Как там, привозят?
      - Да, осталась последняя партия. Через час все будут на месте.
      - Еще час! - с отчаянием в голосе сказал Доронин. За три дня он заметно похудел, кожа приобрела серый оттенок, глаза ввалились, белки глаз налились кровью. Все это время генерал ничего не ел, только курил одну сигарету за другой и пил крепкий чай, скорее чифир.
      Через полтора часа на войсковой плац вышли Доронин, Заев и Волошин. Вся обширная площадь, как бы зажатая огромным, п-образным зданием, была запружена людьми. В двойном кольце охраны стояла плотная толпа людей в штатском, без верхней одежды, в лучшем случае пиджаках и джинсовых куртках. Под ноябрьским ветром их держали уже не первый час, но, несмотря на всю аховость их положения, при виде старших офицеров из толпы полетели недовольные крики:
      - Эй, начальник, не май месяц, давай кончай эту волынку!
      - Счас он тебе сто грамм нальет, для сугрева!
      - И шмальнет в задницу, чтобы получше прогреть!
      - Проси сразу путевку в Сочи!
      - А в солнечный Магадан не хочешь?!
      Братва явно храбрилась, рисуясь друг перед другом. Взойдя на небольшой помост, раньше служивший полковому дирижеру, Доронин холодными глазами оглядел толпу. Это были сливки воровского мира, воры в законе и главари самых крупных преступных группировок страны, триста пятьдесят человек. Некоторых из них везли из самых отдаленных районов страны, не пожалев топлива для спецрейсов военной авиации. Большинство смотрелись соответственно своему положению - крепкие мужики с короткими стрижками, с врожденной свирепостью в движениях и взглядах. Но некоторые уже мимикрировали, выглядели благообразно и солидно, приоделись в костюмы знаменитых фирм, не потерявшие лоска за месяцы отсидки.
      - Раздеть их, - тихо велел Доронин.
      Заев отошел к своим подчиненным, и сержант-старослужащий в полной боевой форме - камуфляже, бронежилете и каске зычным голосом продублировал команду генерала:
      - Всем раздеться догола! Быстро!
      - Чего?! - полетело из толпы, а затем жуткий поток мата вырвался из трехсот пятидесяти глоток. Заев кивнул головой, и в толпу врезалась первая шеренга охраны, вооруженная только дубинками. Это был спецназ внутренних войск, парни, обученные подавлять бунты в зонах.
      ействовали они быстро и умело. Побоище продолжалось долго, самым упрямым штыками распарывали одежду, не щадя при этом и живого тела. Минут через сорок та же толпа стояла совсем с другим настроением. Голый человек теряет чувство уверенности и защищенности, это Доронин знал хорошо.
      - Построить по росту в шеренги по четверо, - скомандовал он.
      Когда с применением дубинок задача была выполнена, генерал кивнул солдатам:
      - Первые четверо.
      Четверку самых рослых заключенных выволокли из строя и привязали к врытым на краю плаца столбам. Доронин подошел к крайнему из них, высокому детине с выколотыми на плечах большими звездами и тихо спросил:
      - Кто похитил моего сына?
      - Не знаю, козел, а знал бы - не сказал, - с перекошенным от страха и ненависти лицом отозвался бандит.
      Доронин ровно кивнул головой, затем, повернувшись, выхватил у ближайшего солдата из ножен штык-нож и одним судорожным, бешеным движением вспорол детине живот. Тот закричал пронзительно, жутко, дергаясь всем телом. Толпа ахнула, замерли многие из солдат и офицеров, стоящих в оцеплении. А генерала словно прорвало, вся накопленная боль и ярость вырвались наружу. Он отошел к следующему и, уже не спрашивая ничего, поронул неестественно белое брюхо бородатого верзилы. Казнь повторилась еще два раза, и от криков истязаемых стыла в жилах кровь. Два молодых солдата из второй цепи конвоя сомлели и камуфляжными мешками рухнули на асфальт, их пришлось увести. Заев осмотрел остальных солдат и офицеров, они держались лучше, но лица у всех были бледными и растерянными.
      - Через десять минут пойдет следующая четверка! - голосом полным ярости выкрикнул Доронин. Генерала пошатывало, он по-прежнему сжимал в руках окровавленный нож и выглядел безумным. - И так будет до тех пор, пока вы не скажете, кто похитил моего сына!
      Несколько секунд над плацем стояла тишина, затем прорезался резкий, сильный голос:
      - Ты чего творишь, козел! Это беспрэдел!
      - А, законник нашелся! - обрадовался Доронин. - Дайте-ка мне его сюда!
      Через минуту к нему вывели солидного высокого мужчину с неизменными звездами на плечах и многочисленной нагрудной росписью.
      - Жора Дикий, - тихо подсказал Волошин. - Вор в законе, грузин, из уральских.
      - Так значит, Жора, это беспредел? - спросил Доронин с перекошенной усмешкой.
      - Да, и это еще тэбе зачтется.
      - Тебе тоже. На кол его! - жутким, свирепым голосом закричал генерал.
      Началось самое страшное. Через пять минут борьбы огромный, массивный человек висел на плохо обструганном коле, как бабочка в коллекции музея. Хотя острие почти дошло до его желудка, Жора был жив, он не мог говорить, только хрипел, пуская кровавую пену изо рта, да сучил ногами, поворачиваясь на колу из стороны в сторону. В толпе заключенных многие блевали, не выдержали и четверо солдат. Еще один сержант тронулся умом. Захохотав, он побежал по плацу, на ходу сдирая с плеча автомат. У самой трибуны парень остановился и дал длинную очередь по окнам казармы. После этого он опустил ствол в сторону толпы, но стоящий сзади Заев выстрелил в упор, чуть пониже каски, точно в ямочку у основания черепа.
      С десяток бандитов, воспользовавшись моментом, с ревом кинулись на охрану, произошла свалка, толпа братвы качнулась уже на помощь застрельщикам, но рослый сержант-старослужащий выхватил из рук опешившего молодого солдатика ручной пулемет и длинной очередью чуть выше голов заставил всех лечь на холодный асфальт.
      Через пять минут порядок был восстановлен, вся уголовная интеллигенция расставлена по ранжиру. Как раз освободились и все четыре места около столбов. Один из первой четверки еще был в сознании, ворочался на земле, тщетно пытаясь руками затолкать обратно сизые, дурно пахнувшие лохмотья кишок.
      Вторую четверку солдатам пришлось чуть ли не нести. Когда несчастных начали привязывать к столбам, один из них не выдержал:
      - Леха, падла, за что мы-то должны страдать! Яким, Вица, суки, из-за вас все, из-за вас!
      Толпа снова пришла в движение, и через пару минут к ногам Доронина выкинули четверых братков. Сразу оживился Волошин:
      - Ага! Гиви, Яким-Перо, Леха Первый и Седой. Странный интернационал. Ну, так кому в голову пришла такая идея?
      - Ему, - качнул головой один из четверых, - Якиму.
      - Где мальчик? - спросил Доронин, белыми от напряжения глазами глядя на одноглазого бородатого уголовника. Генерала пошатывало от напряжения.
      - Большая Никитская, дом семь, там во дворе, в гараже, с синими воротами, - нехотя отозвался Яким.
      Доронин кивнул головой, и Заев бегом кинулся к стоящему в стороне "уазику". Время шло томительно медленно, Доронин к машине не подходил, шагал вдоль строя, иногда покачиваясь и потирая ладонями лицо. Наконец Заев медленно подошел к генералу и тихо сказал:
      - Он мертв. Уже давно.
      Доронин застонал и двумя руками начал раздирать ворот застегнутой шинели.
      - Воды генералу, - крикнул Заев, не отрывая глаз от Доронина. А тот, расстегнув шинель, сунул руку за пазуху. Подбежал солдатик со стаканом воды, но министр не обратил на него внимание. Полковник вдруг понял, что должно произойти, он рванулся вперед, но негромкий хлопок пистолетного выстрела уже прозвучал. Доронин медленно завалился назад, Заев успел лишь подхватить генерала за плечи и крикнул в серую тьму:
      - Врача, быстро!
      Два медика появились словно из-под земли, они еще расстегивали до конца шинель Доронина, а Заев уже нетерпеливо махнул рукой своим подчиненным:
      - Кончайте этих!
      Строй солдат расступился, и шесть пулеметов одновременно ударили по толпе длинными, беспощадными очередями. Смятение кинувшихся в ужасе во все стороны людей было коротким и бессмысленным. Каменный мешок бывшей казармы заполнился стонами, криками, прорывающимися даже через грохот пулеметной пальбы. Несколько человек рванулись вперед, навстречу огню, и один из них, огромный с обезумевшими глазами, чудом миновав свинцовый дождь, с ревом накинулся на пулеметчика. За какие-то секунды он голыми руками задушил солдата и схватил оружие. Подоспевшему Заеву пришлось всадить в голову безумца остатки обоймы, но и после этого тот еще с полминуты агонизировал на земле, мелко суча ногами и руками.
      Задние ряды уголовников кинулись к казарме, однако окна первого этажа были заколочены досками. Несколько человек умудрились вскарабкаться на них, но добраться до второго этажа им было не суждено. Лишь один из этих отчаянных, бывший акробат-циркач, быстро и ловко начал подниматься по водосточной трубе. Каким-то чудом пули миновали его, и он все-таки достиг крыши. Теперь по нему стреляли уже все: пулеметчики, автоматчики из оцепления, офицеры из табельного оружия. Несмотря на свинцовый шквал, беглец упорно карабкался вверх по проржавевшей крыше, и лишь на самом коньке пули настигли его. Циркач покатился назад, еще живой он попытался зацепиться за край кровли, но десятки пуль почти одновременно ударили в упругую плоть, и вниз рухнуло уже мертвое тело.
      Вскоре все было кончено. С десяток офицеров ходили по плацу, добивая раненых, подогнали первые грузовики под вывоз трупов. Заев подошел к двум врачам, хлопочущим над телом генерала.
      - Ну что? - спросил он.
      Один из докторов отрицательно покачал головой.
      - Бесполезно. Точно в сердце.
      Сняв фуражку, полковник перекрестился, хотя до этого не верил в Бога, с минуту постоял над телом Доронина, затем отошел в сторону. Стемнело, и он не сразу понял, что за звук донесся до его ушей. Лишь оглянувшись, Заев увидел, что это хрипел все еще живой Жора Дикий. Острие кола проникло уже до легких, но чудовищный запас жизненных сил оставлял этому громоздкому телу маленькую возможность для существования. Чертыхнувшись, полковник выдернул из кобуры пистолет и двумя выстрелами прекратил мучения грузина. Затем он снова перекрестился и пошел проверять, как идет погрузка тел.
      Через два часа Заев лично доложил Сизову обо всем происшедшем в заброшенном гарнизоне.
      - Надеюсь, это никто не снимал на камеру? - спросил генерал в конце беседы.
      - Никак нет.
      - Хорошо, нам не нужно афишировать все происшедшее. Какие-нибудь есть просьбы, пожелания?
      - Есть. Разрешите мне вернуться в строевую часть. Такая работа не по мне.
      Сизов удивленно посмотрел на полковника.
      - Странно, мне показалось, что из вас получится хороший министр внутренних дел.
      - Нет, разрешите мне вернуться в свою часть. Она как раз выдвинута к Чечне. Там полегче. А для этой роли нужен профессионал. Лучше Волошина вам не найти.
      - Хорошо, мы подумаем.
      Пользуясь именем Доронина, в колониях и тюрьмах расстреляли всех ранее приговоренных к смертной казни и помилованных в свое время из-за присоединения к Европейскому Союзу. Так же, не афишируя, расстреляли несколько тысяч наиболее социально опасных уголовников: убийц, бывших членов преступных группировок, наиболее злостных рецидивистов.
      Полковник Заев погиб через полгода в Чечне от пули снайпера.
      ЭПИЗОД 21
      Второй, а может быть и первой по значимости, Сизов и остальные члены совета считали борьбу с наркоторговлей.
      - Положение неутешительное, - докладывал на заседании Большого Совета заместитель министра внутренних дел Волошин. - Мы в год только перехватываем больше тридцати тонн наркотиков. Если принять за вероятность десять процентов, то представляете, каковы истинные цифры оборота этой отравы. Не менее трехсот лабораторий вырабатывают синтетические наркотики внутри страны. Оборот черного бизнеса ужасен. Только по предварительным данным он составляет в месяц три миллиарда долларов. За год совершается не менее миллиона преступлений, связанных с наркотиками. Зараза проникла почти во все регионы страны, особенно плохо положение в обеих столицах, Поволжье, некоторых областях Сибири и Калининграда, Владивостоке. В стране официально зафиксирован миллион наркоманов, истинная их численность, как минимум, в пять раз выше. Если не прервать этот поток, то через пять-десять лет наркоманами будет половина населения.
      - Откуда больше всего поступает наркотиков?
      - Из Средней Азии, в основном из Афганистана. Выращиванием и переработкой мака занимаются талибы. Это их основной бизнес. Границу перекрыть очень сложно, горы, не очень дружелюбное местное население. Так что мы предлагаем установить капитальную границу с Казахстаном и отвести туда войска и погранзаставы из Таджикистана.
      - Это будет очень дорого, - сказал Соломин. - Дорого и долго.
      - А что же делать? - спросил Волошин. - Придумайте что-нибудь еще, получше.
      - Не знаю, что будет лучше, но денег сейчас в бюджете нет, настаивал Соломин. - Строить границу по всем правилам - это годы и миллиардные затраты.
      - Погодите, вы слишком рано расставили все точки над "i", - с досадой прервал спор Сизов. - Отвести войска, и что дальше? Я вам скажу, что будет дальше. Дальше в Таджикистане будет второй Афганистан. Горбачев бросил Наджибулу без помощи и его скрутили за два года. То же самое будет и там. Мы потеряем не только Таджикистан, но и все остальные государства Средней Азии: Киргизию, Узбекистан и Туркмению. В Казахстан просто придется вводить войска, там живет очень много русских, а это опять большая кость прозападной пропаганде. Нам не нужны ваххабитские государства в прямом соседстве, хватает нам и Чечни.
      Сизов поднялся, прошелся вдоль стола, посмотрел на карту, принесенную Волошиным, затем ткнул пальцем в район Афганистана.
      - А это что тут отмечено? - он указал на несколько пятен серого цвета на зеленом фоне страны.
      - А это остатки войск сопротивляющихся талибам. Соединения генерала Дустума, Ахмад Шаха Масуда, Раббани и Мансура, - пояснил Демин. - Они разрознены и почти уничтожены. Все эти соединения настолько слабы, что талибы даже не спешат их добить.
      - И кого это они прижали к самой нашей границе?
      - Мансура. Сейчас там зима, и только она сдерживает талибов от наступления.
      - А если мы ему поможем оружием и припасами?
      - Ну, Мансур искренне ненавидит талибов. Он таджик, а они в основном пуштуны. К тому же они попытались его убрать в самом начале, еще когда совместно воевали с нами. Он этого им не простил.
      - Что он вообще-то за человек?
      Демин улыбнулся:
      - Своеобразная личность. Мансур был нашим самым неудобным противником в той войне. Человек удивительной храбрости и ума, многие его просто считают святым. Люди приходят за сотни километров, чтобы потрогать его плащ.
      - Разве бывают святые с автоматом? - не удержался от вопроса Соломин.
      - А почему бы и нет? Забыл Георгия Победоносца? Да и сам Мухамед был воителем. Вот и Мансур как заговоренный, пуля его не берет, рядом выкашивало десятки людей, а у него ни царапины. Абсолютный аскет, бессребреник. В отличие от всех остальных командиров не заработал на этой войне ни цента. Свои войска он удерживает не деньгами, а огромным авторитетом. Производство наркотиков считает первейшим грехом. Но я не уверен, что он примет нашу помощь. Для него мы по-прежнему "шурави" - основной источник бед его страны.
      - Но попробовать договориться с ним надо, - настаивал Сизов.
      - Хорошо, я пошлю кого-нибудь из своих востоковедов.
      Сизов поморщился.
      - Нет, Николай Михайлович, ты не понял. Тут не дипломат нужен и не ученый. Воин поймет только воина.
      - Ладно, попробуем поискать кого-нибудь...
      В этот момент подал голос Волошин.
      - Я знаю такого человека. Он единственный из наших военных, кто встречался с Мансуром в афганскую кампанию.
      Все удивленно обернулись в сторону замминистра.
      - Его зовут Никоееее;ееuеелов, тогда он был майором, сейчас генерал-майор, правда, запаса. Десантник.
      - Откуда у вас такие интересные сведения, Валентин Петрович?
      - Просто он муж моей младшей сестры.
      "Что же он, так не любит своего зятя, что посылает в самое пекло? подумал Демин, но, лишь глянув на выражение лица Волошина, сразу отверг это предположение. - А кремень мужик, я бы так не смог".
      Через две недели над заснеженными перевалами Гиндукуша летел вертолет МИ-8. Пассажиров было немного, всего двое, в армейском камуфляже, но без знаков различия. Тот, что постарше и пониже ростом, с густыми черными устами, не отрываясь смотрел в иллюминатор. Его спутнику, Павлу Могильному, молодому офицеру лет двадцати пяти, давно надоел этот пейзаж, и он прокричал на ухо Белову:
      - Товарищ генерал, что вы там высматриваете?
      - Молодость свою, Паша, молодость! Здесь она осталась, в этих горах. Семь лет, лейтенантом пришел, вышел майором! Брат мой младший здесь навсегда остался. Подбили его БМП, даже костей не осталось, такой силы был пожар. А он только после училища, совсем немного прослужил!
      Могильный с сочувствием кивнул головой, хотел что-то сказать, но в этот момент подошел один из пилотов вертолета.
      - Товарищ генерал, выше мы подняться не можем, машина идет на пределе, к тому же над перевалом, по нашим данным, сильный ветер. Может бросить на скалы.
      - Хорошо, высади нас здесь. Сами возвращайтесь на базу. Когда нужно будет, вас вызовем.
      Вертолет, поднимая белое облако взбудораженного снега, сел на единственную в районе ровную площадку и высадил обоих офицеров. Оружия у них было минимум, два пистолета с запасными обоймами и два крепких ножа у пояса. Могильный тащил большую армейскую рацию, два скатанных спальных мешка. Белов же взвалил на плечи большой рюкзак с провизией. Когда вертолет улетел, генерал закурил, взглянул на компас и махнул рукой на юг:
      - Нам туда.
      Путь этот был нелегок. В рыхлом снегу они проваливались по колено, каждый шаг давался с трудом, сказывалось высокогорье. Ни генерал, ни его адъютант уже больше не курили. Горная болезнь вызвала отвращение к табачному дыму. Белову приходилось туго, он и возрастом был постарше, и за годы отставки подрастерял десантную форму.