Когда Элен пришла в себя, мы уже проходили орбиту Марса. Напоив ее водой, и, удостоверившись, что Элен понимает смысл произносимых мой слов, я произнес небольшую речь.
      - Милая, мы отправляемся в далекое путешествие.
      - На Плутон? - с надеждой спросила она. Я отрицательно покачал головой.
      - Нет, в созвездие Кассиопеи.
      Элен чуть снова не потеряла сознание.
      - Зачем? - оправившись, спросила она.
      - Мне надоела наша убогая жизнь. Здесь, - я торжественно показал себе под ноги. - В этом корабле есть все, что нужно нам для десятилетнего полета: пища на первое время, домашние животные, семена и образцы нужных нам растений. Там, - теперь я уже ткнул пальцем вверх, - существует планета как две капли воды похожая на нашу Землю. Там есть все: океаны, материки, буйный растительный мир, и даже животный, - я ухмыльнулся, - правда, на уровне динозавров, побольше наших раза в два. Что поделать, гравитационное поле там поменьше. Но ничего, оружием я запасся на две Марсианских войны. С этим мы справимся. Но знаешь чего я не взял с собой?
      - Кошечек? - спросила она и машинально выпустила стакан с водой из рук. На этот раз ни кто не подхватил его в воздухе, и мне пришлось самому поднимать его с пола.
      - Да нет, не кошечек, - ответил я, вертя в руках бокал.
      - Ты не взял в полет наших электронных слуг!? - ужаснулась она.
      - И их тоже, но не это главное, - я наклонился над ней и торжествующе закончил, - Я не взял с собой ни каких противозачаточных средств.
      Чтобы совсем не лишиться свой половины, и как-то смягчить шок, я сунул ей в руки парочку прелестных котят, не испытавших на себе изуверских опытов профессора Шнейдера.
      С тех пор прошло три года. Они пролетели как один миг. Это оказалось такое хлопотное дело самому добывать хлеб насущий на каждый день. Уход за козами и коровами съедает у меня все личное время, а от навоза выброшенного за борт образовался второй Млечный путь. Но еще трудней приходилось Элен. Первое время бедняжка безнадежно падала на пол, машинально рассчитывая на то, что ей тут же создадут стул, или диван. Хорошо я предусмотрительно выстелил все коридоры и каюты мягкими дорожками. Я удивляюсь, как мы еще выжили во время ее чудовищных опытов по овладению технологией приготовления пищи. Но сейчас все вошло в норму, Элен снова на сносях, вынашивает нашего третьего ребенка. Первый дался ей с трудом, второй полегше. Теперь она мечтает о дочке, и, оказалось, что когда женщина сама вынашивает и рожает ребенка, она и любит его гораздо больше. Она давно забросила своих кошек, те одичали и носятся по кораблю настоящими бандами. Они давно съели бы и нас с Элен, но мои собаки не дают им чрезмерно размножиться, я уж забыл, когда кормил их в последнее время. Естественный отбор в действии!
      Лететь еще семь лет, и я прикидываю, догонят ли нас к этому времени Окоча и Танака. Собирался лететь еще и Иванов, но на русских так трудно положиться. Интересно, какая из белых, желтых и черных людей получиться новая раса?
      А во всем виноват этот профессор Шнейдер. Это ж надо до такого додуматься, неразумную тварь научить говорить! Да еще и таким противным, гундосым голосом.
      СПРИНТЕР.
      Фантастическая карьера Сергея Быстрота началась в июле 19.. года и это знают все. Мало кто заметил, что в это же время произошло еще одно важное событие в его жизни, и уж никто не смог связать их в одно целое.
      Итак, июль, жара, первенство Союза по легкой атлетике. Народу на трибунах было мало, да и кому оно нужно, это первенство?
      Сергей с утра был в плохом настроении, знал что проиграет, и знал почему. Вчера на базе, случайно услышал разговор двух тренеров, его, и главного тренера сборной.
      - Малахов далеко пойдет, его бронза на прошлом первенстве это так, пристрелка.
      - А этот здоровяк?
      - Быстров? Нет, внешне эффектен, но... Пустышка, у него уже потолок.
      - Жаль, мы рассчитывали на двоих. Ну что ж, придется придержать ветеранов.
      Беседуя, они прошли дальше, а Сергей еще долго лежал на траве за теми злосчастными кустами и кусал от обиды губы. Все летело к чертям, мечты, амбиции, цель жизни. Он убил на этот спорт десять лет жизни и больше ничего не умел и ни о чем не думал.
      Выйдя на старт, Сергей глянул на трибуну. Совсем рядом, в десятке метров от него сидела девушка в ярко синем платье, волосы зачесаны назад. Она смотрела только на него, и это было понятно - он был красив редкой, античной красотой. Мощная фигура, скорей дискобола, а не бегуна, классический профиль, голубые глаза и светло русые курчавые волосы. Но и Сергей не мог оторвать глаз от простого и вместе с тем совершенного в своей чистоте лица. Кто-то хлопнул его по плечу.
      - Не отвлекайся, - сказал тренер и пошел дальше, к будущему чемпиону. Он начал что-то вговаривать в овальную, как тыква, стриженную коротко голову чемпиона. Тот кивал ею в ответ, и сучил на месте тонкими, сухопарыми ногами.
      - ...Неофициальная прикидка к кубку Мира... - донеслось до Сергея.
      Чемпион еще раз взбрыкнул своей тыквой и еще интенсивней загарцевал на месте.
      Собраться Сергей, все-таки не успел, зазевался на старте. Его обошел не только Малахов, но и бронзовый от загара парень из Самарканда. Секунды неслись стремительно, а он ни как не мог прибавить, так и бежал третьим.
      Сердце молотком билось в груди, легкие захлебывались воздухом, в голове тугим колоколом билась кровь. Он почти ничего не видел, только две тени впереди. И тут в голове что-то зазвенело, тело полегчало, как в невесомости, вернувшимся зрением он вдруг увидел худую спину чемпиона, словно рванувшуюся назад, мелькнули последние квадраты финишной разметки. По инерции он пробежал еще метров сорок, потом обернулся. Первое что он увидел - глаза бывшего чемпиона смотревшие на него с какой-то тоской и даже ужасом. Подбежал самаркандский парень, хлопнул восхищенно Сергея по плечу.
      - Ну, ты даешь, парень! Ведь мировой рекорд повторил!
      - Я?! - ошалело спросил Сергей и посмотрел на табло. Там действительно горели рекордные секунды. У измерительной аппаратуры толпой копошились судьи, там же торчала квадратная фигура его тренера. Он издалека растерянно поглядывал на Сергея, а рядом сиял довольной улыбкой его коллега, старший тренер сборной. Он похлопал друга по плечу и сказал:
      - Ну, вот, а ты говорил! Видишь и боги ошибаются! - и захохотал.
      Забрав вещи, Сергей пошел к туннелю. На трибуне была какая- то возня, несколько человек толпились вокруг чего-то с растерянными лицами. Быстров заметил что-то синее и бросив сумку перепрыгнул через барьер, раздвинул толпу.
      - Вот, в обморок упала, - словно извиняясь сказал пожилой человек
      пытаясь газетой обмахивать девушку.
      - Ее в тень надо, наверное солнечный удар. Носилки надо! - заволновался другой.
      - Нет, я сам, - сказал Сергей и легко, как перышко, подхватил девушку на руки. В этот момент она открыла глаза, глянула на него. Глаза у ней были
      удивительными, серые с серебряными прожилками.
      Удивительная эта была любовь. Лена приехала в Москву поступать в университет, бросила в общаге вещи и пошла смотреть столицу, без цели, просто куда глаза глядят. Через час она набрела на стадион, через два нашла мужа. Расписались они тихо, с одним свидетелем на двоих, даже Ленкиным родным не сообщили, далеко больно, да и это был только их праздник. Сняли комнату, но виделись урывками. Сергей постоянно был на сборах, приезжал усталый, как будто чем-то недовольный, но дома оттаивал, был нежен и заботлив до смешного. А она как будто всегда стояла у двери, и он не успевал нажать кнопку звонка как щелкал замок и она уже на пороге, легкая, воздушная, невесомая, с улыбкой на губах и нежностью в серых с серебром единственных и неповторимых глазах.
      - Как ты это делаешь? - удивлялся он.
      - Не знаю, просто чувствую тебя. Просто я тебя люблю! - смеялась она и прижималась к могучему торсу Сергея.
      - О чем ты все думаешь? - спросила она Сергея однажды бессонной ночью. - Я же чувствую что ты все время о чем-то думаешь?
      - Знаешь, никак не могу повторить того забега, даже близко ничего нет. Тренер даже думает об отчислении, а я не знаю, не могу понять как тогда все это произошло.
      Жена поцеловала его в щеку, погладила по головке, как маленького, шепнула ласково:
      - У тебя еще все получится, вот увидишь!
      - Вряд ли. Завтра на " Динамо " последняя прикидка.
      - Во сколько?
      - В одиннадцать.
      - Я приду, посмотрю.
      - Не надо.
      - Ты только думай что я с тобой.
      " Милый цыпленок, что ты можешь сделать?" - нежно подумал Сергей и притянул жену поближе, поцеловал в улыбающиеся губы.
      - Тогда одень тоже самое синее платье.
      - Хорошо. Вот не думала, что ты такой суеверный.
      Выйдя на старт Быстров издалека увидел знакомый силуэт жены, помахал рукой. В этот раз она села ближе к финишу.
      Старт он принял хорошо, летел грудь в грудь с Малаховым, но на шаг впереди был Ветеран. Свирепея Сергей пошел в разнос, опять до красных перед глазами, вкладывая все силы только в бег, безжалостно подстегивая себя животной яростью. И опять, как тогда, что- то зазвенело в голове, ощущение невесомости, пустота, впереди разметка финиша и темные линзы фотофиниша.
      Еще не отдышавшись он оглянулся назад. Все глаза были на него спортсменов, судей, тренеров. У одних была зависть, у других изумление, тренер явно чего-то не понимал, и только в глазах ветерана была усталость и больше ничего.
      - Ну, молоток, я понял что тебе нужно: дух соревнований, атмосфера стадиона! -Старший тренер обнял его за плечи, - Иди, переодевайся, приедешь на базу через три дня.
      Сергей вспомнил о жене, поднял глаза, и сбросил руку тренера рванулся вверх по трибуне. На этот раз она уже пришла в себя и встретила мужа виноватой улыбкой. Дома, вечером, она сказала:
      - Ты знаешь, это не был обморок. Я думала что в прошлый раз мне показалось, что я за тебя слишком сильно переживала. Но нет. Сегодня все было точно так же. Понимаешь, я чувствовала, как тебе плохо, хотела помочь тебе, и на секунду, может больше, была там, с тобой. Какой-то звон в ушах, и я уже вижу дорожку, спину соперника, я бегу, финиш, и все! Темнота, и уже твое лицо склоняется надо мной.
      Она прижалась к Сергею, заглянула в его глаза:
      - Так что мы с тобой вдвоем побеждаем.
      Долго они не спали в ту ночь, все обсуждали, как, и почему это происходит с ними, и, самое главное - что же им теперь делать с этой своей тайной.
      - Врачи замучат, - вздохнул Сергей, - Я эту компанию хорошо знаю, изведут как подопытных кроликов. После того, первого забега я два часа в их проводах кувыркался, кровь и мочу сдавать замучился. А теперь нас вообще со света сживут, и тебя, и меня.
      Елена пробовала возражать.
      - Все-таки это как-то нечестно. Мы вдвоем, а они каждый сам по себе.
      - Что ж теперь, отказаться от всего?
      - Конечно! Малахов ведь сильней тебя.
      - Тогда это конец всему. Я ведь ничего больше делать не умею. Родителей не знаю, из детдома сразу в школу-интернат. И все десять лет - секунды, километры, тренажеры. На каникулы все разъезжались по домам, а я продолжал мотать по стадиону километры. До красных кругов перед глазами, спал всегда без снов, как в яму проваливался. Первый сон уже с тобой увидел, недели две назад. И знаешь что там было? Бег. Будто мне до финиша метров десять остается, а я бегу как в замедленном повторе, хочу быстрей, и не могу. Тело как в вату обернуто. Меня в школе олимпийского резерва все фанатом звали. Остальные и покуривали втихаря, и винцом баловались. Им спорт что возможность помотаться по миру, себя показать. А у меня на этом вся жизнь завязана. Я и стометровку выбрал потому, что королевская дистанция... Ладно, давай спать. Утро вечера мудренее.
      Разбудил их звонок телефона. Голос тренера был довольным.
      - Ну, пляши, поставили тебя в сборную первым номером, второй Малахов.
      - А ветеран?
      - Он решил закончить. Ты же знаешь, последний раз он пришел только четвертым. Так что послезавтра жду тебя на базе.
      - Хорошо, - согласился Сергей.
      Добила его статья в "Советском спорте". Результаты Быстрота объявлялись сенсационными, выступления стабильными, все специалисты и бывшие чемпионы были настроены оптимистично, и в конце статьи автор торжественно заключил: "Наконец-то и у нас появился спринтер, способный поспорить с Генри Джексоном"!
      - Кто такой Джексон? - спросила читающая через его плечо Лена.
      - А ты не знаешь? Ну, ты что! Чемпион двух олимпиад, мировой рекордсмен. Говорят, что это будет его последний старт.
      - А почему они этому так рады?
      - Еще бы! За последние шесть лет Джексон не отдал нам ни одной золотой медали. Только Европу наши и выигрывали.
      - Ну что ж, придется нам у него выигрывать.
      Елена потрепала его по шевелюре и отошла к плитке.
      - А как же ты? - спросил Сергей. - Опять будешь терять сознание?
      - Я потерплю. Позвони Мишке, скажи чтобы он меня проводил.
      Так они и сделали. Мишка, единственный друг Сергея и свидетель на скромной свадьбе, был только рад удружить другу.
      Джексона Сергей обошел всего на две сотых секунды, и оба они вбежали в новый, как говорили газеты, фантастический мировой рекорд. Выиграл Быстров у Джексона и двести метров, приведя в восторг весь стадион, а особенно больших начальников от большого спорта.
      Глядя с пьедестала сверху вниз на огорченное лицо экс-рекордсмена Сергей неожиданно даже для себя сказал: - Прости, друг, ради бога прости!
      Американец, конечно, ничего не понял, просто улыбнулся, пожал Сергею руку, потом почему-то отдал ему свои цветы. Потом этот снимок назовут символическим. Кончалась эра Джексона, начиналась эпоха Быстрота.
      Лена в тот вечер не упала, только привалилась к Мишкиному плечу и на несколько секунд потеряла сознание, ужасно напугав этим несчастного Мишку. Но именно с этого старта между Еленой и Сергеем возникла постоянная связь. Отныне они всегда знали когда кому плохо, когда хорошо, когда тоска гложет другого, а когда наоборот - радость. Иногда, находясь где-нибудь на другом конце земного шара, перед сном, в тишине, Сергей слышал сквозь усталость легкий постоянный звон, словно вечно затухающая струна. Перед стартом он на несколько секунд закрывал глаза, замирал, и комментаторы всех стран в этот момент взахлеб кричали о знаменитой паузе Быстрота, о том, что сейчас суперчемпион настраивается на победу. А он всего лишь вслушивался, звенит ли эта струна. Они между собой много гадали о природе этого необычного феномена. По своим физическим силам Лена была хрупкой и совсем неспортивной, и по идее никак не должна была усилить атлетичного гиганта какой-то фантастической силой. Дело было в каком-то чисто духовном резонансе, когда слияние двух нервных систем словно подстегивало организм Сергея, находя новые резервы для небывалого спринтерского рывка.
      Через месяц после того забега они получил первую свою однокомнатную квартиру, через полгода, после победы на первенстве Европы - машину. Это было только начало. Он неизбежно побеждал, и этим нравился начальству. С каждым прошедшим победным годом они получал новые ордена и новые ордера, меняя квартиры на все более обширные и все в более престижном районе. На все спортивные праздники его непременно вызывали в президиум. Быстров внушал к себе уважение: мощный, красивый, немногословный до лаконичности - живое олицетворение успехов советского спорта, и советского народа в целом.
      Он и в самом деле был надежен, этот Сергей Быстров. Он мог себе позволить проиграть первенство Союза, но на международных стартах все золото было его. Он приучил к этому и тренеров, и руководство федерации. Да и сам он не позволял себе распускаться - по прежнему ни рюмки водки, ни затяжки сигареты. Даже без помощи Лены он по собственным результатам входил в пятерку лучших спринтеров мира. Он был жесток к себе, к своему телу, и за это его уважали и даже побаивались коллеги.
      Так прошло тринадцать лет. И вот он, Сергей Быстров, уходит. Выиграна последняя, третья по счету олимпиада, установлен фантастический для спринтеров результат. Федерация бы его так просто не отпустила, но сработал уже другой отрицательный результат "феномена" Быстрота. Он выжил из спорта три поколения своих коллег по спринтерской дорожке. Первым был Малахов, безнадежно застрявший в вечном "серебре", затем попытавшимся уйти на 400 метров, но без особой славы и успеха. Потом он махнул на все рукой, начал попивать, и исчез где-то в тренерской глубинке. За эти годы Быстрота уже откровенно боялись, никто не хотел идти на эту самую престижную прежде дистанцию.
      Но главное было не в этом. Устала прежде всего Лена. Слишком большой ценой давалась ей его победы. Она безумно хотела детей, но ни как не могла родить. Выкидыши были жестокой ценой за многочисленные медали и кубки, пылившиеся в огромной, пятикомнатной квартире в одном из престижнейших домов в двух шагах от Кремля. Там же пылился диплом с ее университетским поплавком, в науках она так же не преуспела, слишком провинциальный у нее для этого оказался характер. Промучившись два года в аспирантуре она махнула на все рукой, и осталась женой при знаменитом муже. Она стала ездить с ним по соревнованиям, редкая привилегия в те времена. Это позволялось только Быстрову, бессменному знаменосцу олимпийской сборной. Но после последнего олимпийского золота она сказала - "Все!"
      И он ушел. Ушел, когда в это ник-то уже не верил.
      - Мы никогда тебя не забудем, Сергей Александрович! - так неудачно закончил свою речь председатель Госкомспорта. Все невольно усмехнулись, да и самого Быстрота эта неуклюжая фраза заставила скривиться - как о покойнике. Но забыть они действительно не забыли. Вскоре он очутился за столом председателем одного Всероссийского спортивного общества. Его предшественник, знаменитый чемпион пятидесятых годов был срочно отправлен на пенсию по возрасту и профессиональной болезни - хронического алкоголизма. Должность, доставшаяся Быстрову, была почетной и необременительной. Как раз в то время входило в моду импортное слово для обозначения такого вида деятельности - синекура. Сергей по прежнему начинал день с непременной двадцатиминутной пробежки, но быстро втянулся в новую для себя жизнь.
      Через год Лена благополучно родила девочку, и впервые он помогал ей, а не она ему. Врачи были удивлены столь легкими родами в столь сложном возрасте. Жизнь потекла дальше, Сергей все больше вливался в жизненный поток строгих дел, он и сам уже начал в них разбираться со свойственном ему дотошностью, докапываясь до самой сути проблемы, до мелочей. На Быстрота перестали смотреть как на свадебного генерала, к его мнению начали прислушиваться и в Госкомспорте.
      А Лена наоборот, ушла в семью, в ребенка, назвали ее Жанной. Это было ее, личное счастье, выстраданное и дорогое. Она отрезала от себя все прежнее: театры, выставки, вернисажи, все, что прежде составляло ее быт и образ жизни. Для нее остались только двое - муж и дочь, вернее, наоборот дочь и муж. Сергей эту перестановку почувствовал сразу, но понял ее и смирился. И для него тоже очень много значил этот комочек общей плоти.
      В одну из летних ночей дочь вдруг заболела, плакала всю ночь, металась, к утру поднялась температура. Сергей пришел на работу думая только обо одном: пришел ли врач, сбила ли Лена у дочери температуру. Потом началось заседание руководство федерации легкой атлетики, он отвлекся от тревожным мыслей. Прения были в самом разгаре, когда он почувствовал острый укол страха, услышал как Ленка зовет его, как ей плохо. Как раз спросили его мнения.
      - Я лично "за", - сказал поднимаясь, Сергей, - и простите ради бога, мне нужно срочно позвонить домой.
      По телефону он звонить не стал, бросился вперед ведомый как маяком Ленкиным горем. Сергей гнал по Москве свою черную "Волгу" не обращая внима6ние на светофоры, и каким-то чудом проскакивая под зеленый свет.
      Ее голос вел его и по коридорам громадного корпуса детской больницы. Быстрота пытались остановить, но он отметал все своим громадным телом и уже въевшейся в кровь начальственной властностью. На одной из вешалок он увидел белый халат, накинул его себе на плечи. И наконец - та дверь. Навстречу, сердито шипя рванулась медсестра.
      - Сережа, она умирает! - крикнула из-за его плеча Лена.
      - Спокойно - спокойно! - и Сергей склонился над телом дочери.
      Его белое лицо ужаснуло его. Оно уже было неземным, отрешенным. Сергей взглянул на жену.
      - Может попробуем?
      Та в ответ только согласно кивнула головой. Они склонились над ребенком, истово вглядываясь в черты любимого лица.
      "Прощаются", - подумала медсестра, и на цыпочках вышла из палаты. Через полчаса Сергей вышел. Люди в белых халатах сделали сочувственно-скорбные лица, приготовились выразить соболезнование.
      - Дайте жене понюхать нашатырь, - сказал он, не глядя на врачей, и, пошатываясь, пошел по коридору. Лена действительно лежала без сознания, но ребенок был жив, он просто спал, дыша легко и ровно, порозовевшее лицо было спокойно и безмятежно.
      Они оба долго тогда болели после этого, затем все выровнялось, и потекло старым руслом. Для Сергея все важней и важней становилась работа, он стал задерживаться допоздна, часто начал прихватывать и выходные. При этом он заставлял работать и остальных, и подчиненные уже с тоской вспоминали прежнего начальника, при котором жилось гораздо спокойней.
      Елена сначала обижалась на подобный распорядок семейной жизни, потом привыкла, благо дочка требовала к себе много внимания после той страшной болезни. Она возила Жанну по курортам и санаториям, учила ее плаванью, а в одной из комнат соорудила целый тренажерный зал. И девчонка потихоньку выправилась, росла крепкой и веселой.
      Семейные отношения свелись к минимуму: постель, еда, воскресные прогулки в зоопарк или в кино. Сначала Сергей еще пытался держать Елену в курсе своих дел, но быстро рассмотрел под маской сочувствия и доброжелательности равнодушие, и замолк об своих делах навсегда. Приходя домой он получал заслуженный поцелуй в щеку, и на неизменный вопрос: "Как дела?", столь же неизменно отвечал: "Лучше всех!"
      Как-то под зиму Быстрову выдалась командировка в маленький провинциальный город в соседней области, где его спортивное общество соорудило громадный спорткомплекс. Быстрота зарезервировали как главного почетного гостя: разрезать ленточку, толкнуть речь, получить взамен цветы, которые он потом оставить где-нибудь на подоконнике.
      Встретили его по полной программе, на черной "Волге", хотя ехать им было буквально двести метров. Бестолковая суета провинциально празднества кончилась уютным застольем в местном ресторане для особо избранных. Сергей был в центре всеобщего внимания, не столь часто в эти места приезжали столь известные люди. Особе внимание ему оказывала соседка по столу, дама с очень красивой, броской внешностью. Числилась она третьим секретарем горкома партии, но сказать об этом, значит не сказать ничего. Лидия Максимовна привыкла жить на гребне всеобщего интереса и восхищения, при этом стараясь самой взбить эту самую волну, не дожидаясь попутного шторма.
      Сергей начал пить поздно, после финиша своей спортивной карьеры, и так до конца не привык к этой неприятной для него процедуре. Это было как бы одним из условий его новой работы. Через час после начала банкета он почувствовал себя дурно, и постарался потихоньку выскользнуть на крыльцо. Морозный воздух освежил его.
      - Вы куда это от нас убежали? - раздался за его спиной воркующий голос.
      "Вот черт, и здесь достала"! - подумал Сергей, с улыбкой поворачиваясь к даме.
      - Накурили там у вас, а я как-то к этому не привык.
      - Ну, мужчина, который в наше время не курит должен находиться в музее под стеклом, весь в орденах за волю и мужество не курить в то время, когда все кругом дымят как паровозы.
      - Да это не я, это спорт меня к этому приучил.
      Она стояла на крыльце, и ласково, очень ласково смотрела на этого большого, сильного, и красивого мужчину.
      - Долго там все это еще будет? - спросил он Лидию.
      - Да вы что, - рассмеялась она, - там все еще только начинается. А вы уже хотите сбежать?
      - Да не прочь бы. Только не знаю, где у вас тут гостиница.
      - Вас так просто не отпустят, надо знать наше руководство. Давайте я вас провожу, мне как раз по пути.
      - Нет-нет! Не надо беспокоится, покажите лучше куда идти, а уже все найду.
      - И не говорите ничего! Хоть раз в жизни не меня проводят, а я кого-то провожу.
      План их удался. Быстров ушел первым, он был уверен, что никто ничего не заметил, но Лида успела что-то шепнуть на ухо своей подружке. Так что через три минуты весь женский контингент собравшийся в ресторане не дыша наблюдал через окно на неторопливую прогулку одинокой парочки по ночным улицам.
      Беседа их была легкой, непринужденной, Люда активно держала нить разговора в своих изящных лапках.
      - Ну вот и пришли, - весело сказала она, показывая рукой на обычный пятиэтажный дом.
      - Но это же не гостиница? - изумился Сергей.
      - Нет, - воркующим голосом ответила она. - Это мой дом, я здесь живу.
      Она подошла вплотную, подняла голову, и, вглядываясь в глаза Сергея в свете уличного фонаря, просто и легко сказала:
      - Ну, пошли ко мне?
      Она была сейчас чертовски хороша, загадочна, и вместе с тем близка и доступна. В Быстрове зазвучал казалось бы давно забытый мужской инстинкт. В молодости его заглушал спорт, потом была Лена. Сейчас, в его чиновничьей действительности ему часто приходилось часто иметь дело с красивыми, холеными женщинами. Он отмечал про себя их красоту, многие были из них не прочь закрутить роман с этим живым античным богом. Они заглядывали в его глаза, ждали какого-то манящего слова, взгляда, жеста. И ник-то не мог себе представить, что внутри этого могучего мужчины до сих пор живет робкий и застенчивый подросток, неспособный первым начать вечный ритуал ухаживания. Только эта местная, стареющая львица сумела сделать то, что не догадалась сделать ни одна столичная "штучка" - она взяла инициативу на себя, и просто увела его к себе, поманив одним пальчиком руки.
      Вышел он из этого дома в пять утра. Через полчаса должен был подойти его поезд. В голове слегка шумело от выпитого шампанского и от недосыпа. Он постоял с минуту, вдыхая свежий зимний воздух, прислушался. Тогда, вечером, он вспомнил о Лене, и ему стало нехорошо от того, что она узнает обо всем этом. Тогда он закрыл глаза, и, напрягая всю свою внутреннюю силу начал рвать эту проклятую струну. И она лопнула, отзвенев потухающей нотой.
      "В конце -концов это моя личная жизнь", - подумал Сергей. Тогда звучала музыка, бабочкой по цветкам кружилась по квартире хозяйка, наливая и расстилая все для дорогого гостя. Лишь сейчас, утром, он до конца услышал и ощутил эту немую тишину. С непривычки Быстрову стало как-то не по себе, но он стряхнул с себя это неловкое чувство и зашагал к вокзалу.
      Еще подходя к вокзалу он услышал как объявили его поезд, но время еще было, и он решил зайти в туалет. Серый бункер подвала вызвал отвращение своей мрачной грязью и устоявшимся ядовитым запахом, так что Сергей как можно быстрей покинул неприятное заведение.
      "Да, это не Женева. Какой-то поезд стоит на путях, как не вовремя. Придется идти через перекидной мост. Не лезть же под вагоном, как-то не солидно".
      Все это были побочные мысли, на самом деле он думал о другом. Жизнь его как бы перешла на другой этап, и он не мог понять, приобрел он от этого что-то, или потерял?
      Он уже спускался вниз по лестнице, когда стоящий на путях поезд тронулся, плавно и почти бесшумно. Сергей машинально прочитал надпись на белой табличке сбоку вагона, и вскрикнув: - А, черт! - и побежал вниз, прыгая через две ступеньки.
      Он был уже на перроне, когда мимо него прокатились последние вагоны. Сергей явно увидел, как закрылась дверь в предпоследнем вагоне, закрылась, и тут же, отошла назад, кто-то изнутри не до конца ее захлопнул.
      "Догоню"! - решил Быстров, и бросился вдогонку за вагонами. Но и локомотив прибавил скорости, и они с поездом неслись вровень, ни на шаг не уступая друг другу. "Прямо как на первенстве мира", - мелькнуло у него, и вдруг Сергей увидел впереди себя конец перрона. Тормозить на скользком снегу было поздно, он отчаянно закричал: - Ленка! - и прибавив все что мог, прыгнул, стремясь в этом отчаянном прыжке попасть на подножку вагона. Уже в полете он понял, что не достает. Он все таки успел уцепиться за поручень одной рукой, вторая была занята дипломатом, он его выпустил, но ухватится за поручень ею не успел. Нога его соскочила с обледенелой подножки, рука соскользнула, вниз, тело ударилось о землю, чуть подпрыгнуло. Это было еще не смертельно, но маленький полосатый столбик, что железнодорожники зачем-то ставят вдоль дороги ударил его по ногам, и отбросил его большое, живое тело, под мясорубку вагонных колес. Крик его никто не услышал, и последняя мысль, не успев родиться умерла в отчаянной боли перемалываемого колесами тела.
      Лену заставил подскочить с кровати отчаянный, истошный крик дочери. Добежав до кровати Жанны Лена обхватила бьющееся в истерике маленькое тело дочери, и начала исступленно целовать мокрые от слез глаза, щеки и губы.
      - Жанна, Жанночка, деточка, ты что, успокойся, все хорошо!
      - Папа! Папа! - наконец с трудом выкрикнула дочь.
      - Ну что ты, все хорошо, папа скоро приедет, он уже в поезде, он в дороге. Это тебе сон такой плохой приснился.
      Долго ей пришлось успокаивать дочь, наконец та затихла, всхлипывая, и вздрагивая во сне.
      "Ну вот, наконец-то успокоилась. Бедненькая, приснилось же".
      Лена взглянула на часы, и решила, что ложиться уже не стоит. Она подошла к окну. В свете уличных фонарей падал снег, и только это заставило ее ощутить чувство какой-то непонятной утраты.
      Конец.