Чалый, уже вылезший из машины, нетерпеливо посматривал вверх, дожидаясь команды от собственного телохранителя. Её все не было, и мафиози, выхватив из рук рацию второго охранника, спросил в микрофон.

— Ну что там, Бакс?

— Погоди, я крышу осмотрю. Дверь тут открыта.

Нумизмат и не подозревал, что на него сработала собственная небрежность. Торопясь спуститься с крыши, он не до конца закрыл дверь, и это насторожило телохранителя. Вытащив из нагрудной кобуры пистолет, Бакс ворвался на крышу по всем правилам охранного искусства, но обнаружил там лишь валяющуюся около парапета серую куртку. Вид её показался телохранителю настолько затрапезным, что Бакс никак не связал находку с тем парнем, некогда заставившим его в пригородном лесу сунуться носом в сырую землю.

А Чалый ждал. В прошлой войне с кавказцами пули дважды чудом миновали его голову. Свист близкой смерти и потеря пятерых боевиков из ближайшего окружения научили его терпению. Лишь через две минуты голос Бакса из динамика рации сказал обычные в таких случаях слова: «Все чисто, шеф.»

Поднявшись на четвёртый этаж, Чалый поднял было руку, чтобы постучать, но заметил, что дверь чуть приоткрыта, и просто потянул её на себя. На улице он немного замёрз, и пахнувшее в лицо тепло, запах свежезаваренного кофе и чего-то вкусного, жареного, аппетитного, перемешанного с запахом женской косметики, подействовали на него расслабляюще. А ещё откуда-то из глубины квартиры доносилась мягкая, зовущая музыка. То, что хозяйка его не встречает, Чалого не удивило. С этой девчонкой он крутил роман уже полгода, но Нинуля до сих пор удивляла его своей меняющейся, как у хамелеона, внешностью и манерой поведения.

«Что она придумала на этот раз?» — подумал Чалый, закрывая за собой дверь. Миновав прихожую, он вошёл в зал, но и здесь не обнаружил девушку. Из-за закрытой двери спальни по-прежнему тихо манила музыка, но гость внезапно насторожился. Ни слух, ни зрение, ни запахи — ничего не говорило об опасности, но то, что у зверей зовётся инстинктом, заставило Чалого рвануться назад к двери. Он опоздал на долю секунды. Тяжёлая рукоять пистолета уже опускалась на его затылок…

Первым делом Силин с беспокойством проверил, жив ли Нинкин спонсор: парень в последний момент дёрнулся, и удар у Нумизмата получился сильнее, чем он рассчитывал. Перетащив обмякшее тело железногорского мафиози в зал, Силин попробовал усадить его на диван, но тот раз за разом заваливался набок, и плюнув, Нумизмат позволил бесчувственной массе расположиться согласно закону всемирного тяготения.

Обыскав карманы гостя, Силин с удивлением констатировал отсутствие оружия. Чалый страховался, менты чаще всего придирались именно к оружию, своё он из-за судимостей иметь не мог, хватало того, что у каждого из его парней имелась вполне законная, зарегистрированная «пушка». Кроме портмоне, «Мотороллы» и связки ключей, Нумизмат выгреб из кармана Чалого штук пять зажигалок самых разных размеров и фасонов. Удивлённо хмыкнув, Силин отложил найденное в сторону, на журнальный столик. Чалый все «отдыхал», и Михаил поинтересовался содержанием его кошелька. Сумма оказалась весьма солидной, имелись и доллары, но странно, Нумизмата это обилие денежных знаков даже расстроило. Подобные деньги он зарабатывал месяца за два каторжного труда, а для этого урки они просто мелочь на карманные расходы.

Переложив деньги себе в карман и с недоумением рассмотрев несколько пластиковых кредитных карточек, Силин решил, что пора привести Чалого в чувство. Сделал он это крайне просто. Выбросив из большой хрустальной вазы букет роз, все остальное содержимое Нумизмат щедро плесканул в лицо «отдыхающему». Холодная, мокрая пощёчина быстро привела Чалого в чувство. С трудом восстановив равновесие, первым делом слабым голосом выматерился, вытер с лица воду и неуверенным жестом пощупал собственный затылок. Эксперимент не особенно удался, Чалый зашипел от боли и лишь затем, после минутной паузы, он взглянул на своего визави.

За это время Силин хорошо рассмотрел своего нового противника. Чалый оказался далеко не красавцем. Продолговатое худощавое лицо с впалыми щеками. Чёрные густые брови, почти сросшиеся на переносице, глаза как бы западали вглубь, к тому же казались поставленными чуть ближе, чем надо. Большой, с горбинкой нос в своё время пережил хороший удар с правой и чуть сдвинулся в сторону, над верхней губой застарелый беловатый шрам, сами же губы тонкие, узкие, такие бывают у очень язвительных и наглых людей. По виду Чалому можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Короткие волосы с двумя залысинками ближе к вискам чуть тронула седина.

«Лет сорок, — решил Силин. — Скорее всего мой ровесник».

Нумизмату невольно вспомнилась Нина, приманка и наживка в его игре, её молодость, красота и женственность. Михаил даже невольно пожалел свою случайную жертву.

Тем временем и Чалый изучал его. Несмотря на расслабление и чудовищную головную боль, думал он быстро и логично. Этим в своё время он и выделился из общего стада уголовников, став его пастухом. Силина он раскусил быстро.

«Парню от меня определённо что-то надо. Если бы он хотел убить, убил бы давно. На блатного не похож, на фраера тоже. Лох такое дело бы не провернул. Это наверняка он на прошлой неделе шарился около ипподрома с „пушкой“. Странный мужик, судя по взгляду, какой-то упёртый».

Решив, что стоит взять инициативу в свои руки, Чалый сбросил маску болезненной расслабленности и резким голосом спросил:

— Ну и к чему весь этот хипеж? Что, обязательно было волыной калган проламывать?

Силин на секунду смешался, слишком быстро с Чалым произошла метоморфоза. Но затем он вспомнил об «университетах» своего собеседника и, чуть усмехнувшись, ответил в тон начатому разговору:

— Да у тебя, как у прокурора, все дни неприемные, а надо с глазу на глаз покалякать.

Чалый лишь одними глазами повёл по сторонам — голова у него по-прежнему болела, а потом задал волнующий его вопрос:

— Девка где?

— На кухне отдыхает, негостеприимная она у тебя, неласковая.

Чалый исподлобья взглянул на Силина.

— Замочил? — спросил он.

— Нет, что ты. Просто приласкал, как тебя.

Чалого интересовала не просто судьба Ниночки, а её роль в происходящем.

«Ладно, потом с этим разберусь», — решил он и спросил у Силина:

— Ну и что тебе от меня надо?

— Где коллекция? — спросил Нумизмат дрогнувшим голосом, и Чалый сразу заметил, как изменился тон этого странного человека, как заблестели его глаза.

Силин же, наоборот, в который раз увидел в глазах человека, причастного к краже, явные недоумение и непонимание. То, что для него было смыслом всей жизни, для этих урок являлось чем-то второстепенным и незначащим. Снова волна бешенства поднялась со дна души, у Михаила даже перехватило дыхание, так захотелось ему подскочить к дивану и гвоздить рукоятью пистолета по уголовному рылу, пока кровь не успокоит больную душу Нумизмата. Михаил все-таки сдержался, лишь судорога ненависти перекосила его лицо, но Чалый понял все. Немалый опыт подсказывал ему, что этот парень опасен как никто другой.

— Монеты, что ли? — припомнил он. — Так бы и сказал. Нету у меня их. Уехали, и очень далеко.

— Куда? — еле выдохнул Силин онемевшими губами. Все, что он готовил целую неделю, рухнуло в один момент.

— В Москву.

— Москва большая, — сжав зубы, напомнил Силин.

— Это точно, — подтвердил Чалый и, потянувшись к журнальному столику, взял одну из зажигалок. Нумизмат по-прежнему находился в состоянии шока и лишь наблюдал, как Чалый зажигал и тут же гасил голубоватое пламя. Сначала Михаил не понимал, что тот делает, потом догадался, что у парня такая привычка. Силин даже припомнил название болезни — пиромания. Этот невольный анализ позволил ему прийти в себя.

— Так кому же в столице понадобилась моя коллекция? — спросил он.

Чалый скривился, чувствовалось, что ему не хочется говорить.

— Это очень большой человек. Против него ты все равно ничего не сможешь сделать.

— Ты скажи имя, а потом уж решим, смогу я или нет.

— А если не скажу? — поинтересовался Чалый.

— Скажешь, иначе я тебя просто убью.

— Убьёшь, так совсем ничего не узнаешь, — уже наглея, заявил уголовник. Он даже позволил себе достать из пачки сигарету. Но лишь одна затяжка доставила ему удовольствие. Распрямившейся пружиной Силин вскочил с кресла, ударом левой ладони расплющил сигарету о губы Чалого, а правой рукой резко и часто начал бить рукоятью пистолета по голове мафиози.

Чалый едва успел прикрыть голову руками. С трудом, но все же Силин сумел остановиться, чёрная волна бешенства не успела до конца вырваться наружу. Остатками разума Нумизмат понимал, что сидящий перед ним человек пока ему нужен. И так же неожиданно, как и начав избиение, Силин его и закончил. Сделав два шага назад, он просто упал в кресло, задыхаясь и чувствуя нервную дрожь во всем теле. Прошло секунд пятнадцать, не более, но ситуация в квартире в корне изменилась. Оторвав от головы трясущиеся окровавленные пальцы, Чалый пробормотал с зубовным скрежетом:

— У, с-сука! Убью!

Из ссадины, скрытой короткой причёской, на его лицо текла кровь. Несмотря на все защитные усилия Чалого, Силин здорово разбил его левую бровь и содрал со щеки кусок кожи.

— Где коллекция? Кому ты её отправил? — подрагивающим голосом продолжил

допрос Нумизмат. — Говори, если жить хочешь! Скажешь — оставлю тебя здесь, свяжу и уйду. А нет — долго умирать будешь!

Михаил блефовал. Железногорского мафиози непременно следовало убить так же, как в своё время и Гараню, просто из рациональной необходимости, чтобы тот не достал его впоследствии.

Понимал это и Чалый. В своё время он славился в уголовных кругах именно умением вести себя на допросах. Следователи просто сатанели от его издевательской ухмылки и идиотских ответов на их вопросы. Били его частенько и посильнее, чем сейчас.

Но сегодня это был уже совсем другой человек. Семь лет назад он вышел из тюрьмы не имея ни кола ни двора. Воля да воровская удача — вот и все, что было нужно тому, прежнему, Чалому. Но теперь он отяжелел и остепенился. Трехэтажный каменный особняк около ипподрома, загородная вилла, несколько навороченных иномарок, стабильный, устойчивый доход, позволяющий жить безбедно, власть, хоть и незаконная, но реальная и сильная. Чалый числился совладельцем доброго десятка частных фирм, что вполне прикрывало его от любопытства вездесущих органов. А ещё была семья, жена, как две капли воды похожая на Ниночку, — во вкусах Чалый проявлял удивительную стабильность. И самое главное, имелся наследник, с каждым годом все больше похожий на отца и даже перенявший его страсть к огню. Прежний Чалый просто рванул бы рубаху на груди и кинулся на направленный на него ствол. Нынешний же цеплялся за последнюю иллюзию собственного воображения.

«Он не профессионал, — думал Чалый, тщетно пытаясь носовым платком остановить льющуюся кровь. — Главное выжить, а там уж я его из-под земли достану».

— Хорошо, я скажу, — севшим до хрипоты голосом отозвался наконец он. — Только где гарантия, что ты меня после этого не грохнешь?

— Я свяжу тебя и уйду. Через час меня уже не будет в городе, — повторил Силин. — Мне нужна коллекция, а не ты.

— Ладно, слушай, — сморщился от боли уголовный босс Железногорска. — С месяц назад ко мне приезжал один корешок из стольной, имя его тебе ни к чему, у нас с ним кое-какие общие дела. И он попросил меня достать как можно больше старинных монет. Есть в Москве такой Балашов, голован, шишка… У него банки, фирмы, нефть. Так вот, Мамчуру… А, черт! — оговорившись, Чалый скривился, но продолжил рассказ: — Ну, ему надо было к этому барыге втесаться, кредит выбить. Он узнал, что сын банкира увлёкся монетами. Вот Мамчур и попросил меня подсуетиться ко дню рождения пацана. Покупать все это долго и дорого, решили … как это? Ну, изъять…

Жадно слушающий сбивчивую речь врага, Силин невольно заметил, что тот лишь изредко срывается на «феню». Уголовник уже прилично пообкатался в цивилизованном обществе.

— А почему у меня? — спросил Нумизмат.

— Твой адрес дал нам один фраер, потом он твои монеты в божеский вид привёл.

«Нет, не зря я этого гада замочил!» — со злорадством подумал Нумизмат о покойном экскурсоводе. А Чалый продолжил:

— К тому же в Свечине у меня старый корешок по зоне имелся, Гараня. Я ему только звякнул, и никаких проблем.

— Где коллекция сейчас?

— Едет в Москву. Вчера отправили.

— Адрес?

Чалый отрицательно мотнул головой и болезненно скривился от этого движения, снова спугнувшего успокоившуюся было боль.

— Адрес тебе ничего не даст. Послезавтра день рождения пацана, ты все равно не успеешь…

Их неторопливую беседу прервал странный звук, донёсшийся со стороны прихожей. Силин сначала не понял, что это такое, но когда явно щёлкнул дверной замок, он пришёл в ярость и метнулся в прихожую. Пошатывающаяся, со спутанными, окровавленными волосами Нина успела приоткрыть дверь и слабо крикнуть: «Помогите, помогите!» В следующую секунду тяжёлая рукоять пистолета со страшной силой снова опустилась на её затылок.

Нумизмат не дал обмякшему телу девушки упасть на пол, а отшвырнул её назад, в комнату. Когда Силин потянул дверь на себя, ему показалось, что совсем рядом на лестничной клетке хлопнула другая дверь, соседняя. Но проверять было некогда, в зале оставался Чалый. В комнату Нумизмат ворвался, держа пистолет наготове. Вопреки его ожиданиям спонсор Ниночки спокойно сидел на своём месте.

Все было просто. Пока Силин отсутствовал, Чалый успел нажать на одну из кнопок памяти своего мобильника и сказать в микрофон только одну фразу:

— Шухер! Все ко мне, быстро!

В какой-то степени Нумизмату опять помогла случайность. Он утвердился во мнении, что постоянный гость Ниночки — примерный «пионер». Но в это время на столе пискнул сигнал вызова по сотовому. Это один из телохранителей Чалого, уже поднимаясь по лестнице, решил узнать подробности необычной тревоги.

— Чалый, что за шухер? — отчётливо послышалось из трубки, и Силин понял все.

Но и Чалый успел оцепить обстановку. Резким толчком опрокинув на ноги Михаила журнальный столик, он с яростным рёвом рванулся на Нумизмата. Тот замешкался только на мгновение, но Чалый успел перехватить его руку, грохнул выстрел, и пуля ушла в потолок.

Теперь они топтались посередине комнаты лицом к лицу. Чалый держал за запястья обе руки Нумизмата, и волей-неволей они смотрели друг другу в глаза. Силин оказался сильнее, он прижал воровского босса к стене и потихоньку начал выворачивать руку с пистолетом к побагровевшему лицу Чалого. Но у того школа подобного рода драк была куда как обширней. Резко мотнув головой, Чалый лбом разбил Михаилу губу. От неожиданности и боли Силин на секунду ослабил хватку, и Чалый уже двумя руками принялся выворачивать из правой руки Нумизмата пистолет. Ему это почти удалось, но Силин успел прийти в себя и левой рукой обхватил горло врага. Тот же неистово продолжал рвать оружие из рук Михаила. Пистолет Силин, не удержав, выпустил, но фортуна в этот день отвернулась от бандита и он не успел подхватить его.

А железное кольцо вокруг горла Чалого сжималось все сильнее и сильнее. Он извивался всем телом, раз за разом бил локтем по рёбрам Нумизмата. Это было очень больно, Силин стонал, но не ослаблял хватки.

В дверь же уже барабанили чем-то железным. Всех подстегнул звук выстрела — и телохранителей Чалого, и бабку из соседней квартиры, от волнения никак не попадавшую пальцами в отверстия телефонного диска. Все же она смогла набрать очень короткий телефонный номер и взволнованным голосом проскрипела в трубку:

— Милиция! Приезжайте скорей, тут кого-то убивают…

В это время снова застучали выстрелы, это телохранители пытались «по-голливудски» справиться с дверным замком. Увы, массивное самодельное сооружение совсем не походило на чахлые американские замочки, и один из телохранителей крикнул в микрофон рации оставшемуся в машине шофёру:

— Санька, быстро тащи монтировку или лом — что там у тебя есть помощней! Бегом!

Пока бандиты втроём пытались отжать дверь, их хозяин доживал последние минуты своей жизни. Руками он пытался разорвать железные объятия Силина, пару раз лягнул Нумизмата каблуком по лодыжке, но Михаил только рычал от ярости и продолжал сжимать горло Чалого. Последним усилием воли тот все же сумел лишить Силина равновесия, но, и упав на пол, Михаил не ослабил хватки. Наконец Чалый захрипел, тело его пронзила крупная дрожь агонии, и через полминуты оно обмякло навсегда.

Столкнув с себя труп, Силин с трудом поднялся на ноги, вытер сочившуюся из губы кровь, поднял пистолет и, пошатываясь, двинулся в прихожую. Замок выдержал напор телохранителей Чалого, но зато поддалась халтурная сварка. Тяжело дыша, Михаил наблюдал, как в расширяющейся щели показалась рука, нашарившая запоры замка. Когда дверь распахнулась и оба охранника, тесня друг друга широкими плечами, вломились в квартиру, их встретил свинцовый дождь. Силин стрелял, держа пистолет двумя руками, не целясь — слишком объёмной была мишень. На одном из телохранителей оказался бронежилет, но именно ему первая пуля Силина попала в горло. Второй же охранник проскочил чуть вперёд, но две пули, выпущенные Силиным почти в упор, отбросили его тело к порогу.

Когда, израсходовав все патроны, пистолет замолк, в наступившей тишине Михаил услышал, как дробно стучат по лестнице удаляющиеся шаги. Это сбежал шофёр Чалого.

Силин вернулся в зал, начал искать свою сумку. Для того чтобы достать её, ему пришлось перевернуть тело Чалого. При этом Нумизмат глянул на лицо мёртвого врага и невольно содрогнулся. Посиневшее, перекошеннное в последней муке лицо уголовника с выпученными глазами и вывалившимся языком показалось ему страшнее всего, что он видел в своей жизни.

А с улицы уже доносился вой милицейских сирен и скрип тормозов. Силин выругался и бегом рванулся в спальню. Там по-прежнему играла музыка. Михаил пробежался грязными сапогами по нежно-розовому покрывалу, прикрывающему огромную Ниночкину кровать. Лихорадочным движением Нумизмат открыл дверь на балкон, расстегнул сумку и пристегнул карабин верёвки к поручню. Обжигая руки, он в несколько секунд соскользнул на землю.

Когда первая тройка милиционеров ворвалась в квартиру пятьдесят шесть, в ней оставались только раненые да мёртвые. Двое из милиционеров, те, что помоложе, спустились на землю по методу Силина, но лабиринт проходных дворов Нумизмат изучил лучше представителей власти. Они ещё петляли по дворам, а Михаил уже трясся в автобусе, идущем до вокзала. Он успел запрыгнуть в пригородный поезд за минуту до отправления. Через пятнадцать минут после последнего убийства Нумизмат покинул Железногорск.

1896 год «… И если б ты знала, сколько раз я потом жалел о том, что взял этот проклятый рубль. Я владел им, но никому не мог его показать, дабы не лишиться своего доброго имени. Сейчас жизнь моя окончательно зашла в жизненный тупик, и я вижу один-единственный выход из этого положения. Лиза, единственная моя доченька, только тебе я могу доверить эту мою чёрную тайну. Умоляю тебя, храни её как можно дольше! Не делись ею даже с мужем. Не то чтобы я не доверяю Андрею Николаевичу, вовсе нет. Викентий Бураев много в своей жизни грешил, заработать подобное состояние честно очень трудно, но лишь один раз в жизни я совершил поступок, которого искренне стыжусь…»

Почти полностью седой мужчина, на вид лет шестидесяти, с длинной бородой и высохшим лицом, оторвался от тетради и посмотрел на портрет дочери, висевший на стене напротив стола. Художник очень верно подметил самое главное в облике дочери — спокойную, счастливую красоту. На этой картине Лиза казалась ангелом, сошедшим на землю. Викентий Николаевич ещё острее затосковал по дочери. Он не видел её уже месяц, с тех пор как сразу после свадьбы молодая чета уехала в путешествие по Франции — сначала в Париж, а как потеплеет, в Ниццу.

Этот брак не зря называли блестящим. Морской офицер Андрей Николаевич Щербатов выгодно соединил свой княжеский титул с капиталами одного из самых богатых людей России. Свадьба их надолго запомнилась светскому обществу своей роскошью и великолепием. Ради единственной и любимой дочери Бураев был готов на все. Злые языки поговаривали, что это он «женил» дочь на титуле Щербатовых, но все это было чистейшей ерундой. Викентий Николаевич отверг бы любого из женихов, хоть принца, если бы против была дочь.

Молодой лейтенант понравился промышленнику. Высокий, стройный, действительно красивый, с открытым, чистым взглядом, но без заискивания. Чувствовалось, что он уважает отца своей красавицы жены. Но как любящий отец, Бураев с трудом привыкал к мысли, что этому человеку теперь целиком и полностью принадлежит его самое светлое счастье.

Вздохнув, Викентий Николаевич дописал в чёрную тетрадь ещё несколько строчек, затем уложил и тетрадь, и коробочку в шкатулку, коротко звякнул в небольшой затейливый колокольчик.

Буквально через несколько секунд в дверях кабинета появился невысокий лысоватый человек лет пятидесяти с внимательным и умным взглядом. Это был управляющий большого дома Бураева Зубов, человек предельно честный и преданный хозяину.

— Иван Данилович, возьмите эту шкатулку и свезите её на квартиру Лизаветы Викентьевны. Оставьте её в будуаре моей дочери, но так, чтобы она не бросилась в глаза. Пусть она найдёт её не сразу после возвращения из Парижа, а чуть попозже. Это очень важно.

Зубов в ответ только молча склонил голову. Он уже уходил, когда хозяин его окликнул снова:

— Я ещё здесь поработаю, предупредите меня, если приедет жена, а если появится этот… — он поморщился, и Зубов понял, о ком идёт речь, — пусть проводят его сразу ко мне.

Примерно через полчаса в кабинет к Бураеву прошёл щуплый субъект с нагловатой ухмылкой на губах и цепким, въедливым взглядом. Из кабинета миллионера он вышел минут через пятнадцать, и, как показалось дежурившему у дверей лакею Пантелею, щуплый был очень чем-то доволен, а вот лицо хозяина даже издалека казалось бледным и очень расстроенным.

Ещё примерно через час вернувшийся после визита в квартиру княжны Щербатовой Зубов лично доложил хозяину:

— Приехали Анна Владиславовна.

Бураев что-то писал, не отрывая взгляда от бумаги, он кивнул и сказал:

— Хорошо, это письмо сейчас же отошлёте на почту, и пусть приготовят коляску.

Через пять минут Пантелей вывез миллионера из кабинета в инвалидной коляске. Три года назад, инспектируя строящийся под его руководством участок Транссибирской железной дороги, Бураев попал в аварию. Перевернувшаяся дрезина придавила его ноги, да так, что пришлось ампутировать их до колен. Оправившись от несчастья, Викентий Николаевич во многом пересмотрел прежний образ жизни, часть своих предприятий продал, оставив лишь самые выгодные и расположенные поближе к Санкт-Петербургу. Финансовое положение дел не вызывало опасений у миллионера, единственное, что тревожило, — собственная жена.

Прокатив коляску по анфиладе залов, Пантелей вывез хозяина на половину Анны Владиславовны. Хозяйка дома, красивая женщина лет тридцати, полулежала на широком диване, отдавая указания молодой горничной, держащей в руках её шляпку и перчатки. Вторжение мужа несколько удивило Анну Владиславовну. Её соболиные брови взметнулись высоко вверх, но, взглянув в лицо Бураева, она быстро отослала горничную:

— Иди, Даша, и принеси мне бокал лимонаду, пить хочется.

Голос жены, вибрирующее контральто с еле заметной хрипотцой, болезненно резанул слух Бураева. В своё время именно смех и голос привлекли его внимание. Первая жена Бураева, мать Лизы, умерла, когда девочке было девять лет. Ещё шесть лет после этого для Викентия Николаевича не существовало других женщин, но потом природа начала брать своё. В тот июньский вечер Бураева неумолимо повлекло на улицу, поближе к людям. Месяц до этого он провёл в Донбассе, проверяя состояние своих шахт и заводов. Там даже на поверхности его донимала угольная пыль, безнадёжно пачкая белоснежные сорочки миллионера. И вот теперь ему захотелось чего-то светлого, возвышенного. Бураев сходил на балет в Мариинку, а потом велел кучеру заехать в Летний сад.

Подошло время белых ночей, и чинная публика медленно прогуливалась между казавшимися призрачными в подобном освещении мраморными статуями. В большинстве своём народ бродил небольшими компаниями, лишь Бураев шёл один, необычно остро ощущая своё одиночество. Он задумался об этом. Вот тут-то и прозвучал женский смех, а затем и голос, словно полоснувший миллионера по душе.

Викентий Николаевич не понимал, какие слова произносит эта женщина,

компания уже уходила от него — три женщины и высокий гвардейский офицер, оживлённо жестикулирующий свободной от шашки рукой. Ещё секунду колеблясь, Бураев стоял на месте, но опять зазвучал смех, и он, как на привязи, двинулся вслед за ним. Вскоре он разобрал, что голос принадлежит самой высокой из дам, в кокетливой шляпке с тёмной вуалью. Лица женщины он не видел, но удивительная фигура, королевская осанка и плавность её жестов сразу заворожили его.

Вскоре Викентий Николаевич столкнулся со старым приятелем по Нумизматическому обществу доктором Жереховым. Как врач тот имел солидную репутацию и весьма обширную практику, так что знал, по наблюдениям Бураева, пол-Петербурга.

— Добрый вечер, Викентий Николаевич. Решили совершить моцион? Это полезно, тем более что раньше я вас тут не замечал.

— Да, знаете ли, решил немного забыть о вечных делах, подышать воздухом вечности и красоты.

Беседуя о своих новых коллекционных приобретениях, мужчины, не торопясь, следовали по главной аллее. Доктор, несмотря на солидный возраст и довольно потрёпанный внешний вид, бойко разглядывал проходящих мимо женщин, при этом частенько называя их имена и фамилии.

— Вы очень многих знаете, — улыбнулся Бураев, по-прежнему не отрывая глаз от идущей впереди компании.

— Ну, милейший Викентий Николаевич, я тридцать лет врачую эту публику, так что порой я знаю не только имена и фамилии, но и всю подноготную семьи в трех поколениях.

Как раз в это время четверо интересующих Бураева людей разделились. Офицер и одна из дам откланялись и пошли к выходу, а высокая красавица и её спутница продолжили прогулку.

— Вот мы это сейчас и проверим, — со смешком сказал миллионер доктору.

— Что это за дамы впереди нас?

Доктор присмотрелся, потом удивлённо хмыкнул:

— Странно, но эту красавицу в траурном платье я не знаю. А вот её спутница мне прекрасно знакома. Жена генерала Ермилова. Ах, да!.. Вспомнил! Мне на днях рассказывали, что к Ермиловым приехала погостить родная сестра генеральши, откуда-то из провинции. Её муж и бывший сослуживец Ермилова, полковник, недавно застрелился, говорят, наделал массу карточных долгов и растратил полковую казну. Вдова очень красива, и сестра подыскивает ей подходящую партию.

Тем временем женщина словно почувствовала, что речь идёт о ней, и оглянулась сначала раз, потом другой. Вряд ли её мог заинтересовать старый доктор, зато уж на Бураеве нельзя было не остановить взгляд. Он немного потяжелел, но по-прежнему держал голову очень прямо, высокий рост и чёрная, без единого седого волоска борода скрадывали его возраст. Тёмные глаза и белая кожа делали лицо ещё более выразительным. В одежде миллионер был консерватором, но платье своё шил у лучших портных, безупречно и со вкусом.

— Познакомьте меня с ними, — шепнул Бураев доктору, не отрывая глаз от этой загадочной и столь влекущей женщины.

Жерехов удивлённо посмотрел на промышленника:

— Ого, да вы, Викентий Николаевич, похоже, не на шутку втюримшись! Ну что ж, бывает. Вам сколько лет? Пятьдесят?

— Пятьдесят два, — поправил Бураев.

— Пора, пора. Седина в бороду, бес в ребро. Это истина. Я в этом возрасте тоже уходил в кураж. Пойдёмте, так и быть, поработаю в роли свахи.

Быстрым шагом мужчины догнали сестёр, и, приподняв свой цилиндр, Жерехов обратился к дамам:

— Добрый вечер, Екатерина Владиславовна! Как поживаете?

— Спасибо, Анатолий Евграфович, вашими молитвами, — улыбнулась генеральша, протягивая руку для поцелуя. Вблизи было прекрасно видно, что дамы не просто подруги, а именно сестры. Только красота генеральши уже подверглась первым атакам беспощадного времени, а сестра её казалась безупречной, как античная статуя.

Доктор представил дамам Бураева. На фамилию миллионера генеральша отреагировала весьма забавно.

— Это не на ваш ли завод позавчера ездил мой муж? Приехал Владимир Александрович оттуда очень поздно, расстроенный, сказал, что Бураев затягивает сроки изготовления каких-то там пушек.

Промышленник улыбнулся, хотя ему хотелось в этот момент во все горло захохотать. Он и в самом деле не поспевал изготовить в сроки первую партию горных пушек, но никогда не думал, что генерал Ермилов обсуждает подобные дела с женой. Ответил он, впрочем, весьма учтиво:

— Я уже наказал управляющего заводом и смею заверить вас, что больше не буду расстраивать Владимира Александровича.

Подобный ответ очень понравился генеральше, и она представила мужчинам свою спутницу:

— Познакомтесь, это моя сестра, Анна Владиславовна.

С бьющимся сердцем Бураев поцеловал руку столь желанной для него женщины. Подняв глаза, он рассмотрел под вуалью и лицо прекрасной вдовы. Да, Анна Владиславовна была удивительно хороша собой. Высокий лоб, прямой красивый нос, длинная, изысканных форм шея и в довершение всего — светло-серые, как эта петербургская ночь, глаза. Лёгкая вуаль делала её ещё более загадочной и недоступной для неискушённого в амурных делах Бураева. А этот сводящий с ума голос!

Короткая взаимная прогулка кончилась приглашением миллионера на обед к генералу Ермилову.

Уже возвращаясь в коляске домой, старшая сестра тихо спросила младшую:

— Ну и как тебе этот медведь?

Та чуть улыбнулась кончиками губ, потом нехотя ответила: