– А мы? Мы же не топчем ничьих полей, правда? И не пугаем коров.
      – Вас на охоте не больше десятка человек. А у баронов, случалось, по две сотни загонщиков выходило... Я еще помню, как это делали. А что, для тебя это так важно?
      – Мне нравится охота, – признался Родерик. – Животных жалко, но их очень много. Мы видели с Эвальдом стадо диких свиней. Было два вепря, таких огромных, клыки как рыцарские шпоры! Всего дюжины полторы. А мы взяли трех молодых поросят. Эвальд сказал, у старых вепрей жесткое мясо.
      – Верно. Но это когда есть из чего выбрать... Когда голод, бьют всех зверей, каких только можно добыть.
      – Но сейчас не голод? – уточнил Родерик. – А то эти крестьяне как будто в первый раз ели зайчатину.
      – Очень возможно. Некоторые лорды никому не дают войти в лес. А то, что я слышал о прежнем Ардене, вполне это подтверждает. Он не был добрым хозяином.
      – Это вы об отце Роланда? – заинтересовался сын графа.
      – Вот именно. Кстати, где сейчас этот твой друг? Почему он сегодня не обедал?
      – В деревне. У мастера Вулиджа, корчмаря, дочка родилась! Роланда попросили крестить ее.
      – Крестить? А откуда у них священник? – удивился граф.
      – Монахи из Ноттингема проезжали. Они задержались на день, ради крестин. И еще вроде бы кого-то венчают... Не помню точно.
      – А наш Роланд – крестный отец, значит... Гм... Его, видно, любят в деревне. Тебя, кстати, на эти крестины не пригласили?
      – А я уже был там, – похвастался юный Родерик. – Я отдал Вулиджу свой нож, помнишь, мне в Сицилии подарили?
      – На крестинах дарят новорожденной, а не ее отцу, – развеселился граф Арден. – Ты, сын, только представь, как малышка твоим ножом в колыбельке играть станет...
      – А я ей тоже кое-что подарил, – возразил Родерик в тон. – Хайди свое ожерелье отдала. Из розовых бусинок. Гленда Вулидж – мастера Джона дочь – сказала, что оно слишком дорогое. Но они все-таки его взяли.
      – Еще бы! – сэр Конрад вспомнил розовый жемчуг, мелкий, но очень милый на детской шейке, что его дочь носила несколько лет. Такой подарок стоил примерно столько, сколько вся корчма Вулиджа. Его сын слишком щедр.
      Граф вздохнул в третий раз:
      – Сынок, это очень хорошо – делать подарки. Но в следующий раз, когда захочешь кого-нибудь одарить, спроси у Леонсии. Или у меня, или хоть у Мак-Аллистера. Чтобы не ошибиться.
      – Я ошибся? – лицо Родерика вытянулось огорченно.
      – Немножко, – подтвердил граф. – Слишком дорогие подарки могут принести горе. Ты только вообрази: маленькая крестьянка гуляет на лугу с розовым жемчугом на шее! Хоть бы эти Вулиджи догадались спрятать твой дар в сундук.
      – Может, догадаются, – с надеждой предположил Родерик. – Мастер Вулидж – очень рассудительный человек.
      – А монахи видели твой подарок? – с интересом спросил отец.
      – Видели. А один из них мне сказал, что щедрость – дар божий.
      – Что дар – это, конечно, верно. Но теперь они придут в замок. Их наверняка выслали собирать пожертвования к Рождеству. И нас не минуют.
      – Это что – плохо? – не понял мальчик.
      – Плохо? Нет. Но на всякий случай подготовиться надо.
      – А что нужно готовить?
      – Предупредить людей. Чтобы лишнего не болтали. Денег я им дам, и немало, но в крепости не задержу. Переночуют, поедят вволю, а с утра дам повозку, лошадей, и пускай их везут назад в монастырь. Все равно после моего дара собирать милостыню нет смысла. По миру ходить с золотом, чтобы его всякий отнять мог, на то самый глупый монах не решится.
      – Может, хоть одного оставить? –  с сомнением предложил Родерик.
      – А зачем? – хитро прищурился сэр Конрад.
      – Я слышал, на Рождество принято служить церковные службы. Петь песни, слушать истории об Иисусе и Пресвятой Деве. Так все христиане делают! Это как закон. И нужен для этого священник. Или хоть монах.
      – Чтобы рассказывать святые истории? А сам ты их разве не знаешь?
      – Я знаю, отец. Помню все, чему отец Петр учил: и про Марию с Иосифом, и про Святой Дух, и как в Вифлееме Сын Божий родился...
      – Вот ты и расскажешь.
      – Я? Без священника? А разве это по-христиански? Мне говорили, у иудеев так делают. У них вроде бы на Рождество... или как-то иначе называется... каждый отец семейства сам и историю рассказывает, и молитву поет, и даже причастие раздает всем членам семьи.
      – Ты почти не ошибся, сын, – засмеялся граф Арден. – Вот увидишь, как через пару недель мастер Давид с Эстер и Мозесом будут свою Ханнуку праздновать. Им-то никакой монах не понадобится. Девять свечей, свиток Торы, кубок вина – больше ничего. А праздник у них не хуже Рождества. Тебе Мозес не сказал?
      – Сказал. И еще сказал, что у него в это Рождество... в Ханнуку то есть, будет День Зрелости. Он же на год меня моложе, как это так? Разве в тринадцать лет наступает зрелость?
      – Имеется в виду зрелость духовная. Что, мол, в этом возрасте отрок уже достаточно взрослый, чтобы понимать Закон Божий и читать Святое Писание. В свой День Зрелости твой друг Мозес первый раз прочитает со свитка одну-две страницы, в присутствии всех верующих иудеев... Отца и сестры, в данном случае.
      – А я? Я буду присутствовать?
      – Если захочешь.
      – А вы?
      – Может быть, – улыбнулся сэр Конрад. – Потому-то я и не хотел бы, чтобы здесь были монахи. У этих людей редко встречается понимание чужих обычаев. Пока в замке нет никого чужого, маленький Мозес спокойно сидит себе и читает Ветхий Завет, учит свои уроки, ждет своего праздника...
      – Я понимаю, – задумчиво протянул Родерик. – Но, отец... Мы все– таки христиане, правда? И обычай этой страны – теперь наш обычай, вы сами это сказали. Может быть, вы все-таки пригласите одного из монахов, а? Если ни один вам не подойдет... Нельзя ли кому-то из нас... Вам самому или, например, леди Леонсии... Отправиться в тот их монастырь, поискать там достойного человека? Ведь они наверняка будут рады. У них там много гостей, все знатные люди из Ноттингема и окрестностей. А еще если вы дадите пожертвование... – мальчик чуть покраснел и смущенно умолк, видя в глазах отца откровенное восхищение.
      – Как всегда, ты прав, сын! Замечательная идея! Мы пошлем с ними золото, несколько человек стражи, и графиня поедет в это аббатство.
      – Аббатство Святой Анны, – вставил обрадованный Родерик. – А можно и мне с ней?
      – Ты хочешь?
      – Конечно! Я же никогда не видел английского монастыря.
      – Имей в виду: кто бы ни спрашивал, ты – сын леди Леонсии. Ничье любопытство... Ну, ты понимаешь.
      – Понимаю, отец.
      – Я на тебя надеюсь.
      Повеселевший Родерик убежал – может, к матери, а может быть – к своему младшему приятелю.
      Ко всеобщему удовольствию, ученик премудрого Элиава из Лондона оказался спокойным, тихим, здоровым мальчиком, умевшим вежливо разговаривать по-английски, читать по-латыни и на языке избранных, а также довольно ловко обращаться с деревянным мечом. Последнее искусство Давид, правда, не одобрял, но видя сына каждый день возле молодого лорда, не мог протестовать с прежним упорством.
      Три рыцаря, ездившие в Лондон за юным евреем, вернулись за две недели: по их рассказам, ребенок совсем не задержал их в пути. Он не болел, хорошо спал на постоялых дворах, ел без капризов, что подано. И в седле держался не хуже, чем любой мальчишка его возраста. Мнение трех молодых христиан об иудеях изменилось в лучшую сторону. 
      Мозес был несказанно удивлен, что его семья поселилась в большом рыцарском замке. Но старшая сестра была довольна обществом дам как арабских, так и христианских; с ней обращались учтиво и уважительно. Отец, в восторге от драгоценных пергаментов из Эль-Ора, умерил свойственную ему отчужденность в отношении аристократов и вообще «гоев», увлеченно трудился вместе с местными работниками, командовал ими и если жаловался, то только на плохую погоду. В замке Арден Мозесу понравилось больше, чем у реб Элиава.
      Тем более, что тут у него появился чудесный друг. Молодой лорд Родерик, старше его почти на год, немедленно принял Мозеса под свое рыцарское покровительство. Он даже хотел поселить мальчика у себя, но Давид воспротивился: мол, негоже двум отрокам разной веры жить вместе. Но он не мог помешать подросткам вдвоем бегать с утра на конюшню, потом вместе на уроки «мэтра» Робера, а иногда даже на прогулку верхом. Мозесу впору пришлась та самая лошадка, что герцог Танкред преподнес леди Хайдегерд. Ростом он сильно уступал другу.
      Одна вещь сильно мешала Мозесу жить: прическа. Находясь в школе, он у всех ребят видел точно такие же завитки на висках. Здесь никто не носил ничего подобного. Мальчик ловил на себе недоуменные взгляды и несколько раз объяснял разным любопытным, что это и зачем. И тогда он обратился к отцу: не позволено ли будет ему остричь волосы так, как у лорда Родерика?
      Давид задумался.
      Он размышлял несколько дней, пытаясь решить для сына дилемму, которая ему самому стоила тяжких страданий. И еще тысячам людей его веры. В чем отличие иудеев от христиан? Неужели различие только в тех текстах, что рассказывают о древней истории? Тогда ни прически, ни форма костюма, ни язык молитв не имеют никакого значения. То, что Мозес читает на языке иврит, а его высокородный ровесник – на языке римлян, содержит, в общем, одни и те же божественные истины. И если так, то стремление одних верующих обязательно отличаться от других верующих – всего лишь тщеславие и гордыня, ибо Всевышний отличил племя Израиля лишь в одном – им первым Он передал Закон.
      А в божьем Законе не говорится, как стричь волосы. Христианские монахи в гордыне своей тоже изобрели новую прическу: выбривают себе макушки, чтобы все знали, мол, мы люди Господа, избранные Его.
      Уподобляется ли этим неверным праведный иудей, отращивая и завивая свои пейсы, дабы Всевышний, благословен Он, не перепутал его с христианином?
      И Давид разрешил сыну остричь завитки после его Дня Зрелости.
      В ожидании этого счастливого дня, Мозес старательно перечитывал страницы Торы в тишине небольшой комнаты, где он жил с отцом, и реже проводил время с Родериком. Охоту он не любил, в деревню не ездил. В доме выполнял роль младшего пажа, на посылках у дам, чаще всего у сестры Эстер.
      Высокородная сарацинка Темелин, приютившая ее, с удовольствием использовала девушку как переводчицу, и могла теперь заказать, например, на кухне свое любимое блюдо, не вызывая к себе Родерика. А ее служанки, до сих пор вынужденные общаться только друг с дружкой, получили возможность поболтать и с другими женщинами крепости. Так что Эстер всем пришлась ко двору.
      А вот ей самой было скучно.
      В замке Арден все занимались делом. Рыцари охраняли крепость и объезжали графские земли; кто был свободен, упражнялись в военных навыках. У каждого из слуг были свои обязанности, в том числе и у женщин. Графиня вникала во все хозяйственные дела, советовала и проверяла. Даже маленький брат Эстер был занят: он учился. А для нее единственным делом было – составлять компанию африканской принцессе.
      Эстер в этом году исполнилось двадцать лет. Она не была замужем только потому, что отказалась выйти за некоего достойного отпрыска уважаемого лондонского семейства. Путешествие за братишкой, так грубо прерванное, имело, кроме всего, целью найти ей другого мужа. Родня отвергнутого жениха все еще рвалась принять в свое лоно дочь Давида бен Элеазара и ее весьма существенное приданое.
      Но она не стремилась замуж. С семи лет без матери, вырастив брата, будучи полной хозяйкой в доме, Эстер не ощущала необходимости сменить власть отца на власть другого мужчины. И детей ей пока не хотелось: младший брат заменил ей сына. А уж в многочисленных родственниках она нуждалась меньше всего.
      Что же касается непонятных, запретных грешных желаний, что в иные дни беспокоили молодое тело, то их девушка не связывала с замужеством. И возникали они чаще не при виде юношеских бородок учеников Рабби, а в те моменты, когда на нее бросал дерзкий взгляд кто-нибудь из блестящих «гоев», проезжавших по городской улице. Она эти желания прятала в глубине души даже от себя.
      И сейчас, глядя, как дюжина полуголых молодых парней скачут друг против друга, отбивая и нанося звонкие удары, Эстер тихонько проглатывала комок в горле.
      Она стояла на крыше дома. После полудня солнце пригревало теплее, и дамы-затворницы пользовались случаем подышать свежим воздухом, не стесненные ничьим присутствием. Ну, если не считать часовых на башнях. Но ведь на стражу не принято обращать внимание? Темелин и ее служанки любовались видом глубокого оврага с речкой на дне. А Эстер подошла к зубцам другой стороны.
      Неожиданно с нею рядом возник еще один силуэт.
      – Леди Эльфрида! – учтиво приветствовала она высокую девушку.
      – Леди Эстер! – скопировала ее поклон горничная графини. У нее вышло как-то насмешливо.
      – Я не леди, – обиделась дочь Давида. – У моего народа нет титулов. К женщинам обращаются по имени, присоединяя имя отца.
      – У нас тоже! – отозвалась северная красавица. – Мою мать звали Кристин, дочь Симона. А меня – Эльфрида, дочь Гарольда. Тальберг – это долина на севере Германии... Мы с мамой там жили, пока нас не увезли в рабство. А потом всем стали давать новые имена. У англичан принято, чтобы было и свое имя, и имя рода... Эльфрида Тальберг – звучит красиво и совсем по-английски. Леди Эльфрида Тальберг – не хуже герцогской дочери!
      Веселье светловолосой девушки невольно заразило и Эстер.
      – Значит, леди Эльфрида, мы с вами одинаково благородны!
      – Черт возьми, совершенно верно! Вашу руку, леди Эстер!
      У одной косы были цвета льняной кудели, у другой – как грива у гнедого коня. Глаза Эстер были темно-зеленые, а у Фриды льдистые, как осеннее озеро. И рост, и фигуры совершенно разного типа. Но обе почувствовали одно и то же.
      На крыше стояли рядышком две близких подруги.
      – Хорошо им! – указала Эльфрида на разгоряченных учебным боем рыцарей.
      – Хорошо?.. Это же так тяжело, наверное, – возразила Эстер, глядя, как крепкие парни утирают обильный пот.
      – Пусть и тяжело. Зато этих тряпок носить не надо! – северянка с яростью дернула себя за широкий подол.
      Эстер удивилась. Фрида служила горничной – следовательно, вечно имела дело с юбками и туниками, рубахами, платьями, корсажами... За что она так их ненавидит?
      – Красивое платье, – вежливо похвалила она.
      – Вот именно! – с жаром подхватила Эльфрида. – Красивое! Из-за таких тряпок столько женщин погибло! Моя мать пыталась бежать...
      Голос ее оборвался.
      Дочь Давида тоже закусила губу. Не будь на ней длинного одеяния, золотых бус на шее и шарфа на голове, тот проклятый разбойник не схватил бы ее так легко... И не сумел бы так быстро оголить, если бы на ее ногах сидели кожаные лосины с мужским ремнем.
      – А у них всегда есть оружие! – горничная обвиняюще ткнула вниз пальцем. – А у нас – никогда!
      – Оно такое тяжелое... – неуверенно протянула Эстер. Ей хотелось согласиться с новой подругой.
      – Оружие? Вовсе нет, – заявила та. – Можно подобрать по руке. Или выковать новое. Я знаю, слышала. Самые опытные воины говорят, что в бою главное – не вес оружия, а чтобы оно точно годилось для руки.
      – И мужчины тоже не все одного роста, – нашла, наконец, аргумент дочь ученого ювелира. – Даже мой братик учится фехтованию, а ему еще тринадцати нет. А мы почему не можем?
      Сказала – и испугалась. Слова вырвались без раздумия. Это была одна из тех мыслей, которые девушка столько лет прятала.
      – Почему не можем? – словно эхо, подхватила Эльфрида.
      Обе подружки воззрились одна на другую.
      – Граф не позволит, – сказала тихонько Эстер.
      – Я попрошу графиню.
      – И мой отец...
      – А что он тебе сделает? – по-бунтарски прищурилась северянка.
      – Он может вообще забрать меня, брата и уехать.
      – Вот уж нет! – с непонятным торжеством заявила Фрида. – Я все слышала. Граф с графиней как раз об этом шептались. Твой отец, брат и ты – вы все трое останетесь жить здесь. Навсегда!
      – Почему?
      – Вы невольники. Пленники. Граф вас не отпустит.
      – Что?!
      – Только не пугайся. Я так поняла, что граф Конрад этого не сказал мастеру Давиду. Тот думает, что он только немного поживет в замке, отшлифует пару камней, а потом уедет себе обратно в Кент... или там в Лондон.
      – А на самом деле?..
      – Сама подумай. Графу Конраду зачем мастер понадобился? Чтобы камни гранить. Зачем их гранить? Чтобы, не дай бог, не узнали, что у него есть неограненные и неотшлифованные. И сколько. А твой отец их увидит. И все точно будет знать, он же в этом специалист. И золото увидит, ему же для оправ понадобится... Разве после этого его можно выпустить?
      – О Господи!..
      – Да не пугайся ты! Твой отец всю жизнь графу прослужит, так и не узнав, что он – пленник. Если, конечно, ты не скажешь.
      – Но это... Бесчестно! Захватить невинных людей, взять в плен... И держать в неволе!
      – Так вас разве захватили? Вас спасли, – пожала плечами Фрида. – И поселили в крепости, где и тепло, и сытно, и безопасно. И обращаются по-благородному. И учат. И слова грубого не услышишь. Разве плохо?
      – Но это обман!
      – Ну, и что? – хладнокровию девушки с Севера возмущение Эстер не мешало. – Ни мастеру, ни вам с братом это не повредит. Где-то жить вам же надо? Работа отцу нужна? И где твоему братишке лучше – в твоем Кенте, где в него камни кидают, или же в Ардене, где он пажом служит, как графский сын, и делу учится?
      – А тебе самой где лучше? В Кенте ты, как я понимаю, в своем доме жила. У отца под защитой. Но он же не воин! И соседи небось в гости не звали. Вера не та! Так было, подруга?
      – Так, – против воли шепнула темноволосая.
      – А в Лондоне что? Жених ждет? – угадала Эльфрида.
      – Ждет. Только я не жду, – призналась, наконец, Эстер.
      – Вот и не езжай в свой Лондон. Живи здесь. Делай, что душе твоей хочется!
      – Чего душе хочется... – шепотом повторила девушка. Она подняла глаза, чтобы встретить прямой, гордый взгляд новой подруги.
      Потом девушки молча повернулись и пошли вниз.
      Когда, постучав и получив разрешение, Эльфрида ввела в будуар леди Леонсии свою темнокосую и чернобровую спутницу, граф с графиней как раз расположились у стола для важного разговора. Их обоих визит девушек явно застал врасплох.
      – Милорд, миледи, – начала, поклонившись, горничная, давая второй девушке время овладеть собой.
      – Могу ли я просить Ваши Светлости о небольшом одолжении? То есть, можем ли мы...– она запнулась.
      – Если это не чересчур смело с нашей стороны, – вступила Эстер, – Мы просим оказать нам некую милость.
      Изумленный лорд Арден только переглянулся с женой. Леонсия же подбадривающе кивнула:
      – Разумеется, милые девушки. Фрида, не надо таких предисловий! Ни тебе, ни тем более нашей милой гостье мы ни в чем не откажем.
      Горничная набралась смелости и заговорила свободно:
      – Миледи, помните, у вас раньше были стражницы? Воительницы из племени туарегов?
      – Помню, – усмехнулась Леонсия, – их пришлось оставить в Египте. В Англии этих девочек принимали бы за дикарок. А они настоящие воины, жаль, что здесь таких нет. Иногда женщины-воины могут быть очень кстати...
      – Да, миледи! – Эльфрида радостно просияла и объявила:
      – Мы с Эстер хотели бы стать такими воительницами!
      Граф и графиня остолбенели.
      Эстер поняла, что настал ее черед говорить.
      – Милорд, миледи. Я понимаю... Мы обе с леди Эльфридой хорошо представляем себе, как это трудно и как это... необычно. Если желание наше кажется вам дерзостью, мы обе умоляем о снисходительности. Но если только это возможно... – она сделала паузу и продолжала уже другим тоном:
      – Милорд, сегодня мне стало известно, что в отношении моего отца и всей семьи вы поступили... не совсем так, как я думала и как думает мой отец. Оставляя в стороне вопрос, честно ли это, я тем не менее прошу учесть, что моя судьба теперь не такова, какой была раньше. Отец мой будет служить вам всю жизнь, и то же, как я понимаю, ждет моего младшего брата. Не будет ли в таком случае разумным найти и мне службу? Разве это не лучше, чем содержать в доме праздную нахлебницу?
      Суровость ее тона, сдвинутые брови и решительный низкий голос произвели впечатление на лорда Ардена. До сих пор он считал дочь Давида из Кента простой, скромной, хорошо образованной девицей из богатой семьи. То, что она может разгадать его планы и обвинить в недостойных намерениях, удивило его.
      – Леди Эстер, признаю вашу правоту, – сказал он так же церемонно.
      – В оправдание могу только пообещать, что никто из вашей семьи не будет обижен в моем доме. Я принимаю на себя ответственность за будущее вашего брата, обеспечиваю мастера его любимой работой на много лет и никогда в жизни не посягну на вашу свободу. Слово рыцаря!
      – Рыцарскому слову я верю, – ответила девушка, – но всякое бывает на свете. Я бы хотела сама уметь защитить и свою свободу, и свою честь. Поэтому повторяю свою просьбу: разрешите мне и Эльфриде поступить в обучение к рыцарям. Вы же позволили это моему брату!
      Воцарилось молчание. Сэр Конрад смотрел на свою жену. Леонсия, наконец, заговорила:
      – Не вижу причин отказать. Значит, придется согласиться.
      Эстер с Эльфридой просияли:
      – Спасибо! Спасибо, миледи!
      Лорд Арден покачал головой:
      – Милые мои, а вы представляете себе, на что решились? Ваш брат, леди Эстер, два часа в день играет с деревянным мечом и бегает по двору. Но он ведь не собирается стать воином. Мой сын обучается уже пятый год, ежедневно, без перерыва. Это трудно! Это адски трудно!
      – Не пугай девочек, дорогой, – засмеялась Леонсия. – Да, трудно. Но они же не собираются через месяц на рыцарский турнир! Все не так страшно, как кажется. Тем более, есть на кого равняться. Девочки начнут наравне с юным Мозесом, а потом, постепенно, поднимутся выше и пойдут дальше.
      – Миледи, поистине вы гениальны, – галантно склонился граф Арден и обратился к девушкам: – Ступайте пока. Я представлю вас Торину и велю начать обучение.
      Как будто они уже стали солдатами, обе поклонились и без слова покинули помещение.
      – Кажется, дорогая моя, вы остались без горничной, – заметил жене сэр Конрад, когда дверь закрылась.
      – Как-нибудь обойдусь. Эта славная Олуэн быстро учится. И Лалли поможет. А потом подыщу другую девушку. Все равно придется ведь нанять еще несколько женщин, хотя бы для равновесия. У нас сотня мужчин в крепости! Шутка ли... Честное слово, милый мой, я хочу, чтобы у них получилось! Чтобы у нас появились рыцари-женщины. А моя Фрида, она из рода воинов. Ее предки были викингами... Думаю, доспех ей пойдет лучше, чем юбка.
      – А другая?
      – Эстер... Не знаю. Что-то в ней все-таки есть. Еще в тот день, когда Родерик притащил ее на седле, я заметила... Знаешь, он ведь был тогда бледней, чем она! Ее мучили, грубо пугали, даже пытались насиловать.
      А она осталась спокойна. Никакой истерики. Она дрожала, но больше от ярости, чем от страха. И ведь этот негодяй с ней не справился!
      – Не успел.
      – Ну, пусть не успел. Все равно. В этой девочке что-то есть. Она только кажется тихой и кроткой. Вроде бы держит сама себя в крепких руках. Тщательно прячет свой настоящий характер.
      – Ну что ж, у нее будет шанс его проявить. Причем скорей даже, чем вы думаете, миледи. Может, еще сегодня.
      – В чем же?
      – В поединке с отцом. Страшно даже подумать, что скажет мастер Давид, когда дочь заявит ему, что намерена стать солдатом... Если она победит в этой схватке, то непременно выйдет в воительницы.
      – Он не может ей запретить! Никакие угрозы не подействуют. Эстер знает, что у ее отца нет теперь власти.
      – Не в угрозах дело. Иудеи воспитывают дочерей так же строго, как мусульмане. Не подчиниться отцу, мужу, вообще мужчине в семье – немыслимо.
      – Она выдержит.
      – Я тоже надеюсь. А теперь, – сказал лорд Арден, – перейдем к делу, о котором должны были говорить с самого начала.
       Глава VII I
      – Это будет наше первое появление на виду у народа. И особенно – лиц духовных. Эта встреча для нас значит почти столько же, сколько представление королю. Аббатство Святой Анны – одно из наиболее влиятельных в Англии, хорошие отношения с ним могут обеспечить защиту от явных и тайных врагов...
      – Мой дорогой, мне это не менее ясно, чем тебе. Однако вижу твои сомнения. По-твоему, поездка опасна?
      – Опасны для нас любые тесные контакты с местными властями. У нас есть тайны, которые в злых руках погубят и меня, и всех близких мне людей. Любовь моя, ты же знаешь, что есть исповедь?
      – Ты опасаешься, что я признаюсь кому-то из духовных лиц, что не хранила верности своему мужу?
      – Не так уж это и забавно, милая... Тем более, что для примитивных умов слово «верность« относится именно к постельной стороне дела...
      Нет, твоей исповеди я не боюсь, ты сама знаешь, в чем и как каяться. И вряд ли кто из этих монахов осмелится задать графине Арден вопрос, с кем она спала, а с кем нет. Я опасаюсь навязчивости монахов по отношению к Родерику.
      – А ты в самом деле уверен, что ему следует ехать со мной?
      – Да, рискованно. Но, во-первых, это он сам придумал. А во-вторых, приезд достойной матери с высокородным сыном произведет лучшее впечатление, чем визит одинокой дамы. У аббата могут возникнуть самые нежелательные сомнения: например, что у графини нелады с мужем. И он захочет вникнуть, расспросить, вмешаться... Семейная жизнь знатных лордов – хлеб святош. А цветущий, здоровый, учтивый отрок – свидетельство супружеского благополучия.
      – Думаю, дорогой, на него можно положиться. Этот мальчик все понимает. Он умен не по годам и хорошо воспитан.
      – Он слишком доброжелателен к людям, поэтому может излишне пооткровенничать. К тому же Родерик сам мечтает быть настоящим христианином или, по крайней мере, выглядеть таковым. Добрые, бескорыстные святые отцы могут произвести на него впечатление. Ни при каких обстоятельствах мальчик не должен исповедоваться нигде, кроме нашего дома – когда будет кому.
      – Мы предупредим его.
      – Не только. Отказать священнику, требующему исповеди – скандал.
      Надо, чтобы ни у кого из монахов не было случая заподозрить его в каких-либо грехах... Тебе придется постоянно придерживать его при себе – например, как пажа для услуг. И вообще, мне почему-то кажется, что образ моей доброй графини, у которой даже горничные осмеливаются вступать в воинские отряды, не подходит для этого путешествия.
      – Вот как? Мой образ вас чем-то не устраивает, милорд?
      – Вот именно. В аббатство Святой Анны должна прибыть богатая, высокородная, высокопоставленная и высокомерная леди Арден, чей неслыханно щедрый дар монастырю свидетельствует не о кротости и смирении, а скорее о нечестивой гордыне.
      – И ты думаешь, милый, это понравится святым отцам?
      – Не понравится, но и не удивит. С тобой будут очень почтительны, осторожно заведут речь о христианских добродетелях и милосердии, но не посмеют поучать или увещевать. А ты от таких проповедей немного смягчишься, соизволишь, может быть, подарить беднякам пару горсточек серебра или велишь накормить нищих за твой счет... 
      – Я поняла. Ну что ж, постараюсь войти в образ. Только бы мальчик не испугался такой мегеры и не пытался восстановить справедливость, по своему обыкновению.
      – Это еще не все. С тобой будет не только Родерик, но и не менее десяти рыцарей.
      – Десять?! Зачем? Разве дорога до Ноттингема настолько опасна?
      – Ну, небезопасна, конечно. Вспомни тех злодеев, что захватили Давида с дочкой. Но не в этом дело. Большая свита отпугнет от вас всяких назойливых проходимцев. Вам придется где-то остановиться, провести день-другой в городе, если в монастыре уже нет подходящих для леди Арден гостевых покоев. Если у аббата найдется, где принять таких высоких гостей, охрана сможет оставить вас и осмотреть город. Всегда полезно знать обстановку. Но если остановитесь в Ноттингеме, рыцари должны быть на страже.
      – Ты предполагаешь, на нас кто-то попробует напасть?
      – Не на вас. На них. На таких праздничных сборищах, каждый петушок с золотыми шпорами сам себе кажется непобедимым рыцарем и ищет, с кем бы подраться. Турнира в Рождество, правда, не ожидают, но местная и окрестная молодежь явится все равно, все наряженные в железо и с оружием. Даже Родерика могут вызвать на поединок, чего я ни в коем случае не могу допустить. Он незаурядный боец, даже в его тринадцать, но скрестить мечи с провинциальными забияками – урон для его чести. А уж к гвардейцам непременно будут приставать. Надо избежать этого.
      – Как ?
      – Замаскироваться. Вместо блестящих молодых рыцарей покажем им злых, закованных в латы, прячущих лицо наемников. С солдатами, да еще занятыми охраной, не задираются. Себе дороже.
      – Вы, милорд, планируете обыкновенную рождественскую прогулку как военную операцию во враждебной стране, – Леонсия, которой уже наскучили стратегические лекции мужа, пожала плечами. – Вы бы еще послали вперед разведку, выделили резерв и провели отвлекающие маневры...
      – Напрасно шутите, моя леди. Разведку я действительно вышлю. Уж очень настораживает меня этот лес, что тянется до самого Ноттингема. Я до сих пор не знаю, кто все-таки были эти бандиты, уничтоженные нашим доблестным Торином два месяца назад. Самое удивительное, что в деревне о них даже не слышали. Ни единого упоминания! Никто не искал пропавших. Ничьи мужья, отцы не затерялись в лесу. Значит, не местные. Это был чей-то отряд! И этот кто-то все еще существует.
      Лорд Арден встал, прошелся по комнате и продолжал:
      – Хотите знать, что мы сделаем, моя леди? Мы не станем ждать трех монахов из Баттериджа. Пока они еще крестят младенцев и венчают молодоженов, я пошлю Торина с Джоном Барретом в Ноттингем. Они доберутся до самого монастыря, посмотрят, есть ли там место и если нет, снимут жилье. Джон останется там и подождет остальных. А Торин вернется через два дня – к тому времени эти достойные иноки навестят замок, с благодарностью примут мое золото и обрадуются, узнав, что высокородная графиня и, что важнее, пятеро вооруженных рыцарей будут сопровождать их в родную обитель.