– Минут через двадцать мы услышали шум. Ржали лошади, кричали люди. Мы двинулись быстрее. В четверти мили за поворотом увидели нападение. Поломанная телега, лошадь бьется в агонии. Разбойники грабили двух людей. Благодаря раненой лошади удалось подойти быстро и скрытно. Преступники уничтожены все до одного.
      Сэр Конрад слушал его, не перебивая. Когда Торин закончил доклад, он спросил после секундной паузы:
      – Сколько их было?
      – Семеро, – ответил Мак-Аллистер.
      – И кто такие?
      – Понятия не имею. На крестьян мало похожи. Судя по внешности, скорее солдаты. Или дезертиры.
      – И никого в живых не осталось?
      – Я бандитов живыми не оставляю, – сказал Торин тяжелым голосом.
      – Трупы оставлять тоже бывает опасно. Особенно когда неизвестно, чьи. Здесь, случается, и бароны пускаются на разбой... А за них есть кому мстить. Не хотелось бы заводить кровных врагов с первых дней здешней жизни.
      – Трупов не будет, – спокойно пообещал Торин. – Там остался мой Гарет и еще три человека. Я велел похоронить, прикрыть дерном и присыпать листвой. Убитого коня разделать. Конина будет не лишней.
      – Лихо, – пробормотал граф Арден с невольным удивлением. Его командир стражи всегда выглядел невозмутимым и мягким человеком. Особенно если ему поручали охрану пленников. Он отпускал бедных невольников, даже если за это его наказывали. И не раскаивался. Но, значит, эти семь негодяев не показались ему достойными милосердия.
      – Так. С бандитами ясно, – отмел сомнения граф. – А кто жертвы?
      – Отец с дочерью. Он еще не стар, средних лет. Иудей.
      – Я заметил.
      – По виду – ремесленник. Или ученый. В повозке были несколько свитков, письменные принадлежности. Скорее всего, он ювелир.
      – Вот как?!
      Мак-Аллистер отвязал от пояса небольшой кожаный мешок и подал его милорду. Содержимое впечатляло. Если бы нападение на ювелира было удачным, кто-то стал бы богат. И если кто-то специально послал разбойников, то он ждет их обратно. Не дождавшись, пойдет искать...
      Остается надеяться, что пиратский сын Гарет умеет затирать следы.
      – Спрячь это в наш замечательный стенный шкаф, – махнул рукой сэр Конрад. – Тот, что в угловой комнате. Кстати, тебе потом придется ее занять. А я пойду знакомиться с нашим гостем.
      ­
      В это время Родерик, вцепившись в руку незнакомой гостьи, вступил в закрытую часть дома. Дрожащая девушка оказалась в неожиданно яркой и пестрой комнате, устланной разноцветными покрывалами. Множество подушек покрывали не только кровать, но и скамьи, даже на полу, покрытом толстым ковром, она заметила несколько штук.
      Когда мальчик, что ее привел, оторвался наконец от нее и попал в судорожные объятия закутанной в синие шелка женщины, девушку немедленно подхватили множество женских рук. Сколько их было, она не уловила, но держали крепко и ласково.
      К ее удивлению, мальчик произнес несколько слов на языке, который она никак не ожидала услышать здесь: по-арабски.
      – Матушка, отец и господин наш просил представить вам нашу гостью. Эта госпожа – дочь почтенного путешественника, которого... отбили у разбойников. Ее имя...– он запнулся, вспомнив, что не знает имени спасенной дамы.
      – Эстер, дочь Давида, – подсказала девушка, желая быть вежливой к этим непонятным людям. Она тоже знала арабский, хотя и не говорила на нем часто.
      Женщина, обнимавшая сына, повернулась к ней. Она была необычна до такой степени, что казалась неземной. При вечерних свечах, кожа ее казалась совсем темной. Глаза поражали величиной. Царственность ее фигуры не могло скрыть ни длинное свободное платье, ни верхнее покрывало. Поклон, которым она приветствовала Эстер – всего лишь медленный кивок головой – выражал уважение и симпатию.
      Она сказала:
      – Мы счастливы принять у себя госпожу Эстер, дочь Давида. Прошу вас принять наше гостеприимство и позволить оказать вам некоторые услуги. Мое имя – Темелин, дочь Абусселама.
      Эстер постаралась поклониться как можно уважительнее.
      Темелин не стала заводить разговор, дала знак служанкам заняться гостьей и опять повернулась к сыну.
      Но Родерик не был в состоянии рассказать матери, что случилось. В его сознании отпечатались множество очень кратких и полубезумных сцен: морозящий душу крик из леса, несколько секунд промедления, пока командир решал, что делать; трое рыцарей, галопом ускакавших в обход; команда «Вперед!» и собственный отчаянный удар шпорами;
      три самых быстрых коня – Мун, Закат и Сармат, голова к голове вылетающие на поляну. А потом – страшное зрелище бьющейся под чьим-то уродливым телом женщины.
      Этот негодяй не прожил и двух секунд с того мига, как Родерик его увидал: топор Куно срезал его на лету. Мун уперлась копытами, чтобы не наступить на женщину на земле, и Родерик задержался, пока Торин и Гарет расправились с еще несколькими бандитами, что толпились вокруг связанного человека. Этот человек кричал от боли...
      Кто-то бросился бежать. Его перекошенное лицо с раскрытым ртом выпрыгнуло прямо перед мордой кобылы Родерика. В руках у него был кожаный мешок.
      Нет, Родерик не убил его. Убила Мун. Раздраженная криками людей и ржанием искалеченного коня, суматохой, кровавыми брызгами, она вскинула передние копыта и ударила ими несчастного грабителя.
      С другой стороны поляны показались уехавшие в обход. Никто из разбойников не сумел уйти.
      – Возьми ее, – приказал Торин ошеломленному мальчику и, подняв женщину на руках, посадил ее на седло впереди него. И очень сурово добавил: – Леди, если хотите жить, сидите тихо и не шевелитесь!
      Еще несколько торопливых приказаний, сути которых Родерик не запомнил, и Мак-Аллистер скомандовал ему возвращаться в замок. С ним вместе поехал Лихтенфельд, везший раненого. Через пару минут их нагнал сам командир еще с одним рыцарем. Они внимательно осматривались по сторонам и держали оружие наготове. Но никого по дороге больше не встретили.
      Успокаивая взволнованную мать, мальчик украдкой взглядывал на спасенную девушку. Он успел только рассмотреть темные волосы и густые, длинные брови, а еще крупный, прямой нос. Потом ее увлекли за широкие ширмы, там суетились служанки матери и раздавались сочувственные возгласы.
      Эстер не была девушкой пугливой. Когда их остановили, грубо выволокли ее из повозки и схватили отца, она на мгновение окаменела от страха. Но потом, когда чужаки начали орать что-то о спрятанном золоте, добиваясь от ее отца каких-то тайн, их крики для нее походили на собачий лай. Они не выглядели людьми, эти злодеи. Скоты! Она их презирала. И потому дико, бешено рвалась из рук зверя, что пытался ее изнасиловать. Кусалась, пинала его ногами, сама орала чуть ли не громче их. Вырвала ему клок бороды...
      Ярость помогла ей пережить страшные минуты. Когда рыцарь взял ее на руки и посадил на коня, Эстер постепенно успокоилась. Отец жив. Их спасли. Пусть теперь эти женщины суетятся вокруг нее, моют и переодевают во что-то приятно мягкое и свободное...
      Она без сопротивления позволила увести себя в соседнюю комнату и уложить в постель. Выпила подогретое вино. Сложила губы в улыбку и заставила себя выразить по-арабски короткую благодарность.
      Кажется, кто-то вошел в комнату и сообщил, что с ее отец очнулся. Но Эстер уже не слушала. Наверное, в вине было снотворное.
      Она заснула.
      – Приветствую вас, почтенный! – сказал граф Арден, войдя к своему гостю. Лежавший на кровати мужчина, чье длинное лицо обрамляли завитые пряди волос, обратил к нему темные, внимательные глаза.
      – Могу я узнать имя моего гостя? – спросил он и представился. – Я хозяин этого дома и владелец земли Арден.
      – Для меня великая честь быть вашим гостем, милорд, – вежливо отвечал раненый. – Мое имя Давид, сын Элеазара. Меня называют в этой стране Давидом из Кента. Могу я спросить, милорд, где моя дочь?
      – На женской половине. О ней заботятся прислужницы моей жены. Мне уже сообщили, что юная леди совершенно здорова и уже спит.
      – Прошу принять мою нижайшую благодарность, милорд, – в голосе Давида из Кента прозвучало некоторое удивление. – Милость к малым и недостойным есть добродетель, которая угодна Всевышнему...
      – О чем Всевышний не устает напоминать нам, вознаграждая своей собственной милостью, – подхватил сэр Конрад.
      Давид насторожился. Он помнил о мешке с драгоценностями, отнятом у него грабителями. Если этот учтивый на вид седой рыцарь с хитринкой в светлых глазах оставит мешок себе...а так, верно, и будет.. то ничего не поделаешь. Зато они живы. И бедная Эстер... Богатство приходит и уходит. Без денег им будет трудно путешествовать, но еще не все потеряно. Вернуться в Ноттингем... А там кое-что еще можно получить. Как хорошо, что он отсрочил некоторым достойным людям возврат их долгов. Поистине, Всевышний вознаграждает творящих добро!
      – Я не стану хитрить с вами, мастер Давид, – продолжал сэр Конрад, видя его сомнения. – Я понял, что вы – золотых дел мастер, не так ли?
      – Это соответствует истине, милорд, – отозвался гость осторожно. – хотя многие в этом ремесле превосходят меня.
      – Скромность – тоже добродетель, – вставил сэр Конрад, – однако мастер не должен грешить против истины, принижая свое искусство.
      – О милорд, мне известны многие, кто своими руками создает красоту. В их руках – настоящее искусство, оно бессмертно... Я же, недостойный, способен лишь заключить в золотую или серебряную раму созданное природой и Всевышним, да будет Он благословен, совершенное сокровище.
      – Вы имеете в виду драгоценные камни?
      – Они – творение Господа нашего и великой Природы. Человеческие руки лишь чуть-чуть помогают, придавая этим творениям тот вид, что приятен глазу и тешит тщеславие, которым Всевышний щедро наделил женщин...
      – Из этих слов я заключаю, мастер Давид, что вы – не только ювелир, но и гранильщик драгоценных камней.
      – Совершенно верно, милорд.
      – Господь не мог послать мне большей удачи! – засмеялся граф откровенно. – Он привел к моему порогу как раз того, кто мне нужен.
      – Должен ли я понять, что мои услуги могут быть вашей светлости полезны? – осторожно осведомился мастер Давид.
      – Вот именно! Дорогой мастер, я беру вас в плен. Вы не покинете этого дома!
      – Если небольшой службой я смогу отблагодарить за наше спасение, милорд, то я к вашим услугам. Но, к сожалению, вскоре мы с дочерью должны будем продолжить путешествие, – вежливо возразил иудей. – Неотложные дела призывают нас в столицу.
      – Могу я узнать, что за дела? – поинтересовался сэр Конрад.
      – Если это угодно вашей светлости. Дело в том, что в Лондоне живет мой сын, которому выпала честь обучаться у почтенного реб Элиава, знаменитого своей ученостью и праведностью. Пришло время вернуть его домой и начать приучать к ремеслу. Дело это нельзя ни отложить, ни тем более отменить. Ибо Всевышний, благословен Он, судит о нас по сыновьям нашим...
      – Совершенно с вами согласен, почтенный мастер! – сэр Конрад даже привстал, чтобы выразиться убедительнее. – Ваша забота о семье делает вам честь. Но тем более необходимо вам остаться в моем доме. Я пошлю людей в Лондон, и они привезут вашего сына. Завтра же!
      – Но почему? – изумился Давид из Кента. – Зачем это вам, милорд?
      – Я думаю, это легко понять, мастер. У меня есть для вас дело.
      – Ваша светлость может нанять другого ювелира. И не брать на себя заботу о чужих детях.
      – Бог послал мне вас, мастер Давид. Кто мы, чтобы оспаривать Его волю! Но почему вы колеблетесь? Разве этот замок кажется вам менее надежным, чем долгая дорога в столицу? Здесь есть крепкие стены, крыша над головой, хлеб и вино по вкусу.
      – Не хлебом единым жив человек, милорд.
      – Я понимаю. Речь идет о духовной пище, правда? А если я обещаю дать вам нечто, чего даже преподобный Элиав, вероятно, никогда не видел?
      – И что же это, милорд?
      – Мастер, вы когда-либо слышали о ешиве Эль-Ор?
      – Слышал, – с удивлением отозвался Давид. – Так называлась школа в Иерусалиме, еще до того, как неверные христиане пришли в нашу землю... Кровожадные люди с крестом и мечами разрушили Эль-Ор, убили учителей и украли священные писания. Школы Эль-Ор нет уже более ста лет. И все, что писали мудрецы, сгорело и уничтожено. Ибо те христианские злодеи, что захватили ешиву, не прожили долго. Их разметала орда арабов, что гналась за ними следом, как говорят, чтобы отнять добычу... Вряд ли этих дикарей интересовали ученые свитки.
      – В этом вы ошибаетесь, уважаемый мастер. Ваш рассказ доказывает, однако, что интерес к истории вам не чужд... А что касается свитков, то среди тех арабов был один человек, способный если не прочитать, то по крайней мере понять их ценность. И он привез свою добычу царю сарацин. У него в сокровищнице пергаменты пролежали долго, но все же нашли своего ценителя.
      – Эти рукописи трудно читать, мастер Давид. Письмо очень давнее. Да и язык известен далеко не многим. Если вы согласитесь остаться в замке, я буду рад поручить вам перевести на латынь те мудрые строки, которые вам удастся расшифровать.
      – Что?! – Давид из Кента замер в ошеломлении. – Ваша светлость... Вы утверждаете, что эти свитки – что они находятся здесь? У вас?! Но откуда?!.
      – Это пусть вас не волнует. Да, они здесь. Некоторые из них. Не все.
      Их было больше, конечно. Но я привез достаточно, чтобы вы, мастер, провели за их чтением несколько лет – и еще дважды столько, чтобы переписать. Если, конечно, захотите... А может быть, и ваш юный сын, ученик мудрого Элиава, захочет продолжить труд.
      – Ваша светлость... Это и есть то дело, которое вы намерены были мне поручить?
      – Ну что вы, мастер. Это вдобавок к делу, если хотите, в качестве поощрения. А дело будет обычное – огранка камней и их оправа. Это ведь и есть ваша профессия. Ну как, согласны?
      – Как я могу отказаться? – прошептал Давид, прикрывая глаза. – Да не позволит Всевышний мне совершить ошибку...
      – Вот и замечательно, – заключил граф Арден и встал с табурета. – Пока отдыхайте. А завтра пошлем за вашим мальчиком, и начнется ваша работа.
      ***
      Поздно вечером, лежа рядом с женой, граф Арден размышлял о всех происшедших событиях. Леонсия тоже устало молчала, прижавшись к нему.
      – Один день, – прошептала она в тягостном изумлении. – Прожили один день и одну ночь! А сколько всего случилось!
      – Попробуем подвести итоги, – поддержал ее Конрад. – Во-первых, мы нашли новый дом.
      – Прочный, безопасный и просторный для нашей большой семьи, – поддержала его Леонсия.
      – Во-вторых, наша семья, кажется, обзавелась новым членом, – тихо хмыкнул он. – Этот юный Роланд нам вполне подходит, как думаешь?
      – Подходит, – согласилась она и потерлась о его плечо. – Он очень хороший мальчик.
      – В-третьих, нашли очень славное подземелье, где бьет волшебный источник.
      – А он волшебный?
      – Уже то, что он есть, и то чудо... В-четвертых, мы уничтожили семь злодеев; согрели и накормили, три десятка голодных. Это ли не доброе дело?
      – И спасли двух невинных людей.
      – Тем более, что эти люди принесут нам ощутимую пользу...
      – Помнишь, что ты сказал? Бог нас благословил. Он рад, что мы с тобой вернулись в эту страну и помогли вернуться другим людям. Он и в дальнейшем будет нам помогать.
      – Дай Бог, как говорится, дай бог... Но боже мой, неужели все дни у нас будут такие же, как вчера и сегодня?!!
      Леонсия засмеялась и обняла мужа.
 
       ЧАСТЬ ВТОРАЯ
       Глава VII
      Барбара с наслаждением месила тесто.
      Было еще темно, не меньше двух часов до рассвета. В позднюю осень, когда ночь длинна, а день короток, хлеб пекут еще до восхода солнца. И Барбара просыпалась едва после полуночи, чтобы не спеша приготовить чистую «хлебную» бадью, специально, по ее просьбе, сколоченную из оструганных узких планок, гладких, плотно стянутых обручами.
      В сооружении бадьи принимали участие плотник Берт и оба кузнеца, старый и новый. Пока не настала пора чинить пахотный инвентарь, а оружие и доспехи еще новы и целы, у мастеров и четверых подручных кузницы как раз было время помочь старательной поварихе обновить и благоустроить хлебопекарню. Благо, у доброй женщины оказалось вдруг много свободного времени.
      Привыкшая одна кормить всех, имея всего лишь девочку в помощь, Барбара не готова была к появлению в кухне целых шести мужчин. Графский кухарь Герт Ладри вежливо, но решительно отстранил ее от огромной плиты и пылающих вертелов, а его «поварята» – также и от разделочного стола. Может, она бы протестовала, но свежевать туши, рубить кости и чистить овощи ей, в общем, и самой не очень хотелось.
      Зато никто не мешал ей проводить целые дни в пекарне.
      Это был совсем небольшой, темный, дощатый сарайчик с каменной печью, зажатый между пустым старым хлевом и кузницей. При старом графе, печь растапливали один раз в неделю, Барбара сама чистила стол, ставила опару и пекла простые лепешки, которые потом надо было разогревать перед тем, как подать лорду и его сыну. А прежней графини Барбара так и не знала. Та умерла до ее появления в замковой кухне.
      Нынче другое дело! Хэн Уэст, молчаливый хозяин кузницы, и его новый друг Эгон Тавис в первый же день их совместной работы пришли посмотреть на старенькую пекарню. С неодобрением покачав головами, оба достойных мастера призвали своих помощников и взялись за дело. Новенькую заслонку для хлебной печи ей вручили на следующий день. За ней последовали гладкие противни, широкий лист тонкого железа, чтобы уложить перед очагом, и совсем новая кочерга.
      Плотник Берт, чудом вернувшийся из каменоломни в ночь приезда господ, голодный и перепуганный, был по приказу графа щедро накормлен на кухне не успевшей еше заснуть поварихой.
      Неудивительно, что он проникся к мистрис Барбаре самой искренней благодарностью.
      Его стараниями пекарня обогатилась новым чистым столом, удобной хлебной лопатой, табуретами и широкой скамьей. Он же заделал и дыры в крыше.
      Не прошло и недели, как бывший чулан с печью совершенно преобразился. В распоряжении восхищенной Барбары теперь был настоящий пекарский домик, где рядом с рабочей кухней имелось и маленькое личное помещение. И она решила переселиться.
      Посоветовавшись со своей Олуэн, которая теперь стала горничной у молодой госпожи, она несмело попросила мастера Ладри доверить ей изготовление хлеба, а также прочих изделий из муки и освободить от работ по кухне. Тот с энтузиазмом одобрил такое решение и пообещал, что со стороны графа никаких возражений не последует. Ему самому было удобнее распоряжаться единолично и только теми, к кому он привык.
      Положение Барбары в замке Арден изменилось волшебным образом.
      Во-первых, она стала сама себе госпожа. Мастер Ладри давал общий заказ, а как и что печь – решать предоставил ей. И даже ни разу не критиковал выпечку. Ему и так дела хватало.
      Во-вторых, совершенно естественно ее дом оказался совсем рядом с избой кузнецов, а там жил славный валлиец мастер Тавис. Он всегда вежливо кланялся ей, с готовностью помогал в обустройстве и вообще рядом с ним некрасивая женщина чувствовала себя... почти красивой.
      А в-третьих, пекарня вдруг превратилась в нечто вроде женского клуба. Эта милая иностранка, донна Эвлалия, с первого дня помогала им с Олуэн. Славная валлийка, став дамой-придворной, каждый день прибегала к своей старшей подруге. А вслед за ней сама молодая леди стала навещать скромный домик у восточной стены, где даже пыль была белой и чистой. К своей бывшей барышне приходила госпожа Атенаис Дерек, супруга конюшего, и все эти дамочки, пока хлеб в печи, устраивали себе посиделки.
      Барбара только качала головой. Подумать только, леди в пекарне! Да еще перед рассветом! Интересно им, видите ли, как хлеб получается. Не разгневалась бы графиня... Да и множество людей может помешать тесту взойти как следует. И главная пекарка строго хмурила брови, не позволяя младшим громко болтать.
      Ее слушались. По ее грозному взгляду голоса опускались до шепота.
      Здесь она правит бал! И начала расправляться ее спина, согнутая за много лет жизни в прислугах. Постепенно «мистрис Барбара» стала настоящей «мистрис». И даже ее лицо, простое, очень крестьянское, начала посещать не угодливая, а горделивая улыбка хозяйки дома.
      И тяжелый, в общем-то, труд кажется много легче, когда за него такуважают...
      – Доброе утро, – послышался от порога голос донны Эвлалии. – Вы уже на ногах, мистрис Барбара, даже в трудах!
      – Доброго утра и вам, сударыня, – отозвалась учтиво та. – И сами-то рано встаете, правда
      – Не беспокойтесь, мистрис Барбара, я сама налью. Спасибо, как раз хотелось напиться. Помощь свою пока не предлагаю, месить вы сами любите. А огонь тоже развели? Без помощи?
      – Какое там! Я и проснуться не успела, как Сэм дрова притащил и огонь высек. Славный паренек. Говорит, мастер Тавис еше с вечера велел не забыть, печь разжечь и воды натаскать полный котел. Удобно же: как раз стража сменяется, значит, время.
      Барбара разговаривала, а руки ее ритмично сжимали и разминали будущий хлеб. Действительно, месить она предпочитала всегда сама. Пусть это самая трудоемкая процедура, но зато и самая важная. Опара сделана с вечера, все вовремя, последний кусок будет готов через пару минут. Потом можно отдохнуть, пока тесто подходит... А Эвлалия уже знает, как подготовить печь, она сама вычистит под, подаст противни...
      Если отдохнуть, потом можно еще что-нибудь испечь. Побаловать господ пирожками или медовыми коржиками, которых леди Хайди большая любительница. Олуэн говорит, барышня эти коржики в вазе на столе держит, за вышиванием или за разговором один за другим в зубки тянет, дай ей бог здоровья и жениха благородного...
      – Сегодня, может быть, упадет снег, – Лалли, передернув плечами, выглянула в еще темный двор. Для нее снег был диковинкой, о которой она только слышала. И немного побаивалась. У горячей печи не могло быть прохладно, но зима уже подступала.
      – Хорошо, если так, – протянула Барбара, разгибаясь. – А то мы уж все извелись в ожидании. А Рождество через две недели!
      – Рождество? – Лалли остановилась на пути к печи. – Через две... А откуда ты знаешь, Барбара?
      Для нее, смутно помнившей христианские праздники, Рождество было почти сказкой. У нее когда-то были отец и мать, они вместе пели что-то божественное, о Пресвятой Деве и рождении ее младенца под звездой, возвестившей приход Спасителя... И родители, и их песня остались в далеком прошлом. Она не помнила даже своего имени. Ее звали «Лалли» в серале, а потом, упрямо объявив себя христианкой, девушка выбрала похожее имя и настояла на повторном крещении. А «донной» стала из-за того, что немножко помнила итальянские слова – то ли впрямь была из Италии, то ли провела там несколько детских лет прежде, чем ее продали в султанский гарем.
      – И верно, святого-то отца нет у нас, – вздохнула Барбара, подвигая последний сырой катыш к двум дюжинам остальных, выстроенных на чистом столе. – Но про Рождество грех не знать. Мельник-то вчера приезжал, а он говорил, из Ноттингема монахи в деревню прибыли. И в корчме вроде бы рассказали, как в ихнем монастыре к Рождеству гостей ждут и службу служить готовятся, лики подрисовать мастера ищут – святых лики то есть – а сроку до того две недели... И еще про графа нашего спрашивали, не даст ли на святую обитель какого ни есть пожертвования? А корчмарь, мол, им отвечал, что новый лорд к людям милостив и на святое дело, конечно же, не поскупится...
      – И эти монахи пришли в замок?
      – Вроде бы пока нет, – покачала головой Барбара. – Но отчего бы им не прийти? Опять же и службу праздничную у нас служить некому. Вот и отслужили бы, и монастырю прибыль. Наш-то милорд деньгами не скуден. Вон сколько всего накупил!
      Добрая пекарка была права. За два месяца, что прошли со дня его воцарения на новом месте, граф Арден истратил уже столько золота, сколько другой не собрал бы и за всю жизнь.
      У него просто не было выхода. Начиная с овчин, скупленных у всех скорняков Ноттингема – не только для рабов, но и казарму выстелить, и всех слуг обеспечить зимними шубами. Да, он привез много мехов, но кто мог представить себе мороз, всю жизнь прожив в Африке? А попоны? Конюшня же не отапливается. Арабские чистокровные кони о морозе даже и не слыхали!
      А уж окна... Джарвису удалось раздобыть несколько стекол. О цене даже стыдно вспомнить. Но нельзя же оставить дам совсем без дневного света, плотно закрыв все окна! А сохранять тепло было возможно только таким образом. Именно этому служило то множество тряпок, что так не понравилось Леонсии и кстати оказалось для бедных рабов.
      Как замечательно, что под рукой был Давид из Кента и его хитрые инструменты! С его помощью плотники соорудили вполне годные рамы и закрыли оконные проемы. Правда, не все. Только на женской половине. Остальным придется потерпеть.
      И еще сено. Даже после того, как Том Дерек выбраковал половину конского поголовья, заготовить корм для животных стало трудной проблемой. Опять пришлось покупать, завозить и складывать на зиму. В морозы множество сена поможет утеплить денники...
      Даже кухня зависела от покупок. В замке не было запасено ни вина, ни провизии для сотни ртов. Только через год погреба наполнятся новым урожаем, а пока мясо и овощи, яйца, растительное масло, сыры, сладости – все привозили с рынка. Этим пришлось почти каждый день заниматься старому Джону Баррету. Ему даже нравилось восседать на телеге с парой тажеловозов, обходить городской рынок и красоваться перед купцами неисчерпаемым графским кошельком.
      Но и рынок не мог насытить. Нельзя же скупить товар у всех мясников! Полгорода тогда останется на бобах, в прямом смысле. Поэтому в течение двух месяцев Торину и его людям пришлось ездить охотиться. Благо лес тоже входил в число графских владений.
      Охота в английском лесу оказалась для большинства трюком новым и непривычным. Рыцари, у каждого из которых на счету был если не лев, то крокодил или даже слон (несколько человек успели побывать в Абиссинии), не могли с первых дней отыскать оленьих или кабаньих тропок. Даже следы читать пришлось научиться заново.
      В одном разъезде участвовали обычно пять-шесть человек. Не всегда они бывали в деревне, чаще проверяли дорогу сквозь лес, встречали из Ноттингема повозку с продуктами. Обычно к этому времени кончали охоту те, кто рано утром выехал в поисках свежей оленины. Спустя две-три недели, редкий поход возвращался без новой добычи. Грузили на телегу, отсылали домой, а разъезд продолжал свой путь вокруг земель Ардена.
      Неожиданно для родителей, охотой увлекся юный Родерик Арден.
      Этот книжный ребенок, воспитанный мудрецами в духе добра, сам захотел сопровождать рыцарей в их промысле. Первая кровь, что он видел при спасении отца с дочерью от бандитов, не перепугала и не разочаровала его. Оказывается, убивать легко. Даже Мун это сумела! И Родерик научился бить точно из английского лука длиной в его рост. Он был даже более меток, чем его старшие спутники. Правда, он чаще стрелял в более мелкую живность: зайцев, птиц, кроликов. Когда в первый раз после охоты вместе с Эвальдом и Робером он навестил сельскую корчму, добыча на его седле восхитила почтительных посетителей.
      Немного смущаясь, мальчик предложил корчмарю угостить людей свежей дичью. Удивленные и недоверчивые крестьяне не решались попробовать его дар. Пришлось их уговаривать. После этого Родерик выслушал столько благословений, что у него уши горели. Но охота предстала перед ним уже другой стороной. Оказывается, кому-то его развлечение может принести редкий праздник...
      – Отец, почему они не охотятся? – спросил Родерик своего отца, когда вечером они сели отдохнуть у камина. Правая часть дома уже полностью была обустроена. Первый этаж предоставили сэру Конраду, и в его распоряжении была спальня, кабинет и малый столовый зал. В этом-то зале и сидели отец с сыном.
      – Кого ты имеешь в виду, сынок?
      – Крестьян. Жителей Баттериджа. Окрестных сел тоже. Они живут рядом с лесом, но не охотятся. А почему?
      Лорд Арден вздохнул и принялся объяснять.
      – В Англии есть законы, сын мой. Согласно этим законам, лес и все звери принадлежат лорду – хозяину земли. Только он и имеет право убивать дичь в лесу. Он сам, или его люди, но с его разрешения.
      – А почему в Египте не так?
      – Там другое дело. Большая часть земли там – пустыня. Любой, кто способен выжить в пустыне, может охотится на животных, которых найдет и сумеет поймать или убить. За шкуру льва даже крестьянин может получить вознаграждение, потому что лев – хищник, опасный для людей и скота... И крокодил в нильских болотах, и даже птицы, когда они летят стаей и, сев на поле, уничтожают весь урожай... А тут зверь никогда не покидает леса. Большинство земли – это поля или луга, где пасут скот. Только волки иногда зимой нападают на стада. И дичи в Англии вовсе не столько, сколько на юге. Есть королевские леса, где даже местный барон не имеет права охотится.
      – А зайцы? Я слышал, они грызут яблони и вредят огородам. Их что, тоже нельзя убивать?
      – Тебе можно, – великодушно позволил сэр Конрад.
      – А крестьянам?
      – Ну, им нельзя.
      – Почему? – настаивал справедливый Родерик.
      Конрад опять вздохнул.
      – Таковы в этой стране обычаи. Земледельцы должны растить хлеб, выпасать скот, трудиться на земле, а не пользоваться готовыми дарами леса. Лес – он один, а крестьян на моей земле две тысячи. Что, если все захотят убить по оленю? Даже не убить – только посмотреть на него. Если тысячи людей кинутся в лес, там не только оленей и кабанов, там ни одного дерева не останется.
      Родерик с минуту подумал. Потом нашел возражение:
      – Но если вообще не охотиться, зверей станет чересчур много. Им в их лесу не прокормиться. Они захотят выйти попастись на полях, а за ними и волки. Или еще какой хищник. Разве это не опасно?
      – Вот потому-то каждый лорд охотится со своими людьми в своих лесах. И он может, если считает нужным, взять на охоту крестьян или кого захочет. И вознаградить их добычей. По обычаю, в Англии это делают осенью, как раз в это время. Другое дело, что такая охота иной раз похуже волчьей... Поля вытаптывают, распугивают стада. Селяне предпочитают вообще забыть о лесном зверье, лишь бы охотники не уничтожали их труд и их урожай.