Где истоки фэнтези? Мнения специалистов разделились: одни отсылают к Уолполу, Анне Рэдклифф и Мэри Шелли, другие предпочитают лорда Дансени, Меррита и Кларка Эштона Смита. Третьи, и в их числе ваш покорный слуга, ищут истоки Белого Нила в так называемых pulp-magazines — дешевых журнальчиках, публикующих сенсационные рассказы. В одном из таких журналов некто Виндзор Маккей начал примерно в 1905 году публиковать комикс о приключениях героя по имени Немо (!). Приключения Немо разыгрывались не на Диком Западе, не в глубинах Черной Африки и не на другой планете. Все происходило в удивительной стране, которую Маккей назвал Сламберлендом: там возвышались замки на скалах, а населяли страну обаятельные принцессы, отважные рыцари, чародеи и жуткие чудовища. Сламберленд стал первой широко известной Страной Мечты. Комикс Маккея нельзя было считать «приключенческим», не был он и научной фантастикой. Он был просто фантастикой. По-английски — фэнтези. Несколько позже, в 1930 году, Роберт Говард придумал для журнала «Weird Tales» note 1 фигуру здоровяка Конана из Киммерии. Первую историю о Конане Америка прочитала в 1932 году, а в 1936 году Говард покончил жизнь самоубийством, оставив после себя несколько коротеньких рассказов. Конан проделывает там то, чего его создатель не сумел. Лишь одну крупную вещь о Конане, а именно «Час Дракона», создал Говард. Это произведение уже после кончины автора вновь публикуют под названием «Конан-Завоеватель».

Фэнтези — большой взрыв

В 1937 году, вскоре после смерти Говарда, малоизвестный сорокапятилетний мистер Толкин публикует в Англии детскую книжку под названием «Хоббит, или Туда и обратно». Толкиновская идея Средиземья родилась в двадцатых годах нашего столетия, но лишь в 1954 году издательство «Allen & Unwin» издает «Властелина Колец». На то, чтобы создать произведение, трилогию, которая потрясла мир, автору потребовалось двенадцать лет. Его опередил К. С. Льюис со своей «Нарнией», увидевшей свет в 1950 году. Но именно Толкин повергает мир на колени. Однако, поскольку, как известно, нет пророка в своем отечестве, слава пришла к нему лишь в 1965 — 1966 годах, после того как в Штатах эти книги опубликовали в мягкой обложке.

Издание трилогии совпадает по времени с переизданием всей серии «Конанов», изрядно дополненной Л. Спрэг Де Кампом.

Обратите внимание: два автора и два произведения, столь разных, сколь различны их авторы. Молоденький невротик и зрелый, солидный профессор. Конан из Киммерии и Фродо из Хоббитании. Две такие разные страны. И общий успех. И созданный жанр. Начавшийся культ и безумие.

Когда оглянулись назад, то, конечно, увидели «Алису…» Льюиса Кэрролла, даже «Удивительного мудреца Страны Оз» Фрэнка Баума, написанного в 1900 году. Но если уж в такой степени подгонять критерии, то где место для «Питера Пэна» и «Винни Пуха»? Ведь это тоже фантазия, фэнтези. Поэтому быстренько сляпали термин — взрослая фантастика, фантастика для взрослых. Не иначе как для того, чтобы перекрыть Винни дорожку в список фантастических бестселлеров.

Фэнтези — расширение

Жанр развивался лавинообразно, ставя очередные километровые столбы, и Зал Славы быстро заполнялся портретами авторов.

В 1961 году возникают саги «Эльрик» и «Лунный сокол» Майкла Муркока. В 1963 году — первый «Колдовской Мир» Андре Нортон. Возобновляется «Фафхрд и Серый Мышелов» Фрица Лейбера. Наконец, в 1968 году с великим гулом выходит «Маг Земноморья» Урсулы Ле Гуин и одновременно «Последний Единорог» Питера С. Бигля — два произведения абсолютно культового характера. Нахлынула волна семидесятых годов — появляются и побивают все рекорды по продаже книги Стивена Кинга. Правда, в них больше ужасов, чем фэнтези, но это практически первый случай, когда писатель из «гетто» вытеснил «мэйнстримовцев» note 2 из всех возможных списков бестселлеров. Вскоре после него появляются «Хроники Томаса Обетованного, неверующего» Стивена Р. Дональдсона, «Амбер» Р. Желязны, «Ксант» Пирса Энтони, «Дерини» Кэтрин Куртц, «Могила рождения» Танит Ли, «Туманы Авалона» Мэрион Зиммер Брэдли, «Бельгариад» Дэвида Эддингса. И так далее… Конъюнктура не ослабевает.

Как уже сказано — безумие, культ, продажа, побивающая все рекорды, гигантская популярность и гигантская прибыль. И как всегда — сморщенные носы критиков. Популярно, читабельно, любимо, хорошо продается — а посему… ничего не стоит. Чепуховина. Какая-то там фэнтези! Никто не слушал Толкина, когда старый улыбающийся хоббит спокойно объяснял, что свое «Средиземье» он творил не как убежище для дезертиров из трудолюбивой армии реальной действительности, а совсем наоборот, хотел раскрыть двери узилища, заполненного несчастными смертниками повседневности. «Фантазирование, — говорил старый Дж. Р. Р., — естественная тенденция в психическом развитии человека. Фантазирование не оскорбляет благоразумия и не мешает ему, не затмевает правды и не притупляет стремления к познанию. Совсем наоборот — чем живее и проницательнее ум, тем прекраснее фантазии, которые он в состоянии создавать».

Хотелось бы сказать — верно. Добавив — и наоборот. Потому что, когда начался бизнес, фантазировать принялись различные, очень различные умы. Но об этом позже. Сначала подумаем над тем, что же такое эта знаменитая фэнтези.

Определения в карете из тыквы

Еще Лем писал, скажет вам любой правоверный фэн, что фэнтези — это сказка, лишенная оптимизма детерминированной судьбы, это повествование, в котором детерминизм судьбы подпорчен стохастикой случайностей.

Хо-хо! Звучит мудро, аж зубы болят, а ведь это еще не конец. Продолжая штудировать классика, мы узнаем, что фэнтези, с одной стороны, принципиально отличается от сказки, ибо фэнтези есть игра с ненулевой суммой, а вот с другой стороны, совершенно от сказки не отличается, ибо она не поддается проверке в плане событийной осуществимости (она «антиверистична»). Зубы болят все невыносимее, но что делать, лемовская «Фантастика и футурология» была рассчитана не на таких, как я, простачков, которым разжуй и положи в рот, да еще и подтверди это тривиальным примером. Скажем, вот так: сказка и фэнтези тождественны, ибо непроверяемы. И в сказке, и в фэнтези Золушка, к примеру, едет на бал в тыкве, запряженной мышами, а трудно придумать что-либо более непроверяемое. Детерминизм событий, пресловутый «гомеостат» сказки требует того, чтобы дающий бал принц ощутил при виде Золушки удар, приступ неожиданной любви, граничащей с умопомрачением, а «игра с нулевой суммой» требует, чтобы они поженились и жили долго и счастливо, предварительно покарав злую мачеху и не менее злых сестер. В фэнтези же может сработать «стохастика случайностей» — принц, допустим, ловко разыгрывает страсть, выманивает девушку в темную галерею и лишает невинности, а затем приказывает гайдукам выкинуть ее за ворота. Обуреваемая жаждой мести Золушка скрывается в Серых Горах, где золота, как известно, нет, там организует партизанский отряд, дабы свергнуть насильника с трона. Вскоре благодаря древнему предсказанию становится ясно, что именно Золушке-то принадлежат права на корону, а негодяй-принц — незаконнорожденный сын и узурпатор, да к тому же еще и марионетка в руках злого чародея. Я доступно изложил?

Однако вернемся к той непроверяемости («антиверизму»), характерной черте, либо — если это больше нравится другим, а особенно противникам жанра, — стигме фэнтези. Снова обратимся к Золушке. Пусть наше повествование начнется, когда все уже чуточку подпорчено стохастикой случайностей — скажем, на балу. Что мы тут имеем? Мы имеем замок и галереи, принца и дворян в атласе и кружевах, лакеев в ливреях, канделябры — все веристично до тошноты. Если дополнительно мы прочитаем фрагмент диалога, в котором гости принца комментируют постановления Константинопольского Собора, то проверяемость будет уже полной. Но тут вдруг появляются волшебница, карета из тыквы и влекущие ее полевые мышки! Ох, скверно! Антиверизм! Непроверяемость! Остается только надеяться, что действие, может быть, разворачивается на планете, где мыши таскают кареты ежедневно. Может, добрая волшебница обернется космонавткой из NASA или переодетым мистером Споком. Или, например, все происходит на Земле после какого-то ужасного катаклизма, отбросившего человечество к феодализму и галереям внутренних двориков и одновременно обогатившего мир мышами-мутантами. Ведь такой поворот событий был бы научным, серьезным и, ха-ха! — веристичным! Но магия? Волшебница? Нет. Исключено. Несерьезные глупости. «Выкинуть, — цитирую Лема, — в корзину». Убейте меня, дорогие, но я не вижу большой разницы между непроверяемостью волшебной тыквы и непроверяемостью удаленных галактик либо Большого Взрыва. А разговоры о том, что волшебных тыкв не было, нет и не будет, а Большой Взрыв мог некогда иметь место либо еще может когда-нибудь случиться — для меня дискуссия бесплодная и смешная, ведущаяся с позиций тех цековских деятелей культуры, которые некогда требовали от Теофиля Очепки, чтобы он перестал малевать гномиков, а начал изображать достижения коммунизма, ибо коммунизм существует, а гномики — нет. И скажем себе раз и навсегда, — с точки зрения непроверяемости, фэнтези не лучше, не хуже, чем так называемая SF. А для того, чтобы наш рассказ о Золушке стал веристичным, ему необходимо в последних абзацах оказаться сном секретарши из проектного бюро, упившейся вермутом в предновогоднюю ночь.

Между историей и сказкой

Однако вернемся к фэнтези и ее якобы сказочным корням. Факты, увы, говорят о другом. Невероятно мало классических произведений этого жанра эксплуатируют сказочные мотивы, докапываются до символики, постмодернистски интерпретируют посылы произведений, обогащают изложение сказки фоном и занимаются «искривлением» упомянутого детерминизма фактов, пытаются сложить непротиворечивое математическое уравнение из процитированной выше игры с ненулевой суммой.

Ничего подобного нет, а если и есть, то очень мало. Причина проста. В распоряжении создавших этот жанр и доминирующих в нем англосаксов имелся гораздо лучший материал: кельтская мифология. Артуровская легенда, ирландские, бретонские или валлийские предания — все это в сотни раз лучше годится в качестве материала для фэнтези, нежели инфантильная и примитивно сконструированная сказка. Артуровский миф среди англосаксов вечно жив. И поэтому архетипом, прообразом ВСЕХ произведений фэнтези является легенда о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола.

Кто хочет, пусть прикроет глаза, протянет руку к книжной полке и возьмет с нее наугад, вслепую любой роман фэнтези. И пусть проверит. Книга описывает два королевства (две страны, империи). Одно — Страна Добра, другое — наоборот. Есть Добрый Король, лишенный трона и наследства и пытающийся обрести их вновь, чему противодействуют Силы Зла и Хаоса. Доброго Короля поддерживает Добрая Магия и Добрый Чародей, а также сплотившаяся вокруг справедливого владыки Боевая Дружина Удальцов. Однако же для полной победы над Силами Тьмы необходим Волшебный Артефакт, магический предмет невероятной мощи. Предмет этот во власти Добра и Порядка обладает интегрирующими и умиротворяющими свойствами, в руках же Зла он сила деструктивная. Стало быть, Волшебный Артефакт необходимо отыскать и овладеть им, прежде чем он попадет в лапы Извечного Врага…

Откуда это нам известно. От сэра Томаса Мэлори из «Смерти Артура». Правда, для нас это всего лишь легенда, чуждая, как сказки эскимосов. В англосаксонскую же культуру артуровский миф полностью интегрирован. И, скажем прямо, не совсем-то он и сказочен. Он квазиисторичен. В Англии до сих пор всерьез рассуждают о том, находился ли Камелот на месте нынешнего Винчестера.

Было бы большим упрощением читать параллельно «Властелина Колец» и «Смерть Артура», было бы упрощением новаторски восклицать, что, мол, Артур это Арагорн, Андрил это Экскалибур, Кольцо — Грааль, Фродо — Галахад, Мерлин — Гэндальф, а Саурон это комбинация, составленная из феи Морганы и диких саксов. Но нельзя не заметить подобий в глубинном слое этих произведений, пренебречь тем фактом, что весь жанр фэнтези эксплуатирует артуровский миф в одном основополагающем каноне, в лейтмотиве борьбы Сил Добра и Прогресса, представленных Артуром, Мерлином, Экскалибуром и Круглым Столом, с Силами Тьмы и Хаоса, олицетворяемыми Морганой, Мордредом и стоящими за ними воинствами.

Легенда об Артуре стала не только архетипом, прообразом фэнтези, она была также демонстрационным полем для авторов, которые предпочитали творчески эксплуатировать сам миф, вместо того чтобы возводить на нем, как на фундаменте, «собственные» замыслы.

Гэндальфа в президенты!

Итак, артуровская легенда — это архетип фэнтези. Но фэнтези не дерево с одним корнем. Она стала популярной еще потому, что была жанром определенного ВРЕМЕНИ.

А точнее — времен. Вспомним — вспышка фэнтези на грани шестидесятых — семидесятых годов, когда эта литература была принята и поднята до уровня символа наравне с хиппи, Вудстоком, была реакцией на выстрелы в Далласе и Вьетнаме, на технизацию, отравление окружающей среды, на культ ленивого потребительства перед экраном телевизора. Именно в это время рождается иной культ — культ бунта. На стенах станций метро появляются оптимистические надписи «Фродо жив» и «Гэндальфа в президенты». Газетная заметка о бездумном уничтожении среды обитания подается под заголовком «Еще немного Мордора!». Разумеется, в то же самое время происходит взрыв хищной, бунтарской либо предупреждающей НФ, но ей далеко до популярности фэнтези. Ибо читатель начинает чувствовать и понимать тлеющую в нем жажду бегства из отвратной и ужасающей повседневности, от окружающего его бездушия и бесчувственности, от отчужденности. Он хочет убежать от «прогресса», поскольку это ведь вовсе не прогресс, а «Дорога в ад». Сойти с этой дороги хотя бы на несколько минут, углубиться в чтение, чтобы вместе с героями отправиться в Серые Горы, где золота, как известно, нет. Плечом к плечу с верными друзьями сразиться с Силами Тьмы, потому что этот Мордор, который на страницах романа» угрожает фантастическому миру; символизирует и олицетворяет собою те силы, которые в реальном мире угрожают индивидуальности — и мечтам. Однако исходящий из таких мечтаний эскапизм — это эскапизм меланхолический. Ведь того, что творится вокруг нас, мечтаниями ни сдержать, ни изменить не удастся. И здесь мы возвращаемся вновь к легенде Круглого Стола. Потому что артуровский архетип живьем переносит в фэнтези особую, поэтическую меланхоличность, свойственную этому жанру. Ведь легенда об Артуре — легенда грустная и меланхолическая, она, как наверняка сказал бы Лем, легенда с «ненулевой суммой». Смерть, принесенная Артуру рукой Мордреда, сводит на нет возможность сотворения Царства Добра, Света и Мира. Грааль вместо того, чтобы объединить рыцарей Круглого Стола, распыляет их и приводит к антагонизму, делит на ДОСТОЙНЫХ и НЕДОСТОЙНЫХ прикоснуться к священной чаше. А для самого лучшего из них, для Галахада, встреча с Граалем означает прощание с этим миром. Ланселот сходит с ума, Мерлин позволяет Нимуэ одурачить себя и заточить. Кончается эпоха. Древнему народу Большой и Малой Британии, эльфам и другим расам придется уплыть на Запад, в Авалон либо Тир-Нан-Ог, потому что в нашем мире для них места уже нет. Что и говорить, не очень-то во всем этом ощущается «гомеостат сказки».

А борьба Добра со Злом? В легенде Зло не побеждает напрямую и очевидным образом — Мордред погибает, фея Моргана проигрывает «сражение». Но смерть Артура должна — мы ведь это знаем — привести к нарушению изумительных планов короля. Отсутствие наследника не может не вызвать хаоса, борьбы за власть, анархии, мрака. Но в то же время Мерлин вечен и когда-нибудь да вернется — как Гэндальф. Вернется из Авалона и Артур. А вернется он тогда, когда с нашим миром действительно будет плохо. Тогда он очистит Землю от остатков Мордора, и воцарятся мир, согласие и вечное счастье.

Призванный — преследуемый

Именно эту-то лиричную меланхолию, печаль по уходящему времени и кончающейся эпохе, сдобренную оптимизмом и надеждой, артистически использовал Толкин во «Властелине Колец». У меня слезы наворачивались на глаза, когда Корабль забирал Фродо из Гавани и когда Сэм извещал Рози, что он только что вернулся. Дада. Мэтр Толкин проехался по артуровскому архетипу, как донской казак по степи, ну что ж, он был Первым и Великим. Тот, кто позже кинулся по тому же следу, получал ярлык эпигона. Да и как же мог не получать? Ведь архетип-то был тот же самый!

В пользу мэтра Толкина надобно сказать, что указанный архетип он использовал так блестяще, столько сил и труда вложил, дабы превратить архетип в пригодное для усвоения современниками повествование, что создал собственный архетип, архетип Толкина. Повторим эксперимент, вновь обратимся к книге фэнтези, взятой с нашей полки, посмотрим, о чем она. Так вот, живет-поживает в более или менее сельской местности герой и чувствует себя недурственно. Вдруг появляется таинственная фигура, обычно чародей, и сообщает протагонисту, что тому необходимо не откладывая и без проволочки отправиться в Великий Поход, ибо от него, протагониста, зависят судьбы мира. Потому как Зло собралось напасть на Добро. И единственное, что Злу можно противопоставить, это Магическое Нечто. Магическое же Нечто укрыто Где-то Там, хрен его знает: скорее всего, в Серых Горах, где, как известно, золота нет.

Призванный «герой» делает круглые глаза, поскольку и в самых смелых своих снах не думал — не мечтал, что от него могут зависеть судьбы мира. Он малость сомневается в словах чародея, но тут на него обязательно и неожиданно нападают Черные Посланцы Зла, и ему приходится от них бежать. Бежит он в Хорошее Место, там обретает минуту покоя и там же узнает о Легенде и о Предначертании. Что делать, выхода нет. Протагонист вынужден совершить Великий Поход, используя для этого карту, которую автор предусмотрительно поместил в начале книги. Карта кишмя кишит щедро разбросанными Горами, Чащобами, Болотами и Пустынями с Ужасными Названиями. Не беда, что Главная Квартира Врага, к которой надобно пробраться, находится на северном либо восточном обрезе карты. Можно не сомневаться, что герой станет двигаться зигзагом, поскольку должен посетить все Страшные Места. Ходить прямыми дорожками в фэнтези категорически противопоказано и даже запрещено.

Естественно, герой не может путешествовать в одиночку, поэтому ему быстренько подбирают Дружину — коллектив колоритных и вдохновенных субъектов. Само собой разумеется, все идет зигзагом, а приключения в Страшных Местах, от которых стынет в жилах кровь, перемежаются буколическими передышками в Дружественных Долинах. Зло будет повержено, по крайней мере, до того момента, пока автору не взбредет в голову писать продолжение — потому что в этом случае Зло «возродится» и все придется начинать заново. Таким образом, вся мощная волна посттолкиновской фэнтези — это жанр, открывающий мало нового, штампованный, низкопробный, чепуховый и незаслуживающий того, чтобы о нем говорить серьезно. Таково мнение критиков, а с чем же еще считаться, как не с их мнением? Кстати, кроме вторичности фабул надо учесть еще два элемента — болезненную тягу авторов фэнтези к кон— струированию многотомных саг и… книжные обложки.

Лицом к фанатикам

Обложка книги — ее визитная карточка. Если на ней мы видим название, намалеванное истекающими кровью буквами, а несколько ниже — щерящуюся морду с вытаращенными глазами, то можно сказать сразу, что это низкопробный «ужастик», т.е. жуткое дерьмо. Если же на обложке полунагая бабенка в объятиях героя и если у оного героя в руке ятаган, а сверху на все это взирает дракон с внешностью истощавшего аксолотля, значит, мы имеем дело с нищенской, убогой фэнтези. Почему так происходит? Почему, спрашивается, издатель собственной рукой навешивает на свою продукцию ярлычок, вопиющий о дешевке? Ответ прост. Издатель целится в так называемого ФАНАТИКА, а так называемый ФАНАТИК желает видеть на обложке картинку Бориса Вальехо, ФАНАТИК желает лицезреть голые ягодицы и груди, которые вот-вот вырвутся из-под накрахмаленных лифчиков. ФАНАТИК не ищет в фэнтези смысла, того самого смысла, который должен во весь голос кричать, что в ажурных доспехах никто в бой не кидается, ибо в таких доспехах невозможно даже продираться сквозь заросли крапивы, густо покрывающей яры и овраги Мрачных Пущ и склоны Серых Гор, где золота, как известно, нет.

Создается впечатление, будто фэнтези как жанр столь сильно испугался критиков, что в своем развитии начал пользоваться своеобразной мимикрией — словно бы отринул все претензии и полностью отказался от борьбы за место на Олимпе. Фэнтези не требует признания — ей достаточно табунов ФАНАТИКОВ, покупающих все, что появляется на прилавках. Лучшим тому примером являются известные циклы, сериалы фэнтези с вызывающим тревогу обилием продолжений. Рекорд в этом смысле, вероятно, принадлежит некоему Алану Берту Эйкерсу, цикл которого — «Скорпион» — насчитывает свыше сорока томов. Неплох также старый нудяга Пирс Энтони со своим «Ксантом» — он накропал ровно тридцать книжек в серии, а попутно шлепнул еще семь с продолжениями цикла «Начинающий адепт», четыре «Таро» и массу других книг и циклов. На счету у Джона Нормана, о котором речь впереди, что-то около одиннадцати томов цикла «Гор». Скромных авторов, ограничившихся сагами из пяти, четырех, а то и вовсе трех томов, перечислить не удастся, ибо имя им — легион.

Жажда денег?

Любопытно, что большинство авторов, стряпающих жуткие саги, — писатели способные, умелые и интересные. Так почему же хорошие писатели тискают том за томом, растягивая циклы, словно жевательную резинку, вместо того, чтобы использовать идеи для написания чего-то совершенно нового. Кажется, я знаю ответ. Авторы влюбляются в своих героев, им трудно с ними расставаться. Осознав, что из протагонистов больше не выжмешь ни капли, они начинают лепить очередные тома об их потомках.

Авторы влюбляются в свои миры и карты. Если на такой карте есть Серые Горы, а пяти томов протагонисту оказалось недостаточно, чтобы убедиться, что золота там нет, тогда пишется том шестой. А в следующем, седьмом, появится смежный лист карты, и мы узнаем, что расположено к северу от Серых Гор — а это будет несомненно Плоскогорье Серого Дерьма. И наконец, авторы, по сути дела, лентяи, и им просто не хочется думать. Авторы — это ограниченные тупицы, и хоть ты тресни, им никаким кресалом не высечь из себя ничего оригинального, вот они и вынуждены трепать на ветру затасканную схему. К тому же авторы — это расчетливые бестии, их интересуют только денежки, идущие за каждый том.

И все это — обратите внимание! — написал субъект, фабрикующий «Ведьмаков»!

Пока что субъект, фабрикующий «Ведьмаков», вроде бы признает правоту противников фэнтези, которые настаивают — повторяю вслед за Мареком Орамусом — на убожестве жанра. Согласен: жанр этот в своей массе чудовищно истощал. Однако я не могу признать правоту тех, кто утверждает, будто убожество это есть следствие того, что действие происходит в надуманных мирах, а героев вооружают мечами. Я не берусь утверждать ничего иного, кроме того, что научная фантастика, киберпанк и т.п. не менее убоги в своей массе. Никто меня не убедит, будто мир, уничтоженный войной либо катаклизмом, где каждый борется с каждым, а все вместе — с мутантами, лучше квазифеодального мира, где каждый борется с каждым и все вместе охотятся на гоблинов. Хоть ты тресни, я не вижу, чем полет на Тау Кита лучше и достойней экспедиции в Серые Горы, где золота, как известно, нет. Взбунтовавшийся бортовой компьютер для меня ничуть не лучше, чем предатель-чародей, а лазер-бластер не становится для меня достойней меча, алебарды или окованного цепа. А превосходство пилота Пиркса либо Эндера над Конаном, которое я охотно признаю, следует для меня отнюдь не из того, что два первых носят скафандры, а третий набедренную повязку.

Ле Гуин против Толкина

Однако в современной фэнтези можно заметить определенную тенденцию — явное желание вырваться из артуровско-толкиновской схемы. Эти попытки почти исключительно предпринимают авторы-женщины. В фэнтези последних лет виден решительный перевес пишущих дам.

Революция началась с Урсулы Ле Гуин, которая сотворила только одну классическую фэнтези — зато такую, которая поставила ее на подиум рядом с мэтром Толкином. Речь идет о книгах Земноморья. С опасной легкостью миссис Урсула вырвалась из толкиновской колеи и отказалась от артуровского архетипа в пользу символики и аллегории. Но какой?

Уже сам Архипелаг Земноморья — это глубокая аллегория: разбросанные по морю острова словно одинокие, обособленные люди. Жители Земноморья тоже одиноки, поскольку они утратили Нечто. Для полного счастья и покоя им недостает потерянной Руны Королей из сломанного Кольца Эррет Акбе. В первом томе перед нами классическая проблема Добра и Зла. Есть также экспедиция героя. Но путешествие Геда отличается от обычных походов в Серые Горы — это аллегория, это вечное прощание и расставание, вечное одиночество. Гед борется за достижение совершенства с самим собой, он побеждает, объединяясь с элементом Зла, тем самым признавая дуализм человеческой натуры. Он добивается совершенства, признавая, однако, тот факт, что абсолютное совершенство недостижимо. Мы даже сомневаемся в уже достигнутом Гедом совершенстве — и правильно делаем.

«Гробницы Атуана» ведут нас еще дальше в закоулки психики. Вот Атуанский лабиринт, живьем взятый из архетипа, из критского лабиринта Миноса. Как и лабиринт Крита, лабиринт Атуана таит своего минотавра — это не классическое чудовище, которое рычит, брызжет слюной, роет землю и обрывает уши, смеясь при этом зловеще. Минотавр атуанского лабиринта — это сконцентрированное зло в чистом виде. Зло, уничтожающее психику, особенно психику неполную, несовершенную, неготовую к таким встречам.

В такой лабиринт браво входит Гед — герой, Тезей. И, как Тезей, Гед осужден на свою Ариадну. Его Ариадна

— Тенар. Гед, могучий маг, неожиданно превращается в напуганного ребенка — в сокровищнице лабиринта, в напоенной дыханием Зла тьме его спасает прикосновение руки Тенар. Гед следует за своей анимой — ибо должен. Потому что он как раз и нашел утраченную руну Эррет Акбе. Символ. Грааль. Женщину. И снова работает архетип: как и Тезей, Гед бросает Ариадну. Теперь Тенар вырастает до могучего символа, до очень современной и очень феминистичной аллегории. Аллегории женственности.

После восемнадцатилетнего перерыва миссис Урсула пишет «Техану», продолжение серии, продолжение своей аллегории женственности, на сей раз торжествующей.

В «Техану», как и следовало ожидать, надломленный и уничтоженный Гед на коленках приползает к своей аниме, а она теперь уже знает, как его удержать, какую роль ему отвести, чтобы стать для него всем, величайшим смыслом и целью жизни, чтобы этот бывший Архимаг остался с нею до конца дней своих, к тому же повизгивая от упоения, словно поросенок. А зазнавшихся чародеев на острове Рок ожидает безрадостное будущее — работа в фирме под началом директора-женщины. О-хо-хо-хо!

Сыновья амазонок — дочери гигантов

«Техану» пришла поздно. За эти восемнадцать лет по полкам книжных магазинов пронеслась лавина феминистической фэнтези. С одной общей темой: женщина в мире мужчин. Женщина в мире Конанов, как женщина в мире Фордов, Рокфеллеров и Лекоков. Не хуже них, а наоборот — лучше. С трудом, в тяжкой борьбе, но лучше. Женщина, героиня Мэрион Зиммер Брэдли, К. Дж. Черри, Танит Ли, Барбары Хембли, Патриции Маккиллип, Джулиан Мэй, Дайаны Пакссон, Мерседес Лэйки, Джейн Йолен, Паулы Вольски, Шери Теппер, Дженнифер Роберсон, Сьюзен Декстер, Патриции Кеннели, Фриды Уоррингтон, Джейн Моррис, Маргарет Уэйс, Филлис Эйнштайн, Джудит Tapp и других.

«Дамская» фэнтези — это отражение воинствующего феминизма на переломе шестидесятых — семидесятых годов, борьба женщин с «мужскими шовинистическими свиньями», которые помыкают ими еще и в Стране Мечты.

Рекорд в помыкании побивает Джон Норман. Из его цикла «Гор» так и хлещут кошмарные и очевидные комплексы и проблемы, с которыми автору следовало бы как можно скорее мчаться к сексологу, пока они не перешли в маниакальную стадию. Герои книг Джона Нормана исключительно насилуют. Женщину же у Джона Нормана, прежде чем изнасиловать, обязательно надобно связать, заковать в цепи, отхлестать и заклеймить каленым железом. В повествованиях феминистской фэнтези женщины вырываются из конано-горовской схемы. Они сами могут рубануть нахала мечом либо вдарить заклинанием, а если даже кто-нибудь ее и изнасилует, то горе тому! Не позже чем в пятом томе саги он дорого заплатит за это. Уж тут некоторые авторши явно зашли слишком далеко. Героинь цикла Мерседес Лейки «Клятвы и Честь», воительницу Тарме и чародейку Кетри, насилуют без конца, а они отряжаются и мстят. В трилогии «Последний Глашатай Маг» ее же рукотворства в качестве героя выступает некий Ваниель, мужчина. Я купил, мне захотелось узнать, что авторша имеет сказать о мужчинах. Оказалось — много. У Ваниеля достаточно нетипичные для мужчины эротические пристрастия, а авторша из кожи лезет вон, чтобы убедить читателя, будто это-то как раз то самое, что тигры обожают превыше всего. От приобретения двух очередных томов я отказался, напуганный перспективой того, что ожидает в них героя. В столь же типичном цикле «Литанда» авторства знаменитой Мэрион Зиммер Брэдли героиней оказывается волшебница, скрывающаяся под чужой одеждой. Магиня окончила чародейский университет под личиною мужчины. Прозрачная аллегория самопожертвования женщины, желающей сделать карьеру в фирме «Rank Xerox».

Ну, коли уж зашел разговор о Зиммер Брэдли, то она — вдохновительница известного цикла «Sward and Sorseress», то есть — внимание! — «Мечом и женской магией» (перевод мой, к тому же весьма свободный). Входящие в состав цикла сборники рассказов уже дошли до десятого номера и идут недурно. Эти сборники, если говорить о фэнтези, вообще-то единственное хорошее и верное место для удачного старта дебютантов и молодых писателей. А скорее — писательниц, учитывая лейтмотив. Правда, порой туда допускают и авторов-мужчин, но… смотри выше. Они должны склонить голову и согнуть колени, у них должна ослабнуть и опасть… мужская гордость. Так что будущее жанра я вижу как на ладони.

8 : 33

«Фэнтезийное» неистовство не могло, конечно, обойти стороной Польшу, однако появление фэнтези в нашей стране совпало по времени с определенным переломом в области культуры, выразившимся в полном забвении трудоемкого процесса, коим является чтение, в пользу более легкого по «трудовым затратам» и восприятию «видеосмотрения». Отсюда же — наряду с прекрасным в общем-то «Конаном-варваром» в режиссуре Милиуса и с музыкой Поледуриса — фэнтези добрела до нас, в основном, в виде ужасающего видеодерьма пятого сорта. Были у нас и книги, а как же. Был Толкин, изданный где-то еще в шестидесятых годах.

Популяризовали фэнтези также любительские переводы в так называемых «фэнзинах», журнальчиках, которые читают так называемые «фэны», то есть субъекты, объединенные в так называемые фэндомы. Однако даже у бывалых, вроде бы разбирающихся в чем-то, и фанатичных фэнов знание, касающееся фэнтези, выглядит крайне убого. И неудивительно, поскольку кроме Толкина и Ле Гуин, Лейбера и Уайта к тому времени на польский не перевели НИ ОДНОГО достойного, с моей точки зрения, произведения этого жанра. Давайте представим себе, что жанр научной фантастики в Польше представлен лишь «Марсианскими хрониками» Рэя Брэдбери, а «Дюна» Герберта нам известна исключительно в киноверсии. Для коллекции польский любитель НФ еще знает фильм «Чужой» и видел в видеозаписи две или три серии «Star Trek». Что из себя представляет фэнтези — видит каждый. А поскольку польский рынок изголодался на клубных экранах и синих копиях, постольку конъюнктуру почувствовали, и сейчас специализирующиеся в этом направлении «мастера» стараются удовлетворить голод, наверстать упущенное, восполнить нам былые потери — и при этом заработать. Прилавки завалили книгами с яркими обложками, на которых мы получили свои вожделенные мечи, топоры, мускулистых героев, голых девиц и аксолотлей, изображающих из себя драконов.

Мы также получили на прилавках много новых авторов, точнее говоря, двух. Потому что я безжалостно отрубаю Говарда с его эпигонами и Андре Нортон, которая идет тропинкой, проторенной."Фантастикой». У этого журнала есть все основания требовать от издателей, сих — прости, Господи, — бизнесменов, финансовой награды за «создание рынка». Читатели же и любители фэнтези имеют все основания «Фантастику» поносить и оплевывать, а могут придумать даже что-нибудь более действенное.

Вареник, или Поляк тоже может!

Однако царящее у нас всеобщее незнание канонов жанра не удержало отечественных авторов от попыток написать фэнтези Made in Poland. И все было — о, диво! — в меру славно до тех пор, покуда мусолили говардовско-толкиновскую схему, пока у Яцека Пекары империи выбивали друг другу зубы в борьбе за верховенство, а у Феликса Креса мрачные герои боролись с судьбой «и предназначением. Все развивалось более или менее нормально до той поры, пока авторы хотя бы в общих чертах знали, что делают и чего хотят. Заимствуя из музыкальной терминологии — у них были ноты, они располагали кусочками партитуры и крохами слуха, а поскольку сноровки хватало, это даже можно было слушать. Но последователям этого показалось мало. Младшим приснилось, что каждый из них — Паганини. Ибо кто-то вдруг вспомнил, что мы-де тоже не лыком шиты. Отталкиваясь от верного, на первый взгляд, положения, что опираться на архетипы есть ретроградство и вторичность, авторы младшего поколения схватили авторучки — и „процесс пошел“! Неожиданно в нашей фэнтези стало славянско, пресно и красно, похотливо, кисло и льняно. Свойски. Повеяло фермой, деревушкой об одну улочку и вообще, как говаривают наши друзья-москали: „Хорошо в краю родном пахнет сеном и… pardon“. Бах-трах! Что это так громыхнуло? Уж не Болек note 3 ли вколачивает столбы в Одру? Или, может, Чтибор колотит Годона и Зигфрида под Цедыней. А может, комар со священного дуба сверзился? Да нет! Это ж наша родимая, славянская фэнтези! Ни с того ни с сего исчезли вампиры, появились вомперы и стрыгаи, вместо эльфов мы имеем божетят и небожитят, вместо великанов и троллей — столинов. Вместо чародеев и магов обрели ведунов, волхвов и жрителей note 4.

И что нам Конан, у нас есть родимые вояки, именуемые, разумеется, столь же по родному: Вареник, Збирог, Пэрог, Котей, Потей Заграй, Сыграй, Прибей и Заметай! И двинулись эти Вареники от мызы к мызе, конечно, зигзагами, двинулись через леса, дубравы и велесы, через трамы и храмы, скожни, млаки и котолаки, через нивы буйные и степи, поросшие бурьяном и хреном, через святые гаи и ручьи.

Да уж, как по речке, как по гаю, Вареник пер на бугае. Я, дескать, Вареник! Да не русский Пельмень какой-нибудь, не немецкий Apfelkuchen, не французский Pate. Я наш, отечественный, доморощенный Вареник — будущее и надежа фэнтези. И еще малость погодить — как вот она народится новая культовая сага, эпическая фэнтези, большая Вареникиада. «Слово о том, как сбирается Вещий Вареник отметить неразумным стрыгаям»! О, Лада, Лада, Купала! Перевернись в гробу, Толкин! Рыдай, Ле Гуин! Грызи губы от бессильной ревности, Эддингс! Дрожи от зависти, Желязны!

Тех, кто не может дождаться Великой Вареникиады, успокою, вкратце изложив ее суть. На Серых Холмах, а может, Взгорьях, куда отправится Вареник со товарищи, золота нет невероятно, никогда не было. Но паршивый стрыгаи и поддерживающие его ренегаты, отвратительные взыграй Волец и Столец погибнут от Вареникова копья, и при этом у храброго Вареника даже волос с головы не упадет. Похищенные Священное Жито и Вещая Сметана будут найдены и возвращены в храм Свантевита, ибо там их место. Конец. Марек Орамус говорит, что фэнтези убога. Убожество произведений этого жанра, которые нам предлагают, ужасно. Дилетантство, тупость и невежество так называемых «переводчиков», тяпляпающих переводы, кошмарны. Ну, погоди, Марек, вот появятся Вареник и Вареникиада — тогда получишь! Вот тогда-то ты взвоешь, словно стрыгай на луну в полнолуние, замяукаешь, как котолак на жестяной крыше. И тогда со слезами умиления на глазах вспомнишь Андре Нортон, Говарда и «Ксант».

А ведь уже появились многочисленные Вареники, являющиеся производными Конана, у нас уже есть что-то вроде переварененного Лавкрафта, уже просматриваются попытки пироговатого посттолкинизма, родились даже Черные Вареники. Не могло обойтись и без производных «Туманов Авалона», то есть Вареников фантастико-исторических. И вот вместо Артура, Ланселота и Гавейна мы получили Вареников, Кузьмидоров и Свенссонов из Джемсборга. Вместо пиктов и саксов — свиенцев, дунцев и поморцев. Вместо Мерлина и феи Морганы нам предложили волхвов и вышеупомянутых жрителей. Войны и пожары, кили норманнских драккаров скрипят по песку славянских пляжей, столины воют, Джемсборг жмет, берсеркеры скалят зубы, немцы прут на крепость, наш верх, льется кровь. Сварожец сварожит, а антилопа гну гнусится, жрители, как и положено жрителям, жрут и наводят соответствующие чары. На всех. Ну и что? И Вареник, Вареник, Вареник — трижды Вареник.

Постмодернистская промашка

Прародителем польских Вареников в славянской сметане является молодой и способный автор Рафал А. Земкевич, который для начала потряс читателей комиксом «Волчье заклинание», а затем сотворил «Сокровища столинов» — роман фэнтези.

Здесь я вынужден с великим грохотом ударить себя по хилой груди. Каюсь, я и сам написал несколько рассказов не совсем реалистического — назовем это так — толка. В рассказах этих, не оглядываясь на священные правила и законы фэнтези, я то и дело совершал, как заметила некая юная критичка из «Феникса», обидные ляпсусы.

Самым кошмарным ляпсусом оказались батистовые трусики Ренфри из рассказа «Меньшее зло». Так называемая «литературная среда» закипела и принялась дискутировать. Трусики? В фэнтези?! Чепуха и неуважительное отношение к традициям! Грех и анафема! Толкина он не читал, что ли? Канона фэнтези не знает, что ли? Разве Галадриэль носит трусики? Не носит, ибо в те времена трусиков не носили! Спустя какое-то время «литсреда» маленько охолонула и смирилась, а трусики сочла «оригинальными». Возможно, из этих трусиков пахнуло постмодернизмом и путешествиями во времени. Лишь один молоденький Вареник отреагировал на ренфрины трусики гордо, хладно и презрительно, описывая собственную героиню, коя, приступаючи к интимному акту, снимает «набедренную повязку и тряпицу, поддерживающую груди». Однако эффект хладного презрения и знания того, что «в те времена» девицы носили под ночной рубашкой, был подпорчен смешным сверх меры и воображения описанием самого соития.

Другие Вареники глубоко задумались. Так-так, почесали они в голове, Сапковскому, значит, можно ляпсусить, и это — постмодернизм. А ведь «ляпсус» — слово чужое, на польский переводится как «промах, промашка, грубая ошибка». Стало быть, опять же подумали Вареники, если и мы начнем ляпать ужасные ошибки, то сойдем за постмодернистов.

И лед тронулся. Некая молоденькая авторша вооружила городских стражников копьями. Коли Ренфри вольно носить трусики, то и пехотинцам можно копья, верно? Другие Вареники возят заряженные арбалеты во вьюках. Третьи переплывают широкие и бурные реки на быстренько сплетенных из камыша лодочках. Эх, жаль не на веночках, которые девушки плетут в ночь на Ивана Купалу, а ведь у них водоизмещение немногим меньше, зато плести не в пример легче!

Руки, ноги, мозги на стене!

Однако вернемся к разговорам о методе, оставив мелкие колкости в стороне. Вывод же таков: в польской фантастике мы имеем «постмодернизм» и Вареников, настоящей фэнтези у нас нет, если не считать нескольких подтверждающих правило исключений. Нет у нас фэнтези, ибо, во-первых, у нас нет архетипа. Да, знаю, имеется славянская мифология: разные Сварожцы, Свантевиты и прочие Белесы. Но мифология эта не доходит до нас своим архетипом, и мы не чувствуем ее влияния на сферу мечтаний поскольку об этом эффективно позаботились. Славянская мифология тождественна язычеству, а мы, как твердыня христианства, восприняли крест от Рима с радостью и удовольствием, и это есть наш архетип. У нас не было эльфов и Мерлина, до 966 года у нас вообще ничего не было, был хаос, тьма и пустота, мрак, который осветил нам только римский крест.

Магия и меч, опирающиеся на польский архетип? Польский архетип волшебника? Магия — это дьявольство, пользоваться чарами невозможно без отречения от Бога и подписания дьявольского цирографа. Не Мерлин, а пан Твардовский. А разные там велесы, домовики, вомперы, божетята и стрыгаи — все это божества и фигуры хтонического характера, персонификация Лукавого, Сатаны, Люцифера. Наши легенды, мифы, даже предания и сказки, на которых мы воспитывались, были соответствующим образом кастрированы всяческими катехизаторами, в большинстве своем, вероятно, светскими, ибо такие, как известно, хуже всего. В связи с этим наши предания до чертиков напоминают жития святых — ангелы, молитвы, крест, четки, добродетель и грех, — и все окрашено изысканным садизмом. Мораль из наших сказок одна: если не прочесть молитву, то дьявол немедля поднимет нас на вилы и в ад! На вечные муки Фэнтези — это эскапизм. Это бегство в Страну Мечты Архетип мы улавливаем также и в том, что знаем, от чего бежим. Перемещаясь рядом с Фродо, Арагорном, Гедом, Карраказом или Белгарионом, мы бежим в мир, в котором торжествует Добро, торжествует Дружба, живут Честь и Справедливость, побеждает Любовь. А мы? От чего убегать нам (не говоря о нестерпимом желании бежать вообще как можно дальше от того, что мы видим вокруг себя)? Бездушная технизация еще не коснулась нас так сильно, как американцев. У нас батареи центрального отопления по-прежнему бездушно не греют, поезда бездушно и безобразно опаздывают, из кранов течет холодная и вонючая вода, не сыщешь книжки без типографских опечаток и ошибок…

Ребячество

Могут спросить: откуда это берется? Интересующихся отсылаю к «Сумасшедшему с факелом» Яцека Инглота. Ведь нашим фантастам приходится конкурировать с покупной заграничной второсортицей, а посему «больше крови и спермы!» А то что страдает жанр? А фэнтези? Господи, все равно же никто понятия не имеет, что это такое. Никто не читал. Ведь даже такие знатоки, как Колодзейчак и Шрейтер, определяют фэнтези как «развлекательное» чтиво, вероятно, для того чтобы отличить от НФ, которая, надеюсь, в понимании обоих панов развлечением не является, а потому стоит выше. Фэнтези в Польше — сфера действия молодых возрастом и стажем. И это, черт побери, видно. Наша фэнтези — нескоординированные и плохо склеенные картинки, от которых несет страстишками к физическому насилию и сексу, причем страстишки эти понимаются инфантильно и инфантильно описаны. Однако поскольку они нацелены на инфантильного же читателя, постольку огребают аплодисменты и популярность. И автор, и читатель мирно уживаются в этой экологической нише в сытом симбиозе. Кто не верит, пусть осмотрится. Вот авторы, достижения которых на поле классической — либо неклассической НФ — интересны, сделаны новаторски и во всех смыслах заслуживают внимания, но которые творят спирающие дух в груди «Вареники», стоит их руке коснуться фэнтези. Симптоматично? Конечно, симптоматично. Ибо инкриминированные авторы знают канон НФ, они выросли на нем, увлекались книгами, докапывались в них посланий и глубочайшего смысла. Они знают НФ как ТВОРЧЕСКИЙ МЕТОД. Они знают все оттенки и тонкости жанра, знают, что этот жанр несет в себе чуточку больше, нежели ликующее описание прибывших из глубин космоса жукоглазых монстров, жаждущих власти над Землей, нашей крови и наших женщин.

Увы, повторяю, в случае фэнтези отсутствует знание канона. И поэтому у нас нет фэнтези, способной конкурировать с Толкином, Ле Гуин, Джеком Вэнсом, Патрицией Маккиллип, Дональдсоном или Эддингсом. А есть фэнтези для тех, кому достаточно мечтать о возможности долбануть по башке либо почкам, о том, чтобы насадить на штык либо на кол, мечтать о том, чтобы «войти» в избранницу и дергаться на ней всем своим естеством долго и самозабвенно, в то время как упомянутая избранница воет и стенает от наслаждения и раздирает ему спину коготками. Фэнтези для тех, которым бегство именно в такие, а не в иные мечты позволяет почувствовать себя лучше.

Ну что ж, каждый имеет такое прибежище, какое заслужил.

Note1

Таинственные рассказы. (Здесь и далее прим. перев.)

Note2

Mainstream (англ.) — основное направление, главная нить в жанре.

Note3

Имеется в виду Болеслав Храбрый, князь, за несколько недель до смерти возведенный на Польский престол.

Note4

Жрители — священники в храмах, приносящие бескровные жертвы.