В. САПАРИН
      НЕПРЕДВИДЕННОЕ ИСПЫТАНИЕ
      1
      В начале он показался похожим на других практикантов, каких немало побывало в конструкторском бюро Гребнева. Он был так же розовощек, и голубые его глаза взирали на мир с тем же оттенком легкого снисхождения. Как и они, он очень уверенно судил обо всем на свете - об искусственном перемещении планет путем сооружения на них особых мощных двигателей, о пробуривании скважин до центра Земли и тому подобных вещах, которые, на его взгляд, не были осуществлены до сих пор просто потому, что некому было взяться по-настоящему за дело.
      Он весьма критически оглядел оборудование бюро - с полсотни чертежных роботов, походивших на фантастических длинношеих птиц с тонкими блестящими клювами, и безапелляционно объявил:
      - В сущности, ужаснейший анахронизм.
      Гребнев и сам знал, что чертежные роботы - не последнее слово техники. Станки, читающие чертежи и казавшиеся еще недавно чудом техники, ныне выходят из употребления. Гораздо проще дать станку все исходные данные, а он уже сам сообразит, что и как надо изготовить.
      Но чертежи бывают нужны в некоторых случаях самому Гребневу. В конце концов он человек, а не машина. Он не может представить себе будущую конструкцию, глядя на крошечную катушку с паутинной нитью. Иногда он должен заглянуть в чертеж, а другой раз и собрать сложный узел на модели.
      Но как объяснить это человеку, который знает, кажется, решительно обо всем и все понаслышке?
      - Попробуйте спроектировать скрепки для сборки узлов станции,-сказал Гребнев просто.
      Задание он выбрал самое легкое.
      На другой день Гребнев не успел еще позавтракать, когда его вызвал по блок-универсалу инженер Мищенко с Экспериментального завода.
      - Слушайте, - сказал Мищенко, его похожие на кустики крыжовника брови ушли далеко на лоб. - Скажите, сделайте одолжение, чего ради вы заказали сто сорок две тысячи женских головок из пластилита? Вы знаете, я привык ко всяким вашим затеям, но на украшения могли бы пустить и другой материал в конце концов.
      Гребнев, в свою очередь, захлопал глазами. Он ничего не понимал.
      - Ваш помощник прислал заказ, - Мищенко показал похожую на облатку катушку. - Я передал его станку. И он начал выдавать вот такие штуки.
      Гребнев увидел на экране блок-универсала абрис девичьего лица с прямым тонким носом и круглым, чуть выдающимся подбородком - почти в натуральную величину. Профиль был отштампован из пластилита толщиной в палец.
      - Сколько вы их нашлепали? -спросил Гребнев.
      - Штук пятьсот...
      - -Остановите станок. А мне пришлите одну.
      Когда Гребнев пришел в бюро, женская головка из прочнейшего и легкого пластилита лежала у него на столе.
      - Откуда эта прелестная вещица? - удивился практикант. - И потом... - он удивился еще больше,-она мне знакома!
      Гребнев минуты две молча разглядывал юношу.
      - Послушайте, - сказал он наконец. - И слушайте меня внимательно: если вам еще раз взбредет а голову рисовать ваших знакомых да чертежах, постарайтесь делать это по крайней мере на полях! Эта машина, - Гребнев кивнул на робота, стоявшего в углу и изготовлявшего на основе чертежей программы для станков, не разбирает, что относится к делу, а что нарисовано просто так, для удовольствия. Она запрограммировала все без исключения, а станок, которому передали заказ, стал делать то, что ему приказали. Я думал, вы знаете принцип устройства автоматов!
      Практикант ужасно смутился.
      - Ну ладно, вы по крайней мере доказали, что чертежи действительно не всегда удобны, - смягчился Гребнев. - В конце концов все мы были молоды. - И он дал практиканту новое задание. Тот взялся за него с пылом и выполнил безукоризненно.
      Практикант сказал, что его можно звать просто Костя. Итак, он любил рисовать. Другой его чертой, обнаружившейся тоже с первого дня, была нелюбовь, или, точнее сказать, антипатия, к чертежным роботам. Проявлялась она в самых разных формах. На третий или четвертый день, придя утром в бюро, Гребнев обнаружил, к своему удивлению, что один из роботов работает как одержимый. Он хорошо помнил, что все машины выключил накануне перед уходом. У робота был такой вид, словно он и огорчен и изумлен одновременно. Перед ним стоял на подставке небольшой ящик, соединенный с машиной гибким рукавом.
      Походило на то, как если бы чертежная машина всунула хобот в кормушку. Впрочем, это и на самом деле была кормушка, как моментально сообразил Гребнев. Конечно же, сюда практикант сложил подготовленные для робота задания - листки из блокнота. И тот работал всю ночь напролет, изготовляя чертеж за чертежом. Целая кипа их лежала в корзинке сбоку. Листы бумаги уже не умещались в ней и падали на пол. Гребнев подобрал с пола чертежи и стал ожидать, что произойдет дальше.
      Практикант появился очень скоро с самым веселым видом.
      - Работает? -кинул он взгляд на робота. - Ну и пусть работает.
      И он приступил к своим делам.
      - Это что, эксперимент? - поинтересовался Гребнев.
      - Просто он лучше всех изготовляет фасонные профили. Я и решил: пусть уж над ними работает более квалифицированный чертежник. Что касается остальных... Я бы половину просто выкинул на свалку. Тут есть настоящие тупицы: никакого воображения! Перечерчивают, высунув языки, то, что им заданно. Какие-то заскорузлые чиновники.
      - Гм, - неопределенно произнес Гребнев. Некоторых из этих "чиновников" сконструировал он сам когда-то. Тогда, десять или восемь лет назад, они не представлялись ему тупицами. Может быть, стареет он, Гребнев?
      А Костя стал передвигать роботов, устанавливая наиболее способных так, чтобы они были под рукой, "тупиц" же загоняя в самые дальние углы. Роботы, старательные чертежные роботы, с которыми была связана часть жизни Гребнева, честные работяги, изведшие не одно ведро туши по его заданиям, выглядели сейчас какими-то беззащитными. Те, до которых еще не добрался практикант, стояли с виноватым видом и словно втянули головы в плечи. А жертвы его неуемного стремления все перестроить по-своему уныло торчали как неприкаянные в новых местах. Привычный уют бюро был нарушен.
      Костя поднял руку даже на тех роботов, которым "даровал" право на существование. Он предложил полдюжины из них подключить к программной машине, которая переводила язык чертежей на язык, понятный станкам.
      - Мы выключим их чертежное устройство, - убеждал он. - Результаты своих вычислений они будут передавать не рейсфедеру, а по проводам прямо сюда, - он похлопал по станине программной машины. Кажется, это была единственная машина, которая ему нравилась. - Тоже, конечно, не первый класс. Но поскольку завод дает не серийную продукцию, а работает по одиночным заказам, с этой кустарщиной придется смириться.
      Гребнев не стал спорить. В бюро было две программные машины. Одну из них он согласился пожертвовать для Кости. Когда агрегат был смонтирован, практикант уговорил Гребнева разрешить ему самостоятельно спроектировать целый узел - обзорную башню. И он с азартом взялся за дело: скоро катушка с записью лежала на столе Гребнева.
      Но Гребнев не мог проверить работу практиканта, глядя на паутинную нить с невидимыми формулами, поэтому он попросил Мищенко изготовить детали в уменьшенном виде - для контрольной сборки. На другой день два ящика деталей поступили в бюро.
      Известно, что родители пристрастны к своим детям, но Костя не скрывал отвращения, глядя на безобразное сооружение, которое выросло на столе перед ним. Башня походила на кривой гриб, у которого сползла шляпка. В разных местах от гриба отходили какие-то нелепые наросты.
      - Что это? - в ужасе воскликнул он. - Разве я этого хотел? Эти безобразные линии! И она еще нагнулась, словно собирается боднуть кого-то...
      - Вы забыли дать роботам одно важное условие - форму будущего сооружения. Конструктор обязан знать, что должен делать сам, а что можно поручить машине.
      Гребнёв разъяснил юноше, что роботы, находящиеся в его бюро, лишены чувства красоты. Им дали условия - машины нашли наиболее рациональное решение. Им сообщили, что на Венере господствующие ветры в широтном направлении, - они нагнули башню навстречу ветру. Им объяснили, что желательно иметь улучшенный обзор к югу. Они не нашли ничего лучшего, как приделать к башне этот безобразный нарост. Законы сопротивления материалов соблюдены. Упрекать роботов не за что.
      - Значит, вся затея впустую? - Костя кивнул на агрегат.
      - Почему же? Ведь есть случай; когда форма не играет существенной роли. Вот такую работу мы и будем отдавать ему. И чертежи действительно не всегда нужны, - добавил Гребнёв. - Надо только заказать настоящую машину. Вместо этого вавилонского столпотворения.
      Агрегат, слепленный Костей, и на самом деле выглядел технически нелепо: чертежные роботы, собравшись в тесную кучку, толпились вокруг машины-переводчика, протягивая к ней металлические руки. Все вместе напоминало заговорщиков из старинного романа.
      - Можно даже научить машину и законам формы, - заметил Гребнёв. Геометрии, золотым сечениям...
      -А что же делать сейчас? - спросил Костя.
      - Взять рейсфедер, - усмехнулся Гребнёв, и тушь.
      И Костя покорно склонился над бумагой, рисуя "старомодные загогулины" и "никому ненужные линии", над которыми так издевался.
      Но, видимо, машины решили в отместку поиздеваться над Костей.
      Когда Гребнёв через час подошел к своему помощнику, тот сидел с выражением крайнего отчаяния на лице, а стол перед ним был завален набросками башни один красивее другого.
      - Что ж, - заметил Гребнёв, взяв в руки один из рисунков,- очень мило! Знаете, вы - художник.
      И вам нет смысла уступать право на выдумку машине. Другое дело я. Я умею только чертить.
      - Но посмотрите, что делают с моими рисунками машины! - простонал Костя. Он ткнул рукой на чертежи, сфабрикованные роботами. Гребнёв взглянул и невольно улыбнулся: рядом с рисунками Кости лежали аккуратно вычерченные карикатуры на них. Линии теряли плавную форму, башни превращались в уродцев, по сравнению с которыми первый "гриб" выглядел просто красавцем. - А когда я настаиваю на своих линиях, - продолжал жаловаться Костя, - они вычерчивают такие сложные конструкции, что вся работа теряет смысл. Посмотрите, сколько дополнительных креплений добавили они к этой модели. А ведь хороша? - Костя вытащил рисунок, похожий на увеличенное яйцо, поставленное вертикально.
      - У вас, - сказал Гребнев, - рука художника работает отдельно от мысли конструктора. Дайте-ка я... - Он сел за Костин стол, минут пять подумал и быстро набросал силуэт башни.
      - Ну как?
      - Ничего... - Костя критически оглядел набросок. - Вы знаете, мне даже нравится. Но как отнесутся к этому чертежные роботы?
      - А вы отдайте им!
      Машина, к явному удивлению Кости, вычертила нечто очень близкое к рисунку Гребнева. Тот еще подумал, кое-что изменил и опять отдал машине. Теперь работа Гребнева и машины совпала.
      - Я никогда не буду конструктором, - огорчился Костя. - Удивительно, как вы скоро справились с делом!
      Гребнев рассмеялся.
      - Я пользовался вашими готовыми рисунками. Иначе я провозился бы неделю. Знаете, мне иногда кажется, что мы с вами вдвоем составляем одного идеального конструктора. Так что не отчаивайтесь вы, половинка!
      Вскоре Гребнёв сделал еще одно открытие: его новый практикант собирался 'написать большую настоящую картину. Он хотел изобразить молодежь Великой Эпохи, неповторимого периода в истории человечества, когда закладывались первые камни коммунизма.
      - Понимаете: все должно быть просто. Героические люди - это люди, которые просто делают великое дело.
      Костя добавил, что ему недостает одного важного условия. Однако не художественного мастерства, как думал Гребнев, - по-видимому, Костя в своих способностях не сомневался, - а, как выяснилось, совсем другого.
      -Участия в каком-нибудь большом деле, - сказал Костя.
      "Удивительно это стремление молодежи к великим делам, - подумал Гребнев. Кто же, спрашивается, будет заниматься делами повседневными, которых
      еще немало на нашей планете?"
      - Ну, великого дела я вам обещать не могу, - 'сказал он. - Но станция для Венеры, вся, с потрохами, должна стоять на полигоне ровно через два с половиной месяца. Какой-никакой, пусть прозаический, но все-таки труд!
      Костя разочарованно махнул рукой.
      Постепенно бюро изменяло свой облик. Пяток новых, изящных и быстродействующих машин, работающих без чертежей, заменил штук сорок роботов, корпевших над листами ватмана. В помещении стало свободнее.
      На долю Гребнева и Кости осталась теперь почти чисто творческая деятельность. Работа стала более напряженной: отпали паузы, передышки, невольные секунды отдыха, когда мозг занят машинальным ходом мысли или привычными умозаключениями. Зато проектирование быстро продвинулось вперед. Они работали только по три-четыре часа по утрам, на свежую голову - и все же станция была готова за два недели до срока.
      Последние дни, как заметил Гребнев, практикант был поглощен еще чем-то, кроме работы в бюро. Иногда он в полном самозабвении чертил, именно чертил совершенно фантастические конструкции, которые при проверке их машинами оказывались никуда не годными. Тогда Костя отбрасывал чертежи в сторону, морщился и накидывался на текущую работу, как бы стараясь наверстать упущенное время.
      Иногда он, отложив в сторону чертежи, рисовал что-то, а потом вздыхал и снова принимался за работу. Чаще всего на рисунках была девушка, уже знакомая Гребневу, та самая, что вызвала в свое время такое возмущение у Мищенко. Гребневу показалось, что в лице ее по сравнению с первым профилем из, пластилита происходят какие-то изменения. Взгляд стал как будто серьезнее. На некоторых рисунках девушка словно впервые задумалась над чем-то. Гребнев, естественно, ни о чем не спрашивал Костю: мало ли какие вопросы волнуют современных юношей и девушек.
      Однажды Костя пришел веселый, брызжущий бодростью, как ионный душ. Он шутил и смеялся целый день и наработал такую уйму дел, что удивил даже Гребнева, видавшего виды, и не совершил ни одного самомалейшего промаха. Все, что выходило из его рук, машины принимали с полным одобрением, словно и им нравилось иметь дело с таким веселым конструктором. С таким подъемом практикант проработал три дня. Потом он ходил увядший и растерянный, упавший духом и работал механически. Прошло несколько дней, и он пришел тихий, серьезный, словно повзрослевший. Работал не менее производительно, чем в дни подъема, но молча, с каким-то внутренним упорством, точно, стиснув зубы. И опять все, что он делал, было безукоризненным с чисто профессиональной стороны.
      "Кажется, из малого, будет толк", - подумал Гребнев.
      2
      Краны, двигавшиеся по ровному бетонированному полю, держали в своих руках странные предметы, похожие то на перевернутые зонтики, то на ежей, иглы которых покрыты блестящей обмоткой.
      Из толстой трубы, соединенной. со сверкающим резервуаром на краю полигона, расходились веером труби потоньше.
      "Автошпаргалка" - так в просторечии именовался этот умный механизм ячеистый шар, напоминающий увеличенный глаз пчелы, с рожками антенн, на высокой подставке, - следила за тем, чтобы все делалось как надо. Прибор отдавал распоряжения кранам с магнитами и автоматическим вентилям и выслушивал их короткие рапорты.
      Люди - их было всего трое: Гребнев, Мищенко и Костя - ждали, когда будет закончена черновая подготовительная работа: Гребнев и Мищенко спокойно, Костя с нетерпением.
      Наконец автомат доложил: "Все готово".
      Мищенко поднес к губам микрофон.
      - Приготовиться, - скомандовал он.
      И хотя Мищенко отлично знал, с чего должно начаться, "автошпаргалка" тут же прокомментировала:
      "Выдувается центральный блок".
      Из отростка трубы в середине поля стала выдуваться капля размером с двухэтажный дом. Сначала она была круглой, как футбольный мяч. Через несколько минут, расширившись, осела и походила теперь на исполинскую тыкву. Краны подошли к ней со всех сторон, нацелились своими зонтиками и ежами, затем начали отступать. Масса, выдутая в огромный полупрозрачный пузырь, потянулась за ними. Словно растягиваемая невидимыми руками, она разлезалась во все стороны, не касаясь кранов.
      Наконец пузырь приобрел очертания низкого здания округлой формы с куполообразной крышей и несколькими отростками по бокам. Дом-пузырь висел в воздухе. Механические ножницы отрезали его от трубы, та уползла на своих коротких ножках, и здание легло на землю.
      - Ну, что же, идет как надо,- сказал Мищенко. - Пустим все разом?
      Гребнев кивнул. Мищенко отдал распоряжение.
      И тут Костя увидел необычную картину. В разных концах поля из отверстий труб стали выдуваться пузыри, они росли словно грибы дождевики при ускоренной киносъемке. Одни походили формой на огурец, другие своими очертаниями напоминали звезду с тупыми лучами, третьи - просто отрезок толстой колбасы. Из трубы рядом с первым выдутым зданием полез вверх полупрозрачный конус, он. все вытягивался и вытягивался, наливался в боках, пока не превратился в башню точное подобие рисунка, сделанного когда-то Костей и исправленного Гребневым.
      - На Венере придется выдувать их по очереди, - сказал Мищенко. - Кранов не хватит на такую феерию.
      - А магнитные поля?
      - Перенастройка занимает от одного до двух часов. Излучатели отправим универсальные.
      Костя слушал и все понимал. Пластилит, свежеизготовленный, с добавками, сообщающими ему магнитность, принимал форму в соответствии с рисунком силовых линий, который создавали магнитные излучатели, укрепленные на кранах. Но это рассудочное представление заслонялось картиной волшебного сотворения из ничего целого научного городка в течение каких-нибудь тридцати минут. Хотя он и знал, что в подготовку этого, мига вложены многие месяцы упорного труда, создаваемый мир не делался от этого менее прекрасным.
      На ровных шашках бетона, голубея под прозрачным небом, раскинулось около десятка зданий жемчужного цвета, плавной обтекаемой формы. Почти прозрачные стены и куполообразные крыши делали ненужными окна. Рассеянный свет Венеры беспрепятственно проникнет внутрь и создаст ровное освещение в залах и лабораториях.
      - Подумать только, - не мог удержаться Костя. - Из двух резервуаров вылез целый городок, как дух из бутылки.
      - В этом-то и вся соль проекта, - заметил Мищенко. Он посмотрел на Костю. - Вы разве не знали?
      Костя знал. Но он просто не представлял себе как это будет происходить в жизни. Гребнев прав. Человек должен видеть свои создания собственными глазами.
      Такие здания в "сложенном" виде - попросту говоря полужидкий пластилит легко забрасывать на Венеру. Полдюжины кранов с заранее запрограммированной последовательностью автоматических действий выдуют их в точности такими, какими они стоят сейчас на полигоне. Гребнев неплохо придумал.
      Однако для полной и окончательной проверки еще предстояло установить внутренние перегородки и межэтажные перекрытия, начинить здания эскалаторами, самозакрывающимися дверями и всем прочим и соединить их друг с другом. Вместе они должны образовать водонепроницаемую "черепаху", которая ляжет на болотистый грунт Венеры.
      К делу приступили автосборщики. Членистоногие, похожие на пауков, они хватали своими металлическими руками с подъезжавших тележек стандартные детали, заготовленные на Экспериментальном заводе под наблюдением Мищенко, и устанавливали их на место. Одни части приклеивались прямо наглухо и намертво, другие присоединялись временно с помощью скрепок. После изучения городка на полигоне составляющие его здания будут испытываться на прочность порознь. Поэтому пока их тоже соединили друг с другом скрепками, спроектированными Костей в первый день его работы в конструкторском бюро Гребнева. Последними поставили на место тамбуры.
      Костя посмотрел на часы. Прошло восемь часов с начала работ, а станция, сколотая скрепками, как новое платье на булавках, почти полностью готова. Конечно, на Венере все пойдет гораздо медленнее:
      придется разгружать ракеты, приводить пластилит в рабочее состояние и выдувать здания последовательно одно за другим. Но все же...
      Здания с ровно раздутыми боками заняли почти все поле. Через сутки пластилит окончательно затвердеет, и его можно испытывать. Впрочем, он сохранит известную гибкость и упругость - в этом, помимо сверхпрочности, особая его сила.
      Интересно, какой проект утвердят? Плановое бюро отобрало три лучшие идеи из полсотни предложенных и решило изготовить в натуре три станции, чтобы всесторонне их испытать. Как всегда в тех случаях, когда ставился эксперимент и речь шла о благополучии и жизненных потребностях людей, Плановое бюро не скупилось на затраты.
      После всех испытаний одна конструкция будет принята для воссоздания на Венере, а две остальные, займут место в Музее Неосуществленных Проектов. Они будут изучаться там молодыми инженерами и архитекторами, экскурсантами и туристами...
      Гребнев, глядя на станцию, тоже думал о том, какая судьба уготовлена его детищу. Он разбирал плюсы и минусы каждого из столь не похожих друг на друга вариантов. Вариант No 2 гениально прост. Взят куб, геометрически абсолютно строгий, - вот и вся станция. Преимущества: все компактно, собранно, недалеко одно от другого. Связь между этажами - лифтами, в коридорах - бегущие дорожки: найти любого человека можно через минуту. И еще одно удобство: куб просто делится на стандартные по размерам секции. Значит, можно использовать для заброски на Венеру одинаковые же серийные грузовые ракеты.
      Вариант No З, прозванный. "Свайной постройкой", - огромное кольцо, как бы висящее в воздухе. Оно опирается на бесчисленное множество свай, которые предстоит вогнать в грунт Венеры. Достоинства "Свайной постройки": станция, ее рабочие и жилые помещения надежно изолированы от заболоченной почвы планеты. Кольцевая форма и широкие коридоры позволяют осуществить бесконечное движение дорожек разной скорости. Можно мчаться быстро в дальний конец кольца по средней экспрессной дорожке, а можно передвигаться медленно по боковым. Пешая ходьба в коридорах совершенно исключалась.
      Отличие станции, сконструированной Гребневым, заключалось в том, что все ее помещения имели форму и размеры, наиболее благоприятные для целей, для которых они предназначались. Форма сооружений здесь не диктовала условий для внутренней планировки, как это было в других проектах. Недостатком следовало признать разбросанность станции. Гребнев полагал, что небоскребы на Венере не нужны, и спроектировал здания невысокими, кроме обзорной башни.
      Костя, по-видимому, не сомневался, что отобран будет именно их проект. Но Гребнев в этом вовсе не был уверен. Сейчас он вдруг начал обнаруживать в своем проекте все новые и новые недостатки.
      Завтра! Завтра начнется испытание...
      3
      Как все произошло? Гребнев, конечно, знал, так же как и Мищенко, что в шестидесяти километрах от полигона проходит ураган. В этом не было ничего неожиданного и опасного. Ураган шел в точности по маршруту, который заранее, выводила на карте синоптическая машина. Временами казалось, будто не машина следила за ураганом и вычерчивала его путь, а он шел покорно по линии, начертанной машиной, - так, словно в парном танце, совпадали до мелочей их шаги. А потом что-то произошло! Мало вероятно, чтобы ошиблась машина. Скорее всего в игру вступили факторы, которых машина не знала и не могла учесть, произошел тот случай, один на миллион, когда природа словно напоминает, что человек еще не всемогущ.
      Поскольку ось движения урагана проходила вдалеке от полигона, Гребнев без всяких раздумий вошел внутрь только что собранной станции. Он знал, как точна современная синоптика, построенная на твердых математических расчетах, и вовсе выкинул из головы этот ураган. Не думаем же мы, как бы не попасть под поезд, находясь в нескольких километрах от железной дороги.
      Мищенко и Костя остались снаружи. Сквозь прозрачные стены переходных коридоров Гребнев видел, как они спокойно о чем-то разговаривали. Потом, когда Гребнев удалился метров на сто, он увидел, что они засуетились и стали размахивать руками. Пластилитовые стены станции не пропускали радиоволн, поэтому блок-универсал Гребнева не принимал сигналов от Мищенко и Кости. А расстояние было слишком большим, чтобы можно было разобрать значение жестов.
      Но ощущение тревоги дошло до Гребнева. Ему оставалось одно из двух: проникнуть в обзорную башню и подключиться к антенне, напаянной на ее корпус, чтобы узнать, в чем дело, или же поскорее выбраться наружу. Он не успел сделать ни того, ни другого.
      Крайнее здание вдруг запрыгало на месте. Станцию не закрепили наглухо, так как считали, что в этом нет необходимости. Ее просто привязали к кольцам, ввернутым в бетон площадки.
      Потом начали лопаться швартовы в разных местах. Взглянув туда, где были Костя и Мищенко, Гребнев не увидел их. По земле катились клубы пыли, стволы деревьев, какие-то извивающиеся в воздухе листы. На миг Гребневу показалось, что он различает знакомую фигурку практиканта. Костя, если это был он, упал, сбитый ветром, тут же встал, снова упал и покатился как лист, сорванный с дерева. Затем все вокруг поглотила такая мгла, что Гребнев стал протирать глаза, точно в них попала пыль. Сильный толчок подбросил его, он упал на спину. В следующий момент конструктор почувствовал, что поднимается в воздух.
      Однажды на пляже Гребнев видел, как сильным порывом ветра унесло рубашку: она летела, болтая рукавами. Сейчас соединительный коридор, в котором он очутился, напоминал гигантский рукав, он сгибался во время полета. Ощущение было такое неприятное, что Гребнев поспешил перейти в более надежный, менее колышущийся отсек. Хватаясь за какие-то кольца, вклеенные в стены (сейчас Гребнев не мог даже припомнить, для чего они должны были служить), он стал пробираться к двери. Опустив глаза вниз, он различил сквозь прозрачный пол мутные клубы, вспухающие пузырями, - казалось, он заглянул в гигантский кипящий котел.
      За дверью прямо вверх поднималась лестница. Гребнев стал на нижнюю ступеньку, но она не сдвинулась с места. Ну да, ведь эскалаторы еще не работали. Он стал подниматься, хватаясь за поручни.
      С верхней площадки лестницы открывался вход в круглый зал. Его прозрачные стены под действием урагана гнулись, то вминаясь, то выпрямляясь, временами по ним пробегала дрожь. В тот момент, когда Гребнев вступил в пустой зал, сооружение сильно накренилось, Гребнев успел схватиться за стойку для оборудования у стены, иначе он полетел бы к противоположному концу зала.
      По ту сторону стен, в пыльной мгле, проносились полупрозрачные здания округлых форм с крышами-куполами, напоминая гигантскую связку воздушных шаров, пущенных по ветру. Какой-то рукав мотался как исступленный, и Гребнев до боли ощутил напряжение, которое испытывали скрепки: когда-нибудь начнут же они вываливаться!
      Заметив, наконец, какую-то дверь, он шмыгнул в нее и очутился во внутреннем коридоре. Здесь стены не просвечивали и обстановка казалась безопаснее. Возникавшие крены напоминали качку корабля в бурю - ощущение вполне земное.
      Он решил осуществить то, что собирался сделать перед тем, как налетел ураган, - проникнуть в обзорную башню. Там он, возможно, сумеет подключиться к наружной антенне.
      В беспорядочных рывках, которыми обрушивался ураган на детище Гребнева, видимо, была какая-то закономерность. Преимущественно бортовая качка сменилась на килевую, то есть направленную вдоль коридора. Держаться на ногах стало почти невозможно. Гребнев решил, что лучше всего передвигаться по способу далеких предков человека. Но он никак не мог сообразить, что это за отсек, в котором он сейчас очутился. Он открывал все оказывающиеся на пути двери: за ними были пустые помещения. Подползти к последней, дальней двери, замыкавшей коридор, удалось не сразу. Раза два Гребнева сильными толчками отбрасывало назад с такой легкостью, с какой ребенок, балуясь, сбивает букашку с травинки. Зато третий толчок подбросил его прямо к двери, он едва не стукнулся об нее головой. Он открыл дверь, протянул руки, нащупывая пол, и в ужасе отпрянул назад.
      Руки ничего не встретили. За дверью зияла пустота, провал, колодец, темный, казавшийся бездонным. Дрожь и внезапная слабость охватили Гребнева, когда он сообразил, что следующий толчок сбросит его в пустую шахту подъемника. Тело его ослабло, но следующий толчок, который не замедлил произойти, отшвырнул его от двери, словно мешок с песком.
      4
      Горлиц откачнулся на спинку стола. На лице его отразилось смятение.
      - Она разорвалась... - произнес он сдавленно.
      Ян быстро подвинулся к экрану. По нему проносились бледные полосы, клубы и завитки, словно космическая туманность в стадии образования. Вверху мельтешила темная тень, округлая, похожая на рыбу в мутной воде. Другая тень протянулась чуть не через весь экран внизу. Она извивалась, словно пиявка в аквариуме.
      - Вы думаете: конец? - спросил он.
      - Скорее всего начало конца... Главное - мы ничего не можем предпринять. Ураган треплет и треплет свою добычу, не выпуская из зубов, как бульдог. Расстреливать его надо было раньше...
      Оба одновременно подумали о главном.
      - Знать бы, жив ли Гребнев?
      - И где находится? В какой из двух половин.
      - Еще бы лучше - в каком отсеке, - сказал Горлиц. - Без этого мы не можем даже применить ракеты!
      Они приникли к экрану. "Пиявка" внизу сжималась или поворачивалась: она стала короче. Серые клубы временами закрывали ее совсем.
      - Да, в этот котел вихрелеты едва ли проникнут!
      - Шестнадцать уже разбились! А наводил их лучший из наших пилотов. Пытались взять на буксир то, что можно, и то, что находится еще в воздухе. Смотрите!
      "Пиявка" вдруг вытянулась, от нее оторвался кусок и исчез за кромкой экрана.
      - Она рассыпается... - произнес Ян хрипло. Казалось, его душат. Он рванул ворот.
      - Гребнев!.. - крикнул Горлиц, словно тот мог слышать.
      5
      Отброшенный от колодца-ловушки, Гребнев полежал с минуту, не больше, потом пополз назад, из тупика. Он выбрался снова в круглый зал и скользнул в соседний выход. Длинный узкий коридор. Тут было гораздо светлее, а боковые толчки легче парировать, протянув руки в стороны.