В пятницу семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто пятого года померла моя мама. Пелагея Михайловна Санжаровская.
      В девичестве Долженкова.
      На похоронах меня поразили своей поэтичностью причитания её родной сестры Нюры.
      Тётя обещала списать на бумажку свои слова. Да не списала.
      И тогда я сам поехал к тёте Нюре Кравцовой за Воронеж, в степной, в сомлелый на солнцепёке городишко Калач.
      А рядом, в минутах каких езды на автобусе, Новая Криуша. Отцово родовое гнездо. Столица нашей семьи.
      Полсела – Санжаровские!
      Чудно как-то...
      Я похож на них, они похожи на меня. Доброта тоскует в лицах...
      Я писал роман «Поленька». Всё рвался хоть разок съездить в Новую Криушу. Да мама отговаривала.
      И только в Криуше я понял, почему она это делала.
 
      Мой дед по отцу Андрей Дмитриевич, упрямистый казачара, в десятом колене выскочивший из вольных казачьих кровей, не вписался в «Красную дурь», как навеличивали криушане свой колхоз «Красная заря».
      – Не пойду и всё. Ну хочь режьте!
      Его не стали резать. Объявили кулаком.
      На «суде» тройки только спросили:
      – Богу веруешь?
      – Да.
      – Хорошо. Три года тебе. Иди.
      И весь минутный «суд».
      Отсидел дед три года в уральском концлагере.
      Вернулся.
      Сызнова в Криуше клинки подбивают:
      – Не пойдёшь в колхоз снова? Иля не одумался?
      – Утвердился! Невжель я мешком прибитый?
      Теперь репрессировали всех наших.
      И уже целые семьи и деда, и отца ночью вытолкали с родной воронежской сторонки за Полярный круг. На лесоработы.
      А деду настукивал седьмой десяток.
      А у отца с матерью было двое маленьких сынов. Митя и Гриша.
      За чем все они полмесяца тащились в Заполярье? «За туманом? За запахом тайги»?
      Всё родовое наше гнездо в Новой Криуше разорили «неутомимые борцы за всенародное счастье на века».
      Кого на север, кого на Дальний Восток, кого в Сибирь выжали. Все-е-ех «осчастливили».
      Кулачьё же!
      А у деда, у отца не было тёплых одеял. Укрывались самодельными дерюжками. Никаких работников не держали.
      В заполярном селе Ковда, что прижилось к бережку Кандалакшского залива, я и родился в семье ссыльных переселенцев в субботу десятого сентября одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года.
      Выскочил я на свет и стандартным криком о том оповестил мир.
      Оповестить-то оповестил, да вовсе и не подозревал по легкомыслию, что я уже четыре года как репрессированный. Родители «удостоились» этой чести ещё в Криуше в 1934 году. Выходит, за компанию и меня покарали тогда же? Досрочно! Став на очередную вахту в честь очередной годовщины Октября? Наказали за че-ты-ре года до рождения!
      Оказывается, и я, ещё не появившийся с повинной на свет белый, был уже виноват в том, что мой дед, бунтарь, трудолюбик и правдолюб, тёзка знаменитого Сахарова, не разбежался вступать в колхоз и не позволил записываться и моим родителям.
      В промозглой заполярной Ковде родители – они были чернорабочими – ишачили на лесопильном заводе.
      Отмотали наши северный срок, ан подают на блюдечке с каёмочкой южный.
      И семья выкатилась в Западную Грузию. Это сейчас уже заграница.
      Под гнилыми, малярийными дождями родители корчевали на косогорах леса. Разводили в совхозе «Насакиральский» чайные плантации.
      Сначала мы жили на первом районе совхоза. Потом всех рабочих этого района пораскидали по остальным четырём районам совхоза. Нашу семью перевезли на арбе на пятый район. А в бывших наших гнилых бараках на первом районе разместили... тюрьму. Мы и не подозревали, что «шиковали» в тюремных апартаментах.
      Жили мы горько. Только в восемнадцать лет я впервые увидел сливочное масло и то лишь тогда, когда очутился на больничной койке.
      Отец на фронте, мама одна с тремя сыновьями. С темна до темна, без выходных ломила на чаю. По ночам рыла оградительные окопы: мы жили в прифронтовой полосе. И получала за каторжную работу горькие гроши.
      Мы жили в основном домашним хозяйством. Господин Огород. Козы. Куры. Поросёнок. Всё это было на нас, на детях, на мужичках.