ПЕРВОЕ УТРО

С наступлением сумерек Кулебякин разжег печурку, и люди просыпались в тепле. Залеживаться Анна Григорьевна никому не давала, ей не терпелось навести в избушке порядок, и распорядилась она так: Кулебякин с Кисловым будут заготавливать дрова, остальные мужчины пойдут осматривать остров, а женщины займутся собой и приборкой. Завтрак — потом. Солдатов предупредил, что по утрам он предпочитает сосиски с капустой, за что получил от Анны Григорьевны легкий подзатыльник и напутствие: «Нагуляй аппетит, сынок, поземкой насытишься».

К концу октября сумерки в этих местах стояли всего лишь часа два, но этого времени для обхода должно было хватить: островок был игрушечный, километра два с половиной по периметру. Сначала шли вдоль берега против ветра, бочком, пряча лицо; снежная пелена значительно превышала рост человека, и Белухин велел держаться кучно, чтобы не заблудиться. Неба не было видно, но, когда люди поднимались на более возвышенное место, оказывалось, что они стоят по грудь в пелене, а головы — сами по себе, торчат независимо от туловища. «Вот это фокус, — восхищался Солдатов, — расскажу в таксопарке ребятам, не поверят!».

Идти, однако, было тяжело, снег в лицо будто швыряло совковой лопатой, и ни у кого, кроме новичка Солдатова, поземка восхищения не вызывала. Даже Игорь Чистяков, весь полярный опыт которого был накоплен в преддипломной практике, понимал, что эта экзотика и является главным врагом. А когда люди забрались на одну из тех скал, которые еще с борта самолета заметил Анисимов, то без лишних слов стало ясно, что остров, укутанный поземкой, с воздуха не может быть виден. То есть, зная его координаты и кружась над ним, летчик различит скалы и верхушки двух-трех холмов, но и только. Признаков проживания на острове человека никакой даже самый опытный летчик в этом хаосе не обнаружит.

В укрытой от ветра естественной нише перевели дух, осмотрелись.

— А искры, дым из трубы? — высказал предположение Чистяков.

— Дохлое дело, — сказал Белухин. — Как думаешь, Илья?

— Дохлое, — согласился Анисимов. — Костер бы разжечь…

— Идея разумная, — поддержал Белухин. — С подветренной стороны уложить дровишки посуше, щепок… Эх, бензинчику бы канистру… Дома, однако, обговорим, что и как.

— А чего обговаривать? — Солдатов пожал плечами. — Подумаешь, хитрость, костер разжечь.

— Тебе хорошо, — позавидовал Белухин, — тебе все ясно. А вот я тугодум, пока что не соображу. Если разрешишь…

— Излагай, дед, — великодушно разрешил Солдатов. — По пунктам.

— Во-первых, костер нужен не для того, чтобы Арктику греть, а чтоб его в определенный момент с самолета увидели; во-вторых, попробуй, разожги его без горючки в этот самый момент; в-третьих, люди должны здесь дежурить, чтоб самолет не прозевать. А дежурить-то холодно, и меняться в ночь небезопасно, однако.

— Медведи, что ли? — ухмыльнулся Солдатов. — Слышал я эти сказки, в детском саду пугали.

— Может, и сказки, — согласился Белухин. — Только, паря, не такие, как ты, с полными штанами от тех сказок бегали.

— Вот именно! — подхватил Чистяков. — У нас на станции, где я проходил практику…

— Был ты на своей станции без году неделя, — отмахнулся Солдатов. — Нет, в самом деле медведи?

— Растолкуй ему, Михаил Иваныч, по-научному, — предложил Белухин.

— Какая там наука, — улыбнулся Зозуля, — старое, как мир, наблюдение охотников. У западной оконечности острова имеется множество разводий, следовательно, возможна нерпа и, как следствие из следствия, ее спутник и лучший друг — медведь. Но это теоретически, практически же медведи в данном районе маловероятны, так как, по многочисленным свидетельствам, в это время года они уходят на юг, к проливу Вилькицкого.

— "Медвежьим трактом", — кивнул Белухин, — по южной оконечности острова Большевик.

— Вы там были? — уважительно спросил Зозуля. — Именно туда я и мечтаю попасть, после Урванцева вопросами миграции по «Медвежьему тракту» практически никто не занимался.

— А кто занимался, медведь сожрал, — пробормотал Белухин, присматриваясь к каменным глыбам. — Вот здесь, Илья, его можно и соорудить, костер твой.

— У троих имеются бензиновые зажигалки, — припомнил Анисимов. — Если ими щелкнуть одновременно, щепки займутся.

— Разумно, — одобрительно сказал Белухин. — Ну, потопали, что ли, чего бесплатно мерзнуть.

Обратный путь был намного легче, ветер дул в спину, да и шли не вслепую, а по своим следам. На подходе к избушке Белухин пропустил товарищей вперед, задержал Зозулю и отвел его в сторону.

— Значит, ушли на юг медведи?

— Уходят, — поправил Зозуля, пытливо глядя на Белухина, будто ожидая подвоха. — Иные, правда, остаются надолго и пасутся у разводий, но здесь, я думаю…

— А ты протри очки!

От тригонометрической вышки к морю уходили огромные, размером с тарелку, следы.

В тамбуре отряхнулись, сбили друг с друга снег.

— Ух, ты, свеклочка, — приветствовала Лиза Чистякова. — Нам бы такой румянец, а, Зоя?

— Сомнительный комплимент для мужчины, — смутился Игорь.

— Смотри, он еще нецелованный, — предупредил Кислов, — в обморок упадет от избытка чувств.

— "Только нецелованных не трогай, только не горевших не мани", — под дружный смех проявил свою эрудицию Гриша. — Разве я неправильно запомнил? — растерянно спросил он.

— Не обращай на них внимания, — дружелюбно сказал Седых. — Присаживайся ко мне, я тоже Есенина люблю.

Вошли Белухин и Зозуля.

— С пустой сумой, добытчики? — спросила Анна Григорьевна.

— Хрен чего увидишь, — садясь, проворчал Белухин. — Падера.

— Что? — не поняла Невская.

— Поземка, — пояснил Зозуля. — Так здесь ее называют.

— Это и есть пурга? — уточнила Невская.

— Разновидность. Внизу, у поверхности, трехметровый слой взметенной снежной пыли, а вверху ясно, и если вы из любопытства подниметесь на крышу…

— Верю вам на слово, — поежилась Невская.

— Другое дело, — продолжал Зозуля, снимая унты и подставляя их поближе к печке, — когда низкие слоистые облака со снежными иглами опускаются до поверхности и смешиваются с поземкой. Ад! Тогда и в двух метрах ничего не увидишь — так называемая «темная пурга». К счастью, нам это как будто не угрожает.

— Накаркаешь, — Кислов постучал по столу.

— Вряд ли, — сказал Белухин. — Сегодня облака повыше, чем вчера, похоже, будут рассеиваться. Ну а поземка длится недолго.

— Сколько? — спросила Невская. — Час, два?

— Да нет, дочка. Суток трое.

— Значит, нас трое суток могут не найти?

— Свободное дело, — кивнул Белухин. — Сверху ничего не видать. Матвеич, однако, придумал костер разжечь.

— Вы думаете, это поможет? — обратилась к Анисимову Невская.

— Надеюсь.

— До чего есть хочется! — вздохнула Лиза.

— Ты сама сдобная булка с изюмом, — пошутил Солдатов, как бы случайно кладя ей на колено руку.

— Не по твоим зубам, — Лиза сбросила руку.

— А по чьим?

— Мой мужчина должен быть скромный, положительный и обязательно в очках. Как Михаил Иваныч.

— Елизавета Петровна… — пробормотал Зозуля. — Я, конечно, польщен, но…

— Николай Георгиевич, — выручил Зозулю Чистяков, — допустим, что поземка действительно продлится трое суток. А если костер не удастся разжечь, или его не увидят? Неужели мы будем пассивно ждать?

— Предлагай, — сказал Белухин.

— Ты, Игорек, можешь активно, — сказал Солдатов. — Танцуй, разучивай песни. Хочешь, научу? — И заверещал: «Арлекино, Арлекино…»

Чистяков поморщился.

— У тебя, Слава, молчание лучше получается.

— Точно, как мой директор парка, — удивился Солдатов. — Он меня и в эту чертову командировку втравил, чтоб я на собраниях не возникал, не мутил воду. Тузиков его фамилия, случаем, не родственники?

— Пассивно мы ждать не будем, — сказал Анисимов. — Ого, на завтрак какао?

— Шоколад — харч особый, — Анна Григорьевна раскрошила на тряпочке полплитки шоколада и ссыпала в кипяток. — Просто так, в натуре его есть не следует, от горячего какао больше сытости будет.

— Обжираловка! — фыркнул Солдатов.

— Завтрак королей, — поведал Зозуля. — Алексей Толстой в «Петре Первом» писал, что Карлу XII утром подавали в постель горячий шоколад.

— С жиру бесился, — буркнул Кислов.

— Карл XII был очень худой, — вступился за короля Зозуля.

— Похудел, когда от Полтавы драпал, — добродушно заметил Белухин, помешивая в кастрюле большой деревянной ложкой. — Аж штаны сваливались.

— Мы с Зоей читали книгу известного врача Брэгга, — сообщил Гриша. — Оказывается, голодать бывает очень полезно для здоровья.

— Кому? — окрысился Кислов. — Сам небось жрал в три горла, а других сажал на диету.

— Брэгг лично голодал по две-три недели, — примирительно сказал Гриша, — и очень хорошо себя чувствовал.

— А его жена? — насмешливо спросил Кислов.

— Что жена? — не понял Гриша.

— Ей-то какой прок…

— Эй, Захар! — прикрикнула Анна Григорьевна, звеня кружками. — Язык попридержи.

Каждому досталось по полторы кружки напитка, и одну, почти полную Анна Григорьевна оставила про запас.

— Тебе на полдник, сынок, — сказала она Грише. — Они матерые, поговеют, а ты растешь.

— Ни за что! — гордо заявил Гриша. — Все излишки положено разделить между женщинами.

— Женщины — они живучие, как кошки, — улыбнулась Анна Григорьевна. — Ладно, половину тебе, половину Борису, справедливо?

— Зоя, подтверди, что я не возьму ни капли!

— Не возьмет, — подтвердила Невская. — Мне кажется, справедливее все отдать больному.

— Ни в коем случае, — возмутился Седых. — Я не двигаюсь, энергии не трачу.

— Нашли о чем спорить, — Кислов махнул рукой. — Эта горячая водичка такое же какао, как Солдатов — Алла Пугачева. Другой вопрос — полплитки осталось, вот и раздай, мамаша, каждому по дольке. Кто за?

— Перебьешься, милок, — Анна Григорьевна спрятала шоколад в сундук. — Тебе собственного жиру на месяц хватит.

— Тепло и мухи не кусают, — Белухин расстегнул полушубок. — На совет, мужики! Илья, командуй, кому слово.

Шельмец вдруг зарычал и подался к двери.

— Вот и первый оратор! — обрадовался Солдатов. — Докладывай, Шельмец.

— Как бы не так… — Белухин прислушался. — Дверь за собой хорошо прикрыл, Михаил Иваныч?

— На засов, — ответил Зозуля. Он подошел к окошку, дохнул на стекло, протер рукавом и жестом подозвал Гришу.

— Батюшки… — прошептала Лиза.

— Медведь! — прильнув к окошку, закричал Гриша. — Какой огромный! Зоя, настоящий медведь!

— Эй, посторонись! — Кулебякин спрыгнул с верхних нар, схватил топор.

— Не суетись, — Белухин крепко взял его за руку. — Илья, где твоя пукалка?

Наружная дверь затрещала, от мощного толчка избушка, казалось, покачнулась. Лиза вскрикнула, а Невская бросилась к брату и оттащила его от окна.

Анисимов вытащил пистолет и стал у дверей сбоку.

— Ворвется, стреляй в ухо или под лопатку, — сказал Белухин. — Или дай мне, у меня рука верней.

— Ничего, я сам.

Белухин, надев рукавицу, достал из печки тлеющую головешку и стал рядом.

От сильного удара дверь, видимо, сорвалась с петель.

— Мама родная… — обмерла Лиза.

Все притихли, только Шельмец надрывался от лая. Анисимов поднял пистолет.

— Не стреляйте! — вдруг закричал Зозуля. — Это жестоко и бессмысленно, даже опасно! Раненый медведь…

— В ухо или в лопатку, как сподручней, — напомнил Белухин, отмахнувшись от Зозули.

— Его нельзя провоцировать! — кричал Зозуля. — Илья Матвеич, ни в коем случае не стреляйте!

— Погоди орать! — оборвал его Белухин. — Заснул он там, что ли? Не видать из окошка?

Гриша вырвался из рук сестры, подбежал к окошку.

Тут, под тяжелыми шагами затрещала крыша, с потолка посыпалась труха.

— Ждешь, пока избу развалит? — набросилась на мужа Анна Григорьевна.

Белухин схватил горсть заготовленных для освещения лучин и швырнул их в огонь, потом еще и еще. Донесся рев, по крыше снова прогромыхало, послышался тяжелый шлепок, и все стихло.

— В морду полыхнуло, — удовлетворенно сказал Белухин. — Очень они этого не любят, когда, дымом в морду. Цыц, Шельма, побереги горло!

— Дверь цела, — доложил из сеней Кулебякин. — Треснула только.

— Зоя, смотри, как он бежит! — восторженно кричал Гриша, не отрываясь от окна. — Какой огромный!

— Не такой уж и огромный, — успокоение проговорил Зозуля, присаживаясь рядом с Гришей. — Самец-трехлеток, по-видимому. Ширина следа сантиметров под двадцать пять, не так ли, Николай Георгиевич?

— Пожалуй, — сказал Белухин. — Зверь средний.

— Чтоб он провалился, — в сердцах пожелала Лиза. — Думала, умру от страха.

— И я, — обнимая Лизу, призналась Невская. А он не может вернуться?

— Дима, взгляни, не оставил ли он там записки? — дурашливо выкрикнул Солдатов.

— Огромный! — не мог остыть от пережитого волнения Гриша. — Михаил Иванович, а мне показалось, что он больше трех метров.

— Ну, это показалось, — снисходительно сказал Зозуля. — Метра два с половиной, не больше.

— Но ведь все равно огромный! — настаивал Гриша. — И как здорово, что мы его не убили!

— К сожалению, не все это понимают, — обращаясь как будто бы к Грише, с вызовом сказал Зозуля. — Бывает, что иные люди обдуманно и хладнокровно лишают жизни этого в общем и целом безобидного для человека зверя.

— Безобидного? — возмутилась Анна Григорьевна. — А если б дверь выломал, ты бы ему лекцию читал или за ухом чесал?

— Во-первых, — менторским тоном возразил Зозуля, — дверь он все-таки не выломал, а во-вторых, если бы даже это и сделал, у нас не было никакого морального права столь жестоко наказывать зверя за любопытство.

— Мишка просто хотел познакомиться, — вставил Белухин, — так, мол, и так, не имеется ли у вас, граждане, чего пожрать, а то неделю не емши.

— Николай Георгиевич, — с упреком вымолвил Зозуля, — вы не хуже меня знаете, что медведь нападает на человека в исключительных случаях и лишь тогда, когда принимает его за нерпу.

— Теперь понятно! — Белухин хлопнул себя по лбу. — Мать, помнить, как на Голомянном мишка тебя в торосы потащил? За нерпу принял!

— Какой кошмар! — ужаснулась Невская.

— Я тебе покажу нерпу, старый морж, — пригрозила Анна Григорьевна.

— Мы все подобные случаи регистрируем, — оживился Зозуля. — В какое время года произошло нападение?

— Весной, как раз под Восьмое марта, — Белухин прищурился. — С женским днем решил поздравить.

— Остается порадоваться, что все хорошо закончилось, — Зозуля придал своему лицу сочувственное выражение.

— Как для кого, — усмехнулся Белухин. — Про медведя я бы этого не сказал.

— Вы его… убили? — Гриша затаил дыхание.

— Ну, так уж сразу и убил, штраф за это положен, голубчик. За что его убивать? Природа его такая: видит, нерпа из бани выходит…

— Язык оторву! — пообещала Анна Григорьевна.

— Ну, а что дальше? — настаивал Гриша.

— Дальше? — Белухин наморщил лоб. — Вспомнил. Подошел я к нему, стал совестить, некультурно, брат, поступаешь, паспорт, если хочешь, могу показать, баба она, а не нерпа.

— Не слушай его, брехуна, — заулыбалась Анна Григорьевна. — Жаканом он ему объяснил, Гришенька, под самую лопатку.

— В данном случае это была самозащита, — решил Гриша. — Что ж, жизнь человека дороже.

— Однако медведь занесен в «Красную книгу», — сухо напомнил Зозуля. — Я, конечно, не берусь судить, была ли ситуация критической, но…

— Это не медведей, а полярников нужно заносить в «Красную книгу», — сердито сказала Анна Григорьевна. — Вот, видел? — Она сорвала платок, показала глубокий шрам на шее. — Тоже защитник нашелся, медвежий адвокат!

— Однако вы согласитесь… — обескуражено возразил Зозуля, оглядываясь в поисках поддержки.

— Но соглашусь! — твердо сказала Анна Григорьевна.

— Хотя бы выслушайте…

— Не выслушаю!

— Но я…

— Ученый осел ты, вот кто!

Зозуля обиженно махнул рукой и подошел к Грише, единственному, кто сочувственно относился к его любимым медведям.

— Зря с моим драконом связался, Михаил Иваныч, — проговорил Белухин, вытирая слезы. — Ой!

— Скрючило, — с удовлетворением сказала Анна Григорьевна. — Бог наказал.

Кряхтя, Белухин уселся поудобнее и подмигнул Зозуле.

— То радикулит ужалит, то законная… Тебе что — холостяк!

— Хорош холостяк, всю ночь к Лизе жался, — как бы про себя, но достаточно громко поведал Кислов.

— Захар Петрович… — с упреком начала Невская.

— Пошляк, — бросил Солдатов. — Просто завидует.

— А ты? — огрызнулся Кислов.

— И я завидую, — весело признался Солдатов. — Но где нам с тобой, Захар, против такого сердцееда, как Михаил Иваныч!

— Это черт знает что, — растерялся Зозуля. — У меня и в мыслях не было…

— Ну и зря, что не было! — звонко сказала Лиза. — В следующий раз к Шельмецу под бок ложитесь.

— Лиза! — Невская всплеснула руками.

— А чего он обижает, будто мы с тобой мыслей не вызываем? Это для нас, Зоинька, оскорбление, мужчина должен смотреть на нас горящими глазами, как Игорь.

— Ты так глупа, что на тебя невозможно сердиться, — рассмеялась Невская.

— Игорь, а кому из нас ты бы предложение сделал? — не унималась Лиза. — Хотя нет, тебе мама не позволит, она сама подберет для сыночка цыпочку в дубленочке. Представляю, что с ней было бы, если б ты меня привез! Знаешь что, женись на Зое Васильевне, пока не поздно, а то чует мое сердце — отобьют! Сказать — кто?

— Очень он нам нужен, ваш Игорь, — буркнул Гриша. — Обойдемся.

— Гриша! — Невская надменно вскинула голову. — За себя я как-нибудь сама постою.

Лиза бурно расхохоталась.

— Что ты, доченька? — Анна Григорьевна с тревогой на нее посмотрела.

— Ой, пересмеялась, — Лиза вытерла лицо платочком. — Извини, Зоинька, я и сама не знаю, чего болтаю. Уж очень Гриша смешной, и вообще….

Она еще что-то говорила, но что, никто не разобрал, потому что в этот момент приблизился и разросся гул самолета.

Невидимый самолет сделал два круга и удалился.

— Дразнит, как студентка в мини-юбке, — ругался Солдатов, — лучше бы совсем не появлялся.

— "Терпение — добродетель полярника", — припомнил чьи-то слова Игорь Чистяков. — Нужно уметь ждать.

— Тоже мне полярник, — огрызнулся Солдатов. — Чуть сандалии не откинул при посадке от страху… нецелованный.

— Дождешься, — вспыхнул Чистяков. — Учти, я два года занимался каратэ.

— Плевать я хотел на твое каратэ!

Кулебякин ухватил обоих за шиворот и встряхнул.

— По стенке размажу!

— Занесло в эту чертову дыру, — продолжал ворчать Солдатов. — «Помочь надо подшефным!» — передразнил он кого-то. — А на хрена подшефные сюда залезли, чего им здесь надо?

— Помолчи, шоферюга, — бросил Кислов, — и без тебя тошно.

— Нет, ты скажи, — приставал Солдатов — на хрена эта Арктика нужна, ордена полярникам получать, да? Ну, понимаю, Тюмень, там хоть нефть качают, а здесь? Медведи, пурга да герои: одни лезут к черту в пекло, другие их спасают!