Белое проклятие

Так, что ещё? О том, что три опоры на верхней части канатки надо укрепить, я Хаджиева и начальника дороги предупредил (копия в папке, этому я от мамы научился). Шестая, седьмая, девятая и одиннадцатая спущены, склады с аварийным снаряжением проверены, инструктаж проведён… Чёрт побери, лекция в гостинице «Актау», чуть не забыл!

Терпеть не могу читать лекции, но пятнадцать рублей на улице не валяются, да и туристов полезно время от времени хорошенько напугать. Только в меру, просит начальство, не то могут с испугу разбежаться и сорвать финансовый план… Хорошо хоть, что со слайдами не надо возиться, они в маминых надёжных руках. Мама – мой ассистент, её квалификации могут позавидовать иные лавинщики. Теоретически она и в самом деле подкована здорово. Она проштудировала целую библиотеку по лавинам, запросто щеголяет терминами и своими познаниями приводит в восторг моих бездельников, которые льстивым хором поют, что готовы работать под её руковод-ством (лопать мамины пельмени они готовы!). «Нужно знать, чем занимается ребёнок, – говорит мама, – и жить его жизнью». Тоже запечатлено в качестве лозунга на станции. Из Нади мама готовит себе смену, заставляет зубрить термины и читать литературу. Надя уже здесь, из-за двери я слышу приглушённые голоса.

Мама. Я для тебя приготовила Фляйга «Внимание, лавины!». Здесь есть всё, что нужно, очень хорошо написано, самое главное я подчеркнула.

Надя. Это про Альпы? Я, кажется, её уже смотрела в прошлый раз.

Мама. Кажется? Тогда скажи, какие лавины для лыжников самые опасные?

Надя. Наверное, самые большие.

Мама. Двойка, Надюша: три четверти несчастных случаев с лыжниками – из-за снежных досок! Не халтурь и проштудируй повнимательней, Максим считает, что Вальтер Фляйг – один из опытнейших в мире лавинщиков.

Надя. А себе Максим какое место зарезервировал? ( Вот язва, сейчас мама ей выдаст. )

Мама. Он, доченька, не так воспитан, чтобы себя рекламировать! ( Ага, получила? ) Но Юрий Станиславович мне говорил, что лучше Максима никто лавину не подрежет и что как практик он входит в первую тройку. Для ребёнка не так уж и плохо.

Надя. Точнее сказать – для крохи (обе смеются). Предпочла, чтобы ребёнок из практика стал теоретиком.

Мама. Боже мой, ещё бы! Но это, доченька, зависит только от тебя.

Надя. Да, как в анекдоте: «Одна сторона согласна, теперь нужно уговорить графа Потоцкого!»

(Смеются и переходят на шепот.) «Обложили меня, обложили!» – как пел Володя Высоцкий. Володя – потому что мы были знакомы и на «ты», он жил у нас месяца два, когда снимался в фильме. Какой талантище! О горах, которых Высоцкий раньше и в глаза не видел, он написал так, как до него никто другой. Угодил альпинистам, а заставить эту братию проникнуться к тебе – ой как трудно.

Когда Рома берёт гитару и надрывным голосом, явно подражая, хрипит: «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал», – все смолкают, никаких шуток, это для нас серьёзно. Надя рассказывает, что могила Высоцкого всегда завалена цветами…

Вечер вопросов и ответов

До лекции ещё минут двадцать. Мы сидим в баре гостиницы «Актау» и пьём кофе – мама, Надя, Хуссейн и я. Мы гости Хуссейна, который испытывает к Наде святое чувство бывшего пациента. Хуссейн – Надин шедевр, на его слепленной из груды осколков ноге она защитила кандидатскую диссертацию. Поэтому мы сидим за лучшим столиком в углу, пьём сваренный по всем правилам кофе и закусываем дефицитными орешками, а обслуживает нас, к зависти остальных посетителей, лично барменша Мариам, достопримечательность Кушкола и восточная пери из «Тысячи и одной ночи», какая каждому правоверному магометанину обещана в раю, а Хуссейну досталась на земле. Мариам даже в рекламные проспекты попала, но на фотографиях она проигрывает, вся её прелесть – в осанке, движениях, коже лица, игре глаз. Она так волнующе прекрасна, что даже у потрёпанных и давно отстрелявшихся туристов с хрустом распрямляются плечи и по-орлиному сверкают глаза. Хуссейна спасает лишь то, что у Мариам патриархальное воспитание и перед мужем она благоговеет; поэтому к массе мешающих друг другу поклонников она приветливо равнодушна и несколько отличает лишь бедолагу француза, который третий год подряд приезжает в Кушкол, чтобы на ломаном русском языке предлагать ей руку, сердце и фабрику по производству туалетного мыла. Сначала Хуссейн при виде Шарля наливался кровью и хватался за то место у пояса, где у горца должен висеть кинжал, но понемногу мы убедили его, что к иностранцу, который просаживает на кофе, орешках и коньяке целое состояние в валюте, в интересах государства и во избежание международных осложнений следует относиться снисходительно. Надя откровенно любуется Мариам.

– Будь я режиссёром… Хуссейн, вашей жене не предлагали попробовать себя в кино?

– Я им… они… – У Хуссейна сжимаются кулаки.

– Предлагали, и неоднократно. – Я спешу к нему на выручку. – С результатами переговоров можно ознакомиться в медпункте, там в журнале всё записано.

Хуссейн благодушно кивает и чуточку закатывает глаза – приятно вспомнить.

– Надя может подумать, что вы с Хуссейном одобряете мордобой, – сухо замечает мама.

– Никогда! – пылко возражаю я. – За исключением случаев, когда он играет воспитательную роль, делает битого лучше, отзывчивее, морально устойчивее.

– Точно! – подтверждает Хуссейн. – Я им покажу, как от человека жену уводить!

– Кроме того, – развиваю я свою мысль, – можно и нужно бить лихачей на трассах, это помогает им глубже усвоить правила техники безопасности. Или обратите внимание на Гвоздя. Я не слышу, что он лепечёт, но уверен, что объясняется в любви туристке в очках. Бьюсь об заклад, он видит её впервые в жизни, но его так волнует её принадлежность к женскому полу, что он…

– Максим, – внушительно говорит мама, – к женскому полу принадлежим и мы с Надей. Не придирайся к Степе, он добрый и хороший мальчик. Если бы ты ему не мешал, он бы уже давно женился.

– Безусловно, – соглашаюсь я, – и не один раз. Потому-то время от времени его нужно спасать.

Я подхожу к столику, за которым пьют кофе Олег и Осман, и даю им указания. Романы у Гвоздя развиваются со сверхъестественной быстротой: едва успев познакомиться, он уже готов создавать прочную семью и выполнять супружеские обязанности, а потом мне приходится убеждать приходящих на станцию туристок, что Гвоздь человек недееспособный и за свои обещания не отвечает, это у него осложнение после гриппа.

Олег и Осман подхватывают Гвоздя под мышки и вытаскивают на свежий воздух – протереть личико снегом, а к нам, широко улыбаясь, продвигается Гулиев, директор «Актау» и мой почти всегда верный друг. Когда у его брата в соседнем селении лавиной снесло дом и засыпало корову, я быстро и без волокиты выдал справку для Госстраха, и с тех пор Гулиев при встречах ласково похлопывает меня по диафрагме (он невысок, по диафрагме ему удобнее), по моим звонкам устраивает двух-трёх туристов в сезон и даёт маме отгулы в удобное для неё время. Но стоит появиться Мурату Хаджиеву, его непосредственному начальству, как Гулиев перестаёт меня замечать, а если я продолжаю нагло торчать на виду, ледяным голосом роняет: «Уваров, я занят, приходите в приёмные часы».

Но сейчас Мурата в пределах видимости нет – и я любим: «Максим», «дорогой» и «не имей сто рублей, а имей сто друзей». Сегодня я для Гулиева – мероприятие, строка в отчёте о культурно-просветительной работе, и он светится дружелюбием. Однако Хуссейн смотрит на него волком (директор при виде Мариам шалеет и забегает в бар значительно чаще, чем требуют его обязанности), и Гулиев переходит к делу. Кинозал уже полон, пора выступать. Он просит учесть, что лекцию будут слушать уважаемые люди, от которых многое зависит, и мне следует помнить, что репутация гостиницы… честь… достоинство… Кончив молоть эту чепуху, Гулиев за руку, будто я Иосиф Кобзон, выводит меня на сцену, дожидается окончания шквала аплодисментов (это злодействуют Олег, Осман и Гвоздь, я им это припомню) и вдохновенно декламирует:

– Разрешите вам представить нашего уважаемого лектора! Начальника местной лавинной службы! Мастера спорта международного класса по горным лыжам и альпинизму! (Вранье, на международный класс я не вытянул.) Снежного барса! (Опять вранье, у меня за душой два семитысячника, а не четыре, как требуется для барса.) Ученика выдающегося учёного и друга Кушкола профессора Оболенского, известного охотника за лавинами товарища… (длинная пауза, теперь бы в самый раз забыть мою фамилию – нет, всё-таки вспомнил) Уварова Максима Васильевича! Прошу!

Олег, Осман и Гвоздь зверски бьют в ладоши, кто-то из них орёт «бис» – и лекция начинается. Я рассказываю о лавинах, каких разновидностей они бывают и какое действие производят, а мама сопровождает лекцию слайдами. Они очень эффектны, мне подарил их в Инсбруке лавинщик Ганс Шредер, и публика с интересом разглядывает пейзажи австрийских и швейцарских Альп. Понемногу её внимание обостряется, так как на последующих слайдах эти пейзажи сняты после того, как сошли лавины. Вот станция Делас: в ночь на 12 января 1954 года лавина сорвала с рельсов стотонный паровоз и швырнула его в здание вокзала; а вот лавина в долине Грос-Вальзер, похоронившая целую деревню; другая лавина, полностью разрушившая альпийскую гостиницу «Боденхауз»; вертолёт, с которого ведутся спасательные работы…

Слайды впечатляющие, да и подробности я привожу драматические, но публика больше смотрит, чем слушает: Альпы – это далеко, а человек так устроен, что по-настоящему его трогает лишь то, что лично его касается. Поэтому атмосфера поначалу такая, словно на экране «Клуб кинопутешественников»: в зале сидят человек двести, они приехали сюда получить удовольствие и уверены, что главный их враг не какие-нибудь мифические лавины, а лавинщики, которые могут закрыть трассы. Ничего, я знаю, как нужно обращаться с этой публикой, скоро вы у меня, ребята, притихнете.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.