14

Он не ощущал страха.

Нет ничего бессмысленней страха, считал Фил. Если пуля предназначена тебе, от нее уже не уйти. Страх еще никого не выручил из беды. Испуганный человек противен сам себе, но его потуги тщетны. Сколько ни прячься, сколько ни осторожничай, твоя судьба все равно тебя найдет. Страх безобразит даже женщин, даже очень красивых, но для женщин это простительно: они — слабые. Для мужчины же страх наглухо оскорбителен. Взрослея, мужчина должен научиться быть не только сильнее своего страха, но и вообще забыть, что тот когда-то был. Выдавить его из себя безжалостно и забыть — навсегда.

Фил искоса глянул на Жаклона. Тот был явно подавлен происходящим, но мучил его, пожалуй, не страх, это было что-то другое, то ли растерянность, то ли изумление, но не страх. Фил одобрительно тронул Жаклона за плечо:

— Все нормально,

…Улица была широкой и прямой. Казалось, она бесконечна. Ее ограждали высокие, в несколько человеческих ростов стены, безукоризненно гладкие, без единой царапины, излучавшие яркий белый свет. Вместо земли было такого же цвета покрытие — не каменное, не деревянное, а просто нечто ровное, гладкое и безжизненное.

Фил попытался взглянуть вверх, но вскрикнул от боли: в глаза ему ударило что-то ослепительное,

— Здесь нельзя поднимать голову, — сказал старший.

— А ее тут и не поднимешь, — буркнул Фил.

Воздух улицы был пропитан прохладой, от которой слегка знобило.

Люди в серой одежде шагали от стены к стене, двумя неровными шеренгами и не в ногу, одна шеренга навстречу другой. На середине улицы обе на мгновение застывали, лицом к лицу. Каждый из серых людей быстро прикасался к стоявшему перед ним кончиками пальцев, и шеренги тут же продолжали движение, каждая к противоположной стене.

— Что они делают? — спросил Фил.

— Воруют номерки из карманов, — ответил старший. — Вот такие.

Он достал из кармана серебристый жетон размером с лесной орех.

— Зачем? — не понял Фил.

— Упражняются. Они же карманные воры.

— Весь день?

— Всегда, Тут не бывает перерывов. Тут нет ни дня, ни ночи.

— А если они не сумеют украсть номерок?

— Такое бывает с новоприбывшими, да и то — не с каждым. Старший обязан ударить за это неудачника ногой в живот. Но в нашем отсеке неудачников уже нет. Все освоились.

— А между собой они могут разговаривать?

— Нет. Говорить имеет право только старший по отсеку и только с гостями.

— И часто здесь бывают гости?

— Не знаю.

— Но ты же отсюда! Как же ты можешь не знать?

— Я знаю только то, что мне положено знать.

— Хм-м… Ты хорошо говоришь на нашем языке…

— Это от меня не зависит. Старший всегда говорит на языке гостей,

— А за какие заслуги тебя назначили старшим?

— Тут не может быть заслуг. Все одинаковы. Старшими становятся по очереди, на сутки. Каждый бывает старшим, когда наступает его черед.

Жаклон слушал, но сам ни о чем не спрашивал. Сжав губы, он напряженно, жадно следил за тем, что происходит вокруг.

— Кто эти люди? — спросил Фил.

— Люди, которых уже нет, — ответил старший. — При жизни они были карманными ворами.

— Постой, постой, — Фил опешил. — Постой… Ты… это… Значит, мы как бы на том свете?!

— Без как бы. А теперь позвольте мне сказать то, что мне еще поручено сказать.

— Кем? — отрывисто спросил Фил.

— Хозяином этого города.

— Кто он?

— Хозяин города.

— Но я спрашиваю: кто он! — взорвался Фил.

— Хозяин города. Больше я ничего о нем не знаю. Итак: каждый отсек нашей улицы одинаковый по размерам. Все отсеки разделяют невидимые поперечные стены. Сквозь них можно смотреть, вы это сами видите, но пройти через них нельзя. Желаете удостовериться? Сделайте шаг вперед.

Фил шагнул вперед, его лицо прикоснулось к чему-то твердому.

— А вы? — спросил у Жаклона старший. — Не желаете?

— Нет… Говорите. Я слушаю…

— Хозяин города, — монотонно продолжал старший, — сам решает, на какую улицу определить новоприбывшего. Хозяин знает о нем все.

— А ты, — спросил Фил, — давно уже здесь?

— Не считал. Здесь ни к чему вести подсчеты. Только хозяин знает, кто и как долго должен здесь находиться. Это может продолжаться и сто, и двести лет, и тысячу. Но в нужный момент житель улицы, для которого наступило время покинуть этот город, исчезает отсюда.

— Куда?

— Возвращение — так это называется.

— Возвращение — куда? Куда?!

— Не знаю. Но перед этим в отсеке каждый раз раздается голос хозяина города. Он называет место человека в шеренге и произносит: «Чист». И человек исчезает. Место в шеренге у каждого одно и то же. Всегда, от начала и до конца. Поменяться местами невозможно. Тут, — старший вдруг ехидно хмыкнул, — никого не обмануть! Бессмысленно! Хитер ты или нет — все равно, раньше положенного времени не уйдешь!

— Послушай, дружище, — вкрадчиво сказал Фил, — ты мне… ну, между нами, намекни хоть, что это значит — возвращение? Куда?

— Не знаю. Об этом знает только хозяин города.

Фил понял, что больше ничего от старшего не добьется. Адмирала охватило какое-то странное бессилие — перед тайной, в которую он не мог, никак не мог проникнуть. Это, видно, было то, что человеку ни на этом, ни на том свете не дано разгадать. Не дано. Кто же мы все, живущие на земле, подумал, теряясь в своих мыслях, Фил. Кому мы принадлежим! Или — нет?.. Но что же тогда значит это слово — возвращение? Что?! И что значит эта улица? И эти люди в сером, которые есть, но которых нет?!

— Вы желаете еще о чем-то спросить? — осведомился старший.

— Вот попал бы я сюда и ни за что не стал бы выхаживать взад-вперед! — буркнул

— Это невозможно. Старший бил бы вас ногами в живот до тех пор, пока вы не согласились бы делать все как надо.

— Я ему ответил бы!

— И это невозможно. Умением бить обладает только старший,

— Тогда — лучше бы он забил меня до смерти!

— Здесь не умирают. И бьют здесь очень редко, Все и без того подчиняются. Так что бросьте вы эти свои земные привычки. Тут это не проходит. Тут упрямых не бывает.

— Весело, — сказал Жаклон. — Обидно только, что здесь не умирают… А ты, дружище, тоже был вором, как и все эти, что тут шагают?

— Да. Карманным. Больше ничего о своей прошлой жизни я не имею права говорить.

— Фрис-чедские порядочки, — невзначай заметил Жаклон. — Гоур тут стал бы генералом!

— Не умничай! — осадил его Фил. — Дружище, — Фил опять заговорил со старшим, — а если вор был вором, чтоб не подохнуть с голодухи?

— Хозяину это все равно. Воровал — значит, вор. Надо было при жизни выбирать: голодная смерть или чужие карманы.

— А если, — не унимался Фил, — человек крал, чтобы было чем кормить голодную сестренку?

— Как хозяин города решит — так и будет. А мне это неизвестно — кто и для кого крал, и на какую улицу он потом попадет, и на сколько… В этом городе, кроме нашей, есть еще и другие улицы, их много. Улица Грабителей, улица Убийц, улица Извергов, улица Мошенников…

— Улицы Пиратов, случайно, нет? — деловито поинтересовался Фил.

— Если они убивали, то попадают на улицу Убийц. А если нет, то на улицу Грабителей.

— Но, может, тут есть улица и для тех, кто не убивал, не воровал, не мошенничал?

— Это — в другом городе. Я про него не знаю.

— Не понимаю, — сказал Фил. — Какого лешего ты» привел нас на эту улицу? Я за всю свою жизнь ни разу не лазил в чужой карман. И Жаклон тоже. Причины не было. У наших людей не бывает денег в карманах!

— Мне так было велено.

— Ошибся твой хозяин!

— Он не ошибается.

— Но мы — не карманные воры! Понимаешь? Мы никогда не занимались этой пакостью! А, — Фил махнул рукой, — что тебе объяснять, у тебя один ответ: хозяин, хозяин… Ты бы лучше рассказал про другие ваши улочки, что ли…

— На улице Больших Воров — те, кто воровал по-крупному: из казны. И те, кто брал взятки. Простолюдинов там не бывает. На улице Больших Воров — хреновенько, — вдруг шепотом произнес старший. — У нас — лучше!

— А про улицу Убийц ты… ничего не слыхал? — тоже шепотом спросил Фил,

— Нет.

— Жаль…

— Время нашей встречи заканчивается, — сказал старший. — Еще что-то желаете узнать?

Фил подумал.

— Мне тут наскучило, — сказал он. — Мелюзга… Слышь, Жаклон, ты желаешь что-то спросить у карманного вора?

— Нет…

— Прощайте, — сказал старший.

Едва он это произнес, как раздался удар невидимого гонга, и пираты опять очутились на песчаном берегу. На том самом месте, где находились до этого. Таинственный город исчез. На его месте опять росли сосны.

— Вот негодяи! — сказал Фил. — Улицу Карманных Воров показали! Почему?! Почему нас не сводили на нашу улицу?! Как будто в лицо плюнули! Вежливо-вежливо!

— Рассветает, — Жаклон поежился от ветра. — Скоро за нами придет бергантин…

— А мне жрать охота, — с внезапной веселостью произнес Фил. — Хорошо, когда все растолковывают заранее. Показали тихую мелюзгу, лазившую по чужим карманам, а про остальное, мол, догадывайся сам. Мол, как живется на улице Убийц: еще веселей, конечно! Эти-то ходят туда-сюда и нежно лапают друг друга. А там? Целыми днями режут друг друга на части?

Он захохотал.

— Брось дурака валять, — тихо сказал Жаклон.

— Бросил, — мгновенно перестав хохотать, мрачно произнес Фил. — Бросил… Адрес того света нам с тобой теперь известен. И город, и улица. А отсек… ну, отсек нам покажут уже на месте… Да, — помолчав, повторил он. — На месте покажут… У меня к тебе только одна просьба, Жаклон. Мы с тобой всю жизнь знаем друг друга. Дай мне слово, что эту нашу ночную… прогулку… никто из фрис-чедцев не узнает!

Жаклон, отвернувшись, медлил с ответом. Ветер трепал его волосы.

— Прошу тебя, Жаклон…

— Я должен поклясться в этом?

— Не надо. Я тебе и так поверю, ты всегда был честным малым. Только скажи: «Фил, никто про это не узнает». И все. Я тебя очень прошу!

— Хорошо… Фил, никто про это не узнает.

— Спасибо. Иначе я тебя сейчас убил бы. Но я не хотел этого делать…

Фил наклонился к воде, зачерпнул ее в ладони и плеснул себе в лицо.

— Холодна… Люблю умываться холодной водой… А монах, вот увидишь, Жаклон, монах на ком-нибудь да споткнется. Не может быть, чтоб у всех были одинаковые сны. Или чтоб все отвечали одинаково. Кто-нибудь, но проскочит. То ли забудет, то ли соврет, по дурости ли, из упрямства ли… Но ошибка будет. Разве не так?

— Возможно…

— Все мы на том свете будем соседями… Во Фрис-Чеде нет ни одного пирата, который бы хоть кого-нибудь да не убил. Там что мы еще пососедствуем.

— А как быть с пацанятами, — спросил Жаклон, — которые еще в рейсах не были? Как, Фил?

— Пусть сами выбирают… Я никого в море силком не тащу. Не стою над каждым и не говорю: убей, убей! Кто не захочет в море — и не надо, во Фрис-Чеде и на берегу работы хватает. А остальные… это их дело. У нас нет другого выхода, Жаклон. Ты не умеешь быть дальновидным. Хочешь, я кое-что растолкую тебе, и ты поймешь, что я прав?

— Растолкуй.

— Первое. Если мы все станем мирными трудягами, то что же с нами со всеми будет? Мы уберем пушки с горных батарей и затопим их. Мы затопим в бухте все свои корабельные орудия, мушкеты и пистолеты. Поклянемся перед Богом, что больше никогда ни в кого не будем стрелять. И назавтра же — слышишь, Жаклон! — назавтра же в нашу бухту ворвутся испанцы или бешеные! Эти твари всегда чуют по запаху, где что плохо лежит. Они перекрестятся и откроют по Фрис-Чеду огонь, сравняют наш город с землей. Наши пакгаузы разграбят, а нас самих закуют в кандалы, отправят на каторгу или продадут в рабство плантаторам. Молчишь? Что ты можешь мне возразить? Ничего… Вот так… Но даже если на нас никто не нападет, во что я не верю, но — допустим, то все равно мы не сможем больше быть моряками. Нам не дадут торговать. Испанцы нам заявят, что мы не испанцы, и потому не имеем права жить здесь и торговать, А бешеные и вовсе ничего заявлять не станут. Нас ограбят, затопчут, живьем сожрут!.. Чтобы жить — надо быть при оружии, а оружие придумано для того, чтоб из него стрелять, и значит — убивать… Это не мы с тобой придумали, это жизнь такая на этой земле…

— И второе, — помолчав, продолжал Фил. — Я, Жаклон, иной раз даже не могу понять: кто же пираты? Мы — иди те, которые плывут сюда под шелковыми знаменами с гербами своих королевств? И охотятся на индейцев, как на зверей, и грабят все и всех? Я так устал, Жаклон, от этой запутанности, — вдруг растерянно произнес Фил. — Тебе первому про это говорю… Даже отец — и тот не знает, какие мерзостные мысли меня донимают порою… От всех скрываю. Даже от самого себя! Гоню их от себя, как диких, псов! Может, есть другая жизнь, где все по справедливости? Где она, Жаклон? Я никогда о ней не слышал… В детстве все было иначе. Мы любили этот мир. Мы еще не знали, какая нас ждет в нем похабщина…

Жаклон слушал адмирала, сидя на песке и уткнувшись лицом в колени. Его знобило. Не от холода — от слов Фила. Жаклон не ожидал услышать от него такие слова… Нет, не ожидал. Жаклон всегда, с детства, был уверен, что Фил — это не человек, это — скала. Но, оказывается, адмирал — это просто парень по имени Фил, которому тоже бывает и тяжело, и страшно, и одиноко…

— Помнишь, — сказал Жаклон, — как наши парни подвесили меня за ноги в таверне? Там, под потолком, было темно, и они не видели, это самое, как я плакал, пока не потерял сознание… Да! Плакал! В первый раз в жизни… За что они так обошлись со мной? Разве я не имел права сказать про Чеда то, что думал?

— Не имел… И я, и все фрис-чедцы не имеют такого права, Жаклон. Мы обязаны верить в то, что Чед так и остался безбожником. И что Фрис так и остался для него лучшим другом. Мы не имеем права раздавать свои сомнения налево и направо. На этом держится наш город, наш остров… Ладно. Хватит про это. Будем считать, что ты ничего не слышал, а я тебе сейчас ни о чем не говорил, верно? Ну, верно же? Скажи — да!

— Да, Фил…

— Вот так-то оно лучше!..

Фил походил на берегу, потом присел на песок рядышком с Жаклоном, опустил голову.

— Давай помолчим, — устало сказал он. — Я тебе и так слишком много сегодня сказал… Боюсь, что Дукат, которому я обязан всем, ненавидит и свое прошлое пиратство, и наш Фрис-Чед, и самого себя. Да… Он так хочет хоть одним глазом увидеть свою Испанию, своих сестер, посидеть у могилы своих стариков, он кричит об этом во сне и не знает, конечно, что я все это слышу. Но он всегда будет молчать об этом. Он тоже верен своей клятве, как и мы с тобой. Не было у нас с тобой этого разговора, Жаклон. Не было… Я знаю, что все это останется при тебе. Иначе я не стал бы откровенничать. Мы больше никогда не будем говорить об этом, Жаклон… А теперь давай все-таки помолчим. Скоро придет бергантин, и я опять стану адмиралом пиратского острова, а ты — пиратским кормчим.

15

Но пришел за ними не бергантин, а все тот же галион. С него спустили шлюпку, и вскоре Фил и Жаклон уже поднялись на палубу по шторм-трапу.

— Адмирал! — наперебой заговорили пираты. — Лучше б мы не шли вчера во Фрис-Чед!

— Опять что-то стряслось? — поморщился Фил. — Ну, выкладывайте! Поживее!

Тот усталый Фил, который на рассвете говорил с Жаклоном, когда они были наедине, и тот Фил, который теперь, широко расставив ноги, по-хозяйски, по-адмиральски стоял на палубе… это были словно два разных человека.

Выяснилось, что горные пушкари не видели соснового острова, хотя он был перед их глазами. Когда галион вошел в горловину, пушкари крикнули: «Что так быстро?» — «Сосны везем, поблизости нашли!» — ответили пираты. Но в бухте уже, почти у самого пирса, глянули в трюм, а сосен там — нету!..

— И хрен с ними, — без всякого удивления сказал Фил. — Другие найдем.

— А те куда девались?

— В воде растворились, — усмехнулся Фил, — Дальше-то что было?

Когда пираты убедились, что трюм пуст, как индейский барабан, пришлось перед встречавшими их фрис-чедцами перекрутить дело так, будто бы вернулись лишь за пресной водой. Врали напропалую. Про Фила — что он, мол, спит в своей каюте, велел не будить. Про Жаклона — что тоже спит… Простояли в бухте всю ночь на якоре и пошли назад.

— А про сосновый остров почему не сказали? — спросил Фил. — И про то, что мы с Жаклоном остались там на. ночь?

— Видишь ли, Фил, — вахтенный помощник был смущен, — люди бы нас не поняли… На смех подняли был. А потом еще и паника началась бы. Сосен — нет, острова — не видно, хотя его весь день могли видеть из Фрис-Чеда, а вот — никто даже не заметил…