Глава 1

Странный визит

Я взял телефонную трубку.

Звонил все тот же зануда.

— Господин Трахтман? — уточнил он.

— Ну, — сказал я, — допустим.

— Поздравляю, вы назначены царем!

— Каким еще царем? — удивился я.

— Соломоном, — отвечал зануда.

Мы уже привыкли к нему. Названивал он довольно часто, пытаясь приколоться к моей супруге.

Ее, разумеется, задевало, что я отношусь к назойливому ухажеру столь индифферентно, и она не упускала возможности лишний раз уколоть меня:

— Ну что же ты, рохля эдакая, сделай что-нибудь, — на твою ведь честь посягают…

Я и рад был бы что-либо предпринять, но что тут сделаешь, если враг в данном случае не реальное лицо, а всего лишь телефонный образ.

Однажды, когда жена совсем уже достала, я обратился в полицию и мне обещали выйти на телефонного Дон-Жуана. Дальше обещаний дело не пошло, а тем временем, он участил свои звонки, теперь и вовсе не скрывая, что домогается ее.

— Послушайте, дядя, — сказал я, — шутка-то глупая, на большее ума не хватило?

Остряк-зануда вызывающе хрюкнул и швырнул трубку — осерчал, видно.

В иное время, я, возможно, порадовался бы, что сумел поддеть неуловимого ухажера, но сегодня мне даже злорадствовать не хотелось. Ежедневные ссоры с женой совершенно истощили мою нервную систему. Я потерял интерес к жизни и в придачу ко всем прочим неприятностям лишился работы.

Пребывая в глубокой депрессии, и пытаясь развеять тоску, я поглощал еду в неимоверном количестве. Склонность к чревоугодию отражалась на моей фигуре и служила поводом для очередных насмешек жены. Но ничего поделать с собой я уже не мог, а только методично опустошал холодильник, смакуя свои несчастья, наспех заглатываемыми дешевыми сосисками.

В то утро, когда я ел свой обрыдлый завтрак, запивая его кока-колой, и старался забыть эти нелепые телефонные общения с занудой, мне вдруг послышался какая-то непонятная возня и шум в прихожей.

Кто там? — крикнул я.

В комнату без стука вошел небритый и, кажется нетрезвый тип в мятом пиджаке с плутоватым лицом маклера. Лоб у него был узковат, нос крючочком, губы полоской, а на щеках веселый румянец, свидетельствующий о недюжинном здоровье.

Потоптавшись у порога, странный тип интеллигентно покашлял в кулачок.

— Э… прошу меня простить, — вежливо сказал он, — я собственно… — тут он стал рассыпаться в извинениях и корчить разные гримасы, пытаясь внушить мне, как ему неловко.

Обычно я доброжелателен к людям и по возможности стараюсь быть лояльным, но так как в последнее время настроение у меня было на нуле, все, что не имело отношение к моим проблемам, раздражало меня ужасно.

С раннего утра я был на взводе: вот уже несколько часов жена играла на нервах, упрекая в бездушии и отсутствии мужских достоинств. Я молча слушал, дожидаясь ее ухода на работу, и боясь признаться, что сам не у дел.

Увольняли меня уже второй раз за последние полгода, и рассчитывать на пособие в ближайшие три месяца, нечего было и думать. Я злился на весь мир, и визит этого недотепы был весьма кстати, — по крайней мере, есть на ком зло сорвать.

— Ты чего это, дядя, — сурово сказал я, — с вешалки упал?

— Нет, а что? — удивился он.

— А ничего, — грубо отрезал я, — стучаться тебя не учили?

— Прошу пардона, — смущенно стал оправдываться Тип, — я, собственно говоря, на минуту, принес вот… — и он положил на стол какой-то ломик.

— Что это?

— Жезл.

— Какой еще жезл?

— Царский.

Я тут же подумал о телефонном разговоре, состоявшемся несколько минут назад.

Ого, уж, не зануда ли явился собственной персоной? Вот уж действительно, повезло, так повезло. Во-первых, представлялась редкая возможность съездить ухажеру по морде и, во-вторых, доказать Ей, что я все-таки мужчина.

Я пригляделся к незваному гостю, соображая, как безопаснее и легче свалить его на пол. Будешь, падло, знать, как за чужими женами ухлестывать. Но тип, видимо, догадавшись о моем намерении, лишил меня этого удовольствия.

— Слиха адон, внизу вас ждет машина, — сказал он и, церемонно откланявшись, поспешно ретировался. Любопытства ради я вышел вслед за ним.

Желание набить ему физию, все еще грело мне душу.

Спускаясь по лестнице, я провел импровизированный бой с тенью, воображая, как наиболее эффектно воткну ему левый снизу в печенку. Но тут случилось то, чего я меньше всего ожидал.

Как только я вышел из подъезда меня, сходу взяли под руки два толстомордых молодца и, не обращая внимания на мое сопротивление, спокойно повели за угол. Это были упитанные ребята в тяжелом весе и в одиночку с ними я бы не справился.

Размах плеч у них был, дай боже, да и кулачища — лучше держаться подальше. Чувствовалась в них некая спортивная стать и мощь присущая профессиональным телохранителям. Впрочем, приглядевшись, я обнаружил, что фигуры у них все же несколько оплыли, а у одного даже обозначилось довольно пухлое брюшко. Не думаю, однако, что это помешало бы ему оперативно маневрировать во время поединка.

Поначалу я растерялся и ждал, когда они приступят к побоям. Потом, увидев, что мужики довольно мирно настроены и, как мне показалось, пытаются даже угодить, я вполне успокоился, соображая, как быть дальше.

Парни были одеты в серый, военного покроя китель и белые брюки с золотыми лампасами.

Один из них наступил мне на ногу. От боли у меня померкло в глазах и что-то пискнуло в горле.

— Болван! — захрипел я, не владея собой, и жестко ткнул его локтем в живот. Локоть погрузился в податливое брюхо. От неожиданности парень громко икнул, но в следующее мгновение гаркнул во все горло:

— Так точно, болван, Ваше величество!

Улыбка его была такой угодливой и лакейской, что мне стало неловко. Уж, не боится ли он меня чего доброго?

— Простите, — сказал я ему, — я погорячился.

Толстомордые, преисполненные почтения к моей особе, подвели меня к допотопному Кадиллаку, стоявшему за углом и усадили на заднее сидение. В машине я увидел знакомого мне уже типа в мятом пиджаке. Он важно восседал за рулем и громко насвистывал модный шлягер, всем своим видом, показывая, что на окружающих фраеров ему наплевать.

Его вызывающе-независимый профиль и непонятные кривляния выводили меня из себя, и я очень сожалел, что упустил возможность пощупать ему печенку, когда мы были наедине.

Мордатые ребята с двух сторон подсели ко мне, да так плотно, что трудно стало дышать. Уж, не террористы ли, заманят еще куда да шкуру спустят.

Но сей странный парень за рулем, был скорее похож на сумасшедшего, нежели на террориста.

Делать мне было нечего: вчера я получил уведомление об увольнении, сегодня уже успел поругаться с женой, вечером тоже назревал скандал, и я решил, что у меня нет особых причин отказываться от приключения, которым, как я подозревал, было чревато предложение этого недоделка.

Разумеется, присутствовал в этом некоторый риск, но какое же в наше время приключение без острых ощущений. В ту секунду авантюра любого толка казалась мне более предпочтительней, нежели очередные, опостылевшие уже разборки с женой.

Мордатые завязали мне глаза, тип повернул ключ зажигания и Кадиллак, надменно фыркнув, плавно тронулся с места. Судя по виду, это был первенец автомобилестроения в Европе. Типу, верно, стоило немалых, усилий содержать его в столь прекрасном техническом состоянии.

Глава 2

Реквизит

Мы остановились за городом, так, по крайней мере, мне показалось. С меня сняли повязку, и я увидел перед собой грандиозное архитектурное сооружение на колонах и с гранитными львами подле ворот.

— Это зимний дворец семьи Вашего величества, — многозначительно сказал Тип, услужливо открывая передо мной дверцу автомобиля.

Какая еще семья? — с неудовольствием подумал я и вспомнил о жене: придет домой, а я не успел спрятать телевизор: грозились забрать его за то, что агра неуплачена, вот поднимет хай-то.

Изображая почтительность и послушание, тип провел меня мимо грозных львов, суровые гранитные морды которых отнюдь не располагали к благодушию.

Он стал исполнять обязанности гида, то и дело расшаркиваясь передо мной и слишком уж по-дурацки выгибая спину.

Чего, собственно, выделывается этот недоумок, уж, не в сумасшедший ли дом он меня привел?

То, что я по неведению назвал «домом» было настоящим дворцом, выстроенным в стиле эпохи раннего возрождения. Удивляло лишь то, что мне почему-то не приходилось видеть ранее это чудо античной архитектуры, а ведь стоял он, по сути, в сорока минутах езды от моей невзрачной амидаровской квартиры.

Тип ходил медленно и вперевалку, будто находился на палубе утлого суденышка, несущегося по неспокойному морю.

Не торопясь, он водил меня по чудным залам дворца, довольно толково рассказывая, какой из них в каком стиле выполнен, и кто был зодчий.

— Что это у вас походочка, как в море лодочка, — грубо подначил я, наблюдая, как он переваливается с ноги на ногу.

— Это профессиональное, — небрежно бросил он, — служил когда-то на флоте.

Дворец был безграничен и я порядком подустал, когда он подвел меня к административному крылу этого нескончаемого лабиринта.

Мы подошли к кабинету, на дверях которого висела табличка «Кадры».

В кабинете сидела старушка с лицом суслика и седыми буклями на ушах.

— Господин Трахтман? — сонно спросила она.

— Да.

— Безработный?

— Да, с сегодняшнего дня.

— Прекрасно, мы вам тут работенку одну подыскали… — она усмехнулась, собираясь, видно, высказать свои особые соображения по поводу характера найденной работенки, но не успела. Вездесущий Тип нагло опередил ее:

— Работенка не бей лежачего, — констатировал он в своем афористическом стиле, — можете не сомневаться, Ваше величество.

Старушке не понравилась бесцеремонность Типа:

— Послушай, замполит, — осадила она его, — без подъебок сахар сладкий!

Тип не обиделся, а только осклабился в презрительной улыбке.

— А это вам, — сказала старушка, вручая мандат с моей фотографией.

Запись в документе гласила: «Царь Соломон Третий, сверхмужчина»

Чуть ниже стояла печать.

— С этой минуты забудьте свою фамилию, отныне и до ста двадцати, — вы Соломон Третий.

— Не понимаю, в недоумении произнес я, — вы что, предлагаете мне работать царем?

— Гражданин Трахтман, не тяните время. Если не желаете, так и скажите, у нас куча претендентов.

Старуха проявляла признаки нетерпения, и я счел неразумным раздражать ее неуместными вопросами. Сдуру предпочтет еще другого кандидата. Таковыми, если честно, вокруг и не пахло, но чем черт не шутит, береженного бог бережет. Я готов был на любую работу, только бы не слышать ежедневных попреков жены.

Когда я неуверенно взял мандат, странная бабка положила передо мной некий длинный список и сухо потребовала:

— Расписывайтесь!

— Позвольте, мадам, в чем я, собственно, должен…

— Тут написано, — нетерпеливо буркнула старушка, — «Принимаю в личное пользование в количестве семисот…»

— Чего семисот-то? — никак не мог я взять в толк.

— Да жен ваших! — сказал Тип, удивляясь моему тугодумию.

— Какие еще жены?! — у меня задрожали пальцы, я спрятал руки под стол. До сих пор мне в тягость была одна жена.

— Вы чего это мне приписываете, мадам?

Тип подло захихикал в шляпу.

— Царь вы или не царь?! — зло проворчала старушка и я видел, что она едва удерживается от браного слова.

Семьсот жен! — вихрем пронеслось у меня в голове. Я представил себе будущую семейную жизнь, сдвинул кипу набекрень и задумчиво поскреб затылок.

Но ведь с другой стороны заманчиво.

— Да вы не бойтесь, — утешал меня Тип, — вам же квалификация присваивается — Сверхмужчина. Там в мандате написано, прочтите. Вы теперь, можно сказать, атлет, гигант и все, что к этому прилагается.

Я продолжал пребывать в сомнениях.

— Вы помните последний подвиг Геракла? — внезапно, и таким тоном, будто в голову ему пришла спасительная идея, спросил меня тип.

— Нет, не припоминаю, а что?

— В одну ночь он лишил девственности пятьдесят девушек. Это факт достоверный, хотя и редко упоминается в литературе.

— Пятьдесят?! — недоверчиво спросил я, чувствуя, как волосы под кипой принимают вертикальное положение.

— Именно! — равняйтесь на Геракла, Ваше величество.

До Геракла мне было, разумеется, далеко, хотя когда-то в молодости, я и тягал железки. Это не значит, конечно, что я готов повторить подвиг Геракла — девственницы не мое амплуа. Да и не подвиг Геракла, собственно, впечатлил меня во всей этой истории, а то, что впервые в жизни, ко мне относились с неслыханным почтением и даже именовали величеством. В глубине души я был донельзя польщен этим обстоятельством и даже горд собой.

Наверное, не зря эти люди так обращаются со мной, что-то ведь побудило их к этому. Есть, стало быть, во мне нечто такое, что понуждает их к чинопочитанию. Выходит, я не хуже других, а может даже и лучше. Наверняка лучше. И, вообще, пора прекратить само уничижаться. В конце концов, люди верят в меня и я должен быть на высоте. Сверхмужчина я или нет?!

Я дружелюбно глянул на типа. Поймав мой взгляд, он ободряюще кивнул. Старуха, недовольно наблюдавшая за нами, подсунула мне документ и я подписал.

— Ступайте принимать реквизит. — Сказала старая карга. Она вдруг озорно тряхнула буклями и, критически оглядев меня сверху донизу, усмехнулась. Усмешка была снисходительной и сочувственной, и я решил доказать ей при случае, чего стою.

Работенка оказалась и впрямь не бей лежачего и меня естественно мучил вопрос — справлюсь ли? Ведь опыта в данной области у меня никакого.

А может, все это шутка и меня просто разыгрывают? Ну что ж, ребятки, уж если вам приспичило позабавиться, я не против и постараюсь оправдать возложенное на меня высокое доверие.

Я пошел принимать реквизит.

Габариты дворца вызывали у меня ощущение близкое к панике. Я вполне мог заблудиться в его лабиринтах, и потому счел за благо прибегнуть к услугам Типа, который не замедлил вызваться в провожатые.

Выйдя из кабинета старушенции, мы поднялись на второй этаж, долго петляли по бесконечным коридорам дворца, под величественными сводами которого гулким эхом отдавались наши шаги.

По дороге Тип стал наставлять меня:

— Больше уверенности, Ваше величество, теперь вы царь и держитесь соответственно, иначе вас быстро оседлают придворные шавки.

Мой проводник был мне неприятен, но совет его оказался весьма кстати, и в душе я был ему благодарен. Держаться, в самом деле, надо было по-царски, а то ведь и уволить могут.

Я уже потерял счет времени и надежду, что мы когда-нибудь придем к пункту назначения, как вдруг за очередным поворотом, дорога резко оборвалась, и мы неожиданно оказались на балконе довольно внушительных размеров. Из книг и фильмов я знал, что на подобных балконах, обычно, происходит явление августейших особ перед народом. Видимо, и мое внезапное появление намеревались с помпой продемонстрировать поданным.

Глава 3

Парад

То, что я увидел отсюда, необычайно удивило и восхитило меня. Под балконом на плацу выстроились жены: шеренга пышнотелых шатенок в сногсшибательных, почти прозрачных бикини, за ними полногрудые брюнетки с плотоядными губами и томными от затаенной страсти глазами.

Они стояли без бюстгальтеров и их загорелые груди завораживали глаз.

Я стыдливо отвел взгляд, но Тип весело и многозначительно кивнул в сторону девушек:

— Вот и реквизит, Ваше величество, — он расплылся в похабной улыбочке, не забывая при этом постреливать глазками по их обнаженным формам.

Замыкали колону рослые блондинки в костюмах амазонок.

— Итого шестьсот девяносто восемь! — Доложил Тип, — одна больна гриппом, другая в декретном отпуске. Вот документы…

— Да здравствует царь Соломон Третий! — сочным сопрано вывела вдруг миловидная брюнетка — судя по всему, старшая жена.

— У-р-а-ра!.. — гулко взорвалось в воздухе.

— Трижды виват царю Соломону! — донеслось из шеренги шатенок.

— У-р-ра-ра!.. — поддержали блондинки.

На балкон вышла старушка из отдела кадров.

— Госпожа Ротенберг Изольда собственной персоной! — зычно объявил Тип, хотя его никто не просил об этом.

На сей раз, Изольда была в мундире фельдмаршала, сплошь увешанном орденами и окантованном алой лентой. Держалась она с достоинством важной персоны, никого вокруг не замечая и, прислушиваясь лишь, к мелодичному звону своих медалей.

— Вы чего это вырядились, мадам?

— Я главный евнух Вашего величества, — надменно пояснила старушка.

— А разве вы не кадрами заведуете? — удивился я.

— И женами тоже, — вызывающе отвечала старушка.

— Она еще начальник тайной полиции, — вовремя шепнул мне на ухо Тип.

Тут я вспомнил наставления Типа и решил попробовать свои силы:

— Так-с, — сказал я, насупившись, — занимаем, стало быть, три должности?! Не слишком ли жирно, милая?

Сказано это было в несвойственной мне жесткой манере, и я сразу же почувствовал всю прелесть власти. Право же, мне уже нравилось вершить судьбы и повелевать людьми. — А что, — сразу сникла старушка, — я же по совместительству, другим можно, а мне нельзя?

— Кого вы имеете в виду?

Старушка покосилась на Типа и, полагая, что намек мною понят, продолжила, несколько воспрянув духом:

— На одну зарплату у Соломона разве проживешь?

Мне непонятна была пока вся эта история, события которой развивались с такой молниеносной быстротой, что вникнуть в них у меня не было никакой возможности.

До сих пор я действовал сообразно ситуации и мне не в чем упрекнуть себя: мне предложили участвовать в игре (если это действительно была игра), я согласился, и, кажется, даже вошел в раж.

— А сколько положил вам Соломон? — поинтересовался я, имея в виду своего предшественника.

— Прежний, две тысячи зеленью, — скромно потупилась старушка. Седые букли ее развевались на ветру.

— Как начальник Отдела безопасности мадам Ротенберг получает двадцать! — опять же к месту доверительно шепнул Тип.

— А работа, между тем, у меня ответственная, — продолжала старушка.

— Не пыльная, — ввернул Тип.

— Я полагаю, что вы, господин Трахтенберг…

— Не заговаривайся, бабка! — повысил голос Тип.

— Я полагаю, что вы, Ваше величество, примите этот факт во внимание, при рассмотрении вопроса о жаловании, — поправилась старушка, презрительно игнорируя своевременные замечания Типа.

Я не стал ничего обещать, а только неопределенно кивнул старой, которая, приняв, сей знак за царскую благосклонность, торжественно вопросила:

— Можно ли начинать, Ваше величество?

— Чего начинать? — не понял я.

— Как это чего, парад!

Час от часу нелегче, и все же я, наверное, у психов в гостях. Но как попали к психам эти красотки, может быть и они психички? Не хватало мне одной психопатки дома.

— Ах, парад. Ну что ж, давайте, парад так парад.

Старуха приблизилась к перилам и неожиданным хриплым басом рявкнула в микрофон:

— Гарем-м! Равнение направу. Интервал три шага. Поротно, строевым, с песня-ай… шагом… арш!

Тут вперед вылез Тип и в микрофон начал исполнять песню «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы…»

Тип был директором императорской филармонии. Как я позже выяснил (и на что намекала бабка), он уволил в корыстных целях всех оркестрантов. Раньше в штате числилось восемнадцать музыкантов, и теперь этот прохвост работал за остальных. Он громко пел, успевая при этом подражать то звуку фагота, то флейты или валторны.

Со стороны это выглядело как кривляние клоуна на арене цирка. Было видно, что он в ударе и фиглярствовать или куражиться таким вот манером, доставляет ему неизъяснимое удовольствие. Мне это было неприятно и непонятно, но окружающие почему-то воспринимали его шутовство как само собой разумеющееся. И даже старушка, которая, судя по всему, особой симпатии к нему не питала, смотрела на происходящее как на естественное течение общепринятого церемониала.

Парад был великолепен.

Жены прошли под балконом строевым шагом, держа равнение на меня. Из-под кованых каблучков сыпались искры. Четкий и ровный шаг их, гулким молотом звучал на утрамбованном грунте, пробуждая в душе моей неведомые ранее дикие инстинкты: мне хотелось стрелять из карабина по абстрактному врагу, рубить шашкой направо и налево и вообще, лихо поджигитовать на глазах у понимающей публики.

На секунду я представил себя бравым гусаром на горячем скакуне, возглавляющим шествие блистательных амазонок. Я любовался и восхищался собой, а, главное, мне казалось, что и мои прелестницы взирают на меня с безумным обожанием.

Восторг и упоение охватили меня. Еще немного и я, наверное, заплакал бы от умиления. Осталось только поискать в кармане носовой платок.

Со мной такое случалось часто и, как правило, в самое неурочное время, вызывая у окружающих понятное недоумение.

И на сей раз, момент, естественно, был далеко не самый подходящий. Слабость моя явно послужила бы предметом для пересудов в стае приближенных.

Все замерли в ожидании, соображая, что именно я собираюсь вынимать из кармана. Но от излишних сантиментов меня неожиданно спасла старушка, которую вдруг ни к месту охватил приступ удушливого кашля.

Столь прозаический, а вернее физиологический акт спустил меня на землю. Чудный порыв в душе моей мгновенно угас, и плакать расхотелось.

Я недовольно глянул на старушку и ее кашель мигом прервался.

Однако сколько такта у этих царедворцев, почувствовала ведь, карга, что меня понесло. Ишь раскашлялась.

Но в душе я был благодарен ей — своей неуклюжей выходкой, или уловкой, она спасла меня от конфуза.

Глава 4

Честь мундира

Парад продолжался.

Особенно хорошо шли брюнетки. Чеканя шаг с удивительным изяществом, они пели строевую: «Соловей соловей, пташечка». При этом сверкали на солнце их серебряные наколенники на стройных ножках.

— Ура, ура, нашему Соломонычу! — дружно скандировали брюнетки, поравнявшись с балконом и окидывая меня жгуче-призывными взорами.

Блондинки тем временем тянули дальше — «Канареечка жалобно поет…»

Я испытал заполонивший все мое существо прилив обжигающей нежности, но у старушки непонятно почему вдруг затряслись букли и ордена.

— Панибратство с царем! — истерически завопила она. — В карцер, дур.ры, в арестантские роты!

— Молчать! — зло оборвал я. — Им можно.

— Да по какому праву? — взвилась старая.

— По праву родственников, дорогая Изольда Михайловна, — ответил вместо меня Тип. Он услужливо изогнулся передо мной. Я посмотрел на Типа с интересом.

Тип преданно смотрел на меня.

Однако у этого парня задатки администратора.

— Вот что, любезный, — я похлопал его по плечу, — назначаю вас главным евнухом, с присвоением воинского звания фельдмаршал! А вы… — я резко повернулся к старухе, — вы лишаетесь должностей и чинов.

Старушка сделала недовольную гримасу:

— На каком основании? Я вас не понимаю…

Сейчас поймешь старая метелка.

— Я вас разжаловал: отныне и впредь вы лишь фельдфебель и не более того!

Час назад пожилая женщина принимала меня на работу, а теперь я увольнял ее и эта чудовищная метаморфоза была свидетельством того, что наставления Типа пошли мне впрок. Я пошел ва-банк: что я теряю, в конце концов — пособие по безработице, в худшем случае, мне гарантировано.

Я думал Тип, будет рад назначению, но он стоял ни жив, ни мертв. Бледный, дрожащими губами он прошептал:

— Я не хотел бы евнухом, Ваше величество.

Сначала я хотел распечь его за отсутствие такта и черную неблагодарность, но потом вдруг понял, чего он испугался и не удержался от усмешки:

— Не надо так волноваться, любезный, обойдемся без дурацких обрядов, я вам вполне доверяю.

В самом деле, что я зверь что ли какой — ни за что ни про что кастрировать человека.

Тип повеселел и вдруг рявкнул:

— Рад стараться, Ваше величество! — и вытянулся в струнку.

— Уж он-то постарается! — злобно прошипела старуха.

Она порывисто сорвала погоны с плеч, лихо плюнула в сторону Типа. — Не напасешься наследников, господин Трахтман!

Тип разозлился:

— Иди, иди, старая блядь! Нечего лезть в семейную жизнь нашего царя. Его величество мне доверяет.

Угодливо повернувшись в мою сторону, он добавил с пафосом:

— Будьте покойны, Ваше величество, честь мундира для меня превыше всего!

Старуха ушла презрительно улыбаясь.

— Скатертью дорожка! — бросил вслед ей новоиспеченный царский фаворит.

— Да пошел ты… — не осталась в долгу старушка, удаляясь.

Несколько смущенный столь приятным обменом любезностей, я обратился к Типу:

— Послушай дружище, а нельзя ли мне поговорить вон с той блондиночкой?

— Кого это вы имеете в виду, Ваше величество?

— Да вон та, с нашивкой на бикини.

— А, это Вероника, — понимающе ощерился он, — наша главная фрейлина, она отвечает за воспитание жен Вашего величества.

— Педагог что ли?

— Пожалуй, что так.

— Она говорит по-русски?

— Разумеется, она родом из Харькова, прибыла в страну на заработки, проявила себя с лучшей стороны и была рекомендована в гарем Вашего величества.

— То есть, как это в гарем, в качестве жены?

— Чтобы попасть в гарем, надо принять иудаизм, а она христианка и не хочет менять религию, стало быть, путь в жены ей заказан. У нас она идет по административной линии.

— Так я могу с нею, это…

— Видите ли, Ваше величество, она ведь и не жена вовсе, а из обслуживающего персонала, кроме того, гойка, значит венчать вас с участием раввина невозможно.

— Зачем венчать? — недовольно поморщился я, — чего ты все усложняешь, маршал?

— Я тут не причем, Ваше Величество. Согласно дворцовому циркуляру, даже с наложницей царь должен обвенчаться, хотя бы на час, чтобы переспать с ней.

— Так обвенчайте меня с ней и вся недолга.

— О, в вашем царстве это не так скоро делается, Ваше величество, прежде Вероника должна стать еврейкой, а она не хочет.

— Так я что, не могу с ней?

— Ну почему же не можете, я сейчас все так устрою, что никто нас ни в чем не заподозрит.

По мобильному телефону маршал мгновенно связался с Вероникой:

— Мать, — сказал он, — его величество желает…

— Я готова, — сказала Вероника, и я почувствовал, как мигом ослабли мои коленки.

Глава 5

Любовь с первого взгляда

Тип ввел меня в таинственный полумрак царских покоев.

Это было довольно просторное помещение с громоздким старинным интерьером.

Неуклюжая мебель в стиле барокко, вычурные декоративные стены, выкрашенные в успокаивающие нежно-розовые тона, и высокие резные окна, занавешенные тяжелыми малиновыми портьерами.

Несмотря на тона и малиновые занавеси, я не успокоился и Тип, заметив мое волнение, сказал как бы невзначай:

— Доверьтесь этой женщине, Ваше Величество, все будет как в лучших домах Израиля, не надо волноваться.

— А я и не волнуюсь, с чего вы взяли?

— Я в этом не сомневаюсь, Ваше величество, я просто хотел просить вашего разрешения приступить к службе.

Согнувшись в холопском поклоне, тип смиренно ждал моих распоряжений.

— Разрешаю.

Ну и прощелыга же этот Тип, без мыла в жопу залезет.

Типяра щелкнул каблуками, развернулся и пошел к портному — шить мундир фельдмаршала.

Я огляделся, царская кровать была необъятных размеров, взвод солдат можно было разместить. Пощупал свежие пушистые простыни и обратил внимание на бархатную штору за кроватью, которая явно что-то скрывала.

Я отдернул тяжелый кроваво-красный бархат и взору моему открылся чудесный вид на огромный бассейн с прозрачной голубой водой.

У меня перехватило дыхание.

«Ух, ты, красотища-то какая!»

Служка стоявший у бортика с трамплином, согнувшись в поклоне, знаками предложил моему величеству освежиться.

Я не заставил себя долго упрашивать, быстро скинул потертые джинсы и пропахшую потом рубашку, которую жена купила на барахолке в Яффо, и с душераздирающим воплем сиганул с трамплина в ласковую воду.

Когда я вышел из бассейна, моя рвань уже куда-то исчезла. Готовый к услугам слуга, мигом растер меня мохнатым полотенцем и накинул на плечи расписной халат с золотой шестиконечной звездой на спине.

Вместо дырявых башмаков, которые я носил уже второе лето, я обулся в остроконечные сафьяновые сапожки с вздернутыми носками и подпоясался цветистым атласным платком.

Второй прислужник с тяжелым тюрбаном на выбритой голове, на одном подносе подал корону, а на другом рюмашечку прохладного напитка, который по вкусу напоминал мне пятидолларовый коньяк «Наполеон».

Лысую голову слуги я разглядел, когда в порыве подобострастия он изогнулся очень уж низко и тюрбан камнем свалился с его темени.

Прополоскав глотку бодрящим напитком, я уверенно вошел в царские покои и обнаружил здесь Веронику.

Она была окутана в газовую тунику, сквозь которую просвечивало ее гибкое стройное тело. Длинные ноги, смуглый соблазнительный живот, пышная грудь, которая потрясла меня на параде и мягкий уютный зад, суливший простому смертному несказанное удовольствие.

Запястья рук и ног были перехвачены золотыми браслетами, а нежную шейку обрамляло ожерелье из белоснежного жемчуга.

При виде главной фрейлины я вспомнил, что Тип представил ее как педагога и, признаться, оробел.

По природе я человек робкий, был, во всяком случае, до сих пор. Педагоги, например, в школе подавляли меня своим авторитетом. И сейчас, перед ней, мне почудилось, что я стою у доски, не зная урока, а она, строгий учитель, ждет минуты, чтобы выдать мне очередную порцию морали.

Этих порций за всю мою унылую и порядком поднадоевшую мне жизнь, было такое разнообразное множество, что к тридцати годам я был, кажется, самым аморальным человеком в стране.