Давным-давно, много сотен лет тому назад Тенгель Злой отправился в безлюдные места, чтобы продать душу Сатане.

С него, по преданию, начался род Людей Льда.

Тенгелю было обещано, что ему будет сопутствовать удача, но за это один из его потомков в каждом поколении Людей Льда обязан будет служить дьяволу и творить зло.

Признаком таких людей будут желтые кошачьи глаза, и все они будут иметь страшную колдовскую силу.

И однажды родится тот, кто будет наделен сверхъестественной силой, которой в мире еще никогда не было.

Проклятие будет висеть над родом Людей Льда до тех пор, пока не найдут место, где Тенгель Злой зарыл горшок, в котором варил колдовское зелье, вызывавшее Князя Тьмы.

Так говорит легенда.

Правда это или нет — никто не знает. Случилось так, что Тенгель Злой нашел источники жизни и испил воду зла.

Ему были обещаны вечная жизнь и неограниченная власть над всем человечеством, если он продаст своих потомков — представителей рода Людей Льда — силам зла и самому дьяволу.

Но времена были неподходящие, и Тенгель Злой предпочел заснуть где-то в укромном месте до лучших времен.

Горшком же, о котором шептались, был кувшин с водой зла, который он повелел закопать. А сейчас он сам с нетерпением ждал сигнала, который должен разбудить его.

Но в 1500-х годах в роду Людей Льда родился человек, отмеченный проклятием, который попытался творить добро вместо зла, за что получил прозвище Тенгель Добрый.

В саге рассказывается о его семье, главным образом о женщинах его рода.

Одна из потомков, Шира, смогла в 1742 году достичь источников жизни и взять чистой воды, которая нейтрализует действие воды зла.

Но никто пока не нашел еще зарытый кувшин.

И все на самом деле ужасно боятся, что Тенгель Злой проснется, прежде чем это произойдет.

Сейчас известно, что он прячется где-то на юге Европы, и что его может разбудить заколдованная флейта.

Поэтому Люди Льда очень боятся флейт.

1

Темнота наступила слишком быстро, это удивило его.

Он уже больше не знал, где он.

Дождевые тучи — вот из-за чего наступила эта неожиданная и полная темнота. И сейчас его терзали дождь и ветер, столь же неожиданные, как и темнота.

Надо было ему, конечно, надеть зюйдвестку. Но кто мог предполагать? Вечер был — как и все другие вечера сейчас, осенью, к тому же он был слишком поглощен своими делами, чтобы вовремя обратить внимание на неожиданную перемену погоды.

Кричать тоже было бесполезно. Его бы никто не услышал, ведь он находился слишком далеко от дома.

Его охватило острое ощущение какого-то неудобства. И причиной этого был не страх перед погодой, хотя она, честно говоря, была прескверной. Нет, его испугало что-то другое.

— Есть здесь кто? — неуверенно крикнул он.

Никто не ответил. Да нет, какой он дурак, кто здесь может быть? Он выдавил из себя немного истерический смешок.

И все равно…

И все равно, перед ним что-то было. Там кто-то сидел.

Но это невозможно!

По спине его пробежал холодок.

Только этого мне не хватало! Я слишком стар, мое сердце не выдержит такого испытания. Дождь и ветер да еще и… это!

Он с трудом сглотнул слюну. Почувствовал себя беспомощным пленником яростно разбушевавшейся стихии. И того, что было перед ним.

— Прочь от меня, Сатана! — крикнул он, но ветер поглотил его голос.

— Кто ты? Что тебе надо?

Он не ожидал ответа и не получил его.

Бежать? Куда? Он ведь знал, что позади него. Только бездна. Бездонная пропасть. Перед ним маячила эта тень. По сторонам — ничего.

Он почувствовал, что ужас вытесняет в нем все другие чувства. Дышать становилось все труднее.

— Я хороший человек, христианин, — прокричал он, и ветер снова полоснул его по щекам и шее дождем. — Я молюсь, садясь за стол и отходя ко сну, я хожу в церковь каждое воскресенье и всегда жертвую много денег. На что я сдался тебе, дух преисподней? Моя жизнь была достойнее, чем у большинства других, я не какой-нибудь грешник.

Молчание. Он почти терял равновесие под ударами ветра.

Эта темень! Черно, как в мешке. Он скорее догадывался, что там, впереди, кто-то есть, нежели видел.

Казалось, что это фигура человека.

Не может быть, нет, там просто никого не могло быть.

Ему пришлось ухватиться руками, чтобы порывы ветра не сбили его с ног. Сердце его билось так сильно, что он стонал, он читал «Отче наш» с невероятной скоростью, его подташнивало, и он чувствовал, что близок к смерти.

А что, если здесь, рядом с ним, Смерть? Что, если она сидит и ждет?

Нет, какая чепуха, он уже, конечно, не молод, но и не древний же старик. Все считали, что он — человек из железа и стали, сломить которого не может ничто на свете.

— Скажи свое имя! — крикнул он грубо. И в тот же миг пожалел о сказанном.

Тень поднялась и вздыбилась над ним горой. Он чуть не отпрянул, но там была бездна.

— Нет! — задохнулся он. — Ты? Нет, нет! Только не ты!

Он попытался опереться на что-нибудь сзади, но опоры не было.

— Милостивый Иисусе, помоги мне, спаси меня от этой… мерзости!

То, что приблизилось, оттесняло его назад. Бездна ждала…

Но случилось это довольно давно.

— Ой! Ну и луна, — прошептала Криста, глаза ее восхищенно сияли. — Колдовство, колдовская ночь, как будто все злые силы сговорились!

Она стояла у окна, наблюдая удивительное явление природы — совершенный лунный венец. Рассеянный венок света всех цветов радуги вокруг такого же бледного и мистического диска луны.

Криста была самой романтичной из всех потомков Людей Льда. Она жила в мире мифов и добрых, хороших людей, которые встречались ей в действительности. Ни в одном живом существе она никогда не видела ничего дурного. Дурное она оставляла загадочным созданиям, населяющим тот мир, который нам, людям, неведом.

Все женщины, начиная от Анны-Марии — по прямой линии — ее дочь Сага, внучка Саги Ванья и ее дочь Криста были удивительно похожи. Слабые, красивые и нежные женщины с темными гладкими волосами, подвижной фигуркой и печальными мыслями. А Криста была к тому же не только самой романтичной, но и самой красивой. И наиболее наивной. И если бы она не была осторожна, то легко могла бы стать для бессовестных людей беззащитной добычей.

Все они были именно такими женщинами, которые привлекают к себе внимание суровых и сильных мужчин.

— Криста?

Слабый, извиняющийся старческий мужской голос мягко проник в ее сознание.

Лишь через пару минут внимание ее переключилось с луны — там, на небосводе. В этот вечер луна казалась больной. Она словно дрожала. А закрывавшая ее дымка делала луну почти волшебной. Она пугала и словно бы предостерегала, думала Криста.

Колдовская ночь.

«Как будто луна хочет мне что-то сказать», — подумала она как всегда романтично, и в тот же миг из соседней комнаты раздалось столь же смиренное, сколь и настойчивое «Криста!».

Она неохотно отвернулась от окна, ведь ей показалось, что между ней и луной установился такой прекрасный контакт, и вошла в столовую. Кристе и в голову не могло прийти сказать. «А сейчас-то тебе что надо?» У нее никогда не появлялись подобные мысли, это вообще было не в ее стиле.

— Да, папа, что случилось?

Франк Монсен сидел в кресле, ноги его были накрыты пледом. На бледном лице краснел нос — как будто от того, что он хронически мерз. И он казался таким старым, что больше был похож на ее деда, чем на отца.

— Могу ли я тебя попросить налить мне кофе погорячее? Ужасно не хочется тебя беспокоить, но…

— Конечно, — вежливо сказала она и принесла кофейник.

Рука с выступающими венами, дрожа, потянулась за чашкой.

— Спасибо, моя дорогая, какая же ты заботливая! Что бы я делал без тебя, мое прекрасное дитя?

Она смотрела на него с отсутствующим видом. Бедный отец, он намного моложе здоровяка Хеннинга из Линде-аллее, но уже развалина. И он был таким всегда, сколько Криста его помнила. Всегда дряхлый, всегда требующий сочувствия. И он получал его от нее в полной мере. Он был покалечен на Востоке, много-много лет назад.

Кристе не приходило в голову, что Франк слишком рано сдался. Что он просто уселся в кресло и просто стал больным, прося извинения за то, что другим приходилось его обслуживать. Это произошло постепенно, почти незаметно. Раньше он, по крайней мере, выходил из дома. Брал ее с собой на собрания в свободную церковь, чтобы увлечь ее всем тем, что составляло смысл его жизни Он провожал ее в школу и из школы, следил за ней бдительным отцовским оком.

Но постепенно, с годами, Франк успокоился, он стал более уверен в том, что никогда не лишится ее. Или наоборот? Что она стала девушкой, и ее надо держать дома? Непосвященному было трудно определить: успокоился ли он или же стал более подозрительным. А Криста вообще ни о чем таком не думала, она соглашалась со всем, что говорил или делал Франк. У не никогда не возникало ощущения, что его любовь, его забота о ней просто могли быть более или менее осознанной формой шантажа.

Но очень часто она немного озабоченно думала: «С его стороны очень мило называть меня красивой, но что считают другие? Спросить мне не у кого, к тому же об этом не спрашивают. А мне так хочется это знать'»

«Как могут двое людей быть такими разными, как мой отец и я? — думала Криста, принося ему еще пирогов. Он взял их, снова извинившись за то, что вынужден беспокоить ее так часто. — У нас нет ни одной похожей черты лица, не говоря уже о складе характера. Я стараюсь быть такой же покладистой, кроткой и доброй, как он, но я, конечно же, чересчур легкомысленна и импульсивна».

— Ох, папа, — вздохнула она. — Как мне хочется поехать завтра в Линде-аллее! Неужели мы не можем это сделать?

Франк Монсен беспокойно заерзал в своем кресле.

— Ты знаешь, что я никогда тебе не отказываю, дорогая моя детка, но на сей раз это невозможно.

Криста удрученно подумала, что прошло уже немало времени с тех пор, когда в последний раз было возможно поехать в Линде-аллее.

— Но Хеннингу исполняется семьдесят семь лет, а ведь он мой дедушка.

— Он тебе не дедушка! Он был женат на твоей бабушке, а это совсем другое.

Она всегда считала Хеннинга своим дедом, но не хотела перечить отцу.

— Они пригласили нас обоих… — вновь попыталась она.

— Я поехать не могу, ты же знаешь! А одной тебе ехать нельзя.

Криста даже не смогла бы определить, что же внезапно стало ее раздражать. Она не понимала, что ей стал резать уши его ноющий, жалостливый тон.

Он принялся упрашивать:

— Ты же знаешь, что я сейчас не могу долго без тебя обходиться. Такова уж моя тяжкая доля — постоянно быть тебе обузой, дорогое мое дитя, но если ты уедешь, со мной непременно случится приступ удушья!

О, как тяжело стало у нее на совести! И правда ведь: у него случались приступы удушья, она видела, насколько ужасны они были. Она не догадывалась о том, что это был психически обусловленный симптом. Но справиться с приступом удушья было тяжело — и для него, и для нее.

— К тому же в Линде-аллее нет для тебя ничего хорошего, они недостаточно верят в Бога.

— Это самые лучшие и достойные люди, которых я знаю, — импульсивно возразила она.

Франк непонимающе и укоризненно взглянул на нее.

— Дитя мое, тебе семнадцать лет. Это опасный возраст, полный ловушек для молодых девушек. Я не могу позволить тебе ехать одной.

Об опасном возрасте для девушек он говорил с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Но она все принимала за чистую монету. Он был авторитетом для нее, он знал все.

— И еще, Криста… Я видел в одной из твоих книг… Ты написала:

«Криста Монсен из рода Людей Льда». Я и слышать не хочу ни о чем подобном. То, что ты происходишь из рода Людей Льда — это позор!

И снова в груди у нее неприятно кольнуло. Эту книгу она хранила у себя в ночном столике. Неужели отец действительно…?

Хотя, разумеется, он имел на это право, ведь это же был его дом.

Но ее взволновало и что-то совсем другое, не задумываясь, она тут же выпалила:

— Ты стыдился мамы? Ведь она же была из рода Людей Льда!

— Твоя мама была хорошая женщина, хотя и не слишком крепка в вере. И не ее вина в том, что она родилась в роду Людей Льда Она была очень красива и хорошо заботилась обо мне.

— О, я стараюсь быть похожей на нее, я и правда стараюсь хорошо о тебе заботиться, папа. Но я понимаю, что ты не можешь полностью на меня полагаться, ведь я такая легкомысленная.

— Ну конечно, я полагаюсь на тебя, детка. Но в мире много соблазнов, а путь в Линде-аллее долог и вымощен дьявольскими опасностями. Не могла бы ты дать мне газету, будь так добра!

Криста спросила совершенно наивно и невинно.

— У тебя сегодня был тяжелый день, папа, правда? Тебе было трудно двигаться. Но ведь в другие дни тебе полегче? То есть, я имею в виду — это просто здорово, что ты без посторонней помощи смог добраться до моей комнаты. Это дает нам надежду, правда?

Франк Монсен уставился на нее. Но лицо Кристы было абсолютно простодушным, без следа иронии. А он знал, как краснеют…

Криста была глубоко разочарована тем, что не сможет поехать. И чтобы не показывать, насколько она расстроена, она что-то пробормотала о том, что ей надо сходить за молоком на ферму, и ушла на кухню.

Светила луна. Она была почти полной, но плотно окутана тонкой завесой облаков, так что лунный свет был тусклым. Он был таким загадочным, словно луна хотела скрыть ужасные тайны, увиденные на земле, потому и задернула покров.

Уязвленный Франк остался сидеть в столовой. Он был в плохом настроении, его не поняли, и он хотел, чтобы Криста догадалась об этом. Но она ушла.

Криста смотрела на себя в немного потрескавшееся зеркало. Черные волосы были стянуты в противный узел на макушке, резинка больно стягивала волосы, они были собраны и стянуты туго, потому что так делали все женщины в свободной церкви и потому что Франк хотел, чтобы и она так делала. Ну да, это, наверное, красиво, послушно думала Криста. И, очевидно, я единственная, кто этого не понимает.

Втайне она мечтала остричь длинные волосы, как делало сейчас большинство девушек из тех, кто не входит в их церковную общину. Но, разумеется, она не могла даже разрешения попросить это сделать, нет, это было просто невозможно!

«Красива ли я?» — подумала она самокритично. Ну да, лицо, конечно, ничего, насколько она могла судить сейчас. Глаза были большие и темные, черты лица тонкие, и в них чувствовался характер — так казалось ей самой.

Ну-ну, никакого самодовольства, это грех, так говорит отец!

О, она была ужасно не уверена во всем, что касается внешности. Фигура тоже была ничего, хотя ноги были чуть плотнее, чем хотелось бы, хотя и не слишком, но не такой безукоризненной формы, как у многих других девушек. Жалко, что сейчас можно носить короткие юбки, прошлому поколению было гораздо удобнее, они могли прятать ноги под длинными юбками.

Но те, кто может похвастаться красивыми ножками, конечно, рады.

Она состроила гримасу собственному отражению в зеркале и схватила бидон для молока.

— Я пошла! — крикнула она и поторопилась выйти из дома, прежде чем отец еще о чем-то попросит. Она знала, что с ним все в порядке, поэтому могла уйти из дома с чистой совестью. Было еще рано, но ей хотелось на улицу, хотелось насладиться странным лунным светом, таким уж неисправимым романтиком она была.

Они жили к северо-востоку от Осло, так сейчас называлась столица Норвегии. В особняке, в сельской местности. Это было полезно для чувствительных легких Франка. Все сельскохозяйственные продукты они брали на ближайшей крестьянской ферме, так было намного дешевле. А для Кристы ежедневные походы на ферму были одним из наиболее интересных событий в ее однообразном существовании. Там она встречала обычных людей. Грешников, как называл их Франк, но она никогда не могла понять, в чем же разница между ними и братьями и сестрами из общины. Люди на ферме казались куда более свободными и жизнерадостными. Наверное, в этом не было ничего хорошего, она это понимала.

Люди Льда тоже были свободны. Именно поэтому она так хотела туда поехать.

Франк и она жили неплохо, благодаря тому, что он удачно поместил оставшееся после Ваньи большое состояние. Криста очень хотела найти себе работу, но Франк даже и слышать об этом не хотел; кто же тогда будет присматривать за ним, да еще и все эти дьявольские искушения к тому же! Ведь ей же так хорошо с ним дома, да и ему уже не так много осталось…

Криста ужасно огорчалась, когда он начинал говорить такое. По правде говоря, именно это он и говорил всегда. Он был таким болезненным, что она постоянно дрожала от страха за него. Если бы он только перестал напоминать ей о том, что не сможет жить вечно. Так больно это слышать!

Криста не понимала, что со стороны Франка это было просто великолепное средство давления на нее. Ее робкие и несчастные предположения что он, возможно, окреп бы, если бы выходил и побольше двигался, всегда сразу же пресекались.

Она также не понимала, почему в присутствии Франка у нее всегда было такое подавленное настроение. Ей казалось, что это из-за того, что у него такое слабое здоровье и что она так боится за его жизнь. Только чувствовала она себя ни к чему не годной. И всегда испытывала угрызения совести.

Поездки в Линде-аллее и к Вольденам были для нее настоящим жизненным эликсиром. Она и сама этого не понимала, но там она чувствовала себя дома больше, чем со своим собственным отцом. Люди Льда прекрасно понимали ее, и хотя они никогда не противились желанию Франка, было похоже, что они не соглашались с тем, что касалось ее воспитания. Хотя ее мучили угрызения совести, Криста всегда восхищенно слушала их; ей разрешали распускать волосы, и они свободно спадали у нее по спине — когда он этого не видел, понятно, ей разрешали мерить модную одежду Малин или Ханне, пользоваться их косметикой, она могла поболтать об одном крестьянском парне, да нет, ничего особенного, просто это был единственный молодой человек, которого она видела, конечно, за исключением прихожан свободной церкви, но они ее вообще не волновали.

Ну да, ей совсем не нравился даже Абель Гард, один из самых уважаемых братьев и весьма привлекательный мужчина. Франк часто говорил о нем, и о том, что она должна бы выйти замуж за Абеля — вдовца, имевшего детей, но она всегда сторонилась Абеля, хотя он был всегда приветлив с ней.

Нелегко быть послушной. Быть порядочным человеком.

Она помахивала пустым алюминиевым бидоном. Снег под ногами слегка потрескивал. Луна иногда проглядывала сквозь кроны деревьев, и Криста никак не могла отделаться от чувства, что она как-то связана с ней, что они обе — части единого целого, космоса. Луна была ее союзником, она пыталась ей что-то рассказать. А Криста никак не могла понять, что.

Испуганная, перепуганная луна? В страхе прячущая лицо?

Звучало довольно нелепо!

Зима подходила к концу. Кристе казалось, что весна уже была у нее в крови. Она чувствовала, что могла сейчас сделать, что угодно, — она не знала, что придавало ей доселе незнакомое чувство уверенности в себе — то ли ощущение весны, то ли колдовская сила луны.

Однако, назревал конфликт. Что бы она ни сделала, она причинит кому-то боль. Она считала, что будет просто бессовестно по отношению к ее старому доброму дедушке, если она не приедет на его день рождения, он обидится, ведь она знала, что он очень любит ее, дочь Ваньи. Но отец не хотел, чтобы она ехала.

Кого же ей огорчить?

Она уже шла по дороге, к центру поселка, как вдруг увидела, что там стоит молодой парень, облокотившись на платформу, на которую обычно ставили бидоны с молоком. А может, он сидел на ней, положив ногу на ногу.

Она не узнавала его. Луна освещала очень светлые волосы, такие светлые, что они казались белыми. Одет он был очень бедно, в какие-то рваные тряпки, которые, должно быть, унаследовал от своего отца. Слишком тонкие для этого вечера в конце зимы.

Когда она проходила мимо него, то бросила на него быстрый, застенчивый взгляд и невольно улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ, приветливо, нежно и печально, и на мгновение ей показалось, что она узнала его. Но это ощущение быстро пропало. Хотя кое-что она увидела: его волосы были седыми, там, где челка закрывала левый висок. Так странно, он же совсем молодой, не больше двадцати. А может, — и меньше.

Кристе захотелось повернуться и посмотреть на него еще раз, потому что она чувствовала его взгляд, но она не осмелилась. Вместо этого она так небрежно махнула бидоном, что, перевернувшись, он больно стукнул ее по запястью. Она успокоилась и дальше пошла спокойно.

Снег весело поскрипывал у нее под ногами. Наверное, это была последняя судорожная попытка зимы задержаться, днем уже вовсю светило солнце, снег таял, повсюду были лужи.

Она тосковала по весне сейчас. Зима была слишком долгой.

Ферма… Как тепло и хорошо было очутиться на скотном дворе, в хлеву, услышать мычание коров и голоса людей, перекликающихся друг с другом, стук деревянных башмаков. Одна из женщин вышла, чтобы перелить молоко, покрытое пеной, из ведра в большой бак. Она пронзительно, но с чувством пела одну из последних грошовых баллад.

Песня про Линде-Лу. Романтической Кристе она нравилась. Она понимала, что баллада весьма банальна и слезлива сверх всякой меры, но горькая судьба Линде-Лу трогала ее, и она ничего не могла с собой поделать.

«Спою вам сейчас я песню одну, —

надрывалась служанка, —

Давайте уроним слезу

Над парнем по имени Линде-Лу,

Что жил в дремучем лесу».

Она обернулась к Кристе.

— Ой, да это никак маленькая барышня? Вы слишком рано, управляющий еще не готов отпустить вам молоко.

— Ничего страшного, я подожду, — улыбнулась Криста и уселась на скамейку.

Девушка запела дальше, было похоже, что она тоже плачет над горестной жизнью Линде-Лу:

«Хозяин — господин Педер

Был на расправу скор.

И горе тому работнику,

Что попал к нему на двор».

Песня имела все то, что просто необходимо в грошовой балладе. Жалостная неуклюжая поэзия, хромающая рифма, хромающая мелодия, иногда — несколько слогов в одной ноте, иногда — один слог тянулся несколько нот. Они были наивны, сентиментальны — и очень известны. Даже в этом, 1927 году, эти баллады продолжали жить хотя, по правде говоря, их расцвет пришелся на 1890-е годы. Но среди простых, доверчивых людей они были очень популярны, и, возможно, их будут любить еще многие десятилетия.

Безусловным фаворитом этого года была баллада о Линде-Лу. Кристе она тоже чем-то нравилась, несмотря на заунывную мелодию, похожую на дребезжащий минорный вальс.

Другое дело, что служанка была не из тех, кому вообще стоит петь. Если можно назвать пением ужасные завывания.

Хотя… может быть, эту балладу и надо петь именно так? И должна ее петь именно одна из тех, на кого она и рассчитана? Та, кому она действительно нравится?

Криста никогда не слышала песню целиком, только какие-то обрывки. Ей казалось, что баллада, как и большинство ей подобных, слишком длинна. Про душераздирающие истории и несчастные судьбы пели во всю глотку — как, впрочем, и делала сейчас служанка:

«На хуторе жил Линде-Лу не один,

С ним жили сестра и брат.

Умерли их родители —

Кто же в том виноват?»

Она вновь исчезла в хлеву, приветливо улыбнувшись Кристе.

Криста сидела и болтала ногами, ожидая когда придет управляющий.

И она не имела ни малейшего понятия о том, что сейчас произойдет.

Луна и здесь снова показала свой больной лик, она стояла как раз над окном — холодная и белая. Она ничего не открывала, продолжая хранить свои тайны.

— Что тебе надо от меня сегодня вечером? — прошептала Криста. — Что ты скрываешь? Почему кажешься такой зловещей?

А в следующее мгновение она узнала правду.

Доярки перекликались там, внутри, пока молоко стекало в ведра.

— Дочка Монсена пришла. Ждет там, снаружи.

— Монсена, ну конечно! — фыркнул другой женский голос.

— А что, разве не так?

— Тогда я съем свою шляпу! Да нет, просто я служила здесь в приходе, когда ее мать разрешилась от бремени. Нет, Франк Монсен пусть думает, что хочет, но я-то знаю, что сказали в Линде-аллее, когда эта крошечка появилась на свет!

— О чем ты? Не говори так громко, девчонка может тебя услышать!

— Да ты что, через эту дверь ничего не слышно. Нет, такой жалкий слабак, как этот религиозный Монсен, просто не мог произвести на свет такую красивую девчушку! Нет, для этого нужно быть поэнергичнее!

А они там, в Линде-аллее способны на большее, а не только на это «Отче наш», вот что я тебе доложу!

— Но я слышала, что ее мать была очень красива?

— Ну да, я видела ее, но не такая красивая, как ее ребеночек!

— А кто же тогда отец?

Скрип табуреток, на которых сидели доярки. Дверь была чуть-чуть приоткрыта, именно поэтому Криста и слышала все так отчетливо. Она сидела, застыв, остолбенев от ужаса, пыталась слушать, но сейчас они приглушили голоса до шепота. Наверное, подошли друг к другу поближе.

— Что? — услышала она недоверчивый голос. — Нет, не может быть, чтобы ты и вправду так думала!

— Да нет, я больше ничего не знаю, только то, что слышала. Никто ничего не знает, но говорили, во всяком случае, что тут замешано что-то сверхъестественное.

— Сверхъестественное? Что значит «сверхъестественное»?

— Они не знают, говорю же тебе! Но по девчонке это сразу видно. Такая красота — это же что-то нечеловеческое!

— Зря ты болтаешь об этом, — пробормотала другая. — Девочка добрая, мне всегда было ее жалко, ходит в такой жуткой одежде, такая грустная, бедная малышка, он же следит за каждым ее шагом, просто стыд и срам!

Они вновь понизили голоса, и минуту спустя принялись говорить что-то про корову с больными сосками.

Больше всего Кристе хотелось убежать. Она была настолько потрясена, что всхлипывала почти в полный голос. Ее мать — которая была для нее святой! Неужели она была неверна? Франку? А он об этом знал?

Да нет, совершенно точно: нет.

Внезапно голоса снова стали перекрикиваться.

— А откуда они могут знать?

— Говорят, что это видно по ее языку. С ним что-то не так.

Язык? Криста машинально подвигала языком туда-сюда. И правда, на кончике языка у нее всегда была как бы небольшая зарубка, но…

Слишком тугая подъязычная уздечка, сказал доктор, когда Франк однажды обратил его внимание на этот небольшой дефект.

Ну, а как же тогда с мальчишкой в первом классе в школе? Которому она показала язык? «Змеиный язык», — сказал он. После этого она очень следила за тем, чтобы язык никогда не показывать.

Но «змеиный язык»? Это было слишком преувеличено! Просто на кончике языка была небольшая щелочка, совсем незаметная.

Как будто бы это имело отношение к ее происхождению! Звучало совершенно ужасно! У кого был змеиный язык? У сверхъестественного существа?

Криста даже не помнила, было ли ей когда-нибудь так грустно, было ли так скверно у нее на душе.

К счастью, тут вышли женщины со своими ведрами, а с ними и управляющий. Он отмерил молоко пол-литровой меркой на длинной прямой ручке. Криста присела в книксене и поспешила выйти пока он облизывал кончик своего карандаша, чтобы записать в приходно-расходную книгу, сколько она получила.

Когда она взглянула на спрятавшийся диск луны, глаза ее были полны смятения. Услышанное полностью перевернуло ее жизнь.

Хотя чем больше она думала об этом, тем легче она смирялась с мыслью о другом отце, не Франке. Конечно, это было очень стыдно, это было просто невыносимо, но она ничего не могла поделать — эта мысль начинала ей нравиться.

Да разве она сама не думала только что, что просто невозможно быть такими разными, как она и Франк?

Нужно бы узнать больше.

Разумеется, Франку она ничего сказать не могла. Это просто не годилось, он конечно ничего не знал. Ей надо быть в Линде-аллее.

Безусловно, мысль о неизвестном отце была романтичной. У нее мурашки бегали по телу от напряжения, хотя ей и было очень грустно. Она внезапно стала другой, так ей казалось.

Секунду спустя, она рассердилась на Людей Льда. Почему они ничего не сказали? Ладно, успокоилась она, решив, что у них, конечно же, были на то свои причины.

Да нет, она не верила в это — насчет сверхъестественного отца! В самой мысли о другом отце, не Франке, было что-то постыдное, но приятное. Они были такими разными и во вкусах, и в образе жизни, и в мнении о том, что делает эту жизнь ценной.

Теперь проблема была в том, чтобы как-то съездить в Линде-аллее. Она просто должна была теперь поехать туда. Она должна припереть их к стене.

«Так вот, значит, что ты хотела от меня, — подумала она, взглянув на луну. — Подготовить меня к тому, что вся моя жизнь полетит вверх тормашками. Что я должна будут начать думать по-новому. Ну да, разумеется, я буду твердой, что бы ни случилось. А разве ты можешь рассказать мне что-то ужасное о моем происхождении? Что мой отец — сумасшедший, который сидит в заточении? Или что он сидит в тюрьме?»

Она продолжала: «Но должен же быть у меня более интересный отец, чем Франк!»

Ой, как несправедлива она была сейчас! Бедный Франк, такой добрый! И такой больной!

Странно, что она всю жизнь думала о нем, как о Франке! Не как об отце. Она говорила «папа» ему. Но никогда о нем. Как будто бы не могла заставить себя сделать это.

— О-о, как же ты все перевернула в моей жизни, — прошептала она луне, которая по-прежнему освещала мягкие очертания гор и холмов вокруг, в уездах Эстре, Акерс и Ниттедаль. — Разумеется, тебе было, о чем мне рассказать, это точно! Но сейчас я это знаю. Так что можешь больше не прятаться в тумане. Видишь, я отреагировала довольно спокойно.

Но луна была по-прежнему бледной, по-прежнему неприятной.

2

Она снова была дома. И теперь, когда она узнала о своем происхождении, все стало казаться другим. Это был не ее дом, она это чувствовала. Ее домом была Линде-аллее.

Линде-аллее, где выросла ее мать.

Она поняла, что женщины в хлеву были правы. Франк не ее отец. У них не было ничего, ну совершенно ничего общего.

Пока Криста переливала молоко, она машинально мурлыкала песенку:

«Маленькая его сестренка была

Хрупкая, как тростинка.

Но слишком рано она умерла —

Жестока была к ней судьбина».

— Криста! — послышался возмущенный голос Франка. — Как ты можешь петь эту примитивную уличную песню?

Она вздрогнула.

— Неужели? Я этого даже не заметила!

— В своем доме я хочу слышать только нравоучительные песни.

— Но ее поют везде, даже в молельном доме.

— И вовсе нет. Хотя, кстати… Нет, иди-ка сюда, что это я здесь сижу и надрываюсь, крича тебе! И вообще: скоро зайдет Ингеборг, и вы пойдете на собрание.

— Сегодня вечером? — спросила Криста, входя в комнату. Она внимательно взглянула на Франка Монсена и почувствовала, что разница между ними просто бросается в глаза. Прискорбно, но ничего не поделаешь. Неужели она когда-то могла думать, что она его дочь?

О, добрый, милый Франк, сможешь ли ты простить меня? Мне не хочется так думать, ведь ты, ничего не зная, так заботился обо мне всю мою жизнь!

Криста просто забыла, что уже много лет именно она заботится о нем.

— Собрание в молельном доме сегодня вечером?

— Да, а разве ты забыла? Это специальная встреча для наставления молодежи. Мне кажется, сегодня слишком прохладно, и я не могу выйти из дома, но Ингеборг проводит тебя. Только позаботьтесь о том, чтобы вас кто-нибудь проводил домой! Жду тебя не позже десяти.

Она взглянула на него немного боязливо и растерянно.

Ну да, Ингеборг, это, конечно, хорошо, но…

Ей совсем не хотелось думать о том, что Ингеборг говорила ей по секрету. Она многого не понимала в ее сбивчивой болтовне.

— У меня немного болит голова… — попыталась сказать она, и это была правда. Криста редко обманывала просто так. У нее слегка болели шея и глаза от того, что она всю дорогу смотрела на луну.

Но Франк и слышать не хотел ни о чем подобном.

— Тем более тебе надо выйти на улицу.

В этом доме болеть мог только он!

Пришла Ингеборг. Толстая, кривоногая, прыщавая, с жирными волосами. Но невероятно самоуверенная. Она позволяла таким же прыщавым мальчишкам из прихода лапать себя, где угодно, и ее фырканье часто можно было слышать из комнатушек в молельном доме. Это всегда вызывало у Кристы неприятные чувства.

Ингеборг была на голову выше Кристы.

— Ну, конечно, брат Франк, я присмотрю за ней, можете на меня положиться! Ты готова, Криста?

Криста сделала последнюю отчаянную попытку:

— Отец, а если я сегодня вечером пойду в молельный дом, как ты хочешь… Ведь я тогда смогу поехать завтра в Линде-аллее?

— Это что еще за ультиматум? — кисло осведомился Франк. — Как ты вообще можешь сравнивать эти абсолютно разные вещи?

Она хотела сказать:

«Я не хочу, чтобы меня заставляли отказываться от поездки к моим родственникам на день рождения, и идти вместо этого на такое скучнейшее мероприятие, как встреча в молельном доме».

Но подобные аргументы были бесполезны, она это знала. И, разумеется, Франк был прав, сравнивать эти две вещи было нельзя.

Но до чего же ей хотелось в Линде-аллее! Как же ей попасть туда?

Франк съежился в своем кресле. Опять играл роль страдальца, но Криста была слишком простодушна, чтобы это понять.

— Детка моя дорогая, я совсем не понимаю тебя, сегодня ты такая упрямая!

Немного же нужно, чтобы прослыть строптивицей у добрейшего Франка Монсена!

— Я знаю, что я тебе в тягость, — продолжал он, обхватив лоб руками в мелодраматической позе. — Но я хочу тебе только добра! Верь мне, я знаю, что для тебя лучше. Это замечательное собрание, а в Линде-аллее тебя поджидают только заблуждения.

По правде говоря, Криста веровала — чисто и искренне. Но его давление уже начинало воздвигать барьер между ней и ее верой в Бога.

Сейчас ему удалось направить ее совесть туда, куда он и хотел, ее лицо потемнело. Но все равно, сдаваться она не хотела, поездка значила для нее очень много.

— Мне надо поговорить с моими родственниками из Линде-аллее, есть кое-что, что мне необходимо обсудить.

Он тут же стал подозрительным. Глаза его так и светились недоверием:

— Чему это они могут научить тебя из того, чему не могу научить с таким же успехом и я?

— Папа, я одна из них, и от этого не уйти. И мой настоящий дед со стороны матери, Ульвар, и мой как бы дед — Хеннинг — из рода Людей Льда. И это день рождения Хеннинга, ему исполняется семьдесят семь лет. Никто не знает, как долго он еще будет с нами.

— Ох, да я умру раньше, чем он, ты же знаешь. Я могу умереть, уже в то время, пока ты там будешь, потому что — кто же мне поможет? Подумай, а вдруг у меня случится приступ удушья, а я буду в доме совсем один?

— А… Ингеборг не может побыть с тобой? — наивно спросила Криста.

Он выглядел испуганным. Ингеборг тут же сказала:

— Ой, с удовольствием! Завтра ночью? Мама мне, конечно же, разрешит.

И она облизала губы с самым решительным видом, что еще больше перепугало Франка.

Он попался в свою собственную ловушку.

— Но сейчас я больше ничего не хочу слышать про Линде-аллее! Идите, — нетерпеливо махнул он рукой. — Иначе опоздаете на собрание!

— У тебя есть все, что нужно? — заботливо спросила Криста.

— Да-да, у меня все есть. Думаешь, без тебя не справлюсь? — добавил он агрессивно и довольно непоследовательно.

Когда они ушли, он почувствовал себя очень усталым. Но лишь психически. Его привело в замешательство новое, странное поведение Кристы.

Ему следует пересмотреть свою стратегию, говорило ему его подсознание, но он еще не понимал этого отчетливо.

Всю вину он перекладывал на Кристу. Глупая девчонка, вечно она занудствует со своей Линде-аллее! Опасной Линде-аллее!

Он еще не понимал, что его подсознание подсказывало ему: старая стратегия — «меня так жалко, разве ты не видишь?» — уже не трогает Кристу. Надо придумать что-то другое.

На самом деле, Франк Монсен уже почти выпустил вожжи из рук.

Пока они шли на собрание, Криста заметила:

— А правда луна сегодня вечером какая-то странная? Как будто она полна каких-то чар?

— Чего? Ты что, с ума сошла? — фыркнула Ингеборг. — Вечно ты несешь какую-то чушь! Ее ведь почти не видно, она совсем скрылась за облаками!

— Именно поэтому она такая волшебная. Такая таинственная, полная тайн. Землисто-серая — как мертвец!

Ингеборг нервно хмыкнула.

Они шли мимо молочной платформы, и Криста вспомнила свою встречу с незнакомым парнем. Но ничего не сказала, ей не хотелось говорить об этом с Ингеборг.

— А ты видела нового парня из хора? — доверительно прошептала старшая девушка.

На секунду Криста понадеялась, что они говорят об одном и том же человеке, но оказалось, что это не так.

— Ах да, этого? Он всегда так пристально смотрит.

— Что? А он и на тебя так смотрит?

— Да нет, не особенно, — поспешила ответить Криста. Она не хотела лишать Ингеборг радости, та казалась увлеченной молодым человеком.

— Я встречусь с ним сегодня — попозже, — гордо заявила девушка.

Ингеборг была на пару лет старше Кристы. Казалось, что ей хотелось доказать и себе, и другим, что парни от нее без ума. Криста считала ее слишком надутой. Ей было почти жалко ее за это неуемное желание получать доказательства любви, или что там еще это было. Она сжала руку Ингеборг, словно бы ободряя ее. Сердце Кристы всегда было открыто для слабых.

— И знаешь, что? — шептала Ингеборг. — На последней спевке он вообще стоял позади меня все время. Все ближе и ближе придвигался. Я чувствовала, чувствовала, что он… хочет!

Криста наивно уставилась на нее, она не была уверена в том, что поняла, что Ингеборг имела в виду. Ей хотелось предостеречь подругу, но она не знала, от чего. В доме у Франка даже о пестиках и тычинках никогда не говорили. Там говорили лишь о соблазнах, которым подвергается молодая девушка, но никогда не называли эти соблазны конкретно. И если Криста спрашивала, то Франк начинал сердиться!

Так что о делах житейских она была осведомлена мало.

— Франк говорит, что мальчики, если им дают слишком много воли, становятся просто неуправляемыми, — неопределенно высказалась она.

Ингеборг зафыркала, расхохоталась.

— Ой, помогите, сейчас обдуюсь со смеха! Я знаю, как управлять парнями, не волнуйся!

Они подошли к молельному дому, затем вошли внутрь.

Подавленная Криста уселась на одну из скамей на женской стороне. «Я и здесь чувствую себя не в своей тарелке, — подумала она. — Все верно, я верю в Бога и все такое, но мне кажется, это неправильно! Мне кажется, что религия — это частное дело человека и Бога. А священники и проповедники только мешают. Они как бы загораживают собой Бога».

Ингеборг вскарабкалась на сцену и заняла свое место в хоре. Криста видела, как вспыхнули ее щеки: и правда, новый парень стоял прямо за ней. Кристе он не казался особо симпатичным — у него были напомаженные волосы, прямой, как стрела, пробор и выпученные глаза. Именно в этот момент их глаза встретились. Она отвела взгляд. В последнее время парень был довольно навязчив, все время предлагал проводить ее домой, но Криста благодарила и отказывалась. И теперь была этому рада. И из-за себя, и из-за Ингеборг.

В перерыве на угощение, она, как обычно, помогала подавать кофе. Это был самый приятный момент, но Криста чувствовала, что ее мысли еще дальше отсюда, чем когда-либо. Ей надо было подумать о многом.

На кухне две женщины из тех, что готовили кофе, разумеется, подвывая, пели нескончаемую балладу про Линде-Лу. Криста как раз собиралась вынести кофе, как вдруг остановилась с полным кофейником в руках прямо в дверях. Женщины добрались до куплета, которого она никогда раньше не слышала:

«Знала до мужа других мужчин.

Твоя потаскуха мать.

И младших брата с сестрой отца

Отцом ты не можешь считать».

Криста вышла. Она грустно улыбалась про себя.

«Значит, ты и я — мы одного поля ягоды, Линде-Лу, — подумала она. — Сегодня и я узнала, что у моей матери был другой. Могу представить, что ты чувствовал!»

Судьба Линде-Лу интересовала ее с самого первого раза, когда она услышала балладу. В балладе было около двадцати пяти куплетов, и она слышала только отдельные фрагменты. «Когда-нибудь выучу всю», — подумала она.

Теперь у них было что-то общее — у юного Линде-Лу и у нее. И от этого становилось немного спокойнее. Товарищи по несчастью.

Когда она вернулась на кухню, петь там уже перестали.

— Интересно, почему это баллада про Линде-Лу пользуется таким успехом, — улыбнувшись двум пожилым женщинам, заметила она.

— Ну, не знаю, — ответила одна из них. — Наверное, потому что ее написал Ларс Севальдсен, да, и он к нам сюда приедет, возможно, через месяц или что-то в этом роде. Интересно будет на него посмотреть!

— Так странно, — улыбнулась Криста. — Мне всегда казалось, что грошовые баллады — это народные песни. Что у них нет автора.

— Ну, и у народных песен тоже были когда-то авторы, — сказала другая женщина.

— Это понятно.

Жена учителя народной школы сказала назидательно:

— Как правило, грошовые баллады основываются на том, что было в действительности, нередко на чем-то злободневном. Насколько я знаю, Ларс Севальдсен для своих песен выбирает и старые и новые истории из жизни. В деревнях здесь повсюду его очень любят за эти баллады. Ну ладно, крендель мы разрезали, так что не забудь: угости сначала проповедника, Криста! А как себя чувствует твой отец?

— Спасибо, как обычно.

И она поспешила выйти с подносом, на котором лежал крендель.

Пришел Абель Гард. Он поймал ее взгляд и тут же подошел к ней.

— Добро пожаловать, Криста!

Она что-то пробормотала в ответ.

Кристе нравился Абель Гард, вдовец, который имел нескольких детей. Он был не слишком стар, чуть-чуть за тридцать, но его брак был весьма продуктивным! У него было семеро маленьких сыновей. Абель сам был седьмым сыном, а теперь и у него был седьмой сын. Старое суеверие — а может, это было в Библии — утверждало, что у седьмого сына седьмого сына будут особые способности. Он будет ясновидящим, вот что говорили. Сможет заглядывать в будущее, в души людей. Кристе очень хотелось взглянуть на мальчугана. Ему было около двух лет, и звали его, конечно же, Эфраим. Все дети Абеля носили библейские имена, он ведь был одним из самых достойных братьев.

Абель был довольно привлекателен, мужественным, как говорится — все при нем. Но такая орава детей! Многие женщины из прихода взяли бы на себя заботу о его выводке, если бы он только захотел, но было похоже, что он слишком сильно скорбит о своей жене, чтобы обращать внимание на других женщин. Она умерла при родах. Семеро детей примерно за столько же лет, неужели ему не стыдно, этому парню?

Нет, последние слова были не ее, это говорила Ингеборг, когда его жена умерла.

— Криста… — сказал Абель. — Мне только что звонил твой отец, потому-то я и пришел.

— Да? — испуганно спросила Криста. — Неужели у него приступ?

— Нет-нет. Ты ведь знаешь, какая суматоха у меня дома — я целыми днями на работе, а с детьми только моя старая тетка. Франк сказал, что ты могла бы присматривать за детьми несколько часов в день.

Сначала Криста даже опешила, но, подумав, воодушевленно воскликнула:

— Ой, да, конечно, с удовольствием! Спасибо тебе, Абель!

— И что ты сказала, что могла бы начать уже завтра. Так что мы договорились, что ты будешь приходить в одиннадцать и оставаться до шести.

Что такое? Неужели она говорила что-то подобное?

— Но ведь завтра я… — начала было она, но вдруг ей все стало ясно.

— О, — сказала она, растеряв все свое воодушевление. — Да, я буду рада прийти.

Как мог Франк так с ней поступить? Теперь она уже не могла больше свободно распоряжаться своим временем. И путь в Линде-аллее был закрыт.

— Я приду, — сказала она безжизненным голосом. — Спасибо, что так доверяешь мне!

Абель пристально посмотрел на нее, нисколько не флиртуя, скорее удивленный тем, что она ничего не поняла.

Криста тут же словно окаменела. Только из-за того, что Франк каждый день вдалбливал ей, какой же превосходный человек был этот Абель Гард, она начинала чувствовать к нему отвращение.

Она, разумеется, была несправедлива, но психологически это была совершенно логическая реакция.

— Я провожу тебя домой сегодня вечером, — сказал Абель. — И тебе не придется идти одной через поле.

Криста нервно оглянулась.

— Я пойду с Ингеборг. К тому же я должна быть дома не позже десяти.

Абель чуть улыбнулся.

— Мне кажется, у Ингеборг на сегодняшний вечер другие планы.

Криста заметила Ингеборг. Она о чем-то оживленно, и, наверное, весьма интимно беседовала с парнем из хора.

— Я скажу ей, — проговорил Абель. — А если ты должна быть дома в десять, мы должны уже идти.

— Но ведь ты только что пришел!

— Я пришел только из-за того дела, о котором уже сказал. Да и собрание все равно уже кончилось.

Кристе не оставалось ничего другого, как примириться с судьбой. Она чувствовала только, что другие постоянно навязывают ей свою волю.

И как раз в этот момент неожиданно появился Ларс Севальдсен. Его встретили бурной овацией. На самом деле ничего странного в его появлении не было, он жил недалеко от этого прихода и принадлежал к той же общине свободной церкви.

Проповедник поторопился представить его — хотя он и бывал здесь уже неоднократно — и пока Криста надевала пальто и шарф, она прислушивалась к задаваемым вопросам и ответам на них.

— Откуда вы берете свои тексты?

Ларс Севальдсен потешно показал на свою голову и рассмеялся. Это был довольно гладкий и ничем не примечательный мужчина, его невозможно было бы описать. С сединой в волосах, а больше ничего и не скажешь. Самый-самый обыкновенный.

— То есть вы хотите сказать, что то, что вы сочиняете, это фантазия?

— Нет-нет, это также и старые и совсем недавно случившиеся события, которые я хочу пересказать в моих простых песнях.

Его песни и вправду были простые, но он произнес эти слова с такой фальшивой скромностью, с таким явным самодовольством, что стало очевидно: сам он их простыми не считает.

— А как долго вы уже пишете такие баллады?

— О-о-о-о, — призадумался он. — По меньшей мере лет тридцать.

— А балладу про Линде-Лу?

— Это новая баллада, ее я написал в этом году. И она сразу же стала популярной.

На самом деле это его единственная баллада, которая имеет настоящий успех.

Он стоял, покачиваясь на каблуках, и вид у него был крайне самодовольный.

— Да, это совершенно точно, она пользуется успехом, — проговорил проповедник, льстиво улыбаясь. — А она основана на том, что было в действительности?

— Да, можно сказать и так. Но я ей недоволен. Подумываю, не изменить ли конец.

— А над чем вы сейчас работаете?

Ларс Севальдсен снова заважничал, оставалось только догадываться, над сколькими шедеврами он трудится сейчас.

— Вы споете нам что-нибудь сегодня вечером?

Одна из женщин из кухни подошла к Кристе и, понизив голос, стала обсуждать детали угощения в следующий раз. Когда они закончили, Ларс Севальдсен уже весьма далеко продвинулся в исполнении своей баллады про Линде-Лу.

«Матери нашей память

Хозяин не пощадил.

Я твердо вам обещаю

За это ему отомстить».

«Да уж, если бы я только смогла остановить эти злобные сплетни вокруг моей матери», — думала Криста. А вообще-то, она не могла поверить, что этот скользкий, как угорь, Ларс Севальдсен с таким сочувствием мог написать о Линде-Лу и его судьбе. Ей это было неприятно. Линде-Лу был как она сама.

Абель Гард осторожно положил свою ладонь на ее руку.

— Нам надо идти.

— Да, конечно.

И они вышли на улицу, в холодный вечер на исходе зимы.

Луна уже пропутешествовала по темно-синему бархату неба и сияла ясно и мощно, дымка больше уже не загораживала ее.

Ужасная тайна выплыла наружу, теперь луна не могла поведать ей больше ничего страшного.

Мысли Кристы вертелись вокруг того, что она услышала в хлеву, ей казалось, что это было уже целую вечность назад. На самом деле прошло всего-то несколько часов. Она ощущала невероятное бессилие из-за того, что не может поговорить с теми, кто жил в Линде-аллее. Она чувствовала, что ею манипулируют. Что ее загоняют в загон, где ей совсем не хочется быть. Неужели у нее совсем нет права решать самой?

Жизнерадостная и покорная Криста решилась на протест впервые в жизни. Ее представления о том, что «отец всегда прав» оказались основательно поколебленными. И сейчас она думала об этом только потому, что узнала, что Франк ей не отец.

Она была несправедлива и знала это. Франк был такой же, как и всегда, он ничего не подозревал о том, что сделала Ванья и о чем Криста ужасно хотела бы знать побольше. Безусловно, очень странно бывает внезапно лишиться отца.

Ведь должен же где-то быть ее настоящий отец.

Чувствовал ли ты себя столь же беспомощным, столь же потерянным, Линде-Лу? Когда господин Педер бросил эти слова тебе в лицо?

— Ты что-то очень молчалива сегодня, — осторожно заметил Абель Гард.

Она вздрогнула. Почти забыла про него.

— Да. Извини! Просто задумалась.

— Я так и понял, — улыбнулся он.

Далеко впереди на освещенном голубом светом луны поле она увидела на перекрестке платформу для молока. Когда она проходила мимо нее впервые, то и понятия не имела о том, что ей предстоит услышать в хлеву. Она вспомнила мягкую улыбку незнакомого парня, вспомнила, как он стоял, прислонившись к деревянной перекладине, и вдруг ей пришло в голову, что на самом деле она все время думала об этой улыбке, весь вечер. Она запала ей в сердце.

Ей захотелось спросить Абеля Гарда об этом парне, но подумала, что он может отреагировать на ее вопрос… немного болезненно, во всяком случае, рад он не будет. Вряд ли его обрадует ее интерес к молодым мужчинам.

И Криста снова почувствовала себя загнанной в угол.

Ведь ей нравился Абель Гард. Но в таких вещах ей хотелось бы все решать самой. Ей не хотелось, чтобы Франк мог ей сказать как-нибудь в будущем: «Ты, конечно же, благодарна мне за то, что я нашел тебе такого мужа, как Абель!»

Если что-то подобное вообще должно было когда-нибудь произойти.

Господи, до чего же все сложно! Она чувствовала, что не должна быть такой упрямой по отношению к доброму, симпатичному, да, что уж греха таить, явно привлекательному мужчине, который тактично молчал, идя с ней рядом.

— Как поживают твои мальчики? — поинтересовалась она, ведь ей теперь предстояло присматривать за ними. Она не имела ничего против. Кристе нравилось возиться с детьми.

— Замечательно, — улыбнулся Абель, у которого потеплело на душе от ее интереса к его сыновьям и от своей собственной любви к ним. — Якоб очень хорошо учится в школе, а Иосиф отлично ходит на лыжах, Иоаким и Давид были немного простужены, но сейчас все в порядке, а Арон, да, Арон, прекрасно рисует. Сейчас кое-какие хлопоты бывают с Адамом, но он так тебя любит, что, конечно же, все будет хорошо, а с Эфраимом пока вообще никаких проблем нет.

— Эфраим, — улыбнулась Криста. — Ведь это он седьмой сын седьмого сына, правда?

— Да, — засмеялся Абель. — Но должен признаться, что пока не обнаружил в нем никаких особых оккультных талантов.

— Пожалуй, вряд ли можно требовать этого от него сейчас, он же только вышел из пеленок.

— Точно! Но ведь это только предрассудок. Все в воле Божьей, и никакой роли не играет, сколько у кого братьев!

Криста могла бы рассказать кое-что об оккультном даре Людей Льда, но она знала, что Абель слишком сильно верит в Бога, чтобы поверить в каких-то других сверхъестественных созданий, кроме ангелов, так что распространяться об этом она не стала. Но поскольку она уже подумала об этом, то отважилась спросить:

— А я… не могла бы начать сидеть с мальчиками не завтра? Завтра я должна быть в Линде-аллее, на дне рождения моего дедушки.

— Я думал, что твой дед умер еще до того, как родилась твоя мать?

Однако, до чего же хорошо он информирован! Интересно, часто ли он и Франк сидят вместе и разговаривают?

Чертов Франк!

Криста к ужасу своему обнаружила, что чувствует все большую антипатию к своему так называемому отцу. Так не должно быть! Антипатия была не свойственна ей. Она доброжелательно настроена по отношению к большинству людей. Ни о ком не думает плохо, ясными глазами смотрит на то, что происходит вокруг. Она любит этот мир, жизнь, людей и животных, растения, камни, все прекрасное в природе, абсолютно все!

Этот вечер изменил многое. Все ее отношение к жизни, всю психологию.

Это пугало ее. Она не хотела этого.

Когда Абель озабоченно ответил ей, она почти забыла, о чем спрашивала. Ах да, не может ли он подождать денек.

— Не знаю, — сказал он и задумался. — Я должен завтра уехать, так что не смогу отпроситься на работе. А моя старая тетка тоже простудилась — заразилась от мальчиков и слегла. Но…

Она поняла, насколько важна была для него поездка.

— Ладно, не беспокойся! Я приду.

Он вздохнул с явным облегчением и с благодарностью посмотрел на нее.

«Я должна позвонить Хеннингу, — думала она. — Позвонить и объяснить, почему нас с Франком не будет. И поздравить его, разумеется!»

Но как она сможет по телефону узнать о своем происхождении? Если Франк слушает — а он это делает постоянно — и если из коммутатора новости просачиваются, как через сито?

Это просто невозможно.

Криста легла спать в очень подавленном состоянии. И она не видела облако, которое проплывало по небу. Не видела, что оно словно примкнуло к холодному блеску луны. Не видела, как оно закрыло лунный диск и окутало его мраком.

Черная луна.

3

На следующее утро, до того, как ей надо было уходить, Кристе нежданно-негаданно представилась возможность позвонить в Линде-аллее.

Пришел проповедник, он хотел посмотреть на машину, которая стояла у Франка в сарае — она осталась от прежнего владельца. Может, из-за того, что это был сам проповедник, а может, из-за того, что у Франка появилась возможность заработать несколько крон, он вдруг смог двигаться свободно и непринужденно. Кристе столь важное дело он доверить не мог.

Когда мужчины вышли, она поторопилась попросить соединить ее с Линде-аллее. Она ждала и нервничала, боясь, что они вот-вот вернутся.

Но им явно было о чем поговорить, и разговор их оказался как нельзя кстати. Хотя она и ждала звонка, все равно подпрыгнула, когда он раздался.

Она объяснила Бенедикте, что у нее очень мало времени, и сказала, что хочет немедленно поговорить с Хеннингом.

Сначала она, разумеется, поздравила его с днем рождения, но это заняло совсем мало времени, а потом объяснила, почему она не смогла приехать.

Он, конечно же, огорчился, потом замолчал на секунду и спросил:

— Ведь ты хотела бы приехать, правда?

Криста почувствовала, что вот-вот расплачется.

— Да, дедушка, я так надеялась!

— Я понял это по твоему голосу. А что случилось?

— Я всегда хочу в Линде-аллее, так что я огорчилась еще до того, как это случилось.

— А что случилось? — спросил спокойный голос.

— Я… я не могу сказать сейчас. Но я вынуждена поговорить с вами. О… моем отце.

Ей следовало быть поосторожнее. Телефонистка, конечно, подслушивала..

Понял ли дедушка?

Да, он понял. Хеннинг долго молчал, а потом сказал:

— Понимаю.

— Почему же вы никогда?..

— Мы не могли. Не могли причинить боль… известному тебе человеку.

— Да, понятно, но я должна…

— Ты все узнаешь, маленькая Криста. Но и мы не знаем всей правды. Единственный, кто знает, — Имре.

— Имре? Но ведь вы добрых десять лет его не видели! С тех пор, как уехал Ветле.

— Верно. Но Бенедикте может с ним связаться, она в состоянии сделать это. Мы скажем ему, что ты нуждаешься в его помощи. А он позаботится об остальном.

— Спасибо, — сказала Криста. — Ой, они уже идут по двору, я должна заканчивать.

— Ты скоро приедешь?

О Франке он не спросил.

— Так скоро, как только смогу. У меня появилась работа.

— Правда? И Франк ничего не имел против?

— Да. Чтобы я не могла уезжать, — сказала она с внезапной откровенной горечью. — Но я все равно скоро приеду. Передавай всем привет!

— Благословляю тебя, детка!

Разговор был окончен. Она отодвинула от себя телефон и начала лихорадочно вытирать пыль в комнате, в чем не было никакой необходимости.

— А разве ты не должна уже идти, Криста? — спросил Франк.

— Да, я уже готова. Только вот вытру здесь пыль — и все.

И вдруг она испугалась. Разговор с Линде-аллее будет значиться в телефонном счете!

Ладно, делу — время, потехе — час.

Кристе никогда не приходило в голову, что за все в доме платилось деньгами Ваньи, ее матери. Франку, очевидно, удалось хорошо их вложить, но без них ему просто не с чего было бы начать!

А Криста всегда была в зависимости от него, что он неустанно подчеркивал. Он никогда даже не упоминал, что это ее деньги, по крайней мере в такой же степени, что и его. Это были деньги Людей Льда, от богатой шведской ветви рода, а кто был больше из Людей Льда — Ванья или он?

Все эти годы Франк сурово и деспотично распоряжался самим ее существованием, он позаботился о том, чтобы она не могла без него обходиться. Что бы у него осталось, лишись он Кристы?

Тем не менее, он прекрасно представлял себе Абеля Гарда в качестве потенциального зятя. Там Кристе было бы хорошо, ей было бы просто здорово попасть в такой христианский дом, получить обеспеченного мужа, пользующегося большим авторитетом в той свободной церкви, в которую сам Франк перешел много лет назад.

К тому же Абель и жил недалеко! Только через два дома. Хотя это и было нереально, Франк внушал себе, что Криста как-то сможет жить дома и ухаживать за ним после того, как выйдет замуж. Да, потому что даже он понимал, что такая девушка, как Криста, в девках не останется. И в таком случае Абель Гард наиболее предпочтительная кандидатура.

А разве девочка сама не согласна? Если так хочет Франк, так она и должна поступить.

Он знал только радостную и послушную Кристу.

Он не знал Кристу, которая родилась вечером накануне — благодаря нескольким словам, неосторожно оброненным служанкой.

Такую Кристу Франк никогда бы не узнал.

Мальчишки заставили ее позабыть о себе, и она снова стала прежней жизнерадостной, импульсивной и ребячливой Кристой. Она воспринимала маленькие сложности, как игру, она делала все, чтобы справиться со всем в доме: готовкой, стиркой и семью неуправляемыми мальчишками. И им нравилось с ней. Разумеется, они поддразнивали ее, вели себя чуть хуже, чем обычно, чтобы посмотреть, как она будет реагировать, но она очень скоро снискала их расположение. Она была самой лучшей няней, которую им доводилось видеть, так им казалось.

Но если быть честной, ей нравились не все мальчики. Младший, Эфраим, был необычайно занудливый и плаксивый ребенок. Похоже, что у него совершенно не было чувства юмора. Все для него было недостаточно хорошо. Младший ребенок в семье без матери.

Старшие дети прекрасно ладили с Кристой. И все равно, она очень устала. Когда наступил вечер, Абель пришел домой.

Ей было немного жаль его. Сама-то она сейчас уйдет, а ему предстоит укладывать спать семерых детей, а ведь он весь день был в разъездах, работал. Она сказала, что может задержаться, но оба они знали, что дома ее с нетерпением ждет Франк.

— Проводить тебя домой, Криста? — тихо спросил Абель.

— Да нет, зачем? — засмеялась она, раскрасневшись от работы и даже не догадываясь, что делает ему больно. — Здесь идти-то всего пару метров! Что со мной может случиться?

Она приветливо помахала рукой мальчикам и вышла.

Когда она ушла, Абель принялся за трудное дело — укладывать детей спать.

«Спасибо, Господи, — молился он про себя. — Ты был добр к своему слуге. Ты дал мне семерых здоровых прекрасных сыновей…» В настоящий момент Абель не думал о том, чего стоили эти семеро сыновей его жене: «Бог дал, Бог и взял, благословенно будь его имя».

«А сейчас, мой небесный Отец, — продолжал думать Абель, — сейчас ты вручил мне самое прекрасное сокровище мое, неважно, станет она моей женой или нет. Я знаю, что мне следует подождать, Господи, ведь ей всего только семнадцать лет, и моя дражайшая супруга покоится в могиле всего лишь два года, но то, что она появилась в моем доме, должно быть, Твой знак. Для того, чтобы она не досталась другим, возможно, плохим молодым людям. Я обязан позаботиться о том, чтобы с ней не случилось ничего плохого, защищать ее, взять на себя ответственность за то, что будет для нее лучше в этой бренной жизни. Благодарю тебя, Господи, за твою милость!»

— Я все, — громогласно заявил один из мальчиков, сидевший на горшке в одной из детских.

Абель знал, что сможет заручиться поддержкой Франка, если у него будут какие-то виды на Кристу. В отличие от Франка Абель не был эгоистичен, он действительно думал о том, что лучше для девушки. И он совершенно честно полагал, что он для нее — лучший выбор. Он мог заботиться о ней, он знал это, он мог бы стать ей хорошим мужем. И говоря по правде, он, наверное, был прав. Вопрос только в том, как к этому относилась сама Криста.

Вряд ли ей хотелось, чтобы ее выдавали замуж по чьей-то воле. Она была истинной представительницей Людей Льда. Как и большинство женщин рода, она предпочла бы выбрать сама.

Другое дело, что она, возможно, при любых обстоятельствах все равно выбрала бы именно Абеля Гарда.

Но сейчас этот вопрос был совершенно не ко времени. Криста и не помышляет о браке, ей только семнадцать. Она считает, что должна сначала побольше узнать о жизни. Абель же был ровно в два раза старше ее.

Криста знала не так уж много молодых людей. И крестьянский сын, пожалуй, был единственным, кого она встретила, кроме тех, в общине. Как уже было сказано раньше, об Абеле ей напоминал ежедневно Франк щедрыми похвалами и отнюдь не прозрачными намеками.

Отвращение к человеку можно испытывать и за меньшее.

Ее поглотили повседневные заботы.

Франк очень скоро понял, что такой рабочий день — семь часов — был для нее слишком длинен. Ведь не мог же он так долго сидеть, забытый и беспомощный! Да еще к тому же она должна была ходить по вечерам за молоком. Нет, это совершенно невозможно. Так что она проводила с мальчиками всего лишь несколько часов, пока Абель был на работе, все остальное время она посвящала становящемуся все более требовательным Франку, который уже начал жалеть о своей затее определить ее в дом Абеля. Он поступил слишком необдуманно, желая помешать ей поехать в Линде-аллее. Так что теперь ему оставалось только локти кусать.

Но Кристе нравилось время, которое она проводила с детьми. Они были словно отдушиной в становящемся все более тягостным совместном проживании с Франком. С мальчиками она могла немного расслабиться, она ходила с ними на прогулки, рассказывала им сказки, когда шел дождь, она разнимала их, если они дрались, заклеивала пластырем раны у дико визжащих мальчишек, и в конце концов стала им совершенно необходима.

Но, разумеется, нельзя сказать, что проблем не было совсем. Двум старшим мальчикам она, конечно же, нравилась, но они ревниво охраняли память матери. Прошло всего два года после ее смерти, и они хорошо ее помнили. Старая тетка Абеля поправилась и вместе с двумя мальчиками начала тихо терроризировать Кристу.

«Паулина никогда так не делала, — сказала старуха и высокомерно задрала подбородок, когда Криста повесила половую тряпку на веревку, на которой обычно сушилось белье. — Она оставляла ее сушиться на ведре». Ладно, тогда Криста тоже повесила ее на ведро. Что угодно, только бы не ругаться. «Она намазывала больше масла на хлеб, — говорил Якоб, старший из мальчиков. — А сверху она поливала его сиропом». «Но сироп разрушает твои зубы», — возражала Криста. И тогда уже все трое смотрели на нее с укоризной. Ошибаться Паулина не могла!

Дух Паулины витал во всем доме. В этом не было ничего плохого. Криста помнила ее как настоящую христианку, милую женщину, которая всегда казалась очень усталой. Но Криста не разделяла ее вкусы. Ей хотелось убрать бумажные цветы или бабочек, которые были пришпилены к гардинам то тут, то там, или же заменить тяжелые пестрые диванные покрывала на чудесные голубые, которые лежали в шкафу.

Но они даже и слушать об этом не хотели! Паулина так любила этих огромных пестрых собирателей пыли!

Да и за малышами Криста смотрела не так. «Дай Давиду его соску с сахаром, если ему это нравится!» Давиду было уже шесть, он кидал эту свою соску, куда угодно, она оказывалась в самых невероятных местах, чаще всего на полу, если он только не засовывал ее в сахарницу, а потом в рот.

Невозможно было не понять, что тетка видела в Кристе соперницу, хотя помощь девушки была ей весьма кстати. Сотрудничество, хромая, продвигалось вперед, на основе предупредительности. Они уступали друг другу, дружески и вежливо улыбаясь, и все.

Зима ослабила хватку, и однажды, когда Криста шла домой, начал накрапывать весенний дождик. На улице по-прежнему было еще светло, у нее было такое весеннее настроение, когда неизвестно, почему испытываешь какую-то непонятную тоску. По чему-то бесконечному, тому, что как-то связано с вечностью.

У ворот ее поджидали.

Она прямо-таки вздрогнула, увидев его.

Криста никогда не видела Имре раньше. Но она сразу же поняла, что это он.

Ее ближайший родственник. Не особенно близкий, но все равно! Кем он ей приходится? Двоюродный брат ее матери. Да, именно так.

Имре…

На свете не было мужчины красивее. Его светлые волосы резко контрастировали с темно-серыми глазами — их он унаследовал от Марко. Приветливое и в то же время немного суровое выражение благородного лица, фигура и осанка — благороднее, чем у любого из королей… Он был словно сон.

А может, именно сном он и был?

Она непроизвольно присела перед ним в реверансе. Он улыбнулся и протянул ей левую руку, взял ее правую руку и дружески пожал. Он знал, что она догадалась, кто он, они были так близки друг другу.

— Тебе нужна была моя помощь? — тихо спросил он.

— Да, спасибо. Спасибо, что приехал. Я должна это узнать!

— О своем происхождении, я понимаю. Это сделать не трудно. Но достаточно ли у тебя мужества узнать об этом?

— Неужели все так плохо? Он преступник?

— Едва ли его можно так назвать. Но все равно это может напугать тебя.

«Значит, он душевнобольной», — подумала она.

— Я выдержу, что бы ты ни сказал, — быстро проговорила она. — Ничего не может быть хуже…

И она, устыдившись, замолчала.

— Ну-ну, — напомнил ей Имре. — Ведь все эти годы ты была ему хорошей дочерью. Пока не узнала!

— Да, верно. Но мы такие разные! Во всем.

— Правильно. И он грубо эксплуатировал тебя.

— Разве?

— Именно. Он играл на твоих чувствах.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Мы внимательно следили за тобой, Криста. Ты же одна из нас.

Она догадалась, что сейчас он имел в виду не Людей Льда. Она редко думала о том, что она из рода черных ангелов. Но теперь подумала об этом.

— Но ведь я ничего не унаследовала от нашего… общего предка, — возразила она, имея в виду Люцифера.

— Этого ты не знаешь — пока, — загадочно сказал Имре и огляделся.

— Где мы можем поговорить? Я догадываюсь, что он едва ли захочет меня видеть.

— Ой, но ведь ты мой ближайший родственник!

— Думаю, нам не следует встречаться с ним.

Криста призадумалась.

— Я сейчас пойду за молоком. Но ведь идет дождь. Мы не можем стоять и разговаривать на улице.

— Если мы будем разговаривать в твоей комнате, он сможет нас услышать?

— Нет, не сможет. Я живу на втором этаже, а он — на первом, подняться по лестнице он не может. И если ему что-то нужно от меня, он просто громко кричит. А делает он это часто, — закончила она, улыбнувшись. — Но тебе все равно не пройти мимо него, он увидит тебя, когда ты будешь проходить через холл. Понимаешь, он очень внимательно следит.