Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Люди Льда (№15) - Ветер с востока

ModernLib.Net / Фэнтези / Сандему Маргит / Ветер с востока - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Сандему Маргит
Жанр: Фэнтези
Серия: Люди Льда

 

 


Маргит Сандему

Ветер с востока

1

До сих пор не так много было сказано об отпрысках той ветви Людей Льда, что последовали за семьей королевской дочери Леоноры Кристины и обосновались в Сконе.[1] Видимо, лучше всего заглянуть в недавнее прошлое.

Все началось с Сесилии, которая должна была заниматься детьми Кристиана IV вместе с Кирстен Мунк, пользовавшейся дурной славой. Эти две дамы терпеть не могли друг друга. Однако Кирстен Мунк не могла что-либо сделать, поскольку Сесилии покровительствовали король и ее муж Александр Паладин. Кроме того, дети, и особенно Леонора-Кристина, были очень привязаны к Сесилии. Затем ее сноха Джессика приняла на себя заботы о Леоноре-Кристине. А в этом семействе особую благосклонность к Джессике проявляла дочь Леоноры-Кристины маленькая графиня Элеонора-София Ульфельдт. Когда семейство Ульфельдтов из-за сомнительных махинаций его главы Корфитца Ульфельдта было вынуждено бежать из Дании в Сконе, Джессика не смогла последовать за ними. Она решила остаться со своим Танкредом. Вместо нее в качестве наперстницы Элеоноры-Софии туда отправилась их дочь Лене. Лене была сестрой Тристана. Она вышла замуж за уроженца Сконе Эрьяна Стеге и обосновалась в Сконе. Лене жила со своим Эрьяном счастливой супружеской жизнью. С годами они изрядно растолстели и отдавали предпочтение тихой домашней жизни в своей усадьбе недалеко от поместья Андрарум в восточной части Сконе. Они любили свою дочку Кристину, невзрачное дитя, ставшее невзрачной женщиной, за неприметной внешностью таившей, однако, много сердечного тепла. Люди Льда — отпрыски сконской ветви, к счастью, избежали проклятия. Может быть, не совсем справедливо, как казалось другим Людям Льда, тяжело страдавшим под бременем проклятия. Возможно, именно по этой причине представители сконской ветви особенно опасались всякого, кто прибивался к ним. Однако ничего страшного не происходило.

Элеонору-Софию Ульфельдт выдали замуж в соответствии с ее рангом за одного из придворных Карла XI — Лаве Бека, владельца превосходных замков и поместий Андрарум, Гладсакс, Торуп и Босеклостер в Сконе. Правда, его отец, бывший когда-то одним из самых богатых людей Дании, разорился на производстве квасцов, но семья была все же достаточно состоятельной. Особенно Лаве, женатый на Элеоноре-Софии Ульфельдт. Ее мать, непреклонная королевская дочь, и ее алчный отец — Корфитц Ульфельдт — купили величественный Торуп и другие замки для своих детей. Это обернулось во благо Лаве Бека. А соблюдать приличия умели как он, так и Элеонора-София. Они настаивали на том, чтобы Лене, скромная и кроткая, продолжала служить у Элеоноры-Софии. Это означало, что Леонора-Кристина считала Лене придворной дамой. Разве графиня Элеонора-София не была внучкой Кристиана IV?

Однако Элеонора-София прожила недолго. Она умерла в 1698 году, в том же году, что и ее знаменитая мать. Эрьян Стеге оставался адъютантом Лаве Бека и с семьей жил в поместье Андрарум. Со временем часть обязанностей своей матери Лене приняла на себя Кристина. Она стала чем-то вроде гофмейстера в семье Бек. Она все делала с достоинством, спокойно и обходительно. Что же касается супружества, то Кристина скоро поняла, что совершила ошибку. Она вышла замуж за богатого крестьянина Серена Грипа, жившего неподалеку. Он оказался совсем не тем почтительным кавалером, каким выглядел до свадьбы. Его подлинная сущность проявилась потом, она имела мало общего с врожденным великодушием Людей Льда, с их способностью принимать вещи, такими, как они есть. То обстоятельство, что Кристина пошла на этот брак, испытывая своего рода смиренную благодарность за то, что кто-то захотел взять ее, такую невзрачную, было слабым утешением. Подобное самоуничижение часто вызывает самые скверные чувства в людях, имеющих хоть какую-то склонность к деспотизму. Бедная Кристина делала все, чтобы скрыть от своих родителей истинное положение дел.

Может быть, они все-таки догадывались? Возможно, видели это в ее судорожной улыбке, слышали в неестественной болтовне. Но они были слишком тактичны, чтобы что-то сказать, просто старались, как могли, поддержать ее. Серен Грип был напорист в любом деле, он судил о людях по платью и кошельку, общался лишь с тем, кто ему был полезен и требовал, чтобы Кристина выжимала из своих благородных родственников все до последней капли. Кристина отказывалась, и между супругами возникали ожесточенные споры. Уступала, как правило, она, но всему был предел. «Ты провела меня, — кричал ей Серен Грип. — Ты изображала передо мной богатую и говорила, что мы будем поставлены на одну доску с Беками!» «Я ничего такого не изображала, — устало отвечала Кристина и выпроваживала сынишку Венделя, чтобы он не слышал перебранки родителей. — Я рассказывала тебе, что была у них в доме экономкой. А разве мое приданое так уж плохо?» Он фыркнул в ответ: — Может, это и так, но я и подумать не мог, что ты получишь только это! Слава Богу, что ты — единственный ребенок, так что когда-нибудь станешь наследницей. Только не можем же мы ждать целую вечность.

При этих словах Кристина отвернулась. Ей хотелось, чтобы ее добрые родители жили как можно дольше. Сейчас они были для нее главным утешением в жизни. Они и маленький Вендель.

Шли годы. Брак Кристины и Серена не распался. У них было все же нечто общее, он мог быть нежным и добрым, и тогда она чувствовала к нему привязанность. Он был ей мужем несмотря ни на что, а ей так хотелось счастливого супружества, подобного тому, в каком жили ее родители. Однако 1707 год порвал все узы, привязывавшие ее к мужу.

Швецией никто не управлял. Новый молодой король — Карл XII — был прирожденным полководцем. Страной он интересовался мало, женщинами еще меньше. Он годами пропадал в Европе, участвуя в опустошительных походах, прок от которых был довольно сомнительным. Карл XII потерял много людей, но без устали рвался на восток, чтобы захватить русского великана. Но для этого ему требовалось много солдат. Поэтому он отправил в Швецию приказ предоставить ему еще 9 тысяч рекрутов. Он хотел, чтобы их послали в Западную Пруссию, где он остановился по дороге на восток. Тут, в небольшом городке Слупка, он должен был подождать их. Среди отправленных туда был и молодой Корфитц Бек, сын Элеоноры-Софии и Лаве.

Но Корфитц Бек был офицером и к тому же дворянином. Ему требовался… нет, мы не станем употреблять такое красивое слово как «адъютант». Ему требовался денщик. Ведь Бек не был офицером высокого ранга.

Серен Грип настаивал на том, чтобы этим денщиком стал Вендель. Кристина была в отчаянии:

— Об этом я не могу просить! Вендель ведь еще ребенок, а господин Корфитц должен отправиться в поход!

— Господину Корфитцу самому не больше 22 лет от роду. Ему отлично подойдет такой молодой паренек. Подумай о всех тех благах, что ждут Венделя! Он может получить повышение в чине, он может стать дворянином в награду за мужество…

— Боже, не допусти этого, — шептала Кристина. Она даже и подумать не могла о том, чтобы отпустить единственного сына на безумную войну ради престижа, войну, которой не видно конца. При короле, лишенном чувства ответственности перед своим народом. Народом, который все больше страдал от нужды и человеческих жертв.

Однако, Серен Грип не смотрел на войну глазами жены. Ему чудилась головокружительная слава Швеции в случае, если удастся одолеть русских. Поэтому он сам, втайне от жены, отправился в поместье Беков поговорить с молодым офицером насчет сына. Корфитц Бек пришел в восторг, как и его стареющий отец Лаве Бек. Они знали Лене и Эрьяна Стеге и их дочь Кристину как людей, на которых можно полностью положиться. Маленький Вендель им тоже нравился. Между собой они говорили о том, как хорошо, что мальчик пошел в свою мать, а не в жадного отца. Кристина никогда не простила Серену Грипу этого коварного поступка. Она не смогла помешать отъезду Венделя. Каждая вещь из одежды, которую она ему приготовила, хранила следы ее слез. А атмосфера в доме после отъезда мальчика никогда больше не была по-настоящему хорошей.

Три года спустя, в 1710 году, в Сконе разразилась эпидемия чумы. Болезнь унесла с собой Лаве Бека и Серена Грипа. Кристина, происходившая из рода Людей Льда и потому более выносливая, смотрела на умиравшего мужа, но не чувствовала горя. Она ощущала лишь оцепенение и пустоту. Во время похорон она сохраняла каменное выражение лица, и не могла избавиться от него, как ни пыталась это сделать.

Вендель был в это время далеко, в России. И в этом романе речь пойдет о его судьбе.

Кристина получила от него письмо из Слупки — беззаботное, обнадеживающее письмо, и она как будто увидела блеск его глаз. Время, пока не пришло следующее письмо, было тревожно-долгим. Письмо пришло лишь под новый, 1708 год, и Кристине стоило больших усилий вскрыть его. Но если письмо было написано его почерком, то, значит, он жив? Оно пришло из Гродно в Литве.

Письмо было не так оптимистично, как предыдущее. Мальчик увидел перед собой страшный оскал войны, это она смогла прочесть между строчками. Они проделали адский марш по снегу через мазурские топи. Так много мертвых… от изнурения, от пуль снайперов. Это короткое письмо принесло мало радости. Не считая, естественно, того, что оно дошло! И что он был невредим. Пока.

— Король-идиот, возвращайся домой! — жалобно причитала Кристина, совершенно игнорируя преступление против короны, которое совершала. — Какой смысл ползать по болотам в разгар зимы далеко-далеко от Швеции? Это наших парней вы обрекаете на такие лишения! Какой прок в этом для Швеции? Что нам нужно от огромной России? Как нам накормить всех тех изголодавшихся бедняг, которые находятся там, в этих далеких краях? Подумайте о вашей собственной стране! Возвращайтесь домой и делайте что-то с нуждою здесь. И возвращайтесь домой с нашими мужьями и сыновьями! — Она глубоко вздохнула, посидела немного с закрытыми глазами, а затем пошла на работу в имение Андрарум. Уже в дверях она повстречала Лаве Бека — тогда он еще был жив.

— Письмо от Корфитца, фру Кристина! Он так хорошо пишет о Венделе. Хотите послушать?

— С большим удовольствием!

Она рассказала о своем письме, а затем Бек прочел отрывок из письма, полученного им:

— «Мой молодой денщик и друг из усадьбы Вендель Грип — действительно хороший малый. Он ужасно поранился в мазурских топях, когда застрял в болоте, но не проронил ни слова. Он непременно станет храбрым солдатом».

Кристина стояла, стиснув зубы. Вендель поранился?

— Он выздоровел? — с тревогой спросила она.

— Похоже, что так, — ответил старый Бек. Затем он прочел другой отрывок из письма, проникнутый боевым духом и восхищением королем-аскетом. Этого она не нашла в письме Венделя.

«Мальчик мой, — думала она с отчаянием. — Мальчик мой!»

И снова долгое-долгое ожидание… Затем пришло длинное письмо, последнее, полученное ими от Венделя.

«Полтава, июнь 1709 года.

Дорогие мать и отец!

Ах, матушка, чего только я ни повидал! Мое сердце сжимается от сострадания к людям и животным. Сегодня мы только что похоронили солдата, который провел на войне больше времени, чем мне лет. Он видел, как во время похода погибли его сыновья. Его волосы поседели, хотя он еще не так стар годами. И он не единственный. Они такие усталые, такие изнуренные, проведя на войне в чужих странах, вдали от своих родных многие годы. Они здесь с конца прошлого столетия. Без отдыха, не получая вестей из дома».

— Ну и чувствительный же парень! — громогласно возмущался Серен Грип. — Что это за вздор! Солдатская жизнь — самая почетная. Я всегда жалел что я не стал солдатом. Ну, читай дальше!

Голос Кристины стал еще напряженнее:

— «Сегодня был ранен также Его Величество, ранен в ногу. Он такой дисциплинированный, что даже не обратил на это внимания, а продолжал командовать, пока окружающие не заметили, что из его сапога течет кровь, а лицо побелело. Тогда его заставили лечь в постель. Дорога на Украину, куда мы сейчас прибыли, была тяжелой. Я видел людей с обмороженными ступнями, я видел, как целые отряды тонули в болотах. Генерал Ловенхаупт, который должен был придти к нам на помощь с лифляндскими и курляндскими войсками, начал операцию на Балтийском побережье с 11 тысячами человек… Когда они, наконец, пробились к нашей армии, их осталось всего 6 тысяч, и они потеряли весь обоз. У всех здесь болит грудь, но я, как ни странно, держусь. Почему, не понимаю».

«Люди Льда, — подумала Кристина. — Благословенная кровь Людей Льда!»

— «Многие заразились другими мерзкими болезнями. Во время зимнего постоя они общались в кабаках со скверными девицами, а сейчас так больны, что многих приходится оставлять у дороги». О, Венделю не следовало бы знать о таком ужасе, как французская болезнь, — вздохнула Кристина. — «Моя повседневная работа заключается в том, чтобы ухаживать за лошадьми — моей и господина Корфитца, держать их всегда наготове. Еще я должен следить за униформой и сапогами господина Корфитца, держать в порядке его оружие и, главное — его самого, быть при необходимости его носильщиком и вестовым, выполнять разные поручения. Поверьте, я работаю весь день! Но мы главным образом были на марше. Мы участвовали во многих больших сражениях и мелких стычках с казаками, татарами, поляками и, конечно, русскими. Самая большая и славная для нас битва разыгралась год тому назад при Головцине. Тут мы одержали большую победу над русскими. Но если вы позволите, я не стану рассказывать о боях».

— Проклятый трус, — фыркнул Серен Грип. — Было бы забавно услышать о том, как разбили русских. Он мямля — в тебя. Маменькин сынок!

Кристина воздержалась от комментариев. Она продолжала читать:

— «Поймите меня, у меня такие тяжелые воспоминания, что когда я думаю об этом, голова идет кругом, а грудь сжимается, и я не могу вздохнуть. Мой лучший друг, молодой парень из Смоланда, служивший в кавалерии, погиб при Головцине. Я должен также рассказать, что был взят в бой…»

— Нет! — вырвалось у Кристины, будто крик испуганной птицы.

— Уймись! Парню ведь исполнилось 15 лет! Подходящий возраст, чтобы сделать карьеру офицера.

Она с трудом дочитала письмо до конца:

— «Мы ведь проигрывали так много раз, что нужен был каждый человек. Однако я должен сознаться, что все мы устали и обескуражены. Многие страдают от тяжелых недугов, потому что вынуждены довольствоваться пищей, которую нам дают. Помои и мясные отбросы — настоящая королевская трапеза для нас. Ведь случается так, что мы по нескольку дней не имеем во рту ничего, кроме мутной воды, которую можем зачерпнуть с полей».

«О, Вендель, — думала Кристина. — Как мог твой отец причинить тебе такое зло?»

— «Сейчас мы осаждаем Полтаву. Мы все знаем, что именно здесь произойдет сражение, великая проба сил. Царю Петру удалось, наконец, собрать свое войско, чтобы встретить нас. Молитесь за нас, матушка и отец! Матушка, будь добра, отдай маленькому Монсу, сыну управляющего усадьбой, мой лук и стрелы. Он всегда хотел их иметь, а я теперь слишком взрослый для такого занятия. Присматривай вместо меня за собаками и лошадьми. И за дубом, посаженным мной. Принялся ли он? Может быть, он уже подрос? В мыслях я всегда с вами в нашем уютном, надежном доме. Да благословит вас Бог, мои дорогие!

Ваш преданный сын Вендель».

Это было последнее, что они услышали от него. А, со временем они получили известие о мучительном поражении под Полтавой. Его объясняли тем, что король Карл лежал в лихорадке из-за раненой ноги, но главное — пессимизмом и подавленностью, царившими в его измученной армии. Передавали и тревожные новости о том, что после поражения Карл XII повернул на юго-запад и Турцию и что шведских солдат, которые последовали за ним, было только около тысячи, остальные были казаками, сражавшимися на стороне шведов. Об оставшихся каролинцах и о том, что с ними случилось, не было известно ничего. А ведь перед битвой шведская армия насчитывала около 20 тысяч человек!

Лаве Бек и Серен Грип умерли через год, не узнав о судьбе своих сыновей. Имена молодого Венделя и его господина Корфитца покрыла завеса неизвестности. Огромная, пугающая, жуткая.

2

Возможно, утверждение о том, что шведы капитулировали под Полтавой, неправильно, хотя битва разыгралась именно здесь.

Офицерам Карла XII удалось уговорить тяжело больного короля отступить на юг, чтобы не попасть в лапы к русским. В конце концов он пошел на это, апатичный и хмурый.

Но когда войско отступало вслед за ним, оно слишком долго шло вдоль реки Ворсклы мимо бродов и оказалось в «кармане» у Переволочны, в треугольнике между Ворсклой и Днепром. Здесь перейти реки вброд было нельзя и русские заперли шведов. Именно тут усталость от войны сыграла решающую роль. Напряжение и неудачи этого года погасили в них воинственный дух. Рядом не было короля, который мог бы их ободрить и вдохновить. Его давно переправили через реку и несли на носилках на юг. Он ничего не знал о состоянии своей армии.

Шведам было бы совсем нетрудно отбиться, но они просчитались, оценивая численность и боеспособность русских. Те, кто взял их в плен, были такими же измотанными, такими же голодными. Кроме того, в количестве русские значительно уступали шведам.

Среди шведов были, конечно, полки, желавшие продолжать битву, но их было недостаточно. Команду о прекращении стрельбы отдал генерал Левенхаупт. Он сделал это, чтобы спасти жизни своих людей. А когда он и другие офицеры увидели, как ничтожны были силы русских, было уже слишком поздно.

Когда русские, полагавшие, что возьмут 4—5 тысяч пленных, увидели войско, попавшее им в руки, они ничего не могли понять. Оказалось, что они захватили 16 тысяч пленных. Среди них были запорожские казаки, поднявшие бунт против царя и перешедшие на сторону шведов, считая, что Украина их государство. Над этими казаками учинили жестокую расправу. Их пытали на дыбе, колесовали и распинали, чтобы они умирали на жарком солнце…

Шведов отсюда увели. Огромное войско гнали, словно скот, по степям Украины. Полгода пленные шли пешком до Москвы. Никто не знает, сколько шведских солдат погибло во время этого марша. Казаки — не запорожские — подгоняли их плетками и насмешливыми окриками. Шведы, которые больше не могли идти, оставались лежать вдоль дороги. Но живые пленники должны были придти в Москву. К самому царю Петру. Триумф русских был беспределен.

Капитан Корфитц Бек и его юный «оруженосец» тоже участвовали в этом унизительном марше. Капитан не уставал дивиться стойкости и душевной силе молодого паренька. Вызывали симпатию не только упорная воля к жизни, но и сердечность, побуждавшая его оказывать внимание умиравшим. Вендель Грип был всегда возле того, кого оставляли в пути. Он всегда находил слово утешения, которое слышал только умиравший. Он написал в Швецию массу писем матерям, женам и детям. Хотя стражники и лезли всюду со своей плетью, Венделю стоило только посмотреть на них, как словно что-то в его взгляде заставляло их замолчать и оставлять его в покое. Но не только Корфитц Бек смотрел на подростка с восхищением. Таких было много как среди шведов, так и среди русских… Вендель Грип не походил на типичного отпрыска Людей Льда. Браки со светловолосыми людьми изменили наследственные черты Людей Льда.

У Венделя были волосы ржаного цвета, падавшие на плечи легкими завитками, и чистые голубые глаза, полные дружелюбия, любопытства и юмора. Его кожа была такой светлой, что от суровой походной жизни стала сильно шелушиться, а затем приобрела темно-золотистый оттенок, отчего васильковые глаза и белые зубы выделялись еще больше. Его лицо было более открытым, добрым, чем многие лица людей из рода его матери и, разумеется, отца. Чувство юмора он явно позаимствовал у своего прадеда Танкреда. О том, что ему было всего 15 лет, ясно свидетельствовали его неловкие движения и весь облик. Подросток обещал стать стройным, высоким и широкоплечим юношей.

Вендель только что был занят тем, что пытался облегчить участь смертельно больного офицера, оставленного умирать в лесу. Подросток смахнул слезу и догнал Корфитца Бека, ждавшего его.

— Из какого же материала ты сделан, Вендель?

— Простите мне мою слабость, но я…

— Я не слезы имел в виду, — сказал отрывисто Корфитц Бек. — Я имел в виду другое: здесь постоянно кто-то умирает, ты за ними ухаживаешь, умываешь их, а сам будто имеешь больше жизней, чем кошка!

Вендель улыбнулся:

— Я слышал, что моя мать происходит из богатырски сильного норвежского рода.

— Я полагал, что ее родители — датчане.

— Мы, как сорная трава, рассеиваемся по всем Северным странам, — ответил Вендель.

— А теперь… вплоть до России, — тихо произнес капитан. — Но я бы не стал сравнивать вас с сорняками. Моя мать и бабушка, а также отец бабушки — король Дании Кристиан IV всегда хорошо отзывались о роде, из которого происходит твоя мать. Вы оказали неоценимые услуги нашему роду. Ходят слухи, будто ваши люди занимались ворожбой — скажи, правда ли это?

Вендель рассмеялся:

— В это я не верю! Прекрасно было бы, если бы я мог перенести всех нас домой. Раз — и мы дома! Но так не получится.

— Видишь, впереди подают знак остановиться. Видимо, мы заночуем в соседней деревушке. Хорошо бы немного подкрепиться.

Вендель не ответил. Его всегда огорчало, что они грабили деревни, добывая еду. Он представлял себе, каково было положение жителей, после того, как солдаты покидали эти места. Жителей ждал голод! Еще хуже он чувствовал себя, когда шведы были захватчиками. Теперь они были только пленниками, и ответственность несли сами русские.

Капитану Беку и Венделю вместе с большой группой офицеров и солдат было предписано разместиться на ночлег в небольшом жалком домишке. Как и каждую ночь, они увидели ту же нужду. Было тесно, холодно, неудобно спать, полно насекомых. Но, как он имел обыкновение говорить: «50 вшей больше или меньше на уже завшивленном теле не играют роли. Если их много, значит кровь у тебя питательная и пользуется спросом». Они покорно устраивались в переполненных людьми сенях. Корфитц Бек вздохнул:

— Сегодня моя очередь дежурить ночью.

— Я составлю вам компанию, капитан.

— Нет, Вендель! Как самый молодой и сильный, ты и так слишком часто назначался на ночное дежурство. Ты сидел ночью позавчера, и я не хочу, чтобы ты дежурил вместе со мной. Должна же быть хоть какая-то справедливость. Но ты сядь здесь в уголке на лавку. Если что, я тебя разбужу.

Вендель согласился. Они сидели в сенях крестьянской избы, поскольку капитан Бек должен был дежурить, а Вендель не имел права спать в комнатах. Так как уже давно настала осень, и они приближались к Москве, то становилось все холоднее. Нужно было следить за одеждой, которая еще у них оставалась. Охранники воровали вовсю, когда представлялась возможность.

— Не хотите ли кусочек хлеба? — тихо шепнул Вендель, потому что все уже улеглись спать, где только могли. Офицеры, как обычно, разместились в горнице, рядовые должны были довольствоваться сенями и двором.

— Где ты это достал? — спросил Корфитц, приглушая голос, и с благодарностью взял хлеб.

— На привале мне сунула его крестьянка. Она назвала меня «сынком», у нее были слезы на глазах. Я поблагодарил ее и поцеловал в щеку.

Они потихоньку съели маленькую краюшку. Если бы это увидели другие, то возникла бы драка, каждый захотел бы получить кусок, и никто не насытился бы.

— Ты, очевидно, успел много выучить по-русски, — прошептал Корфитц Бек.

Вендель пожал плечами:

— Я запомнил только самое необходимое: «еда, спать, менять, ты — красивая девушка…»

— Ах ты лиса, — улыбнулся капитан Бек. Затем его голос стал серьезен. — Плохи дела у капрала Верья.

Вендель взглянул на пожилого человека, который лежал на полу и слабо стонал.

— Да. В нем пища не задерживается. Он почти совсем высох.

— Ты не мог бы достать ему немного воды?

— Попытаюсь.

Вендель наощупь выбрался во двор. Снега еще не было, но земля промерзла, и солдаты, тесно лежавшие друг возле друга, дрожали от холода. Над остроконечными крышами изб и церковным куполом-луковкой звезды горели так ярко, что глазам было больно. Однако резь в глазах объяснялась, вероятно, и слишком скудной пищей, и недостатком сна. Орион. Колесница Карла. Кассиопея… Те же самые созвездия, что светили над его домом далеко-далеко на западе. Он подавил тоску по красивому маленькому родному дому в Сконе.

Мать… Странно, но в его тоске отцу не было места. Они никогда не понимали друг друга, были слишком разными. Серен Грип считал сына избалованным и легкомысленным, не понимающим ценности богатства. Сын не принимал лакейской морали отца, как он это называл. Но одно у них общее, думал Вендель. Никто из них не мог есть, сидя за столом не на своем месте. По вечерам отец всегда выбирал свой любимый стул. К сожалению, он был любимым и у Венделя, и последний всегда был вынужден уступать, потому что не любил ссор. Они оба отдавали предпочтение одной и той же лошади для утренней прогулки верхом. Каждый из них имел обыкновение ездить сам по себе, но всегда в одно и то же время. В результате именно отцу доставалась любимая лошадь. «Ну вот, значит, я унаследовал многое из его характера, — думал Вендель. — Конечно, я люблю его, дело не в этом. Но только у нас с матерью есть что-то такое в крови, что позволяет нам понимать друг друга без слов. А отец всегда хочет показать власть…»

Он очнулся. Пока он рассматривал звездное небо, ему казалось, что он был дома. Но когда Вендель опустил глаза и увидел бедную русскую деревеньку, то ощутил невыносимую тоску и отчаяние. Он пошел дальше и открыл дверь на небольшой скотный двор, объяснив стражнику, кто он. Здесь также было полно шведов, здесь же укрылись и хозяева, поскольку изба была отдана на постой. Вендель знал, что каждый крестьянский двор в деревне был «уплотнен» подобным образом. Он почувствовал угрызение совести, хотя не мог, конечно, ничего сделать, что-то изменить. Собственно, он вошел сюда только для того, чтобы попытаться найти местечко для тех бедняг, которые спали на дворе. Но он быстро понял, что это невозможно. Каждый угол был занят, так что для животных почти не осталось места. Тогда он вышел и стал искать колодец. Ступая по неровной почве, он снова почувствовал, как ноет стертая ступня. У него украли сапоги и он был вынужден ходить в неуклюжих деревянных башмаках, которые были ему совсем не по размеру. Плохо, что рана опять открылась, она могла легко засориться, и ему придется трудно во время длинных дневных переходов. Когда он зачерпнул воды, то услышал печальную русскую песню в сопровождении струнного инструмента. Песня раздавалась где-то в деревне. Кто-то, кого вынудили уйти из своей избы, пытался этой ночью приободриться и согреться. «Пой не так заунывно, — попросил Вендель. — Нам и так тяжело».

Он снова вошел в избу проведать беднягу-капрала. Верья поднял голову и стал жадно пить.

— Ты — добрый мальчик, — хрипло прошептал он и повалился навзничь.

— Пустяки, — добродушно улыбнулся Вендель. — Мне просто повезло, я остался здоровым, — вот и все. Я, словно сорная трава, отец.

Затем он попытался немного вздремнуть. Ему показалось, что прошло одно мгновенье, когда Корфитц Бек потряс его за плечо.

— Это Верья, Вендель, — прошептал капитан. — Ты можешь мне с ним помочь.

Вендель смущенно подумал, что старик умирал. Но дело было в том, что выпитая им вода вызвала небольшое расстройство. Они с капитаном вместе помыли и вытерли капрала, а Вендель пожертвовал своей курткой, накрыв ею больного.

— Не много проку было от той воды, — сказал он с улыбкой.

— Да, но она была хорошей, — отрывисто рассмеялся старик. — Ты ведь посидишь возле меня, мальчик? Видишь ли, мне как будто немного страшно. Видно, в свое время я не особенно усердно молился.

— Отец, вы отлично справитесь с этим, — успокаивал его Вендель. — Может быть, вам лучше было бы остаться здесь, в деревне? Придти в себя?

— Нет, нет, не оставляйте меня здесь! Я должен быть с вами!

Вендель кивнул.

— Завтра утром я попытаюсь найти кипяченого молока. Оно помогает при этой хвори.

При этих словах старик скорчил гримасу.

— С добавлением водки, — попытался шутить Вендель.

Тут старый капрал одобрительно кивнул.

— Что бы ни говорили об этих язычниках, но в водке они понимают толк! Подержи меня за руку, мальчик!

Вендель посидел возле него, пока он не заснул. Затем он пересел в уголок на скамью, потеснив своего соседа, который было удобно улегся на этом месте. Корфитц Бек казался задумчивым.

— Скажи мне, Вендель, ты истово верующий?

— Я? Я этого не знаю. Видимо, я — как большинство людей. Боюсь Господа, но, кажется, часто о Нем забываю.

— Можно подумать, что у тебя талант от Бога, когда видишь тебя возле умирающих. Они тянутся к тебе.

Об этом Вендель долго размышлял, но не мог обнаружить в себе ничего, похожего на святость. Наоборот, он часто радовался при виде красивых русских девушек на обочине дороги и думал о них неподобающим образом. У него была также склонность отвратительно ругаться, если что-то его не устраивало. И пока они еще были на военном положении, он должен был часто подавлять взрывы непочтительного смеха над офицерами, которые вели себя слишком торжественно, впадали в пафос. Он не мог всерьез воспринимать раздутую воинскую славу, он видел только трагедию, сопровождавшую шведскую армию на ее пути. Все в нем противилось утренней молитве, где Бога просили даровать шведам победу.

Втягивать Бога в ведение войны между двумя его народами! Разве не Бог создал их всех? Разве он мог с удовольствием взирать на то, как один народ режет другой? А теперь… Пусть небо простит его, но он считал этот плен заслуженным. Если бы другая страна вторглась в его Швецию, то шведы поступили бы так же: взяли вторгнувшихся в плен и насмехались над ними по крайней мере не меньше. Вендель не мог участвовать в возбужденной болтовне офицеров, осуждавших ужасных варваров, которые так плохо обращались с храбрыми, ни в чем неповинными шведами. Он был, правда, согласен с тем, что казаки были суровы, часто более жестоки, чем кто-либо, кого он видел раньше. И все же!.. Будто Швеция имела какое-то право!

Короче говоря, Вендель был совсем не предназначен для военной карьеры. Из Людей Льда таких было очень мало. Но если его родственник Микаэл Линд стал из-за войны душевнобольным, то Вендель оказался более крепким. Ему было свойственно чувство юмора и умение пошутить даже в трудную минуту. С другой стороны, слезы легко навертывались ему на глаза, и это приносило облегчение, тяжесть не оставалась в душе. Больные и умирающие замечали его отзывчивость, искали у него утешения и, вероятно, хоть немного радости среди всего безрадостного, что их окружало.

Вендель походил больше всего, видимо, на Маттиаса, но он не был таким «ангелоподобным». Вендель был более открытым и смелым. Корфитц Бек не знал, что Вендель происходит из рода Людей Льда. Он только сознавал, что у подростка — необыкновенные способности, каких он не видел у других. Вендель очень хорошо знал о проклятии, тяготевшем над их родом. Он знал, что в каждом поколении проклятие поражало по меньшей мере одного человека. А в его поколении детей было всего четверо… Но хотя капитан Бек и утверждал, что в Венделе было что-то особенное, сам Вендель знал, что не он был отмечен проклятием. Нет, он знал, что был другой человек. Но мать и бабушка не хотели говорить об этом, а сам он до сих пор не встречал других сородичей. Или, у него было смутное воспоминание, такое смутное, что порой казалось, будто он сам это придумал, наслушавшись всех этих разговоров о проклятии. Ему было, пожалуй, пять лет от роду, когда весь род собрался в Норвегии. Он неясно помнил, что тогда встретил кого-то, кто был меньше его самого. Что он заглянул в желтые глаза, такие желтые, какие мог себе представить. Глаза, светившиеся сильнее, чем у взрослых, имевших такие же глаза. Взрослых звали Виллему, Доминик, Никлас и Ульвхедин. Это он знал, потому что об этом недавно рассказала бабушка. Но кто был ребенок, этого она, видимо, не помнила. Он был одним из трех, и все они были моложе Венделя. У Ульвхедина — один сын — Йон. Внука Виллему, сына молодого Тенгеля, зовут Дан. Альв женился и обзавелся дочерью, которой дали имя Ингрид в честь матери отца Ирмелин.

Но кто из трех? С тех пор он никого не видел, так как сконская ветвь была самой изолированной среди Людей Льда. Ни о каком скандале или еще о чем-то ужасном не упоминалось в связи с этим ребенком, во всяком случае, до сих пор. Вендель был уверен, что услышал бы, если бы что-то случилось.

Но сейчас он так давно был вдали от дома. Более двух лет. И как долго это будет продолжаться? Эта дорога уводила его все дальше от дома.

Он, кажется, начал засыпать, потому что вздрогнул всем телом, когда раздался шепот Корфитца Бека:

— Вендель! На дворе что-то происходит!

Они беззвучно встали и прокрались к двери. Осторожно толкнули ее. К счастью и совершенно неожиданно, она открылась без единого звука. У стены избы, склонившись над спавшими пленниками, стояла на коленях фигура, одетая в грязно-серую рубашку с узором вокруг ворота и рукавов. Руки усердно что-то искали. Словно у бедных парней остались какие-то ценности!

Капитан и Вендель сразу догадались, что это — кто-то из деревни. Их стражи были одеты не так плохо, на них была солидная экипировка от холода. Корфитц и Вендель подбежали к человеку, чтобы остановить его. Он обернулся и увидел их, закрыл лицо рукой, чтобы его не узнавали, и пустился наутек. Вендель, не уверенный в том, прихватил ли вор что-нибудь с собой, бросился за ним. Он услышал сначала тихие предупреждающие оклики капитана, а потом увидел, что последний тоже побежал за ним следом. Вероятно, чтобы Вендель не ввязался в какую-нибудь историю. А Вендель именно так и поступил. Он попал прямо в руки одного из стражей. Корфитц Бек остановился в выжидательной позе в нескольких метрах от них.

— Ну-ну! — сказал страж, крепко ухватив Венделя за руку. — Оставь в покое бедного крестьянина!

— Вор, — с усилием выдавил подросток на своем жалком русском языке.

Охранник сказал что-то пространное, чего Вендель не понял. Это был рослый казак, за мягким голосом которого угадывалось что-то опасное.

— Может, у тебя есть что-то для меня? — угрожающе улыбнулся он.

Чувство юмора не подвело Венделя.

— Да. Вошь, — ответил он.

— Что? — гневно заорал стражник. — Я не вошь!

— Нет, нет! — Вендель торопился исправить недоразумение. — У меня только вши. Пожалуйста!

Он стал шарить в волосах, чтобы продемонстрировать. Что бы там ни говорили о казаках, они ценили такой грубый юмор. Стражник расхохотался и хлопнул Венделя по плечу.

— Хорошо, но твоя рубашка, вот эта? Ты ее продашь?

— А ты мне продашь свою? — не замедлил с ответом Вендель и поднял рваный рукав своей рубашки. Показал дыры впереди и изношенную ткань у плеч. Тогда казак рассмеялся опять и отпустил его. Корфитц, который ждал в тени, будучи незамеченным, вздохнул с облегчением.

— Уфф! Это могло бы кончиться плохо! Ну что же, хоть твой русский язык, возможно, и не так хорош, но ты усвоил самые нужные слова.

Они поспешили назад к своей избенке. Солдаты, расположившиеся во дворе, проснулись от шума и теперь благодарили их. Затем бедняги попытались снова забыться сном на пронизывающей ночной стуже. Корфитц тяжело вздохнул, когда пошел будить человека, который должен был его сменить. Будить оказалось ненужным, так как все, квартировавшие в этой избе, проснулись из-за их беготни.

— Спасибо за помощь, Вендель, — сказал капитан, найдя себе место для ночлега. Мальчик скорчился в своем уголке.

— Ах, пустяки, — сонно пробормотал он. — Это я должен благодарить.

— Если бы мы только могли послать домой весточку, — тихо сказал капитан Бек. — Чтобы наши семьи узнали о том, что мы живы! Как ты думаешь, они это знают?

— Понятия не имею, — неотчетливо произнес Вендель. — Но ведь надеяться можно всегда. Кто-то, вероятно, рассказал о капитуляции. Обо всех пленных. Или они следят только за судьбой короля?

— Скорее всего, — ответил Корфитц с несвойственной ему проницательностью.

На следующее утро им не потребовалось искать для капрала Верья кипяченое молоко с водкой. Его путь закончился здесь, в этой деревушке. Его соратники наскребли немного денег и поручили местным жителям похоронить старика. Отпевали усопшего по православному обычаю или гроб просто опустили в землю — все это было теперь неважно старому каролинцу. Вендель, в какой-то мере чувствовавший свою ответственность за жизнь этого человека, утешал свою совесть тем, что капрал избежал, по крайней мере, ужасного обращения стражников.

Самые горькие мгновения наступили для шведов по прибытии в Москву. Царь Петр приказал воздвигнуть для своего торжественного шествия семь триумфальных арок. Воины Карла XII, известные своей храбростью и военной выучкой, должны были прошагать под ними мимо зрителей, которые, естественно, пользовались случаем, чтобы развлечься. Каждая арка была украшена карикатурными изображениями короля Карла ХП и его солдат. Над городом раздавался грохот пушек, звонили все церковные колокола, а на сердце у ратников Карла было так тяжело от горя, стыда и ярости, как никогда. Это происходило 22 декабря 1709 года. Капитан Корфитц был настолько серьезно болен, что вынужден был опираться на Венделя. Капитан недавно перенес дизентерию, справился с ней, а теперь что-то было с легкими. Вендель очень тревожился за своего господина. Они делили радости и горести и стали настоящими товарищами, хотя продолжали сохранять отношения офицера и подчиненного. Никто больше не называл Венделя денщиком. Хотя он и не был адъютантом Бека, все его так звали. Или просто «этот живучий мальчик Грип».

После унизительного триумфального шествия пленные были уведены в разные районы Москвы, где им было предписано находиться. Теперь зимняя стужа стала действительно мучительной, и все беспокоились о том, получат ли жилье или нет. Корфитц Бек был поселен в небольшом доме вместе с группой офицеров почти в сорок человек. На этот раз никто не выгонял Венделя в сени. Отчасти они стали к нему иначе относиться, отчасти причиной была болезнь капитана. Кто же смог бы ухаживать за ним лучше, чем Вендель?

В столице их положение лучше не стало. В кварталах, где они жили, толклись люди, желающие проучить чертовых шведов — словом и кулаками, а иногда и оружием. Пришлось снова дежурить по ночам и спать по очереди. Длинными тревожными ночами они толковали друг с другом о своем горе и тоске, о своих недугах. Последние стали излюбленной темой разговоров. Как это обычно бывает в больнице, они обсуждали свои расстройства желудка, мозоли и боли в мышцах, разбирая по косточкам малейшие детали. Но своих упований на возвращение домой они никогда не высказывали. Эти мысли держали про себя, их хоронили в самой глубине сердца, за трепетным страхом перед будущим.

Вендель ухаживал за своим господином, проявляя настоящее чутье. Он не унаследовал от Людей Льда качеств целителя, но, видимо, все же обладал какой-то интуицией, подсказывающей, что следует делать. В результате Корфитц Бек постепенно встал на ноги. Узы, связывавшие их, стали еще крепче.

И вот… однажды в дом вошел офицер с выражением подавленности на лице. Подавленности более глубокой, чем отчаяние. Он опустился у единственного в комнате стола, спрятав лицо в ладони.

— Что случилось? — боязливо спросил один из присутствовавших. — Король умер?

Офицер посмотрел на него.

— Король? Я бы ему, пожалуй… Извините, — сказал он, взяв себя в руки. — Мы должны переехать. Рассеяться.

— Куда?

— Во всяком случае, не на запад. Готовьтесь к отправлению, мы должны быть высланы частями в города и деревни на востоке и северо-востоке. Так, чтобы мы не смогли сговориться для каких-нибудь козней. Словно мы можем поднять мятеж! Мы, не имеющие нательных рубашек. Взгляните на нас! Изможденные, завшивевшие, доведенные до предела. Разве мы представляем какую-то опасность для царя и его приспешников?

Вендель бессознательно подвинулся на шаг к Корфитцу Беку. То ли защищая его, то ли ища у него защиты — этого капитан не понял. Скорее всего, Венделю хотелось, чтобы их не разлучили, ничего больше.

При разбивке им удалось остаться вместе, и они попали в Казань, старый город татар к востоку от Москвы. Во всех местах, куда прибывали шведы, они имели свободу передвижения в черте города или деревни, но не за границами соответствующего населенного пункта. Утверждать, что их больше любили в новых местах, было бы неправдой. Против них была религия. На них смотрели как на презренных, неверных собак, на которых можно было плевать без зазрения совести.

Пребывание на новом месте было, однако, не слишком продолжительным. Осенью 1710 года был раскрыт заговор шведских офицеров в Казани. Перебежчик разоблачил грандиозный план побега. Почти двести шведов, среди них Корфитц и Вендель, намеревались захватить врасплох русскую команду в Казани, взять с собой всех шведов из деревень вокруг города и отправиться объединенным отрядом в Бендеры к Карлу XII. Возможно, они смогли бы это осуществить, потому что русская армия находилась в Финляндии, прибалтийских провинциях и в Польше. Но их предали.

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения русских. Весной 1711 года почти все пленные были сосланы на восток, за Уральские горы в Сибирь. Поскольку в это время года дороги были непроходимыми, пленных везли по рекам, и это заняло несколько месяцев. Шведам казалось во время этой поездки, что мрак совсем сгустился над ними.

Многие взрослые мужчины плакали, когда суда с пленниками плыли вдоль широких рек. Лица других словно окаменели. Этой бесчувственностью они прикрывали свои мечты. Некоторые пленники были совершенно апатичны.

Когда путь, наконец, закончился в Тобольске, Венделю минуло семнадцать лет…

Как ему казалось, никто из соратников Карла XII не мог бы вернуться из Сибири в Швецию.

3

В Тобольске их ждала большая неожиданность. Они были здесь не первыми шведскими пленниками. Русские и раньше предпринимали походы в прибалтийские провинции Швеции и в Финляндию и брали там в плен мужчин и женщин с детьми. Для соратников Карла XII, которые до сих пор жили суровой походной жизнью, было удивительно опять встретить женщин, с которыми можно было общаться и болтать, не навлекая ни на кого бесчестья. Они также узнали, что шведские пленники в Тобольске сумели создать в городе общину. Теперь здесь насчитывалось почти полторы тысячи шведов, включая восемьсот офицеров, прибывших сейчас.

Так что они устроились в Тобольске лучше, чем в тех местах, где уже были раньше. Если не считать того, что русские офицеры напиваясь допьяна и грозили «найти управу на дерьмовых язычников». Это могло принять скверный оборот. Пленные находились под строгим надзором, и о побеге нельзя было и подумать. Если же среди пленников обнаруживался хоть малейший намек на заговор или бунт, то смутьянов ссылали еще дальше на восток, и они исчезали в бескрайней Сибири.

Однако шведы должны были так или иначе поддерживать свое существование. Поэтому они начали учиться друг у друга ремеслам, а изготавливаемые ими вещи пользовались хорошим спросом. Они научились одеваться как русские крестьяне — это было необходимо из-за сурового климата и для того, чтобы не слишком выделяться в толпе. Так они чувствовали себя более уверенно.

Кое-кто из них занялся было винокурением, но это не получило распространения, потому что доходы от винокурения поступали самому царю, имевшему монополию. Некоторые шведы женились на русских женщинах и хотели остаться здесь жить. Но преобладающее большинство пленников таило в душе страстное желание: домой! Домой в Швецию или в армию Карла XII, чтобы поддержать короля. Он был, вероятно, удивительной личностью. Хотя он и вовлек страну в пучину нищеты своими бесчисленными войнами, хотя он никогда не бывал дома в своем государстве, он сохранил ореол героя среди своих солдат и полководцев и среди тех, кто был его врагами. Возможно, это объяснялось его аскетическим образом жизни, немногословием и сильной волей. Он был интеллигентным, воспитанным и самым скупым на слова человеком, какого знала история. Особенно, когда дело касалось его самого. В личном плане он был и остался загадкой. Но солдаты смотрели на него как на Бога. Он делил их жребий, никогда себя не щадил, не позволял себе ничего, что не могли получить они. Он был упрям и своенравен с равными себе по происхождению, но все были вынуждены преклоняться перед его острым умом и хорошо продуманной военной стратегией. Как теперь… Половина его армии находилась во вражеской стране в плену в чрезвычайно трудных условиях, но единственной мыслью пленников было вернуться и сражаться вместе со своим королем. Непостижимо!

И побеги случались. Большинство их происходило по пути в Москву и из самой столицы. Однако даже в Сибири кому-то удавалось ускользнуть из плена. Оставшиеся часто думали о тех одиночках, которым удалось бежать. Но об их дальнейшей судьбе они ничего не знали. Добраться до Швеции или до армии Карла XII было отнюдь не пустяковой прогулкой!

Молодой Вендель Грип оказался способным к ремеслам. Он мог выбирать между кузнечным, токарным и столярным делом, мог стать шорником или золотых дел мастером, мог шить красивые попоны или гранить драгоценные камни. Он быстро освоил искусство выделывать кожу, думая о шорном деле, но вскоре обнаружил, что ему интереснее украшать кожу орнаментами. Он оказался таким способным, что ему пришлось обучать этому ремеслу двенадцать других солдат по воскресеньям. Так поступало большинство офицеров, освоивших какое-либо ремесло.

Вендель делал это хорошо. Он продавал свои красиво обработанные кожи или менял их на нужные для себя товары у горожан и у крестьян, приезжавших сюда в базарные дни. Само собой разумеется, он получал за это небольшие деньги, но относился к ним бережливо. Жил он в доме с другими шведами. Теперь он уже не так часто виделся с Корфитцем Беком. Тот начал общаться с одной из семей, прибывших из прибалтийских провинций. Главой семьи был подполковник Клэс Ског, бывалый воин и властный человек.

Однажды Венделя пригласили в гости вместе с Беком. В семье Скогов была дочь Мария в возрасте Венделя. Она была мила, даже очень мила, и романтическое сердце Венделя запылало. За обедом он сел рядом с ней. Никогда раньше он не находился так близко к женщине. Его руки стали вдруг такими большими и неловкими, что опрокинули стакан. Язык не хотел ему повиноваться, так что Вендель почти заикался. И куда только подевались все умные слова? Что за банальности выдавливал он из себя?

Но никто, казалось, не обращал внимания на его муки. Мария улыбалась мило и немного рассеянно и так же часто поворачивалась к Корфитцу Беку, сидевшему по другую сторону от нее. Но всякий раз, когда она смотрела на Венделя, ему казалось, что внутри у него что-то обмирало. Это уходило его детство, он чувствовал, что становится взрослым. Двадцать лет, это уже не мало!

Семья Скогов жила в одном из лучших домов, предоставленных пленным шведам. Однако это был, конечно, не более, чем барак, и сколько семей тут было, трудно сказать. Они пытались поддерживать в доме определенный стиль, насколько это было возможно в таких условиях. Но после тяжелых лет на чужбине для Венделя это было словно возвращение к настоящему домашнему очагу. После визита он пошел домой в жалкую избушку, где жил с другими рядовыми. Пурга, бушевавшая в городе, предвещала потепление. Это было бы кстати, поскольку холода стояли довольно долго. Вендель должен был бы мерзнуть в своей одежонке, но ему не было холодно. Его ступни словно не касались земли. Вернувшись домой, он сразу же отправился в свою мастерскую. Здесь он только что начал работать над небольшим кожаным кошельком. Он собирался было продать его, но теперь передумал. Его получит Мария, она и никто другой. А он сделает такой красивый узор, подобного которому не видел никто.

Вендель трудился всю ночь и заснул над своей работой. После этого днем он должен был помогать на строительстве башни в городе, которая уже получила название «шведской». Ей было суждено сохранить это название, и она стоила здоровья шведам-соратникам Карла XII. Как и ожидал Вендель, погода переменилась, пурга вызвала потепление, но дуло так же сильно. Пожалуй, можно было бы работать, но у Венделя не было времени. Он страшно кашлял, когда пришли надсмотрщики, чтобы отвести их к месту работы. Он попросил оставить его дома, всего на один день. Видимо, он выглядел плохо после ночного бодрствования и надсмотрщики уступили. Так он смог продолжить работу над кошельком. Она заняла целую неделю, зато кошелек получился очень красивым — с рельефными небесно-голубыми и золотыми узорами и очень сложной застежкой.

Каждый вечер Вендель бежал к дому, где жили Скоги. Он словно бы случайно проходил мимо. Однажды он встретил ее, когда она спешила домой, спрятав руки в меховую муфту. «Я должен сделать ей муфту», — сразу подумал он. Он снял шапку и почтительно поклонился. Мария недоуменно смотрела на него одно мгновение, затем узнала и приостановилась. Она протянула ему свою ручку, которую Вендель с трудом отпустил. Правда, это ему удалось сделать в рамках пристойности.

— Спасибо за гостеприимство, фрекен Мария, — сказал он вежливо, потому что в этом он упражнялся. После этого он запнулся: — Эээ… Это… сегодня прекрасная погода.

Это было не так, но она согласилась, так как тоже не знала, что сказать. Они немного постояли в растерянности, затем она сделал движение, чтобы идти дальше.

— Ну, я, пожалуй… — сказала она нерешительно. «Боже, помоги мне, сделай так, чтобы она осталась», — умолял про себя Вендель. Но Бог не помог.

— Передайте привет матушке и бабушке, — с отчаянием и запинаясь произнес Вендель. Она кивнула и исчезла.

Кошелек… Как бы мог он вручить его ей подобающим образом? Так, чтобы это выглядело как подарок девушке из знакомой семьи, и в то же время так, чтобы она поняла, какая таится за этим любовь? В душе он надеялся на то, что его пригласят опять. Тогда было бы простым делом сказать как бы между прочим: «У меня с собой маленькая вещица, которую я мастерил в свободное от работы время. Не желает ли фрекен Мария иметь такую?» Это никого бы не шокировало. А она была бы в восторге и благодарила бы его с сияющими глазами. И она бы вспоминала о нем всякий раз, как брала кошелек, чтобы заплатить.

Но его больше не приглашали к Скогам. Наступила весна. Ветер из тайги становился все мягче. Прилетели перелетные птицы, и за городом начали распускаться редкие, но яркие полевые цветы. Однако Вендель не видел их, потому что не бывал за городской чертой. Он только ощущал весеннее брожение в крови, которое мучит влюбленного всегда, когда желанное недосягаемо. Никогда раньше юноша не посещал такое количество собраний, церковных служб, совещаний (куда женщинам вход был закрыт), используя любую мыслимую возможность для встречи с Марией Ског. Он, конечно, иногда видел ее, это было неизбежно в таком небольшом городе. Он, конечно, порой перекидывался с нею несколькими словами. Но иногда у него не было с собой кошелька, и он мог из-за этого только сокрушаться. А иногда он просто не осмеливался. Он ходил, придерживая кошелек в кармане пальцем, и испугался, увидев, каким грязным стал кошелек. Он очистил его и освежил краски, но после этого не решался брать с собой постоянно. У него было тяжело, очень тяжело на душе, его жизнерадостность исчезла. Он больше не шутил так охотно, как раньше, со своими товарищами. Он стал другим Венделем Грипом, не тем, каким его знали. А затем… Шанс, о котором он мечтал, представился совсем неожиданно.

Было лето 1715 года. Венделю исполнился 21 год, и он считал себя вполне созревшим для женитьбы. Пленники устроили летнюю встречу, назвать это праздником было бы преувеличением. И здесь он повстречал Марию. И захватил с собой кошелек. И он улучил возможность вручить его ей — в толкучке, когда все отправились восвояси с этой встречи, на которой Вендель не спускал с Марии глаз — с самого ее появления и до ухода. Ему показалось, что она была ослепительнее, чем когда-либо. И она словно была переполнена счастьем. Конечно, оттого, что могла видеть его, так думал Вендель. Все время она была с ним очень приветлива. Неожиданно они оказались совсем рядом, зажатые в толпе людей, собравшихся уходить. Вернее, Вендель, конечно, способствовал этой давке. Ему удалось неловко вручить ей кошелек, быстро пробормотав при этом какие-то слова, совсем не те, какие он так долго готовил. Едва ли она поняла что-то из сказанного им. Затем он торопливо удалился, видя перед собой ее озадаченный, вопросительный взгляд.

В течение трех дней он был словно в чаду. На четвертый день явился капитан Корфитц Бек. Он желал поговорить с Венделем наедине. Он выглядел суровым и замкнутым. Они вошли в пустую мастерскую. Она не может придти сама, это ясно, думал Вендель. Это неприлично. Поэтому она посылает капитана Бека, который является другом дома. А Корфитцу Беку, конечно, не нравится быть мальчиком на побегушках. Это, право, немного досадно, но я это проглочу.

Капитан повернулся к нему и холодно посмотрел в глаза.

— Послушай, Вендель, немедленно прекрати это!

У Венделя словно что-то оборвалось внутри.

— Что именно, капитан?

— Бегать за Марией, как влюбленный кот. Это ее очень стесняет, а ее отец просто взбешен. Все это крайне неприятно для меня, разве ты этого не понимаешь?

Все поплыло у Венделя перед глазами. Но он был намерен защищаться, его любовь заслуживала этого.

— Но у меня серьезные намерения, капитан! — сказал он упрямо, твердо собираясь отстаивать свое право.

— Серьезные? Что ты, собственно, воображаешь? Может, ты заболел манией величия? Ты — не дворянин, а денщик!

Прошло много лет с тех пор, как Корфитц Бек так его называл. В последние годы они стали товарищами. А теперь?..

— Когда я однажды взял тебя к ним в гости, то это было сделано из чувства сострадания. Поскольку твоя мать просила меня присмотреть за тобой. А ты платишь за мою благожелательность таким образом, ставишь дочь подполковника в неловкое положение… Этого я никак не ждал от тебя, Вендель!

— Я никоим образом не оскорбил фрекен Марию, — ответил Вендель, чувствуя противный ком в груди. — Наоборот, я держался вполне корректно, я никогда не приставал к ней.

— А как ты называешь вот это?

Кошелек с шумом шлепнулся на стол. Этот звук отдался в сердце Венделя, как выстрел.

— Мария благодарит тебя за дружеские намерения, — произнес Корфитц. — И это, как мне кажется, благородно с ее стороны.

Вендель прикрыл глаза от боли.

— Я думал о том, что со временем, когда составлю состояние, я мог бы попросить ее руки, — выжал он из себя.

— Ты что, совсем спятил? Мария обручена со мной! И тут появляешься ты, сын моей служанки, и… Нет, это вообще ни на что не похоже!

Вендель обмер и окаменел. Его голос стал глухим, словно шепот:

— Это не повторится, капитан.

— Хочу в это искренне верить! — произнес Корфитц Бек более мягким тоном. — Веди себя в будущем, как подобает, и выбирай свои маленькие увлечения в соответствии со своим собственным положением.

Затем он по-военному повернулся на каблуках и быстро вышел, захлопнув за собой дверь. Вендель остался со своими разбитыми мечтами. Одной рукой он механически поднял красивый кошелек. Он ощупывал его обеими руками, в то время как крупные слезы падали вниз. Затем он вышел из мастерской, как лунатик, навстречу слепящему летнему солнцу. Ему казалось, что оно насмехается над ним.

В сердце Венделя жило теперь только одно желание — убежать из Тобольска домой в Сконе. Он не смел больше встречаться с Марией или Корфитцем Беком, не мог смотреть им в глаза. Много раз его посещала мысль о смерти. Как он смог бы жить с мечтой о Марии Ског, которая была для него недосягаема? Но инстинкт самосохранения был сильнее, ему хотелось снова увидеть свой дом. Он достаточно хлебнул горя. Король Карл обойдется без его помощи. Впрочем, никто в Тобольске не знал, где в это время находился король. Последнее, что они слышали о нем, это то, что он застрял в Бендерах в Турции. Но это было уже много лет тому назад.

Вначале во время пребывания в Тобольске Вендель делал робкие попытки бежать. Однако пройти незамеченным мимо городской стражи казалось невозможным, поэтому он оставил это. Ни за что на свете ему не хотелось быть сосланным еще дальше на восток. Поэтому он всегда держался с русскими неприметно, желая, чтобы они даже не знали о его существовании. Это было до того, как он встретил Марию. На следующий вечер после того, как капитан Бек одним ударом разрушил его любовные упования, в городе вспыхнул пожар. Это случалось так часто, что никто особенно не встревожился. Люди спешили туда, чтобы посмотреть, и облегченно вздыхали, что горел не их дом. Но у Венделя пожар не вызвал никаких раздумий. Он шел в совершенно противоположном направлении, к реке Тобол, которая омывает город. Он видел, как вдали она сливалась с могучим Иртышом. Вендель остановился и посмотрел на рыбачьи лодки. Рыбаки как раз готовились к ночному лову.

Вендель подрос и стал красивым юношей, типичным викингом — белокурым, худощавым, загорелым, с ярко-синими глазами. Густые золотистые волосы, открытый взгляд… Правда, в глазах были теперь горе и печаль.

Он вспомнил, что шведы — не единственные ссыльные в Тобольске. Были здесь и русские, впавшие в царскую немилость и потому сосланные в глушь, чтобы трудиться, как рабы. В вечерней тишине зазвучала песня, резанувшая Венделю по сердцу, потому что эта песня соответствовала его настроению. Он не мог определить, откуда раздавалось пение, вероятно, из какого-то домишки поблизости. Летним вечером чья-то одинокая душа давала выход своей печали. Вендель мысленно переводил слова песни:

Позабыт, позаброшен

С молодых-юных лет

Я остался сиротою.

Счастья в жизни мне нет.

На речном берегу возился со своими сетями молоденький рыбак. Казалось, что он никак не мог привести их в порядок, и Вендель заметил, что парень злился. На другом берегу Тобола простиралась необозримая равнина, вид которой не вызывал у Венделя восторга. Солнце клонилось к закату, где, как он знал, находились Уральские горы. Но они были так далеко отсюда, что он не мог их разглядеть. Все, что он видел на другом берегу, были немногочисленные подворья, купы деревьев на окраине тайги, а дальше — равнина. Сухая, бесплодная, каменистая. Необъятная, вечная.

Пока он стоял, погруженный в свои невеселые мысли и смутно улавливая смысл продолжавшейся песни, его грусть становилась все безысходнее. Он все больше и больше жалел себя, хотя и не хотел этого, потому что не имел обыкновения сострадать самому себе.

Здесь умру я, умру я.

Похоронят меня.

И никто не узнает,

Где могилка моя.

И никто не узнает,

И никто не придет.

Только раннею весной

Соловей пропоет.

Вендель глубоко, прерывисто вздохнул. «Нет! — подумал он. — Нет, я не умру здесь. Матушка, которая была так опечалена моим отъездом… Она должна узнать, что я еще живу. Она не заслужила того, чтобы так долго горевать. Матушка начинает стареть. Я хочу снова увидеть ее. Увидеть дома всех моих друзей, увидеть небо Сконе. Оно такое высокое и красивое».

Он напряженно дышал, словно пытался освободиться от тяжести в груди. Его мысли, воля к жизни пробудились. Минуту он смотрел на город, где на фоне неба полыхало пламя пожара, теперь немного слабее. Вендель не питал надежды на то, что дозор будет ослаблен. Так что выйти из города было невозможно. Да и куда он пойдет? Долгое-долгое странствие по равнине и тайге к Уралу, где полно диких зверей, через горы, а затем по необъятной России не привлекало его. Светловолосый и с заметным акцентом в речи… Как бы он вышел из положения? Есть, конечно, светловолосые русские, но не в этих краях. Здесь люди были небольшого роста и темноволосые.

Парень-рыбак… Тобол течет на восток — до слияния с главной рекой Иртышом, текущей на северо-запад. На запад? Разве это не туда, куда он стремится? К свободе…

Парень-рыбак выглядел очень бедным. И в Венделе как будто сразу пробудилась скрытая энергия. Коротким путем он бросился назад к своему дому и нашел там свои накопленные деньги. Он взял сапоги, еду, шкуры, которые обрабатывал, а также другие пожитки. Хотя он свернул все это в тугой узел, получилась большущая ноша, которую он пытался ухватить под руку. Затем, сохраняя внешнее спокойствие, опять отправился к реке. Никто не мог заметить, как сильно билось его сердце. Издали он увидел, как рыбак в сердцах бросил в лодку свои сети, собрал жалкие снасти и зашагал от реки по направлению к Венделю. Замечательно, подумал последний. Он поджидал рыбака, затаившись у изб. Когда парень подошел к месту, где он стоял, Вендель шагнул из тени ему навстречу.

Вендель теперь хорошо говорил по-русски.

Не может ли он купить лодку? Сейчас, немедленно?

Взгляд рыбака выразил сомнение. Он, видимо, сообразил, что за тип был перед ним. Русским было запрещено водить дружбу с безбожниками-протестантами. Но Вендель скромно вытащил из кармана припасенные рубли и копейки. Половину своих трудом добытых сбережений. Сначала он копил, чтобы иметь возможность бежать, затем — чтобы жениться на Марии. Сейчас он вернулся к исходному пункту. Он благодарил Создателя за то, что копил так усердно.

Глаза у рыбака широко раскрылись. Возможно, у шведа в руках был теперь его улов за целый год. За такую сумму рыбак мог бы обзавестись новой, лучшей лодкой, а на оставшиеся деньги еще довольно долго жить… Он закусил губу, оглянулся и решительно кивнул. Вендель, от нетерпения и страха быть пойманным переминавшийся с ноги на ногу, с облегчением вздохнул.

— Живо, — сказал он тихо. — И ты меня не видел. Лодку просто украли. Понял?

Рыбак кивнул. Женщины на другом берегу собирались нести с реки домой постиранное белье. Вдали Вендель видел несколько рыбаков у своих лодок. А наверху, на кромке речного склона стояли часовые. «Дай Бог, чтобы я проскочил мимо них», — подумал он. Он попросил у парня также кое-что из его одежды. Она была более типична для русского рыбака. Он попросил отдать ему и широкополую шляпу, защищавшую от солнца. Рыбак согласился на это с удовольствием, потому что от обмена одеждой выигрывал он… Когда они обменялись верхней одеждой, Вендель спокойно зашагал к лодке.

Волосы он спрятал под шапку и старался казаться меньше ростом. У парня-рыбака была характерная походка — вразвалку и носками вовнутрь. Вендель подражал, как мог. Он провел немало времени, укладывая в лодке рыболовные снасти, поднял сети и немного поработал над ними. Тем временем он обнаружил, что лодка, купленная им так дорого, была не лучшей лодкой в мире, но делать было нечего. Она была ключом к свободе, и он собирался им воспользоваться! Как прирожденный рыбак он оттолкнулся от берега. Он как будто слышал стук своего сердца, не осмеливаясь даже взглянуть на стражу на вершине откоса.

Как только лодка попала на стрежень, он почувствовал течение могучего Иртыша. Он взялся было за неуклюжие весла, но затем дал потоку нести лодку по течению. На реке было много грузовых судов, но все люди на этих судах были заняты пожаром. Рыбачьи лодки шныряли туда-сюда, и Вендель отворачивался, когда проплывал мимо, так как рыбаки, видимо, знали владельцев лодок.

После довольно сильного течения — там, где две реки сливались вместе, вода стала спокойнее, так что он был вынужден начать грести. Поскольку он сидел спиной к носу лодки, Вендель все время видел перед собой город и часовых. Они как будто не двигались, только может быть бросили в его сторону равнодушный взгляд. Вендель только было собрался перевести дух, как что-то замаячило на берегу слева. Он не осмеливался туда взглянуть, но тут же сообразил, что это была другая сторожевая башня. Что он тогда сделал? Остановился и сделал вид, что ловит рыбу? Нет, нервы у него не были железными. Однако никакой паники, ему не следует грести быстрее!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3