* * *

Давным-давно, много столетий тому назад, отправился Тенгель Злой в безлюдные места, чтобы продать душу Сатане.

От него и пошел род Людей Льда.

Ему были обещаны мирские блага, но за это хотя бы один из его потомков в каждом поколении должен служить Дьяволу и творить зло. Признаком таких людей должны быть желтые кошачьи глаза, и они будут обладать колдовской силой. И однажды родится тот, который будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.

Проклятие над родом будет висеть до тех пор, пока не будет найдено место, где Тенгель Злой закопал котел, в котором он варил колдовское зелье, чтобы вызвать дух Князя Тьмы.

Так гласит легенда.

Но это была не вся правда.

На самом же деле случилось так, что Тенгель Злой отыскал родник жизни и испил воду зла. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством. Вот за что он продал своих потомков дьяволу. Но времена были плохие, и он решил погрузиться в глубокий сон до наступления лучших времен на земле. Упомянутый сосуд представлял собой высокий кувшин с водой зла. Его-то он распорядился закопать. Теперь ему самому пришлось нетерпеливо дожидаться сигнала, который должен был разбудить его.

Но однажды в шестнадцатом веке в роду Людей Льда родился мальчик, который пытался творить добро вместо зла, за что его назвали Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье или, вернее, о женщинах его рода.

Одной из потомков Тенгеля Злого — Шире удалось добраться в 1742 году до родника жизни и принести чистой воды, которая нейтрализует действие воды зла. Однако никто еще не смог отыскать зарытый сосуд. Страшно, что Тенгель Злой проснется до того, как сосуд будет найден. Никому не известно, что может его разбудить и каков он из себя.

Стало известно, что Тенгель Злой скрывается где-то в Южной Европе, а также и то, что разбудить его может волшебная флейта.

Вот почему все Люди Льда так боятся флейт.

1

Снег на крыше дома в Элистранде лежал толстым слоем, укрывал сугробами дороги и покрытые льдом водоемы.

Внутри же было чудесно. В тишайших серо-лиловых сумерках перед камином сидели Винга и ее гость Хейке и сушили ноги, промокшие после обхода хозяйства. Они, вытянувшись, расположились на удобных стульях, поставив ноги на специальные скамеечки.

Винга кокетливо пошевеливала пальцами ног, получая удовольствие от ощущения тепла, исходящего от камина.

— Встретить тебя снова, Хейке, прекрасно, — произнесла она своим чистым глубоким голосом. — Здесь чувствуешь себя одинокой. Ты почти не бываешь у меня!

Он улыбнулся в ответ.

— Ты же знаешь почему. Знаешь, что я не могу жить рядом с тобой, дорогое дитя. Не проходит ни одной ночи, чтобы я не побывал в твоей кровати.

— По собственному желанию, — живо воскликнула она, — или потому, что я прошу об этом?

— По собственному, и тебе это прекрасно известно. Но… от твоей безотказности вовсе не легче.

— Но, Хейке, я не понимаю, почему мы…

Он тут же прервал ее, ибо ее аргументы становились слишком влекущими.

— Опекун не должен ложиться в постель со своей подопечной, Винга! Особенно, когда ей семнадцать, а опекуну…

— Замолчи! — воскликнула она, схватив его за руку. — Если еще раз скажешь, что ты ужасен, я перестану с тобой разговаривать!

— Это клятва? — ухмыльнулся он.

Она бросила в него подушкой.

Но он-то должен был сказать ей об этом. В то утро, когда он, колеблясь, все же решился навестить Вингу, ибо его желание видеть ее сильно жгло его душу, он взглянул на себя в зеркало и ему показалось, что следует остаться здесь в маленьком доме на окраине Кристиании. Ни один человек на земле не был столь ужасен, как он. Правда, он имел и достоинства: высокий рост и стройную прекрасную фигуру. Но это — все. Он смотрел на спутавшиеся черные волосы, которые ненавидел и которые обладали лишь одним преимуществом — скрывать острые, как у тролля, уши. Косящие глаза с желтым оттенком, широкий нос над острым, похожим на лист, подбородком, огромный волчий рот. Заостренные скулы и плечи, грудь, заросшая волосами.

По внешнему виду он больше всех из рода Людей Льда отмечен проклятием.

А эта ненормальная Винга, самое удивительное существо на земле, называет его привлекательным!

Но он знакомил ее с другими молодыми людьми, чтобы она увидела разницу. Ибо он был уверен, что в один прекрасный день потеряет ее, все законы природы кричали об этом. Но красивые молодые мужчины навевают на нее тоску, говорила она.

«Они вовсе не красивы! Ты красив, Хейке! Для меня ты самый красивый на свете!»

И не удивительно ли, что он боялся появиться здесь…

Он же любит ее! Любит каждую клеточку этого небесного существа, шуршание светлых волос, живые движения, смех, веселые глаза. Ее часто шокирующую непосредственность.

— Как с твоей попыткой вернуть себе Гростенсхольм? — внезапно спросила Винга.

Хейке непроизвольно посмотрел в сторону, где находилось большое поместье, расположившееся вдали на возвышенности. Но ничего, кроме темноты и густой завесы падающего за окном снега, он не увидел.

— Плохо — ответил он. — Снивель засел там, словно огромная, жирная жаба, и стережет свои сокровища. Мои сокровища. Едва ли у него появляется мысль о выезде оттуда.

— Знаю.

— Он тебе не докучает?

— Если бы! Он ненавидит меня, Хейке. Ненавидит за то, что суд вернул мне Элистранд, и за то, что мне присудили деньги, которые его племянник, адвокат Сёренсен, обманным путем отнял у моего отца. Мне сейчас хорошо, слуги верны мне, в Элистранде порядок. Да ты сам видел, когда мы обходили хозяйство. Конечно, мне достается. Но для Снивеля одно лишь мое присутствие в уезде — как бельмо на глазу.

— Какие неприятности он тебе приносит?

— Сначала пытался выжить меня из уезда, распуская слухи, порочащие мою честь. Не получилось, поскольку нас, Людей Льда, всегда любили в Гростенсхольмском уезде, а Снивеля никто не любит. Потом пытался повредить лесопилку, лодки, рыболовные снасти, нанести урон урожаю и лесам. Спасибо людям, окружающим меня. С их помощью я все восстановила и вернула утерянное. Мне как будто помогают какие-то высшие силы. Каждый раз, когда кажется, что придется сдаться, неожиданно приходит помощь — то деньги, то зерно, то еще что-либо. Люди, обязанные моему отцу за то или иное…

Она задумалась, словно сбитая с толку. Хейке отвернулся от нее, чтобы она не смогла прочитать в его глазах, откуда поступала эта помощь…

Винга вышла из задумчивости.

— Но постоянная травля Снивеля сильно действует на нервы, Хейке. Чувствую себя измотанной.

— Но так же нельзя, — сердито воскликнул он. — Не может же это продолжаться бесконечно!

— Да, я тебе не рассказала о самом скверном. Одному моему конюшему показалось, что он видел, как человек Снивеля крутится возле нашего сарая. И на следующий день, когда я ехала в экипаже, на крутом спуске с горы перед морем сломалась задняя ось. Ее кто-то подпилил.

Хейке вскочил и нервно стал ходить по комнате.

— Его надо выгнать, — произнес он приглушенным голосом. — Нужно! Тотчас же! Боже, дом-то ведь мой, у него нет никакого права владеть им. Но, благодаря тому, что он судья, никто не может судить его. Или правильнее: никто не осмеливается!

— А адвокат Менгер?

— У меня, Винга, не хватает смелости обратиться к нему еще раз. Он совершил настоящий подвиг, когда спас Элистранд для тебя, большего мы не можем требовать от смертельно больного человека. Снивель изобьет его.

— В суде?

— И там тоже. Не только в переносном смысле, но и буквально. Если Менгер привлечет его к суду, Снивель уничтожит его еще до суда. Снивель не остановится и перед убийством. Помнишь, как он подкупил всех членов суда, когда слушалось дело о Элистранде?

— Да. Что ты предпринимал, Хейке? Не бездельничал же ты? С тех пор уже прошло три четверти года!

Хейке вздохнул.

— Я перепробовал все. Был в Верховном суде и просил помочь мне вернуть мой собственный дом. На меня там смотрели, как на волосок в супе, и я вскоре понял, что Снивель воспользовался своим влиянием и там. Он предполагал, что я обращусь туда.

Хейке снова сел.

— Само собой разумеется, что я получил ответ на те письма, которые мы писали вместе с тобой тете Ингеле и Арву Грипу, да ты знаешь об этом, сама читала мне ответы. Они бы с удовольствием помогли мне, но никто из них не может оставить своего хозяйства, во всяком случае, надолго. Винга, я говорил со многими в Кристиании, унижался, но меня выгоняли, ибо думали, что я сам дьявол или родственник троллей. Люди не желают помогать мне. Я даже был в Гростенсхольме и разговаривал с самим Снивелем. Пытался добиться, чтобы он добровольно отказался от Гростенсхольма.

— Но, Хейке! Этого тебе делать бы не следовало!

— Да, но я был столь наивен. Переживание не из приятных, должен я тебе сказать! Самое мягкое из сказанного им было: он не обязан отдавать свое поместье выродку дьявола.

— Но такое ты и раньше слышал?

— Сотни раз. Но это было, как уже сказано, самое мягкое из всего. А когда я уходил оттуда, мимо уха просвистела пуля. Она была пущена из флигеля.

— Нет, такого ты мне еще не рассказывал, — воскликнула возмущенная Винга. — Я буду… Нет, я не буду. Но может быть ленсман может что-нибудь сделать? Это же попытка убийства! Самое малое, что он, видимо, сможет сделать — выбросить Снивеля из поместья!

— Выбросить судью? Хотел бы я посмотреть на ленсмана, который осмелится на это! Во всяком случае, когда дело касается Снивеля. Он обладает все еще огромной силой, несмотря на то, что она основательно подточена. Достаточно одного его слова и ленсман уволен и опозорен. А этот выстрел…

— Может, тебе стоит обратиться к королю, Хейке? Гростенсхольм ведь твой! Его у тебя просто отняли, воспользовавшись поддельным письмом!

— К королю? Который сидит в Дании и у которого хватает забот о своей стране? Какое ему дело до Гростенсхольма в маленькой Норвегии или до Людей Льда?

— Говорят, король не очень умен, но хорошо относится к людям…

— Может быть, но подумай, ведь не сам он читает все письма? У него для этого целый штаб, который отвечает на письма по своему усмотрению. И кто напишет ему письмо? Я? Который не умеет написать даже своего имени?

— Пора бы научиться, — несколько дерзко произнесла Винга, и он вынужден был согласиться, что она права.

Они замолчали, уставившись на огонь в камине. Однако молчание Хейке продлилось всего лишь мгновение. Его взгляд тут же переместился, как обычно, на Вингу, словно он не мог оторваться от нее даже силой ни на секунду. Не соображая, что делает, он начал думать вслух, и его глубокий голос заполнил комнату упрямыми, почти магическими словами:

— Я, Винга, хочу носить тебя на руках, держать тебя перед глазами, словно божественный дар, проникнуть сквозь окно, пронести через зимнюю бурю, готов вознестись к небу с тобой на руках, так, чтобы волосы твои развевались золотым водопадом со лба твоего. В тишайшую зимнюю ночь мы должны миновать снегопад и добраться туда, где сверкают звезды. И я обязан предъявить им тебя, подняв на руках выше головы моей и сказать: «Посмотрите, что я вам принес! Примите лесного эльфа Вингу, создание звездной пыли, ибо здесь ее родина. Подземное чудовище принесло ее к вам в тишине ночи, чтобы вы благословили ее». «Нет, — ответят мне звезды, — Ты за нее в ответе, ты ее злой гений. Тебе следует вести ее через всю человеческую жизнь, охранять ее своей жизнью, ты, отвратительный, огромный тролль».

— Хейке, — воскликнула Винга, внезапно опустившись перед ним на колени и спрятав лицо в его руках. — Ты не подземный пришелец, сам знаешь прекрасно! Ты не какой-то злой дух. Впрочем, ты сам знаешь, что именно тебя я люблю, а не каких-то демонов в тебе.

Он улыбнулся, гладя ее золотистые волосы.

— Демон и дева, не так ли называют нас?

Все еще уткнувшись лицом в его колени, она рассмеялась.

— Но это же неправда, я вовсе не ангел.

— Ангел и девственница, разве это не одно и тоже?

— Нет, я вовсе не девственница. Физически да, и в этом виновен ты!

— Это моя заслуга, так ты считаешь?

— Я так вовсе не думаю! И ты не должен превращать меня в неземное существо, носиться со мной, как с богиней, Хейке, я не хочу этого! Потому что я часто бываю мелочной, по-настоящему скверной и кроме того… кроме того, взгляни, я же за это время стала взрослой женщиной. Неужели ты не замечаешь этого по моей фигуре? Неужели ты не обратил внимание на пышность моих грудей, или округлость бедер? Я уже не дитя!

— Неужели ты думаешь, что я не заметил этого? — Грустно улыбнувшись, промолвил он. — Почему ты думаешь, что я отказываю себе в удовольствии любоваться тобой?

Она неудовлетворенно хмыкнула. Рука ее заскользила вдоль внутренней стороны его бедра. Хейке тотчас же перехватил ее.

— Винга, во имя неба!

Она подняла голову и глупо усмехнулась.

— Но я люблю узнавать, как действует на тебя моя близость. Знаешь, не должен же ты приходить ко мне попусту. Ведь никто не может померяться с тобой этим!

— Откуда ты знаешь? — резко сказал он и попытался крепко удержать ее целеустремленно двигавшиеся руки.

— О, есть картины, скульптуры. И да будет тебе известно, когда я была ребенком, я видела одного дворового мальчишку. Никто не сложен так, как ты!

— Нет, — прекратил Хейке дискуссию. — В этом ты права.

— Не говори так горько! Я же люблю тебя! Этого тебе недостаточно?

Он улыбнулся, глядя на нее сверху и осторожно поднял ее.

— Кроме твоей любви мне ничего в жизни не надо. Но как долго продлится эта любовь?

— О, иногда мне хочется ударить тебя! Почему ты во что бы то ни стало хочешь увериться, что однажды я паду перед кем-нибудь другим?

— Потому, что ты так молода!

— Это ты уже говорил более полгода тому назад. Ты назначил возрастную границу восемнадцать лет…

— Это ты ее назвала. Я же сказал, что тебе сначала должно исполниться двадцать.

— Да, но мы потом заменили на восемнадцать, — заупрямилась она… — Ну ладно, до того времени я буду владеть собой.

Она снова уселась на стул.

— А ты все же говоришь неправду.

— Я никогда не лгу!

— Ха! То, что ты сказал — величайшая ложь: «Единственное, чего я хочу в жизни — это Вингу Тарк!» Ты хочешь еще получить и Гростенсхольм.

— Да, хочу. Но это совсем другое дело.

— Хорошо, давай поговорим об этом другом! Может, ты найдешь когда-нибудь время смилостивиться и надо мной, доставляющей тебе хлопоты.

— Винга! — улыбнулся он и поднялся во весь свой огромный рост. Ее всегда несколько шокировала его громадная фигура. Виноваты в этом, видимо, были плечи. Эти своеобразные плечи Людей Льда с приподнявшимися острыми концами. Узкие бедра, длинные прямые ноги, на которых покоилось туловище, и голова с дико перепутанными волосами.

Она тут же встала и быстро придвинулась к нему, испугавшись, как бы он не ушел.

— Еще бокал вина?

— В такой близости с тобой? Нет, благодарю, лучше я сохраню самоконтроль.

— Это грех! Знаешь, Хейке, ты так и не поцеловал меня ни разу?

— Очень хорошо знаю. Я почти ни о чем другом и не думаю.

— Да? В таком случае поцелуй сейчас, — сказала она, прильнув к нему и глядя на него своими живыми, молящими глазами.

Он не мог оставаться серьезным.

— Это будет началом нашего конца, Винга.

— Какого конца? — фыркнула она и своей маленькой рукой, погрубевшей от работы, стала стучать ему в грудь. — Кому какое дело до того, что нам будет хорошо?

Хейке схватил ее за запястья, удерживая крепко руки, но он вовсе не злился, наоборот, улыбался ее ожесточению.

— Дело во мне, — сказал он. — Я никогда не прощу себя, если поступлю с тобой подло.

Она вмиг вспыхнула, но тут же снова стала ласковой, кокетливо соблазнительной. Ох, он знает все ее трюки!

— Хейке, — произнесла она просительно, — тогда в экипаже нам было хорошо, не правда ли? Единственный раз, когда ты отступил от своего правила.

— Да, Винга, это было прекрасное мгновение. Оно запомнится на всю жизнь.

— Не правда ли? Я помогла тебе, ты помог мне, и никто из нас не потерял девственности или как это теперь называется. Ах, я так часто мечтаю об этом! Тоскую по тебе. А сейчас я должна довольствоваться лишь сама собой, и это не так приятно!

— Винга! — шокировано произнес он, почти задыхаясь.

— Да, мне все ясно! Я же сказала, что уже взрослая и что люблю тебя и жажду. В жарких снах я вижу тебя и просыпаюсь или лежу и фантазирую в одиночестве, что ты рядом со мной, думаю о том, что мы делаем, и тогда освобождаюсь от мучительного вожделения. С тобой такого не происходит?

Хейке покраснел.

— Ох, Бог мой, Винга, я тоже мечтаю об этом, когда остаюсь один!

— Тогда решайся! Разве наша откровенность не взаимна? Неужели это не прекрасно? То, что я и ты можем говорить обо всем.

Он видел, что она оскорблена.

— Конечно, можем, я не мог даже и мечтать, что и ты тоже… Конечно, по ночам я обнимаю тебя, Винга! Я прижимаюсь телом к матрацу и воображаю, что ты лежишь подо мной и… Нет, не будем больше играть с огнем, дитя!

Она, настоящее дитя природы, мгновенно вспыхнула и ничего больше не стала от него требовать. Сейчас она знала, что они равны. Он положил руки на ее плечи, наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Это все, что ты можешь сделать? — вкрадчиво произнесла Винга.

— Пока, да.

— Хорошо. Это, во всяком случае, уже звучит, как обещание. Но неужели мы не можем повторить то прекрасное мгновение, какое было в телеге? Здесь, сейчас. А?

— Сейчас я не располагаю временем.

— Превосходно!

— Винга, это серьезно. Попытайся помочь мне хоть немного!

Она подошла к нему. Они снова сели, несколько успокоившись.

— Ну-с, что же с Гростенсхольмом? — спросила она усталым голосом, словно стыдясь своей назойливости.

Хейке видел, что она чувствовала себя человеком, совершившим глупость, униженной, и взял ее за руку.

— Любимая Винга, позволь мне сказать тебе одну вещь, только без объятий, пока я не кончу говорить?

— Говори, — равнодушно отозвалась она.

— Я люблю тебя больше, чем могу высказать словами. И именно поэтому я так боюсь за тебя. Подумай, какой для тебя будет ужас в момент, когда ты встретишь человека, которого сможешь полюбить по-настоящему и выйдешь за него замуж! Не протестуй, сейчас говорю я! Я хочу еще дать тебе время для поисков другого. Но будь готова, как только часы пробьют полночь твоего восемнадцатилетия, я окажусь в твоей постели, и тогда не жди от меня пощады! Если ты, конечно, тогда захочешь быть со мной.

Она весело и счастливо рассмеялась и расцеловала всю его руку. Злиться долго она не могла и запела во весь голос: «До осени, до осени. Мы будем счастливы!»

Хейке рассмеялся вместе с ней.

Потом она свернулась калачиком на кресле и посмотрела на него своими сияющими от счастья глазами.

— Теперь я готова обсудить вопрос о Гростенсхольме.

Хейке налил себе еще бокал вина. Теперь ему казалось, что он заслужил это. Винга же не выпила и своего первого бокала, и он не подумал предложить ей еще. Если ты опекун, то должен оставаться человеком!

Он начал:

— Итак, сейчас я, как уже говорил, испробовал все мирные пути. Теперь Снивель пусть благодарит лишь себя.

Винга приглушенным голосом спросила:

— Серый народец?

— Да. Теперь я вызову их.

— Тебе не страшно?

Он помолчал мгновение:

— Я довольно много разговаривал с нашими покровителями.

— С нашими четырьмя умершими предками? Ну почему я их никогда не вижу!

— Потому, что ты человек обычный.

— Я вовсе не обычная!

— Нет, пусть знают об этом боги! Но ты не избранная и не помечена проклятием.

— Это несправедливо! Перед тобой так много интересного, а передо мной — нет! Хорошо, кто же эти четверо? Тетя Ингрид, прапрадед Ульвхедин… Да, молодой Тронд и…

— Дида. Женщина, жившая давным-давно.

— И они приказали тебе вызвать серый народец?

— Нет, вовсе нет. Они отговаривали меня. Но помогут, если я осмелюсь сделать шаг в неизвестное.

— Хейке, что представляет собой серый народец?

— Я не могу объяснить тебе простыми словами. Ты знаешь, что Ингрид служили серые, когда она жила в Гростенсхольме, твоя бабушка Элизабет видела их тени…

Винга мечтательно произнесла:

— Тетя Ингрид называла их карликами. А мама говорила, что никто из них не похож на карликов, а скорее наоборот.

— Да. Когда же Ульвхедин переехал к Ингрид в Гростенсхольм, то серый народец остались жить у них, ибо оба они были помечены проклятием. Они обладали властью над серыми . Ингрид сомневается, что я справлюсь.

— Я не сомневаюсь. Ты способен на все. И кроме того, у тебя есть волшебный корень!

— Спасибо за доверие! Суль также хорошо была знакома с серым народцем, они принадлежали ее миру, в котором она чувствовала себя как дома.

— Но все же, что они из себя представляют?

Взгляд Хейке стал отсутствующим.

— Это все существа, живущие в мире теней, рядом с нашим. Их много, и они разные. Их ты видишь, когда перед краешком твоего глаза промелькнет тень, а когда ты посмотришь им вслед, ты не увидишь ничего. Это они прячутся в тени от лунного света или в домах, полных загадок. Они живут в вере народа в силы природы, они добрые или злые, опасные или готовые прийти на помощь, несчастные или дурные. Это мертвые, которые без отдыха бродят в пустоте, ибо перед смертью с ними что-то случилось такое, что их похоронили в неосвященной земле, или они не успели совершить что-то жизненно важное. Они демоны, духи преисподней, эльфы, небесные существа, жители подземелья, самоубийцы…

При последнем слове Хейке вздрогнул.

— Я знаю, — сказала Винга. — Ты однажды встречался с самоубийцей. Конечно, они разные, ты не назвал и половины их. А проклятые из рода Людей Льда есть среди них?

— Нет. Люди Льда — избранные, которые борются с властью Тенгеля Злого, держатся отдельной группой и не относятся к серому народцу. А злые — проклятые… Нет, о них после смерти никто ничего не слышал, и мы ничего не знаем.

Хейке отодвинул от огня чрезмерно нагревшуюся ногу.

— Однако Ингрид рассказала мне, что серые , обитавшие в Гростенсхольме, это те, кто проживает в нашей округе. А кроме них существуют и многие другие.

— Ничего особенного она не говорила? — легко спросила Винга, стараясь не обращать внимания на то, что по спине прокатился холод от желания обернуться и посмотреть, кто прячется в углах и в то же время от страха сделать это.

— Нет, я спрашивал ее, но она только усмехнулась.

— Ты знаешь… как ты свяжешься с ними?

Хейке в нерешительности промедлил с ответом.

— Да, знаю. Мне объяснили. Звучит это не очень приятно.

— Расскажи!

— Нет, я… Особого в этом ничего нет. Мне потребуются многие записи из клада Людей Льда.

— Они хранятся у меня здесь, и ты их получишь. Я могу прочитать их тебе.

Ее огромное желание было равнозначно его сомнениям.

— Тебе лучше держаться в стороне.

— Хорошо, — бойко возразила она. — Тогда читай их сам!

Глядя на нее улыбающимися, нежными глазами, он взял ее за руку:

— Мне просить больше некого, да я и не хочу просить кого-либо другого.

— Вот и прекрасно, — восторженно воскликнула Винга. — Сейчас и начнем?

— Нет, нет. Сначала я должен еще раз встретиться с этими четырьмя. Попросить более точных указаний.

— Я пойду с тобой.

— Нет, Винга, это может…

Но взглянув в ее умоляющие глаза, он тут же сдался.

— Хорошо, как хочешь!

— Когда? Где?

— Они появятся, как только я позову их.

— Сюда?

— Думаю, да.

— О, Хейке! Как интересно!

Он улыбнулся:

— Будь любезна, сходи за кладом! Мы можем встретиться с нашими покровителями сейчас или позднее. Я хотел поехать домой, но…

— О, нет! Неужели поедешь в Кристианию в такой темноте? И в такой снегопад?

— Нет, но я не могу ночевать здесь, у тебя. А сейчас семья Эйриков уже улеглась спать.

— Если уж ты отказываешься провести ночь в одном доме со мной, то в твоем распоряжении гостевая комната в одном из флигелей поместья. Тебя это устроит?

— Да, спасибо. Если закроешь свою дверь на замок.

— И ты в это поверишь? Ладно, не горячись. Пойду за кладом!

Хейке последовал за ней — помогать.

Они внесли клад в столовую и разложили предметы на столе. Винга притащила несколько подсвечников, а тепло от камина в соседней комнате согревало их.

От восторга она запрыгала:

— Сколько здесь интересного! Чем ты воспользуешься?

— Пока не знаю. Это рецепты?

Он осторожно потрогал свиток пергамента и тонкий кусок бересты.

Винга взяла их в руки и прочла:

— Ой, — фыркнула она. — Это о том, как… Слушай. «В случае, если струя будет медленно вытекать из детородного органа, ты должен…»

— Положи обратно, — не проявив интереса, произнес Хейке. — Это средство от мужской старческой болезни. Поищи что-нибудь более разумное!

Винга стала читать дальше.

— Ух ты! Что значит «пятая конечность борова»?

— Винга, — вздохнул он, — оставь это. Лучше пусть нужные рецепты выберут за нас другие.

Почти смиренно, что на нее не было похоже, она спросила, не уйти ли ей, но он попросил ее стоять возле рецептов. Ей же придется потом читать их.

Хейке вздохнул. Затем тихим голосом произнес:

— Ингрид! Дида, Ульвхедин, Тронд! Не будете ли так добры и не поможете ли нам? Мы решили бороться со Снивелем с помощью серого народца. Проявите свою выдержку и простите меня за то, что я пригласил сюда Вингу. Она и я неразделимы. Придите и научите нас как нам встретиться с серым народцем?

Винга схватилась за руку Хейке. Вокруг было тихо как в пустыне. Он только слышал ее прерывистое дыхание.

Но вот по комнате пронесся порыв холодного ветра, погасив все свечи.

2

Винга никогда не забудет этого момента в столовой поместья Элистранд, когда кругом царствовала тишина и только один снег стучал по окнам. Но она и представить себе не могла, что ее ожидало…

В то мгновение, когда погасли свечи, она думала лишь об одном: держаться крепко за руку Хейке. Он же освободился от ее руки. Винга не была здесь главным действующим лицом. Она являлась лишь второстепенной фигурой, которая должна была только присутствовать при этом. Она не обижалась. Единственное, что она чувствовала, это благоговение и покорность. И пугающее биение сердца, унять которое она, естественно, была не в силах. И все же она была с Хейке, еще до его встречи с кем-нибудь из четырех добрых гениев. Там на чердаке в Гростенсхольме.

Сейчас же все было иначе, важнее в какой-то степени. Многого увидеть она не могла; единственными источниками света были отблеск огня камина, шедший из соседней комнаты, и одинокая свеча, стоявшая там же на столе. Свет от нее почти не проникал через дверь.

Когда погасли свечи, она чуть не закричала: «Постой, как мы увидим что-нибудь здесь?» Но у нее оказалось достаточно выдержки, чтобы промолчать, хотя это было и не в ее стиле.

Все происходило до ужаса интересно. Подумать только: они будут разговаривать с ее Хейке! Восхищение Винги, если не сказать поклонение ему, возросло еще больше, как будто это еще было возможно. Оно и так было безудержно огромным.

Тут она поняла, что разговор уже идет. Она могла слышать их своеобразные отдаленные голоса, словно тихий перезвон лепестков хрусталя, могла различать, как передвигаются предметы, находившиеся на столе. Хейке отвечал тихо, вставляя иногда слово в разговор, но он настолько понизил голос, что разобрать его слова она не могла.

Разговор их так раздражающе неслышно для нее продолжался долго. Обрывки предложений изредка доносились и до слуха Винги, но понять она ничего не сумела. Однако ей казалось, что в голосах четырех духов звучал предостерегающий тон.

Само собой разумеется, она их не видела. Вообще не видела ничего. Но она отмечала, куда поворачивал голову Хейке, и делала то же самое, стремясь показать свою почтительность и смышленость… Через некоторое время после завершения беседы Винга внезапно испытала нечто такое, что было похоже на прикосновение грубой мужской руки к щеке. Это был Ульвхедин? Потом последовало еще одно нежное прикосновение. Это, видимо, Ингрид. Ее-то она знала, когда была ребенком. Прекраснейшая из колдуний Гростенсхольма. Значит, и на ее присутствие они обратили внимание. Винга почувствовала себя чрезвычайно польщенной и гордой.

Хейке зажег свечи, и в столовой снова стало светло В этой самой комнате, которую Александр Паладин отделывал и украшал, как и весь дом поместья Элистранд, для своей дочери Габриэллы. Потом новые поколения оставили свои следы в отделке дома — Виллему, Тристан, Ульвхедин, Тора, Элизабет…

Но сейчас здесь все выглядело по-иному. Винга вовсе не хотела сохранять старину. И сейчас здесь состоялся сеанс. Избранные Люди Льда выбрали для встречи именно эту комнату. Умершие представители Людей Льда охраняют живых постоянно и заботливо.

Ах, сколь мало осталось из этого рода живых! Горсточка.

Винга глубоко вздохнула.

— Как все прошло? — прошептала она.

Хейке улыбнулся.

— Тебе уже не нужно говорить шепотом. Они ушли.

Но она видела, что ему трудно выйти из того ужасно напряженного состояния, в котором он находился. Он чувствовал свою незначительность. Маленький человек лицом к лицу с непостижимым.

Дрожащими руками он передвигал предметы, лежавшие на столе.

— Все прошло хорошо, — сказал он. — Но я не знаю… От нас потребуется очень многое.

— От нас? — живо воскликнула Винга, она предчувствовала, что им придется все делать вместе.

— Да, ты должна быть со мной. И сейчас ты должна благодарить меня или твоего творца или же обстоятельства за то, что ты осталась нетронутой. Для этого дела требуется рука девственницы.

— Да, но как же сделала это Ингрид? — воскликнула Винга бестактно, но искренне. — Я имею в виду, когда она должна была войти в контакт с серыми ? А Суль? Она ведь тоже не была непорочной женщиной?

— Как поступила Суль, я не знаю, — улыбнулся Хейке, но лицо его все еще оставалось напряженным.

— Ингрид вынуждена была пройти через иной ритуал, которого она не хотела. Поэтому она не хотела вовлекать в то, что ей пришлось перенести, девственницу. Они сказали, что мне выпала удача, поскольку рядом со мной юная девственница. В этом случае все пройдет гораздо легче.

— Ты имеешь в виду, что мы оба войдем в контакт с ними?

— Нет. Ты будешь только помогать проникнуть.

— Так я и думала, — промолвила она, — всегда я должна довольствоваться… — Тут она спохватилась. — Проникнуть? Куда?

— Через стену в другой мир. В мир, существующий рядом с нашим.

— И ты для меня исчезнешь? — ужаснувшись, воскликнула Винга.

— Нет, об этом я тоже переговорил, ибо звучит это довольно странно. Но это касается только способа встречи с ними и установления связи.

— Да, но… но… — смущенно произнесла она. — Мама могла почти видеть их. Но она не проходила через стену!

— Тени мы все можем видеть. Передо мной стоит более конкретная задача. Я должен получить возможность разговаривать с ними, и еще труднее: стать для них господином. Этого-то и боятся пуще смерти наши четыре добрых гения.

На губах Винги появилась еле заметная улыбка.

— Ты сейчас сказал абсолютную белиберду: эти четверо уже не могут страшиться смерти, они же мертвые.

— Ну в таком случае, боятся за меня, тебе нравится вылавливать отдельные слова?!

— Очень! Это такая игра.

— Знаю.

Затем Хейке сообщил ей, что им двоим предстоит сделать. Но не все; не хотел пугать ее.

В том, что Винга сейчас почти не испугалась, он весьма сомневался.

Он задумчиво смотрел на нее, пока она изучала доверенные им рецепты. Винга была одной из тех, кто должен был быть избранным, помеченным проклятием, у нее такой же темпераментный характер, как у Ингрид или у Виллему, или, может быть, как у Суль. Такой же непосредственный и необузданный. Но она совсем обычная девушка. Нет, этого он не должен ей говорить, иначе она придет в ярость.

Они должны выжидать, сказали ему духи. Подождать до полнолуния, самого близкого к весеннему равноденствию. Поскольку все внимательно следили за движением луны — это было важно для урожая и многого другого, — Хейке знал, когда наступит эта ночь. Это будет четверг. И, как сказала Ингрид, он подходит лучше других дней. Сейчас конец февраля. Ждать осталось немногим больше трех недель…

Это время они должны использовать для приготовления необходимых эликсиров. Именно для этого им были даны отобранные рецепты. Варка волшебных напитков займет немало времени, особенно потому, что сейчас зима и может быть будет трудно раздобыть все то, что требуется для них.

— Справимся, — заявила Винга с присущим ей оптимизмом.

— А что потом? Когда момент наступит?

Тогда они должны подняться на вершину горы, откуда открывается вид на Гростенсхольм, пояснил Хейке. Перед самой верхней точкой есть место — небольшая открытая возвышенность в лесу. Оно было известно Суль, Колгриму. Там всей произойдет.

— Что именно?

— Это мы увидим тогда… — Хейке вздрогнул. — Пожалуй, это будет не столь приятно… Я должен выпить все, что мы сварим. А затем последуют ритуалы. Заклинания.

Он вздохнул.

Винга углубилась в мысли. Затем довольно неожиданно спросила:

— Ты уверен, что получил точные рецепты? Чтобы нам не вызвать Тенгеля Злого… или вдруг ты подобно тому, как однажды Суль, встретишься с нашими предками, меченными проклятием, добрыми или злыми?

— Четверо наших хранителей хорошо знают, что они делают, — улыбнулся Хейке.

— Хм, — хмыкнула Винга. — А после того, как мы получим обратно Гростенсхольм…

— Если мы его вернем.

— Да, да. Но все же после этого… Как мы рассчитаемся с серым народом? Тебя духи научили этому?

Теперь надолго задумался Хейке, это она видела по его глазам и улыбке.

— Я не уверен, что мы станем рассчитываться с ними.

— Хейке! Сейчас ты пугаешь меня! Ты не должен говорить такого!

— Нет, ты подумай только, какую пользу мы можем извлечь от их присутствия! Ингрид и Ульвхедин жили с ними до конца дней. Только потом серый народец вынужден был покинуть Гростенсхольм.

— Ты узнал, как тебе от них отделаться?

— Ингрид сказала, что они чувствовали себя в Гростенсхольме хорошо, сожалели о том, что они должны покинуть поместье. Для нас легче добиться их возвращения туда.

— Хейке! Приди в себя и ответь на мой вопрос! Мне становится страшно за тебя!

Наконец, он повернулся к ней лицом:

— Что? Да, на первое время я получил кое-какие указания, а дальше увидим, но факт в том…

Он снова задумался. Винга встряхнула его:

— Что за указания, Хейке? Отвечай сейчас же!

Хейке несколько неуверенно рассмеялся:

— Нет, ты понимаешь, это подействовало на Ингрид, словно… Да, сейчас она хотела бы владеть этим серым народом, ибо раньше она властвовала над ним. Однажды, как мне показалось, она предприняла попытку вернуть их обратно в мир теней, но неудачно!

— Что? Хейке, плюнем на это! Ты переедешь ко мне, и мы вдвоем будем вести хозяйство в Элистранде. Зачем нам два поместья?

Он сел и взял ее руки в свои. Серьезно посмотрел на нее.

— Об этом я и думал. С той лишь разницей, что мы будем вместе владеть Гростенсхольмом. Ты и я. Если ты и в дальнейшем, когда тебе стукнет восемнадцать, не откажешься от меня.

Ее нижняя губа задрожала:

— Продать Элистранд?

— Нет, нет! Но для того, у кого мало денег, трудно управлять таким огромным поместьем. Я думал, что нам следует его сдать в аренду. Получить от него доход и вернуть его себе, когда у нас будут дети, достаточно для того, чтобы заполнить этот дом.

Она сидела в его объятиях, склонив голову ему на плечо.

— Хейке, сейчас ты счастливые мечты сдабриваешь печалью! Слишком много для одного раза! Как я вижу, ты сватаешься, и я благодарна тебе, и высказываешь неосуществимые надежды. Нет смысла говорить, что у нас будет достаточно детей, чтобы заселить Элистранд! Мы должны будем быть благодарны, если у нас появится хотя бы один-единственный наследник. Ты же знаешь, что Люди Льда всегда были бедны на детей.

— Да. Но мне известно и другое. Времена становятся все суровее. Может случиться, что нам придется сдать в аренду и Гростенсхольм и поселиться в Липовой аллее.

— Почему бы и нет? С тобой я готова жить и в шалаше.

Он поцеловал ее прекрасные нежные волосы.

— Но сейчас мы должны все свое внимание сосредоточить на Гростенсхольме. Ибо там на чердаке кроется нечто такое, что приведет нас к разрешению загадки Людей Льда.

— Не нас, не тебя и не меня. А того, кто придет после нас. Того, кто будет обладать самыми сильными свойствами нашего рода.

— Да. Поэтому мы и должны сохранить Гростенсхольм.

— И прежде всего, заставить Снивеля покинуть его.

Они встали.

— Однако меня беспокоит серый народ, Хейке. Неужели нет иного способа изгнать Снивеля?

— Я испробовал их все. За исключением убийства. А к нему я и не думал прибегать.

— О, нет, во имя Господа Бога! Но мы не можем ждать, что Снивель исчезнет сам по себе. Именно сейчас мы должны снова овладеть поместьем. Раньше, чем ему удастся уничтожить то, что находится на чердаке. Итак, серый народец! Рискнем?

— Если ты мне поможешь.

— Ты это знаешь. И я подчиняюсь тебе: им разрешается жить там. Некоторое время. Начнем читать?

Они углубились в изучение древних рецептов. Хейке знал, в какой последовательности ему следует принимать зелья, приготовленные ими, но Винга все же для верности записывала все, то и дело вздрагивала, читая о тех составных частях, которые должны входить в приготовленные напитки.

Волшебный корень являлся важнейшей частью. В каждом рецепте говорилось о небольшом его кусочке, и Хейке стал уже беспокоиться, что они будут вынуждены взять от него слишком много. Но он был большим, и у него появились дополнительные отростки, так что если они будут осторожны с ним…

— Хейке, что касается земли с кладбища, то ты можешь принести!

— Да. Хуже дело обстоит с землей от холма с виселицей. Сейчас людей вешают не часто.

— Мне кажется в рецептах слишком много говорится о могилах. Мне это совсем не нравится! Могилы и смерть, и… Фу!

— Да, ты же знаешь, что мне придется проникнуть в иной мир.

— Вот! Здесь написано о девственнице! Это обо мне. Нет, фу, какая мерзость! И я должна проделать это? С нечистой кровью и… Нет, ты только взгляни!

Хейке, не умевший читать, но слышавший обо всем этом от четырех духов, знал, что она имела в виду.

— Да, тебе придется раздеться догола. И выдержать это. С Ингрид девственницы не было, и ей пришлось гораздо хуже. Но если для тебя это трудно, я могу проделать это и один.

— Ты знаешь, что я никогда не боялась снимать с себя одежду!

— Спасибо, знаю.

Они продолжили чтение. Винга узнала, что Хейке вынужден будет пройти через ужасное, но сейчас они решились. Теперь уж пан или пропал.

— А есть риск, как ты думаешь? — тихим голосом спросила Винга. — Ты можешь оказаться в их власти, если не проявишь всей силы и не сможешь повелевать ими. Тогда… Тогда ты исчезнешь в их мире, не правда ли?

— Да, меня об этом предупредили. Сказали и о том, что они могут захватить весь Гростенсхольм, превратить его в самый огромный в мире замок с привидениями, в который не осмелится ступить ни один человек. В мире теней происходит многое, как ты, может быть, уже поняла.

Винга посмотрела на него и, погруженная в свои думы, покачала головой. Разрушение Гростенсхольма, пожалуй, можно допустить, даже если это очень опечалит ее. Но исчезновение Хейке в потустороннем мире… Жизнь потеряет для нее всякий интерес!

В связи с поисками различных составных частей для варки колдовского зелья, Хейке встретился с Нильсом.

И тут же понял, что если Винга и падет перед другим молодым мужчиной, то это будет этот ученик аптекаря с непослушными светлыми волосами, добрыми голубыми глазами и необыкновенно обаятельной улыбкой. Высокий, изящный и привлекательный, по виду одного возраста с Хейке — двадцати одного года, он производил впечатление интеллигентного и внимательного молодого человека. И характер у него примерно такой же, как у Винги, подумал Хейке, когда они вместе смеялись над тем, что молодой человек предлагал что-то взамен требуемых в рецептах корней ландыша, достать которые в это время года было невозможно.

И тут Хейке неожиданно для себя узнал, что ландыш очень ядовитое растение, и его потрясло то, что он вскоре должен выпить. Осталось всего две недели. Ландыш не единственный яд в напитке, даже сам волшебный корень опасен, если его принять много. Настроение у него в эти дни было не из лучших.

Он и молодой Нильс подружились. Само собой разумеется, Нильсу было неведомо, какие снадобья они составляют по рецептам, но Хейке получал от него огромную помощь. И однажды Хейке пригласил его поехать вместе в Элистранд…

Нильс с удовольствием принял приглашение. У него знакомых было мало, так как он приехал в столицу из небольшого городка, но намеревался осесть здесь навсегда.

Хейке казался ему обычным человеком, встречи с которым абсолютно естественны. Уже только по этой причине он был достоин любви.

Но на сердце у Хейке было тяжело, когда он сидел в карете, покидая Кристианию. И все же он сознавал, что должен познакомить Нильса с Вингой.

И раньше он предпринимал такие попытки, несколько раз представляя Винге молодых людей, с которыми был знаком сам. Это были юноши из хороших семей, занимавшие такое же положение в обществе, как и она. Каждый из них ухаживал за ней, приглашал ее в театры, на ужины в Кристианию, но все эти знакомства сами по себе уходили в небытие. Винга говорила, что у нее нет времени на повторные встречи, и обходительно, но твердо прекращала знакомство. Они ее просто больше не интересовали.

Сейчас он решил попробовать познакомить ее с Нильсом, юношей более простого происхождения, чем все остальные. Но по характеру абсолютно похожего на Вингу.

Как опекун, Хейке считал своим долгом выдать ее замуж так, чтобы она была счастлива. Ее поклонение ему, Хейке, не может длиться долго, ибо она была еще слишком неопытна и встречала мало мужчин. Он очень хорошо помнил, как она однажды в карете повернулась в сторону некоего прекрасного юноши и восхищенно смотрела на него. И как льстило Винге восхищение ею со стороны других. Как Хейке может доверять такой кокетливой летней птичке?

А Нильс может оказаться для нее самой подходящей парой.

Однако Хейке чувствовал, что сердце его разрывается на части, словно пронзенное ввинчивающимися в него стрелами. И это тяжелое испытание он должен пережить — потерять свою любимую Вингу. Лучше, если это произойдет сейчас, до того, как они крепко свяжут свои судьбы. Или до того, как он успеет согрешить с ней. Она же постоянно навязывается ему!

Ее восемнадцатилетие? Что он себе воображает? Что она мгновенно должна понять, какой хотела бы видеть свою жизнь? Почему он должен быть уверен в ее любви? На всю жизнь? Он, у которого такая отталкивающая внешность! Винга испытывает к нему лишь чувство любопытства и не больше. Хочет оказаться в одной постели с ним потому, что он животное с человеческой внешностью, отличающееся от других. Эта мысль волнует ее! Все, что вызывает захватывающий интерес, привлекает Вингу. Кроме всего прочего, природа избыточно вооружила его. Она это видела и забывать не желала. Его оружие было таким, с которым она хотела бы заниматься любовью. Это влекло ее, и он мог это понять.

Но когда вожделение будет удовлетворено, что тогда? Когда он перестанет быть для нее интересен?

Тогда она станет нервной, несчастной. Не будет ранить его, но начнет тосковать и отдаляться от него. К другим мужчинам, на которых станет заглядываться.

К таким, как Нильс.

Его новый друг рассказывал о своих планах на будущее, а Хейке слушал вполуха и способен был отвечать только коротко «да» или «нет» в местах, где находил необходимым, но полного внимания рассказам спутника он не уделял. Думал о своей жизни.

В последние месяцы он одиноко жил в небольшом домике, где мог скрываться от любопытных глаз. Но все же иногда он видел, как по вечерам в окна заглядывают лица. Мальчики с ужасом смотрели на лесного колдуна и, спотыкаясь, убегали, когда он направлял свой взгляд на окно. Древние старухи желали посмотреть на то, как он занимается колдовством, или узнать, уж не является ли он самим Сатаной…

Неприятные поездки в Кристианию в попытках добиться помощи и вернуть Гростенсхольм. Тоска по Винге. Иногда он был почти готов привязывать себя, чтобы не ехать к ней.

Дни шли, работы у него было достаточно. Чтобы не быть обузой для других, он купил немного скота — корову, несколько коз и кур — и теперь сам обеспечивал себя пропитанием. С приходом весны думал распахать и засеять небольшой участок земли. И продолжал искать людей, которые помогли бы ему вернуть Гростенсхольм. Но это казалось невозможным. Время от времени навещал Менгера и получал от того хорошие советы, но адвокат был не настолько силен, чтобы вступить в открытую борьбу со Снивелем.

В дни, когда Хейке вынужден был уезжать из дома, о его скотине заботилась соседка. Проблем с этим не было.

Хуже обстояло дело с меланхолией, охватившей Хейке. Связана она с поездкой к Винге в тот день две недели тому назад. Видеть ее снова и снова было для Хейке одновременно и больно и радостно. Общение с ней, ее близость взбадривали и подстегивали его. А огромное желание постоянно быть возле нее разрывало его сердце.

Тут он обнаружил, что Нильс сменил тему беседы и говорил теперь о Винге. И Хейке стал слушать собеседника с огромным вниманием.

— Как думаешь, что скажет твоя родственница о том, что ты привез с собой меня?

— Она будет в восторге, — ответил Хейке с легкой горечью в голосе.

«Наверное, Винга ничего не будет для меня значить, когда я привыкну к этому? — теряя всякую надежду, думал он. — Что мне до нее? Или ей до меня? Кто мне нужен, так это крепкая и надежная крестьянка, которая, не фантазируя, одобрит все, что я делаю и не будет обращать внимание на то, как я выгляжу. А вовсе не это слишком юное и изнеженное маленькое волшебное существо, которое, кажется, породил сам воздух».

Но любовь идет своими путями. Она никогда не слушается разума.

— Она живет одна? — Спросил Нильс.

— Да. Но ее окружают верные слуги. Они вернулись в Элистранд — почти все, кто служил еще при ее родителях. Они относятся к ней, как к маленькой богине. Но все же она одинока!

— Ты говоришь, она под твоей опекой?

— Да.

Нильс задумался. Затем произнес:

— Полагаю это старая богатая тетя или что-нибудь в этом роде.

— Нет, вовсе нет. Я попросил тебя поехать со мной, надеясь, что ты скрасишь ее одиночество. Она несколько необычна. Не думает ни об увеселениях, ни о выходах в общество. К раздражению многих, идет по жизни своим путем.

— В твоем голосе я слышу гордость за нее?

— Да. Она особенный человек.

«Моя Винга, — думал он. — Другой такой нет на свете».

— Она довольно откровенна, — предупредил он. — И не расчетлива. Иногда она может поступать весьма шокирующим образом.

— Это звучит обнадеживающе, — с улыбкой произнес Нильс голосом, в котором чувствовалось нетерпение.

Да, они похожи, Винга и он. Одного поля ягода.

Эта мысль угнетающее подействовала на Хейке.

Наступила последняя фаза зимы, мистическое время, когда что-то исчезает, что-то появляется. Период, когда в земле начинают действовать вулканические силы жизни, пока еще подавленные и связанные, ибо верхний слой еще скован холодом. Время, когда воздух вибрирует от ожидания, как будто должен последовать сигнал, подобный звуку труб судного дня, когда все вокруг мерцает и трепещет словно перед огромным и неизбежным насилием. Откуда пришли эти мысли, Хейке и предположить не мог. Видимо его настроение окрасило воображение в такие тона. Снег еще лежал, но уже серел и таял. Из-под ног пробивались островки желто-коричневой земли, черные полоски пашен. Приближалось время весеннего равноденствия.

Элистранд Хейке увидел еще издалека, когда они выехали на равнину Гростенсхольмского уезда. Сердце его словно рвалось к поместью Винги.

Оставалось только надеяться, что она дома. Но она редко куда-нибудь уходила.

«Одиночество… Почему я чувствую его пульс?» — думал он. В этом они с Вингой были похожи. Оба чувствовали себя безгранично одинокими.

Но вот они и приехали.

Винга встретила их в дверях дома, и Хейке показалось, что тело его закричало от мук, когда он снова увидел ее. Да, чувство счастья, которое пронзило все его существо, было мучительным?

На ней было рабочее платье. Она с удовольствием работала на скотном дворе и в конюшне, трудилась там, где считала для себя полезным. Была проворна и не путалась под ногами у работников поместья. Но почему левая рука у нее перевязана?

— Хейке, — восторженно воскликнула она. — Это ты! Я увидела экипаж на дороге и начала было браниться, не хотелось встречаться с кредиторами. Ох, дорогой мой, как приятно! Я между каждым твоим приездом успеваю вообразить, что ты забыл меня. Входи, входи!

Она отступила внутрь, пропуская их в комнату.

— Ты привез с собой друга? — прощебетала она, когда ей был представлен Нильс. — Нет, только взгляните! Какой красивый юноша! В наше время таких редко встретишь. Добро пожаловать. Я на секунду оставлю вас. Пойду надену что-нибудь более соблазнительное.

— И вы подопечная Хейке? — воскликнул Нильс, не будучи в силах оторваться от ее руки. Он был настолько поражен, что даже стал заикаться, он, который всегда был довольно уверенным в себе молодым человеком. Но он быстро нашелся и заговорил в стиле Винги, глядя на нее:

— Хейке, будь я на твоем месте, я бы упрятал ее для себя.

— Именно так он и поступает, — легко парировала Винга. — Но иногда и навещает время от времени!

— Что у тебя с рукой? — спросил Хейке.

— Об этом мы можем поговорить позднее. Сейчас же я пойду распоряжусь, чтобы нам предложили что-нибудь хорошее. Праздничный обед! С вином!

У Хейке появилась ужаснувшая его мысль:

— Винга, ты много пьешь в своем одиночестве? Я имею в виду вино, пиво и другое.

— О, да, естественно, папочка! Водку во время завтрака, две бутылки вина за обедом и… Нет, ты прекрасно знаешь, что я не пью. Я не настолько глупа! Только неразумные люди губят свою жизнь вином.

— Нет, я подумал лишь о том, что у тебя нет тормозов. Все, чем ты занимаешься, ты делаешь, не соблюдая чувства меры!

— Хорошо, значит я умеренна без соблюдения чувства меры. Входите и садитесь. Я скоро приду, только наведу красоту.

Они уселись, как и в прошлый раз, у камина, но сейчас их было трое. Это была большая разница. Винга сейчас выглядела исключительно красивой. Молодые люди с трудом отводили от нее взгляды.

Туда, где они сидели, был подан шикарный обед.

— В такую погоду невольно тянешься к теплу камина, — сказала Винга. — Уф, боюсь прихода весеннего равноденствия. Нам надо до этого момента накопить достаточно тепла.

Она, конечно, представила себя голой там, на горе, куда им придется подняться. Однако Хейке не пожелал, чтобы она говорила об этом откровенно. Может быть не стоит раскрывать их планов?

Конечно нет, и она озарила его успокаивающей блистательной улыбкой.

Эта улыбка отозвалась сильной болью в его сердце.

Нильс и Винга мгновенно нашли общий язык. На душе у Хейке стало мрачно. Он сидел, слушал их оживленную беседу и чувствовал, как грусть, печаль и досада охватывают его, но не мог выдавить из себя ни одного слова. Казалось, что у него перехватило горло.

Винга изъявила желание показать Нильсу весь дом и все владения. На последнее у них даже не хватило времени, но комнаты они осмотрели все до одной, и Нильс выразил свое восхищение тем, с каким вкусом они были обставлены.

Хейке не мог разделить по-настоящему его энтузиазм.

Александр Паладин жил сто пятьдесят лет тому назад, и роскошное убранство стиля барокко плохо вписывалось в это небольшое поместье в сельской местности Норвегии. Особенно потому, что стиль обстановки становился постепенно легче, прямолинейнее и практичнее. Рококо уступал место неоклассицизму. Но Хейке не знал таких изысканных слов, он лишь наблюдал и отмечал происходящие изменения.

Импульсивная Винга открыла даже дверь и в свою спальню, что было весьма нескромно, ибо там они увидели разбросанное легкое нижнее белье — свидетельство небрежности хозяйки. Но она была очень занята, и у нее не хватало времени на поддержание порядка.

— Ох, — воскликнула она с легким смешком и захлопнула тяжелую дверь, выполненную в стиле барокко. — Да, в этой комнате живет какая-то сумасбродка, не будем называть ее имени.

Нильс только рассмеялся. Он уже был полностью очарован Вингой.

— Здесь эта личность может не соблюдать таких условностей!

— Ох, за такие слова ты мне нравишься! — заявила в восторге Винга и быстро обняла его.

— Не слушай ее, — резко сказал Хейке. — Такими выражениями она разбрасывается повсюду.

Нильс и Винга легко и весело рассмеялись, а Хейке впервые почувствовал приступ настоящей ревности.

Когда они спускались по лестнице, он попросил Нильса подождать его в карете. Он должен переговорить со своей подопечной.

— Но зачем ты гонишь моего гостя, — запротестовала Винга. — Он может подождать у камина, а мы пройдем в мою контору. Это библиотека, но я называю ее конторой, когда хочу произвести элегантное впечатление на кредиторов и понравиться им. Идем, Хейке! Нильс, он сейчас будет играть роль опекуна, понятно.

В библиотеке было темно. Хейке хотел зажечь свечу, но Винга посчитала это излишним. Темнота больше располагает к интимности!

Этого-то он и боялся.

Разговаривали они тихо, так, чтобы их голоса не были слышны снаружи. Наконец ему представилась возможность спросить ее о поврежденной руке.

— На меня напали, — пробормотала Винга, стоя с ним рядом. — Я была на кладбище, и на обратном пути меня в кустах подстерег неизвестный. Он был с ножом. Я ударила его коленкой и убежала, пока он валялся на горке.

Хейке сжал ее прохладную руку.

— Нет, пора что-то предпринимать.

— Да, — шепотом ответила она.

— Больше никуда не ходи! В четверг я приеду.

— Хейке, в одном их рецептов говорится что-то о крови козла. И курицы. Ее следует мешать с кровью девственницы. Хейке, я отказываюсь убивать для этого животных! Не пойду на это!

— Успокойся, — сказал он. — Все это я уже организовал. Не убивал козла, только немножко порезал его. Рана уже зажила.

— Прекрасно! А курица?

— С ней было еще проще.

— Но от тебя требуется еще больше! Для другого колдовского зелья необходима голова черного кота. Хейке, любимый, я этого не вынесу, я обожаю зверей! О, нет, это не в колдовском зелье, это должно быть просто с нами.

— Голова черного кота есть в кладе Людей Льда. Полностью высушенная и старая. Хранилась несколько сотен лет. Однако сила ее не в этом. Она заговорена старыми ведьмами и этим сильна. Но, Винга, ты говоришь, у тебя появились проблемы с кредиторами?

Она опустила плечи.

— Да. Но тебе этого знать не положено.

— Ты что, немножко рехнулась? Именно поэтому я здесь! Понятно?

— Мне нужно купить фураж для скота, своего не осталось. А платить мне сейчас нечем.

— Сколько?

Винга назвала сумму, и он обещал попытаться раздобыть денег.

— Спасибо, — прошептала она. — Что бы я делала без тебя? Ты все раздобыл? Я имею в виду для ночи в четверг.

— Да, с помощью Нильса.

— Он знает?

— С ума сошла! Конечно, нет! Если об этом узнают, мы оба окажемся за решеткой. Или еще хуже: народ возьмет дело в свои руки и нас сожгут. Тебе понравился Нильс? — Закончил он с тревогой в голосе.

— Конечно!

«Сейчас сердце мое перестанет биться», — подумал Хейке. Но этого не произошло.

— Мне остается одно средство, — вслух подумал Хейке.

— Какое средство?

— Нет, ничего.

Винга схватила его за руку.

— Ты говоришь о средстве, полученном от Суль? Однажды ты рассказывал о нем. То, что убивает половое влечение? — прошипела она. — Уничтожит твои чувства ко мне. Почему ты решился на такое?

— Чтобы дать тебе свободу.

— Я не просила тебя о свободе! Лучше наберись смелости и забери ее! Иного я тебе не позволю, не смогу, не смогу!

Винга заплакала, по щекам ее полились слезы.

— Ты мой, — пискнула она приглушенным и жалким голоском.

Возможно ли устоять перед таким?

— Я не стану принимать его, — пообещал он. Она вытерла слезы и снова стала прежней беззаботной Вингой.

Разговор был закончен, они возвратились к Нильсу.

— Надеюсь, вы скоро навестите меня снова, — проворковала она и обняла на прощание Нильса, что болью отозвалось в сердце Хейке. — Оба приезжайте!

Хейке же она мимоходом поцеловала в щеку, словно старого дядю, и они отправились в обратный путь. Винга помахала им на прощание перевязанной рукой.

Наступили сумерки, и снег казался уже более серым. Небо покрылось тяжелыми свинцово-серыми тучами, в воздухе чувствовалось напряжение. Проблески весны исчезли.

Хейке беспокоил предстоящий четверг. Они должны будут раздеться догола, он и Винга. На улице, в холодную лунную ночь. Мысль о том, что и Ингрид, и Ульвхедин прошли через такие же ритуалы несколько успокоила его. Но им может быть помогало лето?

В том, что Суль вынуждена была совершить подобную жуткую церемонию, он сомневался. Она сама была ведьмой, от рождения обладала свойством общения с нечистой силой, демонами и мертвецами.

Хейке же был похож на Тенгеля Доброго. Тот никогда особо не полагался на клад Людей Льда, старался не пользоваться им, за исключением случаев, когда нужно было помочь больным. Но он также должен был испытывать тягу к нему, какую сейчас испытывал Хейке.

Хейке оставил клад на хранение в Элистранде, не хотел, чтобы он находился у него. Он чувствовал, что клад может обрести над ним власть и вызвать к жизни его злое «я», чему он всегда стремился воспрепятствовать.

Зло было присуще ему, как и всем Людям Льда, которые были помечены проклятием. Тенгелю Доброму часто приходилось ожесточенно бороться с самим собой. Хейке испытывал это в меньшей степени, но, естественно, и у него иногда появлялись где-то в подсознании зловещие мысли. Ему становилось страшно, и он, как правило, выходил на свежий воздух и долго беспокойно прогуливался, пока не обретал покой. Так было на протяжении всей его жизни, и так будет в будущем.

Он взглянул на Нильса, но больше уже не испытал чувства ревности, которое охватило его некоторое время тому назад оттого, что Вингу скоро заберут у него. Юноша был слишком симпатичен для таких чувств. Вместо этого Хейке почувствовал огромную грусть. Она пронзила всю его душу.

Если бы он был нормальным созданием, если бы на нем не лежало бремя проклятия, он бы стал бороться за ее любовь. Тогда он не свел бы ее с Нильсом. Но будучи таким, каков он есть, он обязан дать ей возможность иной жизни.

Нильс по дороге без умолку говорил о том, какая она фантастическая девушка, и Хейке соглашался с этим, кивая в ответ головой.

— Обещай в следующий раз взять меня с собой, — просил Нильс.

«Ну, не в следующий раз, ибо это будет четверг, — подумал Хейке. — Но как-нибудь потом».

— Знаешь, у меня в моем городке есть девушка, — доверительно сказал ему Нильс, — с которой я переписываюсь. Но в сравнении с Вингой она выглядит абсолютно бледно!

Внутри у Хейке похолодело. Что же он наделал? Почему он не расспросил заранее? Неужели он станет теперь причиной разрыва отношений между Нильсом и этой девушкой? Нанесет девушке смертельную рану? Какой же он простофиля! Как же он будет выглядеть в глазах людей!

3

На следующий день погода изменилась. Солнце сильно припекало, особенно на южных склонах гор, снег стал интенсивно таять, зажурчали обильные весенние ручьи. Появились даже мухи, одураченные теплом солнечных лучей. Мягкие теплые дожди, прошедшие в последующие дни, окончательно покончили с зимой. Самые последние, уже насытившиеся водой пятна снега, журча, исчезли на глазах. Это можно было наблюдать и даже слышать.

Затем снова на небе появилось солнце. Оно высушило все вокруг и обогрело землю. Обманчивое тепло, ибо под верхним слоем земли все еще пряталась мерзлота. Но все же природа оживала — наступало весеннее равноденствие…

Вечером в среду Хейке на кухне в деревянном ушате вымылся с головы до ног. На этот раз он постарался, чтобы никто не смог заглянуть в окно. В четверг утром после беспокойной ночи, во время которой он несколько раз просыпался, он надел на себя чистое, высушенное ветром белье. Еще раз прошелся в уме по всей церемонии; при мысли о том, что ему предстоит, почувствовал легкую тошноту, проверил все, что он собрал, и верхом на лошади отправился в Элистранд.

Ему не хотелось встречаться со Снивелем или его людьми, поэтому он поехал по небольшой лесной дороге, кончавшейся на берегу моря вблизи дома Винги.

Она встретила его с таинственной миной на лице и приветствовала его шепотом, видимо, под влиянием серьезности момента. Слуги были отпущены ею и уехали в город. В поместье остались только работники, ухаживающие за скотиной. Они жили не в главном доме.

— Как ты прекрасен, — прошептала Винга. — Я тоже оденусь красиво.

— Думаю, для тебя более важно будет одеться потеплее, — сухо ответил он. — Так, чтобы с тобой было что-нибудь такое, что ты могла бы потом накинуть на себя.

Он начал по порядку раскладывать, как и в прошлый раз, на столе все, что привез с собой. Затем он взял из клада Людей Льда те средства, которые они отобрали раньше. Винга принесла небольшую бутылку, которую протянула ему, отвернув лицо.

Хейке сдержанно поблагодарил и смешал содержимое с кровью козла и курицы. Что еще было в этой смеси, Винга знать не хотела.

Приготовление зелья из их старых снадобий вместе с теми препаратами, которые принес Хейке, заняло много времени, да почти целый день.

Когда на улице начало смеркаться, Винга сказала:

— С погодой нам повезло.

— Да. Но все же ночь может быть холодной.

— Конечно. Время года такое. Я испекла хлеб, как ты просил. Положила в него все заказанные тобой травы.

— Превосходно. Давай-ка лучше сейчас поедим. Я проголодался от этой работы!

Винга понимала его. Ему ведь придется пройти через всю сложную процедуру этой ночи. Сама она весь день была словно натянутая струна. Глядя на свои руки, она видела, как подрагивают пальцы, и эта дрожь вызвана ничем иным, как огромным напряжением во всем теле. Дрожал и подбородок, поэтому зубы ее изредка постукивали. От сильного нервного напряжения по спине бегали мурашки.

Когда Хейке наконец удовлетворился результатом (недоставало нескольких корней, но он нашел им замену), они сели на кухне за стол и поели, первый и последний раз в этот день. Хейке было разрешено съесть только хлеб, испеченный Вингой, а она не хотела уступать ему. Но хлеб, впрочем, был достаточно хорош. Винга смотрела на огромное создание, сидевшее по ту сторону стола. Тот же углубился в свои мысли и не замечал, что она наблюдает за ним. Кожа Хейке была темно-коричневой от загара, ибо он все время проводил на свежем воздухе. Поэтому его желто-зеленые глаза казались еще светлее, чем были на самом деле. Винга не могла понять, как он сам и все другие могут считать его отталкивающе страшным. Для нее он был бесконечно очаровательным и привлекательным своими взъерошенными волосами, которые никто не мог уложить послушно. Едва заметное косоглазие придавало его лицу печально-мечтательное выражение, и, если нос и не был аристократически благородным, то он, во всяком случае, гармонировал с его варварским лицом, похожим на лицо тролля. Однако она лучше других знала, что Хейке не варвар. Он был лишь несчастным и одиноким, это было ей хорошо известно, а сейчас он должен был отправиться в такой путь, по которому в его возрасте не проходил никто. Может быть, она потеряет его?

Нет! Этому она воспрепятствует всеми доступными ей силами. Она только не знала как.

— Ты пьешь много, — констатировала она. Кувшин с вином был уже почти опустошен. Он поставил локти на стол и закрыл лицо руками. Задумался.

— Да, — коротко ответил он на ее критическое замечание. — Мне это необходимо.

Это тоже она может понять. Четверо добрых гениев разрешили ему выпить.

— Сохрани только контроль над собой, — тихо промолвила она.

— Конечно. Больше сейчас не пью.

Легко и осторожно она спросила:

— Ты… встречался со своим другом?

Хейке приходил в себя медленно, но когда до него дошел смысл ее вопроса, он внезапно рассердился.

— Почему ты спрашиваешь об этом именно сейчас? — дал он волю своим чувствам.

Винга была поражена. Никогда раньше она не видела Хейке таким озлобленным. И тем более разозлившимся на нее.

— Я… я хотела только разрядить обстановку. Выйти из этого тягостного напряжения.

Он встал и начал ходить по комнате, срезая углы. Изредка у него вырывались звуки, похожие на беспокойный стон:

— Нет, я его не встречал, но в следующий раз он приедет со мной. Ты довольна?

Винга была в нервном напряжении целый день. Сейчас она просто беспомощно и громко зарыдала.

— Почему ты так рассердился? — пропищала она высоким фальцетом.

Он прекратил хождение, стоял и смотрел на нее. Потом глубоко вздохнул, склонился к ней и спрятал свое лицо в ее коленях.

— Именно этот вопрос и вывел меня из равновесия, — выдавил он из себя. — Сейчас, когда я могу довериться одной лишь тебе, такие проблемы я решать не в силах.

— Да, но я-то как и раньше существую, — прохныкала она, — я не понимаю тебя, Хейке, ведь это был лишь обычный вопрос вежливости!

Он снова поднялся и с раскаянием в голосе произнес:

— Только так? Нет, можешь не отвечать, я, может быть, не вынесу, услышав ответ. Не плачь, сейчас у нас нет для этого времени, прошу, не принимай все так близко к сердцу, ты права, когда тебе кажется, что ты… Нет, не будем говорить об этом! Ты готова? Хорошо, тогда идем.

Она все еще смотрела на него с удивлением, но апатично послушалась его, взяла свою часть ноши, которая была довольно велика.

— Я возьму с собой эти покрывала, — смиренно произнесла она. — Будет на чем сидеть или во что закутаться, если придется долго ждать на холоде.

— Отлично! — ответил он, открыв перед ней дверь.

Они заперли дом и вышли в весенний вечер.

Винга была одета очень красиво, явно заботливо выбирала одежду, думая о том, что ей предстоит. Платье, которого он раньше не видел, было сшито из толстой ткани, напоминавшей парчу, а может это и была парча. Оно ниспадало почти прямо с плеч, с небольшим расширением у складок подола, обшитого мехом. Как сарафан у дочерей русских бояр. Однако этих слов никто из них не знал. «Оделась, словно на праздник, — подумал Хейке. — Достойно того языческого обряда, через который нам придется пройти».

Но сейчас она была опечалена, и это очень беспокоило его. В эту ночь у них не будет ни времени ни возможности предаваться чувствам.

— Винга, прости меня, — попросил он. — Я сегодня не должен был устраивать тебе сцену. Это так несправедливо по отношению к тебе, так эгоистично и излишне.

— Я чем-то взволновала тебя, — тихонько всхлипнула она, когда они покидали Элистранд. Пешком, так как лошади сегодня могли стать им помехой. — Я только не помню, что я сказала плохого!

Он остановился и положил на землю свою ношу. Обнял ее за талию и, стыдясь, прижал лицо к ее щеке.

— У меня был приступ ревности, Винга.

— Ревности? У тебя? Это звучит приятно, Хейке! Но почему?

— Ничего приятного в этом нет, могу тебя заверить! Не хотел тебе рассказывать, но ты так несчастна, а сейчас это ни к чему, иначе ночью будет вдвойне тяжелей. Ты помнишь, как я сказал, что Нильс и ты подходите друг другу? А я хотел, чтобы ты нашла другого! Во всяком случае, чтобы у тебя была возможность выбора. Сейчас, пока не поздно. Но в последние дни мне было трудно, любимая. И сегодня я хотел освободиться от боли, которую причиняют мне мысли потерять тебя, ибо я должен был сосредоточиться полностью на этом ужасном обряде. Поэтому твой вопрос прозвучал в неподходящий момент. Я его воспринял так, как будто ты тоскуешь по Нильсу. Нервы же у меня в тот момент были так напряжены, что я взорвался.

Она погладила его грубые, как у тролля, волосы.

— Я все понимаю, ибо сама испытывала огромное напряжение, поэтому и разревелась. Но не приглашай больше Нильса, если это тебе доставляет боль. С ним приятно побеседовать, но он это не ты! Между вами огромная разница.

Хейке выпрямился и улыбнулся.

— Нильс с удовольствием снова встретится с тобой. Но обо всем этом мы поговорим потом. Сейчас я успокоился.

— Я тоже. И счастлива.

Он вопросительно взглянул на нее.

— Потому что ты ревнуешь, — шепнула она с двусмысленным блеском в глазах.

Он смущенно рассмеялся и большим пальцем отвел волосы с ее виска. Это было такое нежное прикосновение, что в сердце Винги стало тепло.

Но вот они снова вернулись в пугающее сегодня.

Хейке помог Винге поднять поклажу и взвалил свою и ее часть на себя. Они двинулись дальше. Молчаливые тени в полнолунной ночи.

«Она одета словно для языческого ритуала, — снова подумал он, глядя на шедшую впереди Вингу. — По призыву грядущего солнца, неукротимых сил весны. Весенняя жертва…»

Весенняя жертва? Это слово пронзило его словно холодный звук. Что приносили в жертву в древние времена? Животных… людей? Девственниц?

— Мы возвращаемся домой, — сдерживая дыхание произнес он.

Она остановилась и удивленно посмотрела на него.

— Нет, — сказал он более спокойным тоном. — Мне вдруг стало страшно. Сейчас это уже прошло.

Она больше ни о чем не спросила. Может быть, инстинктивно почувствовала, что не хочет знать большего о его страхе.

— Ты привел в порядок мои долги, — сказала она. — Спасибо! Как тебе это удалось?

— У тебя были средства, о которых ты не знала, — сухо ответил он: подробно о том, откуда появились деньги, он рассказывать не стал.

Экономическое положение начало беспокоить его. Приехав в Норвегию, он располагал достаточными средствами. Но богатство не вечно, особенно в том случае, если у тебя есть маленькая родственница с большим поместьем, которое поглощает деньги. Большая часть средств потребовалась ему и на поддержание в порядке Гростенсхольма. Менгер помог ему поместить деньги в надежные предприятия, но это пока еще не приносило доходов.

Задержка с судом по поводу возвращения Гростенсхольма так же была вызвана материальной стороной дела.

— Во всяком случае, погода нам благоприятствует, — прервала Винга течение его мыслей, когда они достигли опушки леса и их скрыли деревья.

— Для этого времени года, да. Но нам следовало бы подождать до лета.

— На это у нас нет времени.

— Да.

Оба повернулись и посмотрели на Гростенсхольм, купавшийся в голубом свете луны. Крыши выделялись более ярко, контрастируя с антрацитово-синими тенями внизу. Окна старого господского дома холодно поблескивали.

— Там живет он, старый вор, — сказал горько Хейке. — И не испытывает никаких мук совести.

— Совершенно, — подтвердила Винга.

— Посмотрим, что произойдет сегодня ночью. Наша последняя надежда.

— Но он же не очень стар?

— Не думаю. Может, где-то около шестидесяти? Жизнь ему улыбалась. Жрал и пил слишком много.

— Да жил за чужой счет. Это тоже старит.

— Точно. Злоба безжалостно и немилосердно прочерчивает на лице свои отвратительные борозды.

— Вот поэтому твое лицо, Хейке, для меня самое прекрасное.

— Спасибо! Эти слова мне сейчас очень нужны.

Они все еще стояли и смотрели не равнину.

— Удивительный вечер, — воскликнула Винга.

— Да. В прошлый раз, когда мы были здесь, я думал о чем-то похожем. Чувствуется какая-то вибрация…

— Точно, — энергично отозвалась она. — В земле. И в воздухе. Словно этот довольно темный мерцающий воздух обладает своим собственным светом.

— Весна, — согласился Хейке. Его глубокий голос в этот вечер обрел новое своеобразное звучание. Напряжение он испытывал огромное, даже сам того не осознавая. И оно было не только нервным, вызванным стоящей передним задачей, но и сознанием того, что он сейчас поступает в соответствии с полученным наследством, что он делал очень редко: использует свой талант человека, меченного проклятием Людей Льда.

В действительности глупо было считать Хейке человеком, который мечен проклятием. Он получил все признаки меченых, и был одним из них. Но он вел себя как избранный, хотя и не был им. Хейке в своей простоте, может быть, являлся одной из наиболее сложных натур в этом роду. Его скорее можно было сравнивать с Тенгелем Добрым, даже если он и не обладал огромным авторитетом последнего. Во всяком случае сейчас. С возрастом он, быть может, и займет такое же положение. Сейчас же наиболее присущей Хейке чертой была его скромность, некое отсутствие веры в свои возможности.

Он стал думать вслух:

— Весна — мощнейшее преображение природы. В эти дни природа преображается больше всего. — Он смущенно рассмеялся. — Я помню, что у меня всегда появлялось чувство… насилия над землей.