2

Рикард направился дальше.

На улицах было так спокойно, что у него нашлось время подумать о самом себе и о своей жизни.

В последние дни в голове неотступно кружилась одна и та же мысль: о Натаниэле…

Просто удивительный ребенок!

Рикард вспомнил, каким тот был в три года — то есть год назад Тогда Бенедикте торжественно преподнесла ему мандрагору и часть реликвий Людей Льда. Всех поразило бурное восхищение Натаниэля этими дарами. И чтобы повесить все эти предметы на деревянные гвоздики, вбитые в стену, он безжалостно сбросил на пол полотенца и мочалки. С мандрагорой же он обращался, как с куклой. Он нашел для нее маленькую кроватку, закутывал ее в клочок красного шелка, разговаривал с ней, «кормил» ее самой вкусной едой, а если уходил, то вешал ее себе на шею Может быть, это будет громко сказано, но он обращался с ней так же, как когда-то это делал Хейке, считая мандрагору живым существом и своим лучшим другом. Мандрагора вела себя спокойно с маленьким мальчиком.

В конце концов Криста стала опасаться, что он потеряет ее, и запретила ему слишком много играть с ней. Мандрагоре было отведено почетное место в ящике его комода. Ему позволили смотреть на нее, когда захочет, и разговаривать с ней. Но только не вытаскивать ее из ящика. Смотреть, но не прикасаться к ней!

Сначала Натаниэль тяжело переживал эти запреты, но потом привык.

Мальчик постоянно удивлял окружающих. Рикард встречался с ним не слишком часто, поскольку Натаниэлю больше не разрешали показываться на Липовой аллее. Все боялись, что Тенгель Злой, не спускавший глаз с этого места, узнает о его существовании Но Рикарду рассказывали о проделках Натаниэля в последний год, просто немыслимых для такого маленького мальчугана. Его познания, его мысли… А глаза, внезапно темнеющие от какой-то печали? Или сияющие от радости, когда ему удавалось улизнуть от своих родителей и появиться там, где его меньше всего ожидали. Никто никогда не беспокоился о пропавших вещах: Натаниэль находил их. И много другого удивительного было известно Рикарду. Но вот Натаниэлю исполнилось четыре года. Рикард две недели гостил в семье Кристы, где праздновался день рождения. Именно тут и случилось нечто такое, чего никто не мог понять.

В гостях у Кристы были все, кто жил на Липовой аллее, и Вольдены. Посреди общего веселья лицо у Натаниэля вдруг окаменело и он, пристально глядя на присутствующих, сказал:

— Кто-то есть в моей комнате. Я схожу и посмотрю!

— Кого ты имеешь в виду? — поинтересовался его отец Абель.

— Они хотят, чтобы я пришел…

— Кто это «они»? — спросила его мать, но он уже стремглав помчался прочь.

Переглянувшись, все медленно последовали за ним.

На лестнице, ведущей в спальни, они настороженно остановились. Из комнаты мальчика доносились устрашающие звуки, грохот и шипение, словно от вспыхнувшей молнии. В окне был виден свет. Голубое сияние, вспыхивающее и исчезающее.

— Такие штучки свойственны лишь черным ангелам, — пробормотала Бенедикте.

Они стали осторожно, крадучись, подниматься по лестнице. Андре приходилось удерживать Кристу, рвавшуюся вперед, чтобы спасти мальчика.

Наконец поднялись наверх.

Перед дверью спальни Натаниэля сидела пара огромных волков.

Когда группа людей приблизилась к ним, звери оскалили зубы.

— Не подходите к ним, — сдавленным голосом проговорил старый Хеннинг. — Они желают нам только добра, но мы должны серьезно относиться к их предупреждению.

Рикард никогда раньше не видел волков черных ангелов. Но он много о них слышал — о том, как они были привязаны к Марко и Ульвару, Имре и Ванье. И вот теперь к Натаниэлю…

Находясь лицом к лицу с этими могучими животными, он испытывал то страх, то уважение к ним. Он знал, что на самом деле эти волки и являются черными ангелами, которые при необходимости превращаются в животных. И он готов был низко поклониться этим странным существам.

Снова в комнате загрохотало и зашипело, Натаниэль громко вскрикнул.

— Натаниэль! — закричала насмерть перепуганная Криста — Он там, один!

И тут они услышали низкий мужской голос, успокаивающий мальчика, услышали, как мальчик отвечает ему, но слов разобрать не могли.

Натаниэль заплакал.

Ему было всего четыре года, и взрослые, стоявшие за дверью, дрожали, не понимая, что, собственно, происходит. Чего можно ожидать от такого малыша?

— Может быть, это Имре? — неуверенно произнес Кристоффер.

— Не знаю, — ответила Бенедикте. — Трудно сказать…

Они невольно надеялись, что это Имре.

Но тут услышали еще один мужской голос. Странный, певучий, монотонный мужской голос.

И в следующий миг послышались всхлипы Натаниэля, переходящие в крик глубокого отчаяния.

— Нет! Нет, не надо, не делайте этого, не делайте этого!

Перепуганная Криста хотела прорваться в комнату, но волки не позволили ей сделать ни одного шага.

Они приблизились к людям настолько, что тем ничего не осталось, как отступить назад к лестнице.

А Натаниэль умолял, словно речь шла о спасении его жизни:

— Не надо, не надо! Прошу вас, прошу вас!

Лицо Абеля побелело, Ветле и Кристоффер держали Кристу, готовую уже лишиться чувств. Все готовы были закричать от страха, но пытаясь услышать, что происходит за дверью, молчали.

Волки постепенно оттеснили их на первый этаж. В окне вспыхнуло несколько ослепительно-ярких молний, осветивших все вокруг, в то время как монотонный голос обрел громоподобное звучание. И тут все поняли, что произносимые слова им совершенно незнакомы, что этот язык не похож ни на один земной язык.

— Это не Map, — побелевшими губами прошептал Андре. — Я слышал его заклинания, они звучали совершенно иначе.

Плач Натаниэля прекратился, и никто не знал, хороший это признак или плохой.

Снова послышались заклинания. Но шипения молний больше не было. Потом все затихло.

Дверь спальни мальчика медленно приоткрылась.

— Мама? — испуганно спросил он. Все посмотрели наверх.

В дверях стоял Натаниэль. Волки бесследно исчезли, не было и того — или тех — кто находился внутри. Криста бросилась обнимать его.

— Натаниэль, что там такое произошло? — спросил Ветле.

— Это был Имре? — спросил Андре. Натаниэль растерянно смотрел на собравшихся.

— Почему я оказался в своей комнате? — с чисто детским изумлением произнес он. — Ведь я же только что играл с моим грузовиком в гостиной. И вдруг оказался здесь!

Глаза у него были заплаканными. Но он ничего не помнил.

Конечно, все вошли в комнату и Рикард, как полицейский, основательно все осмотрел. Не обнаружилось никаких посторонних следов, комната имела свой обычный вид. Те же игрушки на полу, ковер с веселым рисунком, подушки на постели…

Они так и не узнали, что, собственно, произошло, потому что Натаниэль сам ничего не знал, а им не хотелось пугать его расспросами. Лучше всего для него было забыть о случившемся.

Но все были уверены в том, что его посетили черные ангелы. Он ведь происходил из их рода и был призван для великих деяний: бороться против Тенгеля Злого.

Но пока для этого он был еще слишком мал. Он же совсем ребенок.

Об этом и думал в последние дни Рикард. И даже у себя дома он не мог отделаться от своих мыслей.

Но вскоре ему предстояло задуматься совсем об ином.

Это произошло через несколько часов после того, как Винни и Агнес вышли прогуливать своих собак.

На окраине Хальдена по дороге шагал мужчина — Вилли Маттеус тридцати семи лет. На его обветренном лице сверкали голубые глаза. Одежда на нем была добротной, но поношенной и слишком легкой для такого мороза. Что-то в его наружности и поведении говорило о том, что он не принадлежит к низшему классу работяг и прощелыг.

Тишина вечера была нарушена появлением шумной компании. Гости вышли из виллы и весело прощались с хозяином. Какой-то мужчина, явно предрасположенный к полноте, тряс руку хозяина.

— Спасибо за превосходный ужин! Было просто сказочно приятно!

— О, нет ничего проще приятно провести время, когда ты рядом, Херберт, — засмеялся в ответ хозяин. — Разве не чудесно быть замужем за таким весельчаком? — спросил он, обращаясь к жене Херберта. — Какое чувство юмора! Какое остроумие! С ним не соскучишься, клянусь!

Жена Херберта смущенно потупилась.

«Ну и скучная же у него жена, — подумал хозяин. — Даже не улыбнулась ни разу на его сногсшибательные остроты!»

С подчеркнутой галантностью Херберт поцеловал руку посмеивавшейся хозяйки.

— Прощайте, сударыня! Ужин удался на славу! А вина! О-ля-ля!

Он сделал чисто французский жест большим и указательным пальцами. Вид у его жены был озабоченный.

— Херберт, ты в самом деле думаешь, что сможешь сесть за руль после всего выпитого? Не лучше ли будет, если мы…

— Чепуха, — хвастливо заявил Херберт. — Я никогда не чувствовал себя в такой прекрасной форме.

К ним подошла девятилетняя девочка и нетерпеливо спросила:

— Папа, когда же мы поедем? Ведь мы должны вернуться домой в детское время!

— Подожди немного, болтунья! — ответил Херберт. — Папе сначала нужно со всеми попрощаться.

— Ты уже и так слишком долго прощаешься, — задиристо произнесла девочка.

Когда мимо них проходил Вилли Маттеус, все повернулись в его сторону.

— Извините, — сказал он. — Но не могли бы вы сказать мне, как пройти к вокзалу?

Херберт немедленно стал работать на новую публику.

— К вокзалу? — переспросил он. — К этому большому, уродливому, серому зданию, мимо которого мчатся все бибикалки? Так вот…

И он принялся долго и нудно, пересыпая свою речь плоскими остротами, объяснять, где находится вокзал, тогда как присутствующие просто покатывались со смеху, а жена явно была встревожена.

— Спасибо, — скромно сказал Маттеус. — А не знаете ли Вы, когда отходит поезд на Сарпсборг?

— Он только что ушел, — быстро ответила хозяйка. — А следующий будет не раньше, чем через пять часов.

— Не успел, не успел! — завопил Херберт. Вилли Маттеус прикусил губу.

— Какая жалость! А мне так нужно было на него попасть…

Херберт, олицетворявший собой весь юмор мира, притворно всплеснул руками.

— Ты можешь поехать с нами. Нам по пути, — сказал он незнакомцу.

Маттеус сдержанно поблагодарил, и после прощаний по второму кругу Херберт наконец сел за руль.

Он был в отличном настроении, болтал без умолку, пел и рассказывал сомнительные истории. Его жена Гун и незнакомец сидели молча, лишь изредка улыбаясь из вежливости.

— Не крутись на заднем сидении, Венше, — сказал Херберт своей дочери. — От машины ничего не останется, если ты будешь с такой силой пинать ее ногами.

— Вы думаете продать автомобиль? — вежливо осведомился Вилли Маттеус.

— Нет, не сейчас, но рано или поздно придется заменить его на новый.

Маттеус задумался над его словами. Собственно говоря, человек никогда по-настоящему не является хозяином своего автомобиля. Думая постоянно о будущей стоимости автомобиля, человек фактически ездит некоторое время бесплатно на автомобиле будущего владельца.

И теперь он смотрел через стекло на ту Норвегию, о которой мечтал столько лет. Они приближались к Сарпсборгу, но он не узнавал свой родной город. Повсюду, насколько видел глаз, были уродливые, четырехугольные, двухэтажные дома, построенные в функционалистском стиле, окрашенные в скучные цвета, с маленькими стереотипными садиками. По этим местам он ребенком бегал и играл; небольшой рощицы, бывшей здесь, уже нет. От того времени и осталось только несколько полуразвалившихся лачуг, да запущенная крестьянская усадьба. Он вспомнил, что сам думал когда-то снести эти трущобы. Но тогда он ожидал совершенно иного результата…

— Кстати, — сказал Херберт, — мы не представились друг другу. Меня зовут Херберт Соммер.

Последовала напряженная пауза, и Вилли понял, что ему дали возможность вспомнить это имя. Но он его так и не вспомнил.

А Херберт продолжал:

— Знакомо тебе это имя?

— К сожалению, нет, я много лет провел за границей.

— Ясно, это объясняет дело, — удовлетворенно хмыкнул Херберт и сообщил: — Меня хорошо знают в стране. Я конферансье на радио и вообще затейник и хохмач.

При этом он не счел нужным пояснить, что его роль на радио сводится к коротеньким репликам во второстепенном ревю. В своем самолюбовании он не удосужился даже узнать, кто его пассажир.

Но вино начало уже оказывать на него действие, веселье больше не било ключом. О, как хорошо знала Гун все стадии его опьянения! В конце концов его монологи иссякли, и в машине слышалось только фальшивое пение его девятилетней дочери, исполнявшей неизвестно где выученный национальный гимн. Вновь и вновь она повторяла окончание припева, содержащего мрачные слова:

— «Скорбь и смерть идут по его следам».

Она пела до тех пор, пока отец не рявкнул на нее:

— Не могла бы ты прекратить свое гнусавое пение, Венше? Почему бы тебе не спеть одну из моих песенок? Вспомни лучше что-нибудь веселое! А то «скорбь и смерть»!… Уфф!

Улыбнувшись сидящей рядом с ним девочке, Вилли Маттеус дал ей плитку шоколада. Вежливо поблагодарив, она взглянула на обертку.

— Ой! Какие странные слова!

— Это из Голландии, — с улыбкой сказал он. — Я как раз прибыл оттуда.

Девочка отломила кусочек шоколада и предложила матери. У Херберта же, напротив, при одной мысли о шоколаде мороз пробегал по коже. Лицо у него было кислым и обрюзгшим, казалось, ему не хватает воздуха.

Дорога сделала крутой поворот и автомобиль, едущий на большой скорости, занесло на обледенелом шоссе. Херберт выругался. Навстречу им тоже ехал автомобиль, и Гун Соммер закричала, думая, что столкновение неизбежно. Но встречный автомобиль резко повернул и оказался на обочине, тогда как автомобиль Херберта, виляя и вертясь, врезался в росшее у дороги дерево.

Все были в шоке, никто не осмеливался произнести ни слова. Наконец Гун сказала дрожащим голосом:

— Я ведь говорила, что тебе нельзя садиться за руль в нетрезвом виде!

— Не учи меня уму-разуму, — огрызнулся Херберт. — Что я мог поделать, если дорога такая скользкая? Об этом должны были побеспокоиться городские власти! Кстати, это шоссе имеет множество изъянов.

— Никто ничего не повредил себе? — спросила фру Соммер.

Девочка заплакала от испуга. Когда выяснилось, что ни у кого повреждений нет, Херберт торопливо ответил:

— Нам нужно поскорее сматываться отсюда, пока об этом не разнюхала полиция. Хотя даже ребенок видит, что дорога здесь плохая, все-таки…

— Что же произошло с другим автомобилем? — спросила Гун.

— Нас это не касается, — огрызнулся Херберт и вышел из машины, чтобы подтолкнуть ее снова на дорогу. — Если владелец этого автомобиля не умеет управлять машиной, пусть пеняет на себя. Помоги-ка мне, приятель!

Но Вилли Маттеус вышел из машины в первую очередь для того, чтобы посмотреть, как дела у других. Никто не был серьезно ранен, но нетрудно было заметить, что люди очень рассержены. Вилли увидел, что Херберт самостоятельно подтолкнул машину и уже тронулся с места. Без малейших угрызений совести Маттеус назвал имя Херберта шоферу второго автомобиля — ведь у машины оказалось разбитым лобовое стекло — и после этого покинул место аварии. Оставшуюся часть пути он прошел пешком.

Улица изменилась, но дом Маттеуса по-прежнему был цел. Позвонив в колокольчик, он почувствовал, как застучало его сердце.

Никто не отозвался, и он, бросив взгляд на табличку, увидел там чужое имя. На верхнем этаже распахнулось окно и оттуда высунулась женщина.

— Дома никого нет, — сообщила она Сделав шаг назад, Вилли крикнул ей:

— Маттеусы здесь больше не живут?

— Маттеусы? Нет, они не живут здесь уже много лет. После смерти мужа хозяйка переехала в другое место. Вилли был потрясен.

— Значит, Маттеус умер? Об этом я не знал. Куда… куда же она переехала?

Женщина пожала плечами.

— Спросите у Карлсенов, что живут по соседству, это их знакомые.

Поблагодарив, он пошел к соседнему дому. Когда он позвонил, ему открыла молоденькая девушка.

Да, у них где-то был адрес фру Маттеус. Девушка попросила его войти.

И пока она искала адрес, Вилли пытался прийти в себя после получения известия о смерти отца. Он был настолько уверен в том, что его семья по-прежнему живет там, что даже не задумывался о возможности подобного исхода. За все эти долгие годы он ни разу не написал домой, ведь он поссорился с родными, покидая отчий дом. Но он был тогда молодым, упрямым и злым. С годами злоба его прошла, и вот теперь он вернулся в надежде на примирение. А отца больше не было в живых…

Девушка вернулась с блокнотом в руках. Да, фру Маттеус переехала к своей дочери в Трондхейм, имелся адрес.

В Трондхейм? Вилли сделал в уме быстрый подсчет: хватит ли у него денег? Сунув по привычке руку в карман, он остолбенел.

— Записная книжка! Мои бумаги… Бессильно опустив руки, он добавил:

— Ах, да, теперь я припоминаю, я положил их на какой-то ящик на пароходе, когда чистил пиджак.

— Какая жалость, — растерянно ответила девушка. — Но, может быть, вы снова сможете попасть на этот пароход?

Вилли уставился в пространство перед собой.

— Это не так-то легко сделать, — ответил он. — Видите ли… Пароход только сегодня прибыл в Хальден, я как раз оттуда…

— Значит, Вам снова нужно вернуться туда, — сказала девушка. — Если хотите, я попрошу Калле отвезти Вас. Он шофер грузовика, машина стоит возле кафе на этой улице.

Подумав, Вилли сказал:

— Это было бы очень любезно с вашей стороны. Я ужасно устал. Я недавно переболел гриппом, простудился на пароходе, да и сегодняшняя поездка была не слишком удачной, так что мне снова нездоровится. Буду вам очень благодарен, если поможете мне.

— Конечно, помогу, — ответила девушка. — Вот только надену пальто.

Они нашли шофера Калле, и пока они ждали, чтобы он приготовился к поездке, Вилли попрощался с девушкой.

— Вы были очень добры ко мне, — сказал он. — Мы наверняка больше не увидимся, но мне хотелось бы отблагодарить вас, когда я найду свои бумаги и окончательно выздоровею. Может быть, я позвоню вам?

Девушка покраснела.

— Да-а-а… это можно, — медленно произнесла она. — Вот мой номер телефона. Адрес вы уже знаете. Желаю удачи!

Вилли уселся в кабину грузовика рядом с рослым шофером.

— Значит, ты потерял записную книжку? — спросил Калле густым, хриплым от пива голосом. — Ингрид говорит, что ты моряк…

— Нет, я не моряк. Но я сегодня прибыл сюда на корабле.

— На каком же?

— Он называется «Фанни». Маленький грузовой пароход. Он прибыл из Роттердама.

— Будем надеяться, что никто не забрал твои деньги.

— Вряд ли это так, они хорошо спрятаны. Только вот есть одна проблема…

— Какая же?

Усмехнувшись, Вилли сказал:

— Видишь ли, я был безбилетником…

— Вот черт! Тебе будет не так легко объяснить, что ты делал на борту судна. Собственно говоря, как это произошло?

— Я прибыл с Востока через Африку и осел в Голландии. Кошелек мой был уже почти пустым, но нашелся пароход «Фанни», направляющийся в Норвегию, и я не мог упустить такой шанс. Мне посчастливилось попасть на борт судна, но я так замерз во время плавания, что подхватил грипп. Фактически я думал, что умру. Потом стало лучше. А сегодня вечером снова хуже, все тело ломит.

— У тебя и в самом деле грипп, дружище, ты отвык от норвежских морозов. С ними шутки плохи, теперь будешь без конца чихать и кашлять…

— Да, — ответил Вилли. — Я вспотел, как пес, вся спина мокрая, и во рту такой странный вкус. Мне бы теперь устроиться в отеле и хорошенько выспаться. Вот только бы найти бумаги…

— Ну, раз уж тебе до этого все удавалось, справишься и сейчас. Мы ведь не где-нибудь, а в Норвегии, власти здесь не слишком нахальные.

Они ехали по пустой, продуваемой ветром равнине, глядя на закат, такой огненно-красный и чистый, какие бывают только в январе. Снег, никогда не бывающий обильным в Эстфольде, покрывал равнину до самого горизонта. Дорога петляла обледенелой нитью.

— И как же ты сошел на берег?

Вилли вздрогнул. Его охватило лихорадочное оцепенение, во рту было сухо и, видимо, поднялась температура. Вилли страшился нового приступа болезни.

— Мне повезло, — наконец ответил он. — Пароход задержался в Свинесувде из-за того, что пролив замерз, и я спрыгнул на берег. Никто меня не заметил, и не успел я отойти достаточно далеко от пристани, как повстречал одно семейство, направлявшееся в Сарпсборг. Человек этот оказался таким чудаком…

— Бывает и такое…

— Я в такой спешке сошел на берег, что забыл свою записную книжку и все бумаги. Как это глупо! Непростительно глупо!

Один из снегоочистителей на кабине грузовика сломался и постукивал монотонно во время езды о стекло. Вилли приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова Калле. В ушах у него шумело, в голове стучало, в теле был жар… Он в изнеможении откинулся на сидении.

Агнес подошла к переправе на остров Сау, представлявшей собой настил из дубовых бревен.

И тут она снова увидела Доффена! Только она собралась позвать его, как обнаружила, что он не один. Он играл с другой собакой, пуделем, и они…

Нет, собаки просто скоты! Румянец смущения залил всю шею Агнес, на щеках у нее выступили красные пятна. Рядом стояла молодая женщина, отчаянно кричавшая: «Бранцефлор!» своей собаке, но никто ее не слушал. Собаки были заняты своим делом.

Мимо проходили двое парней. Агнес тут же отвернулась: она не знала никакого Доффена, это была не ее собака!

Парни засмеялись.

— Оба кобели! — сказал один из них.

Другой на это ответил какой-то жутко непристойной репликой, и оба пошли дальше.

«Студенческий юмор», — подумала Агнес с раздражением, по-прежнему делая вид, что не знает Доффена. Другая женщина была тоже смущена и больше не звала свою собаку.

Агнес не знала, что ей делать, она не могла предоставить Доффена самому себе и в то же время она не желала иметь с ним дела, пока он занимался этими… этими… аморальными поступками! И чтобы показать, что она оказалась здесь вовсе не из-за собаки, она решительно направилась к переправе. Нужно же было как-то скоротать время!

На ступенях, ведущих к дубовому настилу, стоял какой-то человек, перевесившись через перила. «Пьяный», — с содроганием подумала Агнес и поспешила пройти мимо, но он крикнул ей:

— Эй, подождите минутку!

Агнес продолжала идти дальше. Она была порядочной женщиной и никогда не отвечала на такое обращение.

— Подождите! Помогите мне! Я вовсе не пьян! Я болен! Будьте добры, помогите мне!

Она замедлила шаг, потом осторожно повернулась.

Он опустился на ступени и сидел на холодном ветру в желтом свете фонарей Одетый отнюдь не по-зимнему, он имел просто жалкий вид. Доброе сердце Агнес дрогнуло.

— Чем я могу помочь вам? Привести врача? Он покачал головой.

— Я потом сам найду врача. Но сначала мне нужно попасть на мой пароход, взять там кое-что, пока судно не отчалило. Не будете ли вы так добры помочь мне спуститься к переправе? Здесь такой ветер, он просто сбивает меня с ног.

— Господи, — озабоченно произнесла Агнес. — Да разве можно в таком состоянии, выходить из дома?

— Мне нужно только добраться до судна, я не задержусь там, сразу же вернусь. Поддержите меня, пожалуйста, под руку!

Проходящая мимо молодая женщина остановилась. Глядя, как Агнес пытается помочь ему спуститься по лестнице на деревянный настил, она застенчиво произнесла.

— Подождите, давайте я помогу!

Ее заурядную внешность портили робкие, как бы извиняющиеся манеры. Но она быстро спустилась вниз, и руки у нее были не такие изнеженные, как у Агнес. Мужчина неуклюже оперся на них, почти падая на Агнесс. На миг его лицо оказалось вблизи ее лица, и ее обдало горячим, лихорадочным дыханием, но тут вторая женщина поддержала его под руку. Так, с их помощью, он и добрался до дубового парома.

— Спасибо за помощь, — сказал он, ступая на деревянный настил.

Они смотрели, как паром исчезает в темноте, слышали, как о паром ударяются льдины, как скрипят в своих гнездах весла У причала стоял большой, ярко освещенный пароход, на берегу, возле складских помещений, свистел и завывал ветер, и Агнес вдруг почувствовала, что замерзла.

Другая женщина застенчиво извинилась, сказав, что ей нужно присмотреть за своей собакой, которую ей удалось привязать к фонарному столбу. Агнес так и не решилась сказать ей, что та собака, которую женщина считала бездомной, принадлежит ей — или почти принадлежит ей. Агнес молчала, предавая тем самым Доффена и стыдясь того, что ей пришлось так поступить.

Она видела, как женщина, освещенная желтоватым светом фонаря, пошла куда-то в сторону складов.

И только после этого она потихоньку позвала Доффена. Тут же рядом с ней оказался маленький, пушистый комок, словно ничего и не произошло. Она быстро взяла на поводок непослушного пса и без лишних слов потащила его за собой в город.

Пастор Прунк разговаривал у себя дома по телефону. Его гладкое, сытое лицо было покрыто потом.

— Да, я обещаю, что в течение двух недель положу все деньги, все до единого эре, Вам на стол, банкир Хольт. Это не составит для меня никакого труда, мне нужна только небольшая отсрочка… Банкир сердито ответил:

— Не слишком ли много отсрочек, Прунк? Банк не может ждать больше. Деньги должны быть в нашем распоряжении завтра утром, в противном случае мы предпримем соответствующие меры.

На этом разговор закончился.

Пастор так и остался стоять у телефона, тяжело дыша, не в силах собраться с мыслями.

Минут через пять он, наконец, принял решение. Взяв список прихожан, он начал обзванивать всех по очереди.

— Да, это пастор Прунк. Господь в своей милости ниспослал мне новое откровение. Мы должны сегодня же ночью собраться в нашем убежище, поскольку на земле ожидается наступление Судного дня. Да, уже появились первые устрашающие признаки этого, и нам следует защитить себя, потому что мы представляем собой группу избранников Господа, которым предстоит заново построить на земле Град Господень, призванный существовать десять тысяч лет.

Ему казалось, что «десять тысяч лет» звучит очень убедительно, гораздо лучше, чем просто «Град Господень», хотя это было очень похоже на заимствование у другой секты.

— Поэтому мы соберем все имеющиеся в нашем распоряжении средства и принесем их в Храм. В полнейшей тайне, разумеется, любое подозрение с чьей-либо стороны помешает нашему спасению.

И вот, поздно вечером, перепуганные и взволнованные члены секты стали стекаться к пещере, прихватив с собой постельное белье и предметы первой необходимости.

Стоя у ворот, пастор Прунк пересчитывал своих прихожан, подбадривал их, отечески похлопывал по плечу, бормотал благословение и решал, что ему взять у кого.

— Нет, дорогая Карен Маргрет, собаки не попадают на небо!

Камма резко остановилась.

— Но я не могу обречь Бранцефлора на жестокую смерть в этом мире, — сказала она. — Пусть тогда Лавиния останется за порогом Храма, чтобы присматривать за нашим любимцем.

Прунк мысленно увидел, как огромное наследство Винни уносится прочь на крыльях ветра, и сказал не без отвращения:

— Ладно, пусть присмотрит за животным, лишь бы в нашем Храме не был нарушен мир!

— Но пес будет вести себя тихо, Вы даже не заметите его присутствия. И, кстати, мы же не собираемся на небо прямо сейчас! Разве мы собрались в нашем убежище не для того, чтобы избежать смерти?

— Ладно, ладно, — нервозно хохотнул Прунк, отворачиваясь от словоохотливой дамы и обращаясь к следующей семье: — Где же ваш Карл Йохан?

— Он скоро придет, — ответил отец семейства. — Когда мы уходили, его не было дома, и мы оставили ему записку.

Пастор недовольно посмотрел на них.

— Через четверть часа ворота будут закрыты, — сказал он.

Из темноты показалась еще одна женщина, нагруженная всяким добром. Прунк хотел было сказать ей, что на тот свет все это не утащишь, но мудро промолчал. Ему не хотелось пугать их сообщением о том, что скоро их ожидает конец. Тем более, что на самом деле этого не предвиделось.