1

— Я проснулась от того, что плакала. Но не знала, почему.

Врач взирал на хрупкую фигурку с плохо скрытым нетерпением.

— Твои сны — это несущественно. У тебя что-нибудь болит?

Она подняла на него большие, васильковые глаза.

— Нет, — сказала она.

«Да, я испытываю боль, — подумала она при этом. — Но не телесную».

Комната была светлой и нарядной, убранной в белых и зеленых тонах. Снаружи доносился гул голосов других отдыхающих и журчание воды целебного источника.

— Твои родственники беспокоятся о тебе, Магдалена. Я обещал им постараться помочь тебе, но ты должна мне содействовать. А не только толковать об ужасных сновидениях, из которых ты ничего не помнишь.

— Но больше меня ничего не беспокоит.

— Чепуха! Ты ешь не больше мухи, худа и бледна, как восковая кукла, и очень нервная: если я уроню булавку, ты взвиваешься до потолка. Тебе тринадцать лет?

— Да, только что исполнилось.

— Гм. Ладно, мы отворим тебе кровь и пропишем пить воду из источника. Шесть стаканов в день. А теперь можешь идти к своему дяде консулу. Он ведь тоже очень обеспокоен. Так любезно с его стороны, что он взял тебя сюда, не забывай об этом!

Доктор умолк с доброжелательной улыбкой. То есть на мгновение приподнял уголки губ. Магдалене показалось, что он беззвучно мяукнул, как кот.

Она вышла на широкую, залитую солнцем лестницу. На лужайке расположились группы отдыхающих, сидевших на изящных стульях вокруг столь же изящных столиков. Увидев за одним из столиков упитанную фигуру дяди, Магдалена нерешительно направилась прочь. Дядя как раз углубился в беседу с дамой, и она не хотела мешать.

Но дядя Юлиус заметил ее и поманил к себе, подняв руку с серебряного набалдашника трости.

— А вот, дражайшая майорша, и наша маленькая Магдалена.

Та сделала книксен перед красивой, но неприветливой дамой.

— Дорогое дитя, — сказала майорша фальшиво дружелюбным голосом. — Так мило со стороны твоего дяди взять тебя сюда, на курорт Рамлеса. Это должно быть необычайно увлекательно для тебя!

Магдалена не находила ничего увлекательного в необходимости водить дядю Юлиуса взад-вперед по прогулочным дорожкам и слушать стоны и прочие естественные звуки, которые он издавал после обеда. Здесь не было детей, чтобы поболтать с ними, за исключением одного противного мелкого шестилетки, который увязывался за ней, дергал за длинные темные волосы или пытался обрызгать грязью ее белоснежные кружевные панталоны.

В общем, здесь были только взрослые с их действительными или мнимыми недугами. И разговор за обеденным столом вращался по большей части вокруг подагры и газов в животе, ломоты костей и чудодейственных методов лечения чахотки. Дамы падали в обморок в своих туго зашнурованных платьях (ибо как в них можно было поесть!), а господа потихоньку опрокидывали по стаканчику пунша, невзирая на строгие запреты. Магдалене не разрешалось разговаривать ни с кем, кроме доктора, который ей не нравился, и поэтому она оказалась в этом изысканном месте, как стреноженный конь.

Но в конце концов, так было и дома. Все последнее время. С тех пор как… Да, с каких пор? Когда это началось? Она не могла есть, она не осмеливалась спать…

— Ах, я забыла на веранде свой зонтик от солнца, — сказала майорша.

— Магдалена пойдет и принесет его, — с готовностью откликнулся дядя Юлиус.

Девочка уже встала, зная, что он хочет попросить ее уйти. Нет, приказать ей, отослать ее, как само собой разумеющееся.

Какой красивый был дом с белой верандой. Цыплячьего желтого цвета, окруженный кустами сирени с тяжелыми лиловыми соцветиями, превосходно гармонировавшими с цветом стен. Все здесь так нарядно! И так убийственно скучно!

Уже спускаясь с веранды с розовым зонтиком в руке, она услышала громкий крик о помощи.

Из-за угла дома прямиком к лестнице двигался необычный экипаж.

Пожилой господин, крепко вцепившись, сидел в кресле на колесиках и издавал отрывистые крики разинутым беззубым ртом, в то время как кресло неслось в свободном полете, пущенное мальчиком магдалениного возраста. Довольное лицо мальчика светилось восторгом от гонки. И вот, сделав резкий поворот и затормозив, экипаж замер перед лестницей. Старика бросило вперед, и он согнулся под угрожающе прямым углом, однако мальчик невозмутимо вернул его в прежнее положение. Старик был настолько шокирован, что сумел лишь выдохнуть нечто, похожее на ругательство.

— Не стоит благодарности, — лучезарно улыбнулся мальчик. — Готов поспорить, что ты никогда так быстро не ездил!

По направлению к старику на всех парах пронесся доктор, попутно сурово выговаривая мальчику. Пухлые дородные медсестры, крестясь и причитая, бросились ему на помощь.

Магдалена остановилась на нижней ступеньке и уставилась на мальчика. Он был почти блондин, с взъерошенными, непослушными волосами. У него были самые живые и веселые глаза, какие доселе видела Магдалена.

«Он уж точно не больной», — подумала она. Действительно, он вовсе и не был таковым. За ним вырос мужчина на костылях.

— Кристер, ты что! — сказал он испуганно, но Магдалене почудился в его голосе скрытый смех. Сама она с трудом сохраняла серьезный вид, ей даже пришлось сложить губы на манер цыплячьего клювика.

Но глаза выдавали ее. Мальчик Кристер заметил это и разделил ее веселость. Возмущенные взрослые продолжали причитать, а он смотрел на нее восхищенным взглядом.

— Ах, отец! Посмотри же, отец! Ты видел в жизни что-нибудь прекраснее? Мне кажется, я люблю ее.

— Кристер, ты что! — произнес отец, и у Магдалены возникло впечатление, что эта стандартная фраза сопровождает мальчика всю его жизнь.

— Дорогой Кристер, нельзя так говорить юной барышне. Прости моего сына, маленькая фрекен, он немного импульсивный, но никогда не имеет в виду ничего дурного.

Магдалена разом лишилась способности говорить и двигаться. Она была словно околдована новыми знакомцами. Дружелюбные глаза отца. И мальчик… Попробовала бы она так сказать своему отцу! Магдалене дома никогда бы такого не позволили!

С подсознательным неприятием ее ухо уже давно улавливало грубый раздраженный голос: — Магдалена! Магдалена! Ты принесешь майорше зонтик или нет?

Но она вполне умышленно игнорировала дядю Юлиуса. В этот момент ей хотелось быть самостоятельной. И расплата не заставила себя долго ждать.

Все, больше мешкать невозможно. Бросив последний робкий взгляд на юного Кристера, она побежала прочь, на свой маленький индивидуальный «страшный суд».

— Прости, отец, я не мог удержать кресло, — услышала она позади себя.

Это был настоящий домашний арест. Дядя Юлиус унизительно схватил ее за волосы у виска и повел к дому мимо всех злорадно пялившихся курортников.

Когда она проходила мимо Кристера и его отца — единственных, чьи лица выражали симпатию к ней, — мальчик быстро прошептал:

— Не горюй! Я помогу тебе, я умею колдовать! Смущенная и сбитая с толку, но все же благодарная, ах, какая благодарная этим незнакомцам, Магдалена была железной рукой доставлена в свою комнату.

Разгневанный и лицемерный дядя собственноручно запер дверь.

Кристер помогал своему отцу обосноваться на курорте Рамлеса.

Между ним и его родителями — сдержанным инвалидом Томасом и Тулой, дикой, но временно укрощенной Тулой из рода Людей Льда, — царили неизменно добрые отношения. Тула вела себя образцово вот уже около шестнадцати лет, пока длился их брак с Томасом. Только в присутствии сына Кристера она позволяла себе выплеснуть немногое из того, что бродило в ее голове.

Они с Кристером были лучшими друзьями в целом свете. О том, что она излагала мальчику в доверительных беседах с глазу на глаз кое-какие удивительные идеи, их бесценный Томас не знал — и слава Богу.

Сыну она открыла, что умеет колдовать. Она рассказывала ему самые невероятные вещи о Людях Льда — к которым он сам принадлежал — и иногда показывала простенькие колдовские трюки, от коих он терял дар речи. Скоро Тула поняла, что он чересчур очарован оккультизмом и магией, и положила конец «бахвальству», попросив сына все забыть. Однако Кристер этого, разумеется, не сделал.

Он больше не расспрашивал о колдовских тайнах. Больше не заговаривал о них. Но твердо уверовал, что именно он следующий в роду, кто унаследует дар, и готовился отважно и неуклонно шагнуть навстречу судьбе.

В шестилетнем возрасте он попробовал заставить дворовую собаку взлететь с пригорка и летать, вращая ушами. Затея, конечно, провалилась, но Кристер мог поклясться, что собака приподнялась на кончики лап и, определенно, помахала ушами. Это могли видеть все!

Кристер обладал богатым воображением.

В семь лет он шокировал кухарку, войдя в кухню и принявшись угрожающе нашептывать над консоме. Это произошло, естественно, в имении графа Поссе Бергквара, где обыкновенный суп называют консоме. Мальчик сновал там взад-вперед на правах младшей прислуги, потому что мама Тула нередко помогала на таких лихорадочных празднествах и брала сына с собой. В тот раз он решил, что произнеся над супом колдовские заклинания, сумеет сделать так, что все гости за столом в большой столовой поменяются цветом волос. Просто, чтобы посмотреть, что получится; дальше Кристер не загадывал. Разумеется, с их волосами ничего не произошло, но единственная тому причина — что кухарка прервала его лучшее заклинание на самой середине, думал он.

Заклинания и клятвы были преимущественно самодельными, ибо, по счастью, у Тулы хватило соображения не посвящать сына в самое сокровенное.

Его попытки гипнотизировать были бесчисленны и всегда неудачны. Но Кристера это нисколько не огорчало. Его вера в самого себя была непоколебима. Однажды управляющий выбранил его за то, что он заплел конские хвосты в «колдовские косы», разумеется, безо всяких последствий. Тогда Кристер повернулся к нему, угрожающе сдвинув брови и нацелив в грудь воображаемый пистолет. «Пафф, ты убит», — прогремел мальчик в абсолютной уверенности. Управляющий обладал чувством юмора и включился в «игру» десятилетнего ребенка. Он театрально повалился на пол в стойле. Кристер замер, разинув рот от ужаса, и сперва решил дать деру из хлева, но потом осознал свою ответственность. Он произнес над несчастным пару отборных заклинаний, и тот сразу «пробудился к жизни». К его огромному облегчению.

Но Кристер был потрясен. «Так, значит, дар, который я унаследовал, таит в себе опасность, — подумал он, задыхаясь от возбуждения. — Мне следует быть осторожным!»

В будущем он колдовал не столь радикально. Но то, что овощи бабушки Гуниллы на следующий год превосходно уродились, разумеется, было следствием его колдовства, а вовсе не того факта, что ей привезли целый воз отменного конского навоза из конюшни. И то, что больное плечо дедушки Эрланда прошло, тоже заслуга Кристера, не правда ли? Разве не он натирал лучинку собственноручно смешанной целебной мазью, приговаривая волшебные слова? И вовсе дело тут не в начавшейся жаре! Вообразят же люди!

Но он, естественно, никому ничего не сказал. Это было его великой тайной. То, что он следующий избранный в роде Людей Льда. Да, он избранный, а не «меченый» — такой ладный парнишка. Мать «меченая», так она сказала, и он сам видел тому бесчисленные подтверждения. Она изменилась с годами, она сама говорила это, и это видели и отец, и Кристер. Возможно, она была не столь красива, как прежде, но стала более очаровательной. Глаза ее иногда колдовски сияли, словно сделанные из золота, и в облике появлялось что-то дьявольски привлекательное, что заставляло людей оборачиваться и смотреть ей вслед. Волосы ее потемнели. Кристер помнил, что когда-то они были почти золотыми. А теперь стали совершенно русыми. Но это не имело значения. Она была его собственной матерью, самым душевным человеком на свете.

А как мила она была с отцом! Видеть их вместе, видеть их безмерную взаимную любовь всегда было удовольствием. Мать, неуемная и нетерпеливая натура, чересчур носилась с отцом в последние годы, когда ревматизм полностью разбил его тело. Это явилось прямым следствием его тяжелого детства, проведенного в дрогах, открытых всем ветрам и морозам. Мать давала ему мази, чтобы втирать в ноющие члены, но имеющихся у нее снадобий было явно недостаточно, и Кристер однажды слышал, как она потихоньку костерила Хейке, который не захотел передать ей все сокровища Людей Льда. Он также слышал, как она нашептывала свои заговоры над телом Томаса, и похоже, это помогало, но недостаточно.

Поэтому было решено отправить Томаса лечиться к минеральному источнику Рамлеса. Это предложил граф Арвид Мориц Поссе, друг детства Тулы, а ныне один из первейших людей Швеции. И Тула, пекущаяся о благе Томаса, велела сыну отправляться с отцом. Сама она поехать не могла, ибо они как раз собирались съезжать из Бергквары. Но об этом позже, а пока все внимание событиям на курорте Рамлеса.

Маленькая Магдалена Бакман сидела на кровати, зажав ладони между колен и вяло покачивая скрещенными ногами. Требования, предъявляемые к ее измученной детской душе, были непомерны.

И тут раздался осторожный стук в окно.

Она испуганно вскинула глаза, но не увидела ничего, кроме руки, тихо и настойчиво стучавшей. Был вечер, но светло, как днем.

Магдалена нерешительно поднялась, направилась к окну и глянула вниз.

Там был мальчик, которого звали Кристер. Он сделал ей знак открыть окно.

Она боязливо оглянулась, хотя знала, что дядя Юлиус сейчас сидит в салоне и пьет пунш с другими господами. Она даже могла уловить жужжание голосов, раскатистый смех и кокетливое щебетание дам в соседней с мужчинами комнате. Обычно такая запуганная, Магдалена забыла на миг свои страхи и начала нетерпеливо сражаться с оконными задвижками. Наконец, окно подалось.

— Выходи, — шепнул Кристер. Она огляделась вокруг.

— Они там режутся в карты, — успокоил он. — Ты можешь прибрать свою постель? Для надежности?

— Прибрать?

— Ну да, положи туда что-нибудь, чтобы выглядело, будто ты лежишь и спишь!

Магдалена поняла. Это здорово!

Быстро уладив дело с постелью, она опять подкралась к окну. — А как же я выберусь? Дверь заперта, а ключ у дяди Юлиуса.

— Через окно, конечно! Давай, я буду ловить. Он с готовностью протянул к ней распростертые руки.

— Но…

Мысли неслись галопом. В окно. А юбки? Надо их придержать? А как…

— Ну прыгай же! Здесь невысоко.

Невысоко. Магдалена попробовала выползти максимально благопристойно, одну ногу за другой, а результат был хуже не придумаешь. Юбки разлетелись, и она беспомощно шлепнулась, как мешок, ему на руки.

— Легкая, как пушинка, — беззаботно сказал он. — Чем ты, собственно, питаешься? Цветочной пыльцой?

В тот миг, когда она приходила в себя в его крепких юношеских руках, он стал ее богом и героем. Ведь Магдалена была очень одиноким ребенком.

Он осторожно поставил ее на землю и взял за руки. Они резво помчались по росистой траве между буковых деревьев и остановились, лишь когда скрылись из виду все домики в курортном парке.

— Мне нельзя быть долго, — прошептала Магдалена. — Дядя Юлиус обычно не заглядывает ко мне, но он может услышать, как я влезаю в окно.

— Это мы уладим, — успокоил Кристер.

Ах, это было потрясающе, потрясающе! Магдалена так разволновалась, что едва могла дышать. Мальчик отыскал поленницу и соорудил сиденья для них, достал из кармана платок и начисто вытер бревна. Магдалена осторожно села — ей казалось, что она участвует в чем-то поистине скандальном, однако чувства раскаяния не возникало.

— Понимаешь, завтра на рассвете я должен уезжать, — сказал Кристер. — Поэтому мне нужно было поговорить с тобой. Я подумал, что все они так нехорошо с тобой обошлись. Хотел помочь тебе.

Она воспринимала происходящее так обостренно и жадно, словно хотела впитать каждую каплю этого мгновения. Узловатые, но все равно гладкие стволы, — если можно так противоречиво выразиться, — светло-зеленая листва, образовавшая над ними свод, бревна под ее руками, трава под ногами, — и, что немаловажно, юноша рядом с нею. Она никогда не подозревала, что между двумя людьми могут возникать такие трепетные токи! Словно ее кололи малюсенькие чудесные иголочки удовольствия. Ее до глубины души трогали его непослушные волосы, его глубоко посаженные веселые глаза, его белоснежные и мелкие, с приличными щелями, зубы, пикантно вздернутый нос. Гармоничное лицо, возможно, прежде всего благодаря выражению подлинного дружелюбия.

Магдалена не привыкла к искреннему дружелюбию.

— Правда, что ты умеешь колдовать? — робко спросила она и мгновенно зарделась.

Кристер постарался придать себе невозмутимый вид, но это плохо удалось.

— Ах, это! Чепуха, не стоит и говорить сейчас об этом, — равнодушно произнес он, сопровождая ответ картинным взмахом руки. — Поговорим о тебе. Почему ты здесь?

Она склонила голову. Ей так не хотелось, чтобы этот симпатичный мальчик уезжал.

— Говорят, что у меня нет аппетита, поэтому я больна. Но это неправда. Я просто очень боюсь.

Кристер подумал, что ему никогда не доводилось видеть таких маленьких изящных ножек в высоких черных сапожках. Он решительно взял ее за руку:

— Чего ты боишься?

Его рука была такой теплой и сильной.

— Я не знаю. Своих снов.

— Они кошмарные?

— Да, но я никогда не помню их. Как будто они стараются… спрятаться.

Кристер напустил на себя умный вид.

— Понимаю. Думаю, что ты боишься не снов, а чего-то другого. Я полагаю, что в твоей жизни есть какое-то темное пятно.

Он не сам до этого додумался, а однажды слышал, как об этом говорил Хейке. Но фраза звучала так заманчиво, что Кристер попытался присвоить понравившуюся теорию.

Его слова потрясли ее.

— Пожалуйста, не говори так. Мне становится еще страшнее.

— Есть в твоей жизни такое пятно?

— Я не знаю, — в отчаянии сказала она. — О, мне, наверное, лучше умереть!

— Нет, — взмолился Кристер. — Не говори так! Ты самое прекрасное, что я когда-либо видел!

Она вздохнула. То, что он сказал, так славно.

— Нет, я все равно не хочу умирать, — задумчиво произнесла она. Я поняла это уже по пути сюда, в Рамлесу, — добавила она, лишив тем самым Кристера головокружительной надежды, что это его появление изменило печальный настрой ее мыслей.

— Вот как? — заявил он слегка обиженно.

— Да, у повозки соскочило колесо прямо перед обрывом, и я так отчаянно вцепилась в ее борт, что сразу поняла, что все-таки хочу жить. Но все обошлось. Единственная неприятность, которая случилась при этом, — дядина роскошная корзинка с провизией сверзилась в пропасть, и кучеру пришлось карабкаться вниз и собирать сыры и колбасы по всему склону.

Кристер рассмеялся. У девочки тоже есть чувство юмора. Она… удивительная! Маленький милый носик. Ямочки на щеках. Лучистые глаза. О, как он любил ее!

— Сколько… тебе лет? — смущенно спросила она.

— Мне? Дай подумать! Я родился в 1818 году, нетрудно запомнить. А сейчас 1833… Значит, пятнадцать лет.

Он отлично знал это, просто ему доставляло удовольствие как можно дольше греться в лучах ее интереса. На нее произвел впечатление его почтенный возраст.

— Где ты живешь? Я имею в виду, не здесь. Она сделала гримасу.

— Мы живем в большом доме близ Стокгольма. Ужасно шикарном. Парк такой огромный, что в нем можно гулять, как в лесу. Но вокруг него высокая ограда, и получается, что живешь, как в клетке.

Ага, богатая. Кристер мысленно вздохнул. Его родители были отнюдь не богаты…

Размышления его были прерваны.

— А где живешь ты, Кристер?

Она назвала его по имени! Немного шепелявя, но ясным чистым голосом она произнесла его имя! Он чуть не умер от счастья.

Он нарочито небрежно взмахнул рукой.

— Ах, я… в Вексе. Но мы переезжаем оттуда, прямо на днях. Ближе к Стокгольму.

— Переезжаете? — спросила она и просияла. — А кто твой отец? Он такой милый.

Кристер подавил желание преувеличить доходы своего отца.

— Да, он милейший отец на свете. Он ремесленник. Очень искусный.

— А твоя мать? Она такая же милая?

— Мама, да! — Он засмеялся. — Она совершенно неукротимая. Она умеет колдовать! Да так, что меня за пояс заткнет! Я боготворю ее.

Прежде ему почудилось, что голос Магдалены звучал необыкновенно расстроенно. Теперь это впечатление подтвердилось:

— Какой ты счастливый, Кристер!

Он глубоко и сочувственно заглянул ей в глаза.

— А разве твои родители нехорошие?

— Я не знаю, — жалобно сказала она. — Я не знаю их.

— Не знаешь?

— Ну да. Моя мать… Она мне не настоящая мать, настоящая умерла, а это мачеха. Она очень любезна, никогда и ничем меня не обидела. Но я… Как можно узнать человека, который заходит к тебе два раза в день, целует в лоб и спрашивает «Как дела»? Которому требуется полчаса по вечерам, чтобы «пообщаться со мной». Ей нечего мне сказать, и мне тоже, и все выходит так натянуто, так официально!

— А твой отец?

Магдалена быстро отвернулась.

— Его я никогда не вижу. Его никогда нет дома, а если он и дома, то лишь равнодушно здоровается со мной. Он зол на меня, потому что я не родилась мальчиком. А когда появился желанный сын, он стал улыбаться ему и даже болтать с ним. Мой отец советник по коммерции.

Кристер не имел представления, что это такое, и не осмелился обнаружить свое невежество вопросом. Но звучало солидно.

— И нет никого, кто бы о тебе заботился?

— Нет, дедушка — мамин отец — был добр. Но теперь он совсем стар, плохо видит и слышит, и с ним трудно разговаривать.

Кристер многозначительно кивнул.

— Понимаю. Старики иногда чертовски милы, правда? У меня тоже были прекрасные отношения с прадедушкой. Но он умер в прошлом году, и я страшно горевал. Я и до сих пор скорблю.

Магдалена стиснула его руку.

— Ты такой замечательный, Кристер. Не мог бы ты остаться?

— Если бы я только мог! — пылко ответил он. — Но маме нужна моя помощь для переезда. А что твой дядя Юлиус? Выглядит сурово.

— Он такой и есть. Не знаю, зачем он взял меня сюда, ему никогда не было до меня дела. Только чтобы иметь девочку на побегушках. Я больше ничем не занимаюсь, только выполняю поручения.

— А твой братик?

Она нетерпеливо вздохнула.

— Конечно, я люблю братика! Но ему едва исполнился год, и меня почти не подпускают к нему, потому что думают, что я чахоточная. Но это не так!

Собственно, Кристеру тоже сперва показалось, что она больна туберкулезом, такая она была тоненькая и бледная. Но теперь он лучше разобрался, что к чему. Растение, за которым никто не ухаживает, вянет. Он понимал, что Магдалена не нуждается материально, что у нее много красивых платьев, но она обделена человечностью и любовью.

— Ты, должно быть, страшно одинока, — предположил он.

Магдалена потупила взор.

— Да, — прошептала она. — Много раз, прогуливаясь по парку «для ежедневного моциона», я думала об этом. Мой единственный друг — маленький песик по кличке Саша, я очень скучаю по нему и надеюсь, что с ним хорошо обращаются. — Она взяла себя в руки и улыбнулась: — Ты говорил, что умеешь колдовать. Наколдуй мне много радости в жизни, Кристер! И пусть исчезнут ночные кошмары!

Кристер с неудовольствием вспомнил, как однажды пытался наколдовать, чтобы исчезла ненавистная утренняя каша. Он совершал магические пассы над тарелкой, как вдруг отец рассердился и велел ему вытереть кашу с потолка и его волос.

— Я так и сделаю, — решительно сказал он Магдалене. Можешь во всем положиться на меня. Именно абстрактная магия — моя самая сильная сторона. Эту ночь я посвящу заклинаниям и священнодействиям. Я заставлю твоих родителей обращать должное внимание на прекрасную девочку, живущую в их доме. И заставлю исчезнуть все твои дурные сны. Для такого колдовства вообще-то требуются воскурения, но здесь не получится…

Он моментально вспомнил, как чуть не устроил пожар в доме дедушки Эрланда, пытаясь унять дедушкину мигрень, которой тот всегда страдал по понедельникам. С тех пор Кристер решил никогда не прибегать к магическим воскурениям. К тому же бабушка Гунилла говаривала, что дедушкина мигрень собственного изготовления и коренится в бутыли с самогоном. Но говорила это любя и сама разрешала дедушке Эрланду провести часок-другой в праздники в компании с бутылкой. Он всегда был исключительно добр и никогда не делал ничего дурного. Никому, кроме своей собственной головы.

— А если ты не можешь совершать воскурений, то как же ты думаешь изгнать мои сны? — спросила Магдалена слегка удивленно.

— Ах, это, — вяло отозвался Кристер. — Это сложно объяснить непосвященному. У меня есть тайные заклинания.

О, да, этого добра у него было предостаточно. Но все, что прискорбно, самодельные. Ведь мама Тула так мелочна, что настоящие придерживает для себя.

Магдалена смотрела на него преданными глазами, и Кристеру казалось, что его способности стали безграничными. Он был непревзойденным, несокрушимым, он мог все!

— Доверься мне, — сказал он и ободрительно похлопал ее по руке. — Моя магия еще никогда не подводила.

Ха! Да она еще ни разу не сработала. Только у Кристера в воображении.

— А как случилось, что ты умеешь колдовать? — спросила она по-детски доверчиво.

— Это тайна, — заявил он глухим мистическим голосом. — Но тебе я могу сказать. Я принадлежу к роду Людей Льда.

— Ах, как жутко звучит!

— Да. Многие из моих предков были колдунами и ведьмами. Их сжигали на кострах и тому подобное. Но большинство из них были удивительно хорошими людьми. У меня есть родственник по имени Хейке. Он колдует еще лучше меня. Но делает только добро, он никогда не занимался черной магией. И я тоже.

— Ты так добр!

«Да», чуть не вырвалось у Кристера, но в последний момент он успел сглотнуть это «да».

— Мы такие, — заметил он вскользь. — Ничего не можем поделать. Однако холодает. Тебе нельзя простуживаться.

Она нехотя поднялась.

— О, я так не хочу, чтобы ты уезжал! Жизнь моя станет отныне вдвойне одинокой. Он думал так же.

— Я мог бы писать тебе!

Сперва она просияла, но потом маленькое, тонко очерченное личико вновь погрустнело.

— Нет, невозможно. Они читают мои письма и делают укоризненные физиономии, словно им доставляет удовольствие стыдить меня. Возможно, мне и не дадут прочесть твое письмо. А может, я могу написать тебе?

— Да! — вскричал Кристер. — Конечно, можешь! Расскажешь, как твои дела, исчезли ли ночные кошмары. Но… Я толком не знаю, как называется место, куда мы переезжаем. К югу от Стокгольма, и все.

— А я живу к северу. Может быть, попробовать написать на старый адрес?

— Ну конечно! Они перешлют мне.

Он назвал адрес, а она повторила про себя бессчетное количество раз, чтобы не забыть. Радостные, они возвращались к дому. Будущее не разлучит их.

Кристер помог ей влезть в окно, а она протянула ему руки в знак благодарности. Он осторожно поцеловал их — он видел, что так делали галантные господа. Магдалена восхищенно ахнула.

— Мой друг! — прошептала она.

Консул Юлиус Бакман требовательно смотрел на врача.

— Ну?

Это было на следующий день. Доктор затянулся сигарой и лукаво глянул на упитанную фигуру консула.

— Она сегодня повеселее. Не так дичится. Она поправляется.

— Замечательно, — изрек консул. — Замечательно! Держите меня в курсе! Ее родители очень обеспокоены, мы должны выяснить причину ее крайней слабости.

— Да, конечно, я прекрасно Вас понимаю. Мы все беспокоимся за дорогую Магдалену, не правда ли?

— Разумеется, это так, — приветливо кивнул консул Бакман.

2

Восемь лет назад, в 1825 году, друг детства Тулы, Арвид Мориц Поссе из Бергквары женился на юной графине Луизе фон Платен. Она была дочерью одного из магнатов королевства, пресловутого Бальтазара фон Платена.

Несколько слов об этой знаменитости: Он вошел в историю прежде всего благодаря труду всей жизни — строительству Гета-канала. Кроме того, он основал мануфактуру Мотала, был государственным советником и многое другое. Он владел поместьем Фругорд на Венерснесе, где создал образцовое землепользование и где обрел конкретные формы его проект сооружения канала.

Но не все сделанное им было равно успешным. Некоторое время он занимал пост наместника короля Карла XIV Юхана в Норвегии, и никак не мог взять в толк, зачем норвежцам самоуправление. Норвегия была вассальным королевством, зависимым от Швеции, и с точки зрения фон Платена, не о чем тут было рассуждать. Прославился он из-за так называемой Рыночной бойни, разразившейся на Большой рыночной площади в Кристиании в воскресенье 17 мая 1829 года. Там собралась толпа народу, чтобы отметить праздник. Это обеспокоило власти, и в своей озабоченности они прибегли к помощи наместника фон Платена. Тот дал добро на применение закона о мятеже, и для разгона толпы были посланы войска. Весь норвежский народ пришел в ярость, и Карл Юхан больше не осмеливался протестовать против празднования 17 мая.

Бальтазар фон Платен стал настолько непопулярен в Норвегии, что продолжать его пребывание на посту наместника оказалось невозможным. К несчастью, Рыночная бойня пришлась на последние годы его жизни. Поэтому карьера этого старого политика и полководца времен войны с Россией, овеянного славой прежних деяний, имела столь горький финал. Ему не следовало бы принимать наместничество над страной, в укладе которой он не разбирался. Однако этот недостаток он разделял с королем, и, разумеется, вполне естественно, что назначен был именно фон Платен.

Таков его жизненный путь. Как тесть он оказал большое влияние на судьбу Арвида Морица Поссе. Особенно в связи со строительством Гета-канала, где молодой Поссе получил высокий пост.

Мечта о судоходном пути через Швецию была давней. Еще Густав Ваза намеревался построить канал, чтобы покончить с кружным плаванием вдоль всей Южной Швеции, но прежде всего, чтобы избежать разорительной зундской пошлины, которую взимала Дания за проход через пролив Эресунд. Но планы эти не были реализованы. Пока Бальтазар фон Платен не выступил со своим грандиозным проектом.