Давным-давно, сотни лет тому назад, отправился Тенгель Злой в пустынную землю, чтобы продать душу Сатане.

Именно от него и пошел род Людей Льда.

Все мыслимые земные блага были обещаны Тенгелю, но взамен по крайней мере один его потомок в каждом поколении должен был служить Дьяволу и исполнять его злую волю. Избранных отличали по-кошачьи желтые глаза, означавшие, что их обладатель наделен колдовской силой. И однажды, согласно преданию, на свет появится тот, кто будет обладать сверхъестественным могуществом, большим, чем мир когда-либо видел.

Проклятие тяготеет над родом до тех пор, пока не будет найден зарытый Тенгелем Злым сосуд, который он использовал для приготовления ведьминского варева, способного вызвать Князя Тьмы.

Так гласит легенда.

Но не все в ней было правдой.

На самом деле случилось так, что Тенгель Злой обнаружил Источник Жизни и выпил мертвой воды. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством, но взамен он должен был продать своих потомков злым силам. В те годы обстоятельства не благоприятствовали его восхождению на престол мирового господства и тогда ему пришлось впасть в глубокий сон, ожидая, пока не наступят на земле лучшие времена. Кувшин с мертвой водой он повелел закопать.

И теперь Тенгель Злой нетерпеливо ждет сигнала, который должен разбудить его.

Но однажды в 16 веке был рожден необычный потомок Людей Льда. Он попытался обратить зло в добро и был за это прозван Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье, прежде всего о женщинах его рода.

Одна из них, Шира, в 1742 году вновь обрела Источник Жизни, из которого смогла набрать живой воды, прекращающей действие воды зла. Но никто так и не нашел погребенный кувшин. Все время существует опасность, что Тенгель Злой может проснуться. Известно, что он скрывается где-то на юге Европы, и что заколдованная флейта может разбудить его. Поэтому-то Люди Льда так боятся любых флейт.

1

Никто на земле не был более одиноким, чем маленький Хеннинг Линд из рода Людей Льда, когда морозным мартовским утром 1861 года он вернулся домой в пустую Липовую аллею.

Все вокруг было замерзшим. Трава и кусты были покрыты сверкающим инеем. Надворные постройки белели в морозном тумане. Из ноздрей коня валил пар, когда он устало тащился по двору.

Все тело одиннадцатилетнего Хеннинга ломило от усталости. И застывшее выражение его лица свидетельствовало о полном смятении его чувств.

Он не мог ни о чем думать. Не осмеливался. Не осмеливался смотреть в будущее, живя лишь текущим мгновением, действуя, но не рассуждая.

В двуколке он вез свой драгоценный груз: новорожденных, уже лишившихся матери, двойняшек Саги — Марко и Ульвара.

Во дворе было тихо, совершенно тихо. Никто не встречал его. Может быть, никто сюда уже больше не вернется?

Нет, ни о чем не думать! Дети… Их нужно внести в дом. Только они имеют теперь для него значение.

За свою короткую жизнь Хеннинг узнал куда больше жестокостей окружающего мира, чем иной взрослый. Он боялся, что это еще начало.

Он взял ребенка на руки. Ребенок хныкал. Он был завернут в шаль, которая была теплой на ощупь.

Он увидел, что это был Марко. Удивительно красивый, темноволосый мальчик.

Они были такие разные…

Хеннинг крепко прижал к себе ребенка, ища ключ в потайном месте на стене. Ровно сутки прошли с тех пор, как они с Сагой выехали со двора, чтобы встретить его родителей. И как много событий произошло за эти сутки!

Столько ужасных событий не произойдет и за целый год!

Он открыл дверь. В доме было холодно.

— Не бойтесь, — произнес он своим успокаивающим детским голоском, — Хеннинг сейчас затопит печь.

Он положил Марко на большую кровать с высокими спинками. Это была кровать его родителей. После этого Хеннинг снова вышел.

Он давно уже перестал плакать — времени на это не было.

Несмотря на то, что он запретил себе думать, мозг его продолжал работать. «Вчера после обеда… — помимо своей воли думал он. — Вчера во второй половине дня мы с Сагой узнали, что судно, на котором должны были прибыть мои мать и отец, бесследно исчезло. Вблизи Молена, страшной каменистой отмели, этого корабельного кладбища Норвегии…»

А потом, на обратном пути, случилось немыслимое! Он никогда не сможет понять этого, никогда в жизни!

Он взял на руки маленького Ульвара, стараясь не смотреть в гротескно-уродливое лицо. Дорожный плед, в который был завернут мальчик, тоже был теплым и защищал ребенка от ночного холода. Внеся в дом младенца, он положил его на кровать.

— Конь… — сказал он, обращаясь частично к самому себе, а частично к новорожденным, словно извиняясь перед ними. — Сначала я должен поставить в конюшню коня, ему нельзя стоять на холоде. Я сейчас вернусь!

И он торопливо отвел коня в конюшню и дал ему корм. В конюшню шло тепло от расположенного рядом хлева. Конь получил сено и благодарный, дружеский шлепок по ляжке.

Коровы нетерпеливо мычали.

— Я сейчас вернусь и подою вас, — пообещал им Хеннинг.

И он снова вернулся к детям.

Они кричали в нетопленом доме — маленькие, беспомощные, голодные.

— Сейчас, сейчас… — сказал Хеннинг, не зная, за что взяться.

Он явно нервничал. Во что их одеть? Как их накормить?

Он принялся лихорадочно разжигать огонь в печи. И все это время мысль его предательски работала, хотя он и не отдавал себе отчета в том, о чем думал.

Ему самому пришлось принимать роды. А Сага медленно угасала, истекая кровью. А потом…

Неужели это было на самом деле? Два черных крылатых существа унесли ее еще до того, как она скончалась. Они снова дали ей жизнь, унеся ее к… Она сказала ему, что это был Люцифер? Черный ангел, который не был Сатаной?

Но такого не могло быть! Не могло!

Тем не менее она исчезла. Они забрали ее с собой, унесли в своих сильных руках. Осталось лишь двое детей. Это был дар Люцифера Людям Льда, сказали они. Черные ангелы коснулись жалких пеленок, в которые были завернуты новорожденные, и ткань стала поразительно теплой — и это тепло сохранялось и теперь. И один из них положил руку на голову Хеннинга. И сказал, что Хеннинг должен занять теперь место избранного — а избранной ведь была Сага! Значит, Хеннинг должен был занять место Саги? Но разве мог он это сделать?

Он прикоснулся к своей груди. Там висела мандрагора. Ее присутствие утешало и успокаивало его. И когда этот ангел коснулся Хеннинга, Хеннинг почувствовал себя таким… таким сильным! Но это ощущение покинуло его, как только фигура ангела скрылась из виду, и он снова стал маленьким, ужасно одиноким Хеннингом, на плечи которого навалилась слишком большая ответственность.

В печи горел огонь, тепло распространялось по комнате.

— Вы можете полежать так немножко? — озабоченно сказал он малышам. — Я пойду подою коров, принесу вам молока, а то вы проголодались.

В самом деле они были голодны. Они кричали изо всех сил. Ждать им оставалось совсем немного, но их жалобные крики пронзали насквозь его душу и сердце.

Никогда он еще так быстро не доил коров!

Он быстро раздал всем завтрак: сено коровам, помои свиньям, ячмень курам и так далее. Уборку помещения он решил сделать потом.

И, словно заботливый нисс, он бросился бегом через двор с полными ведерками молока.

Считая, что первым делом нужно накормить малышей, он оставил их лежать на постели, а сам стал наливать для них молоко. Сага говорила ему, что молоко должно быть слегка подогрето и смешано с водой.

Но как ему покормить их?

И когда он сидел на краю постели и пытался чайной ложкой вливать им в рот молоко, вошла Лине из Эйкебю.

Это была худая, бледная женщина, выглядевшая старше своих лет. Каждая линия в ее лице и теле свидетельствовала об усталости, во всей ее фигуре чувствовалось измождение. Жизнь, наполненная тяжелой и беспрерывной работой, вечное беспокойство — все это оставило свой печальный след. Ее муж хотел продать Эйкебю, которое теперь простиралось до самого Гростенсхольма — или, вернее, до того, что было когда-то Гростенсхольмом. Лине нечего было сказать по этому поводу, ей оставалось только скорбеть о том, что ей придется покинуть отчий дом, поскольку Эйкебю было ее усадьбой, а не его.

Жители Эйкебю всегда считали себя родственниками Людей Льда. И если кому-то из Людей Льда требовалась помощь по хозяйству, те всегда приходили. Уже целых пятьдесят лет ситуация была напряженной, после того, как Хейке заманил в Гростенсхольм вредоносных призраков. Но после того, как в это вмешалась Сага и прогнала серый народец восвояси, жители Эйкебю снова начали сближаться с Людьми Льда. Осторожно, испытывая угрызения совести, поскольку все эти долгие годы они изменяли своим «родственникам».

— Господи! — воскликнула она, войдя в комнату. — Что это у тебя здесь такое?

— Ах, Лине, помоги мне, они не хотят пить! — пожаловался ей Хеннинг. — Я так боюсь, что они погибнут из-за меня!

— Чьи это дети? Фру Саги? Она уже родила? А где она сама? Ах да, она наверняка в постели…

— Саги больше нет, — жалобно пропищал он.

— Нет? Что ты хочешь этим сказать? Нет, подумать только, какой красивый малыш! Ты когда-нибудь видел такого? А второй… О, Господи, крест святой! Какой уродец! Не приведи Господь родиться таким! Я видела господина Хейке, но этот намного уродливее! Но, Хеннинг, значит… О, Господи, значит, маленькая фру Сага… — ее голос понизился до шепота, — … умерла?

Хеннинг не в силах был вымолвить ни слова.

— Но где же она? Наверху, в комнате?

— Нет, — хрипло ответил он. — Она умерла ночью. По пути сюда.

— Она лежит… в карете?

— Нет, она теперь далеко отсюда. Лине пыталась разобраться во всем, на это ушло несколько минут.

— Так где же она? — спросила она наконец. — Мы должны привезти ее домой.

Хеннинг был в панике. Не мог же он сказать, что два черных ангела забрали ее с собой!

— Нет… — ответил он. — … Это не нужно делать. Там были люди. Думаю, что это кто-то из церкви. Они обещали похоронить ее…

— Но ведь нужно было сначала…

— Она была вся в крови.

— Да, да, понимаю… — сбивчиво произнесла Лине. — А твои родители? Где они? Ведь не будешь же ты один управляться с этими крикунами?

— Они скоро приедут, — торопливо ответил он. — Судно немного задержалось.

Она уставилась на мальчика. Он был в доме совершенно один с двумя новорожденными детьми!

И губы его дрожали.

— Задерживается? — недоверчиво произнесла она. — Так много дней?

— Беспокоиться нечего, — торопливо сказал он. — Судно не шло мимо Молена, оно направлялось другим курсом…

— Оно пропало?

— Временно. В гавани все уверены в том, что его скоро найдут, но мы не могли ждать, потому что Сага почувствовала себя плохо и нам пришлось отправиться домой.

Лине поняла, что он не в силах говорить об этом больше. Его застывшее лицо и явное нежелание отвечать на вопросы свидетельствовали о том, что именно сейчас он больше всего опасался сочувствия и жалости. У этого мальчугана тоже была своя гордость!

— Дети… — пробормотала она, поворачиваясь к ним. — Их нужно покормить.

В этом не было никаких сомнений. Они отчаянно кричали своими мяукающими голосами, что, впрочем, не мешало беседе.

— Дай-ка подумать… — сказала Лине. — Есть ли в нашем округе какая-нибудь кормилица? Здесь столько много новых, приехавших из других мест семей, что я не знаю и половины из них! Нет, я ничего не слышала о кормилицах, но я узнаю. Во всяком случае, из ложки их кормить не следует. Но у меня дома есть рожок, из которого мы кормим телят… Я сейчас пойду и принесу его.

Хеннинг опустился на стул. То, что новорожденным предстояло есть из бывшего телячьего рожка, казалось ему просто немыслимым.

Слухи моментально распространились по всей округе. И к Хеннингу валом повалили любопытные и желающие помочь.

Они нашли кормилицу. Но она согласилась взять только красивого мальчика. С Ульваром она не желала иметь никакого дела. И бедный Хеннинг просто с ног сбивался, не зная, что ему делать.

Вокруг большой кровати, на которой лежали дети, собрались женщины.

— Настоящий ангелочек! — вздохнула одна из них, указывая на Марко.

«Так оно и есть, — сердито подумал Хеннинг. — Рассказать, что ли, об отце мальчиков? Может быть, это их успокоит?»

Но, разумеется, он ничего им не сказал.

Дело шло к вечеру, он чувствовал себя усталым, но никому в голову не приходило подумать об одиннадцатилетнем мальчике, взвалившем на свои плечи такую огромную ответственность.

Для маленького Марко принесли одежду. Но никто не хотел давать что-то для Ульвара. Хеннинг попросил, чтобы мальчику принесли какую-нибудь старую одежду, и после долгого перешептывания женщины согласились. Но Хеннингу пришлось самому одевать его. И Хеннинг принялся неуклюже одевать младенца, и у него защемило сердце, когда прикоснулся к безобразному тельцу с уродливо-широкими, острыми плечами, погубившими Сагу.

И вот оба мальчика лежали на кровати. Женщины прикрыли лицо Ульвара, чтобы не видеть его, но то и дело кто-то из них приподнимал покрывало, чтобы потом с содроганием отвернуться.

Кормилица хотела сразу же забрать Марко с собой. Но Хеннинг решительно возразил. Сев на постель возле новорожденных, он объяснил, что пообещал их умирающей матери не разлучать мальчиков.

В конце концов кормилица согласилась приходить несколько раз в день, потому что жила рядом.

Бедный маленький Ульвар! Кто-то произнес: «Было бы лучше, если бы он умер», и все закивали. Одна только Лине из Эйкебю проявила понятливость. Она не нашла у себя дома примитивный детский рожок — и слава Богу! — но она научила Хеннинга, как кормить малыша с помощью намоченного в молоке льняного лоскута. Сама она не желала прикасаться к «дьявольскому отродью», потому что у нее была дома большая семья, которая не могла лишиться ее. Хеннинг поблагодарил ее и стал разбавлять молоко водой, как говорила ему Сага. Взяв Ульвара на руки, он пошел с ним на кухню, и после множества неудачных попыток ему удалось научить мальчика сосать льняной лоскуток.

Если бы только эти бабы не болтали без умолку о том, что Вильяр и Белинда погибли! Он не желал слушать их, ему хотелось заткнуть пальцами уши, но он не мог этого сделать, поскольку на руках у него был мальчик.

Узкие желтые глаза были устремлены на него, еще плохо видя, но они пристально смотрели ему в лицо. И гротескные черты его лица выражали нетерпение всякий раз, когда Хеннинг опускал лоскуток в миску с молоком.

— Тебе не нужно бояться, Ульвар, — говорил он мальчику, — Хеннинг с тобой. Ты можешь положиться на меня, я твой друг, я не брошу тебя. Не слушай этих глупых баб, отец и мать скоро приедут, и тогда все будет прекрасно, потому что вы оба ужасно милые, ты должен это знать!

Дьявольские глаза бесстрастно взирали на него.

И он вспомнил, что сказали черные ангелы, стоя возле детей в ту тихую ночь: «Потомок одного из них вступит в борьбу с Тенгелем Злым. У второго мальчика иное предназначение. Оба они — дар нашего властителя Людям Льда».

Кто из них кто?

Хеннинг должен был ухаживать за обоими, относиться к обоим одинаково.

Маленький Хеннинг. Он был слишком мал, чтобы понять, что с детьми так никогда не получается. Родители, старающиеся быть совершенно справедливыми со своими детьми, все равно несправедливы по отношению к кому-то из них. Потому что у детей такие разные наклонности и они все воспринимают по-разному.

Но вот оба малыша были накормлены, и женщины болтали так, что у Хеннинга трещала голова. Близился вечер, ему уже хотелось спать, но разве у него было время для сна? Нужно было накормить животных и …

Он вернулся в комнату, держа на руках малыша.

И тут он обратил внимание, как одна из женщин сказала:

— Фру Лие сейчас в округе. Теперь она в гостях у священника. Да, это точно она, владевшая раньше Элистрандом. Теперь она вдова. Она узнала о том, что тут случилось, и обещала придти сюда.

Бабушка? У Хеннинга загорелись уши. В Библии сказано: «Ты должен почитать своего отца и свою мать». Но о бабушках там ничего не говорилось. Ведь он никогда не любил свою бабушку. Она относилась высокомерно к своей дочери, доброй маме Хеннинга — Белинде, а папу Вильяра презирала, потому что ему не удавалось навести порядок в Гростенсхольме. И когда они потеряли свое большое поместье, она пальцем не пошевелила, чтобы помочь им.

Хеннинг боялся свою бабушку. Она подавляла его волю.

А женщины тем временем обсуждали, кто больше всего подходит для того, чтобы взять к себе маленького ангела Марко. И они совершенно не слушали слабых, беспомощных протестов Хеннинга, говорящего о том, что братья не должны быть разлучены. Они считали, что поступают очень милосердно, оставив на попечение Хеннинга одного из мальчиков.

И тут в комнате появилась фру Лие. Своим массивным телом, похожим на флагманский корабль, она заслоняла всю дверь.

— Хеннинг, мой внучек! — слащаво пробасила она. — Что случилось с твоими родителями? Они в самом деле утонули?

Мальчик побледнел.

— Нет, нет, — торопливо произнес он, — они только немного задержались.

— Ну и угораздило же твоего безответственного отца взять в такое опасное плавание мою дочь! И вот теперь ты остался один, дитя! Разумеется, ты переедешь к нам! Я слышала, у тебя тут двое новорожденных. Двойняшки Саги. Да, дружок, чего только тебе не пришлось пережить! И один из них меченый! Да, я всегда говорила своей дочери, чтобы она не выходила замуж за этих ужасных Людей Льда!

Хеннинг не совсем понимал, что она имела в виду. Он был сыном Белинды и не считал себя неудачным ребенком. Ульвар был ребенком Саги. Саги из Швеции.

Конечно, они были родственниками. В пятом колене. Все они были из рода Людей Льда. В этом она была права.

Раздвинув себе путь через толпу женщин, фру Лие выпроводила их из комнаты равнодушным жестом руки и принялась рассматривать малышей. При виде Ульвара она вздрогнула, а при виде Марко нежно улыбнулась.

— Очаровательный малыш! — сказала она. Потом, понизив голос до еле слышного шепота, едва шевеля губами, она сказала:

— Сага жила одна, не так ли? И она принадлежала к состоятельной ветви рода, это правда, Хеннинг?

— Да.

— Значит, тебе тоже кое-что достанется?

— Сага хотела, чтобы я дал каждому третью часть ее собственности, и я обещал это сделать, со скорбью в сердце произнес Хеннинг, считая, что деньги в данный момент — не самое главное.

— Какая нелепость, — сказала фру Лие. — Бессмысленно давать наследство такому уродцу, его нужно отдать в какой-нибудь дом. Ты должен разделить наследство с этим красивым маленьким мальчиком, это было бы справедливо. И вы переедете к нам, конечно же, ты не можешь здесь оставаться.

— Не-е-ет! — отчаянно завопил Хеннинг. — Я должен жить здесь, чтобы ждать возвращения отца и матери.

— Они не вернутся.

— Они вернутся, — упрямо произнес он. — И я должен оставить здесь обоих мальчиков. Они должны быть вместе! Я обещал это Саге.

Весь день он воевал с целым полчищем баб, и даже Лине не пришла ему на помощь, потому что не желала иметь дела с Ульваром.

И тут еще бабушка подошла к нему и схватила его за ухо, точь-в-точь, как она делала это с упрямой Белиндой много лет назад.

— Помолчи, мальчишка! — сквозь зубы прошипела она. — Я всегда была права! А этого безобразного сосунка мы отправим в какой-нибудь дом, а потом…

— Ничего не получится, — спокойно произнес чей-то голос.

Они повернулись к двери; при этом бабушка по-прежнему крепко держала Хеннинга за ухо. В дверях стояла молодая женщина самой обычной внешности, полноватая, но со смелым и прямым взглядом. Она была одета в дорожное платье, у ног ее стоял чемодан.

— Мне уже обо всем рассказали во дворе, Хеннинг, — сказала она. — Я Малин, твоя шведская родственница в таком дальнем колене, что пришлось бы возвращаться к Тенгелю Доброму. Но мы оба из рода Людей Льда. Я дочь Кристера и внучка прославленной Тулы. И я была лучшим другом Саги. Она написала мне, что не нуждается в моей помощи, но из ее письма я поняла, что ей без меня не справиться. Поэтому я и приехала. И очень своевременно, как я понимаю.

Оба в смущении слушали ее. Рука фру Лие упала вниз. Хеннинг не нашел, что ответить. Поэтому Малин продолжала:

— Вовсе не следует разделять двойняшек, фру Лие. Они останутся на Липовой аллее у Хеннинга, и я буду помогать ему. И мы вместе будем ждать возвращения его родителей.

Хеннинг подбежал к Малин и обнял ее, спрятал лицо у нее на груди.

— Я понимаю, что все это из-за денег, — кисло произнесла его бабушка. — Думаете заморочить голову моему внуку!

— Мы говорим не о деньгах, фру Лие. Мы говорим о двух оставшихся без родителей детях.

— О трех, — поправила фру Лие. Все еще стоя рядом с Малин, Хеннинг повернул к бабушке лицо и решительно произнес:

— Нет! Мои родители живы! Если мне будет помогать Малин, мы должны поделить с ней мою долю наследства, и мы так и сделаем, потому что Малин добрая, это сказала Сага, вот!

Малин сказала спокойно:

— Думаю, что вам теперь лучше уйти, фру Лие. Насколько я понимаю, вы не оказывали никакой поддержки Белинде и ее семье, когда она в этом нуждалась. И ваши намерения забрать к себе Хеннинга и малыша кажутся по меньшей мере сомнительными. Мы с Хеннингом прекрасно справимся сами, я получила образование диакониссы, я здоровая и сильная. И Сага постоянно хвалила в своих письмах Хеннинга за его усердие в хозяйственных делах. Что же касается денег, то у меня достаточно своих. Дружба куда ценнее всех богатств мира. Я ничего себе не возьму. Наследство Саги будет поделено между тремя мальчиками.

Поджав губы, фру Лие сказала:

— Это мы еще посмотрим. Я не спущу с вас глаз, моя дорогая фрекен. Я не уважаю женщин, получивших какую-то профессию. Но я понимаю, что вам далеко до остальных, поэтому вы готовы на все. Но могу вас уверить, шансы у вас здесь небольшие. Здешние люди не любят таких выскочек, не знающих, где им место.

После этой «убийственной» проповеди она удалилась.

Малин усмехнулась.

— Еще не известно, кто не знает своего места, — сказала она тихо. — У таких женщин, как она, всегда бывают затюканные мужья, на которых можно ездить верхом.

И впервые за весь день Хеннинг засмеялся.

— Бабушка именно такая! — сказал он. Обняв за талию Малин, он сказал:

— Ах, Малин, как я рад, что ты приехала!

— Я тоже, — мягко ответила она. — Но мне кажется, что тебе не мешало бы отдохнуть. Я попрошу Лине из Эйкебю помочь мне вечером в хлеву, она производит впечатление порядочной. А ты ложись в постель и отдохни!

— Но если приедут отец и мать?

— Тогда я тебя разбужу!

И он позволил себе расслабиться, только теперь по-настоящему поняв, как он смертельно устал.

И когда он уже лег, Малин пришла к нему, чтобы получше укрыть его.

— Малин, — произнес он сквозь сон, — я не успел сказать тебе об этом, но мне так ужасно не хватает Саги!

Она кивнула и погладила его по лбу.

— Мне тоже. Я так грущу по ней. Утром ты расскажешь мне, что произошло, ладно?

— Хорошо. И мы будем вместе ухаживать за ее мальчиками.

— Это самое малое, что мы можем сделать для нее.

Он тут же заснул. Поправив на нем одеяло, Малин спустилась вниз, чтобы поесть. О своей усталости после поездки ей пришлось забыть.

Некоторое время она стояла и смотрела на крепко спящих малышей. У обоих были озабоченные лица. Она смотрела то на одного, то на другого несколько раз.

Потом отошла от постели. В душе ее воцарился глубокий покой. Наконец-то она нашла применение своему прекрасному образованию.

Под ее опекой было трое мальчиков. И все трое так отчаянно нуждались в ней.

Это было великое и прекрасное чувство: быть нужным кому-то.

Маленький Хеннинг… Ну и денек выдался у него! Она невольно посмотрела в окно на дорогу. Но кареты с его родителями не было видно. И она не знала, ждать их или нет.

2

Между Хеннингом и Малин установилась чудесная дружба и полное доверие друг к другу. Они делили поровну всю работу по хозяйству, как это делали в свое время Хеннинг и Сага. Разница была лишь в том, что Малин была более земной, более энергичной, крепкой и уверенной в себе.

Она навела порядок в домашней экономике. Поскольку в окрестности было множество вилл, она нашла покупателей, желающих покупать у Хеннинга молоко, масло и другие продукты. Это давало ему хороший доход, поскольку люди, имевшие виллы, были, как правило, состоятельными. Так что на Липовой аллее могли теперь подкармливать нищих стариков.

Оба малыша, Марко и Ульвар, получали самый лучший уход. Кормилица регулярно приходила к Марко, а для Ульвара они придумали более подходящий способ кормления.

У Хеннинга, конечно, было мало свободного времени. И когда у него выдавалась свободная минута, он смотрел в окно на дорогу. Сначала он ждал с большим напряжением, будучи готовым в любой момент выбежать навстречу родителям. Иногда он выезжал верхом, чтобы встречать их, но возвращался обратно. Один.

Потом он уже не проявлял такого рвения, и его глаза стали печальными. Малин видела это, но ничем не могла утешить его. Единственное, что она могла сделать, так это направить его мысли в другoe русло, отвлечь его внимание на работу или какие-то интересные занятия.

Но что его могло интересовать теперь?

И вот пришло письмо. От кампании, которой принадлежало судно «Эмма». Письмо было адресовано «Мальчику Хеннингу Линду из рода Людей Льда».

Они долго сидели за кухонным столом, прежде чем решились распечатать письмо. И Малин видела, как надежда в глазах Хеннинга переросла в страх. Единственным его желанием было отсрочить этот миг, заснуть и не просыпаться до тех пор, пока его не разбудят долгожданные слова об их возвращении.

Глубоко вздохнув, он решительно произнес:

— Вскрой письмо!

Малин тоже не испытывала особого желания делать это. Она предпочитала ждать и надеяться на радостный стук в дверь.

Она понимала, что ее долг — распечатать письмо. Нельзя было требовать от одиннадцатилетнего мальчика, чтобы он…

И она решительно разорвала конверт.

Буквы вертелись у нее перед глазами, словно сами были напуганы чем-то. И совершенно мертвым голосом она прочитала ему содержимое письма: «Выполняя наш печальный долг, уведомляем вас о том, что остатки парусного судна „Эмма“ были найдены недалеко от берега севернее Арендала. Два тела были выброшены на берег. Это не ваши родственники. Прошло уже столько времени, что мы вынуждены, к сожалению, признать, что все остальные пассажиры пропали без вести».

Мужество покинуло их обоих. Они сидели за столом, пока не наступили сумерки, не смея подняться.

Наконец тишину нарушил Хеннинг. Если Малин думает, что он сражен этим известием, она ошибается.

— Их пока не нашли, — тихо, с горечью произнес он.

Она не знала, что ему на это ответить. Правильнее было бы пресечь его иллюзии, но ей почему-то не хотелось этого делать. Возможно, она понимала, что мальчику нужна была хоть какая-то надежда, чтобы жить дальше? Известие о смерти родителей было бы для него слишком тяжелым. Он ведь пережил столько испытаний за свою маленькую жизнь! Семья была светлым пятном в его жизни. С тех пор, как Сага ушла от него. Теперь с ним была Малин, и она пообещала самой себе не покидать его, пока он не станет взрослым.

— Да, — сказала она, — Их пока не нашли.

Казалось, он с облегчением вздохнул. Глубокий, почти беззвучный вздох облегчения.

Он рассказал ей о последней ночи. Они сидели возле печки до самой темноты, и он рассказывал и рассказывал. О Люцифере, отце детей, о черных ангелах с огромными крыльями, унесших Сагу, чтобы та не умерла. Он рассказал о той силе, которую ощутил в себе, когда один из ангелов коснулся его. Он показал ей мандрагору, которую теперь он постоянно носил на шее. Он дал ей пощупать ту ткань, в которую были завернуты мальчики. Теперь она была холодной, но от нее исходил ток тепла, защищавший малышей от ночного холода.

Она поверила ему. О Людях Льда рассказывали много всяких удивительных легенд. Единственное, что они обсуждали в этот вечер, так это планы относительно обоих мальчиков. Потомок одного из них должен был стать величайшим представителем рода Людей Льда. У второго было иное предназначение…

Они долго говорили об этом.

Кто из них кем будет? То, что Ульвар был меченым, не было никаких сомнений; Малин не хотелось говорить об этом, но ей иногда казалось, что она видит отсвет зла в глазах ребенка, когда она переворачивала или неловко брала его. Ульвар не любил купаться. Нормальные дети в таких случаях громко кричали и протестовали, а он нет. Он просто смотрел на нее своими желтыми глазами, в которых светилось что-то вроде ненависти.

От этого ей становилось не по себе. Ведь ему было всего несколько месяцев!

Тем не менее, она любила его. Он был таким крепким, таким стойким. И она испытывала чувство глубокой нежности к этому несчастному ребенку, стараясь делать ему только добро.

Марко она понимала еще меньше. Поведение Ульвара было вполне объяснимо. Но Марко…

Каким фантастически красивым он был! Черные локоны, обрамляющие прекрасное лицо. Кожа у него была довольно темной, она казалась то золотистой, то почти черной, в зависимости от освещения. От его прекрасного лица невозможно было оторвать глаз. Глаза у него были темно-серыми, почти черными, брови — превосходной формы, выразительная улыбка… Да, именно эта улыбка приводила ее в замешательство. Поведение грудного ребенка не говорит еще об его характере, который сформируется позже. Но в поведении Марко было уже что-то законченное. И она знала, что именно: он размышлял! Для него она была не просто ничего не значащим пятном с приветливым голосом. Она была для него человеком, и он думал о ней, размышлял, кто бы это мог быть, или что она собой представляет.

Ей становилось от этого жутко! Она чувствовала, что за ней наблюдают. И к тому же он никак не выражал своего мнения о ней. Марко не кричал, когда она прочищала ему уши или когда в глаза ему попадало мыло. Он просто смотрел на нее, как это делал Ульвар. Но во взгляде Марко не было ненависти. Лишь ясное понимание. И на губах его появлялась легкая улыбка. И Малин не считала, что улыбка эта была равнодушной, грустной или ничего не значащей.