Глава 8

Чета Берю выглядит, как в самые худшие дни. Супруги всерьез начинают испытывать голод, а съеденный ими запеченный паштет был для них все равно, что одна маргаритка для коровы. Особенно взбешена старуха. Волосы на ее бородавках аж дрожат от возмущения.

В машине жарко, и два прототипа идеальной пары напоминают вареных раков.

— Ну и долго же вы там провозились, — сердито заявляет китиха, воинственно выставляя свои усы. — Вы не представляете, как мы маринуемся в вашей машине с самого утра!

Я воздерживаюсь от сообщения, что я думаю на сей счет, а думаю я, что, по большому счету, им пристало бы быть законсервированными в банке для огурцов. Держа в узде свой гнев, как говорят наездники, я протягиваю ей фото Элвиса.

— Узнаете? — резко спрашиваю я. Мамаша Берю бросает свой тухлый взгляд на прямоугольник глянцевой бумаги.

— Нет! — категорически отрицает она. — Никогда не видела этого фрукта. Кто это?

Я разочарован. Что-то мне подсказывает в глубине души, что секретарь имеет какую-то связь (так говорится) с этой историей — более мрачной, чем он сам.

— Вы в этом абсолютно уверены? — настаиваю я. — Посмотрите хорошенько!

Тучная начинает трещать, как детская трещотка:

— Вы что, думаете, что я уже совсем слабоумная! Я способна узнать людей, с которыми знакома! И… — Она пытается утвердить противоположную мысль, что представляет определенную трудность. Но в жизни главное это чтобы вас понимали, вы согласны?

Я засовываю фото человека с ингалятором в перчаточный ящик.

— О'кэй! — говорю я. — Скажем, что здесь нам не повезло…

— Не повезло! — громогласно заявляют эти Гималаи дурно пахнущего жира. — Не повезло! А дом, это тоже ничего? Я вам говорю, его-то, дом, я ведь узнала.

— В сущности, мадам Берюрье, вы узнали лишь то, что никогда не видели…

Это ее ошеломляет. Толстяк пользуется этим моментом, чтобы рассмеяться, и тут его старуха поворачивается и влепляет пощечину в его свиное рыло.

Дела быстро ухудшаются, и, поскольку у меня нет ни малейшего желания проводить с Бертой в машине матч кэтча, я спешу отвезти супругов в их стойло — До скорой встречи, мои дорогие, — говорю я им. — Если появится что-то новое, я дам вам знать…

Уф! Наконец-то отделался от них. Я бросаю взгляд в зеркальце заднего вида. Супруги, застрявшие у края тротуара, жестикулируют, как подвыпившие глухонемые неаполитанцы. Чудесный фрагмент жизни, ребята!

Берю и его китиха — это ежедневная эпопея. И, самое невероятное, они еще дышат, думают (совсем чуть-чуть) и едят (о да!), как все люди.

Господь Бог возгордился, когда сотворил подобные создания. Вот уж поистине богатый каталог! Если об этом хорошенько поразмыслить, может закружиться голова, как если бы вы прыгали на одной ножке по верхнему парапету Эйфелевой башни.

Солнечный циферблат моего бортового табло показывает час пополудни.

Мой желудок подтверждает это, и я решаю зайти съесть тарелку квашеной капусты в какую-нибудь пивную. Тем временем моя машина проветрится и освободится от крепкого запаха супружеской четы. Я покупаю вечернюю газету и направляюсь в заведение, расположенное рядом с Военной школой.

За соседним столиком сидят две очаровательные девчушки в белых халатах с наброшенными на плечи жакетами и уминают бутерброды длиной с кларнет Сиднея Бечета. Я им улыбаюсь поверх моей газеты. Они прыскают со смеху. Чтобы рассмешить молоденьких вертихвосток, достаточно пустяка. Когда они вдвоем, они ничего не боятся, но когда одну из них вы зажимаете в темном углу, она начинает звать маму, вращая ошалевшими глазами.

Впрочем, это не очень интересная дичь. Неопытные, еще не развращенные, полные иллюзий, считающие, что все мужчины разгуливают по улицам не иначе как с завязанным в носовом платке обручальным кольцом.

Все это я уже прошел. Не стоит себя утруждать, понапрасну растрачивать слюну. Знать до мелочей жизнь обожаемого актера, его излюбленный сорт йогурта… Какая скука!

Я предпочитаю чтение статьи, посвященной похищению миссис Унтель.

Ничего нового, кроме того, что просматривается тенденция не раздувать это дело. Или я ошибаюсь, как говорил господин, который переоделся, чтобы ублажить свою супругу, и которого она не узнала, или же посольство США адресовало несколько телефонных звонков в соответствующие инстанции с просьбой потихоньку замять эту историю.

Редактор газеты высказывает гипотезу о том, что дама будто бы сама последовала за мужчиной в аэропорту и что факта похищения не было. В самом деле, похищение никак не подтверждено. По мнению очевидцев, мужчина, о котором идет речь, вовсе не вынуждал старуху следовать за ним… Полагают, что речь идет всего-навсего об элементарном недоразумении. Я готов спорить с вами на взрослый нейтрон против страдающей насморком молекулы, что завтра об этой истории не помянут ни слова. Это тот тип происшествий, который соскальзывает с наборных гранок, как глицериновая слеза со щеки Брижит Бардо.

Когда я дочитал статью, соседний столик опустел: обе горлицы упорхнули на свою работу.

Значит, я могу погрузиться в творческие размышления. В любом расследовании, когда у вас, как у Декарта, есть свой метод, в определенный момент необходимо подвести итог. Такой момент наступил.

Если следовать хронологическому порядку, то какими же элементами располагаем мы на данный момент?

Первый. Какие-то типы похищают мамашу Берю, держат ее взаперти на протяжении двух дней и отпускают на свободу, не причинив ей никакого вреда и не дав ей никаких объяснений.

Второй. Какое-то время спустя после освобождения ББ эти же самые люди (по меньшей мере, приметы одного из них совпадают) перехватывают в аэропорту американку, которая как две капли воды похожа на Берту. С тех пор о ней ничего не известно, а ее секретарша томится в ожидании, попивая кока-колу…

Третий. Поиски, предпринятые с действенной помощью мамаши Берю, привели нас, правдами и неправдами, на виллу, снятую крупной звездой киноэкрана для своего сына. На вилле проживает нянька ребенка. В Мэзон-Лаффите все выглядит нормально.

Четвертый. Что касается Фреда Лавми — никаких улик. Это симпатичный тип; его менее симпатичный секретарь неизвестен нашей Толстухе.

Я прекращаю перечисление. Вот что я имею. Что же это все в сущности означает? На данный момент единственное, что необходимо выяснить, так это существует ли какая-нибудь связь между мисс Унтель и Фредом Лавми.

Вы видите, что умение детально разобраться в фактах приносит пользу. Таким образом удается упорядочить проблемы.

Я прошу официанта принести одновременно кофе и счет. Я чувствую себя в экзальтированном состоянии, благоприятном для решительных действий. Я намереваюсь пролить свет на эти разноречивые загадки. И, как нет ни малейшего сомнения в том, что я самый красивый полицейский Франции, так же у меня нет ни малейшего сомнения в том, что я сдержу свое обещание.

Клянусь!

В этот послеполуденный час отель «Георг X» пуст, как конференц-зал, в котором собралась бы выступить мадам Женевьева Буибуи (Фамилия имеет значение «кавардак», «кабачок», «притон».).

Швейцар в серой ливрее с красными обшлагами, похожий на генерала вермахта, в момент, когда я появляюсь в поле его зрения, с сосредоточенным видом подсчитывает свои чаевые.

Холл почти пуст. В регистратуре тип во фраке одним осторожным пальцем приводит в действие пишущую машинку, а между вращающейся дверью и тяжелой портьерой оконного проема бледный молодой лакей читает последний номер газеты «Тен-тен». (Одно из значений — «фигушки!») Я подхожу к швейцару.

— Прошу прощения, дайте, пожалуйста, небольшую справку.

Он засовывает пачку интернациональных банкнот в свой бумажник и соизволяет обратить на меня свой взор, за что я ему признателен.

— Что вы хотите?

— Это в вашем заведении останавливалась миссис Унтель?

Он смотрит на меня осуждающе, как будто я какой-нибудь помет нечистоплотной собаки или кожура гниющего овоща.

— Ну и что? — спрашивает он с пренебрежением, увеличивающимся словно Луна в возрастающей фазе.

Он представляет собой тип невыразительного урода с морщинистым лбом. Его взгляд подобен двум созревшим фурункулам, а его тонкий рот это рот человека, привыкшего брать плату за свои слова Я сую ему под нос мое удостоверение. Он бросает на него короткий взгляд. Вздох, который он издает, похож на разрыв газопровода Я катастрофа для его работы Приставала, которому он должен отвечать без надежды получить чаевые — Ваши коллеги уже приходили, — возражает он.

— Вы хорошо знаете, что полицейские настойчивы. Итак?..

— Совершенно очевидно, что она была у нас, все газеты об этом писали…

— Она долго жила здесь?

— Около трех недель…

— Хорошая клиентка?

— Превосходная. Особенно для ресторана. Так-так, сходство с мамашей Берю еще более полное, чем я предполагал.

— У нее было много посетителей?

— Не думаю…

— Например, этот господин?

И я ему показываю фото Элвиса. Вы признаете, что я упрямый, а?

Он разглядывает портрет.

— Неизвестен! — говорит он сдержанно.

— Когда миссис Унтель решила возвратиться в Нью-Йорк? Вместо того чтобы ответить, он осторожно скрещивает руки, утомленные бездействием.

— Послушайте, вам лучше взять интервью у ее секретарши… Она знает больше меня… Она здесь! Вы ведь в курсе? — спрашивает меня швейцар с чрезмерно хитроватым видом — Доложите обо мне!

Он снимает трубку, втыкает какую-то фишку и что-то говорит по-английски — Мисс Тенгетт вас ждет, — подводит он итог, кладя на место штуковину из пластмассы — Комната 201!

Я воздерживаюсь от благодарности и устремляюсь к монументальному лифту, обитому бархатом, в котором какой-то старый англичанин ожидает благосклонности лифтера. Парнишка продолжает читать о похождениях капитана Хэддэка. Я окликаю его.

— Эй, малыш! Не будешь ли ты так добр запустить свою ракету, мы готовы!

Он стремительно срывается с места.

— Четвертый! — говорит англичанин — Третий, — возражаю я.

Поклонник «Тентена» закрывает дверь лифта

Глава 9

Когда говорят о секретаршах, всегда представляют себе, — особенно если это мужчины, по меньшей мере, моего склада, — что речь идет о красотках, сложенных по лучшим образцам фирмы «Капрон», с утонченными линиями тела, не имеющих обыкновения стыдливо прятать глаза, не лезущих за словом в карман, но иногда запускающих руку в ваш карман.

Пока летающий салон отеля «Георг X» поднимает меня по этажам вместе с попутчиком — представителем Ее Величества королевы Англии, я не могу помешать себе представить мисс Тенгетт, имя которой невольно вызывает в памяти образ проворных бедер. Ее американское происхождение дает мне повод предположить, что бедра у нее — длинные и упругие, волосы золотистые с медным отливом, а глаза — цвета заката над Большим каньоном в Колорадо.

Дама, открывшая мне дверь под номером 201, находится на расстоянии нескольких световых лет от того образа, который я ожидал увидеть.

Какое-то время я еще надеюсь, что речь идет о горничной, но американский акцент моей горничной нокаутирует остатки моих иллюзий — Мисс Тенгетт?

— Да, входите.

Заметьте, что она не неприятна, эта личность. Она тем более не безобразна. Просто-напросто, на мой вкус, она на пятьдесят лет старше, чем я ожидал. Это прелестная и хитроватая старушка с пышными седыми волосами. Роговые очки придают ей удивленный вид, подчеркнутый вздернутым носиком На ней сиреневая юбка, кремовая кофта целлулоидные браслеты из цельного материала, бархатные тапочки, расшитые гальванизированной проволокой — Вы говорите по-французски? — спрашиваю я. Она издает смех, подобный звуку колокольчика председательствующего, требующего тишины в зале.

— Да, естественно. Поэтому миссис Унтель меня и взял к себе Я мочь облегчить пребывание во Франции ее, естественно! Я проживал в Париже перед война…

Я предполагаю, что речь идет о войне 70-го года (Имеется в виду франко-прусская война 1870 года) Она из породы разговорчивых, сродни музыкальным автоматам. Вы опускаете в автомат монету, и вам больше не о чем заботиться Однако я пытаюсь снять адаптер с пластинки.

— Я пришел по поводу исчезновения миссис Унтель — О, я так и подумал! — продолжает любезная старушка. Она решительно указывает на низкое широкое кресло, которое, приняв 160 фунтов моего веса, превращается почти в плоское.

— Печальная история, не правда ли, мисс?

— Она устремляется к бутылке виски и наливает два стакана до половины. Подобными дозами можно усыпить кого угодно. Одной рукой она протягивает стакан мне, другой пользуется, чтобы осушить свой, что производит на нее не больший эффект, чем стакан минеральной воды.

— Это просто история фантастик, — утверждает она.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я была сразу обеспокоен неудавшимся отлетом самолета… Но миссис Унтель очень.., очень…

Она вскакивает и хватает словарь. Полистав его, она старательно выговаривает: «Очень с приветом!»

— То есть?

— Она была много капризна… Во время своего пребывания во Франции она хотел купить замок на Луаре ривьер… Но его не нашла. Я есть поспорить, что человек в аэропорту был маклер, который нашел. Прежде приехать в аэропорт, он пришел здесь и сказал, что пришел от Американского агентства, которому миссис Унтель (произносить Юнтелл) поручила поиски.

— Вы не говорили об этом полиции и представителям прессы?

— О да! Но они не захотели поверить, что это могло быть. Они хотели похищения с сенсацией для газет.

Она смеется дребезжащим смехом, и глаза ее за стеклами очков искрятся от забавности ситуации.

— Значит, миссис Унтель последовала за этим мужчиной, не предупредив вас?

— Когда она была довольна, она никогда не была думать ни о чем другом…

— И вы были уверены, что она скоро вернется?

— Естественно!

— В какое агентство она обращалась по поводу замка? Старушка качает головой. Она теребит свое колье, в котором самый крупный камень стоит два доллара, и недовольно надувает губы. Губы вольной учительницы.

— Не знаю. Она звонила из Соединенных Штатов, до нашего отъезда во Францию.

— А когда вы прибыли в Париж, она больше не связывалась с агентством?

— Нет, но агентство само приходило сюда. Я показываю ей фото Элвиса.

— Этот человек приходил?

Она бросает на снимок быстрый взгляд.

Ее лицо ничего не выражает.

— Нет.

— Ему дали положительный ответ?

— Я не была на разговоре. Миссис Юнтелл сказал мне, что еще ничего не нашли.

— Какова была цель приезда во Францию?

Она снова разражается смехом, эта безголовая старуха.

— Просто отпуск. Париж — это чудесная страна! Миссис Юнтелл никогда раньше не знал Париж.

— Естественно, — подтверждаю я. — Вы знаете мистера Унтеля?

— Ну да! — ликует милая старушенция, будто изрекла какую-то веселую шутку. — Ну да, это фатально!

— Чем он занимается?

Она опять прыскает, смеясь, расставляет пальцы левой руки веером и, загибая их один за другим, сообщает: "Карты! Виски! Девочки! Хм…

Яхты! Автомобили!"

Сейчас ее рука похожа на опавший лист, поврежденный непогодой. Она ваяет образ мистера Унтеля, которого я не имею чести, как, впрочем, и желания, знать.

При подобном образе жизни он недалек от инфаркта, тем более что сердце у американцев часто пошаливает.

— Сколько лет этому гуляке?

Она вновь разражается смехом.

— Как вы его назвали?

— Гуляка! Это значит любитель попоек, развратник и тому подобное…

— О, понимаю! Ему двадцать три года!

В эту минуту я, наверное, похож на зрителя, которого гипнотизер пригласил на сцену, чтобы усыпить, и который просыпается через пару минут без штанов.

— Двадцать три года!.. — повторяю я. — Здесь недоразумение… Я же говорил не о сыне, понимаете? Не о сыне, а о муже миссис Унтель…

— Да! да.., это и есть муж. Он иметь двадцать три года, — упорствует старая секретарша.

— Великий Боже! А сколько же лет миссис Унтель?

— Пятьдесят три года.

Тридцать лет разницы! Черт побери! Эта дублерша мамаши Берю, наверное, выбирает своих супругов в инкубаторе! В двадцать три года, имея целыми все свои зубы, залезать на такую старуху ради ее денег!

— Газеты писали, что мистер Унтель крупный бизнесмен!

— Первый муж, да! Но он мертв два года…

И бедная вдова тут же его заменила мальчишкой из детского сада!

Она, должно быть, решила, что он ей дольше послужит.

— Как шли дела в этой чудесной семье?

Она плохо понимает мой вопрос, и я повторяю…

Мисс Тенгетт качает головой, опечалившись в первый раз.

— Это не было счастьем для мой хозяйка. Стив Юнтелл с ней не общаться… Поэтому она и приехать во Францию, чтобы прогнать.., как вы говорить.., черные мысли!

Я все понимаю.

— Унтеля предупредили об исчезновении его жены?

— Вчера я адресовать ему телеграмму, но он, должно быть, развлекаться в Лас-Вегас или Флорида…

Я думаю, что милая болтливая сорока сообщила мне главное. Я уже представляю, что произошло: молодой, слишком уж молодой, супруг нанимает гангстеров, чтобы те убрали его половину во Франции, то есть подальше от осложнений. Таким образом, он остается наедине со старухиным богатством и может себе жить припеваючи!

— Последний вопрос, мисс Тенгетт. Ваша хозяйка знает Фреда Лавми?

Она восторженно всплескивает руками.

— О! Она есть без ума от его фильмов…

— Я хочу сказать, она его лично знала? Трепещущая старушка отрицательно трясет головой:

— Нет, это очень жаль. Я хотеть бы тоже знать чудесный красивый актер. Вы видать его фильм «Рука под юбкой»? Сенсационный фильм…

Поскольку у меня нет никакого желания говорить с ней о кино, я прощаюсь. Она сообщает, что останется в отеле «Георг X» до возвращения своей госпожи и что, если мне что-нибудь понадобится, я всегда могу поболтать с ней.

И вот я опять в лифте. При спуске меня сопровождают махараджа с кожей цвета горелого хлеба и очаровательная немка с розовой кожей, русыми волосами, серыми глазами, грудью, похожей на капот «фольксвагена», и улыбкой в форме свастики.

Глава 10

Выходя из отеля, я бросаю взгляд на циферблат своих часов и вижу, что они показывают три. И тут я вспоминаю, что у меня в половине четвертого свидание с моей соседкой по-вчерашнему гала-представлению…

Я решаю временно вернуться в отпуск, но прежде звоню на работу.

Я попадаю на Пино. Опознав мой голос, он торопится сообщить мне, что его шов от аппендицита еще красноват и что сегодня утром он потерял на лотерее один франк. Про себя я думаю, что в итоге он потерял три франка, ибо я не помню случая, чтобы Пинюш когда-нибудь выигрывал в лотерею, будь она трижды национальной.

— Пинюше, ты сейчас пойдешь и разузнаешь, есть ли во Франции американские агентства, которые занимаются подыскиванием жилья для подданных США в Париже. Если таковые существуют, свяжись с ними и выясни, не является ли некая миссис Унтель их клиенткой…

— Миссис Унтель? — невнятно спрашивает Пино. — Это американка из Орли?

— Ты чертовски информирован. Вероятно, ты в этом году подписался на информационный бюллетень «Пожалуйста»?

— Нет, я подписался на «Освобожденного парижанина». Старый чудак сопровождает свой ответ невеселым смехом.

— Представь себе, по поводу этой американки мы здесь, в бюро, еще потешились; это вылитый портрет жены Берю… Послушай, тебе следовало бы купить эту газету. Это просто поразительно!

— Не премину это сделать, — заверяю я его. — А пока займись тем, что я тебе сказал, и побыстрее!

Я вешаю трубку с чувством, что я исполнил весь свой долг, и даже чуть больше… На сегодня хватит.

Я веду свою тачку к Большим бульварам и, по счастью, нахожу место, чтобы припарковаться на Ришелье-дрюо. У меня свидание в ресторане «Мадрид», и я прибываю вовремя, что со мной редко бывает.

Оркестр играет «Следуй за мной в купе», железнодорожную песню в три куплета и один переезд.

Я обхожу столики. Посетители, которые в большинстве своем являются посетительницами, смотрят на меня в ожидании, что я начну сбор пожертвований в пользу потерпевших от наводнения на Монблане.

Наконец я обнаруживаю мою вчерашнюю брюнетку в укромном уголке. Она робко подает знаки, чтобы привлечь мое внимание. С некоторым смущением мы приветствуем друг друга.

Заметьте, когда вы заигрываете с женщиной в общественном месте с помощью ноги, все идет гладко, вам остается лишь предоставить инициативу своим башмакам. Только вот потом, когда вы оказываетесь с глазу на глаз с указанной дамой, наступает неприятный момент.

Чувствуешь себя неловко, глядишь на нее, не осмеливаясь заговорить, и с трудом находишь ужасные банальности…

— Я вас не слишком долго заставил ждать?

— Нет, я пришла раньше времени…

— Сегодня хорошая погода, да?

— Да, сегодня утром капало, можно было предположить…

— В самом деле, можно было ожидать… И потом, вы видите…

— Заметьте, сейчас такое время…

— Не знаешь, как и жить, времена года смешались с тех пор, как атомные бомбы нарушили естественный порядок…

После столь изящной литературы наступает тишина, по крайней мере между нами, так как оркестр в это время вновь заиграл «Слоны сморкаются с утра», песню из фильма «Какой был девственный мой лес».

— Так вы, стало быть, комиссар Сан-Антонио, — говорит брюнетка.

— Стало быть, да… В следующий раз постараюсь быть лучше…

Я спешу поскорее заарканить красотку. Она смазлива, но одета, как жена лесничего.

Мы, элегантные молодью люди, цвет полиции, не любим показываться на публике с женщинами, выряженными, как обитательницы предместья. Этому противится наша мужская гордость. Нам подавай упаковку с маркой «Бальмен», платья для званых вечеров. Именно поэтому проститутки пользуются таким успехом. Мужчины так любят щеголять, что предпочитают выйти с проституткой в норковой шубке, чем со славной честной девушкой, которая одевается, как для дома, так и для улицы, в благотворительном обществе «Дамы Франции». Естественно, женщины это отлично знают и, вследствие этого, работают ногами и ягодицами, чтобы иметь возможность шикарно одеваться. В силу этого принципа бордели не знают отбоя от клиентов, а тротуары улицы Тронше кишат студентками, которые изучению политехнических наук предпочитают изучение науки тела (В оригинале игра слов: «sciences-Po» — «политехнические науки» и авторский неологизм «science-peaux», означающий в данном контексте «наука тела».), поскольку последняя приносит значительно более ощутимый доход.

Они никогда не будут допущены на личную аудиенцию к Королеве Англии или к Его Святейшеству папе римскому, да это их и не волнует, поскольку личные аудиенции они назначают сами.

Для этого вместо визитной карточки достаточно им вручить купюру в пять тысяч франков. Взгляните только на их гардероб! Высший класс, ручная работа и драгоценности из чистого золота. Не какие-нибудь сверкающие побрякушки, а подлинные, от которых больно глазам!

Все в этом бренном мире сосредоточено на тряпках. В нынешние времена выгоднее заниматься проституцией, чем изучением права. От нее больше пользы, сексуально говоря.

А как бы мне хотелось сесть и написать для вас историю человека, полную историю, с цветными иллюстрациями и индексом цен — от инфузории до Брижит Бардо, включая Пастера, с факультативной остановкой на Сан-Антонио.

— Вы парижанка? — осведомляюсь я. — Это сразу бросается в глаза, — и я неотразимо улыбаюсь.

— Почти, — говорит она. — Я родилась в Лориане, но семья моего дяди из Левалуа (Пригород Парижа.).

— И чем вы заняты в жизни, когда не приходите ко мне на свидание?

Она бросает на меня взгляд цвета «наступающего вечера».

— Ничем, — отчетливо сообщает она.

— Вы не работаете?

— Нет, у моего мужа хорошее положение.

— Кто он?

— Младший ефрейтор полиции…

Надо полагать, данный чин не приносит счастья. Небрежным пальцем я листаю номер журнала «Киноальков», журнала, который значит для мира кино то же самое, что биде для санитарно-гигиенической промышленности.

— Я читала его, ожидая вас, — говорит она. — С ума можно сойти! Как только они узнают все эти подробности! Кажется, у Софи Лорен первый зуб мудрости появился в пятнадцать месяцев…

Я воздерживаюсь от восторженных восклицаний, которых она была бы вправе ожидать от меня. Мое внимание полностью поглощено статьей о Лавми. Фото изображает его прибытие в Париж для съемок фильма «Вступление холеры в Марсель». Он стоит на перроне для поездов дальнего следования вокзала Сен-Лазар с женой, секретарем, нянькой, с чемоданами, «Оскаром» в целлофане и отпрыском на руках. Красавец Фред испытывает отеческие чувства лишь при вспышке фотоаппарата. Он показывает своего наследника народу так, словно тому предстоит продолжить династию. Чем громче у людей имя, тем больше они гордятся своими щенками. Они воображают, что их дети не только увековечат их славу, но покроют ее к тому же еще и позолотой. Ну и утописты!..

Заметьте, что в действительности потомки уходят в потемки. За редким исключением. Сын знаменитого человека — это всегда кукушка, которая прозябает в гнезде славы своего отца. Он пользуется визитными карточками своего папаши, чтобы открывать любые двери. Все, на что, он способен, так это стричь купоны со своего положения. Он живет за счет папы, не слишком портя себе кровь.

Ставлю цирк шапито Амара против коринфской капители, что после шквала фотовспышек Лавми тут же передал малыша Джими швейцарской няне, пока чудо-ребенок не замочил его великолепный костюм.

Я спохватываюсь, осознав вдруг, что некоторое время молчу.

Нехорошо, если объект твоих домогательств остывает. Жену младшего ефрейтора нужно держать в хорошо прогретом состоянии, как паяльник.

— Как вас зовут? — томным голосом спрашиваю я.

— Виржиния.

— Чудесно!

— Вы находите? А мой муж считает, что так зовут только кухарок…

— Он ничего в этом не понимает. Этим именем хочется просто упиваться… Я хотел бы вам его нашептывать на свой лад…

— А как это, на ваш лад?

— Это хороший лад. Но я не могу его продемонстрировать на публике, в зале есть несовершеннолетние, а я запрещен для детей до шестнадцати лет.

Наступает время нанести мой секретный удар. С женщинами всегда надо действовать быстро и решительно.

— У вас не бывает таких моментов, Евлалия, когда от ваших современников вам начинает шибать в нос?

— Виржиния! — поправляет она.

— Мой вопрос, тем не менее, остается в силе.

— Да, действительно. Я нахожу людей докучливыми, они такие злые…

Знакомая песня, запатентованная Фернаном Рейно.

— Если бы вы согласились, — забрасываю я пробный шар, — мы могли бы провести оздоровительный сеанс уединения в небольшой известной мне квартирке в двух шагах отсюда, на улице Корнеля.

— Вы это всерьез?

Мне еще ни разу не попадалась женщина, которая в подобной ситуации не выдвинула бы этого возражения.

— Нет, — смело соглашаюсь я. — Это совершенно несерьезно, но безумно увлекательно…

— Я порядочная женщина!

— Надеюсь, ибо в противном случае ваш муж уже давно бы вас арестовал. Так идем?

Я перехватываю официанта, оплачиваю счет и встаю. Она сворачивает в трубочку свой «Киноальков» (все исподнее белье кинематографа) и так пассивно следует за мной, что это заставляет меня подумать, что бретонская кровь в ней берет верх.

Я веду ее в знакомое местечко, которым я активно пользуюсь в подобных случаях. Оно называется «Как у себя дома», и люди приходят туда заниматься тем, чем они не могут заниматься дома. Здесь три этажа комнат с горячей водой, пружинными диванами и умывальниками многократного использования.

Это какое-то чудо! Когда какая-нибудь замужняя женщина пересекает порог этого укромного заведения, у нее создается впечатление, что она высаживается на другую планету, куда ее муж и приличия не имеют доступа.

— Это неразумно!.. — шепчет испуганная Петрония.

Она забыла мне это сказать, а теперь ей остается лишь заявить, что «подобное с ней происходит впервые в жизни», и протокол будет соблюден.

Когда горничная выходит, Аделаида завершает протокольную часть.

— Я сошла с ума, — говорит она, расстегивая чрезмерно короткий жакет своего слишком длинного костюма. — Знаете, это у меня впервые…

Спасибо! Теперь можно начинать работать всерьез. Я боялся, что она оставит последнюю фразу при себе, но Гертруда не из тех женщин, которые хранят при себе что бы там ни было, будь это даже пояс для подвязок. За время, меньшее, чем понадобилось бы Юлу Бриннеру (Американский актер, исполнитель главной роли в фильме «Великолепная семерка», где он снимался с бритой головой), чтобы сделать себе пробор посредине, она изготовилась к представлению.

Ничего в руках, ничего в карманах!

Эта девица — созерцатель. Она созерцает в основном потолки…

Я собираюсь сыграть ей «Турецкий марш», но не Моцарта, а Бугайпаши. И тут я нечаянно сталкиваю на вытертый ковер пресловутый кинематографический и чувственно-возбуждающий журнал. Не знаю, поверите ли вы, но я верю… По крайней мере, мне кажется, что я верю в лукавство случая. «Киноальков» раскрывается как раз на странице, посвященной Фреду Лавми. Передо мной вновь возникает семейная фотография кинозвезды, и, вопреки обстоятельствам, которые побуждают (я бы даже рискнул написать «возбуждают») меня сконцентрировать внимание на столь же глупом, но менее статическом образе, я бросаю последний взгляд на эту вызывающую умиление группу. И тут происходит со мной странный феномен десексуализации.

Вместо того чтобы трижды сыграть обещанный марш, я впрыгиваю в свои брюки. Я одеваюсь так быстро, что красавица моя не успевает спикировать с седьмого неба, к которому она только что устремилась на крыльях экстаза.