Сан-Антонио (№35) - Смертельная игра

— Какого она цвета?

— Черная.

Полный недоносок. Везет же мне, надо, чтобы самый последний придурок в стране оказался единственным свидетелем.

— В какую сторону она поехала?

— Туда!

И то хорошо! Я давлю на педаль, и фургон срывается с места. Мы попадаем на площадь, мощенную булыжником. Тоскующий дворник заметает кучу навоза, напевая “Опавшие листья”.

— Скажите, мсье, вы не видели черную машину, которая пронеслась на всех парах?

— Видел, — говорит хозяин метлы.

— Какой она марки?

— Она не французская.

— С открытым верхом?

— Нет, наоборот…

— По какой дороге она поехала?

Он делает рукой дворника королевский жест.

— В направлении Шартра.

Я включаю микрофон, чтобы связаться с внутренностью фургона.

— Берю?

— Н-ну?

— Сообщи дорожным службам. Задержать черную иномарку, направляющуюся в Шартр. Пусть поставят заграждение!

— О'кей!

Стиснув зубы, я вписываюсь в крутые виражи. Вот и дорога на Шартр.

Я вижу, что она ведет и в Париж, в зависимости от того, повернете ли вы направо или налево. Мой славный уборщик лошадиных субпродуктов сказал “Шартр”, потому что он расположен к гуанотике, кроме этого он ничего не знал.

Снова микрофон.

— Берю?

— Ну-ну? Сообщение передал.

— Уточнение. Заграждение также и в направлении Парижа.

— Н-ну.

— Вежливо узнай у мсье, который сопровождает тебя, марку машины и ее номер. Если он не захочет говорить, будь настойчив, ты меня понимаешь?

— Н-ну! Он тоже поймет!

Баден и Бензен, зажатые в кабине у меня под боком, ждут решения моей доброй воли. Что делать? Куда идти? Куда бежать? Направо? Налево?

Я бы поехал прямо, но это приведет меня прямо на парапет Итак-с-сс?

— Может, в Париж? — осмеливается сказать Бензен, который хочет успеть домой к обеду. Я подчиняюсь… Даю полный газ. Мы проезжаем с десяток миль, и я начинаю ругаться, как Жанна д'Арк в Реймсе, бикоз я не вижу на горизонте ни одного полицейского мотоциклиста. Может, кожаны устроили мотопробег?! Но речь не идет о том, чтобы представлять фирму Чинзано на Тур де Франс перед изумленной публикой!

Охваченный сомнением, как мсье Дон Диего, я включаю микрофон.

— Ты точно передал второе сообщение, Берю?

Вместо лаконичного ответа я слышу свист, к тому же мелодичный.

— Эй! Толстый, не разыгрывай из себя райскую птичку, отвечай!

Нахальный свист продолжается.

Черт меня побери, я резко торможу на обочине и забегаю за машину, чтобы открыть дверцу. Печальная картина: Толстый на полу в состоянии кей'о. Кайюк, который его вырубил, держит в руках, скованных наручниками, милую пушку из одного из ящиков для инструментов. Тотчас он плюет свинцом. Мое счастье, что коротким движением руки я захлопываю дверцу и что она бронированная, иначе ваш юный друг в настоящее время представлял бы из себя решето кроссворда.

Я же говорил вам, ребята, что нужно быть осторожными, может вылететь птичка!

Глава 11

Что называется, дать тягу

В жизни бывают обстоятельства, при которых, чтобы принять решение, не обязательно собирать семейный совет или проводить тайное голосование. Для того чтобы сообразить, что этот человек опасен, учитывая, что имеет в распоряжении весь наш арсенал, а в лице Берю важного заложника, мне нужно не больше времени, чем продюсеру фильма, чтобы прочесть сценарий. Вы скажете мне, что на планете, где цветы увядают, любовь проходит, а человек кончает тем, что превращается в скелет, беречь персону Берю для времени “X” — глупо! Пусть так, но опыт показывает, что лучше играть со своей жизнью, чем со смертью других.

Я бросаюсь к кабине и кричу Бадену, чтобы он дал мне дымовую шашку.

Только бы этот ублюдок Кайюк не угрохал Толстого. Баден протягивает мне штуковину.

Теперь дело за малым: закинуть ее внутрь “Летучего голландца” и не схлопотать бортовой залп.

Я снова открываю дверцу, с большими предосторожностями, как вы понимаете, и посылаю свой свадебный подарок с доставкой на дом.

Раздается бум! Кайюк отвечает предусмотренной тирадой, но я уже успел закрыть дверцу. Сейчас мсье начнет мерзко кашлять. И Толстый будет аккомпанировать ему на своих расстроенных голосовых связках.

Мои помощники рядом со мной. Я описываю им шабаш, который произошел внутри.

Он вырубил Толстого в то время, когда тот передавал сообщение.

Надеюсь, что он его пристукнул не до смерти.

Ждем несколько секунд. Желтоватый дым просачивается сквозь щель под дверцами.

— Если ждать слишком долго, они загнутся, — замечает Баден, который испытывает слабость к Берю.

Я знакомлю их со своим планом действий.

— Ты, Бензен, укроешься в кювете и будешь стрелять в парня в случае передряги. Предпочтительно в ноги.

— Ясно!

— Ты, Баден, открываешь дверцу. Держись за бортом шарабана.

— Хорошо, патрон. А вы? — спрашивает он.

Вместо ответа я лезу на капот и бросаюсь ничком на крышу тарантаса.

Если бы вы видели рожи проезжающих водил, вы бы немного развлеклись, честное слово! На них застыл один вопрос: во что здесь играют?

Я делаю знак Бадену открыть дверцу. Жирное облако вырывается из фургона, за ним сразу измученный Кайюк, который кашляет так, что глаза лезут на лоб, и при этом потрясает пушкой. Красавчика Сержа тут же ждали с распростертыми объятиями и моим приветом!

Я прыгаю на него, как это делает леопард, переодетый тигром. Он падает! Удар лодочкой в челюсть, второй по хранилищу желчи — и все нормально.

— Займитесь Толстым! — кричу я дружкам. Автомобилисты притормаживают, происходит столпотворение машин! Как на ярмарке в Троне.

Баден и Бензен извлекают из фургона харкающую, кашляющую, грязную, хрипящую массу. Берю приходит к нам, так же, как и в себя, в своем элегантном костюме, скроенном из половой тряпки, рубашке, засаленной до блеска, и очаровательной шляпе, купленной по случаю у отставного огородного чучела.

Его откачивают, искусственное дыхание, полноценный стакан с ромом, компрессы… Он лежит, как на вершине Анапурны, наш яйцеголовый, которого ни одна курица не согласилась бы высиживать. Он исходит слезами, он зеленеет, он обрастает дорожной пылью и посылает ругательства на все стороны света.

Парень в “шевроле” спрашивает, не нужна ли его помощь. Те, кто остановились первыми, рассказывают вновь прибывшим фантастические версии в стиле Рокамболя. Эти, в свою очередь, повторяют ее новичкам, которые учат ее наизусть, чтобы воспользоваться в будущем, и так продолжается до тех пор, пока грифы, прибывшие на своих пятьсотсильных мотоциклах, не восстанавливают движение.

Я представляюсь им, и они успокаиваются.

— Вас вызвали по радио? — спрашиваю.

— Нет, мы проезжали мимо…

Я присаживаюсь на корточки рядом с Берю. Он фиксирует на мне глаза, налитые кровью. Его пучки лезут из витрины.

— Послушай, Толстый, он вырубил тебя до того, как ты должен был во второй раз связаться с полицией?

— Да! Ах! Тетушка, — пускает пузыри Берю. — Я только начал их вызывать, совсем забыв про это ничтожество. И вот получаю плюху, которая сбивает меня с катушек.

Я взбешен. Вывод ясен, по дороге на Париж нет кордона. Я лезу в тарантас, не обращая внимания на остатки дыма, стелющегося по полу, и связываюсь с дорожной полицией.

— Есть новости на дороге в Шартр?

— Ничего! Мы всех подняли на ноги!

Я не настаиваю: меня оставили с носом, поздно — Очень хорошо, — говорю я. — Проверьте еще раз и, если будут новости, вызовите “Пятьсот тридцать!"

Мне кажется, что внутренность фургона снова пригодна для обитания.

Я сажаю Кайюка и Бадена назад, рекомендуя последнему оставить дверцы открытыми и внимательно следить за арестованным. Бензен помогает Толстому устроиться впереди. Я разворачиваюсь, чтобы вернуться в Рамбуйе. Мое возмущение не знает границ, в этом я настоящий Шарль Квинт. Так опростоволоситься, упустить этих типов из-под носа. Когда обкладывают берлогу, то сначала блокируют входы-выходы. Чтобы крепость пала, ее надо окружать, как жених окружает заботой невесту, вы прочтете это в любом военном учебнике, в котором говорится об уходе за детьми младенческого возраста.

— Как он меня двинул! — охает Берю, растирая свою тыкву. — Ох! Мама моя!

— Лучше бы он размозжил тебе башку, — мечу я громы и молнии. — Когда видишь таких недоумков, как ты, хочется пожелать, чтобы земля была им пухом! Из-за тебя все накрылось!

— Из-за меня! — краснеет Пузырь. — Скажи, что ты шутишь! Это что, по моей вине у меня такая красная рожа?

— Ты не уследил за майлордом!

— Он был в браслетах, я думал…

— Вот именно, ты думал! А когда ты начинаешь думать, все идет на перекосяк.

— Это случайность! — делает ударение Толстый. — Ты хочешь, чтобы я одновременно выполнял ювелирную работу и возился с радио, а вы бы втроем прохлаждались в кабине.

Я не настаиваю, потому что в сущности он прав. Мы так быстро отъехали, что все кое-как набились в кабину. Все, кроме гомункулуса Пино, который запутался в кабеле.

Мы снова перед владениями Кайюка. Пинюша не видно на горизонте. Мы проходим в дом, и с некоторым облегчением я обнаруживаю своего выдающегося собрата по профессии устроившимся в кресле гостиной с бутылкой “Дюбоне”.

— Ну и как. Папаша? — грубо говорю я. — Можно подумать, что ты здорово переволновался.

Старикан совсем бухой. Пузырек почти пуст, он один его высосал.

Правда, на столе лежит еще штопор.

Говорить для него — это подвиг.

— Вы их пы.., ма.., пы.., ма.., поймали? — спрашивает он.

— Нет, — цедит сквозь зубы Бензен, взбешенный тем, что не осталось аперитива.

— Я, — смеется незабвенный, — я бо-бо, я обыскал весь ды.., до весь ды.., до весь особняк Я потрясаю бутылкой.

— И это единственный секретный документ, который ты нашел?!

Он корчится от смеха.

— Мммм.., нннет Там грузовик в гага.., в гага.., в ангаре, а в гугу.., а в гугу.., а в тягаче, догадайтесь что…

Он хочет себя хлопнуть по бедру, промахивается и, увлекаемый собственным движением, опрокидывается коленями на паркет. Это умножает его веселье.

Он подбирает свой окурок, хочет пристроить его за правым ухом и помещает за ленту шляпы — Там мор… Там мор.

— Старикашка бредит, — брюзжит Бензен. — Он говорит, что в грузовике море!

— Мерседес! — заканчивает Пино, отправляясь на пол. Он мило засыпает на ку на коко , на ковре Мы бежим в гараж, чтобы проверить смысл его слогов Действительно, “Мерседес” стоит себе на платформе грузовика. Вот почему мы его не нашли. Эти сволочи до мелочей продумали свое нападение. Грузовик ждал на грунтовой дороге, очевидно, ниже уровня автострады. Две большие доски, которые лежали еще в тягаче, облегчили погрузку.

Сопровождаемый Толстым, все еще плачущим, сопящим и жиром трясущим, я совершаю обстоятельный осмотр хибары. Три жилые комнаты свидетельствуют, что у Кайюка проживало определенное количество пансионеров. Женщины, мужчины… Мы находим барахло и тех и других.

Жаль, что хозяин, благодаря своей паршивой шавке, смог предупредить бандитов, а то, думаю, можно было бы устроить шикарную слежку.

Я копаюсь в шкафах, поднимаю ковры, снимаю картины и не нахожу ничего интересного. У этих рисковых ребят здесь было временное убежище, они были начеку и не оставили ничего такого, что могло бы на них навести.

— Пошли! — командую я Толстому.

Я собираю людей у фургона и распределяю обязанности.

— Бензен, ты останешься здесь в засаде и будешь ждать подкрепление.

Если зазвонит телефон, ты ответишь, заранее попроси на станции, чтобы фиксировали звонки. Ты, Баден, тихо расспросишь соседей, чтобы узнать побольше о Кайюке и его друзьях. Встречаемся вечером в конторе. Я увожу с собой оглушенного Берю и косого Пино. Ясно?

Шепот одобрения на всех скамьях амфитеатра.

— На этот раз присматривай за своим маленьким другом, смотри, чтобы он был в целости и сохранности, потому что я умираю от желания немного поболтать с ним.

— Не волнуйся, я буду его беречь, как брата! — уверяет Каин Берю, прописывая дорогому Сержу вливание подкованной подошвы.

Глава 12

Что называется, взять языка

— Садитесь!

Улыбка Кайюка красноречива, как редакционная статья из “Фигаро”.

Когда знаешь людей так, как их знаю я, и когда поработал с ними так, как поработал с ними я (как сказал бы Шарпини), смекаешь сразу и, более того, “тотчас”, что этот зуав не заговорит. В его улыбке ясно читается то слово из пяти букв, которое особым образом освещает великое наполеоновское сражение. И когда размышляешь над этим, поневоле ощущаешь живительную силу этого слова, которое превратило физическое поражение при Ватерлоо в своего рода моральную победу. В тот день бедная Франция потеряла своих лучших сынов, но ее словарь, уже такой обильный, обогатился двумя слогами. А ведь намного труднее произвести на свет слово, чем ребенка.

Каждый раз, когда я проезжаю через площадь Камбронна, мне приятно вспомнить этого храброго генерала, который сумел так благородно ответить англичанам и выразить одним словом то, что весь мир думает об этих островитянах.

Сказав это, вернемся к эпической сцене, которая происходит в моей конторе под председательством гадкого господина Берю и его альтер его светлейшего Пино 1-го короля бычков.

Баден, потребитель напитков с малыми оборотами, успешно крутанулся и только что передал мне по треплофону сведения о Кайюке.

Сложив руки на бюваре, я начинаю:

— Вас зовут Серж Кайюк, родились в Копенгагене в семье русских эмигрантов. В возрасте шести лет вы приехали во Францию и по достижении совершеннолетия большинством голосов избрали французскую национальность — Точно, — отбривает обвиняемый.

Берюрье, который имеет на него зуб, причем превосходный, считает своим долгом, в соответствии с контрактом, издать рев носорога. Я сражаю его смертоносным взглядом.

— В течение нескольких лет вы были генеральным представителем лаборатории фармацевтических изделий. Затем, вернувшись после стажировки в Соединенных Штатах, где были за счет фирмы, вы ее покинули?

— Точно, — подтверждает Кайюк.

— С этого времени источник ваших средств к существованию очень загадочен.

— Я живу на свою ренту.

— Это надо еще проверить… Вернемся к тому, что нас интересует.

Два года назад вы связались с танцовщицей немецкой национальности из ночного бара. Ее звали Грета Конрад. Эта девушка оставила свою работу через три дня после знакомства с вами. Впоследствии она была в той или иной степени замешана в серии покушений против американских сил, расположенных в Европе…

Так как он молчит, я шепчу:

— Точно?

— Точно! — отвечает Кайюк, взглядом бросая мне вызов.

— В начале этой недели Грета Конрад была взята под наблюдение нашими службами. Я лично следил за ней в поезде Париж — Ренн, в котором ехали и вы, предварительно изменив внешность. Верно?

— Нет!

— Вы отрицаете?

— Я отрицаю.

— Это значит, что вы отказываетесь говорить об этом вообще?

— Мсье Ля Палис не смог бы подвести итог более ясно!

— О'кей! Итак, я продолжаю. Вы загримировались. Следили за девушкой. В поездке принимал участие еще один сообщник. Третий следовал за рулем “Мерседеса”… Я уж не знаю, что вы там наболтали Грете. Но она вышла как будто в туалет, а ваш сообщник выбросил ее на рельсы. Тогда вы поспешили в мое купе, чтобы дернуть стоп-кран. Поезд остановился. Пока я ходил искать труп Греты, вы вместе с сообщником перебрались через насыпь, чтобы сесть в “Мерседес”, который вас ждал.

Почему вы уничтожили Грету Конрад? Но это загадка второстепенной важности. Другая интересует меня больше, и именно на ней мы остановимся.

— Как хорошо у тебя подвешен язык! — скалит зубы Берю. — Я же…

— Ты же свой прикуси! — выкрикиваю я. Он замыкается в своей обиде.

— Вчера вечером было совершено новое покушение на посольство США на авеню Габриель. Мы убеждены, что ответственность за это преступление несет ваша банда. Так, уважаемый, я говорю вам без обиняков, хотите вы того или не хотите, вы все равно выложите мне все, ясно?

— Не дождетесь, — утверждает Кайюк.

— Я испытываю отвращение к применению крайних мер, но, согласитесь, в данном случае я не имею права колебаться.

— Ты позволишь? — спрашивает Берю, поднимаясь. Он приближается к обвиняемому и начинает снимать куртку. Его намерения так же ясны, как летнее небо. Если я позволю ему вмешаться, то красавчик Серж очень скоро станет похож на мясной паштет.

Кайюк понимает, что пахнет жареным, и нервно теребит свою куртку.

Когда Берю поднимает свой кулак в рыжих пятнах, как белые быки Пьера Дюпона, он выдыхает:

— Я хочу вам кое-что сказать!

Я не верю своим ушным раковинам. Уже! Неужели он расколется, этот спесивый тип? Тут что-то не так!

— Пусть мусье говорит! — приказываю я.

Толстый с тоской поглядывает на свои плечи кетчиста.

— Я вас слушаю, Кайюк.

— Я должен сказать вам следующее: вы бессильны против нашей организации. Рано или поздно она одержит полную победу. И, чтобы доказать ваше бессилие, я заявляю вам, что сегодня вечером дом генерала Бигбосса, командующего атлантическими силами, будет гореть!

— Неужели?! — иронизирую я, хотя и с некоторой дрожью в голосе.

— Увидите! А теперь я прощаюсь с вами, мсье! Прежде чем я успел вмешаться, этот недоносок поднес руку ко рту. Он падает как подкошенный.

Пино, дремавший на стуле, принимает его к себе на колени.

— Прошу вас! — ворчит достойный представитель Большого Дома.

Я бросаюсь вперед. Ножом для бумаг разжимаю сведенные судорогой зубы парня. Он умер так же, как Зекзак. Определенно, они действуют по инструкции: как только их берут, они глотают капсулу с цианистым калием!

Хотя его и обшарили сверху донизу, но все же ничего не нашли. Но объяснение у меня есть. Одна из пуговиц его куртки была с секретом и представляла собой капсулу с цианистым калием. Кайюку оставалось только оторвать ее и раздавить зубами.

Кончено, больше ничего… Тишина!

И тут вмешивается треплофон, и, хотите, верьте мне, хотите, вытатуируйте морское сражение на брюхе, Старик спрашивает меня, заговорил клиент или нет. Как всегда, в самых драматических ситуациях не следует терять чувство юмора.

— Как сказать, мсье директор, — хитрю я, — мне нужно срочно поговорить с вами о…

— Хорошо, поднимайтесь!

Я кладу трубку. Берю все понял, он замер как вкопанный, его руки скрючены, будто сжимают лопату.

— Пахнет жа.., реным! — произносит он.

— Думаю, да. Это тот вид обмена ударами, который приводит вас прямо в бюро по безработице. Что делать, придется жениться на продавщице галантереи, не умирать же с голоду!

— Что делать с этим типом? — волнуется Пино.

— А что теперь с ним можно сделать? Отправь его на судебномедицинскую экспертизу.

И я поднимаюсь наверх, чтобы грудью встретить грозовые удары судьбы.

* * *

Похоже на грозу, безусловно, но не так, как я себе представлял.

Босс справедлив в том, что расценивает арест Кайюка как победу своих служб. В конце концов он соглашается, что мы не могли предусмотреть трюк с пуговицей. Что его действительно взволновало, так это заявление о покушении на генерала Бигбосса.

— Вы не думаете, что Кайюк блефовал? — спрашивает он меня.

— Нет, патрон. Он казался уверенным в себе. Он бросил нам это перед смертью, как вызов.

— Ладно, это как раз тот случай, когда мы можем не ударить в грязь физиономией перед лицом наших американских друзей. Сейчас четыре часа.

Вы поедете в генеральный штаб генерала Бигбосса, чтобы ввести его в курс дела и принять превентивные меры, вызванные серьезностью…

И чешет дальше, на сколько хватает глаз. Если у вас имеются для продажи точки с запятой, пришлите образец Старику, в их отсутствии его главный недостаток!

Все это заканчивается пожатием руки.

Пинюш и Берю стоят у лифта, как два ствола на лафете.

— Ну и как? — спрашивают они дуэтом. — Ты подал прошение об отставке?

— Еще нет, мои милые. Вы прекрасно знаете, что без Сан-Антонио это уважаемое заведение захиреет. Клиенты станут обращаться к другим.

— Короче, ты запудрил ему мозги! — делает вывод Толстый.

— Что-то в этом роде. Тепленького отправили?

— Да.

— Хорошо. Сейчас предупредите саперную службу. Пусть они срочно пришлют сюда трех специалистов по фейерверкам и ждут моих указаний, ясно?

— При чем здесь фейерверки? — спрашивает Пино. — Еще не 14 июля!

* * *

Генерал Бигбосс очень милый человек, белокурый и спокойный, с ясными глазами и красным лицом. Как только я ввел его в курс дела, он улыбнулся:

— Все это ему не very важно! — говорит он.

— Но, мой генерал, вам сообщили, что вчера…

— Yes, но эти попытки очень смешной.

Еще бы! Он переплыл Тихий, высадился во Франции и все прочее, так что зажигательные бомбы, угрожающие его дому, лишь веселят его.

Он везет меня к себе. Его жилище находится в Вокресоне, в верхней части. Это уединенное красивое двухэтажное здание. Вокруг хорошо причесанная лужайка с цветниками Audi alteram partem; с бордюром Deo juvante и изгородью Corpus delicti, стриженной бобриком.

Здесь нас и находят три сапера. Они привезли свои инструменты обнаружения, а сопровождающий их Берю привез Пино и литр красного. Все начинают вкалывать. Тщательно осмотрен каждый квадратный миллиметр.

Пока генерал продолжает забавляться, опустошая бутылку “Чинзано”, жилище осматривается от погреба до чердака. Спустя два часа саперы все отрицнули (докладывает Берю): в доме нет ни поджигательных, ни подмораживающих бомб, как нет сострадания во взгляде крокодила. Надо признать очевидным и убедиться в этом собственными очами, что если опасность покушения и существует, то грозит она снаружи.

Я нахожу генерала Бигбосса в гостиной, чтобы доложить.

— Have a drink? — спрашивает он меня по-английски, улыбаясь по-американски.

— Yes, мой генерал, — отвечаю я ему по-английски, по-французски и садясь по-турецки.

— Итак, вы говорите, что кто-то пошутил?

— Пока нет, мой генерал. Я скажу это только завтра, если ничего не произойдет.

Он сначала улыбается, потом начинает хохотать.

— ФБР поставит двух людей снаружи this night, чтобы вы не беспокоились, dear комиссар.

— Этого недостаточно, мой генерал, разрешите мне организовать все самому?

Он пожимает могучими плечами любителя борьбы.

— О'кей, если вам это доставит удовольствие! Тогда я завладеваю трубофоном и требую Старика. Рассказываю этому завершившему эволюцию одноклеточному организму о бесплодности нашего обыска.

— Что вы предлагаете? — спрашивает он.

— Действовать так, как будто возможна атака снаружи.

— Я тоже так думаю. Итак?

— Итак, мы окружим дом. Две мигалки будут все время патрулировать вокруг особняка. Тогда мы будем спокойны.

— Чудесно, я дам соответствующие инструкции… Вы, естественно, остаетесь там?

— Конечно, патрон.

Облегченный, я даю отбой. Генералу пришла хорошая мысль налить два новых скотча.

— Это будет настоящая крепость, very смешной! — уверяет он, но ржет при этом слабее. — Поскольку вы остаетесь здесь, вы пообедаете со мной, комиссар?

— Это большая честь для меня, мой генерал. Он отдает распоряжения, в чем, собственно, и заключается его работа. За окнами медленно сгущается ночь. Входит денщица, чтобы закрыть ставни и зажечь керосинки. Почему мое сердце сжимает глухая тоска? У меня такое чувство, будто я запутался в густой крепкой паутине. Эти люди кажутся всемогущими. К тому же таинственными. Их действия так неожиданны!

Чем больше я думаю об убийстве Греты, например, тем больше оно мне кажется странным. Зачем им надо было громоздить такую мизансцену, в духе Рокамболя, когда они спокойно могли ликвидировать малышку в укромном владении в Рамбуйе и зарыть в саду на грядке с салат-роменом.

А? Вот уж действительно, мои страдания еще не кончены.

Глава 13

Что называется, скинуть пару годков

Десять часов вечера. Мы, генерал и я, сообразили небольшой славный закусон. Если вам скажут, что америкашки ничего не понимают в жратве, просто пожмите плечами. И все! Не знаю, соображает ли этот человек со звездами в военной стратегии, но могу вас заверить, в стратегии кулинарной — он один из первых. Хотите меню? Консоме из птицы. Ризотто из даров моря. Полярка с эстрагоном. Сыр. Охлажденные фрукты! Все это обильно полито рислингом (с ним не рискуешь объесться) и деревенской водкой, привезенной с его родины!

Чтобы показать этому организатору парадов, что я парень, с которым есть о чем поговорить, я повествую ему о своих главных расследованиях — включая те, что происходили в Америке, — и, увлекшись к концу застолья, я, естественно, добираюсь до анекдотов.

Я рассказываю ему историю о мсье, которого обманывала жена, потому что он занимался элефантиазом; о крестьянине, который воспользовался слабительным вместо поезда; и начинаю рассказ о перипатетичке, остановившей богослужение во время черной мессы в Новой Гвинее, когда происходит это.

Надо вам сказать, что, перед тем как сесть за стол с этой высокой особой, ее рост 1.80 без набоек, я проверил готовность полицейского кордона. Вокруг барака через каждые четыре метра стоит жандарм, вооруженный лампой электрической, свистком с трелью и пистолетом с запалом. На каждом углу специалисты установили по прожектору, готовому залить светом весь район при малейшей тревоге, и, как было предусмотрено Стариком, две полицейские машины одна за другой с небольшим перерывом прочесывали окрестности. Короче, сквозь такой заслон не смог бы проскользнуть и угорь, выкрашенный черной краской и смазанный вазелином.

И все же, повторяю вам, “это” происходит. Блеск, первый класс!

Целая серия мощных взрывов.

Генерал обрывает смех, а я свою глупую болтовню. Мы одновременно встаем; смотрим друг на друга; бледнеем от изумления; потом с той неукротимой отвагой, которая сделала Францию страной Жанны д'Арк, а Америку — родиной Мадам Женераль мотор, мы устремляемся наружу.

Эта мрачная драма освещает ночь в стиле Жионо, представьте, пламя гарцует на крыше. Итак, мертвец сдержал слово. В указанный час произошло покушение на жилище главнокомандующего атлантическими силами!

Полицейские суетятся с приставными лестницами и попавшими под руку огнетушителями в ожидании приезда пожарных. Я бросаюсь к аджюдану Повресе, который жестом и криком командует операцией.

— Что произошло?

— Я не знаю, мсье комиссар. Мы не заметили ничего необычного.

Взрывы произошли неожиданно. Все было спокойно. Машина номер два с прожектором только что сделала оборот вокруг особняка…

— Они должны были “выстрелить” бомбами, — говорю, — чтобы забросить их с порядочного расстояния.

— Невозможно, мсье комиссар. Даже с помощью простой пращи они не смогли бы сделать это, посмотрите, перед горящим фасадом деревья образуют густую завесу…

— На деревьях никого? Предположите, что кто-нибудь спрятался там утром, например, и провел весь день?

— Нет, мсье комиссар, я предусмотрел такую возможность, и мои люди облазили до самого верха каждую липу…

— То есть, — ворчу я, — настоящая загадка?

— Я бы назвал так, мсье комиссар.

— Пришлите ко мне патрульных.

— Сейчас, мсье комиссар.

Он удаляется. С пожаром удается справиться. Появившимся наконец пожарным нет необходимости разворачивать шланги, чтобы залить потухающие угли. Ущерб ограничивается заменой части крыши и побелкой стены.

Генерал вернулся в гостиную и закурил длинную, как бильярдный кий, сигарету. Он задумчив и озабочен. Я украдкой смотрю на него, как карманный воришка, спрашивая себя, что он может думать о своей французской полиции генерально (это как раз то слово) и о комиссаре Сан-Антонио в частности.

И тут объявляются два полицейских из мигалки.

— Кажется, в момент взрыва вы как раз только что объехали вокруг особняка?

— Да, мсье комиссар.

— И вы не заметили ничего необычного? Запоздавшего прохожего, странные звуки?

— Абсолютно ничего! — подтверждает один из полицейских пылким жестом отрицания и акцентом из Саоны-и-Лауры! — Я пользовался мобильным прожектором моего авто (тоже, кстати, мобиль), у которого широкий радиус действия. Все вокруг было очень спокойно. Я даже сказал напарнику Амбалуа, он не даст соврать: “Амбалуа, эта ночь напоминает мне ночь моей свадьбы”.

Я рассматриваю Амбалуа. Это представитель полицейской элиты: пустой взгляд, мощные плечи, гнойничковый лишай и алюминиевая бляха за будущее-прошедшее и ближайшее-последнее.

— Если бы кто-нибудь притаился, например, в кювете, — предполагаю я, — он бы мог ускользнуть от вашего внимания и, как только вы проехали, мог бы метнуть зажигательные гранаты в дом.

— Да нет же, — говорит Амбалуа, — вокруг нет никаких канав, потом там стена… И потом деревья… И потом… И потом е-к-л-м-н!.. Я больше не знаю, как выразиться.

— Не пролетал ли здесь самолет в ту минуту, когда — Нет!

Оба сыщика думают про себя, что я начитался книжек Тентена и у меня поехал чердак. Действительно, я нигде не видел, чтобы самолет бросал маленькие смешные бомбочки среди ночи на какой-нибудь особнячок. Я сказал это, чтобы поговорить, мы ведь просто болтаем, не так ли?

— Очень хорошо, спасибо!

Они щелкают каблуками, подносят свои аппараты для ловли шпаны и исчезают. Генерал растворяется за пеленой голубого, очень душистого дыма. Эти перекладины от стула — настоящий табак, он привез их прямиком из Ла Хаваны.

— Вы выглядите очень много растерянным, dear? — замечает он.

— Признайтесь, что это сбивает с толку. Вы видели меры предосторожности, которые были приняты? Это покушение в самом деле необъяснимо, и я спрашиваю себя, может, мы стали жертвами нового изобретения?..