Глава 12

Мне потребовалась добрая четверть часа, чтобы объяснить моим помощникам, чего я от них хочу. Берюрье, находящемуся в приподнятом настроении, очень трудно растолковать его роль. Он так раздулся от выпитого, что, кажется, вот-вот лопнет. На его галстуке остался целый яичный желток, а рубашка, бывшая в далеком прошлом белой, украшена живописными Винными потеками. Время от времени он проводит по фиолетовым губам своим бычьим языком, дырявым, как его носки, и таким противным на вид, что самый голодный тигр предпочел бы записаться в вегетарианцы, лишь бы не есть его.

Составив солидный план кампании, я оставляю моих героев, чтобы дать им возможность действовать.

Я огибаю эту претензию на замок, чтобы вернуться, и в ожидании начала тарарама иду проверить, по-прежнему ли полушария Мартин сидят там, где надо.

Бедняжка выглядит очень грустной. Говорит, из-за того, что ей жалко Тибодена. Он был одержим, ворчлив, требователен, но она привыкла работать у него и научилась его уважать.. Ее тоска соединяется с моей собственной, и я снова обращаюсь к тому, кто дергает наверху ниточки марионеток, каковыми мы являемся, с горячей молитвой за скорейшее выздоровление старого ученого…

Мы как раз вытираем свои слезы, когда является полицейское трио для дачи бесплатного концерта.

Пинюш в своем заляпанном грязью габардиновом пальто похож на старое пугало, заколебавшееся торчать на кукурузном поле, будто шлюха на тротуаре. Его жидкие усики похожи на кусочки веревки, привязанные под кривым носом. Шляпа с загнутыми кверху полями, неглаженые брюки и вылезшая из них рубашка гармонично дополняют его облик. Если бы не Маньен, одетый строго и опрятно, моих бойскаутов приняли бы за шайку клошаров, только что вернувшихся из похода по помойке!

Пинюш, сочтя, что, как старший инспектор, должен взять инициативу на себя, идет прямо к охраннику.

— Старший инспектор Пино, — заявляет он своим замогильным голосом.

После этого чихает, и из его носа сразу же вылезает сопля, на которую неуверенно смотрит его собеседник.

— Соберите весь персонал, — продолжает Пино, — я должен сделать важное сообщение…

Сторож по-быстренькому отваливает, потрясенный прибывшей армадой. Я пользуюсь этим, чтобы появиться, обнимая правой рукой талию Мартин.

Берюрье останавливает на красивой паре, каковую мы составляем, взгляд более тяжелый, чем мешок картошки.

— Никакого стыда, — ворчит он.

Я строго смотрю на него, и он запирает свой хлебальник на замок — Вы кто? — спрашивает Маньен, играющий свою роль на полном серьезе.

— Лаборант профессора Тибодена.

— А мадемуазель?

— Его секретарша…

— Прошу вас оставаться здесь, пока соберутся остальные. Скоро происходит всеобщий сбор. Мы все стоим в холле. Пино берет слово.

— Мадемуазель, — галантно начинает он с Мартин, — месье, я должен вам сообщить печальное известие… Профессор Тибоден стал жертвой попытки отравления…

Ропот среди собравшихся. Каждый с изумлением смотрит на остальных. Пинюш, довольный своими ораторскими эффектами, продолжает:

— Мы смогли допросить его в больнице, и он дал крайне важные показания. Из них следует, что изобретение, над коим он работал, находится в опасности…

Пино, именуемый обычно Пинюшем и Пинеткой, гордится своим “коим”, придающим ему некоторую образованность, во всяком случае он в это твердо верит.

Он приглаживает свой жалкий ус, на котором сохраняются остатки томатного соуса и крошки табака, затем, очень благородный в своей простоте, продолжает:

— Кто-нибудь из вас знает, где находится потайной сейф месье Тибодена? Он хранил в нем важнейшие документы, которые мы должны немедленно изъять.

Тусклый взгляд папаши Пинюша пробегает по немым слушателям. Мы отрицательно мотаем головами. Нет, никто не знает, где находится сейф, по крайней мере в этом хотят его убедить наши застывшие озабоченные физиономии.

— Ну что ж! — говорит Пино. — Тогда мои коллеги и я сами проведем обыск в лаборатории… Жаль, что господин профессор Реноден…

— Тибо… ик!.. ден, — поправляет Берю, чья память, несмотря на опьянение, лучше, чем у его коллеги.

— Что господин профессор Тибоден, я хотел сказать, — напыщенно продолжает Пинюш, — потерял сознание до того, как смог нам указать местонахождение вышеозначенного сейфа…

Он закончил. Его лоб старого жалкого крысенка обильно залит потом… Пино смахивает воображаемую пылинку со своего жуткого пальто, вогнавшего бы в ужас любого специалиста по крашению одежды.

— Мадемуазель, месье, в ожидании завершения следственных мероприятий (он спотыкается на последнем слове, но все-таки выговаривает его) попрошу вас не покидать территорию поместья… Путь пойдет своим следствием!

Берюрье трогает его за рукав.

— Эй, ты чего несешь? — спрашивает он.

— А? — Пинюш поправляется:

— Извиняюсь, я хотел сказать — следствие пойдет своим путем. У меня язык оступился! Ладно, проводите меня в лабораторию! — просит он сторожа.

Троица идет за бульдогом, а я остаюсь среди служащих, и некоторое время мы все молча переглядываемся. Не знаю, понимаете ли вы это вашим серым веществом, но именно в этот момент решается, кто такой Сан-Антонио: супермен, прославленный от Северного мыса до Огненной Земли, или старый дырявый башмак.

Влезьте мысленно в шкуру месье Икс. О чем он сейчас думает? Что очень скоро здесь для него станет жарко. Комментарии папаши Пино должны были его встревожить… Эта история с документами, спрятанными в сейфе, распирает ему мозги. Он боится, что мои ребята найдут его тайничок. Чтобы удостовериться, что все в порядке, он полезет на этаж выше, чтобы посмотреть через окошко в сортире, что они делают. Все просто. Нужно было только создать такую ситуацию… И делайте ваши ставки. Какой цвет выскочит, тот и выиграл!

Надо ждать…

Мы некоторое время стоим кучкой, обмениваясь соответствующими случаю комментариями, потом начинаем расходиться… Лично я выхожу и прячусь за густым розовым кустом возле крыльца; из этого укрытия я могу видеть, что происходит в холле.

Толстяк Бертье выходит вскоре после меня и вперевалку проходит мимо, не подозревая о моем присутствии… Он направляется к бунгало. Вышедший следом Планшони окликает его, тот дожидается, и оба коллеги уходят в тень, разговаривая о происходящем.

Полагаю, что страдающий нервными тиками Берже обсуждает то же самое с Дюрэтром… Мартин ищет меня, но не находит и поднимается наверх… О! О! За ней идет Минивье… Я отбрасываю колебания, вхожу в холл и ступаю на лестницу… Я стараюсь не скрипеть ступеньками… Вижу, как моя красавица заходит в свою комнату… Уф, мне стало жарко… А Минивье, наоборот, направляется прямиком в клозет. А ваш друг Сан-Антонио не девальвировался. Соображает, как видите! Разве не он, после упорных и последовательных умозаключений, поставил после фамилии молодого доктора большой знак вопроса?

Я жду, пока он войдет в туалет и закроет за собой дверь… Теперь мне остается только подождать перед дверью этого малоромантического места.

Проходит несколько минут… Раздается характерный звук спускаемой воды. Минивье выходит, поправлял свои шмотки. Доволен, что всех одурачил, только рано радуется, гад!

— Что, док? — спрашиваю я, преградив ему путь. — Совершили маленькую инспекцию?

Он меряет меня взглядом, как будто не понимая.

Я вытаскиваю шпалер — здоровенную черную пушку, плюющую вот такими здоровыми маслинами!

Он бледнеет и делает шаг назад.

— Соображаешь! — ворчу я. — Ты попался, дружок… Естественно, он начинает мне ломать второй акт комедии “Я невиновен”. Я этого ожидал.

— Что это за шутка? — спрашивает он резким голосом.

— Да нет, лапочка, шутки кончились… Ну-ка, давай ручонки, и без фокусов. Я же тебе сказал, ты попался!

— Послушайте, это какое-то безумие…

Пока он протестует, я надеваю ему на руки стальные браслеты.

Он смотрит на свои сцепленные руки, как будто видит их первый раз в жизни.

— Вы можете мне объяснить, что все это значит?

— Кончай трепаться, ты отлично знаешь, что я из полиции!

— Вы?

— Не строй из себя невинность, у тебя это плохо выходит! Ладно, пошли вниз…

Он не шевелится и только стискивает челюсти.

— Немедленно снимите с меня это, иначе вам будет плохо!

— Валяй, мели языком, Пастер недоношенный! Я ж тебе сказал: отпираться бесполезно.

Чтобы его сломать, я вталкиваю его ударом колена в помещение, которое он только что покинул, наклоняюсь к отверстию в полу и вижу в него моих друзей, без энтузиазма обыскивающих лабораторию…

— Обрадовался, когда увидел некомпетентность полиции, а, морда?

Он наклоняется в свою очередь.

— Что это такое?

— Маленькое чудо оптики, месье астроном!

— Но…

— Пошли…

— Не думаете же вы, что я ради развлечения продырявил пол?

— Нет, я не думаю, что ты сделал это ради развлечения! Несмотря на протесты, я волоку его на первый этаж и велю обалдевшему бульдогу позвать моих людей. Является легавое трио…

— Хватит, ребята, хитрость сработала… Ведите этого малого в машину, я вас догоню…

Берюрье, начинающий трезветь, отвешивает докторишке удар кулаком в солнечное сплетение, от которого Минивье складывается втрое. Толстяк большой шутник. Как только он видит подозреваемого, у него сразу начинают чесаться кулаки. Однажды он разбил морду судебному следователю из провинции, которого принял за мошенника.

Минивье перестает вопить об ошибке. Он выглядит подавленным. Когда мои помощники уводят его, я поворачиваюсь к Берже и Дюрэтру, молча присутствовавшим при аресте.

— Ну вот, — говорю я им. — Виновный арестован, справедливость торжествует. Можете идти к себе. В зависимости от состояния здоровья профессора я вам скажу, что вы должны делать… Предупредите ваших коллег.

А сам я иду к моим.

Все трое сидят в машине вместе с Минивье, который уже не возникает. Я велю Маньену выйти, чтобы освободить мне место. Он пользуется случаем, чтобы закурить сигарету.

Я сажусь вперед, рядом с Пино. Берю устроился сзади, рядом с арестованным.

— Прежде чем вас увезут, месье Минивье, — говорю, — я бы хотел получить известные вам документы. Не будете ли столь любезны указать мне, где они находятся?

— Я вам повторяю, что вы делаете ошибку, — заявляет врач. — Я ничего не знаю об этом деле…

Больше он ничего сказать не успел, потому что Берю ударом ладони разбил ему губы.

— Не жми на доктора, — говорю я, демонстрируя великодушие. — Он не восприимчив к таким грубым приемам, правда, док? Я уверен, что вы будете говорить, не заставляя нас прибегать к таким неприятным методам!

— Я буду говорить о своей невиновности, — бормочет парень двумя кровавыми сосисками, в которые превратились его губы.

Несмотря на свой хрупкий вид, он совсем не тряпка. Он прекрасно знает, что, пока у нас нет документов, он может все отрицать, потому что нет никаких доказательств его виновности.

Я решаю начать большую игру. Первым делом он получит ночь в специальной камере конторы, которая пойдет ему на пользу.

— Отвезите этого клиента в фирму, — приказываю я моим подчиненным. — Мы проинтервьюируем его завтра! Пино, останешься со мной!

Старикан вылезает, ворча.

Я уступаю место Маньену, и машина трогается в путь. Никому не пожелаю оказаться на месте Минивье. Путешествие в таких условиях, рядом с Берюрье, злым из-за состояния похмелья, должно засчитываться за сто лет чистилища!

Я указываю Пинюшу на бунгало и прошу посмотреть за четырьмя находящимися в нем.

Сейчас дом мертв… Я иду в кабинет профессора, чтобы позвонить в больницу Эвре. Директор сообщает мне, что состояние больного не изменилось. Знаменитый токсиколог сидит у его кровати и делает все возможное и невозможное.

Я кладу трубку и в нерешительности иду в лабораторию, в которой забыли выключить свет… Я подхожу к сейфу и снова пытаюсь его открыть, но ничего не выходит. ЛИДО не проходит… Вдруг в моем котелке начинает трещать звонок. Я иду искать бульдога и нахожу его закусывающим, сидя на разложенной раскладушке.

Я сажусь рядом с ним.

— Скажите, старина, вы помните, что вчера я попросил вас предупредить меня, если профессор Тибоден вернется ночью в свою лабораторию?

— Да, господин комиссар…

— Прекрасно. Почему вы этого не сделали?

— Потому что он туда не возвращался.

Я мрачнею.

— Вы хотите сказать, что никто не входил в лабораторию, после того как профессор и я вышли из нее вчера вечером, до сегодняшнего утра?

— Да, никто не входил!

— Вы в этом уверены?

— Посудите сами, господин комиссар, моя кровать стоит поперек двери, и, чтобы войти, нужно меня отодвинуть. Я ни на секунду не закрывал глаза! Я читал…

— Подождите, не нервничайте. Вы были на посту сегодня утром, когда… у профессора случился приступ?

— Я собирался уходить. — Как это произошло?

— Он вошел… схватился рукой за сердце. Один из ассистентов, кажется доктор Дюрэтр, спросил, что с ним. Он ответил: “Что-то сердце шалит!” — подошел к двери лаборатории, открыл ее и рухнул…

Меня охватывает неприятное ощущение. Выходит, код сейфа изменил не Тибоден.

— Найдите мне вашего дневного коллегу. Сторож уходит. Я занимаю его место на кровати, скрещиваю руки на затылке и начинаю интенсивно работать мозгами. Все-таки что-то тут не так. Что-то меня смущает… Я недоволен…

Арест Минивье не дал мне полного удовлетворения. Вы же знаете, какая у меня интуиция. Нет, мне предстоит обнаружить нечто неординарное… Но что именно?

Бульдог возвращается со сменщиком — типом хмурого вида, с седеющими волосами.

— Вы сегодня находились в холле весь день?

— Точно, месье!

— Кто заходил в лабораторию?

— Ну… как обычно…

— То есть?

— Ну, Дюрэтр, Берже и Бертье.

— И все?

— Потом мадемуазель заходила несколько раз…

— Доктор Минивье заходил?

— Нет…

— Точно?

— Уверен!

Арест врача начинает давить мне на совесть. А что, если он ходил в туалет по совершенно естественной причине?

— Планшони тоже не заходил?

— Тоже.

— Отлично. Найдите мне Дюрэтра.

— Да, месье…

Я смотрю на бульдога, пока его коллега уходит.

— У меня такое ощущение, что я начал коллекционировать ошибки. — Я больше обращаюсь к себе, чем к нему. Мне нужно высказать вслух мои мысли… Проанализировать мои ошибки.

До прихода Дюрэтра мы не обмениваемся ни единым словом. Я веду врача в лабораторию.

— Вы работали здесь сегодня вместе с вашими ассистентами?

— Да так, занимались всякими мелочами. Знаете, у нас не лежала душа к работе из-за случившегося с патроном.

— Понимаю… И вы втроем все время находились в этой комнате?

— Как это?

— Задам вопрос по-другому: кто-нибудь из вас оставался один в тот или иной момент?

— Нет…

— Подумайте хорошенько, доктор, это очень серьезно.

Он сжимает подбородок двумя пальцами и погружается в глубокие раздумья. Наконец он поднимает голову.

— Нет, — повторяет он. — Я уверен, что никто не оставался один.

— Даже малышка Мартин?

— Она заходила сюда всего на несколько минут… Впрочем, ей здесь вообще нечего делать.

— Догадываюсь… Ладно, док, это все, что я хотел узнать…

Глава 13

Дюрэтр немного удивлен краткостью беседы, но мне надо сконцентрироваться, как сгущенке.

Никто не мог притронуться к этому чертову сейфу после того, как профессор Тибоден и я вышли из лаборатории вчера вечером. Это означает одно: старик доставил в качестве кодового другое слово. Почему? Потому что не доверял мне! Он слишком подозрителен, чтобы доверить свой секрет кому бы то ни было, даже полицейскому… Если старый ученый умрет, придется потрошить сейф автогеном. Хотя…

Мне в голову приходит идея более светлая, чем Елисейские Поля в праздничный вечер.

Я снимаю трубку телефона и набираю номер бара “Барас” на Монруже. Это жалкая тошниловка, в которой из всех развлечений есть только хозяйка в сто тридцать кило весом и игральный автомат, такой раздолбанный, что блатным, посещающим это заведение, достаточно только взглянуть на него, чтобы он выдал выигрыш!

Густой голос хозяйки заведения спрашивает, что я хочу. Я отвечаю, что мне надо поговорить с Ландольфи Костылем и что я его кореш из провинции.

Классическая минута колебания, не менее классическое “Подождите, я посмотрю, здесь ли он”. Потом из трубки доносится гнусавый голос Ландольфи:

— Алло?

— Это ты, Ландо?

— Кто говорит?

— Комиссар Сан-Антонио…

— Вот это да…

Новая пауза. Такой старый жулик, как Ландольфи, всегда теряет дар речи при появлении полицейского, даже если чист.

— Ты мне нужен, Ландо.

— Правда?

— Да, но я сейчас в провинции. Твоя тачка поблизости?

— Да, но…

— Никаких “но”. Прыгай в нее и езжай по шоссе на Эвре.

— Эвре!

— Да, в местность, где женщина из песенки хотела продать яйца, прежде чем заснула в поезде… Не делай, как она!

— Но, господин ко…

— Я же сказал, что не хочу слышать твое блеянье… В десяти километрах от города ты увидишь у обочины шоссе рухнувший дом… Сразу за ним будет боковая дорога. Езжай по ней, и через три километра заметишь большое поместье, перед которым стоит много машин… Там я и буду тебя ждать… Постарайся меня не кинуть, а то я собственными руками сломаю твой костыль о твою голову, понял?

Я кладу трубку. Я знаю, что он приедет. Это не первый раз, когда я обращаюсь к специфическим талантам папаши Ландольфи. Старый макаронник — ворчун, но не захочет сыграть со мной пьесу “Обманутое ожидание”… Лет десять назад я взял его по одному делу, где он исполнял роль второго плана, но парни вроде него никогда не держат зла на тех, кто хватает их за шкирку. Они знают, что таковы правила игры.

В кабинет профессора тихонько входит Пинюш. Он так шумно чихает, что каждый раз кажется, будто он сейчас взорвется.

— Ты что, простудился? — спрашиваю я. Он отрицательно мотает головой, от чего висящая у него под носом сопля отлетает на ближайшую стену.

— Это из-за листьев, — гнусавит он, шмыгая носом.

— Что?

— Из-за листьев на деревьях! В это время года они так пахнут, что у меня начинается насморк.

— Тебе надо ползать по земле.

Он пожимает плечами, потом хныкающим голосом говорит:

— Ну, чего будем делать? Лично я хочу есть!

— Проголодался?

— Да.

— Попроси молодую женщину приготовить тебе чего-нибудь.

— А где она?

— Ее комната на третьем. Первая дверь.

Пинюш уходит, и я остаюсь в обществе моих мыслей. Они становятся все более многочисленными и назойливыми. Атмосфера этого поместья начинает давить мне на нервы. Я люблю действие и плохо переношу это долгое заточение с его тайнами.

С лестницы доносятся крики…

Я без труда узнаю блеющий голос моего помощника:

— Сан-Антонио! Скорее! Сюда!

Я бросаюсь на зов, поняв, что произошло что-то новое.

Пино стоит на лестнице в сбитой на затылок шляпе, со свисающей из-под носа соплей и с блуждающим взглядом. — Скорее! Девушка!

Я бегу вверх по лестнице, крикнув бульдогу, чтобы он охранял вход в лабораторию…

— Я думаю, ее отравили! — шепчет мне на ухо Пино. О господи! Что это значит?

Я пулей влетаю в комнату, в которой некогда резвился, как написала бы маркиза де Севинье, понимавшая в этом толк. Мой взгляд охватывает удручающую картину.

Мартин лежит на паркете, сотрясаемая страшными спазмами, и блюет, как все пассажиры парома, когда на Ла-Манше штормит. Нет никаких сомнений, что кто-то угостил ее барбитуратом…

Я бросаюсь к ней и беру на руки.

— Ее надо поскорее отвезти в больницу, — говорю я Пинюшу, — Поддерживай ей голову.

И мы начинаем спускаться с нашим нежным грузом. Ночной сторож просто окаменел.

Мы быстренько пробегаем через парк к моей машине. И — гони, извозчик! В путь, в больницу Эвре. У тамошних эскулапов будет много работы… Если так пойдет и дальше, им придется вызывать подкрепление.

Главврач собирается садиться в машину, когда я торможу перед ним в диком вое шин. Он подходит ко мне.

— Приехали узнать новости, мой дорогой?

— И да и нет. Но главное, я привез вам новую пациентку.

Он смотрит, как мы выносим Мартин.

— Что с ней?

— Я думаю, ее отравили, но, очевидно, не тем же ядом, что профессора, потому что у нее сильная рвота, а у него этого не было…

Он приказывает перенести девушку в палату и следует за больной, попросив нас подождать.

— Что это значит? — спрашивает меня Пино.

— Я и сам хотел бы это узнать. Кто мог ее отравить и почему? Неужели она знает нечто такое, что может разоблачить преступника, и тот решил заставить ее замолчать навсегда?

— А может, это просто несчастный случай? — предполагает мой почтенный коллега, любящий простые объяснения.

Главврач возвращается.

— Думаю, ничего серьезного, — говорит он. — Пульс нормальный… Скорее всего ее спасло то, что ее вырвало… Мы сделаем ей промывание желудка.

— Буду ждать результаты анализов, И сообщите мне, как только она придет в себя!

— Хорошо.

— Как профессор?

— Им занимается токсиколог из Парижа, но, честно говоря, сказать что-то определенное пока нельзя… Он по-прежнему находится в полубессознательном состоянии… Кажется, он понимает, что происходит, но никак не может это выразить… Завтрашний день станет решающим…

— Я вам уже говорил, доктор, что хочу, чтобы его спасли!

Я начинаю его раздражать, о чем он дает мне понять выразительным движением плеч.

Когда мы возвращаемся в поместье, Ландольфи еще не приехал. Холл заполнен господами ассистентами, которые нервно комментируют многочисленные инциденты сегодняшнего дня.

Отравление Тибодена, исчезновение документов, арест Минивье, отравление Мартин — этого больше чем достаточно, чтобы внести сумятицу в мирную жизнь безобидных ученых…

Таких уж безобидных? Это еще надо установить… По-моему, я ошибся по всему фронту. Настоящий преступник находится сейчас среди них. Только один из четырех мог отравить Мартин, поскольку Минивье здесь уже не было!

Кто же? Толстяк Бертье? Дергающийся Берже? Молчаливый Планшони? Или… Дюрэтр, мое доверенное лицо? Если это он, я никогда больше не буду доверять моему прославленному инстинкту.

Вдруг я вспоминаю про фотооборудование Берже… Почему я не насел на него после того, как он отправил меня в нокаут, чтобы заставить выложить, что у него в голове?

Хотя я и сейчас могу заняться им, но сначала мне хочется узнать, что хранится в сейфе Тибодена.

Как раз в этот момент появляется сторож, дежурящий у ворот. Он эскортирует Ландольфи. На старом итальяшке светло-серый костюм, весь в пятнах, ширококрылая шляпа, а свой легендарный костыль он заменил на трость.

— Этот месье хочет с вами говорить, — заявляет охранник.

Я иду к вору, протягивая руку.

— Привет, Ландо, очень мило с твоей стороны, что приехал… Ты прикинут, как лорд. Слушай, ты, наверно, сильно потратился?

Он улыбается.

— В наше время приходится заботиться об имидже, господин комиссар…

— Пошли, хочу тебе кое-что показать Мы вдвоем закрываемся в лаборатории, и я показываю ему сейф. Он все просекает, однако я его немного поддразниваю:

— Ландольфи, ты пятьдесят лет был королем медвежатников. У тебя уникальные способности, и даже американцы обращались к тебе за помощью, судя по тому, что я слышал…

— О! Вы оказываете мне слишком большую честь, господин комиссар…

— Что вы, что вы, господин барон, я лишь воздаю вам должное!

Посерьезнев, я указываю ему на сейф:

— Ты должен договориться с этим месье, дружище. Сообщаю тебе то, что мне известно о его личной жизни. Ручкой устанавливается четырехзначный код: четыре буквы или четыре цифры. Тип, пользовавшийся им, менял код каждый день, чередуя буквы с цифрами… Причем он, по возможности, набирал связные слова и легкозапоминающиеся числа… Давай веселись…

Я придвигаю стул и сажусь на него верхом. Ландольфи вынимает из кармана очки в металлической оправе и водружает их на острый нос. Потом достает из бумажника маленький кусочек замши и долго натирает им концы пальцев правой руки. Я знаю, что это должно еще больше обострить их и без того необыкновенно развитую чувствительность.

Наконец он склоняется над ребристой ручкой, добрых десять минут внимательно рассматривает этот простой предмет, будто перед ним калейдоскоп, в котором можно увидеть сногсшибательные вещи, потом начинает очень осторожно прикасаться к ней своими ультрачувствительными пальцами. Его лицо напряжено от сосредоточенности, из приоткрытого рта вырывается короткое прерывистое дыхание.