Глава 6

Провинция, ночь. Что может быть более меланхолическим и более завораживающим?

Сидя за рулем, я смотрю на старые дома, эти строения других времен, на маленькие улочки с неровной булыжной мостовой и думаю о том, как хорошо быть колбасником в этих краях… Колбасником или кем другим, но вести спокойную, размеренную жизнь… Здороваться каждое утро с соседями, смотреть на парады барабанщиков по праздникам, присутствовать на банкетах по случаю дня рождения мэра, обсуждать постройку новой линии водопровода и разряжаться в пух и прах, чтобы сходить в кино…

Я спрашиваю себя, не это ли настоящее счастье, настоящая жизнь… Ограниченный срок, выделенный нам, требует такого вот неторопливого существования… Имеем ли мы право использовать свой срок на безумные дела вместо того, чтобы медленно наслаждаться им?

Я снова проезжаю через город, теперь в обратную сторону. Доехав до развилки, останавливаю машину на обочине, включаю позиционные огни и опускаю спинку сиденья, чтобы поспать. Я сильно устал и чувствую, что сон мне не повредит.

Засыпаю я быстро. Мне снится, что я сижу верхом на огромном голубе и пытаюсь схватить Мартин за юбку, а профессор Тибоден тем временем гонится за мной со шприцем. Как видите, очень актуальный кошмар.

Не знаю, сколько времени я дрых, но вдруг кто-то стучит в стекло… Я поднимаюсь и вижу Маньена, парня из нашей Службы. Он смеется за запотевшим стеклом.

Открываю дверцу. Ночь посвежела. Мне становится зябко от холодного ветра, а желудок крутит тошнота. Это из-за чертова ликера.

Маньен приветствует меня веселым:

— Хорошо поспали, патрон?

Я делаю несколько шагов по дороге — У меня башка болит, сынок… В твоей машине не найдется бутылочки виски?

— Нет, у меня там только голуби а они устроили жуткий шум!

Это возвращает меня к реальности.

— Ладно, в путь. Я поеду впереди, ты за мной. Мы садимся в свои машины и, один за другим, направляемся в сторону поместья, но, прежде чем показалась лаборатория, я сворачиваю направо и останавливаюсь перед огромной ржавой решеткой.

Маньен вытаскивает клетку, полную махающих крыльев.

Я помогаю ему дотащить ее до ангара, а там мы ищем среди привезенной им партии двух голубей, похожих на тех, что живут здесь. Сделав выбор, мы заменяем одних другими, и дело сделано.

Я привязываю кусок веревки к лапам двух предыдущих пансионеров.

— Скажешь Старику, чтобы за ними хорошенько ухаживали, — рекомендую я Маньену.

— Не беспокойтесь, патрон…

Мы идем к своим машинам и разъезжаемся в противоположные стороны.

Я возвращаюсь с приятным чувством выполненного долга. Сделав то, что сделал, я предотвратил новый риск утечки. Как вам известно, у почтового голубя есть “база”, на которую он возвращается, откуда бы вы его ни выпускали. Если шпион из лаборатории выпустит одного из голубей, сидящих в ангаре, то он обязательно принесет сообщение в нашу Службу. Все просто, надо было только подумать.

На этот раз я засыпаю до восьми часов утра следующего дня.

Первый, кого я вижу, выйдя из моей каморки, это — вы уже успели догадаться — моя маленькая потаскушка. Ей удалась великолепная прическа, а под расстегнутым белым халатом бежевое бархатное платье, декольте которого свело бы с ума даже архиепископа Кентерберийского. Любительница удовольствий шла ко мне.

Я ей говорю: “Проходите, вы здесь у себя” — и в два счета и в три действия доказываю, что всякое тело, погруженное в жидкость, получает толчок снизу вверх, равный по весу перемещаемой жидкости…

Все происходит быстро, вроде утренней поверки, но придает радость жизни.

Рука в руке мы спускаемся к завтраку… Все-таки смешно идти через весь парк, чтобы проглотить чашку кофе!

Когда мы приходим, все уже там. Тибоден раздает инструкции двум докторам. Трое ассистентов смотрят на нас с легкой иронией. Наверное, они считают, что секретарша их старика и я составляем хорошую пару…

Я приветствую собравшихся с куртуазностью, составляющей мой шарм, и сажусь за стол.

Какое странное чувство возникает от того, что рядом с тобой находится шпион! В этой большой комнате нас восемь. Один из этих восьми предатель, второй полицейский, а третий, в данном случае профессор Тибоден, олицетворяет судьбу. Это он создал проблему… Да, странная ситуация.

Я наблюдаю за ними поверх чашки кофе… Которого из шести я видел из окна? Это точно была не Мартин, потому что ей было невозможно выйти из дома, не привлекая внимания старого охранника. Тогда кто? Я пытаюсь вспомнить неясную фигуру. Если бы хоть была луна… Не думаю, что это был Бертье. Он слишком толстый, чтобы лазить через заборы. А кроме того, думаю, я бы его узнал.

Ладно, значит, это один из четырех оставшихся. Им легко выходить по ночам, не привлекая ничьего внимания. У всех комнаты на первом этаже, раз домики одноэтажные…

Достаточно выпрыгнуть из окна.

Надо ждать…

День проходит без малейшего инцидента. Каждый занимается своим делом, а я с важным видом перелистываю бумаги, не забывая подмигивать и пощупывать Мартин всякий раз, когда встречаюсь с ней в коридоре.

Я с нетерпением жду следующей ночи, потому что полагаю, что голубятник должен будет пойти навестить своих птичек. Я решил засесть поблизости, чтобы разглядеть этого типа.

Часы кажутся мне бесконечными. Обед… полное спокойствие. Эта группа ученых вгоняет меня в меланхолию… Эти люди озабоченны, как пингвины. Забавно жить бок о бок с ними. Честное слово, если они женятся, их избранницам будет невесело. Либо бедняжки замучаются неврозами, либо ударятся в загул.

Наконец кошачьим шагом подкрадывается вечер и тень раскидывает черный ковер под деревьями.

После ужина очаровательница Мартин начинает строить мне глазки. Я отвечаю ей пылким взглядом. Ваш Сан-Антонио в большом смущении. Всегда неприятно разочаровывать даму. Эта куколка готовится получить с моей помощью удовольствие, а я буду вынужден сказать ей “не сегодня”, как неверная жена мужу.

Как и накануне, Тибоден, его секретарша и я возвращаемся в дом, съев перед этим консервированные грибы и пересоленную говядину.

На этот раз луна светит, как в “Вертере”, и я могу надеяться на успех.

Расставание в холле. Старик закрывается в своей комнате, а красавица и я продолжаем восхождение… Уже на лестнице она начинает выделывать зигзаги задницей. Я засовываю руку ей под юбку, и вот она уже смеется под предлогом, что я ее щекочу.

Подойдя к своей комнате, она открывает дверь, входит, включает свет и ждет меня.

Вместо того чтобы шагнуть через порог, я беру ее за крылышко и выдаю долгий поцелуй с засосом. Она думает, что настал день ее славы, но я вежливо разубеждаю ее.

— До завтра, ангел мой. Надеюсь, ты придешь меня разбудить, как сегодня?

Она не решается предъявить свои требования, не обсудив их предварительно со своим профсоюзом, и с раздражением закрывает дверь.

Я отхожу, осторожно ставя копыта, и быстро спускаюсь, используя в качестве единственного средства передвижения лестничные перила.

Ночной сторож стоит в обалдевшем состоянии. Он считает эти манеры несовместимыми с моей должностью, о чем дает понять суровым взглядом.

Я встаю на ноги.

— Если меня кто-нибудь вдруг станет искать, — говорю, — не забудьте меня предупредить, когда я вернусь. Он кивает в знак согласия:

— Ясно.

Я бегу к бреши, пролезаю в нее и прячусь в густых зарослях, моля небо, чтобы не сесть в муравейник.

Теперь мне остается только ждать типа, который придет покормить своих голубей. Решительно, все дело крутится вокруг этих птичек.

Если бы я мог покурить! Но, ясное дело, об этом не может быть и речи. Ничто так не привлекает ночью внимание, как краснеющий огонек сигареты.

Я борюсь с бедой терпением, принуждая себя к спокойствию, обманывая время… Часы текут медленно, как гудрон… Верх невезения — на небе начинают собираться тучи и луна растворяется в их серости, как таблетка аспирина в воде.

Я продолжаю ждать. Начинает накрапывать дождик, а я все жду! Так где он шляется, этот любитель голубей?! Он что, не собирается сегодня тащить своим птичкам жратву? В конце концов, может же он кормить их через день… Или независящее от его воли событие помешало ему выйти из комнаты?

Я сижу еще пару часов, а когда стрелки моих часов показывают половину третьего, решаю бросить это дело. Мои шмотки намокли, и я клацаю зубами, как пара скелетов, танцующих “Пляску смерти”. Если я проторчу тут еще час, то заработаю себе пневмонию. Ко мне, пенициллин!

Я встаю и делаю несколько беспорядочных движений, чтобы восстановить кровообращение. Я уже собираюсь возвращаться, но тут говорю себе, что можно сходить взглянуть на голубей. Иду к полуразвалившемуся сараю. При моем приближении слышится воркование. Я подхожу к клетке и направляю внутрь луч моего фонаря. И вздрагиваю, ребята. В клетке сидит всего один голубь!

Вот это сюрприз! Парень приходил днем… Он отправил сообщение… Я был тут, а этот мерзавец вел себя так, будто Сан-Антонио вообще не существует.

Хоть я и знаю, что сообщение придет в нашу Службу, а все равно злюсь, что дал себя провести.

К счастью, я принял свои меры предосторожности. Дождь начинает лить как из ведра, и в дом я возвращаюсь совершенно мокрым.

Глава 7

Придя в свою комнатушку, я раздеваюсь, чтобы вытереться, потом надеваю красивую пижаму и снова отправляюсь в поход.

Подойдя к комнате Мартин, я начинаю скрестись в дверь, чтобы разбудить ее. Скоро под дверью появляется полоска света. Узнав мою манеру стучать, она открывает, не спрашивая, кто пришел.

— В такое время! — восклицает она. Я ее обнимаю.

— Представь себе, нежная моя, что я увидел тебя во сне… Мне захотелось соединить сон с реальностью… Слишком часто действительность разочаровывает после сна, но в этот раз она просто бесподобна…

Такая речь смягчила бы даже бронзовую статую. Она идет прямо в сердце Мартин и, преодолев этот этап, направляется в другие, столь же чувствительные части ее тела.

Мы чудно проводим время.

Организуется большая партия “Папа, мама, бонна и я” с холодными закусками, музыкальным парадом и хоровыми песнями в исполнении школьников.

Я исполняю ей “Похищение Прозерпины”, “Фантастическую скачку”, “Злую фею”, “Туда-обратно” и “Не раскрывая кошелек” — произведеньице моего сочинения.

Она сходит от этого с ума, кричит “бис!”, и я повторяю до тех пор, пока не утоляю ее жажду.

Затем я пользуюсь ее состоянием полузабытья, чтобы задать несколько вопросов. Как вы знаете, я никогда не забываю о деле.

— Скажи, милая, после обеда ты пила кофе с ассистентами, верно?

— Да, мой любимый дурашка!

"Любимый дурашка”! Надеюсь, она больше не повторит это, иначе попробует мой кулак.

— Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время?

Она поднимает брови.

— Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе время на раздумья, я говорю:

— Я объясню тебе после… Она размышляет.

— Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да?

Это меня раздражает…

— Да, я помню. А кроме него?

— Планшони ходил в свою комнату за сигарами.

— Он быстро вернулся… Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в памяти.

— Кажется, больше никто.

Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить… Значит, он выпустил голубя не во время обеда… Может быть, утром? Да, пожалуй…

— Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой?

— Просто так…

— Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати.

— Спи, мое сокровище, и до завтра…

На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою дверь.

— К телефону, — кричит он. — Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе. Именно ко второму я и направляюсь.

Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И опять-таки несомненно, у него есть для меня новости.

— Алло?

— Это вы, Сан-А?

— Да.

— Приезжайте немедленно!

— Что слу…

— Нет времени! — рявкает он. — Возвращайтесь!

И кладет трубку.

Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший.

Почему он заткнул мне рот? Боялся, что я скажу что-то лишнее? Да, наверняка именно из-за этого…

Я поднимаюсь заняться туалетом, одеваюсь и иду стучать в дверь профессора Тибодена.

Он уже готов. В его галстук воткнута золотая булавка. Можно подумать, он собирается нанести визит римскому папе. Но нет, он надевает белый халат.

— Я слышал телефон, — говорит он мне. — Звонили вам?

— Да, профессор. Это был мой шеф. Он хочет, чтобы я вернулся сегодня утром…

— О! Есть новости?

— Не знаю…

— А вы, со своей стороны, что-нибудь узнали? Я не решаюсь говорить о голубях. Зачем его снова огорчать этой фантастической историей?

— Э-э… Ничего особенного, господин профессор. Я только приехал…

— И уже уезжаете! — вздыхает он.

— Вне всяких сомнений, это поездка туда-обратно… Я буду вам признателен, если за завтраком вы при остальных поручите мне сделать в Париже важные покупки, чтобы объяснить мой отъезд.

— Отлично…

Все происходит согласно предусмотренному плану. Два часа спустя я являюсь в Службу и спрашиваю Старика, но мне отвечают, что он на совещании у министра внутренних дел, а мне велел передать, чтобы я его подождал. Значит, мне придется убивать время в своем кабинете.

Я рад встретить там Берюрье. Толстяк лопает огромную порцию солянки, одновременно читая “Ле Паризьен”.

— Привет, — говорит он мне. — Ты где пропадал?

— Отдыхал в провинции.

Я с ужасом показываю на его солянку.

— Что это за куча дерьма?

— Мой завтрак… Я заказал ее в бистро за углом. Там готовят самую лучшую солянку во всем районе.

— Ты что, не можешь есть это дома или в туалете? Это же неприлично!

Он пожимает плечами и яростно подцепляет вилкой большую порцию, которую собирается донести до рта. Франкфуртская сосиска делает ноги и сваливается ему на ширинку. Он хватает ее двумя пальцами и заглатывает одним махом, чем доказывает мне, что она осталась совершенно съедобной.

Я смотрю на него, смущенный и втайне восхищенный такой прожорливостью.

— Ты уверен, что у тебя нет солитера, Берю? — спрашиваю я наконец.

Он благовоспитанно рыгает в сложенную зонтиком ладонь.

— Ну и что? — спрашивает он. — Жить-то всем надо… Что с того, если у меня в брюхе сидит солитер? Мои доходы позволяют мне его прокормить!

После такого убийственного аргумента мне остается только отступить, что я делаю в темпе, потому что мне сообщают о возвращении Старика.

Он сидит за рабочим столом. Его руки с кожей, как у ящерицы, положены, словно драгоценные предметы, на кожаную папку.

— Ну слава богу! — вздыхает он, увидев меня. Я закрываю дверь и направляюсь к креслу для посетителей.

— У вас есть новости, патрон?

— Еще какие!

Он берет футляр для лапки голубя, как две капли воды похожий на первый, и достает из него сообщение, написанное на такой же, как в прошлый раз, кальке.

— Без комментариев, — говорит он, протягивая мне текст.

Я читаю, и по мере чтения моя рука начинает дрожать.

Первый голубь перехвачен. Послал вам формулу по запасному каналу. Просьба не входить со мной в контакт до нового сообщения, в поместье агент Секретной службы.

Тибоден.

Бумагу Старику возвращает совершенно бледный человек.

— Вы были правы, что подозревали Тибодена, — шепчет Старик. — Это лишний раз доказывает, что полностью достойных доверия людей не существует… Профессор предатель, пусть так… Я склоняюсь перед очевидностью. Но я не понимаю, как этот человек, посвятивший свою жизнь и карьеру Франции, мог перейти на другую сторону…

Какие высокопарные слова он подбирает!

— Вы недолго будете мучиться этим вопросом, шеф. Надо заставить этого подонка расколоться…

Старик качает головой со смущенным видом, совершенно для него не характерным. У него в голове явно есть какая-то идея…

— Нет, Сан-Антонио, он ничего не скажет…

— Я сам его расколю! Ах, я должен был догадаться… Он один выходил вчера во время обеда…

Старик меня даже не слушает. Он прилежно хрустит суставами.

— Устанавливается густая, как детская молочная смесь, тишина. Я предчувствую гадости на ближайшее время и ерзаю в кресле…

— Сан-Антонио, я только что от господина министра… Как босс официален… Господин министр! Ни больше ни меньше. Это тем более смешно, что в Службе этого министра все зовут Балда…

— Правда?

— Да.

— Дело приказано замять во что бы то ни стало. Скандал такого размера стал бы катастрофой для престижа нашей страны!

Я не могу не засмеяться:

— Престиж нашей страны! Да разве он у нее, бедняжки, есть?

— Что вы говорите, Сан-Антонио!

— Правду! Если бы вы ездили за границу, как я, шеф, то видели бы, что там испытывают к нам только жалость из-за наших проблем в колониях, из-за наших политиков и нашего франка, худеющего с удивительной скоростью… Водородной бомбы у нас и то нет! Все, что у нас осталось, это канкан, вино и Лазурный берег… Плюс Париж, к счастью!.. Вы мне скажете, что лучше производить шампанское и иметь женщин, умеющих заниматься любовью, чем готовить людей-торпед, и будете правы… Но все-таки мы живем в эпоху, когда царствует материализм, а благородство измеряется деньгами… Когда мы принимаем главу иностранного государства, то в один день показываем ему Версальский дворец и заводы Рено, как будто это единственные достижения за всю нашу историю! Мы хотим спасти лицо, но лучше спасать мебель, вам так не кажется?

Он с интересом смотрит на меня, потом начинает выстукивать ножом для резки бумаги “Марш гренадеров императорской гвардии”.

— Сан-Антонио, я думаю, что нам платят не за то, чтобы думать, а за то, чтобы действовать…

Успокоившись, я издаю вздох переключателя скоростей.

— Вернемся к интересующему нас делу. Повторяю: никакого скандала. Тибоден слишком значительный человек. Сообщение о его измене создало бы панику… А кроме того, официально его нельзя обвинить в государственной измене. Он работал над созданием не оружия, алхимического препарата. Никто не может запретить продавать такой продукт кому заблагорассудится!

— В таком случае, зачем он привлек к разработке свою страну?

— Тибоден был беден, и правительство финансировало его исследования.

— В таком случае его открытие принадлежит правительству…

— Это не нам решать, Сан-Антонио. Профессор стар, болен, устал… Возможно, он не совсем в своем уме или с опозданием принял идеологию, в которой надеется найти душевный покой?

— Может быть…

— А мы должны ему обеспечить вечный покой… Я пристально смотрю на Старика. Я чувствовал, что он готовит мне подлянку такого масштаба.

— Вы хотите сказать?..

— Да, Сан-Антонио.

— Ликвидировать профессора!

— Другого выхода нет!

Прекрасно! И разумеется, “мокрое” дело он поручает мне. Сразу видно, что работать придется не ему! Хотел бы я посмотреть на босса в деле с его наманикюренными руками, черепушкой, волосатой, как задница, и безупречно белыми манжетами с золотыми запонками!

— Это надо сделать очень быстро, Сан-Антонио!

— Понятно.

— И… э-э… совершенно естественным образом!

— Понимаю. Это позволит устроить этой падле государственные похороны! Парни с той стороны обхохочутся!

— Не имеет значения. Тибоден должен умереть в нормальных условиях…

— Вы уже что-нибудь подготовили?

Мой вопрос излишен! Старик всегда все подготавливает и предусматривает. У него не мозги, а компьютер.

Он открывает ящик стола. Просто невероятно, сколько там может находиться разных предметов! Он вынимает флакон, на этикетке которого написано название известного продукта. Я умышленно не называю его. Так что вам не удастся избавиться от тещи или дамы ваших задних мыслей!

Я хмурю брови.

— И что я должен с этим делать?

— Дать ему выпить…

— Но я думал, что это лекарство…

— В маленьких дозах да, но в больших количествах первоклассный яд. При вскрытии не остается никаких следов!

— От вас всегда узнаешь что-нибудь интересное!

— Постарайтесь дать ему проглотить это. Жидкость практически не имеет запаха…

— А результат?

— Через несколько часов выпивший это умирает от остановки сердца.

— Отлично.

Я кладу пузырек в карман. Жидкость не только не имеет запаха, она еще и бесцветная… Я спрашиваю себя, как сумею заставить эту старую сволочь Тибодена проглотить ее. Он непьющий, как верблюд… За обедом выпивает не больше пол-литра красного. Надо будет попросить повара подать нам селедку!

Старик встает, показывая мне, что разговор окончен Я следую его примеру.

— Ладно… До свиданья, шеф! Но скажу вам честно, вы подсунули мне грязную работенку. Мне больше нравится играть д'Артаньяна, чем миледи… Яд — не мужское оружие!

— Это правильно, мой дорогой друг, но это оружие секретного агента.

Хорошенькая формула. Я готов шлепнуть кого надо, но чтобы это происходило в движении.

Но раз уж я выбрал себе эту чертову профессию, тем хуже для меня!

— Сан-Антонио!

— Шеф?

— Я позволю себе настаивать, чтобы все было закончено завтра!

— Ясно, шеф!

Хороши запросы! Ну, в путь к славе!

Угораздило же Пинюша кокнуть того бедного голубя!

Глава 8

Когда я возвращаюсь в лабораторию, все вкалывают. Я поднимаюсь в свою комнатку и ненадолго ложусь на кровать, чтобы получше обмозговать, как дать старому мерзавцу выпить содержимое пузырька… Неприятно убивать старика, даже если он заслужил свое наказание Надо было бы амнистировать ученого, хотя бы принимая во внимание его прошлые заслуги. С ума сойти, до какой степени безжалостны люди. Они сами источники своих несчастий. Горести жизни проистекают от живущих…

Через десять минут я встаю и надеваю белый халат. Мне удалось придушить угрызения совести и сосредоточиться только на выполнении порученного мне задания.

Я сталкиваюсь с проблемой иного плана: как заставить практически непьющего человека влить в себя определенное количество отравы. Единственная возможность — завтрак. Но еду подает тип с мордой, как обезьянья задница, и я не вижу никакой возможности подлить “приправу” в чай старика. Разве что…

Ага, есть идея… И хорошая.

Я тихо выхожу из дома, иду в пристройку и через маленькое окно кухни замечаю Обезьянью Задницу. Он вытирает посуду и делает это от души, потому что напевает фальшивым голосом: “Почему я не встретил тебя в молодости”.

Я некоторое время стою за деревом и наблюдаю за ним, затем огибаю дом и вхожу в гостиную. Четверть часа наблюдения подтвердили мои предположения, сделанные на основе вида его морды. Этот малый крепко зашибает. Иногда он прекращает вытирать посуду, чтобы отхлебнуть бормотухи прямо из горлышка.

Я хватаю свою шариковую ручку, мажу пастой кончики пальцев и иду на кухню.

— Привет, старина, — говорю я тенору-алкашу. — Смотрите, что у меня с руками. У вас есть чем это смыть?

— Бензин подойдет?

— Вполне!

Он дает мне бутылку бензина. Я тру пальцы, потом, когда он выходит со стопкой тарелок, чтобы поставить их в шкаф, я наливаю бензин в газовую плиту и на пол, следя, чтобы струйка была непрерывной.

Сделав это, я выхожу в гостиную.

— Скажите, старина, — обращаюсь я к нему, протягивая пятисотфранковую бумажку, — вы не будете любезны согреть мне немного воды? Мне нужно выпить таблетку: желудок крутит.

Он принимает бумажку и ответственное задание, которое я ему поручил. Мне остается только ждать.

Едва я успел досчитать до четырех, как слышу истошный вопль. Бегу на кухню. Парень объят пламенем. Ни дать ни взять Жанна д'Арк в последней картине последнего акта!

Я хватаю его, чтобы вытащить из этого туфтового костра, но делаю это так ловко — я мастер по дзюдо, — что вывих правого плеча ему обеспечен.

Крики, естественно, удваиваются. Я, действуя геройски, как Наполеон на Аркольском мосту, гашу этот ненастоящий пожар, который — строго между нами — уже умирал своей смертью.

Потом возвращаюсь к Обезьяньей Заднице. Он держится за плечо и орет, что ему больно — Ну как, приятель? Сильно обжегся?

— Нет, это из-за вас…

— Как из-за меня? — возмущаюсь. — Я вытаскиваю вас из огня, а вы начинаете возникать, что я не брал вас аккуратно двумя пальчиками!

Он извиняется, но рука у него страшно болит. Мне немного стыдно за эту злую шутку, сыгранную с ним, но небольшая страховка не повредит.

Об инциденте сообщают Тибодену. Он решает, что я должен отвезти Обезьянью Задницу к нему домой в Эвре, а пока он не поправится, жратвой буду заниматься я. Я очень ловко предложил это профессору под предлогом, что неразумно вызывать заместителя, в котором мы не уверены.

Значит, с этой стороны все нормально. Вечером я готовлю еду с помощью Мартин и пользуюсь любым случаем, чтобы пощупать ее задницу. Всю вторую половину дня я много думал и крепко ругал себя за то, что не просек сразу, что все указывало на Тибодена как на виновного. Невозможность для постороннего получить доступ к сейфу и то, что он ревниво хранил результаты своих исследований для себя… Бродя по этажам, я обнаружил, что в его комнате есть вторая дверь, позволяющая выходить из дома, минуя холл.

Жаль, что наверху решили покончить с ним втихую. Мне бы хотелось задать ему несколько вопросов… А теперь я бешусь от мысли, что он сдохнет, считая, что одурачил нас!

Ужин вышел не хуже, чем в другие дни. Мартин подает на стол и строит проекты на ближайшее будущее. Потом я потихоньку отвожу Тибодена в сторону.

— Мне нужно с вами поговорить, профессор. Его взгляд дергается.

— Да?

— Встретимся через полчаса в вашем кабинете, хорошо?

— Договорились.

Через час, сказав малышке Мартин, чтобы поднималась первой, я сам иду в логово папаши Тибодена. Он сидит в вольтеровском кресле, и его руки дрожат на подлокотниках.

Он явно встревожен.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Мой шеф вызывал меня на военный совет, но, увы, мы сидим в глубокой обороне…

Этот лицемер кривится. Можно сказать, что он умеет отлично притворяться.

— Я не видел вашу лабораторию со вчерашнего дня и хотел бы заглянуть в нее сейчас, когда мы одни.

— Пойдемте!

Он сказал это с сожалением. Сразу видно, что эта экскурсия ему не по вкусу.

Мы направляемся в огромную комнату со странными инструментами.

— Вы изменили сегодня код сейфа?

— Пока еще нет…

— Вас не затруднит это сделать? Я. бы хотел кое в чем убедиться.

— Хорошо.

Он отодвигает аквариум и возится с ручкой.

— Вот, — говорит он.

— Могу я узнать кодовое слово, которое вы выбрали?

— ЛИДО.

— Неплохо…

Я делаю вид, что потерял интерес к вопросу, но мысленно торжествую! Предусмотреть все — залог успеха работы. Я сказал себе, что завтра я дам ему успокоительное, а потом должен буду потихоньку забрать все документы из этой железной коробки. Вывод: чтобы не усложнять себе жизнь, лучше знать комбинацию.