Глава 15

Эка невидаль, можете сказать вы. Подумаешь, белая собака. Да ими хоть пруд пруди. И я соглашусь. Но согласитесь и вы, что белые собаки шерстинка в шерстинку похожие на ту, задавленную, встречаются уже несколько реже. Нет, решительно я начинаю думать, что Пон-де-Кле прелюбопытнейшее местечко. Здесь происходят вещи.., очень странные вещи. Додумать эту мысль я не успеваю, поскольку предо мной вновь предстает мадемуазель Ламбер.

— Эк ты быстро, — замечаю я.

— Идиотская история, — ответствует она, передергивая плечами.

— То есть?

— Оказывается, мадам Болуа и не думала мне звонить. На секунду погружаюсь в размышления и выныриваю с вопросом в зубах:

— Это она тебе сказала?

— Она спросила, что мне нужно. Я ответила. Она так удивилась, что я тут же поняла: это была просто ловушка. Странная история. Телефонный звонок, покушение, эта белая собака…

— А голос мадам Болуа ты раньше знала?

— Конечно.

— И не сомневалась, что это звонила она?

— Нисколько. Тот же тембр, те же интонации… Наверное, та, что звонила, хорошо ее знает.

Случайно я поднял голову и обратил внимание, что небо перед наступлением сумерек обрело глубокий синий цвет. Синий… И белая собака… Как все замечательно совпадает! Все дело сводится к трем пунктам. Пон-де-Кле — оттуда идет бумага. Ла-Грив — через него ее переправляют. И Лион — там ее ждут. Я допустил ошибку, не подумав сразу о пункте отправки. Как бы то ни было — всегда надо начинать с начала. Комперу нужно было точно знать маршрут и время отправления. Он знал, что эти сведения можно получить от Розы Ламбер. А кто его на нее навел? Тот, кто точно знал, как организована работа на фабрике.

Синий хвост!

Неторопливо двигаясь к Розиному дому, мы останавливаемся перед витриной ювелирного магазина. Если бы мадемуазель Ламбер знала меня чуть получше, она бы удивилась, с чего это вдруг такой шикарный мужчина, как Сан-Антонио, вздумал глазеть на витрину с бижутерией.

Меня же, как магнитом, притягивает кольцо, украшенное великолепным синим камнем.

— Роза, — тихо спрашиваю я, — ты среди своих знакомых ни на ком не замечала кольца, похожего на это?

— А как же! — не колеблясь, говорит она. — У мадам Болуа такое же.

Как ни странно, я не чувствую ни малейшего облегчения. Мне кажется, подобную сцену я уже однажды пережил. Как во сне, где любая фантастика кажется естественной.

— Она брюнетка, — вполголоса, будто про себя, бормочу я, отходя от витрины и двигаясь дальше. — Любит одеваться в синее. Ездила путешествовать и вернулась несколько дней тому назад. Раньше у нее была другая белая собака, которая любила бегать за грузовиками.

Роза останавливается и хватает меня за руку.

— Откуда вы все знаете?

Не стану же я ей объяснять, что рано или поздно неизбежно наступает момент, когда сыщик знает все. Правда — она как пуговица на воротнике: будешь нервничать — нипочем не застегнешь.

— Слушай, — говорю я, — иди в ресторан, закажи аперитив и жди меня.

Если я задержусь, садись за столик. Что бы ни случилось, ни в коем случае не оставайся одна. Домой без меня тоже не ходи.

— А вы куда?

— А как ты думаешь? По делу. Провожаю ее до ближайшей харчевни и быстро возвращаюсь назад. Звоню. Открывает горничная.

— Я бы хотел поговорить с мадам Болуа.

— Не знаю, дома ли она.

Дивный ответ. Она не знает. Хочу заметить, что эта вилла хоть и очень комфортабельна, все же малость поменьше Версальского дворца.

Однако удерживаюсь и лишь молча смотрю на верную служанку.

— Как о вас доложить? — осведомляется она с отсутствующим видом.

— Скажите, что я от месье Компера.

Девица удаляется. Я, с полным презрением к условностям (что вообще является одной из основных моих черт), следую за ней. Мадемуазель входит в гостиную, где какая-то женщина говорит по телефону. Я слышу последние слова: «Я все хорошо продумала. Пока лучше воздержаться. Да, именно так. Я буду держать вас в курсе».

Она вешает трубку и обращает внимание на горничную:

— В чем дело?

— Мадам, там месье Компер, который…

— Как?! — восклицает женщина. Потом замолкает. — У меня нет знакомых с таким именем, — произносит она несколько секунд спустя хорошо поставленным голосом. — Что ему нужно?

— Видеть вас.

— Скажите, что сейчас я занята, — поколебавшись, говорит мадам. Пусть придет завтра.

Именно этот момент я выбираю для того, чтобы распахнуть дверь и торжественно вступить в комнату. Что ж, вот и состоялась наша встреча.

Конечно, это та, которую я ищу. В последние дни я так много о ней думал, что сразу узнаю, хотя вижу впервые. Она красива и холодна.

Глаза смелые, но совершенно ледяные. Потешная крошка, скажу я вам.

Когда видишь такую, сразу возникает желание либо ее оседлать, либо быстренько отыскать веревку, чтобы ее удавить. Есть в таких что-то жестокое, что внушает страх и в то же время притягивает.

— Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, советую я. — Вам разве не говорили этого еще в школе, мадам Болуа?

— Что это значит? — величественно вопрошает она.

— Я затем и пришел, чтобы это объяснить.

Мадам снова колеблется. Похоже, это у нее такая привычка.

— Хорошо. Оставьте нас, Мари, — говорит она наконец.

Горничная с сожалением уходит. Как все стервы, она чует, что дело пахнет большим скандалом. И надо же — ей приходится оставить такой спектакль в самом начале!

И вот мы одни.

— Наконец-то настал момент, когда я могу с вами познакомиться, моя малышка, — воркую я.

— Что за фамильярность! — возмущается она. Представляете, какая стерва? Сидит на бочонке с порохом, я протягиваю руку с горящей спичкой, а она беспокоится, что у меня плохо завязан галстук.

— Иногда я себе это позволяю, — успокаивающе мурлычу я. — С убийцей, знаете ли, можно многое себе позволить.

— Простите?

— Браво. Самое время вам попросить у меня прощения за все гадости, которые вы мне сделали.

— Что все это значит?

Я отвешиваю ей пощечину. Затем представляюсь:

— Комиссар Сан-Антонио.

Она потирает щеку; глаза ее излучают экстракт мышьяка.

— Вы…

— Согласен, — киваю я, — но не оскорбляйте честного полицейского при исполнении обязанностей.

Подхожу к телефону и прошу соединить с управлением полиции в Гренобле. Соединяют сразу. Использую свои полномочия на полную катушку.

— Пришлите машину с двумя полицейскими в Пон-де-Кле, к дому господина Болуа, директора бумажной фабрики. И быстро, мне надо успеть на парижский поезд.

Дежурный уверяет, что, если ничего не случится по дороге, машина будет через пятнадцать минут.

— Ну вот, моя красавица, спектакль и закончен, — объявляю я девице, вешая трубку. — Долгонько я до вас добирался, но, с грехом пополам, все-таки добрался. Осталось выяснить кое-какие частности — даже не для суда, а для меня лично. Однако для начала хочу заметить, мадам Болуа, что вы — порочная и тщеславная интриганка.

— Очень красиво! — презрительно морщится она. — Мало того, что у вас воспаленное воображение, так вы еще и хам.

— Насчет воображения — это вы правы, — соглашаюсь я. — У меня обогреватель под волосами. Поэтому давайте предоставим ему свободу: я изложу вам сейчас всю историю, а вы потом поправите, если я собьюсь в каких-нибудь мелочах. Идет?

Она молчит, но меня это не смущает.

— Для такой женщины, как вы, наверное, немалый соблазн — выскочить замуж за парня, который делает бумагу для Французского казначейства, начинаю я. — Вы, надо думать, немало покорпели над своим планом. Как знать, может, вы и за Болуа вышли лишь затем, чтобы получить доступ на фабрику? Ну, да это неважно. А как бы то ни было, желаемое свершилось — и тут вы обнаружили, что за бумагой этой следят строже, чем за молоком на огне. Единственный момент, когда до нее можно добраться, во время транспортировки в Лион. Вы разузнали через дражайшего супруга режим перевозки и время выезда — и дело было сделано! Казалось, перед вами открылась золотая жила. Однако месье Болуа, хоть и не семи пядей во лбу, быстро сообразил, что вы — не идеал подруги. Разводиться не стал, но и супружеская ваша жизнь на этом закончилась. А тем временем пришел конец и бумаге, которую вам удалось зацапать. Пора было возобновлять запасы. Однако месье Болуа больше не торопился доверять вам государственные тайны. Кто знает? Может быть, кое-какие подозрения зародились у него уже после первого случая. Как бы то ни было, следовало искать новые каналы информации. А поскольку, кроме вашего мужа, время выезда транспорта с бумагой знала только секретарша, становилось понятно, в каком направлении работать.

Конечно, самое правильное для вас было бы вообще прикрыть лавочку — вы ведь основательно обогатились и на первом заходе, разве не так?

Однако я вас понимаю: у кого хватит на это сил, коли все прошло так гладко, да еще удалось создать целую отработанную систему… Это ведь Компер переправлял за границу вашу продукцию, не так ли? Он же был хозяином экспортно-импортной фирмы. А здесь, при всем совершенстве ваших изделий. Французский банк быстро бы заинтересовался: откуда это появилось столько бумажек с одинаковыми номерами? Ну а конвертируемые в доллары и фунты, они становились прочной валютой. В чем, в чем, а в изобретательности вам не откажешь. И даже в известной доле романтизма.

Вон как терпеливо вы выдрессировали собаку бегать за грузовиками.

Забавный фокус, хоть и не вы его придумали.

Смотрю на мадам. Она с рассеянным видом полулежит на диване, не обращая на меня ни малейшего внимания. Как будто слушает радиопередачу.

— Да и компанию вы сколотили что надо, — признаю я, — Компер, как я уже сказал, занимался мелкими связями. Три Гроша — мелкий мошенник, не более, но в любом деле нужен кто-нибудь на подхвате. Метис, он же Чучело, — боевик, незаменимая фигура при налете на грузовики и сопровождении товара. Должен быть еще кто-то, кто непосредственно занимался печатанием фальшивок. Его я пока не знаю — что правда, то правда. Но теперь, когда вы у меня в руках, это тоже не проблема.

Она подносит руку ко рту, будто силясь сдержать подступающие рыдания. Приехали: сейчас мне устроят сцену со слезами, криками, рыданиями и всеми прочими прелестями. Я пожимаю плечами:

— Со мной этот номер не пройдет, детка. Если хотите меня взять потопом, сразу предупреждаю: ничего не выйдет.

Нет, потопом меня мадам Болуа не взяла. Выбрала иной путь. Она вдруг страшно побледнела, ноздри у нее сжались, глаза закатились, руки скрючились на груди. Затем она испустила вздох и откинулась на спину.

Я кидаюсь к ней, но поезд уже ушел. Красотка так мертва, что мертвее не бывает. Тут я замечаю, что синий камень на пресловутом кольце сдвинут, как крышка на коробочке. Увы, похоже, моя Джоконда слишком любила криминальные романы. Она кончила с собой по-спартански.

Я чувствую себя последним идиотом.

Глава 16

Не самое веселое занятие — торчать с глазу на глаз с трупом женщины, которую вы считали уже в своих руках. Он будет иметь умный вид, этот Сан-Антонио, когда сюда заявятся его коллеги. Они наверняка не в восторге от того, что парижский сыщик раскрутил крупное дело на их территории. И тут — такой пассаж!

Положим, благодаря моим стараниям банде фальшивомонетчиков изрядно подрезали крылышки. Однако как минимум один персонаж еще разгуливает на свободе — тот, на машине, который пытался так невежливо обойтись с бедняжкой Розой. К тому же он в панике и может наделать немало гадостей. Эти банды вообще как гидры — пока остается хоть одна голова, ее следует опасаться (не правда ли, эта новая метафора говорит о том, что моя эрудиция поистине безгранична?).

Я разглядываю труп очаровательной женщины в синем. Не знаю, какую гадость она приняла, но лицо ее все явственней обретает все тот же, столь любимый покойницей, цвет — точь-в-точь, как пачка сигарет «Голуаз». Теперь, когда она умерла, моя враждебность к ней потихоньку улетучивается — надо быть полным дерьмом, чтобы злиться на мертвеца, даже если он задел вашу профессиональную гордость. И все же я запомню этот отпуск. Клянусь, весь следующий просижу в Бретани, и если увижу на своем пути подыхающую собаку, то перепрыгну через нее, чтобы, не дай бог, не наступить.

Снимаю телефонную трубку, представляюсь, потом задаю телефонистке вопрос:

— Недавно кто-то сюда звонил. Можете сказать, откуда был звонок?

Она просит немного подождать. Жду.

— Звонили не вам, а от вас, — говорит телефонистка. Что и требовалось доказать. Не сомневаюсь, что, когда я вошел, дама в синем звонила своему соучастнику, чтобы узнать результат покушения на Розу.

Это, в свою очередь, доказывает, что последний (будем надеяться) мой клиент живет где-то совсем неподалеку.

— Какой номер заказывали? — спрашиваю я у телефонистки.

— Гренобль, двести пятьдесят шесть.

— Кому он принадлежит?

— Минуточку.

Снова жду, барабаня пальцами по аппарату. В окно вижу, как у калитки останавливается машина. Из нее выходят двое. Встреть вы их на маскараде в костюмах Пьеро и Арлекина, вы бы тоже с первого взгляда сказали, что они из полиции.

— Алло, — говорит телефонистка.

— Слушаю.

— Это телефон типографии Штейна, улица Гюстава Лива.

— Спасибо.

Типография! Кажется, я вышел на финишную прямую. В дверь стучат, и прежде, чем я успеваю сказать «войдите», коллеги уже поворачивают ручку.

— Поздновато приехали, — говорю я им вместо приветствия.

…Улица Гюстава Лива оказывается узеньким проулком на самой окраине Гренобля. Типография Штейна расположена в самом ее конце, посреди здоровенного пустыря. Преодолеваю две провалившиеся ступеньки и оказываюсь перед железной дверью. Сбоку — покрытая пылью кнопка звонка. Над ней надпись: “Ночной звонок”. Совсем как у врача или аптекаря. Пробую повернуть ручку, она сопротивляется, поскольку дверь заперта. Давлю на кнопку и слышу, как где-то вдалеке, в глубине помещения, начинается вялый трезвон. Проходит время. Я совсем уже решаю прибегнуть к помощи своего “сезама”, когда в двух шагах от меня открывается крошечное окошечко, которое я поначалу даже не заметил.

Высовывается мужская голова и интересуется, что мне нужно.

— Открывайте быстрее, — доверительным тоном шепчу я, — меня прислала мадам Болуа.

Имя покойницы действует как пароль. Голова просит меня секунду подождать. И действительно, буквально через секунду дверь открывается.

Передо мной оказывается тип средних лет, невысокий, но коренастый, с недоверчивым взглядом и противной мордой.

— Кто вы? — внезапно спрашивает он.

— Мне надо сказать вам пару слов, — говорю я, проталкивая его внутрь.

— Что вы делаете? — протестует он. Даю ему по морде.

— Это тебе нравится больше?

— Кто вы? — растерянно повторяет он.

— Полиция.

Морда у него принимает выражение скорее недовольное, чем испуганное, но мне не до психологических тонкостей.

— Итак, приятель, ты последний представитель почтенной компании, решившей конкурировать с Французским банком, — говорю я. — Последний, ибо прелестная мадам Болуа уже переселилась в мир иной. Она сама вынесла себе приговор, как пишут в газетах.

Он пристально смотрит на меня, как бы пытаясь определить, вру я или нет, но моя внешность достаточно убедительна. Тогда он склоняет голову и испускает странный вздох.

Оглядываюсь. Все вокруг покрыто пылью. Жалкие предметы мебели буквально рушатся под грудами ненужной бумаги. По всей видимости, эта заброшенная типография была куплена по одной-единственной причине, мне уже достаточно известной.

— Так, значит, это здесь печатают те красивые радужные бумажки? осведомляюсь я. — А где же бумага из Лиона?

— Вам надо, вы и ищите, — бурчит человек.

— Незачем, — отрезаю я. До меня кое-что начинает доходить. Главой банды, конечно, была моя синяя Джоконда, считавшая себя Жанной д'Арк и Аль Капоне в одном лице. Однако мой приятель Компер и метис, похоже, решили, что могут справиться и без нее, и часть бумаги, полученной в результате первой катастрофы с грузовиком, попросту прикарманили.

Видно, решили, что на двоих им хватит, а потом можно и завязать.

Поэтому операцию в Ла-Гриве метис попросту провалил. Собственно, впервые эта мысль пришла мне в голову, еще когда я разглядывал его труп. Он выключил детонатор — поэтому грузовик остался цел, да и ваш покорный слуга Сан-Антонио не вознесся к праотцам. Бедная моя мышка, видно, она что-то в нем перекрутила, что и вызвало взрыв.

— Вчера вы все были в Лионе, — медленно говорю я. — Три Гроша доложил, что кто-то побывал в вашем тайнике, вы запаниковали и пошли проверить. Обычно вы складывали там деньги перед тем, как переправить их за границу. Однако на сей раз там оказался рулон бумаги — тот самый, который заначили от вас Компер и метис. В тот же день вы получили еще одно доказательство измены Компера — узнали, что он заявил о краже своей “ДС”. Он был не прочь заниматься сбытом продукции, но ему вовсе не понравилось, что крошка Болуа втягивает его в чисто гангстерские операции. Вот он и решил, что, заявив об угоне машины, прикроет себе тыл. Однако вышло наоборот. Вы его вызвали в подвал и предъявили счет. А теперь его предъявляю я. Последний акт, мой храбрый убийца. Осталось подвести итоги.

Я двигаюсь к нему, чтобы надеть наручники, и.., испытываю одно из сильнейших потрясений в моей богатой событиями жизни. Этот сморчок делает кульбит. Стадо быков мне было бы не так трудно принять на себя, как этот удар в грудь. У меня перехватывает дыхание, я перелетаю через типографский станок, врезаюсь спиной в стену и сползаю на пол.

Ощущение такое, будто по мне прошелся полк польской кавалерии. Земной шар подо мной качается, как на приливной волне; красное облако заполняет мой мозг.

Не давая мне опомниться, он вновь взвивается в воздух, и оба каблука снова с силой опускаются мне на грудь. Я изнемогаю, внутри все горит, в голове вспыхивают и гаснут бенгальские огни.

Черт, недооценил я парня! Надо же — позволить взять себя на такой дешевый прием. А теперь конец — мускулы словно ватные, мозг в штопоре.

Как сквозь туман вижу, что эта падаль лезет в карман. Что-то вытаскивает. У меня еще хватает сил сообразить, что это не что иное, как пистолет. Он спускает предохранитель и передергивает затвор. Потом направляет пушку на меня. Я успеваю заметить, что его палец шевелится на курке, и мысленно говорю вам, друзья мои: до свидания всем. До встречи там, наверху!

Сухой треск. Я закрываю глаза, моля бога, чтобы этот подонок прицелился поточнее.

Потом я их открываю. Парень лежит у моих ног с проломленным черепом. Над ним, совершенно одуревший, стоит Дюбон.

Сначала я решаю, что у меня бред. Но это действительно Дюбон, лоб у него в поту, глаза вылезли из орбит, а в руках здоровенная железная плита. Надо быть настоящим быком, чтобы поднять эту штуку. Но Дюбон крепче быка.

— Эх, ты! — вздыхает он. — Железный человек, парень-кипяток Потом наклоняется и принимается делать мне искусственное дыхание.

Черт, как приятно снова дышать!

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я, когда ко мне возвращается способность говорить.

— Спасаю дураков-сыщиков, попавших впросак, — серьезно объясняет он. — Я-то думал, ты уже трясешься в парижском поезде.

— Который час?

— Девять.

— Тогда я там скоро буду. Но, надеюсь, сначала ты объяснишь…

— Как я сюда попал? От злости Когда ты сказал, что возвращаешься в Париж, на меня, понимаешь, тоска навалилась.

— Знаю.

— Я сказал себе, что надо быть последним слабаком, чтобы бросить дело в двух шагах от цели.

— Не себе, а мне.

— Неважно. Короче, я решил сам довести его до конца.

— Надо же…

— Перестань издеваться, подонок! — внезапно рычит Дюбон. — А то я доделаю то, что не успел этот сопляк! Короче, для начала я позвонил той малютке из почтового отделения Сент-Альбан, чтобы узнать, нет ли новостей. Сослался на тебя Не знаю уж, что ты там с ней делал, но твое имя действует на нее магически.

— Пропусти и вали дальше — Девчонка увидела в газете фото твоего метиса, изображавшего чучело, и узнала спутника дамы в синем. Потом вспомнила, что он однажды звонил в Гренобль. Посмотрела по своим карточкам и нашла номер. Дала его мне. И вот я здесь!

— Надо сказать, вовремя. Я оказался здесь таким же образом.

— Она сказала, что ты ее никогда не забудешь, — говорит Дюбон.

— Кто?

— Да эта, малютка с почты. Думаю, она права. В конце концов, именно благодаря ей ты остался жив.

…Когда я вхожу к боссу, он делает каменное лицо.

— Ну как, приступ аппендицита прошел? — бесцветным голосом бормочет он.

— Ложная тревога, шеф. Всему виной томатный соус.