— Дорогая мадам, вы можете сообщить нам полезные сведения…

— Я ничего не сделала! — говорит она. — Ничего! Это Жорж! Жорж!

Он… Он входил в организацию, это он подключил Франца к этому делу, а я…

Эта стерва меня раздражает. Я отвешиваю ей два или три пинка, заставляющие ее взвыть.

— Ах ты сука! — рычу я. — Ты упала в объятия толстого фрица и…

Глейтц кашляет.

— Ой, простите, — извиняюсь я, — это наследственное. Бывают моменты, когда простой человек забывает, что наши страны теперь строят взаимоотношения на новых основах.

Он улыбается.

— У нас тоже, комиссар… Югетт плачет.

— Я хотела разбогатеть, я…

— И тогда ты задумала вместе с Францем грязное дельце, так, мразь дешевая? Ты заманила Рибенса сюда, оставив ему записку. Вы его оглушили, а ночью отвезли в его дом.

— Я не хотела, чтобы его убивали… Я… Это Франц перерезал ему горло.

— Шинцер узнал, что делом занимается Глейтц, ты знала о моем участии… Чтобы подстраховаться от неприятной случайности, вы велели этой бедной девочке (я показываю на труп Жермен) получить посылку…

Она падает на пол, извиваясь, как в тот момент, когда я сообщил ей, что она стала вдовой… Но на меня это не действует. Вместо уксуса я привожу ее в чувство пинками.

— Не убивайте ее! — говорит Глейтц.

— Что? — удивляюсь я. — Вы испытываете жалость?! Это из чего же теперь делают немцев?