Глава 6

Моя скульпторша лежит на паркете и обливается кровью. Дверь продырявлена, как решето.

Я открываю ее и выскакиваю на лестницу, но, не успев пробежать и половины пролета, слышу, как на улице пулей сорвалась с места машина. Нет смысла нестись как угорелому. Чувак, саданувший из автомата, слишком намного опередил меня.

Поднимаюсь на несколько ступенек и опускаюсь на колени рядом с Клод. Она получила добрых полдюжины маслин: одну в правое плечо, три в грудь, две в левую руку… Она жива, даже не потеряла сознания. Ее глаза полны слез.

— Маленькая моя Клод, — шепчу я. — Подонок! Клянусь, я его достану! В открытую дверь вижу лица соседей, осторожно высунувшихся на лестничную площадку.

— Вызовите “скорую”, быстро! — кричу я им. Я знаю, что больше ничем не могу помочь малышке. Чтобы ее починить — если ремонт вообще возможен, — требуется отличный врач с карманами, набитыми дипломами…

— Сан-Антонио… — бормочет она.

Она хочет мне что-то сказать, и я готов отдать свой выходной костюм, чтобы ее выслушать, но знаю, что малейшее усилие может стать для нее роковым.

— Помолчи, киска моя, мы поговорим позже… Приезжает “скорая”. Малышку несут в нее через двойной ряд зевак в пижамах. Когда появляются парни из ближайшего комиссариата, я показываю им мои бумаги и делаю краткое резюме драмы.

— Если узнаете что-то новое, звоните мне в Париж. Я сажусь в свою машину и на полной скорости гоню в сторону славной столицы…

Ночь я заканчиваю в отельчике недалеко от конторы. Встав рано утром, принимаю ледяной душ, потом звоню в версальскую больницу узнать о состоянии Клод.

Дежурный мне говорит, что ей сделали ночью срочную операцию, но состояние ее очень тяжелое и пока нельзя сказать ничего определенного.

Эта новость вызывает у меня грусть, но, в конце концов, пока есть жизнь, есть и надежда. Клод молодая и крепкая и раз не отдала концы сразу, то выкарабкается.

Я одеваюсь и иду перекусить в кафе. Стаканчик кальвадоса, и я снова готов идти в атаку.

Покупаю газеты, чтобы посмотреть, во сколько должны собраться министры четырех великих держав. Встреча назначена на четыре.

Чем бы мне до этого заняться? К шефу я решаю не ходить. Я не в настроении петь ему романсы, глядя на его безупречно белые манжеты… Нет, схожу в Лувр. Имею я право познакомиться с Монтескье, если мне этого хочется?

Кажется, я не бывал в знаменитом музее с того времени, когда был студентом. Спрашиваю, где зал статуй, и смотритель в галунах отвечает, что в подвале. И вот я прохаживаюсь между Дианами, Венерами, героями, херувимами, античными воинами и разными бородачами.

Дохожу до бюстов и довольно скоро узнаю Монтескье. Встав перед ним, я чувствую себя кретином. Чего я ждал от этого визита? Что Монтескье расскажет мне новый анекдот?

Похлопываю его по щеке.

— Чего-то ты бледноват, — говорю я ему. — И холодный, как собачий нос!

Какой-то тип останавливается и смотрит на меня.

Этот длинный мужик, косящий, как заяц, ошеломленно таращится на меня, потом едва заметно пожимает плечами и уходит.

Конечно, я похож на чокнутого.

Снова смотрю на папашу Монтескье. Я не очень силен в скульптуре, но все-таки понимаю, что это не бог весть какой шедевр. Вообще-то сделан он неплохо, аккуратно, но любитель искусства никогда не захочет иметь дома копию этой штуки… Она может заинтересовать только литератора из-за личности изображенного… Сильно сомневаюсь, что у Вольфа были друзья литераторы. Он был скорее завсегдатаем стадионов. Все это довольно таинственно… Тем более таинственно, что кто-то без колебаний всадил автоматную очередь в дверь Клод, чтобы заткнуть ей рот… Почему с ней сыграли эту злую шутку? Просто потому, что я был у нее и мог узнать, что она сделала копию этого паршивого бюста? Заводя игру в “почему” дальше, быстро подходишь к вопросу: почему для кого-то так опасно, что я узнаю об этой работе? А если оставить игру в “почему”, возникает вопрос: как убийца узнал, что я у малышки Ринкс? Потому что следил за ней или, наоборот, он следил за мной?

Если верна вторая гипотеза, это означает, что, несмотря на нашу инсценировку, Анджелино не поверил в “несчастный случай” с Вольфом.

Темно, как в пузырьке с чернилами!

Я снова хлопаю Монтескье, уже сильнее. Это почти пощечина.

— Если бы ты мог говорить, то много чего порассказал, да, старина?

Монтескье начинает действовать мне на нервы. Я строю ему страшную рожу и ухожу

Глава 7

Когда я поднимаюсь по лестнице, мне в голову приходит одна идея. Думаю, еще никто не рожал мыслищу такого калибра, кроме Анджелино, конечно.

Я выхожу в сад Лувра. Моя тачка стоит справа от входа в музей. Я направляюсь к ней, и, когда до нее остается каких-то десять метров, вмешивается случай… Не знаю, знакомы ли вы с парнем по имени Случай? Если вы никогда о нем не слышали, позвольте вам сказать, что это тот еще хитрец! У него есть чувство юмора, а главное, талант появляться в нужное время.

Мимо моей машины идет рабочий в синем халате, несущий на плече венецианское зеркало. Стекло наклонено. Я смотрю в него и вижу, что творится в моей тачке.

С огромным удивлением вижу съежившегося на полу перед задним сиденьем мужика. Того самого, который смотрел на меня, когда я беседовал с Монтескье.

Это видение мелькает так быстро, что нужны рысьи глаза, чтобы разглядеть его, но рысь — это крот по сравнению с Сан-Антонио. Я замедляю ход и увеличиваю скорость шевеления мозгами. Запомните, что я соображаю очень быстро. Я останавливаюсь, ощупываю карманы, как будто что-то потерял, и возвращаюсь. И вот я снова в музее. Заметив комнату старшего смотрителя, стучу в стекло. Хозяин появляется в фуражке немного набок.

— Ну, что надо? — ворчливо спрашивает он в манере, свойственной всем тупицам, которым дали хоть немного власти.

Предъявляю ему удостоверение. Тут он синеет, как цветочек… Незабудка, да и только!

— Чем могу служить?

Говорю, что хочу позвонить. Он показывает на допотопный аппарат в глубине комнатушки.

Я хватаю трубку и велю телефонистке соединить меня с МИДом. Она соединяет. Не знаю, какую должность занимает ответивший мне тип, но, судя по резкому тону, это министр собственной персоной.

— Дирекция Надзора за территорией! — бросаю я. — Мне нужна справка. В министерстве есть бюст Монтескье?

Мой собеседник, видимо обалдев, молчит.

— Что? — наконец выговаривает он.

— Бюст Монтескье.

Этот болван находится на грани апоплексического удара.

— Вы надо мной издеваетесь? — спрашивает он. Тут я начинаю сердиться и говорю ему, что наша Служба не потерпит, чтобы какой-то швейцар разговаривал с нами подобным образом, и что если он мечтает стать безработным, его мечта близка к осуществлению.

— Спросите у компетентного сотрудника, — говорю я, — и пошевеливайтесь. Я жду… Проходит несколько минут. Мой приступ ярости произвел должный эффект, потому что малый возвращается и бормочет в трубку, что такой бюст действительно стоит в зеленой гостиной.

Я его спрашиваю, что такое зеленая гостиная; он мне отвечает, что это зал для конференций.

— Встреча представителей четырех великих держав должна состояться в зеленой гостиной?

— Да.

Я кладу трубку, потом звоню боссу.

— Я уже беспокоился из-за того, что от вас не было никаких известий, — говорит он.

Я показываю ему язык. Большой босс удобно сидит, как в кино, в мягком кресле, в теплом кабинете и хочет слушать интересные истории.

Излагаю ему мою ночную одиссею.

— Слушайте, патрон, кажется, я обнаружил хитрость Анджелино. Он заказал копию бюста Монтескье, нашпиговал ее взрывчаткой, и сегодня днем, когда министры будут молоть языками, она грохнет. Получится хороший тарарам!

— Великолепно, — бормочет он. — Хитроумная идея. Я знал, мой мальчик, что в голове у вас кое-что есть…

— У Монтескье, — отвечаю, — тоже. У меня тут одна сложность…

— Правда?

— В моей машине спрятался тип. Когда какой-нибудь тип заползает в вашу машину, пока вас нет, это значит, что он питает к вам не очень теплые чувства, а?

— Как вы это обнаружили? Я ему объясняю.

— Ну так возьмите его!

Сегодня у босса мозгов не больше, чем у бордюрного камня.

— Ладно, я его возьму. Анджелино об этом сразу узнает и в последнюю минуту изменит план действий…

— Что же вы предлагаете? Я прочистил горло.

— Патрон, этот придурок, решивший поиграть в Фантомаса, единственная нить, ведущая к Анджелино… Я буду играть в его игру, дам себя поймать. А вы немедленно пришлите сюда кого-нибудь, чтобы проследить за моей машиной.

— Неглупо…

— Теперь что касается Монтескье. Я бы хотел дать вам один совет.

— Давайте…

— Пошлите на Ке д'Орсей саперов, чтобы они выпотрошили Монтескье и набили его простым порохом… Я бы хотел, чтобы взрыв произошел в назначенный час, только пусть он будет безвредным… Надо потихоньку предупредить иностранных министров…

— Гм! Мне это кажется слишком рискованным.

— Однако придется на это пойти, если вы хотите, чтобы я покончил с Анджелино. Кого вы ко мне пошлете?

— Я послал Равье.

Прошедшее время меня не удивляет. Я знаю босса. Разговаривая со мной, он написал свои инструкции на листке блокнота и вызвал дежурного. Равье я тоже знаю. Он крепкий орешек и давно работает в конторе. У него на теле шрамов, как на березе, из которой качают сок. Он хитер и зря на рожон не полезет.

— Пока, босс. Я дам вам о себе знать, когда смогу.

— Будьте осторожны, мой мальчик, и спасибо… Я кладу трубку прежде, чем он успевает начать говорить о благодарности правительства, которое… родине, которая… У босса это любимый конек.

Глава 8

Вторично выйдя из Лувра, я осматриваю окрестности и закуриваю сигарету. Как раз в тот момент, когда я задуваю спичку, замечаю Равье за рулем его старой “симки”. Я говорю себе, что, раз меры безопасности приняты, мне остается по моей доброй привычке рискнуть собственной шкурой.

Открываю дверь своей тачки, сажусь за руль и трогаю с места.

Сзади парень с заячьим взглядом готовится сыграть дуэт. Если он думает, что остался незамеченным, то глуп как пробка. Этот придурок принимает свои желания за действительность. Я слышу его дыхание. Он пыхтит, как паровоз, изготовленный до войны 1870 года! В конце концов, может, он волнуется…

В какую бы сторону мне поехать, прежде чем он вылезет? Сворачиваю на улицу Риволи, поскольку она с односторонним движением, и следую по ней до площади Конкорд. Там я поворачиваю на набережные и направляюсь к Гран Пале.

Рядом с мостом Александра III приятель начинает шевелиться. Он дождался красного света. Парень осторожен и опасается быстроты моей реакции, а потому предпочитает сделать мне сюрприз во время остановки.

Его поведение — чистый классицизм. Он действует как бывалый гангстер.

Для начала он приставляет ствол шпалера к моему затылку и почти одновременно говорит, что если я дорожу жизнью, то должен изобразить из себя статую, потому что в данном случае, как при флебите, нужна полная неподвижность.

— Будешь делать то, что я тебе велю, а если выкинешь фортель, я влеплю тебе в башку маслину, просек? О шуме не беспокойся. На моей пушке глушитель, и выстрел примут за отрыжку.

— Ладно, — отвечаю я как можно вежливее. — И что же я могу сделать, чтобы доставить тебе удовольствие?

Тут он влепляет мне кулаком по зубам. Хруст, как будто Оливер Харди сел на мешок орехов. Этот гад, наверно, разбил мне губы, а может быть, и десны тоже.

— Это тебя научит, как мне тыкать! — говорит он совершенно серьезно. — Вы, мусора, больно много о себе понимаете! Мы с тобой коров не пасли…

Если бы я послушался своего душевного порыва, то ударил бы его головой назад, потому что этот лопух держится слишком близко… К счастью, я справляюсь с собой.

Все это я записываю в тот уголок своей памяти, где зарегистрированы все подлые удары, за которые я должен расплатиться с процентами…

— Ладно. Что я должен делать?

В зеркале заднего обзора я четко вижу моего человека с заячьим взглядом. Он чертовски доволен и считает себя королем только потому, что двинул легавому кулаком по роже. Бедный малыш… — Знаешь улицу Жербийон? Езжай туда.

Я бы мог ему заметить, что тоже не пас с ним коров, но он мне снова вмажет, и очень вероятно, что я потеряю над собой контроль.

Я сдерживаюсь, философски говоря себе, что сильный человек должен быть выше хамства.

— Да, — говорю, — улицу Жербийон я знаю. Маленькая такая улочка рядом с бульваром Распай, выходит на улицу Аббе-Грегуар, так?

— Точно… А ты хорошо знаешь Париж, — хвалит он меня.

— Туда, что ли, ехать?

— Да.

Я киваю и переезжаю на другой берег Сены. Оба молчим. Проезжай мимо Ке д'Орсей, я бросаю на нее тоскливый взгляд, потом выезжаю на бульвар Сен-Жермен, а оттуда на бульвар Распай.

Может быть, если буду хорошо себя вести, мне покажут месье Анджелино. Кажется, этот пахан хочет мне сказать пару слов, что очень своевременно, поскольку мне тоже хочется рассказать ему свою жизнь… Вернее, одну из ее версий. Если мне немного поможет случай, то скоро будет весело.

Улица Жербийон одна из самых спокойных в Париже. Комфортабельные дома, скромные на вид магазины; собачки обнюхивают бордюр… Представляете?

— Стоп! — говорит мой ангел-хранитель. Я прижимаюсь к тротуару и жду продолжения. Заячьи глаза становятся злыми. Он начинает дрейфить — боится, что так близко от цели я его проведу В операциях этого рода один деликатный момент — момент выхода из машины. На секунду я неизбежно окажусь не под прицелом.

— Слушай меня внимательно, — говорит он. — Выключи зажигание и брось ключ мне. Потом я выйду из тачки, а ты вылезешь, когда я буду на тротуаре. Не пытайся хитрить — проиграешь. Как видишь, вокруг никого, и я могу спокойно влепить тебе пулю в клешню…

— Понял, — говорю я самым покорным тоном. Он усмехается.

Этот смешок укрепляет мое желание в один из ближайших дней сказать ему пару ласковых кулаками. Мы выходим из машины и идем в подъезд.

— Нам на второй, — предупреждает мой гид. — Дверь справа. Позвонишь сам…

Я делаю, как он велит.

Мой звонок вызывает шарканье тапочек. Дверь открывается, но вместо крутого малого, вооруженного до зубов, в моем поле зрения появляется уже немолодая женщина.

Ей, может, лет пятьдесят, она прямая, полненькая, кожа имеет желтоватый оттенок. У нее черные брови, гуще одежной щетки. Над тонкими губами седеющие усы. В ее лице есть что-то нефранцузское; она похожа на итальянскую матрону.

Она смотрит на меня, на моего конвоира и довольно бормочет:

— Bene.

Точно, макаронница.

Мой похититель проводит меня в столовую-гостиную самого что ни на есть семейного вида.

Старомодная печка распространяет жуткую жару. Неказистая мебель. Двое мужчин играют за столом в карты. Их пиджаки висят на спинках стульев. На грязной скатерти стоит бутылка кьянти.

Один — маленький, толстый, с отвислыми щеками и седеющими курчавыми волосами. У него быстрые и колючие поросячьи глазки.

Второй — элегантный крепыш, но его элегантность слишком броская и попахивает дурным вкусом.

Они заканчивают раздачу, не обращая на меня ни малейшего внимания. Наконец маленький толстяк швыряет карты на скатерть и оборачивается ко мне.

— Садитесь, господин комиссар, — говорит он без малейшего акцента. Что-то подсказывает мне, что это и есть Анджелино, гроза фэбээровцев, человек, заставляющий дрожать полиции многих стран. Немного разочаровывает то, что он сидит в мещанской обстановке и перекидывается в картишки, как мелкий виноторговец из Генуи или Неаполя… Но жизнь научила меня ничему не удивляться.

— Вы, конечно, Анджелино? — говорю я. Он слегка вздрагивает. Очевидно, рассчитывал сохранить инкогнито и изумлен тем, что мне известно его имя.

— Вы меня знаете? — спрашивает он и разражается густым смехом. — Черт, в ваших службах небось полно моих фоток, которые вас заставляют заучивать наизусть…

— Я никогда не видел ваших фотографий, Анджелино, но знаю вас по репутации и умею работать серым веществом…

За это время человек с заячьими глазами уселся в кресло возле печки, а дама с густыми бровями без единого слова последовала его примеру.

Она взяла вязанье и начала быстро сновать спицами, останавливаясь только затем, чтобы сосчитать петли.

Думаю, настал момент переходить в атаку.

— Послушайте, Анджелино, догадываюсь, что вы хотите задать мне кучу вопросов, для чего и поручили этому длинному придурку привезти меня сюда…

Заячьи Глаза издает вопль, похожий на рев агонизирующего тигра.

— Молчать! — кричит ему Анджелино.

— Я ведь последовал за ним, не возникая, только потому, что сам хотел с вами побеседовать, — говорю я. — Но все-таки козлы вроде него мне не очень нравятся.

Новый вопль вышеупомянутого козла.

— Эта дешевка так разволновалась, — продолжаю я, — что забыла меня обезоружить…

И в качестве доказательства своих слов выхватываю пушку, секунду смотрю на всех с хитрым видом, а потом подхожу к столу и кладу ее на него.

Это проявление пацифизма — очко в мою пользу. Я улавливаю в поросячьих глазках Анджелино огонек интереса.

— Что вы хотите мне сказать? — спрашивает он.

— Мы не могли бы поговорить тет-а-тет? — Я доверяю моим людям, — отвечает он.

— Вы — может быть… а я нет. Он поворачивается к своему партнеру и Заячьему Взгляду.

— Уйдите, — просто говорит он.

Оба субчика без восторга поднимаются и выходят в другую комнату.

— Рассказывайте, — говорит итальянец.

Я сажусь поудобнее в кресло, закидываю ногу на ногу и начинаю:

— Вы прибыли из Штатов, где жизнь для вас стала невозможной. Вы реорганизовали вашу банду и готовите неслыханные дела. Для этого вам нужны помощники в полиции. Вы заключили соглашение с моим коллегой Вольфом. Наш большой патрон узнал об этом и велел мне убрать Вольфа. Я выполнил эту грязную работу, не зная, почему Вольфа надо было кокнуть. Но Вольф умер не сразу и рассказал мне о вас…