Глава 3

БУДНИ ДЕРЕВЕНСКОГО УЧАСТКОВОГО

Утро выдалось для Стаса поганым во всех отношениях. После удачной охоты, странной перестрелки с бандитами и устранения последствий произошедшего участковый надеялся выспаться и спокойно заняться обдумыванием деталей вчерашнего дня. Вероятнее всего замять дело не получится, но представить все так, чтобы прокуратура не особо зверствовала, возможность существовала. Еще до рассвета его чуткий сон оборвал телефонный звонок. Начальство требовало немедленного отчета о случившемся. Главный милиционер района майор Галушко настаивал на немедленном личном докладе, как он выразился, о вопиющем беспределе местного населения в отношении приезжих туристов. Каша заваривалась крутая. Пять трупов, двое раненых. Про священника, которого уже в машине ткнул ножом в бок один из пленных бандитов, майор не знал. Наста увезла Михаила на один из хуторов, предупредив, что там она его быстро поставит на ноги. Оставшиеся в живых абреки после общения с Настой выглядели вполне нормальными клиническими идиотами, и даже самый продвинутый психиатр ничем им помочь бы не смог.

Под вечер Стас доложил по телефону в райотдел о том, что во время плановой проверки участка на него и сопровождающих работников местного охотхозяйства напала банда невменяемых отморозков, вооруженных автоматическим оружием. Не расписывая детали, он сообщил об убитых и раненых. Прибывшему по тревоге местному ОМОНу осталось только забрать раненых, трупы да увезти трофеи. Рапорт совместно с командиром отряда сочинили на месте. Офицеры тщательно облазили место происшествия и согласились с участковым, пообещав доложить начальству все, что они здесь увидели. В том, что омоновцы не подведут, Стас был уверен. С ними участковый не поехал, мотивируя свои действия сбором дополнительной информации для полного отчета начальству. И вот теперь его срочно вызывали в райцентр.

Садясь в потрепанную «ниву», Стас приметил идущего по улице старейшину. Аким подходил к дому участкового.

– Аким Афанасьевич, спешу, – участковый нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю, – срочно начальство вызывает. По вчерашнему происшествию. Если опоздаю, то точно с работы выгонят.

Насчет работы Стас лукавил, так как прекрасно знал, что желающих нести службу на этом участке днем с огнем не найти. Все назначаемые сюда милиционеры в течение одного-двух месяцев попросту бросали службу, принеся за это время деревне кучу различных ЧП.

За полтора отработанных года Стас добился стопроцентной раскрываемости преступлений. Ламбушанский по праву стал считаться лучшим в районе. Молодому милиционеру несколько раз предлагали идти на повышение, и каждый раз он отказывался, а начальство, облегченно вздохнув, переставало ломать головы над поиском новых кандидатов на проблемную территорию.

– Ты особо не спеши, – неторопливо заговорил Аким, – я тоже скоро в город поеду. И по этим делам, и по другим. А ты езжай по старой дороге. Заодно оглядись. С твоим майором я сам переговорю. Пускай по своим каналам посмотрит, что это за гости к нам наведались. Ведь они не наши, не местные.

Будучи человеком служивым, государственным, Стас службой дорожил и старался поддерживать честь мундира, но, как истинный представитель одного из ламбушанских родов, интересы родной деревни ставил еще выше. Во всех конфликтных случаях он опирался на поддержку односельчан, а особенно – на старейшин, которые пользовались огромнейшим авторитетом у районных властей. Так что спорить с Акимом участковый не стал. Авторитет старейшины поддерживался еще и тем, что слово Басановых являлось самым весомым аргументом в решении спорных проблем на районном и республиканском уровне. Раз надо проехать по старой дороге, то отчего не проехать, не пешком же идти?

Старая дорога не пользовалась популярностью у ламбушан, все-таки на восемнадцать километров длиннее обычного маршрута, по которому жители ездили в город. После того как проложили дорогу от шоссе, соединявшего Петрозаводск и райцентр, старым путем почти не пользовались. Лишь изредка грибники, охотники да другие «любители» природы проезжали по извилистой лесной дороге. В последнее время места, по которым пролегал старый путь, стали пользоваться дурной славой и обрастать различными слухами. Вся появляющаяся в окрестных лесах нечисть словно считала своим долгом отметиться на старой дороге. Единственный хутор, прикрывавший деревню с той стороны, не так давно подвергся разорению. На призывы Басанова возродить в нем хозяйство пока не откликнулся никто. Даже предлагаемая в качестве безвозмездной помощи крупная сумма не подвигла знающих сельчан к авантюре. После гибели хозяев хутора никто и не пытался вновь поселиться на проклятом месте. Иногда здесь появлялись люди, но не задерживались, как будто что-то гнало их оттуда.

Заброшенные развалины Шилова хутора черным неопрятным пятном прилепились к обочине. От дома веяло разрухой и безлюдьем. Увидев сидящего на заваленном заборе бомжеватого мужичка, Стас остановил машину и направился к явно чужеродному для этого мрачного интерьера предмету.

Мужичок, одетый не по сезону в выцветший от времени и частого использования спортивный костюм, что-то ковырял пальцем на снегу и совершенно не обращал внимания на шум автомобиля и на приближающегося милиционера. Стас подошел почти вплотную и негромко кашлянул.

Бомж, продолжая водить пальцем по снегу, повернул голову. Лицо от затылка отличалось не очень. Та же мохнатая поросль. Губы издевательски разошлись, показав при этом длинные клыки.

– Ты что, участковый, втихую подкрадываешься, – проскрежетал он хрипящим голосом, – пошутить надумал? А то я так тебе пошучу, что домой до утра дорогу забудешь.

«Лешак, – подумалось Стасу, – вот же угораздило!» Прожив почти четверть века в Ламбушке, он впервые узрел лесного нелюдя так близко. Говорили, что старейшины родов и дед Силантий были с ними на короткой ноге, но с остальными людьми лешаки общаться не желали. А если и желали, то это больше касалось различных пакостей, на которые лесной народец горазд.

– Чего молчишь? Или сказать нечего? Приехал и молчишь, – продолжал изгаляться лесной житель. – Народ бессловесный пошел какой-то. Не молчи, хоть одно слово вспомни. Ну напрягись! Или ты уже не венец природы?

Лешак на миг замолк и зевнул, показав достойный крупного хищника набор зубов. Когти на руках у него удлинились, и он с удовольствием почесал бок.

– Давай колись, зачем приехал.

– Здравствуй, хозяин. – После продолжительной паузы Стас решился заговорить со странным существом. – Я вообще-то не к тебе, просто мимо проезжал. Смотрю, кто-то сидит. Решил проверить. Служба у меня такая. Извини, если помешал.

– А ты человек уважительный, ну прямо как в старые времена. Эх, было время, – Леший мечтательно вздохнул. Посмотрев на ошарашенного участкового, он наконец смилостивился: – Ладно, передай боярину, что завтра под утро около озера все и начнется.

– Что начнется? – недоуменно спросил Стас.

– Боярин знает. На то он здесь и поставлен. Лешак шумно фыркнул и длинными прыжками, не оставляя следов на снегу, скрылся в лесу. Произошло это в считаные мгновения. Вот только что он здесь сидел, а сейчас его уже нет. Стас покачал головой и собрался идти к машине, как вдруг в полуразрушенном сарае что-то зашевелилось. Из темного проема высунулась взлохмаченная голова и громким шепотом пролепетала:

– Во, блин. Это что такое было?

Следом за головой из проема вытащилось одетое в грязный ватник тело. Стас узнал известного в районе бомжа Борейшу и удивленно уставился на него.

Борейша являлся личностью почти легендарной. Бывший блестящий ученый-лингвист, он слыл когда-то любимцем богемной элиты столицы Карелии. Ни одна интеллектуальная тусовка не обходилась без его участия. Но в один прекрасный день все резко переменилось. Как потом он сам объяснял всем, свобода позвала к себе. Самым простым способом обрести вожделенную свободу и независимость от мещанского, по его понятию, быта стал уход из дома и «бичевание» в отдаленном Районе. К несчастью для местных властей, экс-ученый преступлений не совершал и оснований для определения в места не столь отдаленные не давал. Со временем он стал одиозной фигурой районного масштаба. Несмотря на невзгоды грязного полуголодного существования в условиях севера, Борейша возвращаться домой не спешил и получал явное удовольствие от такого образа жизни.

– Слышь, участковый, – грустным голосом проговорил бомж, – что это было? Или я уже допился? – Он потряс кудлатой головой и яростно потер глаза. Затем сел на снег и заплакал: – Все, «белочку» словил, глюки пошли. Допился. Хочу домой! Жизнь моя несчастная... Начальник, увези меня домой!

Борейша продолжал плакаться и боком подбирался к машине. Пока Стас разглядывал это чудо и раздумывал, что же с ним делать, Борейша все так же бочком неожиданно юркнул в салон «нивы» и заголосил истошно, требуя отвести его в местную психушку.

Не ожидавший такой наглости, Стас с явным удовольствием влепил кулаком по небритой роже и пообещал незадачливому кандидату в попутчики и психушку, и небо в алмазах, и все прелести принудительных работ на благо родного города и страны. Бомж с радостью кивал, глупо хихикал, но покидать машину не собирался. Вцепившись обеими руками в сиденье, он упорно отказывался выходить.

– Будем считать, что сам напросился, – подвел итог неудачного выживания бомжа из машины участковый, – потому что отвезу я тебя в кутузку.

Стекла пришлось опустить, чтобы не задохнуться от перегара и вони, которыми благоухал бывший интеллигентный сын своего времени.

За хутором дорога стала еще отвратительнее. Отчаянно буксуя на промокших подъемах, машина медленно продвигалась по давно неезженой колее. Черные, еще не одетые в листву деревья громоздились по обочинам бесконечным неопрятным забором. Съежившиеся рыхлые сугробы сочились водой, темные прогалины кляксами проплывали по сторонам. Яркое весеннее солнце лепило глаза. Сплошное удовольствие проселочных дорог! Повседневный русский экстрим плюс две извечные отечественные беды. Одна сидела за спиной Стаса и непрерывно бормотала всякую чушь, другая ложилась под колеса «нивы», демонстрируя слабость отечественного автомобилестроения.

Дерево лежало поперек дороги как раз в самой середине огромной лужи, залившей ложбинку, через которую пролегала колея. Объехать препятствие возможным не представлялось. И верхушка, и комель надежно прятались в придорожных кустах, с обеих сторон перекрывая обочины.

Стас, не вылезая из машины, завертел головой, пытаясь найти место для разворота. Бормотание за спиной прекратилось. Дыша в затылок водителя перегаром, остроумный Борейша советовал посигналить.

Участковый, в очередной раз выругавшись, с понтом нажал на клаксон. По дереву пробежала дрожь, затем, перебирая ветками, как сороконожка, оно резво убежало в лес.

– Чур меня, чур меня. – Закрестился, потрясенный увиденным, бомж. – Боже, иже еси на небеси... Слышь, начальник, как там дальше? А? Прости меня, Господи, обещаю тебе все, но спаси меня. Я же пошутил с этим сигналом, просто ляпнул! Господи, да светится имя твое... Командир, увези меня отсюда, куда угодно, только побыстрее!

Борейша на миг умолк, потом схватил за плечи Стаса и завопил ему в ухо:

– Поехали, тебе говорят, поехали, потом заведешь. – И, внезапно успокоившись, забубнил снова: – Спаси меня, Господи... Поехали быстрее. Каюсь, каюсь, каюсь... Чего ждешь, гони отсюда. Иже еси на небеси... Быстрее. Боже, да святится имя твое... Да не стой же, поехали.

Машина ракетой проскочила лужу и, набирая ход, понеслась по лесной дороге. Для Стаса ожившее дерево явилось логическим продолжением разговора с лешаком, и к происшедшему он отнесся более спокойно. «Чего только не бывает в наших лесах», – эта философская мысль подействовала на него успокаивающе.

Очередное препятствие ожидало их, когда до города оставалось несколько километров и, казалось, можно больше не беспокоиться. На извилистом спуске вдоль обочины громоздились огромные кучи мусора, сваленные безответственными водителями мусоровозов. Одна из них конусообразной преградой лежала прямо посередине проезжей части. Вокруг нее, образовав круг, стояли какие-то потрепанные личности в белых накидках и беззвучно разевали рты. Они синхронно вздымали руки к небу, и куча вспыхивала сине-сиреневыми вспышками. Образовавшиеся после вспышек струйки дыма белесыми змейками подплывали к стоящим и, причудливо извиваясь, заползали между губ. Вокруг на десятки метров распространялся едкий запах паленого. Каждый раз после манипуляций куча заметно съеживалась.

– Так, вонючка, посмотри, кого ты здесь из своих коллег видишь? – показал Борейше на открывшуюся картину Стас.

– Окстись, начальник, это ж не люди. – У Борейшы на лбу выступил пот, голос задрожал. – Демоны это! Какой же нормальный бомж будет добро такое губить? Смотри, что творят, вот гады-то! – Шумно сглотнув, он опять закрестился.

Существа не обращали внимания на остановившуюся машину. Они продолжали свой ритуал до тех пор, пока уставший ждать участковый не нажал на сигнал. Как по команде взмахи прекратились, и стоявшее к машине ближе всех существо медленно обернулось. Беззубый рот распахнулся, ввалившиеся незрячие глаза налились яркой синью, лобовое стекло «нивы», покрывшись мелкими трещинами, с шелестом осыпалось на торпеду.

Испуганно взвизгнул Борейша. Не раздумывая, Стас ударил по газам. И вовремя: остальные молчуны начали медленно поворачиваться в их сторону, но было поздно: буквально протаранив край дымящейся кучи, сминая неуклюжие тела, машина проскочила препятствие и вылетела на асфальтированную дорогу. На повороте их внесло, заднее стекло беззвучно разлетелось осколками по салону, но частокол деревьев уже закрыл опасный участок.

«Пронесло», – подумал Стас, но вонючая рука бомжа вдруг ухватила участкового за плечо, и бесстрастный, лишенный всяких эмоций, голос прошелестел в ухо:

– Мы еще увидимся. Очень скоро. Жди.

Ударив по тормозам, Стас резко обернулся. Бледный бомж, закатив глаза, мешком сползал между сиденьями, где и застыл в оцепенении.

Разборок и начальничьих разносов участковому удалось избежать. Майор Галушко и Аким Афанасьевич стояли на крыльце у входа в отделение, когда, заскрипев тормозами, «нива» застыла напротив них. Исцарапанный осколками Стас выволок из машины скорчившегося Борейшу и вручил его дежурившему на улице постовому. Увидев эту сцену, Галушко встрепенулся и уже было направился к ним, но деревенский старейшина удержал майора за рукав:

– Не торопись, сейчас сам доложит.

Майор нервно тряхнул одним плечом и, стараясь не ронять авторитета в окружении подчиненных, с апломбом вмешался в знакомый до боли процесс:

– Задержанного – в камеру, а вам, товарищ лейтенант, представить подробнейший рапорт по всем этим безобразиям, – радостно скомандовал он и, чуть подумав, добавил: – Машину загони во двор: нечего народ пугать. Да, кстати, сейчас займитесь отчетом по своему участку. Мне ваш председатель много чего о безобразиях рассказал, а в пятницу нас ждут в прокуратуре. Чтоб документы были готовы, иначе уволю!

Увольнением Галушко стращал всех и всегда, эта Фраза среди подчиненных давно рассматривалась как простой дежурный нагоняй. Поэтому все реагировали на брошенную вскользь угрозу скептически.

Информация, которую представил Стас Акиму, оказалась во много раз подробнее и значительней, чем версия задержания пьяного бомжа, данная в отделении. Старейшина внимательно отнесся к словам лешака, презрительно отмахнулся от ожившего дерева, но рассказ о случае с «бомжами» в белых накидках его сильно обеспокоил. Он несколько раз переспросил, уточняя детали. Затем задумался. Глядя на озабоченное лицо старика, участковый понял, что встреча с леведомыми тварями на дороге явилась для того неприятной новостью.

– Давай собирай всех наших, и через час встречаемся на Подворье, – проговорил Аким, приняв какое-то решение.

– Но...

– Собирай всех, кого сможешь. Времени в обрез.

Подворьем сельчане называли купленный много лет назад одним из предков Басановых большой дом на окраине города. Обнесенный высоким глухим забором, он на протяжении долгого времени служил местом проживания сельчан, решивших попытать счастья за пределами родной деревни. Здесь же под присмотром нескольких женщин жили дети, учившиеся в местной школе и единственном на район ПТУ. Фактической хозяйкой Подворья являлась младшая сестра Акима Афанасьевича Елена. Именно ею решались все вопросы городской жизни ламбушан. Большой двухэтажный дом старой постройки мог бы вместить всех выходцев из деревни, проживавших в райцентре, но почти половина помещений пустовала. Если кто-нибудь имел возможность купить квартиру или дом в городе, то никто этому не мешал. Постепенно многие семьи уехали отсюда и появлялись на Подворье лишь по праздникам или по необходимости. Местные власти в дела возникшей в маленьком городе общины не вмешивались, контролируя лишь налоговые и правовые вопросы.

Когда Стас прошел через распахнутые ворота, на Подворье стояла относительная тишина. Дети с учебы еще не вернулись, и лишь несколько взрослых мужчин, пыхая сигаретками, вели неторопливый разговор перед входом в дом. Все они представляли род Александра Бастрова – главную военную силу ламбушанских родов. По разномастной одежде и озабоченным лицам Стас сделал вывод, что они спешно прибыли по призыву Басанова и не представляли причин внезапного сбора.

Честь рода, безопасность семьи, ответственность за выполнение своего предназначения перед людьми, повиновение Слову – все это для ламбушан составляло истинную потребность существования, независимо от того, где они жили. Из поколения в поколение, от деда к отцу, от отца к сыну, от сына к внуку вырабатывались качества неустрашимых воинов, готовых в любой момент выйти на бой с врагом. В обычной жизни крестьяне, рабочие, учителя – простые труженики, они ничем не выделялись среди других людей. Но стоило им услышать Слово, как в них просыпалась генная память, превращая скромных обывателей в умелых, свирепых и бесстрашных воинов.

В поисках старейшины Стас обошел все Подворье. Часы показывали определенное для сбора время, когда один из постоянно находившихся в доме охранников показал участковому на вход в подвал.

В просторном полутемном помещении, сидя на корточках, старейшина рисовал мелом на бетонном полу руны. Увидев участкового, он, не отрываясь от своего занятия, попросил найти Елену и собрать всех прибывших здесь, в подвале, для перехода в деревню.

Искусством перехода владели все мужчины и женщины рода Басановых. Они при желании могли попасть всего в несколько мгновений в любое место, отмеченное Рунным рисунком. Из Ламбушки переходы вели на Подворье, в Петрозаводск и ряд других мест, где возникала необходимость в появлении Басановых или их воинства. Одной из особенностей перехода была невозможность воспользоваться им в одиночку, всегда требовалось не менее двух человек, в чьих жилах текла кровь рода. Что собой представлял этот переход, никто не знал, и пользовались им очень редко, только в случае острой Необходимости, но действовал такой способ перемещения безотказно. Всякий раз после использования перехода Аким замечал, что седины в волосах прибавляется, как будто за это неестественное для обычных людей действие приходилось платить годами своей жизни, но цель стремительных передвижений оправдывала потраченное здоровье и утерянные годы.

Елену Афанасьевну на Подворье уважали даже больше, чем Акима. В ее сухоньких, но крепких руках сосредоточилась немалая власть, позволяющая ей управлять жизнью общины. Даже самостоятельные мужики, вкусившие славы и успехов на вольных хлебах, добившиеся высот в местном обществе, бросали все свои дела и старались выполнить любые просьбы, как называли ее, боярыни. Несмотря на возраст, она всегда считалась важной помощницей брату во всех его делах, при этом никогда не выпячивалась. Многие сельчане, осевшие в городе, боготворили эту властную, но мудрую и справедливую женщину. Ведь именно она помогала устроиться им в такой непростой, отличной от деревенской, жизни. При всей жесткости характера Елена Афанасьевна оказалась увлекающимся человеком. О ее хобби знали немногие, но собранная за несколько десятилетий коллекция местных колдовских раритетов стала предметом зависти и восхищения всех карельских колдунов, знахарей и прочих представителей нетрадиционных направлений.