Самолета Т-60 до сих пор нет и, как я понимаю, не будет (вместо него создан и проходит заводские испытания действительно отличный самолет Су-34). Но если бы не была прекращена разработка самолета Су-24БМ, то ВВС имели бы сейчас в строю 150-200 новых машин, значительно превосходящих по боевой эффективности состоящие на вооружении Су-24М. Очередной натиск Силаева на Е. Иванова произошел в середине 70-х годов, когда была принята программа разработки самолетов 5-го поколения: истребитель 90-х годов (И-90), штурмовик 90-х годов (Ш-90), бомбардировщик 90-х годов (Б-90). Силаев настаивал, чтобы КБ Сухого участвовало в этой работе по конкурсу с КБ Микояна. Однако Е. Иванов решительно отказался, сказав, что Су-27 - это и есть истребитель 90-х годов. Потенциальные возможности самолета таковы, что до конца века не будет создано ни одной машины, которая смогла бы превзойти Су-27 и его модификации. Век на исходе, и очевидно - самолеты Су-34 и Су-37 пока никем не превзойдены и вряд ли будут превзойдены в ближайшие 5 лет. В эти годы у меня с Е. Ивановым полностью нормализовались отношения. Он стал мне доверять во всем и загружать организационной работой. Сначала поручил проводить еженедельные оперативные совещания, затем возложил на меня контроль за выполнением планов КБ и производства (до этого он занимался этим только сам). Не могу сказать, что это мне нравилось, в душе-то я оставался конструктором, но поручения надо было выполнять. Одновременно за мной сохранялись все связи с ВВС, доклады на Научно-технических Советах других организаций, подготовка Постановлений ЦК КПСС и СМ СССР и Решений ВПК. На одном из таких НТС в Министерстве судостроительной промышленности, посвященном корабельной авиации, я попал в неприятную историю. Для доклада я привез с собой две модели корабельных модификаций Су-27: истребитель и самолет радиолокационного дозора (корабельные варианты имели внутренний заводской шифр Т-12). Все модели (и не только нашего КБ) стояли на столе министра судостроительной промышленности Бутомы. В конце совещания П. Дементьев вручил их ему в качестве подарка от Министерства авиационной промышленности. По окончании помощники Бутомы забрали все модели и унесли. А модели - это мой рабочий материал. Пришел в 1-й отдел Минсудпрома, предъявил документы: "Отдайте модели". В ответ: "Ничего не знаем. Ищите модели там, где вы их потеряли". И тогда я направился в приемную Бутомы, сел там и сказал секретарю: "Я отсюда не уйду, пока не получу свои модели или расписку в их получении". Просидев в приемной два часа, я уехал с распиской. В этот период мы (в первую очередь, Л. Бондаренко и В. Николаенко) начали потихоньку приучать Е. Иванова к повседневной работе с отделом проектов и необходимости принятия им лично основных технических решений. Конечно, ему было трудно перестроиться, но он оказался очень способным учеником. В отделах КБ это быстро почувствовали, и он получил заслуженное прозвище "Папа Женя".
      В 1981 г. я был назначен заместителем Генерального конструктора, и мне приходилось все чаще принимать решения за КБ и завод в целом. Вначале министр И. Силаев относился к Е. Иванову весьма лояльно. В частности, он от имени МАПа выдвинул Евгения Алексеевича кандидатом в члены-корреспонденты АН СССР. Как известно, голосование при выборах в АН СССР проводится в три тура. На первых двух Е. Иванов уверенно набирал очки, имея мощную поддержку со стороны Института прикладной математики и Вычислительного центра АН СССР, ЦАГИ, НИИ АС и ряда академиков. Остался третий, заключительный, тур. И тут Иванов пошел на риск - он дал указание провести полет Су-27 на предельных режимах. Я отговаривал его как мог. Однако Евгений Алексеевич решил попытать судьбу: "Понимаешь, Олег, если я на третьем туре доложу, что мы вышли на предельные режимы, то это сразу же прибавит мне несколько десятков голосов". К сожалению, полет закончился катастрофой. Погиб летчик-испытатель В. Комаров. Понятно, что это было воспринято всеми академиками однозначно - Е. Иванов не достоин избрания в Академию наук. В кулуарах Академии покатились слушки, академики Г. Свищев и Е Бюшгенс отказались от выступления в поддержку Иванова. Закончилось это тем, чем и должно было закончиться - Е. Иванова не избрали. После этого отношение Силаева к нему резко изменилось. Все больше и больше подпадая под влияние М. Симонова, министр начал резко выступать против Иванова. Я даже думаю, что дело не в катастрофе самолета Т-10-12, хотя она и послужила официальной причиной снятия Иванова с поста Генерального конструктора. По-моему, это была целенаправленная политика выжимания с фирмы. Все эти неудачи, преследовавшие Евгения Алексеевича в 1981 г., сильно повлияли на его здоровье. Летом 1982 г. он серьезно заболел и лег на операцию в Кремлевскую больницу. В это время я фактически исполнял обязанности Генерального конструктора фирмы.
      В этот период мне довелось сопровождать министра И. Силаева с инспекционной поездкой в Тбилиси по вопросам снижения трудоемкости производства самолета Су-25. НИАТ и ТАЗ подготовили перечень предложений по снижению трудоемкости, которые мы с Силаевым достаточно быстро приняли. Серьезные разногласия у нас возникли всего по двум вопросам. Один из них заключался в том, что ТАЗ потребовал сделать в хвостовой части самолета два дополнительных люка для облегчения монтажа машинных преобразователей электрического тока ПО-1500 и ПТ-3000. Директор завода Важа Тордия выступил очень резко. Он легко заводился "с пол-оборота" и говорил с чисто грузинским темпераментом. В качестве контраргумента я привел цифры увеличения веса планера, но Тордия обвинил меня в том, что я не хочу помогать ТАЗ в деле снижения трудоемкости производства. Тут уж не выдержал и Силаев, он сделал Тордии замечание, что тот не имеет права так разговаривать с Генеральным конструктором (я здесь не оговариваюсь, он произнес именно эти слова), однако тут же приказал мне подписать техническую документацию на введение этих самых дополнительных люков. Я с легкостью поставил подпись, потому что знал, что тбилисцы сами потом откажутся от своих предложений (мы ведь тоже умели считать трудоемкость), ведь то, на чем они настаивали, вело к изготовлению дополнительной оснастки, дополнительным операциям по герметизации и подгонке люков и т. п. В результате так оно и случилось - предложение внедрено не было. Вторая загвоздка заключалась в замене ручек на капотах мотогондолы (которые в КБ назвали "дверными ручками Самойловича" - они сохранились только на головной части фюзеляжа и фонаре кабины летчика) на дюралевые уголки размером 40х40 мм. Это предложение ТАЗ обосновывалось снижением металлоемкости (примерно 600 г на самолет). Я категорично протестовал, но Силаев его принял. В результате, если раньше капот мог закрыть один человек, то теперь понадобилось двое, поскольку усилие на закрытие, создаваемое пальцами, оказалось на порядок меньше усилия, создаваемого руками. Таким образом, при эксплуатации потребовался второй человек, который дожимал капот собственной спиной. Так "выигрыш" в металлоемкости получил ТАЗ, а расплатились за него техники авиачастей.
      В сентябре 1982 года (в это время Иванов был в больнице) Д. Ф. Устинов провел расширенное заседание коллегии Министерства обороны, на котором рассматривалось состояние работ по самолетам МиГ-29, Су-25, Су-27 и их модификациям. В связи с болезнью Е. Иванова Силаев решил, что докладывать от имени ОКБ Сухого будет заместитель министра М. П. Симонов. Однако с этим не согласился заместитель министра обороны по вооружению В. Шабанов, и докладчиком был утвержден я. Возможно, это произошло потому, что В. Шабанов меня хорошо знал, я неоднократно с ним встречался по вопросам тематики нашего КБ. Перед коллегией Министерства обороны Силаев совместно с Симоновым провели репетицию. Первым докладывался Р. А. Беляков. Его доклад прошел практически без замечаний. Со мной все было по-другому. Плакаты мои забраковали, а взамен повесили подготовленные Симоновым. Я заявил, что по ним докладывать не буду. Министр разозлился, приказал Симонову разобраться со мной и ушел. Обстановка накалилась. Минут сорок Симонов учил меня, как говорить, а потом приказал ехать на завод и всю ночь готовить плакаты "какие надо". Я ответил, что ночью буду спать, и попросил его не приезжать на завод до девяти утра. Коллегия Министерства обороны продолжалась весь день. До обеденного перерыва шло обсуждение хода работ по самолету МиГ-29, после обеда - по Су-27, Су-25 и их модификациям. Мне везло, что я всегда выступал вторым и мог учесть настрой участников. В перерыве ко мне подходили некоторые министры и пытались узнать, о чем я буду говорить. Особенно активен был министр радиопромышленности П. С. Плешаков. Я его успокоил, пообещав, что не скажу в их адрес ни одного худого слова. Проявлял беспокойство и заместитель министра обороны по вооружению генерал армии В. Я. Шабанов. Дело было в том, что мы предложили для самолета Су-25 новую пушечную установку с активно-реактивными снарядами калибра 45 мм, способными пробить броню танка США М1А1. У нас к тому времени сложились прекрасные отношения с "пушкарями" и разработчиками боеприпасов. Как раз к началу этой Коллегии были созданы и пушка, и боеприпасы, проведены их полигонные испытания, которые показали очень высокие значения бронепробиваемости. Разработку эту мы проводили в инициативном порядке, зная, что существующая наша пушка ГШ-2-30 значительно уступает американской GAU-8 (установленной на штурмовике А- 10) с большой начальной скоростью полета снаряда с сердечником из обедненного урана. Против этого активно выступал В. Я. Шабанов. Мы встречались с ним по этому поводу три раза. Он говорил, что затратил очень много сил на унификацию пушечного вооружения и добился того, что для ВВС, ВМФ и Сухопутных войск устанавливается стандартный калибр снаряда 30 мм на основе пушек серии ГШ (Грязев-Шипунов).
      Мой доклад прошел довольно удачно за исключением двух моментов.
      Во-первых, когда я рассказывал о Су-27М, который должен был противостоять и превзойти F-15E ВВС США, Устинов подошел ко мне и, ткнув большим пальцем в живот, сказал: "Едрит твою копалка. Чем ты хвалишься? Ты сравниваешь свои плакатные характеристики с тем, что у них уже летает. Я не увидел запасов, которые КБ должно было заложить в проектные данные".
      Во-вторых, как только я начал говорить о необходимости разработки пушки калибра 45 мм, вскочил В. Шабанов и выступил против. В это время я посмотрел на нашего министра И. Силаева и увидел скрещенные руки, что означало: на эту тему больше не говорить.
      А дальше начался самый драматический эпизод в истории КБ Сухого. В начале ноября 1982 г. Силаев пригласил к себе Е. Иванова и предложил ему подать в отставку. Иванов приехал от министра разбитым, вызвал меня и спросил, что делать. Я как мог поддержал его: "Не поддавайтесь - министры приходят и уходят, а Генеральные остаются". После меня он советовался с Е. Фельснером и Н. Зыриным. Затем опять вызвал меня и сообщил, что для себя уже принял решение об отставке. В своем заявлении он, правда, просил оставить его консультантом на фирме "Су" по примеру тандема Новожилов Ильюшин. Мне было жаль Евгения Алексеевича, он никак не мог понять, что ему противостояли "волки". Министр И. Силаев отказал Е. Иванову в его просьбе и назначил ведущим конструктором НИИ АС, в котором ему, конечно же, делать было нечего. Это было равносильно убийству... Евгений Алексеевич, привыкший работать по 12 часов в сутки, оказавшись в атмосфере "ничегонеделания", проводил время у себя на даче в Опалихе. Я встречался с ним пару раз в начале 1983 г. Он говорил: "Олег, я гибну, я не могу без работы". В июне 1983 г. Е. А. Иванов скончался от инфаркта.
      Хочу привести еще один эпизод деятельности И. Силаева. Он относится к тому времени, когда Е. Иванов был уже в отставке. В 1982 г. произошел очередной конфликт между Сирией, Ливаном и Израилем, который закончился полным подавлением всей системы ПВО Сирии. Само собой разумеется, у нас тут же начался поиск виновных, и "стрелочников" быстро нашли. Как водится, настоящие "герои" остались на своих прежних должностях. Комиссия, созданная Устиновым, пришла к выводу, что на все самолеты фронтовой авиации ВВС необходимо срочно установить станцию активных помех "Гардения". По этому вопросу Силаев проводил еженедельные совещания. Никого не смущало, что станция эта была еще совершенно "сырой". Почти все наши Главные (Бабак, Кнышев, Фельснер) "взяли под козырек" и начали соответствующую разработку. "Белой вороной" оказался только Главный конструктор самолетов Су-17М2, Су-17М3 и Су-17М4 Николай Григорьевич Зырин. Он заявил, что ставить "Гардению" - глупость, и он этого делать не будет. Возник скандал. Разбираться к нам на фирму приехал сам министр (если мне не изменяет память, это было в феврале 1983 г.). Что интересно, Силаев приехал с уже заготовленным приказом о снятии Н. Г. Зырина с работы. Непокорному Главному конструктору был задан только один вопрос: "Будете ли вы выполнять решение комиссии?" Зырин ответил: "Не буду, потому что оно безграмотное". Тогда министр обратился к Симонову, поддерживает ли Генеральный конструктор его решение о снятии Н. Г. Зырина с работы? Симонов ответил утвердительно, и Силаев в нашем присутствии подписал приказ. Я уверен, что ни П. О. Сухой, ни Е. А. Иванов этого никогда бы не допустили. Прошло совсем немного времени, и - ирония судьбы - оказалось, что "Гардения" абсолютно неэффективна, а Н. Г. Зырина, ближайшего соратника П. О. Сухого, не то что не реабилитировали, перед ним даже не извинились. Главный конструктор фирмы "Су" скончался в должности заместителя Главного конструктора.
      Глава 10. Последняя.
      Я хотел на этом закончить, но решил рассказать о том, как я был изгнан из КБ имени П.О. Сухого после 28 лет работы в нем. 8 мая 1985 г. накануне сорокалетия Победы я был приглашен к министру И. С. Силаеву. Обычно только раз в году я надеваю все свои награды, так было и в этот день. Уезжая к Силаеву, я был уверен, что он пригласил меня к себе как ветерана, чтобы поздравить с праздником Победы. На самом деле оказалось, что он выбрал этот день, чтобы сообщить мне о снятии меня с работы. Конечно, для него это был обычный разговор, но я его запомнил буквально дословно.
      С: Садитесь. Мы вызвали вас за тем, чтобы сказать, что вы не сработались с Симоновым и кто-то из вас должен уйти. Но поскольку мы отдаем предпочтение Михаилу Петровичу, то уйти с фирмы придется вам. Поэтому мы просим вас написать заявление с просьбой о переводе на другое место работы.
      Я: Хорошо, Иван Степанович, переведите меня в ОКБ имени Микояна, к Белякову.
      С: Мы хотим вам предложить другую работу: или стать первым заместителем Генерального конструктора ОКБ имени Яковлева Левинских, или заместителем начальника ЦАГИ. Левинских занимается оборудованием, и ему нужен хороший помощник - конструктор. То же нужно и ЦАГИ.
      Я: Прошу перевести меня к Р. А. Белякову.
      С: Хорошо, пойдете к Белякову. Ущемлять мы вас особенно не будем. Что такое "особенно" я понял только потом, когда ознакомился с приказом И. Силаева о переводе меня с должности первого заместителя Генерального конструктора КБ "Су" на должность заместителя главного конструктора КБ "МиГ". На этом я заканчиваю свои воспоминания.