Глава 1.

Червень* в этом году выдался на редкость жарким и засушливым. Солнце нещадно палило землю, вызывая желание залезть в воду и не вылезать оттуда до самого вечера, когда жара сменялась упоительной прохладой. Удивительное дело — зима у подножия Гномьего Кряжа оказалась столь суровой, что надежда на нормальную весну и теплое лето были настолько призрачными, что я почти пожалела, что переселилась так далеко на север. Но со второй декады березня* положение поменялось — стремительно зацвели луга, деревья за какую-то неделю обзавелись молодыми листочками, а я передумала в очередной раз менять место жительства, сославшись на банальную лень.

И вот теперь я совершенно не жалела о своем решении. Лето оказалось жарким и, хоть первые недели и лили дожди, к началу червеня погода таки вспомнила, что до осени еще как минимум два месяца, и решила наверстывать упущенное. Вот уж когда мы с Вильей порадовались, что остались на севере, да еще и поближе к Белозерью — в Столен Град пришла обжигающая духота, а за ней лесные пожары. Сколько не предупреждай народ — все равно будут разжигать костры в лесах, иссушенных солнцем и истекающих смолой, вот сейчас и полыхают один за другим леса — ведуны едва тушить успевают…

С приходом весны нежить в Сером Урочище маленько угомонилась, а с наступлением жары — пропала совсем, уйдя вглубь низины и не появляясь даже на ее окраинах. Не жизнь, а сказка. У меня сейчас наступила пора отдыха — время собирать травы еще не пришло, нежить носа не высовывала, так что все мои обязанности пока состояли в наколдовывании легкого дождя над посевами и грядками.

Я сладко потянулась, выходя на порог избы в одной сорочке. Несмотря на ранний час, в воздухе уже чувствовалось влажная духота — значит, сегодня днем опять будет очень жарко. Село постепенно просыпалось, и по улице уже вовсю суетился занятой народ, метавшийся туда-сюда по своим делам. То и дело мимо нашей избы проносился очередной ученик знахаря, на бегу перебирающий листочки с записями или же сборы с травами. Леший, значит, опять начнут меня дергать на тему «Ведунья Еваника, а что с этим делать надо??!». За спиной раздался голос Метары — пожилой знахарки, к которой нас с Вилькой подселил Силантий.

— Еваника, ты завтракать будешь? Если да, то иди скорее, не то Вилья тебе ничего не оставит!

— Спасибо! Сейчас подойду. — Я улыбнулась и посмотрела на величественные горы, стеной вставшие на севере.

Прошло больше полугода с того дня, когда мы вернулись в Древицы вдвоем с Вилькой. Встретили нас тогда — мрак! Кто же знал, что вслед за нами из Серого Урочища выбегут недобитые виверны, горящие желанием поквитаться?! Нас тогда спасли древицские лучники, остановившие нежить слаженным залпом, и давшие нам с Вилькой время опомниться и дать достойный отпор. Хотя, на этот раз проблем не возникло — виверн было не больше десятка, половину из них сразу же положили эльфы, не знавшие промаха, а остальное закончили мои заклинания и Вилькин меч…

— Еваника, где тебе леший носит??! — Раздалось за спиной, вслед за чем послышались быстрые шаги и на крыльце рядом со мной возникла Метара, многозначительно притоптывающая плетеным лаптем по добротным доскам. Я привычно втянула голову в плечи — Метара, несмотря на свой почтенный, далеко за шестьдесят, возраст, была весьма неунывающей, острой на язык и скорой на расправу знахаркой, которую я слегка побаивалась.

…Когда Силантий отвел нас к этой избе, мы с Вильей и не представляли, к кому нас подселили. Дверь открыла крепкая высокая женщина лет пятидесяти, в длинных каштановых волосах которой блестели седые пряди, одетая в просторное темно-синее платье до пола, подпоясанное плетеным ремешком, с которого свисала знахарская сумка. Удивительно ясные темно-карие глаза окинули нас с Вилькой с головы до ног, после чего ироничная улыбка расплылась по лицу немолодой знахарки.

— Силантий, кого же ты мне привел? Девиц на выданье? Зря, приданого-то у меня нет. — Волхв невозмутимо кивнул, здороваясь.

— Метара, это Еваника Соловьева, воспитанница Лексея Вестникова, и ее подруга, младшая княжна Росская Ревилиэль. Я говорил тебе о них.

— Да помню я, — отмахнулась та, продолжая разглядывать. — Значит, это ты — Лешкина ученица? — Я поперхнулась, услышав имя наставника, произнесенное с такой небрежностью, которая говорила о давнем знакомстве. А Метара, вдосталь насладившись ошарашенным выражением моего лица, хлестко припечатала:

— Точно, его ученица. Он точно также столбом становился, когда со мной разговаривал.

— Но… — я только открыла рот, чтобы возразить, но знахарка уже повернулась к Вильке.

— Так-так… Полуэльфийка, да? И княжна, к тому же… И чего тебе дома, в княжеском тереме не сиделось?

— Замуж не хотела! — буркнула покрасневшая под пристальным взглядом знахарки Вилька.

— Ну и глупо, — отрубила знахарка. — Я тоже по младости лет замуж не пошла, вот до сих пор одна и живу.

— И вы жалеете? — вскинулась Вилья, сверкая зелеными глазами.

— Ничуть, — пожала плечами знахарка и внезапно тепло и открыто улыбнулась. — Силантий, а мне эти девочки по душе.

Она повернулась к нам и сделала приглашающий жест, посторонившись и давая пройти.

— Добро пожаловать в мой дом. Пусть он станет вашим…

…Я улыбнулась воспоминаниям, и тотчас схлопотала легкий подзатыльник. Метара, глядя на меня сверху вниз, грозно сдвинула брови, намереваясь прогнать меня в горницу за стол, но в карих глазах теплилась улыбка. Знахарка относилась к нам с Вилькой как к невесть откуда нагрянувшим внучкам, с полагающейся в таких случаясь строгостью и заботой.

А также непомерным желанием «откормить нас до нормального состояния». Что знахарка понимала под «нормальным состоянием», я не знала до сих пор, но относилась к подобной «угрозе» философски — с таким образом жизни, какой ведем мы с Вилькой, просто нет шансов «расползтись» и утратить навыки…

— ЕВАНИКА!

— Иду, иду! — С этими словами я проскользнула в прохладную горницу, провожаемая пристальным взглядом Метары.

Вилька, уже уплетавшая пышные оладьи с земляничным вареньем, помахала мне рукой и промычала что-то приветственное. Я же уселась напротив нее на узкую лавку и безапелляционно придвинула себе блюдо с оладьями и маленький берестяной туесок с вареньем. Вилька протестующе замычала, но я ее банально проигнорировала, нагло уводя у подруги из-под носа очередной оладушек. Метара активно шебуршила где-то в сенях, время от времени приглушенно ругаясь — опять я все мешочки с травами переложила.

— Ев, что она так? — Вилька прожевала-таки оладушек и вопросительно уставилась на меня. Я в ответ пожала плечами и приглушенно сообщила:

— Мне вчера кое-какие семена нужны были, гусениц травить, а пока я их нашла, у Метары маленький бардак случился…

— Еваника, я все слышу!!! — раздался ехидный голос из сеней. Я покраснела и принялась с удвоенным энтузиазмом поглощать удивительно вкусные оладья — все-таки получаются они у Метары так, что просто не оторвешься.

Волосы, в прошлом месяце остриженные Вильей, упали на лицо. Я убрала их движением, ставшим уже машинальным, и недовольно покосилась на невозмутимую полуэльфийку. Когда я попросила подругу слегка подровнять мне волосы, она, не долго думая, остригла их удивительно красивой «лесенкой» гораздо выше плеч так, что пряди на затылке едва-едва прикрывали шею. Когда я увидела результат, то впала в глубочайший ступор, не в силах сказать хоть что-то. Конечно, как выяснилось впоследствии, такая стрижка была удобна, она даже мне шла, но мне было как-то непривычно быть похожей на женоподобного юношу…

Вилька наконец-то отодвинулась от стола и, поправив светло-зеленую тунику без рукавов, переплела пальцы и пристально уставилась на меня.

— Чего? — непонимающе спросила я, обмакивая очередной оладушек в варенье. Вилька вкрадчиво улыбнулась и ненавязчиво поинтересовалась:

— Ев, ты еще не передумала?

— А конкретней? — осторожно уточнила я, запивая оладья прохладным, только что из погреба, молоком.

— Ну, ты в Андарион съездить не хочешь?

Подруга таки добилась желаемого результата — от такого предложения я поперхнулась, и Вилька, сочувственно хмыкнув, принялась с энтузиазмом хлопать меня по спине так, что я едва не свалилась с лавки.

— Ви-и-иль! — взвыла я, сразу, как только смогла заговорить. — Перестань колотить меня по спине — синяки будут!

— Ой, какие мы нежные стали… — беззлобно заявила полуэльфийка, тем не менее, переставая выколачивать из меня пыль вместе с остатками воздуха из легких. — А если серьезно — ты не хочешь с Хэл повидаться? И с Данте?

— На первый вопрос ответ «да», на второй — «нет», — буркнула я, вставая из-за стола. — Виль, могу тебе напомнить, что стряслось на Рассветном пике, и во что я превратилась. Я до сих пор боюсь, что стоит мне только разозлиться, как у меня глаза меняться начнут.

Последнее опасение было весьма обоснованным. Когда мы только вернулись в Древицы, я и Вилька закрылись вместе с волхвом Силантием в его избе, где и рассказали, что случилось во время похода, и каким образом я обрела вторую ипостась. К счастью, волхв не стал выталкивать нас из деревни под предлогом того, что тварям, подобным мне, здесь не место. Он только спросил, могу ли я контролировать превращение, и если нет, то насколько я при смене ипостаси буду опасна для окружающих, потому что во время весьма эмоционального рассказа глаза у меня дважды затягивались «пленкой», превращаясь в характерное для айранитов «черное зеркало».

Я помолчала, а потом честно ответила, что не знаю. Сама по себе трансформация безвредна для окружающих — я полностью контролирую себя, но вот моральное самочувствие невольных зрителей могло пострадать. Волхв только вздохнул, а потом… предложил остаться насовсем. Так мы и попали под «заботливое крылышко» Метары, с которой на удивление быстро нашли общий язык…

— Е-е-ева-а-а! — Сладко пропел над ухом ехидный голос Вильки. — О чем опять мечтаешь?

— Думаю, — честно ответила я, поднимаясь из-за стола и направляясь в нашу с Вилькой общую комнату, продолжая переговариваться с подругой, но уже на порядок громче. — Надо Белогрива проведать! И Глефа заодно!

— Проведай, проведай! — отозвалась Вилька из горницы, пока я переодевалась в короткое, на две ладони выше колена, светло-голубое свободное платье без рукавов. — А то конюхи опять на твоих жеребцов жаловались!

— Что на этот раз? — поинтересовалась я, выходя из комнаты с плетеными сандалиями в одной руке и обычной знахарской сумкой в другой — бездонный артефакт я приберегала для странствий или же походов в Серое Урочище за травами.

— Стойло разнесли. Вернее, не совсем разнесли — просто перегородку сломали.

Я страдальчески вздохнула, присаживаясь на лавку и обуваясь. Нет, эти жеребцы меня определенно с ума сведут! Полгода назад мы, отправляясь к Серому Урочищу, оставили в Древицах наших лошадей — серого Вилькиного Тумана, серебристого Глефа, скакуна Алина, и черного со снежной гривой Белогривого, принадлежавшего Данте. Нужно ли говорить, что когда вернулись не все, то возиться с Белогривым и Глефом пришлось мне, как самой крайней. Все бы ничего, но жеребцы, становившиеся при моем появлении сущими ангелами, превращались в неукротимых мракобесов, стоило мне только скрыться из вида. Причину столь явной неприязни между ними я так и не постигла, поэтому было принято решение развести жеребцов в разные конюшни.

Помогло, но ненадолго.

Через неделю Глеф снес перегородку в стойле и благополучно сбежал. Нашли его ошивающегося у конюшни, откуда слышалось ехидное ржание Белогривого, после чего жеребцов запирали в разных концах стойла, но под одной крышей. Сколько я с ними нервов потратила — не счесть, пока не поняла, что между Глефом и Белогривым сложилось нечто вроде дружбы, замешанной на здоровом соперничестве и поддерживающей скакунов в боевом расположении духа…

Вилька встала из-за стола и, потягиваясь, подошла ко мне.

— Купаться сегодня не пойдешь? Вода вчера была просто сказочная!

— Пойду, наверное… — задумчиво ответила я, завязывая тонкие ремешки сандалий вокруг лодыжек, а Вилька уже клала мне в сумку широкое полотенце и тонкую сорочку.

— Пойдешь, куда ты денешься… Опять на иве будешь сидеть. Флейту с собой возьмешь? — Я кивнула, занятая завязками, и самодельная флейта, со вчерашнего дня лежавшая на столе, привлекая к себе всеобщее внимание, отправилась вслед за полотенцем и сорочкой.

Игра на флейте — это отдельная история. Помню, что зимой я как-то раз пожаловалась, что делать мне совершенно нечего, баловаться иллюзиями надоело, но заняться чем-то надо, иначе я корни со скуки пущу. Вилька умно покивала, после чего накинула на себя полушубок и куда-то свалила. Вернулась подруга спустя час, раскрасневшаяся от мороза и с припорошенными снегом волосами, но подозрительно довольная. Отогревшись у печи, подруга жестом бывалого фокусника выудила из рукава простенькую, но весьма изящную тростниковую флейту, которую она выпросила у знакомого эльфа, и протянула ее мне…

Вот когда я оценила достижения современной магии, позволявшие на несколько часов сделать помещение полностью звуконепроницаемым!

Вилька учила меня играть на флейте всю зиму и половину весны, вплоть до конца березня. Поначалу из флейты извлекались только жуткие, пробирающие до костей хрипящие и свистящие звуки, но мой энтузиазм вкупе с Вилькиным воистину эльфийским терпением все-таки победил — к весне я уже играла довольно сносно. По крайней мере, когда я упражнялась по вечерам без звукоизоляции, Метара с громкими воплями не просила «перестать проводить гнусные опыты на нежити», а спокойно выслушивала мои «серенады». А в начале лета Вилья покровительственно похлопала меня по плечу и заявила, что можно подаваться в менестрели — за такую музыку камнями меня точно не побьют, а если повезет, то помогут финансово. Я фыркнула, а Вилька улыбнулась.

И вот теперь я периодически играла на флейте, причем мелодии у меня получались довольно-таки нежными и приятными для слуха, хоть и несколько простоватыми. Ну, и ладно — не на хлеб же мне этим зарабатывать…

Я подхватила с лавки сумку, в которую тайком от Метары положила полковриги домашнего хлеба, и, попрощавшись с Вилькой, вышла из дома, намереваясь разобраться с нахальными жеребцами и в очередной раз показать им, кто в доме хозяйка.

Шум, производимый этими двумя мракобесами в лошадином обличье, я услышала еще на походе. М-да, похоже, Глеф и Белогривый опять развлекаются по полной программе… Я страдальчески вздохнула, и подошла поближе к распахнутым дверям конюшни, из-за которых раздавалось звонкое, несколько ехидно ржание моих «подопечных», сопровождаемое грохотом.

Ага, все, как всегда, все, как обычно…

Из конюшни раздался вопль, а вслед за ним грянул семиэтажный мат. Я охнула и, вбежав внутрь, рявкнула отработанным за последние полгода зычным командирским голосом:

— А ну, прекратить бардак!!!

Как ни странно, сработало — тишина воцарилась моментально, замолк даже конюх, которого «добрые лошадки» загнали на стропила под крышей. Сами же виновники сего переполоха смотрели на меня с одинаковым ангельским выражением на ехидных мордах. Я тяжко вздохнула и, выдернув из зубов Белогривого порядком пожеванную уздечку, задрала голову кверху, осматривая прилипшего к стропилу конюха.

— Как вы там?

— З-замечательно, — провыл несчастный, не рискуя крыть меня матом в присутствии Глефа и Белогривого. Не знаю, как, но оба жеребца всегда чутко улавливали, когда меня оскорбляют, и принимались на не шутку защищать мою честь, а уж в этом им попросту не было равных — даром, что рыцарские кони с буйным характером.

— Тогда слезайте! — Предложила я, придерживая обоих коней за гривы. Конечно, эти паразиты могли вырваться в любой момент, но почему-то этого не делали, предпочитая с абсолютно невинным видом смотреть в пол. Я же удовлетворялась этой иллюзией контроля, прекрасно понимая, что лучшего я ни в жисть не добьюсь…

— Нет уж, спасибо. Я пока тут посижу. — С подозрительно счастливой миной помахал мне конюх, слегка привставая на балке. — Вы пока с лошадками прогуляйтесь, а я попозже и стойло вычищу, и корма насыплю…

К сожалению, мне пришлось разочаровать этого милого и доброго человека.

— Сегодня я только на Белогривом проедусь. Сами понимаете, с ними обоими мне не справиться, приходиться ездить по очереди. — Врала, конечно. Я могла спокойно прогуливаться с обоими жеребцами, но пешком. К сожалению, ехать на ком-то одном мне не позволял «соперник», так что во избежание последующей драки, мне приходилось либо тащиться всю дорогу на своих двоих, либо через каждые пять минут пересаживаться с одного жеребца на другого, а это дело мне быстро надоедало.

— Но, госпожа ведунья… — Попытался было возразить конюх, но я уже выводила Белогривого из стойла, оставив ехидно фыркающего Глефа на попечении прилипшего к стропилу человека.

Уже на выходе я обернулась и строго сказала, обращаясь к эльфийскому скакуну, который уже алчно косился в сторону конюха фиолетовым глазом:

— Глеф, если будет хоть одна жалоба, когда я вернусь, то не возьму тебя вечером на луг. — На морде эльфийского жеребца отразилось такое почти человеческое разочарование, что я едва не рассмеялась. Лошади вообще сами по себе умные животные, а эти, как мне казалось, понимали каждое слово…

Я улыбнулась и, положив ладонь на холку Белогривого, вышла из прохладной конюшни в жаркое утро, намереваясь проехаться прямым курсом до небольшой бухточки в Белозерье, до которой было примерно полверсты. Близко, конечно, но возвращаться обратно своим ходом по жаре в два часа пополудни было настолько лень, что я решила, что проще будет прокатиться туда-сюда на Белогривом. Тяжеленное седло, захваченное мною из конюшни, оттягивало плечо, а уздечка, зажатая в кулаке, так и норовила хлестнуть меня по голым ногам. М-да, может, все-таки стоило снять конюха, чтобы он хотя бы оседлал мне лошадь?

Ага, щаз! Если к Глефу еще могли подмазаться эльфы, возглавляемые Вилькой с куском сахара в качестве взятки, то Белогривый упорно не подпускал к себе никого, кроме меня, особенно с седлом в руках. Именно поэтому мне приходилось каждый раз, чертыхаясь сквозь зубы, оседлывать его самостоятельно.

Вот и сейчас — пока я нацепила на Белогривого седло по всем правилам, я выдохлась и взмокла, а эта черная скотина так и продолжала стоять столбом, никак не реагируя на мое пыхтение, сдавленную ругань и увещевания на тему «почему этим никто, кроме меня, не может заняться???» Наконец процесс «упаковки» был завершен, к огромной радости всех действующих лиц, т.е. меня и Белогривого, которому тоже надоела вся эта возня со сбруей, причем настолько, что стоило мне только выпрямиться в седле, как он взял с места в карьер, перейдя на галоп, да такой быстрый, что распахнутые настежь створки южных ворот моментально оказались далеко позади!

Я взвыла, и вцепилась в луку седла, надеясь удержаться, и это мне, как ни странно, удалось. Еще во время совместных с Данте катаний эта зловредная зверюга точно знала, как следует бежать, чтобы я выпала из седла, а как — чтобы только повизжала, но на месте удержалась…

Данте…

Имя отозвалось тупым уколом в сердце. Невозможный и вездесущий наемник, который в конце концов оказался рыцарем-аватаром… Мой ангел-хранитель на пути к Рассветному пику, был Ведущим Крыла защитников далекого Андариона, одним из тех, кто атаковал мой дом недалеко от Стольна Града. Если честно, то я почти простила ему то нападение, но все остальное… С одной стороны, он защищал меня, а с другой — именно благодаря ему я стала той, кем я сейчас являюсь. Потомком древнего рода существ с двумя ипостасями, крылатой Синей Птицей, уже не человеком, но еще не айранитом. Теперь я даже толком не знала, к какому из миров принадлежу, но сердцем чувствовала, что теперь я чужая и людям, и обитателям Андариона.

Вот это-то я и не простила Данте до сих пор.

За то, что я стала еще большим изгоем, чем он — аватар, чужой среди своих, защитник и палач своего народа в одном лице. Хуже — только ведунья-полукровка, потомок угасшего рода, которая не желает возвращаться на «землю предков»…

Белогривый всхрапнул, словно почуяв мое настроение, и моментально сбавил шаг. Я вздрогнула и поняла, что вижу окружающий мир чересчур четко — выходит, глаза опять стали непроницаемыми черными зеркалами айранитов. Никак не могу научиться контролировать это. Почему-то, стоит мне только начать думать о чернокрылом рыцаре-аватаре, как я теряю контроль над проявлениями своей новообретенной ипостаси.

Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Медленно выдохнула.

Как ни странно, помогло — когда я вновь соизволила обозреть окружающий мир, то он выглядел, как обычно, полный ярких красок и света солнца, но уже лишенный сверхъестественной четкости и глубины. Я облегченно вздохнула и хлестнула поводьями, заставляя Белогривого вновь перейти на галоп. Рыцарский жеребец звонко заржал и припустил по утоптанной дороге вдоль пологого берега Белозерья.

У меня есть свое любимое местечко, о котором мало кто знал по той простой причине, что ребятня не рисковала убегать далеко от частокола, предпочитая купаться поближе к деревне, а травникам не было нужды забредать так далеко. Пожалуй, о нем знала только Вилька, не раз ездившая со мной сюда, волхв Силантий и, разумеется, Метара — чтобы в случае чего, знать, где меня искать.

На него я набрела совершенно случайно еще весной — просто мне было интересно, что же находится вокруг Древиц, и я от делать нечего исследовала прилегающие окрестности. Так вот, в этом месте берег представлял собой довольно-таки высокий, но относительно некрутой обрыв, по которому при наличии определенной доли сноровки можно было спуститься к воде. Но очаровал меня не сам берег, а то, что находилось на нем — старая, раскидистая плакучая ива, длинные нижние ветви которой с узкими серебристыми листочками нависали над самой водой…

Идеальное место для того, чтобы поразмышлять, предаться мечтам или же просто посидеть в тишине и покое.

И именно туда я сейчас направлялась. Помимо всего прочего, радовала безлюдность местности, так что я могла искупаться совершенно спокойно и в свое удовольствие, не дергаясь по поводу орав купальщиков, которым почему-то приспичивало освежиться в одно время со мной — какой уж тогда отдых…

Берег встретил меня тишиной, шелестом серебристых листьев старой ивы и бликующей поверхностью теплой воды. Красота, да и только! Я улыбнулась и, подведя Белогривого поближе к иве, спешилась, намереваясь искупаться прямо сейчас. Ехидный вороной с белой гривой жеребец негромко заржал, напоминая о себе.

Ах, да! Я же его расседлать забыла!

На этот раз я справилась с процедурой намного быстрее — седло хлопнулось у корней ивы, спустя минуты полторы после начала процесса, туда же полетел и потник. Уздечка нашла себе пристанище на одной из нижних ветвей, а я, поправив лямку полотняной сумки, начала спуск к воде, предварительно предупредив Белогривого, чтобы не смел далеко отходить от казенного имущества.

Купание в прохладных чистых водах Белозерья доставило мне истинное удовольствие — все-таки, очень приятно было окунуться в прозрачную толщу воды, сквозь которую просвечивает каменистое дно с редкими островками речных водорослей, расслабленно побарахтаться на поверхности, позволяя солнцу слегка обжигать мокрое лицо…

Минут через десять я пришла к выводу, что жить хорошо, а хорошо жить — еще лучше, но все-таки, хорошего должно быть понемножку. С такой мыслью я подплыла поближе к берегу и, нащупав ногами дно, вылезла из воды, довольно улыбаясь и убирая с лица намокшие пряди волос.

Эх, красота!

Я быстренько стянула с себя сорочку, в которой купалась, и, завернувшись в широченное банное полотенце, впихнутое Вилькой, уселась у самой воды с костяным гребнем в руках. Солнце уже нешуточно припекало, утренняя прохлада сменилась полуденным зноем, а вода блестела так ярко, что глазам было больно смотреть. Легкий ветерок дул прямо в лицо, настраивая на весьма умиротворенный лад, настолько умиротворенный, что я вспомнила про наличие флейты в своей знахарской сумке.

Как говориться, почему бы и нет? Я встала с облюбованного места и, быстренько натянув на себя платье, собрала свои вещи и босиком поднялась наверх, к своей любимой иве, ветки которой при моем приближении слегка зашумели, словно приветствуя. Я улыбнулась и, развесив на одной из нижних ветвей свою мокрую сорочку, оглянулась, надеясь узреть Белогривого. Тот оправдал мои надежды, честно топчась на небольшой лужайке в двух десятках саженей от дерева. Словно почувствовав, что я высматриваю его, черный жеребец неохотно поднял голову от сочной травы и звонко заржал, отзываясь, после чего снова углубился в священное дело уничтожения зеленого убранства луга.

Я тихо фыркнула и, бросив свои сандалии у корней ивы рядом с седлом Белогривого, принялась искать флейту на дне сумки. Инструмент нашелся подозрительно быстро, но, как оказалось, не только он один — пальцы мои наткнулись на что-то мягкое и шелковистое, и, потянув это что-то за кончик, я с удивлением вытащила небесно-голубой эльфийский шарфик, расшитый снежно-белыми облаками. Чисто машинально я повесила сумку на отломанный когда-то давно сук, а кончики пальцев уже гладили тонкую ткань, которая напомнила об очень многом. Шарфик выжил после блужданий по Серому Урочищу, перенес испытание на прочность в горах Гномьего Кряжа и не изменился после моего невольного купания в Небесном колодце, после которого и начались мои проблемы… Вот что значит — качественная эльфийская работа.

Повинуясь какому-то непонятному чувству, я повязала шарфик на шею, оставив концы свободно полоскаться по ветру, а сама, зажав флейту в зубах, подпрыгнула и, подтянувшись, оседлала ближайшую нижнюю ветку ивы. Подумав, залезла еще выше и, наконец-то умостившись на высоте около полутора саженей, прижалась спиной к стволу дерева и, глядя на искрящуюся под солнцем воду сквозь занавес узких серебристых листьев и тонких веток, поднесла флейту к губам…

Первые пробные звуки всколыхнули собой тишину летнего полудня, складываясь в незатейливую, но приятную мелодию. Я прикрыла глаза, и чистые звуки флейты наполнились какой-то светлой грустью, такой же, какая жила в моей душе. Теплый ветер шевелил мои уже почти высохшие волосы, щекочущие кончиками шею и лицо, а тихий шелест листьев вплетался в мелодию, становясь ее частью…

Звонкое ржание Белогривого раздалось совсем рядом, но я даже ухом не повела — скучно ему, небось, стало, вот и пытается созвать хозяйку с дерева. А вот и не слезу — мне и тут хорошо. Прохладно, уютно… Я, не открывая глаз, свесила босую ступню с ветки, и принялась слегка ею покачивать в такт плавной мелодии… Эх, как же тут все-таки хо…

— Замечательно играешь, Еваника.

Услышав этот до боли знакомый баритон, я вздрогнула и открыла глаза. Флейта выскользнула из моих моментально ослабевших пальцев и, пару раз стукнувшись о ветки подо мной, упала прямо в подставленную ладонь Данте. Он широко улыбнулся, глядя на меня снизу вверх черными с серебряными искрами глазами, и слегка склонил голову в знак приветствия. Белогривый, предатель эдакий, уже вовсю ластился к вновь обретенному хозяину, который невесть зачем вернулся из далекого Андариона.

Я неверяще смотрела сверху вниз на Данте, принявшего более привычный для меня человеческий облик. Легкий ветерок шевелил черные пряди волос, выбившиеся из залихватского хвоста, тонкий шрам на левой щеке, оставшийся после прохождения через Ночной Перевал, светлой линией перечеркивал загорелое лицо. Серебристо-седая прядь у левого виска стала, как мне показалось, чуть ярче и шире, словно последние полгода у Данте прошли не лучшим образом. Я по-прежнему молчала, продолжая рассматривать его со смешанным чувством злости и восхищения.

Как и прежде, он носил потертую одежду наемника, за спиной висел неизменный двуручник из темной стали, а тощая походная сумка разместилась по соседству с моей. Данте окинул меня оценивающим взглядом, и, улыбнувшись, резюмировал:

— Выглядишь ты просто превосходно.

— Издеваешься?? — прошипела я, вновь обретая дар речи. Действительно, выгляжу я куда как превосходно — выгоревшие на солнце короткие каштановые пряди торчали во все стороны, колени исцарапаны после лазания по деревьям, а платье, хоть и было чистым, оставляло желать лучшего.

— Нет, просто констатирую факт, — грациозно пожал он плечами, продолжая смотреть мне в глаза. — Может, ты все-таки слезешь?

— Ну уж нет, спасибо. Мне и здесь хорошо. — Буркнула я, поудобнее устраиваясь на ветке.

— Как хочешь. А я-то уж подумал, что ты мне рада будешь…

— Рада?? — Тихо повторила я, в упор рассматривая Данте и чувствуя, как в душе поднимает голову ярость на стоявшего у ствола ивы рыцаря-аватара. — После того, что случилось, ты думаешь, что я рада??

Мир в моих глазах стал более четким и объемным, а Данте едва заметно вздрогнул. Зрением айранитов я это отметила, и ехидно прошипела:

— Что такое, бесстрашный аватар? Как тебе моя вторая ипостась Синей Птицы?

— Ева… Ты действительно на меня злишься… — Тихо сказал он, почему-то опуская взгляд, но я уже завелась не на шутку.

— Злюсь? Ты не понял, Данте. Я в ярости, потому что благодаря тебе я стала тем, кем сейчас являюсь, и не надейся, что я скажу тебе за это спасибо, потому что меня абсолютно не устраивает такое положение вещей!!

Я легко соскочила с дерева, практически не заметив той высоты, на которой сидела, и оказалась лицом к лицу с аватаром. В его зрачках я уловила собственное отражение — лицо, застывшее холодной маской с черными зеркалами вместо глаз. И именно это меня отрезвило. Господи, во что же я превратилась?? Я уронила лицо в ладони, стараясь успокоиться.

Нет, не хочу я быть айранитом… Хочу быть человеком! Хочу жить нормально, не боясь, что во время очередной эмоциональной вспышки мое лицо превратится в безжизненную маску с провалами вместо глаз!!

— Еваника… — тихий голос Данте раздался над самым ухом, а на плечи мягко легли его ладони. — Когда ты в последний раз меняла ипостась? — От удивления я ответила честно.

— Еще на Рассветном пике. Больше я ни разу не перекидывалась.