– Так, – уверенно сказал Забелин. – С этим понятно. А что относительно нынешней позиции?
      Выдрищенский резко вскинул левую руку и вновь щелкнул – на редкость звучно выходило это у него, как удар в воздухе пастушьего кнута.
      Генерал даже не обернулся: видно, он сумел наладить среди своих охламонов такую дисциплину, в коей не сомневался ни на йоту. И был прав – как чертик из коробочки откуда-то выскочил Бурдюк и в мгновение ока был у стола.
      – Карту! – генерал скомандовал, как выстрелил. И пальцем указал на посуду:
      – Убрать!
      Сказал так и спохватился:
      – Простите, господа, вы уже отобедали?
      – Да, – кратко ответил за всех Павел. – Можно нести карту.
      И столь же молниеносно стол был очищен, вытерт, карта явилась, с ней появился красный карандаш.
      – Прошу вас, господа. – Генерал поднялся, карандаш нацелился в карту. – Мы находимся здесь, извольте взглянуть. Противник… по данным разведки…
      Забелин и Беркутов склонились над картой, с интересом смотрели и слушали. Зачем-то уставились в топографический пейзаж Юра с Аркадием. А Егор и не поднялся с табурета, ему это все было скучно. Он закинул голову вверх и стал смотреть в небо.
      Небо здесь совершенно земное, какое оно бывает в ясные июньские дни – ясное, бесконечно далекое, с крохотными облачными мазками в самой-самой высоте. Так было в детстве – такое небо, вспомнил Егор… Ему сделалось лениво и приятно… в брюхе уютно ворчал перевариваемый обед. Глаза сами стали жмуриться… Долетали до ушей разные вздорные речи: дислокация, фланги… данные разведки… боестолкновение… Княженцева стал одолевать сон.
      Заметил это Павел. Поднял голову и увидел, что философа развезло.
      – Э, – сказал он, – похоже, что к моим орлам является Морфей… Да признаться, я и сам не прочь отдохнуть. Можно ли у вас тут где-нибудь вздремнуть часика три?
      – Весьма, весьма, – оживился Выдрищенский. – Место найдется. Я прикажу… – И фирменный щелчок пальцами. – Раньше вечера точно ничего не начнется. Это твердо можно сказать! Они не рискнут… Забери это! – велел генерал подскочившему Бурдюку. – Отведи гостям комнату, ту угловую, им надо отдохнуть. Понимаешь?
      – Сию секунду, ваше превосходительство!
      С проворством он свернул карту, карандаш спрятал, точно фокусник.
      – Прошу вас, господа, – пригласил генерал.
      Княженцев поднялся, взял автомат. Двигаться не хотелось, разморило. Но перспектива отдыха показалась заманчивой.
      Все разобрали свое оружие, побрели вдоль стены к сравнительно уцелевшему пятиэтажному дому.
      Генерал шел, любезно приговаривая:
      – Милости просим, господа… После сытного обеда, так сказать… хе-хе! Отдохнете, в тишине, в спокойствии… А затем мы вас и еще провиантом обеспечим, и между прочим, патроны к вашим аэрам найдутся…
      – К чему?! – брякнул Егор; спохватился, прикусил язык, но – поздно.
      Генерал непонимающе задрал брови.
      – Я говорю… – несколько помолчав, сказал он, – к автоматическим ружьям вашим. АР-8, так ведь они называются?
      – Да, – поспешно ответил Павел. – Именно восьмая модель, но модернизированная.
      – Вот я же и говорю… – Генерал оглядел Беркутова. – А у вас… – Тут он запнулся чуток. – У вас, я смотрю…
      – Это несколько другой тип, – спокойно сказал Беркутов. – Но патроны те же.
      – Так, – согласился генерал. – Гм…
      Сергей Аристархович усмехнулся как-то через силу.
      – Вас униформа моя интересует?.. Это другой департамент, точнее сказать не могу. Секрет.
      – Так, – повторил генерал уважительно. – Весьма понимаю-с… Вот мы, в сущности, и пришли. Вот это парадное… Ну-ка, братцы, расступитесь!
      Последние слова были обращены к вооруженным людям, вышедшим из подъезда и остолбеневшим при виде процессии. Рты раскрылись, глаза округлились от субординационного ужаса… Но генеральский рык оживил их: с шумом и топотом они ринулись в сторону, толкая друг друга на бегу.
      Генерал посмеялся:
      – Воспитывать приходится. Без этого нельзя-с… Однако, прошу, господа.
      Вошли в парадное, где царила приятная прохлада. Кроме нее, царил там еще и страшный разгром – а все-таки, несмотря на разруху, отбитую лепнину потолочных карнизов, выбитые окна, мусор и битое стекло повсюду – несмотря на все это, сразу было видно, что это роскошный барский дом, именно столичный: мозаичный пол, мраморные ступени… Егор вздохнул незаметно: ему всегда больно было видеть упадок.
      – Сюда пожалуйте, в третий этаж, – уверенно баритонил генерал.
      На третьем этаже в распахнутых настежь дубовых дверях поджидал их вездесущий Бурдюк.
      – Сюда, сюда-с… Ждем-с!
      Огромными пустыми, мертвыми комнатами они прошли в комнатку неожиданно маленькую, уютную, оклеенную веселыми голубыми обоями.
      «Детская», – как по наитию понял Егор.
      Вдоль стен здесь стояли шесть кроватей: три у одной стены, три у другой. Стекла в окне были, конечно, выбиты, и дул несильный сквознячок.
      – Располагайтесь, прошу. – Генерал хозяйски повел рукой. – Не прислать ли кого в ваше распоряжение? Могу рекомендовать своего ординарца, малый изрядный, расторопный и не болтун.
      – Спасибо, ваше превосходительство. – Павел улыбнулся. – Ординарца не надо, а неплохо бы того, которого мы повстречали там. Он, кажется, у вас огнеметчиком служит.
      Генерал строго повернулся к Бурдюку:
      – Кто таков?
      Тот заплясал на месте от рвения:
      – Есть такой! Кобылий Кирпич! Из мобилизованных.
      – Да-да! – обрадовался Забелин. – Он самый. Так распорядитесь, пожалуйста.
      – Обеспечь! – распорядился генерал. А гостям деликатно: – Ну-с, не смею вам мешать. Счастливо отдохнуть!
      И щелкнул каблуками – сабельно лязгнули шпоры. Затем он поправил бабочку, и Егор только сейчас заметил, что рука у него холеная, с тщательно обработанными, но не слишком чистыми ногтями.
      Полуприкрыв дверь, генерал удалился; долго еще слышалось слабеющее звяканье шпор по паркету.
 

* * *

 
      Княженцев положил автомат и с огромным удовольствием обрушился на ближнюю к окну кровать.
      – Ух-х! – всласть выдохнул он. – Кайф, братцы!..
      Братцы, похоже, княжеских простодушных восторгов не разделяли. Они как-то неуверенно стали разбредаться по комнате, подходить к кроватям – Юра зачем-то подошел к одной, взялся за железную спинку, потряс ее. Лицо его выразило тягостное непонимание происходящего.
      Егору же, наоборот, неизвестно отчего сделалось легко и беззаботно.
      – Да плюньте вы, Юра! – сказал он. – Ну, промахнулись, бывает. Прорвемся!
      Юра сложно этак повел бровями, носом, верхняя губа дернулась. Он сел на кровать.
      – Да ведь… – уныло молвил и не закончил.
      – Что? – Егор вскинул брови.
      – Скверно.
      – Не надо опускать руки.
      – Я не опускаю. – Юра вздохнул. – А все-таки дурак я.
      – Ну вот, надо же, экая самокритика! – рассмеялся Егор. – Ладно уж, скажите: умный!..
      – Если умный, то задним умом, – вяло улыбнулся Юра. – Теперь-то я, конечно, вижу… А тогда я в таком восторге был, что наконец-то… Старался не замечать, думал, мол, ерунда. Ан нет, не ерунда!
      – Как-то туманно говорите, тёзка, – удивился Княженцев.
      Юра откашлялся и изъяснился более внятно:
      – Когда наконец-то всё совпало, и мы все пошли к дольмену, я там, сидя внутри Юры, так ликовал, так уж ликовал… Это сладкое слово свобода! И не замечал, что ситуация-то вокруг складывается аховая… а уж если честно, то старался не замечать. Думал: пронесёт. Но – бац! – не пронесло. Эта нечисть все-таки загнала нас куда-то не туда.
      Аркадий присел на соседнюю с Юриной кровать. Пружины тихо скрипнули.
      – Вы имеете в виду те наваждения, которые случились там… в части, и позднее, по дороге? И уже там, на склоне?..
      – И их тоже.
      Здесь Юра помолчал, как бы не решаясь: говорить ли, не говорить нечто… Решился:
      – Помните, там. в части, когда темень пришла, и всякая нечисть… и покойник стал смотреть на вас?
      – Почему на вас? – сразу поправил Егор. – На нас.
      – На нас, – согласился Юра. – Но вы помните?
      – Ещё бы! И хотел бы, да не забудешь. Вы ещё сказали тогда, что это, мол, утопленник.
      – Это Юра-первый сказал. Но абсолютно верно. Это утопленник. И вы его знаете.
      От этого сообщения все малость обомлели, однако Аркадий моментально догадался:
      – Семён?..
      Юра-второй грустно кивнул.
      Повисло тягостное молчание. Секунд, наверное, десять длилось оно, после чего Егор спросил изменившимся голосом:
      – Как вы это знаете?..
      Юра пожал плечами:
      – Как? – Сплёл пальцы рук, похрустел суставами. – Да вы сами, по сути, это знаете…
      Егор подумал. Кивнул:
      – Да.
      Понятно, что у всех у них была разная степень иммунитета к воздействию «зираткульской одури». И самой слабой эта степень оказалась у Семена. Он сначала потерял сон, там в вагоне, ворочался, не мог уснуть. У него стало путаться сознание, а потом внезапно нахлынула, наоборот, сонливость. Он слабел. И когда поплыли по реке, продолжал слабеть, жизнь уходила из него, а он, видно, не понимал, что с ним творится, да и никто вокруг не понимал… Но вот пришёл миг – и нечисть, воплотившаяся в стихию, обрушилась на них. Она обрушилась на всех, а забрала с собою только его одного…
      – Ч-чёрт… – проговорил Княженцев тихо и поднялся. Сел. – И что же, он пошёл камнем на дно?
      Скорее всего, так оно и есть. Так и есть… Стихия легко поглотила, утопила его, и он перестал быть Семёном, а стал – утопленником, зомби, ходячим вместилищем темных сил.
      Педантизм Кауфмана не дал ему просто молча выслушать эту гипотезу.
      – Минуточку, – сказал он. – Но если так… то зачем ему приходить к нам? Или этим силам посылать его? Ведь мы же его не узнали. И не могли узнать! Разве то, что смотрело в окно, разве онобыло Семёном?!. Егор, ты помнишь это лицо?
      Княженцев только закряхтел, стаскивая нога об ногу кроссовки – расшнуровывать было лень. Стащил кое-как, спихнул их на пол.
      – Помню, – коротко ответил он.
      Юра-второй, однако ж, объяснился. Предварил, правда, объяснение тем, что можно лишь предполагать… и т. п. А предполагать следует: что это кошмарное порождение, ставшее орудием зла, всё-таки ещё сохранило в себе что-то от Семёна… А точнее, поблизости от своих былых товарищей в нём последний раз вспыхнула память о том, что оно когда-то было человеком – и оноподошло, смотрело, возможно, уже не понимая, но еще чувствуя что-то неясное, зовущую тоску по былому… а затем и это сгинуло для него– навсегда.
      После такого рассказа все помрачнели. Кауфман, не говоря ни слова, тоже разулся и завалился на кровать. Впечатление, понятно, было тягостное.
      Потом Княженцев произнес:
      – Вообще-то… логично. Следующим, стало быть, оказался Виталя.
      Юра подтверждающе кивнул.
      Да, у Виталия иммунитет, как выяснилось, был немногим крепче. Слабость и вялость овладели им…
      – Честно сказать, мне этот ваш Виталя сразу не понравился, – сообщил Юра. – Вы понимаете, что я вижу больше и шире… а через меня, между прочим, и Юра-первый почувствовал. Он начал вас сторониться. Я хотел к вам, а он противился, Виталий его отталкивал.
      Как нечисть поглотила Виталия? Этого точно знать нельзя. Да и не надо. Важен сам факт. Он стал лёгкой добычей; возможно, куда более лёгкой, чем Семён, ибо по складу характера – неуживчивого, стервозного – был сам ближе к нечисти. Он тоже стал слабеть, а когда уснул и дневное сознание покинуло его, нечисть окружила дом Клавдии Макаровны, каким-то образом выманила Обноскова оттуда… Ну, собственно, вот и всё. И кто знает, может, он уже стал упырём или ещё каким гадом… В общем, там, в строю отвергнутых, ему нашлось место.
      Аркадий, лёжа, грустно покивал головой:
      – Да уж… Я подозревал, что он парень гниловатый. Помнишь, там, у костра? – Кауфман повернулся к Егору. Тот кивнул: помню. – Но не предполагал, конечно, столь жуткий финал…
      Когда Павел с Виталием отправились на свою неудачную рыбалку – уже тогда Аркадий уловил в Виталии какую-то гнилинку характера, которая, впрочем, могла бы никак не проявиться… Но она была. И экстрасенс Аркадий Кауфман ее ощутил совершенно явно, правда, не понял, в чем она – точнее, не догадался, какой в этом смысл здесь, близ Зоны.
      А смысл самый простой: глиста в душе – значит, дырка; значит, в эту дырку легко проникнуть темной силе; а раз легко, то она и проникла, чего ж не проникнуть-то… Дальнейшее же – дело техники.
      – А вот Семен… – тут Кауфман призадумался. – Я просто не успел его узнать, все случилось слишком быстро. Думаю, он парень хороший, но совсем слабовольный… Ну, совсем тюфяк! Зона стала давить его. Он слабел, дряхлел… собственно, мы это сами все видели. Он даже не дал себе труда понять, что с ним происходит. И это чуждое просто поглотило его… Да, вот ещё. Вы, Юра тогда сказали: «Сеня Лысый». Почему – Лысый?
      – Да тоже детское прозвище. – Юра грустно улыбнулся. – Это Юра-первый сказал… Почему – не знаю.
      – Ну, ладно, – стал вслух рассуждать Егор. – Как бы там ни было, мы добились своего, угодили в этот дольмен. И что в итоге?
      Аркадий усмехнулся:
      – Думаю, это пока не итог.
      – Ах, вот как?.. Да, кстати! – Егор оживился. – Вспомнил: вот насчёт убийства в бараке… Помните, Юра? В той страшной комнате! Ведь кто-то там нашёл свою смерть… Этого вы не видели? Что там случилось?
      Юра замялся… Взгляд его забегал туда-сюда. Егор сразу насторожился.
      – Юра? Что с вами?
      – Нет, ничего… – Юрин голос зазвучал глухо, и Княженцев сообразил, что он задел какую-то струну, какую лучше было бы не задевать. Но уже поздно.
      – Не понял? – Павел сдвинул брови. Юра поморщился:
      – Э… Не хотел я трогать эту тему… ну да что ж теперь. Там не убийство, там самоубийство было. Застрелился… – Тут Юра вновь помедлил, словно ему трудно было это сказать. Но решился всё же: – Застрелился друг ваш. – Он взглянул на Сергея. Тот посмотрел удивлённо. – Миловский, – сказал Юра. – Особист вашей части.
 

* * *

 
      На секунду повисла ошеломляющая пауза. Ещё секунда – и она бы взорвалась вихрем эмоций – но Юра успел вскинуть руку:
      – Я объясню!
      И объяснил.
      Он, Юра-2, естественно, не знал всего. Он не соврал, когда сказал, что не знает, куда, в какой из миров провалилась та экспедиция восемьдесят четвёртого года. Все ли те люди оказались вместе, или их размело по разным закоулкам мирозданья?.. Неведомо. Но что Юра увидел в одну из своих внезапных вспышек – то, как Миловскому удалось вырваться сюда. Домой.
      – Удалось?.. – с недоверием переспросил Беркутов.
      – Ненадолго. – Юра грустно усмехнулся. – Минут на пять, может чуть больше.
      Можно лишь догадываться, да и то вряд ли – что довелось пройти, что испытать бывшему капитану за годы странствий. Десять лет, десять земных лет, Боже мой!.. И ради чего? Чем встретила его родина?!
      Вполне возможно, то была засада. Нечисть нарочно подстерегла Мидовского именно там, именно в тот миг, когда он через десять лет прорвался, продрался, вырвался домой. Она, сволочь, знала, на что и где ловить… А может быть, и нет. Может, это такая уж жестокая усмешка рока – вернуться, чтоб погибнуть на своей земле. Хотел вернуться? Ну так вот тебе!..
      Да уж, судьба-злодейка. Каким-то невероятным вывертом угораздило же капитана оказаться в том самом проклятом бараке в тот самый момент – может, это было полнолуние?.. – когда нечисть сгустилась и воплотилась – из теней, завываний ветра, из безотчётной людской тревоги соткались бредовые химеры, точь-в-точь, как нынче перед нашими путниками. Но их уроды тронуть не смогли, а на одинокого человека набросились всем скопом.
      Собственно всё Юрино видение – у тёмной стены человек с гривой полуседых волос и такой же светло-серебристой бородой. Одет нелепо, даже дико: дурацкий клетчатый пиджак с длинными фалдами, спортивные штаны, заправленные в старые, разбитые вдрызг сапоги. В руке…
      Но это потом.
      Заросшее лицо бледно и очень спокойно. Ясно, что человек понял: это его последний миг.
      Годы, годы, годы!.. Столько лет жить мечтой о возвращении, жить, не сдаваться, рваться, всё преодолеть, вернуться – и вот так попасть.
      Но никакой слёзной тоски, никакого отчаяния. Твёрдый взгляд. Так – значит, так. Пусть будет смерть в бою. Семь пуль врагу, одну – себе.
      Толпа тварей с воем валила на этого человека.
      Юра толком не разглядел их. Да ведь и было это вспышкой – пять секунд всего.
      В правой руке у человека был пистолет.
      Он резко вскинул его. Выстрел! – и одной нечисти снесло башку. В конвульсии взметнулись вверх страшные ручищи с кривыми когтями.
      Еще выстрел. Ещё. Ещё. Ещё! Семь раз швыряло разных тварей на пол. Брызгала вонючая жижа. А потом ствол «макара» взлетел к правому виску стрелка.
      Грохнул восьмой выстрел.
 

* * *

 
      Юра умолк. И все молчали. Как-то невольно взгляды сошлись на Сергее…
      Тот сидел, недвижным взглядом вперясь в стену.
      Егор, решив, что молчание ненужно затягивается, осторожно кашлянул.
      – А мне-то там чёрт-те что померещилось. Какой-то упырь… Ну, тот, что приходил, был в коридоре…
      – Нет, – негромко ответил Юра. – То другой. Тот вправду нечисть.
      – Да? – Егор не очень-то и удивился. – А кто он?
      – Не знаю, – ещё тише проговорил Юра.
      Беркутов слегка вздрогнул, очнулся.
      – Да, – вымолвил он. – Вот, значит, как довелось узнать… Эх, Гена, Гена! Ну да что ж – всё по-солдатски, так, как надо. Он встретил смерть лицом к лицу…
      – Как в битве следует бойцу, – закончил Забелин фразу, а вместе с ней и грусть воспоминаний. – Слушайте… – Но дальнейшее завершить не успел, потому что за дверью раздался топот, железное бряцанье, а затем в дверь постучали:
      – Дозвольте взойтить?..
      Явился Кирпич, неразлучный со своим ящиком.
      – Явился в ваше распоряжение!
      – Орёл, – кратко похвалил его Павел и распорядился: – Вы вот что, ложитесь-ка на самом деле, вздремните. Что-то мне подсказывает, что силы нам ещё понадобятся. А я тем временем схожу на рекогносцировку… Эй, Аника-воин! – Это Кирпичу. – Пойдёшь со мной.
      – Я тоже с вами! – Беркутов встал. – Мне спать не хочется.
      – Пошли, – согласился Павел.
      И они втроём ушли, попирая скрипучий паркет.
      Юра зевнул:
      – А-ахх!.. Что правда, то правда, надо отдохнуть. Не знаю, как вы, а меня в сон так и клонит!..
      Сказавши так, он взялся расшнуровывать утлые кеды.
      – Да, – поддержал Егор, снова заваливаясь на койку. – Здесь такой ветерок… прелесть, так прохладно…
      Юра стряхнул обувку, прилёг, смежил веки.
      – Давайте, – невнятно произнёс он. – Как это у вас, Георгий Сергеевич? Утро вечера мудренее?..
      Егор подумал, что проснутся они как раз вечером, улыбнулся, уже с закрытыми глазами. Они сами закрылись. Он потянулся, сонные видения заклубились перед ним… ему вроде бы захотелось удержать их, да лень было…
      Он мягко провалился в сон.

ГЛАВА 17