Некоторое время все пятеро молча стояли и смотрели. Здесь, на вершине, дул легкий ветерок, приятно овевал разгоряченные лица.
      Беркутов кашлянул.
      – Вот там, видите… – заговорил он странно измененным голосом… поморщился, откашлялся громогласно и заговорил нормально: – Вот, видите, слева бараки?..
      Мог бы не спрашивать. Все не слепые, все видели заброшенные угрюмые строения из давным-давно некрашенных, потемневших досок. У одного из них посередине провалилась крыша.
      – Это казармы, – пояснил лесник. – Те две – солдатские, ближняя к нам – офицерская… то есть для офицеров и прапорщиков. А у небожителей наших, – он усмехнулся, – командира, замполита, особиста… еще кое-кого… у них жилища были прямо при штабе, только вход с торца. Вон там, за соснами, его отсюда не видать.
      – А где сама шахта… в смысле, пусковая установка? – спросил Павел.
      – Там же в лесу. Чуть подальше. Люк шахты прямо на склоне, вон там.
      Беркутов указал примерное направление.
      – Ага… – прищурясь, протянул Пашка. – Ну что, пошли?
      – Пойдем, – сказал Егор. – Юра пусть идет впереди.
      – Юра, первым пойдешь.
      – Юра пойдет, – чирикнул Юра.
      – Молоток, – одобрил Павел. – Давай!
      Он явно подобрел к дурачку.
      – Только надо потихоньку, – заявил Юра вдруг.
      – Как это? – Егор нахмурился.
      – Тихонько, – пояснил Юра. – Ходить, смотреть. Там плохо, беда.
      Искатели переглянулись. Пашка присвистнул:
      – Та-ак… Ну-ка, Долгорукий, поподробнее.
      Ну, ясное дело, что ничего подробней Юра не выразил. Кроме того, что «там плохо, беда», от него ничего не добились.
      – Сергей Аристархович, – вежливо попросил Аркадий. – Вы понимаете, что это значит?
      – Честно говоря, нет, – сознался Беркутов. – Почему именно там – беда? Не буду хвалиться, но все-таки кое-что в окрестностях я знаю. И где здесь какая-то особенная беда?.. Нет, право, не могу сказать.
      Вновь приступили к Юре с расспросами. Пытали-пытали его, и с тем же успехом, то есть с нулевым. Юра вообще, похоже, был погружен в некий свой собственный, одному ему доступный мир; а на мир внешний реагировал лишь по обязанности, как служащий на нелюбимую работу. Основная же часть его существа с наивным любопытством взирала в таинственную глубь – и что там видела?.. Один Бог ведает. Юра говорил, на вопросы отвечал односложно, но в глазах его невидимо, неуловимо, как далёкие облака, плыли видения – видения, видения, видения, странные, грозовые, ясные, призрачные…
      И четверо мужчин отступились от паренька, поняв, что вряд ли они еще что-то узнают для себя. Коротко перебросились двумя-тремя словами – и все в том же порядке двинулись вниз.
      Но теперь все они насторожились – кроме Юры. разумеется. Шаг их сделался пружинист, руки и плечи казались напряженными. Под гору шли быстрей, но ходу оказалось больше, чем это виделось сверху: когда спустились, расстояние стало вытягиваться, и к полуобвалившимся столбам, на которых висели обрывки заржавевшей колючей проволоки, подошли не раньше чем через полчаса.
      На одном столбе косо висел облезлый жестяной плакат со зловеще оскаленным черным черепом: «Стой! Часовой стреляет без предупреждения!»
      Пашка смотрел на открывшийся ему вид грустным взглядом. Аркадий заметил, улыбнулся.
      – Ностальгия?
      – Знакомо. – Забелин вздохнул. – Я одно время в Сибири служил, в Саянах – очень похоже. Сопки тоже, тайга…
      – И такие вот Роджеры? – Егор ткнул пальцем в жестянку.
      – Ну а куда же без них, – еще раз вздохнул Павел.
      Княженцев огляделся, какое-то беспокойство поселилось в нем. Все тихо было кругом, но в тишине-то и таилось что-то неясное, заставлявшее Егора озираться… Он взглянул на Юру. Тот стоял столбиком, точно задумался. Руки вытянуты по швам, голова наклонена, взор уперт в землю. Торчащие уши просвечены солнцем, нежно-розовые.
      Забелин крякнул, шмыгнул носом и тем закончил лирическое отступление.
      – Ну, куда идем? – повернулся к Беркутову.
      – В дальний барак. – Лесник показал взглядом. – Там под полом.
      – Слушайте, – на лице Аркадия выразилось непонимание. – А как это, собственно?.. Разве при ликвидации части это не контролировалось?
      – О, это целая в своем роде поэма. – Сергей Аристархович засмеялся. – Гимн советскому прапорщику. Контролировалось, и еще как контролировалось! Но… нет таких преград, какие не преодолел бы прапорщик Вооруженных сил СССР!
      – А именно? – Егору сделалось интересно.
      – Именно мой земляк, из-под Питера, был тут начальником оружейного склада. Каким уж образом – не знаю, как подделал бумаги – не ведаю, но пять автоматов у него документально оказались списаны и уничтожены.
      – А вы-то как об этом узнали? – недоумение появилось в глазах Княженцева.
      Беркутов поудобнее подбросил на плече карабин, усмехнулся.
      – Перед самым моим отбытием сюда, год девяностый… или даже девяносто первый, не помню. Иду я по Литейному, по своим делам, вдруг кто-то сзади – хлоп! Обернулся, смотрю – конкретный такой мужчина в полном образе, все как положено: златая цепь, клубный пиджак… хохочет во всю пасть. Я его, понятно, не узнал сразу, как-никак шесть лет минуло… Ну, а потом затащил он меня в кабак, и, надо признаться, накушались мы там до ступора. Вот в таком-то состоянии он и открыл мне тайну черепахи Тортилы… припрятал, мол, с мыслью, что когда-нибудь вернусь, достану и реализую; но теперь у меня свой бизнес, крупный, солидный, так что черт с ним, оружием, пусть пропадает. Хоть и жалко, да не стоит овчинка выделки! И так, мол, жизнь удалась.
      – И что за бизнес? – полюбопытствовал Павел.
      – Право, не помню. Он говорил, конечно, но у меня в одно ухо влетело, в другое вылетело. Что-то глубоко торгашеское, вроде перепродажи барахла – секонд хенд… Но точно, ей-ей, не вспомню…
      – Дар от Советской Армии, – Павел хмыкнул.
      – Да, вроде как… Ну что ж, пришли.
 

* * *

 
      Этот третий барак был внешне точно таким же, как два первых, но Егору почудилось в нем нечто угрюмое, такое, чего он словами бы выразить не смог. Но он чувствовал.
      Чувствовал, да. За выбитыми окнами, за навсегда застывшей отворённой дверью стояло безмолвие – другое, не такое, как вокруг. Точно незримая черта отделяла мрачное строение от остального мира.
      Юра вдруг вскинул голову, рот его открылся, беззвучно зашевелил губами.
      – Мама дорогая, – невольно пробормотал Павел, видя это. – Никак нашего Вергилия пробило?..
      Был ли Юра Вергилием – вопрос, конечно, спорный, но что его пробило, это точно. Губы задвигались быстро, понеслись первые звуки:
      – Э… э-э… Юра видит… Юра видит…
      Вслед за этим прозвучало сообщение более информативное:
      – Сеня… Сеня… Лысый…
      – Что бы это значило? – Пашка недоуменно посмотрел на Аркадия, затем на Беркутова и Егора.
      – Где-то я это слышал… – Княженцев напряг память, но не вспомнил. – Нет, – покачал он головой.
      Юра мыкнул что-то с силой, горло напряглось, надулось, оскалились мелкие неровные зубы. Он силился еще что-то сказать, плечи его сводило, он шевелил пальцами. Все напряженно смотрели на него, ожидая слов, – и не дождались. Прошло с десяток секунд, и Юра прекратил свои усилия. Он вздрагивал, пот крупными каплями выступал на лбу.
      – Юра… Юра… – тревожно заговорил Беркутов.
      Тот оглянулся на зов, взгляд был вполне осмысленным.
      – Юра, что это с тобой было?
      – Юра… ничего, – последовал ответ.
      – Как ничего? – Егор нахмурился. – Что-то было!
      – Юра ничего, – монотонно повторился негромкий голос.
      Павлу это надоело.
      – Ну ничего и ничего, – сказал он. – Пошли-ка!
      И первым зашагал по заросшей дорожке. Мелкая галька заскрипела под его ногами.
      За ним двинулся Аркадий, потом остальные, последним Юра. Он тоненько покашливал и двигал шеей, словно что-то мешало ему в горле.
      Барак оказался разделен множеством перегородок на утлые комнатенки. Все они были неживые, пыльные, только дряхлые полы скрипели, когда ступали по ним. Но и этот скрип протяжный, пустой… Неживой.
      – Вы помните место? – Пашка озабоченно сдвинул брови.
      Мог бы не спрашивать. На лице Беркутова промелькнула ухмылка, он не отвечая, зашагал дальше, влево. Помедлив, потянулись за ним Аркадий с Павлом. Юра же и вовсе не вошел внутрь, а уселся на пороге, в любимой своей позе, по-турецки.
      Егор не пошел ни с друзьями, ни остался с Юрой. Он постоял на месте, огляделся. Затем решился и зашагал в сторону противоположную той, куда пошли все остальные, по пути заглядывая в двери комнат.
      Все они были пусты и молчаливы. Лохмотья многолетней паутины свисали с потолка. Егор шел, полы под ним тихо поскрипывали.
      И вдруг одна дверь оказалась закрытой. Егор остановился, глядя на нее.
      Чем она остановила его?.. Он бы не смог сказать; вернее, он об этом и не думал. Просто – остановила, и все. Что-то было там, за ней.
 

* * *

 
      Он протянул руку, коснулся пальцами двери – в том месте, где была когда-то рукоятка, а теперь четыре дырки от гвоздей.
      И эта дверь открылась так легко, как будто кто-то потянул ее изнутри. Но, конечно, никто не потянул, а она сама поехала вглубь.
      Взору Княженцева открылось такое же мрачное вместилище, что и все другие. Оно ничем не отличалось от них. Только…
      Только Княженцев смотрел и не мог оторвать взгляд. Комната была совсем темная, стекла в ней уцелели, годы замели их пылью, бесконечный полумрак царил здесь.
      Егор смотрел. Что видел он? Да деревянные подгнившие полы, деревянные стены, провисшие деревянные доски потолка. Он смотрел в дальний левый угол, где пол казался темнее, чем везде.
      Егор смотрел тяжелым взглядом. Мгла в углу собралась в отчетливое темное пятно, и Егор увидел теперь, что это – кровь. Пятно давно засохшей, пролитой когда-то крови.
      Дрожь прошла по спине, и Княженцев отступил на шаг. Он все смотрел. Начали дрожать колени.
      Тогда он опомнился, отшатнулся и чуть не бегом припустился прочь. Промчался мимо Юры, который так и сидел, все в той же позе, лишь слегка выпятил нижнюю губу. Голоса приглушенно доносились издалека, Егор устремился к ним.
      В предпоследней комнате трое, пыхтя, с азартом толкались вокруг аккуратно выпиленной в полу дыры. Пашка, легши грудью на край ямы, головой и руками свесился туда, а Кауфман и Беркутов с напряженными лицами сгрудились над ним.
      – Левее… Левее, – подсказывал Аркадий.
      – Вижу, – кряхтел Забелин, возясь в яме. – Я его рукой трогаю, но с места стронуть не могу…
      – Павел! – Беркутов переступил правее. – Давайте поглубже, мы вас подержим за ноги.
      – Давайте, – сдавленным голосом скрипнул Пашка.
      Сергей Аристархович и Аркадий ухватили его за ноги ниже колен, а сам он подвинулся вперед.
      – Ага, ближе, – удовлетворенно гукнул он из подвала.
      Егор подошел, заглянул в дыру. Увидел, что Пашка вцепился обеими руками в зеленый оружейный ящик и расшатывает его, стараясь сдвинуть с места.
      – А ну-ка… – Егор подсуетился с помощью. Честно сказать, он больше мешал, чем помогал, отчего Пашка матерился – но все-таки им удалось выдернуть ящик.
      Общими усилиями выволокли его, мигом слетела крышка – и вот они, чистейшие, в смазке, завернутые в целлофан, а под ним в ветошь пять автоматов.
      – АКМ, – вздохнул Пашка. – Старьё.
      – Но ценное. – Беркутов усмехнулся.
      – Ну да, ну да… А патроны?
      – Одна коробка там, в углу.
      – Ага… Есть! – нашел Павел. – Ладно.
      Сергей Аристархович огляделся.
      – А где Юра? – и посмотрел на Егора.
      – Он там. – Егор повернулся к двери. – У входа остался. Сел и сидит.
      Егор сделал шаг назад, выглянул в коридор и увидел, что Юра вовсе не «сел и сидит». Он стоял. И стоял у двери той самойкомнаты. Да! Той самой.
 

* * *

 
      Княженцев уже бежал по коридору – так, точно от его бега зависела судьба всего мира.
      – Юра! Юра!..
      Юра смотрел в открытую дверь. Глаза расширились, но страха в них не было. Была решительность.
      – Юра, ты что? Что там?!
      Тот не ответил. Верхняя губа его подергивалась, он скалился, как звереныш. Взглядом он словно хотел прожечь пол.
      Да, именно пол. Перехватив напряжение Юриного взгляда, Егор увидел, что Юра смотрит в угол, туда же, куда смотрел и сам он, Княженцев.
      – Что здесь? Что такое?
      Все были тут как тут, засыпали Егора тревожными вопросами. Он скуповато – не очень хотелось почему-то объяснять – рассказал суть дела. Пока рассказывал, Юра немного отошел, взор его отмяк, сам же он задышал учащенно, как после долгой задержки дыхания.
      – Ишь ты, – с некоторым удивлением вымолвил Павел. – Интересное кино… Слушайте, Сергей Аристархович, а что это за комната была? Тогда, раньше?
      Беркутов только головой покачал.
      – Представления не имею, – ответил он. – При мне здесь одна сплошная казарма была. Эти перегородки уже потом поставили, так что я не знаю.
      – Здесь произошло убийство, – негромко сказал Аркадий.
      – Убийство! – выкрикнул Юра, и все вздрогнули.
      Егор ощутил, как по спине у него побежали противные мурашки, трепет.
      – Какое… – Пашка вытаращил глаза. Голос у него пресекся, съехав в зловещий шепот: – Какое еще, к хренам собачьим, убийство?!
      – Не знаю, кого-то убили. – Аркадий нахмурился.
      – Озарение опять? – догадался Княженцев.
      Аркадий кивнул.
      Ну тут, понятно, взволновались все, загомонили, и Аркадий очень спокойно пояснил.
      – Я не знаю, – повторил он. – Просто, когда я подошел сюда, заглянул – вот тут меня и прожгла мысль – здесь было убийство! И все. Больше ничего.
      – Убийство, – глухо повторил Юра.
      Все молчали. Стояли, смотрели все в одну точку, в угол.
      – Н-да, – только и осталось сказать Егору, покачать головой, отступить да взглянуть вверх, на потолок. Но там ничего он не увидел.
      – Хорошенькое место, – бодро сообщил Павел. – Нет уж, с автоматом я буду чувствовать себя здесь уверенней. Пошли-ка за оружием!
      Пошли.
      – Ночь идет, – сказал Юра им в спину.
      Егор обернулся, увидел, что Юра плетется следом. Все тоже оглянулись, но промолчали. Никто не стал допытываться, какая такая ночь грядет.
      – Давайте живее, – зачем-то поторопил Павел, и остальные послушно заспешили, разобрали автоматы, стали протирать их ветошью. Забелин вскрыл коробку с патронами, высыпал их с глуховатым, увесистым перестуком.
      – Черт, – досадливо покривился Княженцев. – Отчего так темно! Ни хрена не видно…
      И осекся.
      И все онемели.
 

* * *

 
      За хлопотами они не удосужились взглянуть в окно, а тут взглянули. И увидели, что сумерки наступают так, точно солнце проваливается в какую-то подкараулившую его в небесах расщелину.
      – Вот ни х… себе, – вырвалось у Павла.
      На несколько секунд вновь замолчали.
      – Может быть, это затмение? – педантичный немецкий ум Кауфмана не упустил возможности найти привычное толкование.
      – Может быть, – ответил Беркутов. – Но это не затмение.
      – Ночь, – объявил Юра.
      – А убийство? – быстро ввернул Павел.
      – Убийство было, – не запнулся Юра с ответом.
      – Ну, слава богу, – пробормотал Павел, – по крайней мере, в прошедшем времени…
      Говорил эти слова он почти в полной темноте, сумерки в самом деле превратились в ночь. Юра знал, о чем говорил.
      – Так, – сказал Егор. – Какие у нас источники огня?
      Фонарь оказался лишь у Беркутова, путешественники такое оборудование впопыхах оставили в доме Клавдии Макаровны. Павел, впрочем, отыскал в кармане зажигалку.
      Егор отчего-то знал, что сейчас надо довериться Юре.
      – Юра, – окликнул он. – Что делать будем?
      – Будем здесь, – немедля сказали «уста младенца».
      – Еще лучше, – заметил Пашка. – Магазины успели набить?
      Конечно, нет, не успели. Нашлась невесть откуда старая газета, разделили ее на четыре листа, по очереди зажигали, при ненадежном свете этих факелов уж натолкали патронов, сколько смогли.
      – Только не досылайте в ствол! – сказал Пашка. – Не ровен час, в темноте сдуру пальнем друг в друга!
      – Ну, здрасьте – на Пасху яйца не красьте, – отвечал на это Княженцев. – А на кой ляд тогда вообще заряжать?
      – Нет, заряжать надо, – не согласился Забелин. – Есть специальная тактика ночного боя. Я потом объясню.
      Объяснил. Провел небольшой курс молодого бойца. Беркутову и Юре, правда, он был не нужен – по каким причинам, ясно: Беркутов это и так знал, а Юре оружие не доверили. Аркадий же с Егором воспринимали все с интересом, даже не задумываясь, с кем они, собственно, этот ночной бой будут вести?..
      – Ну, вооружены мы не хуже, чем пиратская команда, – странно как-то пошутил Беркутов.
      – Юра, – опять привязался к тезке Егор, – а теперь что будем делать?
      – Теперь молчать, – сказал Юра, и в голосе его отчетливо слышался страх. – Молчать, слушать.
      – Дельно, – признал Пашка. – А ну-ка, орлы, давайте помолчим.
      Замолкли, напряжённо вслушиваясь. Егору показалось, что его слух обострился до предела, и в безмолвии по ту сторону стен почудился далекий голос – ни мужской, ни женский, стонущий, молящий о чем-то…
      Голос призрака!
      А может быть и не было его, как не было ничего этого – ни ночи, ни дощатых стен, ни страшного пятна в углу той комнаты…
      «Бред!» Он встряхнул головой, чтоб прогнать наваждение, и тут Павел схватил его за руку.
      – Тихо! – хотя все молчали. Но теперь они и шевелиться, и даже дышать перестали, только сердца бились так, что они почти слышали их стук.
      И все-таки в этой тёмной тишине, рождались иные, таинственные звуки – это ясно было уже всем, сомнений никаких. Трудно было бы дать этим звукам название – слишком далекие, неясные это были, то ли вздохи, то ли всхлипывания. Но они были, и они приближались. И люди в комнате знали, что приближается ЗЛО, звуки несли с собой страх.
      – Началось, – сказал спокойно Аркадий.
 

* * *

 
      Никто не спросил его, что началось. Все с тревогой, с тоской вслушивались. «Все, кроме, Юры, наверное», – подумал Егор и повернулся, чтоб увидеть Юрино лицо – он и забыл в этот миг про тьму.
      Он не успел осознать это, как нечто сверху царапнуло по крыше, скатилось по ней и…
      И должно было шлепнуться наземь – но не шлепнулось. Исчезло в пустоте.
      И тут же сильный воздушный толчок шатнул стену барака.
      – Спокойно! – рявкнул Пашка так, что любой бы потерял покой, будь он хоть йог, – но не Юра.
      – Не надо, – его совершенно ровный голос прозвучал из темноты. – Надо молчать, тихо.
      Ну что ж, тихо так тихо. Вот только уселись они в центре комнаты, спина к спине, и стволы свои держали наготове: большой палец на предохранителе, указательный – готов передернуть затвор.
      Егор оказался в этой круговой обороне лицом к окну, и ему первому пришлось увидеть то, чего никогда еще никто не видел на Земле, а если кто и видел, то уже рассказать никому не смог.
      Тьма за треснутым стеклом начала превращаться в призрачный свет: так не светит ни луна, ни даже фосфор – непохожий ни на что, бесцветный мертвый свет. Примерно так выглядит мир в приборе ночного видения, но и там он живее – а здесь явился, возник, как вестник смерти – где все движущееся, может быть, и издающее звуки, может быть, даже и говорящее слова – все одна только смерть.
      Это мелькнуло в сознании Княженцева в один миг, он не успел сообразить, у него вырвалось:
      – Смотрите!..
      – Господи ты боже мой! – а это вырвалось у Павла.
      Егор овладел собою. Неожиданность прошла. И он – вновь к Юре, их палочке-выручалочке:
      – Юра, а это что такое?
      И Юра ответил как-то быстро, словно пугливо:
      – Это тут мертвяки всякие.
      И добавил:
      – Не бояться, не бегать. Сидеть. Смотреть можно.
      – А ты давно уже не боишься? – догадался Егор.
      – Юра давно не боится, – подтвердил Юра.
      – Да, ну а где же они, мертвяки-то?.. – пробормотал Павел, на что Беркутов с великолепной невозмутимостью ответствовал:
      – Надо полагать, появятся…
      И оказался прав.
      В коридоре послышались тихие, точно невесомые шаги. Они шли оттуда, из дальнего конца барака – шли сюда, к ним.
      Сухо щелкнуло – кто-то не выдержал, сдернул предохранитель.
      – У кого нервы слабые?! – яростным шепотом взъярился Забелин.
      Егор виновато кашлянул.
      – Пардон, – таким же шепотом. – Нечаянно.
      Предохранитель щелкнул обратно.
      Шаги приближались.
      Скрипнула половица. Еще два шага. Раз. Два.
      Остановились.
      Не надо было объяснять, что нечтоостановилось за их дверью. Все слова исчезли у них, дыхание замерло – все превратились в камень. Егору каким-то чудом пришли на память слова давным-давно не читаемой им молитвы.
      Только у Юры ничего не замерло. Так буднично, как будто это гость пришел стучаться в дверь, Юра сказал:
      – Это он, оттуда.
      И тут же Аркадий пояснил едва слышимо:
      – Упырь. Когда-то был убит. Ходит. Нет ему покоя…
      – А кто он? – спросил Егор – сам не зная, зачем спросил.
      – Понятия не имею, – прошептал Аркадий.
      Кто он, этот упырь, когда-то бывший человеком? Что занесло тогда его сюда?.. Как пришла к нему смерть, и почему теперь он сам приходит нежитью к живым?.. Может быть, он не только тень, а нечто большее, что-то такое, что встает над миром незрячими рассветами, обволакивает нас сумерками, проливается где-то дождями, оставляющими лужи, похожие на кровь…
      – Твою мать! – матюгнулся Пашка. – Гляньте, в окне!..
      В причудливом свете в прямоугольник окна, будто бы само по себе всплыло лицо – такое, какое является людям лишь в кошмарных снах.
      Как ни были уже наши герои готовы ко всему, но это зрелище проняло их. Егор похолодел.
      То было лицо, выполосканное до белизны, оно страшно смотрело столь же белыми, вымытыми ледяной водой глазами. И было оно раздутым, с отвислыми щеками, растянутым в стороны ртом – из него, казалось, вот-вот хлынет зловонный поток.
      Вода стала для этогомогилой, просочилась внутрь, напитала его, превратилась в смрад.
      – Утопленник. – Голос Юры чуть дрогнул.
      – Видно. – Павел овладел собою, постарался сказать бодро, даже с юмором – но вышло не очень.
      Лицо вдруг прилипло к стеклу, расплющилось об него. Что-то слабо хрустнуло. Из отвратительного рта потекла зеленоватая жижа.
      За дверью вдруг послышался глухой, сдавленный вой – словно тому, кто стоял там, стало невыносимо тяжко – злоба и страдание были в этом вое.
      Наверное, он был убийцей – и сам погиб такой смертью, о которой даже и подумать страшно. Только подумаешь – и ледяной поток овеет сердце, всё сожмётся внутри…
      И вновь что-то невидимое заскребло, зацарапало по крыше.
      Странно, но страх ушел. Во всяком случае, так показалось Княженцеву – он смотрел на лицо в окне, воплощение безумия, он ощущал присутствие ужасных существ вокруг – все это вызывало гадливость, но не страх. И он, Егор, проникался уверенностью – это именно потому, что с ними Юра. Перед ним – а раз он не один, то перед всеми – эти создания бессильны, как была бессильна нечисть перед Хомой Брутом, пока он очерчивал себя меловой чертой. Да еще более! Хома не смел взглянуть в мертвые очи Вия – а тут вот пожалуйста, Егор смело глядел в лик утопленника, сочившийся глубинной тошнотой – и ничего.
      Будто бы поймав его мысли, Юра сказал:
      – Не бойтесь! Это главное. Юра с вами. Главное не бояться.
      – Ты молодец, Юра, – тихо, серьезно сказал Княженцев.
      – Слушай, – еле слышно окликнул Павел, – Юра. С тобой такое частенько бывает, как сейчас?
      – Бывало всякое, – лаконичный ответ.
      Упырь за дверью завыл еще мучительнее, заворочался, жестоко заскрипели полы.
      – Шалишь, брат, – заявил на это Павел. – Лучше ступай, откуда пришел.
      – Они уйдут сейчас, – сказал Аркадий.
      Все так и поперхнулись – кроме Юры, разумеется. Но и к интуиции Аркадия начали уже привыкать, поэтому удивление было мгновенным, а затем даже стало интересно – как оправдывается предвидение.
      Интуиция не отказала. Ещё немного – и свет за окном стал меняться, слабеть, а лицо утопленника откачнулось от стекла, и – как не было его. И за дверью затихло. Ни шагов, ни скрипа, ни вздохов, ничего. А потом весь мертвенный пейзаж в окне начал стремительно таять, и вскоре на место его вернулся обычный день с ярким солнцем, синим небом, соснами вдалеке: все так, как полчаса назад.
 

* * *

 
      Егор посмотрел на Аркадия, тот на него. Ничего не изменилось в лицах их, точно и не было никакого наваждения. И прочие все на месте; а Юра, так тот вскочил, да и в дверь.
      – Ушло! – громко, радостно вскрикнул он.
      Ушло, верно. А может статься, и в самом деле не было? Может, это глюк какой-то?..
      Егор подошел к окну. Нет, вот оно: в том месте, где к стеклу прижимался искривленный судорогой рот, и до самого нижнего края рамы виднелись потеки, следы от воды, сгнившей в утробе мертвеца.
      Княженцева передернуло, он поспешно вышел из комнаты, тем более, что все уже гурьбой вывалились вслед за Юрой, и, стоя на улице, озирали небо и окрестности, и возбужденно комментировали произошедшее.
      – …Нет, утро, ближе к полудню, – доказывал Павел, тыча пальцем в сторону солнца. – Утро! Солнце еще на востоке. Сутки минули!
      – Да мы ведь не спорим, – увещевал Аркадий. – Просто это странно, но здесь странно все, поэтому мы и так… философически.
      Речь шла о том, сколько «нормального» времени протекло за минуты наваждения. Судя по всему, выходило, что остаток вчерашних суток: день, вечер, а затем и ночь плюс утро следующих – сжало в эти самые минуты.
      Егор обозрел небеса с видом чрезвычайно глубокомысленным, после чего молвил:
      – А почему, собственно, сутки? Возможно, это утро третьего дня… то есть еще следующего… ну, вы меня понимаете.
      Поняли. Такая мысль не пришла им сначала в голову.
      – А ведь и в самом деле! – воскликнул Павел, пораженный. – Ведь черт его знает!..
      Стали сверять часы, но толку от этого оказалось немного. Так как все, какие у них были, часы показывали время такое, каким оно и должно было быть: начало четвертого пополудни, от семи до десяти минут. Между тем солнце, как в один голос заявили Беркутов, Забелин и Кауфман, люди, профессионально ориентирующиеся на местности, показывает около одиннадцати часов утра. Да и в общем-то, вовсе не надо быть каким-то там профи, военным или туристом; и дилетанту Княженцеву по неуловимым, но отчетливо ясным утренним приметам понятней некуда, что над миром утро.
      Тут, как водится, приступили к Юре, однако добились столь же немногого. Когда события прошли и время потекло дневное, нормальное, Юра сам говорить перестал, а на вопросы отвечал, как Дельфийский оракул, так что у вопрошающих голова пошла кругом, они плюнули и расспросы прекратили.
      – Так. – Павел энергично подтянул ремень своего «Калашникова». – Ну, будет. Что-то мы здесь лишку подзадержались.
      – Только сначала надо оставшееся оружие спрятать, – напомнил педант Аркадий.
      С этим согласились; вернулись и надежно заховали оставшиеся два автомата – Беркутов расстаться с привычным карабином не пожелал, а две единицы стрелкового оружия на себе таскать все-таки тяжко.
      – Ну все. – Забелину теперь отчего-то не терпелось. – В путь!