Вообще-то я его не приглашала. Но, решив разобраться с назойливым гостем на месте, уверила, что ревновать никто никого не будет.

— Как замечательно, — искренне обрадовался Алеша.

— Вы с ним, кстати, тезки.

— Тезки?

— Ну да, его тоже зовут Алексеем.

— Отлично, замечательно! — расплылся в улыбке индус. Чем-то он неуловимо напоминал мне сестер. Хотя внешне был полной противоположностью этим совершенным созданиям.

—У меня много друзей в России, но я бы хотел, чтобы было еще больше. Может быть, мы подружимся?

Мне никто еще так явно не предлагал дружбы, и слава богу. Не знаешь, как на такое реагировать.

— Понравилось вам в Калькутте? — перешел на нейтральную тему мой собеседник.

Я обратила внимание, что в то время как его лицо остается безмятежно спокойным, руки и ноги совершают тысячу еле заметных движений. Он мимолетно касался края футболки, двигал по полу коврик, крутил в пальцах какую-то мусоринку, и если бы не его прямо-таки из ушей льющееся благодушие, я бы решила, что он нервничает.

Разговор наш носил вполне невинный и даже отчасти формальный характер. Но за всем этим словоблудием, которое легко лилось с Алешиного языка, виделся и второй план. Он словно прощупывал почву, словно что-то выведывал.

— Тот человек из кафе, он все-таки умер, — сказал Алеша, когда я закруглилась с восторгами по поводу его родного города.

— Как жаль…

— Индусы считают, что смерть — это не конец, а начало. Так что печалиться не о чем.

— Не думаю, что это сильно утешит его близких.

— Как сказать… Высшая цель — не родиться снова, но не думаю, что тот человек уже достиг в своих перерождениях необходимой стадии.

— Это слишком сложно для меня, Алеша. Я, знаете ли, слышала о сансаре, но простите, у меня слишком европейские мозги, чтобы принимать это близко к сердцу.

— Такова суть нашей религии: только высший может умереть окончательно и больше не ступать в этот несовершенный мир. Но для этого надо пройти очень долгий путь.

— Вам бы хотелось навсегда оставить этот мир?

— Вы слишком много хотите от бедного вайшии.

— От кого?

— Да это я так, к слову… Одна из индийских религиозных школ делит людей по ступеням. На низшей находятся шудры — подмастерья и слуги. Вторая ступень — вайшии, люди, достигшие определенных успехов в самосовершенствовании. Ремесленники, предприниматели… Я из их числа.

— А кто выше вас?

— Кшатрии, личности, наделенные большой внутренней силой, способные управлять. И брахманы — духовные лидеры. Но это удел избранных. Я не замахиваюсь.

— Вы все это серьезно?

— Серьезно?

— Ну да, вы действительно так религиозны?

— Ах нет, не до такой степени, хотя я очень уважаю традиции и, разумеется, вера моих предков — это моя кровь и плоть. Но я все-таки в значительной мере человек светский. Да и наша религия гораздо свободнее всех остальных.

— Я как-то имела счастье быть на собрании поклонников Кришны, что-то я там большой свободы не заметила.

— О чем вы говорите? Это же сектанты. Вы, Настя, совсем не знаете индуизма.

— Да как-то без надобности было. Но общие представления все же имею.

— Индуизм — великая религия. Но не буду вас мучить подробностями.

— Отчего же, очень интересно.

— Суть в том, чтo ты и ктo ты на самом деле, а не что ты из себя представляешь. Кто встал на цыпочки, тому трудно стоять. Вы понимаете меня?

— Кажется, да. — Голова у меня начинала болеть от путаных Алешиных речей.

— Очень приятно общаться с понимающим человеком, — Алеша встал с дивана, — не прощаюсь с вами надолго. Увидимся в Москве?

Он ушел, и как я ни вслушивалась, не смогла различить его шагов на лестничной площадке, но когда выглянула в глазок, парня уже не было.

Как можно тише прикрыв за собой дверь, я отправилась на прогулку. Мне полюбились лениво-тягучие индийские ночи. Стоило выйти на воздух, запрокинуть голову к непроницаемо черному небу— и все тяжелые мысли моментально уносились прочь, далеко-далеко. Дальше, чем звезды. Здесь легко было примириться с тем, что мир бесконечен, что нет края у Вселенной и нет ответов на все вопросы, и легко было поверить в бесконечную цепочку перевоплощений, от травинки до бога путь был близок. Интересно, здесь можно вечером где-нибудь выпить? Калькутта — вполне современный город, надеюсь, на одинокую женщину в баре здесь не навесят непристойный ярлык?

Медленно бредя по неровному тротуару, вымощенному белыми камнями, не сразу заметила перемену пейзажа. Чистая дорожка под ногами сменилась узкой пыльной обочиной, а нарядные дома по обе стороны дороги малоприглядными строениями, по внешнему виду совершенно нежилыми.

Так, я никуда не поворачивала, шла все время прямо. Значит, надо развернуться на сто восемьдесят градусов и вернуться на исходные позиции.

Легко сказать. Через полчаса легкой рысью я вбежала в какие-то жуткие трущобы. Кое-где тускло светились окна, из глухого проулка доносился утробный собачий вой. Что же это такое? Как я могла заблудиться? Может, в Индии в один район, как в одну реку, не войти дважды? Я упрямо шла вперед, уверившись, что рано или поздно выйду в респектабельную часть города. Не может быть, чтобы клоака продолжалась до самой окраины. Навстречу мне пока попался только один совершенно мирный старец в темной рванине. Он даже не посмотрел на меня, просто ускорил шаг.

Воняло здесь так, что я невольно задерживала дыхание и стала почти уже задыхаться. Черт, черт, черт! Не хватало еще влипнуть в историю. Ахисма ахисмой, но кушать хочется всем. Взять у меня особенно нечего, но на лице это не написано. Выхода нет, придется звонить сестрам. Едва ли я смогу им внятно объяснить, где нахожусь, но, может быть, они позвонят своим знакомым? Однако близняшки на удивление быстро все поняли.

— Маленькая круглая площадь? Много мусора? Воняет? Ну конечно! Настя, как вас туда занесло? Вы с ума сошли, конечно! Стойте на месте, мы будем через несколько минут.

Откуда они так хорошо знают город? Это была их первая поездка не только в Калькутту, но и в Индию. По словам Ангелины они вообще мало где бывали, кроме своего закрытого колледжа.

Прикурив сигаретку, я постаралась слиться с поверхностью грязной стены, в тени которой решила скоротать ожидание. Первым из-за угла показался Фима, он быстрым шагом двигался в моем направлении, коротко бросая отрывистые фразы. Сзади ему отвечали. Разговор шел хоть и тихо, но на повышенных, нервных тонах. Девочки в светлых облегающих брючках и нарядных шелковых туниках с широкими рукавами, перехваченных диковинными поясами, нагнали Ефима и, слегка придержав его, стали быстро что-то втолковывать. Я уже вознамерилась пойти им навстречу, как вдруг заметила странные перемены в поведении Анны и Марии. Они на мгновение замерли и подобрались. Фима растерянно посмотрел на них, потом поднял голову. Со стороны небольшой грязной площади к ним приближались мрачные фигуры. Один, два, три, четыре… Четверо непривычно высоких индусов. Белые рубашки, смолянисто черные волосы… Они пугали меня куда больше кричащей нищеты ужасной улицы.

Фима непроизвольно попятился, на ходу засовывая руку в карман. Однако предпринять ничего не успел. Один из парней легко махнул рукой, и в смелого бодигарда полетел странной конструкции нож. Дальше, как в ускоренной съемке, события уплотнились, в каждую секунду происходило что-то новое.

Вот Фима кулем валится на землю. Вот над головой пригнувшихся Анны и Марии проносятся два кольца, около двадцати сантиметров в диаметре каждое. Одно ударяется о подслеповатое окно убогой хижины и вдребезги его разбивает, другое впивается в дерево рядом со мной. Я охаю и от страха даже не шевелюсь. Надо отступить в сторону, спрятаться, увещевает рассудок, но ни того ни другого я не делаю. Согнав холодное оцепенение, пытаюсь достать кольцо из трухлявой коры, едва не отхватив себе палец. Края плоского стального диска наточены так, что легко можно снести и голову. Вдох…выдох… Делаю маленький шаг вперед, но дальше животный, совершенно неконтролируемый ужас снова парализует меня. Так я и двигаюсь — шаг вперед, потом замираю, чуть не падая в обморок, потом произвожу еще одно крошечное движение.

Я успела шагнуть три раза, прежде чем в небо взметнулся маленький светлый вихрь. Потребовалось все напряжение ума, чтобы сообразить — это одна из девочек прыгнула на нападавших. В воздухе ее тело совершило филигранный разворот чуть вбок, и тут же голова ближайшего бандита резко дернулась, на белоснежную рубашку капнула почти черная в темноте кровь. Девушка уже приземлялась, когда второй вихрь пружиной взметнулся ввысь. Двое мужчин как подкошенные плашмя рухнули на тротуар. Челюсти клацнули, поставив пока не точку, но очень жирную запятую в ходе странного поединка. Двое индусов, оставшиеся на ногах, напружинились, в их руках поблескивало что-то вроде кастетов с тройными лезвиями, словно продолжавшими кулаки. Фима, изваянием застывший в стороне, вдруг сдавленно охнул и медленно опустился на колени, его снова тошнило. У этого парня удивительно слабый желудок. Утробные звуки разом лишили картину торжественной мрачности. Действие теперь разворачивалось в обычном временном режиме.

Издав боевой клич, громилы двинулись на сестер. Они раза в три превосходили их массой. Тому, что был повыше ростом, девочки едва доставали до плеча и вдвоем могли бы спрятаться за его спиной. Но в том, как они спокойно, плечом к плечу, стояли перед врагом, было столько уверенности, что я уже не сомневалась в исходе поединка.

Это было почти как в кино. Глаз не успевал фиксировать все движения маленьких фурий. Только широкие рукава шелковых туник со свистом рассекали воздух. Взмах, звук удара, первый кастет упал под ноги. Взмах, звук удара, треск сломанной руки, второй приземлился рядом. А Фиму все тошнило. Парень стоял на четвереньках и методично избавлялся от ужина.

А на крохотном поле битвы все уже было кончено. Девушки лениво обвели взглядом поверженных врагов. Одна не удержалась, пнула крайнего. Вторая на нее тут же цыкнула.

— Прекрати! — с трудом сдерживая прерывистое дыхание, возмущенно сказала она. — Что ты себе позволяешь, Мария?

— Смотри, Анна, ножи сикхов, кирпаны… Из дорогих.

— Бесполезные игрушки, они их для красоты носят. Не понимаю, что за спектакль. Откуда они такие взялись? Чакрамы… Один, кажется, в дереве застрял. Катар с тройным лезвием, просто натуральный цирк. Пошли отсюда.

Они подошли к Фиме и стали что-то ласково ему шептать. Вытерли его лицо платком, дали мятную резинку, кажется, даже поцеловали в обе щеки.

— Ну вставай же, вставай! Как бы эта чертова Настя не вляпалась в проблемы. Вот бы она видела картинку…

— Ну конечно! О чем ты, Анна, говоришь? Что мы с ней станем делать, если она догадается?

Анна пожала плечами, словно говоря: дело яйца выеденного не стоит, уж найдем способ порешить Настеньку. На плохо гнущихся ногах я попятилась назад, чтобы они меня не сразу обнаружили. Все происшествие заняло не больше пяти минут плюс две минуты на реанимацию Фимы. Но казалось, что я просмотрела многосерийный триллер.

— Испугались? — увидев меня, по-своему расшифровали выражение моего лица девочки. — Конечно! Это вам не в Москве за хлебом сходить. Куда вас понесло на ночь глядя?

Мне не спалось. Я долго сидела на балконе, смотря на усыпанное звездами небо. Моя знакомая мартышка, видимо, спала. Было очень тихо. Интуиция меня не подвела. Я знала, чувствовала — эти девочки были совсем не просты. Удивилась ли я, увидев волшебно прекрасный и такой нереальный поединок? О да, тысячу раз да! И все-таки чего-то в этом роде я ожидала. Не драки, скорее, перевоплощения. С самого начала мне казалось, что девочки чуть-чуть, самую малость, но переигрывают с простодушием. Наверное, я бы не придала этому никакого значения, но с первой секунды меня тянуло к этим странным созданиям.

Подобное со мной случалось лишь однажды в детстве. Я встретила во дворе свою ровесницу на костылях и потеряла голову, потом еще раз сто выходила на прогулку с надеждой встретить незнакомку. Лицо девочки было совершенно не похоже на лица других детей, на нем словно застыла какая-то тайна. Лишь много позже я поняла — то был всего лишь отпечаток боли, страданий. Никогда не лежавшая в больнице, не знавшая физической муки сильнее, чем от пораненной коленки, я мучилась от зависти перед неведомым мне знанием жизни. На лицах сестер не было и намека на печаль, и все-таки мое стремление к ним было почти таким же, как тогда, много лет назад. В них было что-то такое, чего я не ведала, не знала.

Внезапно что-то потревожило слух. Кто-то спорил. Говорили по-английски, но все, что я могла разобрать, — это короткие обрывистые фразы, которые выдавал мужчина. Фима? Почему не по-русски? “No, it will be done later”… “Нет, это будет сделано позже”, — зловещим, как мне показалось, шепотом, произнес он. Одна из девочек, судя по интонации, стала что-то возражать. “По-аглицки” я общалась на уровне “моя твоя не понимай”, за рамки бытового разговорного и в страшном сне не отправилась бы. Да и мой бытовой английский ограничивался несколькими насущно необходимыми темами. Той, на которую спорили за окном, в списке не значилось.

Спор стих так же быстро, как возник. За окном девочек чувствовалась лишь невнятная возня. Собрав волю в кулак, я медленно двинулась вдоль стены. Хоть краем глаза посмотреть, что же там происходит.

Впечатав нос в стекло, первое, что я увидела, — это обширный мужской зад. Обнаженный. На мускулистых ягодицах покоилась тонкая, мраморно белая женская рука. Вторая рука гладила монументальную ногу. Третья ворошила короткий ежик волос. Четвертая не торопясь, исследовала загорелое тело, ласково прохаживаясь от спины и ниже. Я уже ничему не удивлялась. Открывшаяся картина не сбила меня с толку и не бросила в объятия праведного ханжеского гнева, но я поклялась, что в жизни больше не буду доверять первому впечатлению. Ну конечно! Можно подумать! Черепашки ниндзя, черт побери, разбирающиеся в холодном оружии, как кокетки в помаде, развратницы, опасные двуличные создания…

Удаляясь от точки обзора, я успела заметить, как воспаряет над широким плечом тонкая нога с узкой аристократической щиколоткой.

Утром мне было до того неловко смотреть на девочек и на Фиму, что я почти все время перед отлетом провела в клозете, стараясь придать своему лицу как можно более безразличное выражение. Выходило посредственно. Тайное знание так и лезло наружу, блудливым огоньком разбавляя дипломатически сдержанное выражение глаз.

— Настя, Настя, мы опоздаем на самолет! Ну конечно! — начали торопить меня девицы, и мне не оставалось иного выхода, как явиться народу. Что я и сделала, третий раз наспех умывшись над крохотной раковиной. Кое-как промокнув пылающие щеки бумажным полотенцем, я распахнула дверь и пулей пронеслась в сторону своего чемодана, который Фима тут же выдернул из моих рук.

— Ну конечно! Настя, отдайте Фиме багаж! Что вы в самом деле.

Сегодня они снова были ветреными прекрасными бабочками. Уж не приснилась ли мне вчерашняя порнография? Нет, ну подумать трезво — реально ли, чтобы вот эти бесплотные нимфы таили в себе такую зрелую женскую страсть? Вчерашние украдкой подсмотренные чужие объятия были не просто страстными, они были вызывающе, запредельно чувственными. Внутри этих крошек не только титановые стержни, в них таится сокрушительная стихия. Силой удара или лаской они берут от жизни свое.