— Нет, — сказала я ей, — муж мне пока не изменял. Наверное. А знаете, почему я не собираюсь этого выяснять?

Сказала и покраснела, вспомнив наши с Санькой бдения у Лешкиного офиса.

— Почему? — вскинулась дама.

— А мне на фиг не надо. Меньше знаешь, крепче спишь.

— Да я совсем не сплю, я не могу спать! Я не могу ни секунды оставаться в покое. — Дама махала руками, постоянно теребила край шифонового шарфика и даже временами нервно почесывалась.

— Хотите совет? Представьте перец…

Через пять минут она осторожно уходила прочь, ступая с грацией сытой кошки.

На сегодня я решила закруглиться. Гришка бегал по магазинам, скупая пеленки для своей новорожденной дочки. Лизавета взяла отгул. Некому было оценить мое рабочее рвение. С утра звонил Семен Альбертович с приглашением выпить кружку пива в ближайшем баре. Он активно восстанавливал пошатнувшуюся репутацию фирмы и, между прочим, звал меня на работу. Почему бы нет? — иногда думала я, но что-то меня удерживало от окончательного решения. Потапов часто зазывал меня на огонек и советовался по некоторым вопросам, чем я невероятно гордилась. Теперь-то мы с Гришкой были квиты — у меня тоже появилась вторая профессиональная стезя.

За эти два месяца многое успело произойти, что отчасти сгладило события января. Алеша, он же Тигр, исчез из больницы в неизвестном направлении. Через два дня после его пропажи неизвестные злоумышленники подожгли штаб-квартиру одной профашистской организации. Наш гонконгский знакомый Ваня, он же Рыбак, дал самые подробные показания в отношении школы. Единственное, чего он не захотел открывать, — это имена выпускников. Сослался на то, что всех их он знает исключительно по прозвищам, а внешние приметы позабыл.

Леночка изводила меня придирками и жесткой критикой. Она была категорически недовольна мной и все пыталась наставить меня на путь истинный. Мне было трудно принять ее в качестве падчерицы, но я изо всех сил старалась.

Марго благополучно сходила под венец и, свив в рекордно короткие сроки семейное гнездышко, забрала Теодора, которого я уже успела полюбить и по которому иногда скучала. Впрочем, я всегда могла нагрянуть к нему в гости. Это был плюс и это был минус — тетушка жила теперь в одном подъезде с нами.

Лешка больше не пытался играть со мной в секреты и по непонятной причине стал сильно умиляться при виде младенцев. Видимо, наконец-то полюбил детей.

Санька уехала в Италию и писала оттуда искрометные письма, в каждой строчке по килотонне счастья.

Бриллианты оказались настоящими, но я не трогала их, бог знает на что надеясь. В любом случае это были такие колоссальные деньги, с которыми я не знала, что и делать. Камешки преспокойно лежали не в банковском сейфе, а на дне маленького аквариума.

Все было, но чего-то мне все равно не хватало. Вечерами я иногда впадала в тягучую меланхолию, часами смотрела в окно, и все мне казалось, что в кронах старых лип прячутся чьи-то очень знакомые тени.

— Ну что, девка, уважишь старика? Тяпнем пивка?

— Тяпнем, Семен Альбертович.

— Тогда через десять минут жду. У меня к тебе деловое предложение есть.

— Опять? Ладно, обсудим, — сказала я и, положив трубку, потянулась к компьютеру, чтобы отключиться от Сети. В окошке электронной почты маячило новое письмо. Я подумала, что открою его завтра, но все-таки не утерпела и кликнула конвертик.

“Последняя ночь в Рио-де-Жанейро” — стояло в заголовке письма. И далее шел длинный перечень продуктов: “На два килограмма парной телятины возьмите пять долек чеснока, по двести граммов сырокопченой колбасы, грудинки, салями, пять косточек свежих абрикосов, пятнадцать горошин душистого перца…”