По словам Ларисы Элина была примерно их с Лешкой возраста. Вполне успешная девушка, выросшая в благополучной семье, скорее всего ни в чем никогда не знавшая отказа, она очень болезненно переживала свою безответную страсть. Так как учились они на разных потоках, большими подробностями о жизни сокурсницы Лариса не владела. Да, они приятельствовали, но это была ни к чему не обязывающая студенческая дружба, когда для того, чтобы приятно проводить время вместе, довольно даже не имени, а одного прозвища.

– А кто бы еще мог о ней рассказать? – без особого энтузиазма поинтересовалась я.

Лариса задумалась:

– Кто же… Погоди, кажется у нее был брат. Да, точно. Мы с ним даже пару раз пересекались и у меня был номер его старого телефона. Подождешь немного?

Будто у меня был выбор. Лариса отсутствовали минут пять. Пока она искала старую записную книжку, я с тоской слушала нарушаемую редкими звуками тишину в ее квартире. Вот кто-то тяжело прошел, видимо остановился недалеко от аппарата, что-то спросил. Слов я не разобрала, но тембр, интонация голоса показались неприятными, капризно злыми. «Ты не знаешь», – Ларисин голос, наверное она отвечала на вопрос по поводу моего звонка. Мужу? Странно было даже представить, что у Ларисиного мужа может быть такой недовольный, брюзжащий голос. Так ли все хорошо в ее семейной жизни, как она старается представить? Впрочем, совершенно определенно – никто из нас, ни я, ни даже Лешка об этом никогда не узнает. Свойству некоторых, очень немногочисленных людей держать свои проблемы при себе всегда отчаянно завидовала. Во мне никакая, ни хорошая, ни плохая информация не задерживалась. Я не была женщиной-загадкой, все мои тайные страстишки, слабости, неудачи были достоянием если не широкой публики, то уж близких и друзей точно.

– Настя, к сожалению, я не могу найти свою записную книжку. Она куда-то пропала, – расстроено призналась Лариса, – но ты погоди, я постараюсь кого-то вспомнить… Как жаль, в этой книжке были все, совершенно все старые телефоны.

Она вздохнула и извиняющимся голосом добавила:

– Может быть через деканат?

– Ты думаешь? – усомнилась я.

– Конечно, там должны быть телефоны ее однокурсников. Только…. – она помялась.

– Что?

– Понимаешь, я не знаю ее фамилии.

– Вот те раз, как же я тогда узнаю про нее?

– Но имя редкое. Может быть, тебе повезет? А хочешь я сама попробую разузнать? А?

С радостью перевалив на любезно подставленные плечи Ларисы хотя бы малую часть забот, я распрощалась с ней. Возможно мне показалось, но Лариса звучала очень испуганно. Переживание за Лешку было бы вполне естественным с ее стороны. Но почему она боится? Какое право она имеет бояться?

На всякий случай мы решили проверить все имеющиеся в наличии варианты. Сидя на вытертом ковре в гостиной, мы тщательно, страницу за страницей, изучали Лешкин ежедневник, который он то ли случайно, то ли специально забыл дома. Почти сразу после Нового года Лешка перебрался ко мне. В его прежней квартире мы затеяли ремонт, но за недостатком финансирования, пришлось проект заморозить. Сейчас там царил полный разгром, а все свои личные вещи, включая архив, он перетащил сюда, забив огромную кладовую и антресоли. О том, чтобы перелопатить все бумаги, не могло быть и речи. Имелся еще небольшой загородный дом, но там Лешка никогда не держал никаких документов. Даже компьютера стационарного не было, привозили с собой ноутбук.

– Так, П. Краморенко это кто?

– Ой, это клиент, точнее отец клиентки. Мимо, Гриш, мимо, дочке десять лет, у нее повышенная тревожность после аварии, зауряднейший случай. Но Лешка обещал привезти ему из Канады какое-то лекарство.

– Да, точно, вот тут стоит пометка. А Варенникова?

– Это тетя Поля, соседка его. Она за квартирой присматривает. Он ей звонит регулярно.

– Мимо. А Огурцовы?

– Анекдот. Семья одна. Леша на них кандидатскую сделал. Редкие психи. Но совершенно мирные для окружающих. Их деструктивная энергия, как говорит Лешка, направлена на создание максимально приемлемой для них атмосферы в доме, то есть невыносимой.

– Сложно то как.

– Ага. Они, знаешь, настолько поглощены друг другом, что ни на что другое времени у них нет. Враждуют с утра до вечера. Сейчас у них видимо сезонное обострение. Пятеро детей, между прочим.

– Ладно, поехали дальше. Кто такая Лариса? Ага, это подружка его, дальше. Генрих.

– Генрих? Он его даже в ежедневник занес? А ну дай сюда.

Точно. Среди прочих имен и фамилий, с владельцами которых Лешка собирался пересечься тем или иным образом в ближайшее время, стояло имя и моего экс любовника. Зачем интересно он его записал? Ни телефона, ни адреса рядом с именем не было. Неужели все-таки Соболев?

Генрих отозвался на первом же звонке.

– Ну господи, кому еще не терпится? Анастасия, ты почему так поздно? Что ты себе позволяешь?

– Я себе позволяю? Сбавь обороты. И не бросай трубку, это не в твоих интересах. Кто тебе там так поздно названивает?

– Не твое дело. У меня семья, у меня свои дела и заботы. Не понимаю, чего ты добиваешься.

– Внятных и правдивых ответов. Еще раз повторюсь – этот разговор в твоих интересах.

Видимо, Генрих, ко всем его прочим достоинствам, был еще и труслив. Через полчаса он зайчиком маячил у моего подъезда. В противном случае я пообещала сама нанести ему визит, благо примерный адрес у меня был.

– Нет, я не понимаю, на каких основаниях ты вторгаешься в мою жизнь и наводишь там полный хаос, как, впрочем, тебе всегда было свойственно. Не понимаю. Может быть, вы мне объясните? – обратился он к Гришке.

– Сейчас объясним, – легко согласился Гришка, и кинув на стол веером фотографии, с вызовом посмотрел на Соболева, – ну?

– Да что вы тут нукаете? – не унимался Генрих, – вы меня уже одолели с этими снимками. Постойте, постойте…

Генрих вдруг пристально вперился в неприличные кадры и крякнул. Видимо, узрел там что-то неожиданное для себя. Радость узнавания ненадолго мелькнула на его лице и уступила место крайне озадаченному выражению.

– Но… как?

– Что как?

– Как эти фотографии попали к вам? Что это значит?

– Они вам знакомы? – Гришка на всякий случай подошел поближе к Генриху и заглянул ему прямо в лицо. Тот словно и не заметил.

– Знакомы? Хм… да, в некотором роде. В некотором роде знакомы.

Он вдруг принялся суетливо сгребать фотодокументы в кучу. Сгреб, прикрыл их руками, чуть ли не упал на них грудью, как на амбразуру вражеского пулемета.

– Откуда у вас эти фотографии? – заорал он.

– Вы тут это, не орите, соседи перепугаются, – утихомиривал его Гришка, – судьба фотографий вам известна. Это вы изображены во всей красе?

– Я, – скромно признался Соболев, – но это какой то монтаж. Вот ее, – он ткнул в меня растопыренной пятерней, – там не было!

– А кто же там был? – удивилась я. Ну Генрих, ну дает.

– Другая женщина, – отрезал Генрих, – это фото из моего личного архива. Я не понимаю, каким образом вам удалось их заполучить, но если вы решили меня шантажировать, то это бесполезно. Бес-по-лез-но!

Выпроводив Генриха, мы без сил упали на диван. Как мы ни пугали старого греховодника, он не открыл нам новых подробностей. Сказал лишь, что его личные архивы каким то образом использовали в неведомых ему целях. Вырезали со снимков его партнершу и вклеили туда совсем постороннюю женщину. Может меня, может просто на меня похожую дамочку.

– Вам это не приходило в голову? – издевательским голосом спросил Генрих на прощанье, – не так уж трудно сделать такой монтаж.

И все-таки, зачем Лешка занес Генриха в свой блокнот? Планировал с ним поговорить по-мужски? Набить ему морду. Нет, кто угодно, но не Лешка. А вот имени Элина в блокноте не было. И короткого китайского прозвища Ли тоже…

– Насть, давай чайку, а?

С трудом собрав себя в кучку, я попыталась встать. Мог бы и сам между прочим – чайку. Но видимо Гришка рассудил, что мне любым способом надо отвлечься. Я добралась таки до кухни, нашарила выключатель и согнав Риту с полки, попыталась понять – какой именно чай заварить? У меня был фруктовый, зеленый, гранатовый, мате и только обычного черного почему-то не было. А Гришка пьет именно черный, до густоты заваренный напиток. Пошла к соседям.

Петуховы в это позднее время не спали. Аннушка корпела над толстенной домовой книгой, куда вписывала все доходы и расходы, ее драгоценный Петюня пригорюнился у телека. Детки сидели по своим норкам, откуда доносились звуки трассирующих пуль и предсмертные вопли героев компьютерных игр. Лепота. Именно так, кажется, представляют счастье авторы любовных романов. После долгих скитаний, после лишений и испытаний герои селятся в тихом месте, рожают детей и уж более не привлекают к себе внимание. Кому интересно чужое однообразное благополучие?

– Чаю дашь? – спросила я нахмуренную Аннушку, что у нее не сходилось в подсчетах.

– А тебе какого? У меня есть фруктовый, зеленый, гранатовый…

– Мне черного.

– А черного нет. Закончился, Насть, ты представляешь, у нас все моментально заканчивается. Остается только то, что мы не любим.

– Зачем покупать то, что не любишь?

– Ой, не морочь мне голову. Что случилось то? Лица на тебе нет.

– Лешка пропал, – ответила я коротко, скрывать сейчас что-то, пристраивать на лицо выражение спокойствия и невозмутимости сил не было. Словно в отместку за их неподходящее моему моменту благодушие, решила была откровенной.

– То есть как пропал? Ты что, Насть? – не поверила Аннушка.

– Так и пропал.

– Ой, Насть, что же делать то? Ты в милицию обратилась? А?

Я была благодарна Аннушке, что она и на секунду не допустила мысли о том, что Лешка мог пропасть по собственной инициативе. Да и как такое можно было предположить про Лешку? Добропорядочный зануда, он был самым честным человеком из всех, кого я знала. Он мог что-то скрывать от меня, он даже в принципе мог врать мне и все равно он был самым честным. Я точно знала, что если когда-нибудь он соберется меня бросить, я узнаю об этом первая и без мучительного ожидания.

– Обращалась. Гришка, точнее, обращался.

– Петька, Петь, да иди же сюда, – загомонила соседка, – Петь, Лешка пропал!

– Иди ты, – Петька тоже не сразу поверил в такое, –Ну погоди, сколько времени прошло? Он что, он где пропал то?

– Да не знаю я, ничего не знаю. Вечером пропал, а где, не знаю.

– Во дела… Настюх, нужна какая то помощь? – взял сосед быка за рога.

– Да нет, Петь, спасибо. Пока не надо, мы по своим каналам проверяем.

– Но если что, Настюх, ты знаешь, мы…

– Знаю, спасибо.

– Вот, хорошо, что зашла. Я тебе вчера еще сказать хотел. Какой то человек больно подозрительный тут крутился.

– Где?

– Да где… сначала во дворе крутился. Потом на площадку к нам поднимался. Потом стоял тут вот между этажами, курил.

– Что же в нем подозрительного?

– Да так… как сказать. С виду приличный, а глаза так и бегают. И чего стоял то? Ждал кого? Не похоже было, что ждал. Мне, Насть, кажется, что я и раньше его видел.

– И как же он выглядел?

– Обычно, пальто такое легкое на нем было. Потом брюки, ботинки. Короче, все как полагается.

– А лицо?

– И лицо обычное. Самое обычное. Глаза серые, нос прямой, волосы русые, рот средний.

– Агент 007, – невесело пошутила я.

– О, точно, Настюх! Думаю, ну на кого похож? А он на шпиона похож!

– Ты это серьезно?

– Железно! Неприметный. И крутился тут.

– Ну хорошо, я скажу Гришке.

– Скажи, скажи. И если что, ты, Настюх, знаешь…

– Знаю, – еще раз успокоила я Петухова и ушла.

Хорошие люди, но чем они мне могу помочь? В том то и беда, я была совсем не уверена, что в целом мире сейчас нашелся бы хоть один человек, способный мне помочь

Выпив литра два зеленого чая, в третьем часу ночи мы разбрелись по комнатам. Гришка, судя по сдержанному храпу, тут же уснул, а я еще какое-то время бродила по спальне, аккуратно складывая брошенные в спешке Лешины вещи. Потом зашла в интернет, набрала адрес сайта, где у меня был почтовый ящик. Опаньки, а это откуда? Неведомо каким образом в почтовом окошке стоял совершенно незнакомый логин. По умолчанию мой компьютер автоматически сохраняет вбитые почтовые данные. Новый адрес здесь мог появиться только по одной причине – если бы кто-то его набрал и проверил на моей машине свою почту. Но Лешка к компьютеру при мне не подходил. Да и знала я все его адреса. Этот же адрес, судя по всему, и вовсе принадлежал женщине. Может, Лариса включала комп? Как-то не вязалось с ней выбранное владельцем страницы имя Долли, буквально – куколка. Машинально я нажала на кнопку «войти» и о чудо, упертая техника и тут оставила за собой последнее слово, она сохранила последний введенный пароль, и я легко попала в приватную личную зону неведомой мне Долли.

Ящик оказался почти пуст. Пара новостных рассылок, короткая поздравительная открытка и малоинформативное письмо от некоего Антона, всего то четыре слова: «Надо еще раз попробовать». Что попробовать? На всякий случай я перенесла всю информацию, включая регистрационные данные и айпи адрес, с которого написал Антон, на жесткий диск. Даже выключить машину сил не осталось. Я уснула прямо на кушетке, уронив голову на клавиатуру. Здесь и нашел меня утром Гришка.

Айпишник мы провели быстро. Благо во всемирной сети есть предостаточно серверов, помогающих в этом благородном деле. Кстати, иногда это бывает полезно – знать, откуда именно тебе пишут. Во многих почтах есть такая функция как «технический заголовок», или «по научному», RFC заголовок. Открываете пришедшее письмо, щелкаете на кнопку RFC и получаете детализацию на автора присланного письма. В числе прочей информации будет и IP-адрес. Например, написано «from 83.97.104.211» Копируете цифры, и зайдя по ссылке http://www.ripe.net/perl/whois, вставляете их в специальное окошечко. Далее нажимаете на копку поиска и несколько секунд томитесь в ожидании. Очень быстро сервер выдаст примерное местонахождение адресанта с точностью в худшем случае до города. Ну это конечно в том случае если адресант не шифруется и не заходить в сеть через иногороднего оператора. Наш видимо не шифровался. То ли скрывать ему было нечего, то ли был чайником, но в интернет он попал напрямую – через провайдера, базирующегося в Петровске.

Честно говоря, чего-то в этом роде я ждала. Не спрашивайте, почему.

– Как ты думаешь, что это значит?

– Насть, Лешка точно не заходил в интернет?

– Точно поручиться я конечно не могу. Он, пока я была у Сидорова, сидел один. Может, конечно, и заходил. Но знаешь… логин Долли…ему такое не свойственно. Да и день рождения у него не 25 августа, а 7 мая. А тут гляди, поздравительная открыточка.

– А у кого 25 августа день рождения?

– Не знаю, среди моих знакомых такого человека нет.

– Так, бери Лешкин склерозник. Будем искать.

Если бы все было так просто. Лешка, видимо, помнил нужные даты и так, в его ежедневнике никакой информации не было. Где-то глубоко в памяти шевельнулось воспоминание, что-то связанное с августовским днем, что-то неприятное, болезненное. Но точно вспомнить я не могла, сколько ни напрягала извилины, ни уговаривала себя.

Среди тех, кто мог воспользоваться моим компьютером, оставалась опять же Лариса. Так уж получилось, что последние несколько дней мне приходилось обращаться к ней чаще обычного. В какой-то момент я поняла, что ее это напрягает. Она, несомненно, была готова помочь мне по первому зову, но видимо ее расстраивала моя манера звонить ей и вываливать сумбурную информацию, не объяснив ничего толком. А может быть, она понимала, что не может оправдать моих ожиданий, и это ее подспудно раздражало. А может быть, она считала, что одной из причин всех обрушившихся неприятностей являюсь я сама. Возможно, она мне даже не верила. Точнее верила не до конца. Но что я могла поделать? Бывают в жизни моменты, когда правила хорошего тона приходится игнорировать. Увы, я не способна в ситуации форс-мажора оставаться такой же цельной, взвешенной и правильной, как она.

– Настя, творится что-то странное, – испуганно сказала она, – на меня напали сегодня рано утром, когда я выходила от мамы. Я ночевала у нее.

– Ты у нее ночевала? А Лешка вчера куда должен был подъехать? Ох, прости, с тобой все в порядке?

– Да ничего, почти в порядке. Меня избили, отобрали сумочку, порвали книгу. Как будто что-то искали в моих вещах. Но серьезных травм я не получила. Еще следы нашествия Риты не прошли, так что не очень и заметно, – грустно усмехнулась она, – а Леша должен быть заехать как раз к маме, мы с ним так договорились.

– Она где живет?

– Рядом с Беларусским вокзалом, ему вроде бы даже по пути было.

– Ларис, ты не открывала мой компьютер?

– Нет, Настя, не открывала. Да и зачем бы я стала это делать? – удивилась Лариса.

– А ключи? Они всегда были при тебе?

– От твоей квартиры? Ну конечно. В сумочке лежали. Что случилось?

– Понимаешь, кто-то был в моей квартире, открывал компьютер…

– Ты подозреваешь меня?

– Да что ты! Нет! Но если бы ты могла вспомнить… не оставляла ли ты сумку без присмотра?

– Нет. Только в кабинете. Но у нас надежная охрана. Настя, я не понимаю, что творится? Что происходит? У меня такое ощущение, что меня против воли втянули в какую то темную историю. Ты можешь что-то объяснить?

– Могу лишь сказать, что у меня то же самое ощущение. Я не знаю, что происходит, я как и ты ничего не понимаю, с какой стороны ждать следующего удара – даже не догадываюсь.

– И что же нам делать? – спросила она у меня, как будто бы это именно я, а не она была взрослой, умной, мудрой, уверенной в себе.

– Что же делать… – эхом отозвался мой голос, голова же отказывалась соображать, – Кто-то имеет доступ в мою квартиру. Кто-то уже дважды побывал у меня. А возможно, хватило бы и одного раза…

– Настя, мне трудно все это воспринять. Ведь ты понимаешь, в какой я ситуации? Ведь у тебя была я, у меня были ключи, все это… все это так двусмысленно выглядит.

– Да что ты говоришь такое?

– То, что приходит в голову. То, что лежит на поверхности. Все это смотрится так, как будто меня хотят использовать, подставить, перевести на меня стрелки.

– А… такие люди могут быть?

– Если бы я знала, но я же повторяю тебе, я оказалась во все это втянута априори. Я оказалась участником истории, сама о том не догадываясь. Сегодняшнее происшествие просто выбило меня из колеи.

Тогда я попробовала зайти с другой стороны. Что, если в работе Лешки и Ларисы было что-то такое, что могло послужить спусковым крючком к событиям последних дней. Что, если они оказались свидетелями чего-то или владельцами информации, которую кто-то пытался скрыть. Я спросила об этом Ларису, но та сразу же стала открещиваться от моей идеи.

– Ну что ты? Что такого в нашей работе? К тому же у нас не было никаких точек соприкосновения. Ну почти никаких.

– Почти?

Да, почти. Конечно, я рекомендовала Алексея для заграничной командировки, но мы там практически не пересекались. У меня – скорее административный интерес был, у Леши – научный. Единственное, что нас связывало именно в профессиональном плане – это начатый два года назад один совместный проект. Но он давно приторможен.

– А что за проект?

– Да так, ничего серьезного. Алексею, с моей, увы, подачи взбрела в голову идея проанализировать паранормальные способности некоторых пациентов.

– Ты это серьезно? Лешка и все эта мистика?

– Более чем. Но никакой мистики, собственно, не было. А вот примеры были. Действительно. И очень яркие. Правда, совсем немного. Но это никакая не новая Америка. Ты, наверное, в курсе, что у слепых людей обостряется слух, очень развито осязание. У инвалидов колясочников сильные руки, у людей, лишенных возможности слышать – большая восприимчивость к вибрации, своего рода внутренняя возможность слышать. Лишая чего-то, природа компенсирует в другом. Точнее, человек сам подспудно развивает способности, которые позволили бы ему обходиться в жизни теми средствами, которые он имеет.

– И что же? Как это связано?

– У наших пациентов, как правило, нестабильная психика. Я не говорю про явные клинические случаи, но даже люди, пребывающие в так называемом пограничном состоянии, порой обладают исключительными способностями.

– Все гении – безумцы?

– Не обязательно так прямо. Увы, гениев среди больных людей совсем немного. Но все они, практически без исключения, видят мир иначе, чем мы. И это иное видение перестраивает не только их уклад жизни, но и дает определенные навыки. У кого-то бывает очень сильно развита интуиция. Ведь что такое, по сути, интуиция? Это умение пользоваться резервами подсознания. Те, кто привык оперировать фактами, твердо стоят на тверди реальности, никогда не осмеливаются слишком уж доверять подсознанию. А люди, живущие в мире фантомов, в мире порой совершенно эфемерных конструкций, они не всегда и отличают сознательное от бессознательного и им ничего не стоит действовать, основываясь именно на внутреннем ощущении, а не на конкретном анализе. Я понятно говорю?

– Да вроде. А причем же здесь паранормальные способности?

– То же самое я спрашивала и у Алексея. Тут нет загадки, а есть одна лишь рациональная справедливость природы. Лишая чего-то, она старается искупить своей грех, и дает человеку возможность выжить альтернативным способом. Но у Алексея было несколько случаев, которыми он очень увлекся. И я помогала искать ему новые примеры.

– Что за случаи?

– На мой взгляд, он слишком уж передергивал, но суть в том, что у некоторых женщин, скажем так, с признаками психических расстройств он обнаруживал особый дар – умение управлять окружающими, своего рода особые гипнотические способности.

– Правда?

– Не знаю, мне кажется, все это он выдумал. Но Алексею свойственно увлекаться. Тут ничего не поделаешь, – вздохнула она.

Ларисино признание поставило меня в тупик. Мне то казалось, я знаю о Лешке все. Я и про работу его знала очень много. Вся его практика последних лет была как на ладони. В его клинике, которой он лишился, большой упор делался на психотерапию, другую значительную часть пациентов составляли богатые алкоголики и наркоманы. Было небольшое отделение, где проходили курс реабилитации дети с аномалиями в психическом развитии. Про паранормальных женщин я никогда ничего не слышала. Последние же полгода Лешка вел прием в частном кабинете, как обычный психотерапевт. И тут тоже все проистекало почти на что на моих глазах. Около месяца он делил помещение с нашим бюро, а потом арендовал небольшой офис, стал постепенно расширять практику. Все шло к тому, что он снова крепко встанет на ноги. Он мечтал о новой клинике, но насколько я была в курсе, собирался ограничиться исключительно детской проблематикой. Это направление он считал перспективным, оно соответствовало каким-то его внутренним убеждениям, давно зревшим и вылившимся в почти готовый бизнес-план.

Женщины? Способность управлять? Что-то совсем новенькое. Куда же пристроить эту информацию, что с ней делать?

– Глухо, как в танке, – устало сказала я Гришке, повесив трубку.

Еще вчера Гришка дал сведения об Алексее во все нужные инстанции. Его каналы связи работали как всегда бесперебойно, но ни один не добавил в картину дня ничего нового. Лешка не попадал в больницы, не было его и там, куда звонить мы боялись больше всего. Он просто исчез. Среди белого дня растворился в городе. Справедливости ради, надо сказать, что раствориться в Москве особого труда не составляет. Было бы желание. Но у Лешки такого желания не было! Или, может быть, было?

– Гриш, а может, он решил таким образом обрубить все концы? Может он не нашел в себе сил сказать, что бросает меня и бросил вот так, тихо?

– И машину?

– Ты циник, причем здесь машина, когда речь идет о важном решении всей жизни?

– Ну машина то ему что с тобой, что без тебя, не помешала бы. Нет, Насть, не по своей он воле это затеял. Тут к врачу не надо ходить – похитили его. Элину бы найти… Странная история, скажу я тебе, с этой Элиной.

– Лариса обещала разузнать про нее.

– Ну ну, это хорошо конечно. Может ей повезет больше, чем мне.

– А что такое?

– Да не могу никакую Элину найти. Под этим именем никто в том потоке не числится. Скажу больше, за всю историю университета была лишь одна девушка с именем Элина, но ей сейчас около шестидесяти лет. Это нас устраивает?

– Едва ли, – задумчиво почесала я голову, – послушай, но ведь могло быть какое то другое имя? Она могла быть, скажем, Еленой, но ради благозвучности представлялась Элиной.

– Могло быть конечно. И как, на твой взгляд, это упрощает нашу задачу?

– Никак… К тому же Лариса говорила, что имя Элина той девушке не нравилось. Зачем же она представлялась тогда именно так?

– Ну может ее настоящее имя Ефросинья. И оно ей нравилось еще меньше. Женская душа потемки.

– Ты тоже так полагаешь? Знаешь, Гришк, у меня есть очень сильное внутреннее ощущение, что мы стучимся не в ту дверь. Что мы правильно нашли адрес, но перепутали город.

– Просто кино какое-то. Откуда у тебя это ощущение? А?

– У тебя есть интуиция? Есть?

– Моя интуиция – это факты и еще раз факты. Это аналитическая работа, непрерывно идущая в моей голове. Что такое твоя интуиция? На чем основаны твои ощущения?

– Ни на чем. Точнее я думаю, что ни на чем. Я не вижу того камушка, на котором я стою. Но кругом болото, а камень держит.

– Опять камень? Ты стала как-то слишком образно мыслить, Настюха. Я отказываюсь тебя понимать.

– Не веришь?

– Не верю. У тебя стресс, шок. Ты сейчас малость не в себе. А насчет того, что мы стучим в дверь, насчет там адреса и города… Ничего мы пока не нашли. У нас пока телефонная книга толщиной в полметра, в которой надо методом тыка найти единственно верный телефонный номер.

– Ты, Гриш, тоже стал рассуждать как-то очень образно. Не пугай меня.

Как-то раз в нашу контору заявился удивительный клиент. Это по первому времени, когда чужие срастишки еще не набили оскомину, стыдное любопытство овладевало нами при встрече с каждым посетителям. Постепенно все они слились в один искаженный ревностью человеческий образ, мало приглядный и просчитываемый на раз два три. Мы точно знали, что потребует тот или иной заказчик, мы даже заранее, с вероятностью в девяносто пять процентов, могли предсказать, реальны ли подозрения, которые нам предстояло проверять. Но тут встали в тупик.

Человек, робко постучавшийся в дверь был похож на художника Сальвадора Дали, только сильно поиздержавшегося. Усы его висели понуро, глаза смотрели на мир кисло. Казалось, ему давно было наплевать и на себя, и на все, что его окружает. Лет ему было что-то в районе пятидесяти, но глаза смотрели на все сто. Мы долго не могли понять, что он от нас хочет. Он раз десять принимался рассказывать историю своей жизни, но всякий раз останавливался, замолкал с таким видом, как если бы ему было мучительно скучно. И тем не менее снова собирался с духом.

Когда он был совсем еще юным, его отец завел на стороне роман. Мать так сильно переживала, что буквально сходила с ума. Она ревновала отца бешено, с маниакальным безумством. Она находила признаки его неверности во всем – в случайно брошенной фразе, в чужой мелочи, затесавшийся в его портфель. Она подслушивала все его разговоры, вскрывала все его письма над чайником, она не давала ему ступить ни шага, если он подробно не отчитывался. Леонид, так звали нашего клиента, в какой то миг даже усомнился в том, что подозрения имеют под собой почву. Но он был слишком мал, чтобы не верить матери. Постепенно атмосфера в доме стала совершенно невыносимой, отец ушел. Мать, не выдержав предательства, пыталась наложить на себя руки. В самый последний момент ее удалось вытащить из петли. Но момент этот был все-таки чуть запоздалым, ровно настолько, чтобы приковать ее на всю оставшуюся жизнь к постели. Вместо того, чтобы поступать в институт, получать образование, Леонид был вынужден ухаживать за больной, выносить за ней горшки, стирать белье, кормить ее почти что с ложечки и много работать, чтобы хватало на бесконечные лекарства.

Когда Леонид, спустя несколько лет после трагичного случая, попробовал с ним связаться с отцом, он нашел опустившегося на самое дно человека, спившегося, мало что соображающего. Через два года он умер, попав в пьяном угаре под машину.

Его же собственная жизнь шла наперекосяк. Он не сделал карьеру, не обзавелся семьей. Когда тяжело больная мать умерла, ему было уже сорок шесть лет, начинать что-то заново не было не сил, ни желания.

Чего он хотел от нас? Он хотел, чтобы мы выяснили, был ли у отца роман на самом деле или мать все придумала, вообразила себе невесть что и заставила в это поверить не только себя, но и сына, и даже мужа.

– Вот это да, – помнится, удивилась тогда я, – да зачем же вам это?

– Меня это мучает. Я хочу понять – на каком основании моя жизнь так сложилась. Реально ли то, из-за чего пришлось похоронить себя, из-за чего сломались мои родители.

– Вас это успокоит? – спросил, как всегда, цинично смотрящий на вещи Гришка.

– Да, я думаю, мне будет проще. Я хочу попытаться вырваться из этого круга, начать все с чистого лица.

– Что же мешает? Неужели эта информация что-то изменит?

– Вы не понимаете, не понимаете, – упрямо твердил клиент.

Мы отказали ему тогда. На этом настоял Гришка. Мне Леонида был жаль, но коллега жестким, не предполагающим возражений голосом ответил мужчине:

– Нет. Мы не возьмемся.